История Лиры. Часть 2
И тут на Лиру опять обрушилась не просто жуть. Это была волна неестественного, чистого ужаса, идущего извне, впивающегося когтями в мозг. Ледяная дрожь поднималась по позвоночнику, отдельными иглами, оставляя на коже следы, будто от прикосновения колючей проволоки. Этот страх не рождался в ней — его впрыскивали, прямо в сознание, как яд. Но именно этот чужеродный ужас стал последней каплей. Нет. Нет! Он не заберет ее! Не превратит в подобие матери! Не заставит снова быть беспомощной!
Она резко отшатнулась от окна, натолкнувшись на стол. Сердце колотилось где-то в висках, отдаваясь глухим, частым стуком в ушах. Пальцы сами нашли мешочек с травами. Запах шалфея, внезапно острый и режущий. Контроль. Действие.
Она не побежала прятаться под кровать. Она повернулась к полке. Руки, еще дрожащие, с влажными от пота ладонями, потянулись к пузырьку с отваром, к тряпице, к новым стрелам. Движения были резкими, почти яростными.
Она будет делать то, что умеет. Готовить стрелы. Самые сильные, какие только может создать. Отец и Стражи могут столкнуться с чем угодно там, у разлома. И если им понадобится помощь... она будет готова дать ответ! Не магией, а своим умением. Своими руками.
Она больше не будет ждать...
Пальцы работали быстро, с привычной ловкостью, отточенной сотнями повторений. Она обмакивала наконечники стрел в густую, маслянистую жидкость, шепча заклинания-просьбы, которым научил отец. Не сложные заклинания друидов, а простые обращения к духам леса, просьбу о ясности и силе. Запах полыни и сосновой смолы от отвара заполнял хижину, вытесняя парализующий ужас, оставленный видом искаженной вороны. Это был запах действия. Ее действия.
Но когда она заложила последнюю стрелу в колчан и натянула тетиву лука на пробу, тишину ночи за окном разорвал далекий, но отчетливый звук — боевой рог Стражей. Три коротких, отрывистых гудка. Сигнал к сбору и выдвижению.
Сердце екнуло, совершив один болезненный, провальный удар где-то в основании горла. Они уходили. Без нее.
Без нее, которая знала, что их ждет не просто «поветрие». Без нее, которая видела Якорь. Знала насколько сильным было присутствие.
Новое чувство, горькое и острое, поднялось в груди, пробиваясь сквозь страх. Ответственность, тяжелая и холодная, как речной булыжник. Отец шел вслепую, недооценивая угрозу. А она знала. И если с ними что-то случится из-за этой недооценки, она никогда себе этого не простит.
Она не могла остаться. Решение пришло как холодная, тяжелая уверенность, вытеснившая и яд чуждого ужаса, и дрожь собственного страха.
Перекинув колчан через плечо и сжав лук, Лира выскользнула из хижины. «Ворон» все еще был тут, сидя на той же ветке, казалось, что белесые глаза моргают, погружаясь и всплывая из перьев. Стрела пронзила его с глухим, мягким звуком, пройдя через навождение Хаоса. Работает!
Ночь была лунной, но свет казался больным, зеленоватым, ложился на землю неровными, грязными пятнами. Она помчалась не к воротам, где собирался отряд, а к старой, полуразрушенной части частокола, известной только местной детворе. Прореха в кустах, рытвина, запах гнили и влажного камня. Проскользнув в узкий лаз, впиваясь пальцами в шершавое, трухлявое дерево, она побежала. Придется идти в обход, придется догонять, ворота закрыты.
Девушка шла, ориентируясь по призрачному свечению грибницы, пробивавшемуся сквозь лесную подстилку. Этот слабый голбовато-зеленый свет был последним напоминанием о порядке и магии Леса. Но с каждым шагом знакомый мир истончался. Тропа под ногами пружинила странно, отдаваясь в ступнях глухим, барабанным гулом, будто она шла по натянутой коже чего-то огромного и спящего. Шепот Леса, обычно ласковый и нежный, превратился в навязчивый, хаотичный гул, давивший на виски. Воздух загустел, стал сладковатым и гнилостным, как дыхание давно забытой хижины.
Внезапно тропа перед ней вздыбилась. Корни деревьев извились, словно живые, содрогаясь в немой муке, а с неба, бесшумно и плавно, опустился еще один парящий камень. Он не просто висел — он медленно вращался, и с каждым поворотом тени вокруг сгущались, принимая звериные, угловатые очертания. Хаос чувствовал ее. Играл с ней, как кот с мышью.
Лира застыла, дыхание застряло где-то под ребрами, ставшим тесной клеткой. Паника снова сжала легкие ледяным обручем. Но ее пальцы нащупали древко стрелы в колчане. Твердое, реальное, знакомое. Она не побежала. Сделав глубокий, дрожащий вдох, она шагнула в сторону, обходя аномалию, не спуская с нее широко раскрытых глаз. Лук в ее руке был наготове, тетива чуть вибрировала от напряжения. Как только она пересекла невидимую линию, разделявшую дорогу на "до" и "после" - наваждение схлынуло, а камень упал на землю с глухим стуком.
Она пошла дальше, и вскоре звенящую тишину начали пробивать звуки боя: приглушенный металлический лязг, сдавленные крики, рычание, не принадлежащее ни одному известному зверю. И настойчивый, сухой треск, похожий на ломающиеся одну за другой кости.
Там, в овраге! Подбежав, она замерла, прижавшись к шершавому стволу старой сосны, и заглянула вниз.
На поляне бушевал ужас, оживший кошмар.
Отряд Стражей — десяток человек в потертых кожаных доспехах — стоял спиной к спине, образуя сомкнутый боевой круг. Их окружали твари. Искаженные лисы с лишними парами лап и гигантскими пастями, стая белоглазых «воронов». Нечто бесформенное, похожее на шевелящийся ком из грязи и костей, уперлось в копья трех человек, пытаясь продавить строй. Но страшнее всего была фигура в центре поляны — нечто вроде призрака, медленно парившее к отцу. А рядом, в нескольких шагах, из земли бил столб дрожащего, мерцающего воздуха — сам разлом.
Сапиуло стоял на коленях, упираясь руками в землю. Его теневой кинжал лежал рядом, он не успел начертить защитный круг. Из его горла вырывался хриплый, напряженный напев — заклинание сдерживания. Но свет вокруг него был слабым, мерцающим, как последняя искра в пепле. Слова защиты срывались, превращаясь в мольбу. Он проигрывал. Его воля слабела, истощалась с каждым мгновением.
Их застали врасплох. Еще минута — и строй рухнет, их сомнут, набросившись всей массой.
Лиру охватил тот самый парализующий ужас из самых страшных снов. Она снова стала маленькой и беспомощной. Руки задрожали, лук чуть не выпал из ослабевших пальцев.
И в этот миг из Разлома вырвался новый виток искаженной энергии. Он ударил по призраку, и тот изменился. Тенистая фигура повернула свою пустую маску в сторону Сапиуло. Из ее уст прозвучала не звук, а вибрация, пронизывающая кости, — имя отца, выкрикнутое голосом, который мог быть лишь в самых черных кошмарах.
Сапиуло вздрогнул, будто от удара плетью, и на мгновение прервал напев. Его защита дрогнула.
И это стало последней чертой.
Вид отца, сломленного этим жутким эхом прошлого, вызвал в ней не новую волну страха, а гнев. Чистый, ясный, обжигающий. На Хаос. На эту тварь, которая посмела прикоснуться к их боли.
«Нет, — прошипела она, и в ее голосе не осталось и тени дрожи. — Ты не заберешь его!». Страх не исчез. Он сжался, превратился в плотный, холодный шар концентрации. Она больше не была девочкой с корзинкой и луком. Она была лучницей. Она пришла на выручку своему отряду.
Ее пальцы сами нашли стрелу. Она почуяла запах своего зелья на наконечнике — резкий, горький дух полыни. Обещание смерти для тварей.
Мир сузился до прицела, до силуэта призрака, до тихого шепота, который вдруг пробился сквозь гул в ее голове. Это был не крик Леса. Это было одно-единственное слово, ясное, как удар хрустального колокола:
«Сейчас».
...Пальцы разжались. плечи качнулось, провожая стрелу в цель.
Стрела, казалось, пожирала пространство. Она не летела — она растворяла тьму перед собой тонкой, свистящей линией. И вонзилась точно в центр мерцающей груди призрака!
Эффект был не таким, как от стального наконечника. Не было звука удара. Был звук разрыва — сухой, как треск ломающегося льда.
Призрак замер. Задрожал, словно его вытканная из теней плоть встретилась с чем-то абсолютно чуждым, с самой тканью порядка. Пустые глазницы на мгновение встретились с взглядом Лиры — и в них не было ни узнавания, ни ненависти. Только бесконечное, безмолвное удивление. Прозрачные когти потянулись к торчащему из груди древку, и тогда призрак испустил звук — нечеловеческий, высокий визг, похожий на ломающееся стекло. Его фигура начала расползаться, таять, словно ее отзывали.
На поляне воцарилась секундная, оглушительная тишина. Даже твари прекратили атаку, дезориентированные возмущением своей хаотической магии.
Этой тишины хватило Сапиуло.
Он поднял голову. Слова заклинания, которые до этого едва теплились, грянули с новой, рожденной от отчаяния силой, вспыхнули ослепительным изумрудным светом. Он продолжил чертить круг, и линии на земле загорались одна за другой.
— Стрелы! Заклятыми! По тварям! — крикнул кто-то из Стражей, первый опомнившийся.
Сомнений не осталось. Она не думала. Движения были резкими, точными, выверенными долгими тренировками. Она не целилась долго. Чутье лучницы и шепот Леса, как ритмичный барабанный бой, вели ее руку. Нужно было успевать!
Выстрел! Зачарованный наконечник впился в шею искаженной лисы. Зелье позволило пробить защиту хаоса, раненая тварь замешкалась, и тут же получила копьем от Стража.
Выстрел! Стрела пронзила ком грязи, и тот, под своей массой, наконец наделся на копья.
Выстрел. Выстрел. Выстрел...
Каждый был коротким, яростным отрицанием того бессилия, что терзало ее годами. Она не была могущественным друидом. Она была лучницей. И в этот миг этого было достаточно. Больше чем достаточно.
Стражи, воодушевленные ее поддержкой и ослаблением давления, перешли в яростную контратаку. Стальные клинки, зачарованные на разрыв связи с хаосом, сверкали в лунном свете, добивая раненых тварей.
Лира увидела, как нечто похожее на кабана с неестественно вытянутым черепом устремилось к спине отца, все еще удерживающего заклинание.
Время замедлилось. Не из-за страха. Из-за чистой, кристальной концентрации.
Она вдохнула. Прицелилась. Учитывая ветер, расстояние, движение цели. В ее ушах стоял тот самый чистый шепот, состоявший не из слов, а из ощущений.
Выстрел! Тварь рухнула, завизжав, вспарывая рылом землю, беспомощно затрепыхавшись в предсмертных судорогах.
Сапиуло не обернулся. Он не мог прервать ритуал. Но его спина, до этого напряженная до предела, чуть расслабилась. Он знал. Он чувствовал ее присутствие.
Битва стихла так же внезапно, как и началась. Последняя тварь была повержена. На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием людей и треском затухающей, усмиряемой магии...
Разлом сжимался под напором силы Сапиуло до тонкой, потрескивающей нити. Начертанный круг сдерживал его, но борьба продолжалась, отнимая последние силы. Двое Стражей, оправившись, кинулись обратно к деревне — один друид, каким бы сильным он ни был, не мог в одиночку справиться с разломом уровня аберрации.
Поколебавшись, она решила спуститься к отряду. Дрожь била ее изнутри, но это была дрожь истощения, а не страха. Стражи, усталые и израненные, начали приходить в себя.
Один из них, старый ветеран с сединой в бороде, поднял на нее взгляд. Он не сказал ни слова. Лицо его было усталым и серьезным. Медленно, почти торжественно, он поднес сжатый кулак к сердцу, а затем резко выбросил раскрытую ладонь от себя — старый жест Стражей, означающий признание боевого братства.
За ним этот жест повторил другой. И еще один.
Сапиуло медленно поднялся с колен. Он выглядел изможденным, будто годы прошли за эти несколько минут, но его глаза горели живым, ясным огнем. Он повернулся и медленно, шаг за шагом, подошел к ней. Его тяжелая, знакомая рука легла ей на плечо. Это прикосновение говорило громче любых слов. Оно говорило: «Я вижу тебя. Принимаю. Горжусь».
