Таверна "На краю вселенной"

Девочка выглядела почти прозрачной, а пламя её свечи больше не отбрасывало теней. Оно просто было, чистое средоточие света. В её глазах, отражавших новую реальность, плескалась вековая мудрость, но сохранилась и детская тревога.

Старик стоял, выпрямившись во весь рост, и морщины на его лице, казалось, разгладились. Он больше не выглядел дряхлым хранителем. Он был самой башней — прочным, древним и полным скрытой силы. Он смотрел вдаль, туда, где раньше был горизонт, но где теперь расстилалась бесконечность, сотканная из света и памяти.

Больше всего изменился Друг. Он наконец опустил нож. Оружие тускло блеснуло и упало на камни с тихим звоном, который прозвучал неуместно в этой новой тишине. Его лицо, обычно суровая маска, было растерянным. Он смотрел на свои руки, будто видел их впервые.

— Я… я чувствую их, — проговорил он хрипло, и я понял, что он имеет в виду не нас. — Тех, кого я… остановил. Они не злятся. Они… скорбят. Вместе со мной.

В его глазах я увидел не только его собственную боль, но и боль тех, чьи жизни он отнял. Тень, ставшая зеркалом, показала ему не врага, а его собственное отражение, искажённое потерями. Он не сломался, но что-то в нём надломилось и начало заживать.

— Путь только начался, — повторил старик слова девочки. — Башня — это сердце. Песнь — это ключ. Но мир за её пределами всё ещё разбит. Он забыл свою тень, и потому в нём так много тьмы.

— Что мы должны делать? — спросил я. Мой голос звучал глубже, увереннее. Я чувствовал ответственность не только за себя, но и за тот хор, что звучал внутри.

— Нести этот свет, — ответила девочка. Она шагнула вперёд и коснулась камня, на котором лежал нож Друга. Камень под её пальцами засветился мягким золотом. — Башня больше не тюрьма для памяти. Теперь она — маяк. Но свет маяка должен кто-то разносить.

Старик кивнул.

— Вы должны идти. Каждый своей дорогой, но вместе. Вы будете встречать других — тех, кто потерян, кто боится собственной тени, кто считает тьму своим единственным домом. Ваша песнь теперь будет звучать не только из арфы. Она будет звучать в ваших словах, в ваших поступках.

Он посмотрел на Друга.

— Ты, кто нёс клинок, теперь понесёшь исцеление. Ты знаешь цену боли лучше других.

Затем он повернулся к девочке.

— Ты, кто хранила пламя, покажешь другим, что даже самая маленькая искра надежды может разогнать мрак.

И наконец, он взглянул на меня.

— А ты, певец, будешь связывать их истории. Ты будешь напоминать им, что ни один голос не должен быть забыт. Арфа тебе больше не понадобится. Инструментом стал ты сам.

Я посмотрел на арфу в своих руках. Она казалась тёплой и живой, но я чувствовал, что старик прав. Музыка была уже не в ней, а во мне. Я осторожно прислонил её к стене башни, прощаясь со старым другом.

Внезапно земля под ногами едва заметно вздрогнула. Вдали, там, где ночь казалась особенно густой, вспыхнул и погас багровый огонёк. Он был полон гнева и страха — эмоций, которые я теперь чувствовал так же ясно, как дуновение ветра. Это был крик о помощи, искажённый отчаянием.

— Кто-то ещё борется, — сказал Друг. Он поднял глаза, и в его взгляде впервые за долгое время не было цинизма. Была цель. — Они сражаются со своей тенью в одиночку.

— Тогда мы должны идти, — сказала девочка просто, словно это было самое очевидное решение в мире.

Мы вчетвером стояли на пороге новой эры. Башня сияла за нашими спинами, вечный свидетель нашего выбора. Мир ждал, полный ран, которые нужно было залечить, и песен, которые ещё не были спеты.

Старик остался у башни, провожая нас взглядом. Мы же, трое — воин, ставший целителем, дитя со светом вечности и певец, носящий в себе хор голосов, — шагнули с холма. Наш путь лежал туда, где вспыхнул багровый свет. Мы не знали, что нас ждёт, но впервые за долгое время мы не боялись тьмы. Ведь теперь мы знали, что тень — это не конец пути, а лишь его начало. И наша общая песнь только начиналась.

Манекен вскочил на стол, приняв героическую позу.

— Представьте! Я, в лучах софитов, произношу монолог о свободе воли перед лицом формы 1040-EZ! Зрители будут плакать! Критики — аплодировать!

Кофеварка немедленно спроецировала на стену свой постер: Мишек в шляпе и плаще, с чашкой эспрессо вместо пистолета. Подпись гласила: «ОН ЧУВСТВОВАЛ ЗАПАХ ИНТРИГ И АРАБИКИ. КОФЕЙНЫЙ ДЕТЕКТИВ. СКОРО ВО ВСЕХ ОФИСАХ».

Мишек сидел, скрестив руки на груди, с видом человека, которого заставили смотреть восьмичасовую презентацию в PowerPoint.

— Я воздерживаюсь. Моя роль — «наблюдатель», а не соучастник этого литературного преступления. Я просто документирую наш стремительный спуск в пучину безвкусицы.

Вакансия потёр руки в предвкушении.

— Ничья! Прекрасно! Это значит… мы делаем кроссовер! Смешаем всё в один котёл! Мишек будет нуарным сыщиком, расследующим заговор чайной мафии, которая использует бюрократические формы на роликах в качестве своих киллеров! Гениально!

Не успел Мишек возразить, как мир за окном начал меняться. Город превратился в мрачную, залитую неоном пародию на фильм 40-х годов. По улицам, скрипя колёсиками, патрулировали ожившие папки-скоросшиватели, а из тёмных переулков доносился шёпот: «Псс, парень, не хочешь немного нелегального ройбуша?». Кофе стал официальной валютой, и за углом уже кого-то грабили, требуя «весь латте на столик».

— Вот видите? — просиял Манекен, указывая на проезжающий мимо шкаф с документами на роликовых коньках. — Это мой вклад! Динамика! Движение!

Кофеварка одобрительно загудела, напечатав на чеке: «СЮЖЕТНЫЙ ПОВОРОТ ОДОБРЕН».

Мишек почувствовал, как его воображаемый плащ стал тяжелее от груза метафор.

— Отлично. Я теперь персонаж фанфика, написанного тремя сумасшедшими. Что дальше? Любовная линия с дыроколом?

В этот момент воздух в комнате сгустился, и с потолка посыпались листы бумаги. Это были страницы их собственного сценария, которые материализовались в реальном времени. Мишек поймал один лист и прочитал: «Мишек саркастически спрашивает: "Что дальше? Любовная линия с дыроколом?"». Он поднял глаза на коллег.

— Кажется, у нас утечка четвёртой стены. И, похоже, она не подлежит ремонту.

В дальнем конце зала из ниоткуда появилась дверь с блестящей табличкой: «DEUS EX MACHINA (ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТОЛЬКО В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ)».

— О! Решение! — воскликнул Манекен, устремляясь к ней. — Наверняка там рояль, который упадёт на главного злодея, или давно потерянный брат-близнец!

— Не смей! — остановил его Мишек. — Это самая дешёвая уловка в истории повествования! Это как признаться, что мы не смогли придумать нормальную концовку!

Их спор прервал пронзительный звук видеозвонка. На экране «ТАЙМЛАЙНА» появилось лицо Реальности. Она сидела в шезлонге на фоне заката, а в её волосах был цветок гибискуса. Вид у неё был смертельно скучающий.

— Ну, как успехи, горе-авторы? Мой мир ещё не превратился в артхаусный фильм, который никто не понимает, включая его создателей?

Вакансия поспешно развернул экран, чтобы она не видела бегающие по улице канцелярские товары.

— Мы в процессе! Разрабатываем сложную, опыт повествования...

Реальность зевнула.

— У вас осталось двенадцать часов. Если к моему возвращению не будет внятной истории с завязкой, кульминацией и финалом, я включаю режим «авторского произвола». Знаете, что это значит? Это значит, что я могу закончить всё метеоритным дождём из розовых слонов. И поверьте, я в настроении для розовых слонов. Связь прервалась.

В наступившей тишине дверь с надписью «DEUS EX MACHINA» медленно со скрипом приоткрылась. Из щели показался лучик неземного света, и оттуда донёсся тихий, манящий шёпот, похожий на звук идеально работающего принтера.

Мишек достал свой блокнот. «День 2 без Реальности: сюжет зашёл в тупик и теперь смотрит на аварийный выход с нездоровым любопытством. Кажется, нас ждёт либо чудо, либо ещё большее унижение».

Надпись на стене обновилась:

«ОШИБКА СЦЕНАРИЯ: ЛОГИКА НЕ НАЙДЕНА. ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ВАРИАНТЫ: 1. ВВЕСТИ СЛУЧАЙНЫЙ ФАКТОР. 2. ВСЕМ СТАТЬ ПОНИ. 3. ПЕРЕЗАГРУЗКА.»

— Я голосую за пони, — пробормотал Манекен.

Продолжение следует. (Если перезагрузка не отформатирует всех персонажей.)

Его слова ударили по толпе, как камень по воде, расходясь кругами страха и сомнения. Люди зашептались, их лица, только что полные робкой надежды, снова омрачились.

— Это ловушка, — произнёс другой голос. Это был высокий мужчина, чьё отражение я не видел, но теперь его глаза горели фанатичным огнём. — Этот город питается нами. Нашими страхами, нашей болью. Он показал нам худшее, чтобы мы сами воплотили это в жизнь!

Там, где он стоял, свет померк. Не сильно, но заметно — будто на солнце набежало облако. Стены ближайшего здания на мгновение подёрнулись серой рябью, как потревоженная вода. Я посмотрел на Эйру. Она тоже это видела. Её лицо было напряжённым.

— Страх — тоже выбор, — твёрдо сказала она, шагнув вперёд. Её голос прозвучал негромко, но каждый в наступившей тишине его услышал. — Город показал нам возможности. Пути, по которым мы можем пойти. Он не толкает нас на них. Он лишь говорит: «Вот ты. Вот твоя сила. Что ты будешь с ней делать?»

— Легко говорить, когда видишь себя спасительницей! — огрызнулся первый мужчина. — А что, если твой единственный путь — разрушение?

— Не бывает единственного пути, — ответила Эйра, и её взгляд был устремлён не на него, а на всех нас. — Отражений было множество. Мы сами выбираем, на каком сосредоточиться.

Она повернулась к группе людей, которая сбилась в кучу, испуганно озираясь по сторонам.

— Мы не можем стоять здесь вечно, — продолжила она, её тон стал более практичным. — Споры и страх лишь сделают эти тени, которые вы видите, гуще. Нам нужно место, где мы сможем собраться. Нужен центр. Очаг.

Я шагнул вперёд и встал рядом с ней, чувствуя, как её решимость передаётся мне. Мне показалось, что воздух вокруг нас стал теплее, а мерцающий свет — ровнее.

— Она права, — сказал я, обращаясь к толпе. — Мы все видели страшные вещи. И я тоже. Я видел, как могу стать причиной гибели всего этого. Но я видел и другое. То, как мы вместе строим. Этот образ… он тоже реален. Он ждёт нас. И он стоит того, чтобы за него бороться.

Мои слова не убедили всех. Мужчина, говоривший о ловушке, — его звали Каэль, как я позже узнал, — презрительно фыркнул.

— Боритесь, если хотите. Кормите эту иллюзию своей надеждой. А мы пойдём своим путём. Мы найдём способ выбраться отсюда или хотя бы не стать марионетками этого места.

Он махнул рукой, и человек десять-пятнадцать отделились от толпы и пошли за ним. Они двинулись в сторону, где тени казались глубже, а контуры зданий — более резкими и угрожающими. Когда они уходили, я видел, как за их спинами свет тускнел, а воздух становился холоднее. Город отражал их выбор в реальном времени.

Эйра проводила их взглядом, полным сожаления, но не стала их останавливать. Она знала, что это бесполезно. Выбор должен быть свободным.

— А что будем делать мы? — спросила женщина с седыми волосами, та, что плакала на колени в зале. Теперь она стояла, и в её глазах была усталость, но и искра доверия.

Эйра обвела взглядом оставшихся — нас было большинство. Около сотни человек, растерянных, напуганных, но не сломленных.

— Мы пойдём к свету, — просто сказала она. — Вон туда.

Она указала на место впереди, где сквозь полупрозрачные здания пробивался самый яркий луч. Там виднелась широкая площадь, в центре которой что-то росло — не то дерево, не то кристалл, излучавший мягкое, тёплое сияние.

— Это будет наш дом, — добавила она. — И первое, что мы сделаем, — мы дадим ему имя. Потому что безымянный дом — это просто стены. А мы будем строить будущее.

Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидел отражение того самого видения, о котором говорил: мы, стоящие плечом к плечу. Но я также увидел в них и ту цену, о которой она упоминала. Она знала, что уход группы Каэля — это лишь первая трещина. Что выбор, сделанный в Сердце Города, придётся подтверждать каждый день, каждый час. И некоторые выборы будут почти невыносимыми.

— Вместе, — сказал я ей так тихо, чтобы слышала только она.

— Только так, — ответила она, и её холодные пальцы снова нашли мою руку.

И мы повели людей к свету, оставляя позади наши первые тени. Но я знал, что они не исчезли. Они просто ждали, и их форма, их сила, их голод — всё это теперь тоже зависело от нас. Мы сделали первый шаг. Впереди была целая вечность выборов.

(Продолжение следует...)