Лига грамотности

НЕТ ❌️

Правильно: девятиэтажка, 9-этажный дом.

• Наращение нужно в порядковых числительных ("который по счёту?"). Оно может быть однобуквенным (5-й) и двухбуквенным (5-го):

— однобуквенное, если предпоследняя буква гласная или мягкий знак: 3-я годовщина (третья годовщина); 1-й (первый) класс;

— двухбуквенное, если предпоследний звук согласный: 8-го года (восьмого года); 4-му ученику (четвёртому ученику);

• Наращение не нужно, если:

— это количественное числительное ("сколько?"): книга в 2 томах; я умею читать с 3 лет;

— это запись даты: 1 сентября 2021 года; 23 февраля;

— число обозначено римской цифрой: в XXI веке; у Ивана IV;

— это номер тома, главы, страницы и т. п., если родовое слово идёт перед числом: страница 394 (но: на 394-й странице); том 5 (но: 5-й том);

• Если слово начинается числом, то буквенное наращение не нужно: 10-летний; 9-этажный; 3-буквенный.

• Собирательные числительные пишутся только буквами: двое; трое; пятеро.

Источник - https://t.me/krasnoe_slovco/1358

В. – Конечно же, нет. В любом языке есть довольно большой запас нецензурной брани.
И, кстати, в Германии, Англии, Франции, Польше издаётся множество словарей соответствующего жанра. Конечно, в каждом языке запас брани имеет свои собственные образные и формальные способы выражения.
Русский же мат имеет общеславянские корни, и его следы сохранил древнерусский, древнечешский, древнепольский и другие старописьменные языки. Да и современные белорусы, украинцы, поляки, сербы, болгары владеют так называемым «матом» не хуже, чем их русские «братья».

К. – Может ли и должна ли брань стать объектом научного филологического исследования и словарного описания?

В. – Не только может, но и должна стать. Точнее – уже давно стала, поскольку многие исследователи русского и других славянских языков раскрыли этимологию и мифологическую суть нашей бранной лексики. Научное изучение таких слов приближает нас к глубокому пониманию их сущности и функции в языковой системе.
А тем самым может и подсказать, в какой ситуации употребление брани недопустимо, а в какой возможно и даже, увы, неизбежно.

К. – Если так, то под каким углом эту брань исследовать и описывать?

В. – Именно под углом языковой корректности и целесообразности. Я убеждена, что если говорящие поймут,что́ именно они употребляют, то поток уличной брани быстро иссякнет. Ведь каждое наше слово – это своеобразный языковой паспорт, а в такой важный документ вносить непотребное нежелательно для любого разумного человека.

К. – Что могут дать исследования и описания бранных слов?

В. – Они ведут к сознательному, осмысленному и уважительному отношению к Слову.
А от уважения уже недалеко и до истинной любви. Любящий же человек ни за что не позволит себе разбрызгивать потоки грязи на то, что он любит.

К. – В чём причина экспансии брани и вульгаризмов в современном русском языке?

В. – Экспансия брани в современной России вызвана, пожалуй, просто языковой распущенностью, а та, в свою очередь, – распущенностью нравов.
С другой стороны – это некоторая бравада даже в среде интеллектуалов. Причём во втором случае это не новое явление, поскольку и в советские времена такая бравада была достаточно широко распространена. К примеру, автор одной из первых послевоенных популярных книг о культуре речи («Правильно ли мы говорим?». Л. 1961) – ленинградский писатель Б.Н. Тимофеев виртуозно использовал соответствующую лексику в разговорах со своей женой.
И вообще, проблема ненормативной лексики относится к правильности «от противного»: какую часть русской брани оставлять как допустимую в общении и литературном языке, а какую – не рекомендовать, во всяком случае для активного употребления.

К. – Что нужно сделать, чтобы нецензурная брань исчезла из речи школьников, студентов и политиков?

В. – Главное – сделать так, чтобы все говорящие и пишущие понимали и смысл, и стиль того, что они употребляют.
Я убеждена, что именно понимание сказанного и написанного обеспечит уклонение от чрезмерно вульгарных слов и выражений. Непонимание же, бездумное отношение к слову и рождает мутный поток «блинной» лексики, изливаемой сейчас на всех нас в самых разных ситуациях.

В России термин «арго» в художественной литературе появился в середине XIX века, а среди языковедов получил распространение лишь в начале XX века.
Лексика деклассированных элементов в середине XIX века называлась условным языком преступников, байковым языком, музыкой. Эти слова использованы, например, в названии рукописи В. И. Даля «Условный язык петербургских мошенников, известный под именем музыки или байкового языка». Байковый происходит от слова бáйка – «побасенка, сказочка», а это слово, в свою очередь, образовалось от глагола бáять – «говорить».

В начале XX века к слову «музыка» прибавилось определение «блатная».
В 1908 году появился словарь В. Ф. Трахтенберга с названием «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы». А впервые это словосочетание зафиксировано в очерке А. И. Куприна «Вор», опубликованном в 1895 году.
Позднее слово блат в значении арго приобрело права литературности и даже представлено как термин в «Словаре-справочнике лингвистических терминов» Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой.

Наиболее распространённое неофициальное название арго – фе́ня. Феня – это изменённое от офеня (коробейник) – «торговец мелким товаром». Даже фразеологизм «по фене бóтать», появившийся в 10-х годах XX века и означающий «говорить на арго», является видоизменённым «по офене болтать», то есть говорить на условном языке офеней. Порой свою лексику уголовники называют несколько пренебрежительно – фенька.
Потом по аналогии слово феня заменили на «соня». В 1920-х годах преступники не только ботали, но и стучали по фене (соне), куликáли по-свойски.

До сих пор среди историков языка, юристов ведутся споры о времени и месте зарождения арго русских криминальных элементов.
Известный языковед Р. Шор предполагала, что язык преступного мира возник в эпоху денежного и торгового капитала: в Германии – в XIV веке, во Франции – в XV веке, в Англии – в XVI веке, в России – в XVIII веке.
Этой точки зрения придерживаются и авторы книги «Речь в криминалистике и судебной психологии» (А. А. Леонтьев, A. M. Шахнарович, В. И. Битов, 1977).

Совершенно иная точка зрения у составителя словаря «Блатная музыка. (Жаргон тюрьмы)» В. Ф. Трахтенберга. Он считал, что арго произошло от офенских условных обозначений, которые обнаружил в рукописях XVII века. Для подобного утверждения есть веские основания. В дореволюционном арго уголовников имелось много слов, заимствованных из условно-профессионального языка офеней. И сами преступники считали, что арго обогащалось офенскими словами.

Деклассированные элементы – достаточно сплочённое сообщество, передающее из поколения в поколение различные неформальные законы, предания, легенды, поэтому в арго имеются очень древние слова, восходящие даже к временам «Русской правды» Владимира Мономаха.
Например, арготизм ви́ра означает «убийство», а в «Русской правде» вира – «штраф за убийство». То есть в арго, как и в территориальных диалектах, сохранились элементы прошлого русского языка. С одной только оговоркой: в говорах присутствуют и лексические, и грамматические, и фонетические элементы, а в арго – только лексические.

По мнению исследователей арго зародился не вдруг, не в одном месте и не от одной социальной группы (тех же офеней). Появление языка преступников следует отнести к тому времени, когда на Руси возникает власть имущих, нарождаются города, общество начинает делиться на классы – тогда и появляется организованная преступность.

Арго – неизбежный спутник преступной «профессии». По мнению юриста В. Лебедева: «Несомненно, что с того момента, как первый профессиональный вор или мошенник вступил в беседу с себе подобным, возник и воровской язык».

«Стихийная выработка жаргона, — писал языковед Б. А. Ларин, – диктовалась необходимостью. Тайная речь воровской организации развивалась вместе с преступниками».

Арго существовало в основном в границах распространения преступности (например, в Поволжье), в Новгороде Великом – столице ушкуйников (новгородских разбойников), местах скопления воровских казаков – в бассейнах рек Яик (Урал), Дон и т.д. Наиболее полно до нас дошло лишь арго волжских разбойников. При анализе  памятников письменности XV – XIX веков, было выявлено около двухсот слов и фразеологизмов волжских разбойников.

Впервые воровские слова зафиксированы в книге Матвея Комарова «Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина» (1779).
Время, описываемое в книге, – середина XVIII века. В ней зафиксировано около 140 арготических слов и словосочетаний, например: стука́лов монастырь – тайная канцелярия (сравните с современным арготизмом стучать – доносить на кого-либо), чёрная работа – воровство (в современном арго работа – воровство), каменный мешок – тюрьма, товар с безумного ряду – водка, монастырские чётки –  кандалы, гремлó – часовой, пустить рыбу ловить – утопить, купцы пропалых вещей – воры (современный арготизм купец – вор-карманник).

В XIX веке арго получило дальнейшее развитие. В это время преступность качественно меняется: если в XVII – XVIII веках уголовники открыто завладевали имуществом (занимались разбоями и грабежами), то преступники начала XIX века чаще прибегали к тайному хищению материальных ценностей (воровали, мошенничали, обыгрывали в карты шулерскими способами).

В «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля приводятся примеры употребления арготизмов: «Что стырил? Срубил шмель да выначил скуржаную лоханку. Стрёма, каплюжник: перетырь жулику да прихерься. А ты? Угнал скамейку да проначил на веснухи». Что в переводе на литературный русский означает: «Что украл? Вытащил кошелёк да серебряную табакерку. Чу, полицейский: передай мальчишке да притворись пьяным. А ты? Украл лошадь да променял на часы».

А вот ещё пример из того же словаря:

Мазурик, мазурник, мазурин (от ма́зур – поляк или от мазу́ля – замарашка, оборванец) – карманный вор, комнатный и уличный в городах, особенно в столицах, где они придумали свой язык, байковый или музыку.

Отдельный словарь «Условный язык петербургских мошенников» В. И. Даль составил в 1842 году. Он стал первым лексикографом, обратившим внимание на арготизмы. В его работе приводится около ста шестидесяти лексем и двадцать примеров словоупотребления. Арготизмы Даль собирал в Санкт- Петербурге, когда работал в Министерстве внутренних дел.

Язык преступного мира после 1917 года претерпел значительные изменения, тесно связанные с изменениями в обществе: политическими, экономическими, правовыми.

Арго, как и всякий другой социальный диалект, интересен, прежде всего, своим составом, в котором присутствуют западноевропейские, турецкие, еврейские и некоторые другие элементы воровского жаргона.

Начиная с середины 1930-х и вплоть до 1970-х годов арго не изучалось. Во-первых, согласно «лингвистической концепции» И. В. Сталина жаргоны присущи только господствующим классам и слоям общества: дворянам, чиновникам, духовенству (!). А так как их нет, то и жаргонов тоже не существует...
Кроме того, в середине 30-х годов было официально заявлено, что с профессиональной преступностью в нашей стране покончено раз и навсегда. Поэтому изучение арго грозило репрессиями для исследователей.

В начале 90-х годов XX века началось активное изучение современного арго. Сегодняшние преступники различают, как они говорят, «старую и новую феню».
В XX веке было три резких изменения в блатном языке – в конце 10-х – начале 20-х годов, во второй половине 40-х – начале 50-х годов и в конце 80-х – начале 90-х годов.

Арго преступного мира за последние десятилетия изменилось в качественном и в количественном отношении, стало «ближе к народу». Оно в огромном количестве употребляется в разговорном языке, газетно-публицистическом, в художественной литературе.
Фактически криминальное меньшинство навязывает законопослушному большинству свою культуру, мораль, язык. Во все времена, когда начинается разброд политический, резко активизируется преступность и криминализируется правосознание общества.
Именно в переломные моменты истории многие слова проникают из арго в общенародный язык. Так, во времена крестьянской войны под предводительством Степана Разина в обиход вошли слова и выражения волжских разбойников: измываться – издеваться, пустить красного петуха – поджечь дом, сорынъ на кичку – бить всех. Сорынъ – от слова сор, голытьба, бедный люд, кичка – нос судна. «Сорынъ на кичку» – кричали волжские разбойники, когда нападали на государево или купеческое судно.

Никогда не было такого поругания русского языка, как после 1917 года. В то время воровские словечки, бывшие достоянием только преступников-профессионалов, потоком хлынули в русский язык. Часть населения даже считала блатной язык пролетарским и противопоставляла его буржуазному, то есть нормативному языку. Некоторые студенты гордились знанием таких блатных слов, как клифт – костюм, винта нарезать – убежать. И обвиняли профессоров-филологов в незнании истинной русской речи.

На рубеже XX – XXI веков сложилась похожая ситуация: нестабильность политической обстановки, резкое падение нравов, разгул преступности. Одним словом, благодатная почва для проникновения и впитывания блатных слов. Но нынешнее положение обостряют ещё и средства массовой информации.

При этом действует так называемый принцип пирамиды, когда ненормативная лексика спускается от вершины к основанию, и человек, услышав тюремное слово по радио, телевидению, прочитав в газетах или журналах, начинает бездумно употреблять его в своей речи. Заговорили на блатном языке политики и журналисты: стрелка - встреча, беспредел, разборка (политическая, спортивная и др.).

Язык преступников зеркально отражает философию профессионального уголовника. По блатным словам можно понять, что криминальный мир делит всех людей на суперменов и людей низшего сорта. Причём супермен – это, конечно, уголовник, а существо низшего разряда – тот, кто не относится к криминальному миру. У них слово человек обозначает профессионального преступника, честняк – честный вор, остальные даже не люди, а какие-то зооморфные существа – крысы, демоны, черти и т.д.
Из 20 тысяч современных арготизмов около шестисот слов обозначают категории людей: валет – дурак, капа́рник – предатель, ишак – подхалим).

Существует взаимосвязь между арго и молодёжным жаргоном. Однако из арго в молодёжный жаргон слов переходит гораздо больше, чем из жаргона в арго. Этот факт объясняется относительной устойчивостью арго и быстрой сменой лексики молодёжного жаргона.

В ряде школ и профессиональных училищ учёба ассоциируется с местом лишения свободы: зона – школа, профессиональное училище, хозяин – директор школы (у преступников – начальник исправительного учреждения), пастух, чабан – классный руководитель (у преступников – начальник отряда в исправительном учреждении).
В некоторых школах-интернатах в речи воспитанников появились тюремные лексемы, свидетельствующие о перенятии ими уголовных традиций и обычаев, разделения данной категории учащихся на касты: пацан, шерстяной – неофициальный лидер в школе-интернате (у преступников пацан – неофициальный лидер в воспитательно-трудовой колонии, шерстяной – профессиональный преступник, систематически нарушающий порядок в ИУ), шестёрка, шнырь – тот, кто прислуживает пацанам и шерстяным.

Страшным оскорблением у школьников (и у предпринимателей) является лексема лох – дурак, неполноценная личность (в арго – жертва преступления, дурак).
В прессе часто встречаются слово лох и его производные: лоходром – место скопления лохов, лохотрон – лотерея, устраиваемая мошенниками на улице, лохотронщик– организатор или участник лохотрона.

Уже прочно вошли в общенародный язык и обросли различными языковыми связями арготизмы первой волны «перестройки» (конца 1980-х – начала 1990-х годов) такие слова, как отмывание денег (то есть их легализация), бугор – заграница, свинтитъ, свалитъ за бугор – уехать за границу, забугорный – заграничный и пр.

Многие блатные слова благодаря частому использованию в средствах массовой информации нейтрализовались и перешли в просторечие: авторитет – преступник, обладающий большой неформальной властью в криминальном мире, бабки – деньги, балдеть – наслаждаться от действия наркотиков, барыга – коммерсант, братва – преступный мир, криминальная группировка, бык – рядовой член преступной группировки, вешать лапшу на уши – обманывать, вор в законе – профессиональный преступник, руководящий уголовниками и соблюдающий воровские традиции, завязать – прекратить что-либо делать, западло – унизительно, грешно с точки зрения воровских законов, кидала – мошенник, кинуть – обмануть.
Это лишь незначительный перечень арготических слов, проникших в нашу речь из речей политиков и публикаций в средствах массовой информации.

Сейчас вместо слова садитесь повсеместно употребляется присаживайтесь. Дело в том, что у криминальных элементов имеется табу на употребление слова садитесь («Садиться можно в тюрьму», — утверждают они). Поэтому уголовники используют слово присаживаться.
Но присаживаться во всех толковых словарях означает:
1. «Согнув колени, опуститься».
2. «Сесть на короткое время или в недостаточно удобной спокойной позе».
И вот это слово в своём блатном значении употребляется не только неграмотными кондукторами, но даже и дикторами телевидения, и профессорами.

Конечно, журналисты, описывающие преступный мир, вынуждены использовать арготизмы для объяснения определённых реалий, причём иногда с подробными объяснениями: балерина – сверло для вскрытия сейфов; бондарь – содержатель притона; водопроводчик – грабитель, проникающий в квартиру под видом сантехника; грузчик – тот, кто по сговору берёт на себя чужое преступление; плотник – изгоняемый из шайки посредством позорного ритуала.

Нередко арготизмы используют для интригующего заголовка: «Меня заказали» (то есть подготовили заказное убийство.

Особое место занимает лексика, используемая в газетно-публицистических произведениях, объединённых темой «наркотики». В результате целенаправленной «работы» прессы ряд арготизмов наркоманов перешёл в общенародный язык: сесть на иглу – начать употреблять наркотики, спрыгнутъ с иглы – перестать употреблять наркотики, ширяться – делать инъекцию наркотика, ломка – наркотическое голодание.

Повторюсь, в следующей статье будут представлены образцы арго разных периодов времени, имевшие хождение на территории России.