Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

(Михаил Крейнцин: я - разведчик (Часть 1))

– А других языков при каких обстоятельствах смогли взять?

– Одного взяли из окопа передового боевого охранения, а второго – из первой траншеи, дежурного пулеметчика. Оба раза брали с боем, пришлось пошуметь. Подползли, забросали гранатами, нашли, кто из немцев живой остался, схватили и с боем, назад, к себе. Такой поиск всегда означал, что у нас будут потери при отходе. Своих раненых мы ни разу немцам не оставили, а вот убитых разведчиков не всегда получалось вынести. Отход – это самое сложное в поиске. Языков могло быть и больше, но в одном из поисков, по возвращении, по нам по ошибке наши же пулеметчики, не разобравшись в обстановке, открыли огонь и убили немца, которого мы волокли, и одного разведчика. И еще был один эпизод, когда полковая разведка подорвалась на минном поле вместе с языком, а немцы по взрывам определили, что здесь чужие, и вдогонку добавили огня из всех стволов. Пятеро погибших в одном этом поиске.

Иногда с нас не живого языка обязательно требовали, а хотя бы документы с убитого немца. Такое задание было полегче. Подползали к немецкому боевому охранению, ножами работали. Парочку таких заданий я на всю жизнь запомнил.

– А как немецкие разведчики себя показали на этом участке под Демянском? У них были те же самые тяжелые условия для проведения поисков? Там и наша оборона была стальной.

– Немецкая разведка была ничем не хуже, чем наша. Они умели работать как настоящие профессионалы. Просто никто не хочет признавать этого факта – мы же победили, так зачем нам такая правда войны. И не какие-то специально обученные диверсанты из полка «Бранденбург», а простые немецкие дивизионные разведчики нам до самого конца войны показывали, что тоже умеют работать и не лыком шиты. В июне сорок второго мы с комвзвода пошли в штаб полка с донесением и для утверждения плана поиска, а в это время немецкая разведка прошла к нам в тыл и забросала землянку и бытовку разведвзвода гранатами. Все погибли…

В 51-й стрелковой у меня был хороший знакомый – взводный лейтенант Сухов из 23-го стрелкового полка. В марте сорок четвертого, когда фронт в Белоруссии стоял без движения и обе стороны «забаррикадировались» в обороне, произошел следующий случай.

Немецкие разведчики, человек сорок, подползли совсем близко к нашей первой траншее. Красноармейцы их заметили, но, видимо, подумали, что это наши из дивизионной разведроты возвращаются из поиска, и огня не открыли. Дальше последовал короткий точный артналет, немцы ворвались в траншею, стрелковый взвод, которым командовал Сухов, вырезали, а троих бойцов увели в плен, прихватив с собой еще пулемет «максим».

Тогда же, весной, немецкая разведка ночью перебила половину полковой минометной батареи 120-мм, на которой я в тот период служил артиллерийским разведчиком. Я был в тот момент на передовом НП, а батарея стояла на позициях в двух километрах от линии фронта.

Другой случай произошел прямо перед началом нашего январского наступления в Восточной Пруссии. Немецкая разведрота, усиленная огнеметчиками, провела разведку боем, и как обычно все шло по избитому немецкому сценарию: после точного артналета по нашим позициям немцы, вплотную прижимаясь к огневому валу, ворвались в траншеи, захватили линию окопов, моментально подтянули еще человек двести подкрепления, и в итоге перебили полностью две наши стрелковые роты, и четырнадцать человек взяли в плен.

За это происшествие командира 23-го СП майора Колесникова – заслуженного боевого офицера, лучшего в дивизии – временно сняли с должности. Как немцы это дело провернули, в деталях мы узнали у взятого нами в плен через несколько дней немецкого разведчика, принимавшего участие в той разведке боем.

Немцы умели воевать – это были отличные вояки, и разведка у них действовала на высоком профессиональном уровне. Конечно, и у немцев были ошибки и неудачные поиски, и они часто нарывались на засады и подрывались на минах на нейтралке, но таковы издержки работы разведчика. Один раз немецкая разведрота, вышедшая в ночной поиск, нарвалась на наших разведчиков – группу старшины Шубина – прямо на нейтральной полосе, лоб в лоб. И Шубин всего с девятью своими разведчиками устроил им «прием». И нет больше немецкой разведки…

В штрафной роте со мной оказался один сержант, ординарец начальника штаба полка, который «проспал», когда его командира немецкие разведчики в плен взяли. За это и в штрафную пошел.

В нашей 51-й стрелковой дивизии служил знаменитый разведчик Георгий Георгиевич Шубин – живая легенда, ас разведки, он один целого батальона стоил. У летчиков, скажем, символ мастерства и героизма – это Покрышкин, так у разведчиков таким человеком являлся старшина Шубин. Или им мог стать Герой Советского Союза разведчик Карпов. И вот вопрос, а ведь и у немцев, скорее всего, были свои разведчики такого же высокого уровня?

– Когда Вас опять ранило?

– В последние дни августа. Нас обнаружили в немецком тылу, обложили со всех сторон, начали добивать. Мы отстреливались, прорывались к болоту, только через него можно было оторваться, и тут прямо передо мной взорвалась немецкая граната и меня всего осколками побило. Ребята меня вытащили к своим. Запомнилось, что в тыловой госпиталь меня отправили на санитарном самолете ПО-2, в «люльке», прикрепленной к плоскостям.

В итоге я оказался в Москве, в госпитале, размещенном в корпусах сельскохозяйственной академии. Родители ко мне пришли в госпиталь, они не уехали в эвакуацию и оставались в столице. Мама сидела рядом и плакала, все время пытаясь меня накормить черным хлебушком из своего мизерного пайка, полученного по карточке иждивенца. Родители сильно голодали. Я с фронта не писал, что служу в разведке, а они, оказывается, все об этом знали, так как два раза получали благодарственные письма «за воспитание сына-патриота» от командования 759-го стрелкового полка.

Из меня вытащили пять осколков, остальные оставили, слишком осколки глубоко засели. Так я за один сорок второй год целую коллекцию осколков в теле собрал.

Пролежал я в этом госпитале два месяца, потом решил, что с меня хватит, что пора в свою дивизию возвращаться, уговорил персонал на досрочную выписку. На воинской пересылке заседала комиссия: у всех возвращающихся из госпиталей проверяли документы, госпитальные справки и приказывали остаться на месте до особого распоряжения. Выбирали молодых ребят: годных без ограничения, с фронтовым опытом.

За несколько дней нас таких набралось несколько сотен. Выстроили отобранных комиссией красноармейцев, к нам вышел полковник и обратился с речью. Высокие, пафосные слова, мол: Товарищи красноармейцы и сержанты, вы себя достойно, героически вели на полях сражений, пролили свою кровь, и сейчас, в трудный для Родины час, армии требуются командиры с боевым опытом, и я предлагаю вам стать курсантами нашего Московского пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР. Курс вашего обучения ускоренный – шесть месяцев. Родина надеется на вас. Быть курсантом нашего училища – это высокая честь… И так далее и тому подобное.

Потом раздалась команда: В колонну по четыре становись! Шагом марш! И в Лефортовские казармы. Никого не спрашивали больше ничего, не уламывали уговорами, привели в училище и объявили, что мы становимся курсантами. Одним словом, приехали – хочешь или не хочешь, а ты уже зачислен.

– Но попасть в 1-е Московское пехотное училище имени Верховного Совета – это действительно высокая честь. Многие до войны мечтали стать кремлевским курсантом.

Не жалеете, что оказались в этом военном училище? Что можете рассказать о своем курсантском периоде армейской службы?

– Училище действительно с очень сильными традициями, элитное. Из фронтовиков составили отдельный курсантский батальон – четыреста курсантов, а всего в ноябрьский набор 1942 года в училище набрали не менее двух тысяч человек. Хорошие условия, приличная кормежка, добротное обмундирование, кожаные ремни со звездой и, за редким исключением, уважительное отношение комсостава к курсантам-фронтовикам. Что нам еще надо было… Конечно, мы воспринимали нашу учебу как временную передышку от войны, отсрочку от смерти или ранения – все, кто уже понюхал пороха, прекрасно понимали, что взводным командирам в пехоте на передовой совсем немного жизни отмерено, но никто из ребят не унывал. Особо про училище говорить не хочется. Все там было нормально. Проучились мы пять месяцев, а потом на общем построении училища нам объявляют, что два курсантских батальона досрочно отправляются на фронт в звании сержантов. Тяжелая обстановка на фронте и т. д. и т. п. Для многих это было не самой приятной новостью, особенно для тех, кто искренне хотел стать офицером.

В конце марта сорок третьего года наш курсантский батальон эшелоном доставили на станцию Тихонова Пустынь Тульской области, где из остатков 15-й курсантской отдельной стрелковой бригады формировалась 51-я стрелковая дивизия, как сейчас говорят, второго формирования.

В Гражданскую войну под № 51 прославилась знаменитая Перекопская дивизия Блюхера, но об этом даже политработники не вспоминали, а маршал Блюхер уже пятый год как числился во врагах народа. А 51-я стрелковая дивизия 1-го формирования погибла в Харьковском окружении в мае 1942 года. На формировке мы простояли где-то месяц, а потом два месяца подряд нас гоняли пешим маршем с места на место вдоль линии фронта, пока в первых числах августа дивизия не начала наступать на Ельню.

На формировке меня зачислили в 348-й стрелковый полк, я стал разведчиком-наблюдателем полковой батареи 120-мм минометов.

– Почему решили стать артразведчиком?

– А может мне не хотелось, чтобы мной кто-то командовал. Артиллерийский разведчик – самый независимый человек на фронте. Он не находится на батарее, а все время на передовой, на НП в пехотных порядках. И с ним вместе всего пару человек. И до своих офицеров ему далеко, и пехотным командирам не подчиняется. Засекай немецкие огневые точки, передавай координаты комбату, корректируй огонь по своим разрывам, устраняй повреждения связи, меняй позицию по обстановке, стреляй по немцам. Ты все делаешь сам, лично, и это твоя работа. Пехота принимает бой, и ты с ними, и даже если положение гибельное, то тебе отойти нельзя, ты обязан в любой обстановке корректировать огонь, до последнего. Пехота поднялась в атаку, и ты идешь вместе со стрелками, чтобы видеть, откуда ведут огонь по наступающим, а твоя батарея 120-мм минометов стоит в полутора-двух километрах сзади, и пока она с позиций снимется, ты уже далеко впереди. Для пехоты ты всегда свой, тебя кашей покормят и сто грамм нальют, ждать не надо, пока на передовой НП с батареи харчи доставят. Пойдет такой ответ?

– Тяжело было по третьему заходу на передовую возвращаться, тем более после трех ранений?

– Нет. Спокойно себя чувствовал. Однозначно. Я верил, что останусь в живых.

А война… Для многих она стала обычной работой. Так мы воспринимали сам факт, что после «отдыха в училище» снова возвращаемся на передовую заниматься своим делом – уничтожать оккупантов. Как любили образно выражаться журналисты – ратный труд. Так и есть.

Не волновался особо. Когда подходили к передовой, то был очень сильный немецкий авианалет. Нас бомбили несколько раз подряд, немцы налетали группами, волна за волной, по паре десятков бомбардировщиков. После этой бомбежки я поймал себя на мысли, что вот, сейчас, уже точно вернулся на войну, и обратной дороги не будет.

Дивизия наступала на Ельню. Запомнилось название одной деревни – Семёновка, которая переходила из рук в руки три раза. Немцы нас выбили из этого села, мы окопались в чистом поле в километрах в трех от нее, и тут танковая атака. Когда насчитали, что на нас идут сорок танков, то все побледнели. Такой бой был тяжелый: батальоны, истекая кровью, начали отходить, у меня связи с батареей нет, двоих напарников убило, и я понял, что если я тут останусь геройствовать, то меня точно убьет. Отходили к деревне со странным названием – Горские Хутора. После войны я туда поехал, а уже нет такой деревушки. Здесь со мной произошел случай, который из категории незабываемых, все в нем было – и трагедия и комедия.

Отдали приказ снова атаковать немцев, и все шло поначалу как по маслу: продвинулись на несколько километров, я шел сразу за пехотой со связистом, тащили две катушки с проводом, а потом с фланга по нам ударили, батальон отрезали от своих, назад не отойти – поздно, сразу положат – и я, вместе с группой пехотинцев, стал прорываться к лесу, и в этом лесу мы натыкаемся на немецкие траншеи, опорный оборонительный пункт.

Началась рукопашная, но нас было больше – всех перебили, закрепились. Нас оставалось человек двадцать, с нами один офицер, молодой парень, которого сильно контузило, его крепко приложило, он все время повторял: «Я лейтенант Ковалев. Ребята, напишите моим, как я погиб». Мы ему говорим: «Лейтенант, успокойся, еще поживем, повоюем, не торопись себя заживо хоронить…»

Осмотрелись, а это мы «удачно зашли», оказывается, – захватили блиндаж немецкого ротного командира. Заняли круговую оборону, два захваченных немецких пулемета приготовили к бою, как из них стрелять я знал, и еще один боец, из опытных, умел обращаться с МГ.

Ящики с немецкими гранатами еще до нас стояли в траншее. Трупы – немецкие и наши – кругом. А звук боя к нам не приближается. Положение безнадежное. Ждем, а чего ждем, сами не знаем. В это время один из бойцов начал шуровать в блиндаже, «инспектировать трофеи», и слышим, как он с ликованием повторяет: «Да не может быть! Прекрасно!»

А в блиндаже, оказывается, целый продуктовый склад: и бутылки французского коньяка и вина, и шпик брусками, и здоровенный кусок окорока, и консервы рыбные, консервы мясные, и чего только нет. И еще ящик с сигарами. У убитых потом документы посмотрели, фотографии, и стало понятно, что эту часть недавно из Франции на Восточный фронт перебросили, поэтому и запасы у них такие отменные. Мы повеселели, а этот боец, мужик в возрасте, ему тогда уже лет сорок было, читает, что написано на этикетках, и восторгается. Деликатесы мы, конечно, умяли, а коньячок по чуть-чуть – все понимали, что если напьемся, то немцы нас голыми руками возьмут.

Достали ящик с сигарами, и этот боец говорит: «Я при НЭПе в ресторане работал у буржуя, чего только не пробовал, но это – нечто» – и показывает, как правильно эти сигары курить. Когда позже, после войны, я вспоминал этот эпизод, то происшедшее казалось нереальным, просто абсурдом. Горстка бойцов, все в крови, среди кучи трупов, в полном окружении выпивает и сигарками попыхивает. Стемнело, а нас до сих пор немцы не обнаружили. На рассвете мы решили, что надо любой ценой прорываться к своим, иначе – каюк. И этот боец мне говорит: «Сержант, давай адресами обменяемся, кто живой останется, тот родным и расскажет».

Называет адрес, оказался тоже москвичом, с Краснопресненской Заставы, Марков Алексей…

Мы взяли с собой немецкие пулеметы и пошли прорываться. По дороге нарвались на большую группу немцев, вступили в бой, нас рассеяли, и к своим вышло только семь человек.

Я нашел свою батарею, и именно в тот момент, когда я на ней появился, комбат как раз диктовал нашему старшине Мурадову список потерь среди личного состава батареи. Слышу, как он называет мою фамилию, и тут я появляюсь, с трофейным пулеметом…

После войны я вернулся в Москву, демобилизовался из армии еще в конце сорок пятого по указу о трех ранениях, а остальных фронтовиков 1923 года рождения стали массово демобилизовать только в 1947 году. Сходил на квартиру к Лёне Кофману, а он еще в сорок четвертом погиб, в разведке, уже в офицерском звании. Еще пошел по адресам нескольких своих товарищей, но все они были убиты на войне. Пошел на Пресню, искать семью этого бойца, чтобы рассказать, как он погиб в бою. Прихожу по адресу, и мне открывает дверь… сам Марков, живой, но с костылями. Его в том бою ранило, он двое суток с перебитыми ногами лежал в разбитом окопе, но дотянул, пока наши снова не перешли в наступление и его не обнаружили санитары… В боях за эту Семёновку и близлежащие к ней деревушки наша дивизия потеряла три тысячи пятьсот бойцов и офицеров. Нас отвели в тыл – в стрелковых батальонах, в строю оставалось по одной неполной роте – так всех тыловиков отправили на передовую.

Дальше наступали на Смоленск. Помню, что шли через какое-то широкое болото, наступали на опорный пункт Егорье. Опять бои, тяжелые потери, и когда в октябре дивизию перебросили под Невель, то от нее остались… от стрелковых полков только номера…

А в минометной батарее костяк, человек двадцать, сохранился. Перебрасывали нас по железной дороге, ехали дней пять, пока добрались до разрушенного Ржева, а оттуда дней десять по непролазной грязи пешим маршем до Новосокольников. Нас пополнили и вместе с каким-то кавалерийским корпусом отправили в немецкий тыл через Невельский коридор, шириной километров двадцать, который тогда назывался «Невельская бутылка». Череда сплошных боев, неудачные атаки, полностью обескровленные стрелковые полки. Но это были еще «семечки». Перед Новым годом мы оказались в болотах в районе Городка Витебской области, где через эти проклятые болота и леса пытались захватить Городок.

Очень тяжелый период. Пехота продвигается по незамерзшим болотам, люди тонут в трясинах, выбираемся на относительно сухое место, а там немцы уже ждут в засаде. Они устраивали заборы из толстых бревен, высотой почти в человеческий рост, и через бойницы в этих заборах нас расстреливали в упор…

Линия фронта остановилась под Витебском на целых полгода. Мало нам было фрицев на свою голову, так еще и здесь природа против нас воевала. В окопах воды по колено (грунтовые воды), мы среди болот, а немцы закрепились на более удобных для войны и жизни позициях.

Началась позиционная война, которая мне напоминала фронт под Демянском, – те же сплошные минные поля и ряды колючей проволоки. Но наши разведчики во главе с Шубиным через них спокойно проходили в немецкий тыл.

– Там Вы в штрафную роту попали? Есть желание об этом рассказать?

– Особого желания нет. Вкратце дело было так. Я сцепился с двумя из артразведки полка. Они из «невельского» пополнения были. Оба с Харькова, украинцы, один – урка, а второй у него на подхвате. Мы с сержантом Федуловым на своем передовом НП от минометчиков, а эти неподалеку расположились, у них был свой наблюдательный пункт взвода управления от 300-го артполка. Столкнулись на национальной почве, они меня задели по национальности.

Один, определив во мне еврея, своему товарищу говорит, причем при мне, не опасаясь: «Смотри, Зинченко, какой жид нынче смелый пошел. Или дурной. Его вся шайка в Ташкенте ошивается, а этот Абрашка на фронт приперся!»… Я хотел сразу их убить, но вокруг было несколько человек из пехоты, а зачем мне свидетели. Только сказал им: «Вы, суки, у меня до следующего утра не доживете. Я вас еще сегодня зарежу!»… Матом, конечно, сказал…

Ночью именно на нашем участке обороны была сильная стрельба, вроде засекли в болоте немецкую разведгруппу, а утром пришли связисты из взвода управления 300-го артполка, проверить, почему связи с НП нет, а эти оба убитые лежат. А еще через пару часов приполз боец из пехоты: «Сержант, тебя наш комбат зовет, давай в штаб».

Я туда являюсь, а здесь уже меня поджидает особист из артполка: «Ты убил?» – «Никак нет, не я, о чем и сожалею. Я с НП ночью никуда не отлучался. Командир отделения Федулов подтвердит». – «Значит и он с тобой в деле. Оружие здесь оставь. Следуй за мной».

Повел меня в штаб полка, взял на всякий случай бойца для моего конвоирования. Я был полностью спокоен – не мои эти убиенные, немцы опередили. Меня посадили в одиночный окоп, приставили красноармейца из взвода охраны штаба меня стеречь. Потом меня дважды допросил полковой оперуполномоченный, фамилии которого я так и не услышал, допросили Федулова, все сходится, надо меня отпускать.

Но принесли с НП мой вещевой мешок, а там у меня маленький блокнот с личными записями. Блокнот трофейный – у немецких артиллеристов был такой, специальный, для проверки координат – вот в этом блокноте на нескольких страницах я свои заметки делал, в основном фамилии и названия населенных пунктов, где мы воевали. В сорок втором мы лежали в засаде в немецком тылу с разведчиком-таежником Василием, о котором я уже сказал, и он тогда произнес: «Ты, Мишка, образованный. Напиши после войны, как мы тут погибали. Кто-то должен о нас узнать».

Прошел год, и я решил, что действительно это надо, хотя бы в память о погибших товарищах. И вот результат. Особист сказал без злобы: «Сержант, ты третий год воюешь. Ты что не знаешь, что за ведение дневника на фронте – трибунал?». Я объяснил, что это не дневник, а просто несколько записей, и почему я это сделал, и думаю: он бы меня уже отпустил, но в это время появился комполка майор Саакян. Двое убитых при непонятных обстоятельствах на участке полка в обороне – это ЧП, и ему уже о них доложили…

Это в наступлении, в атаке можно спокойно счеты с обидчиками сводить – там все зависит, кто первый свой затылок под пулю подставит, и никто разбираться не будет – убитым больше, убитым меньше, а в обороне – чрезвычайное происшествие… Майор Саакян спросил особиста, кивая на меня: «Его работа?», а тот в ответ невнятно так: «Нет вроде, не похоже, скорее всего, немецких рук дело, сержант ни при чем, хотя, какой из него ангел, вот, дневник вел. За это трибунал положен». Меня вывели. Прошло полчаса, за мной пришел старшина из взвода охраны штаба: «Комполка отдал приказ о направлении тебя в штрафную роту. Они тут рядом стоят. Мне приказали тебя сопровождать. Погоны сними, не положено».

Еще не стемнело, как я, сержант Красной Армии, доброволец, коммунист, бывший полковой разведчик и бывший кремлевский курсант, имевший на тот момент три ранения и награжденный медалью «За отвагу», превратился в бесправного штрафника. Приказ майора Саакяна. Комполка имел право лично, без суда, отправлять в штрафную роту сроком на один месяц. Штрафная рота была придана нашей дивизии. Какой номер спрашиваете? А вот, в справке о ранении все указано – 42-я ОАШР 4-й Ударной Армии.

После войны запрос делал в ЦМА (архив), оттуда прислали. Ротный писарь у штрафников, такой симпатичный спокойный мужик с чапаевскими усами, меня записал в свой гроссбух, и мне прямо в этой же землянке выдали автомат ППШ, две пачки патронов к нему, сказали: Диски сам набивай. Писарь сказал, что долго здесь мне торчать не придется, рота сформирована, скорее всего, уже на этой неделе в бой пойдем. Сижу в землянке, заполняю диски.

Пришел капитан, ротный, а писарь на меня показывает, вот, новенький. Капитан: «За что к нам?» – «Понятия не имею, товарищ капитан. Начальству виднее» – он только усмехнулся: «Значит из полка Саакяна. На фронте давно?» – «С сорок первого» – «Где начинал?» – «Под Москвой» – «Пойдет, значит у нас не пропадешь. Старшина, его во второй взвод определи...» Дня три я там пробыл, в роте всего было не больше ста человек, все с нашей дивизии. А потом нас послали на разведку боем. Если я не ошибаюсь, это в районе деревни Заозерье. Метров пятьдесят успел пробежать в атаке, получил в бок две пули из пулемета. Я когда упал, то подумал, все, мне хана, в живот ранило.

Сам отполз назад, потом меня на волокуше оттянули в тыл, отправили в санбат соседней дивизии. Одна пуля по касательной прошла, по ребрам чиркнула, а вторая вырвала кусок мяса, но живот не задела. Через две недели я из санбата сам ушел в свой полк, но хорошо, что догадался справочку взять, что находился на излечении по ранению, значит – искупил кровью.

Сначала надо было явиться в штаб полка, к ПНШ по учету личного состава, чтобы в списки занес. По дороге несколько ребят знакомых: Мишка, а нам сказали, что тебя убили! Стоят полковые разведчики. Я со старшими из них, с Шубиным и с Купавцевым, был в хороших отношениях.

Подошел к ним: «Георгий Георгиевич, к себе во взвод возьмете?» – «Поговорю с Бережным, сам не могу решить. Ведь ты у нас теперь знаменитость. Не мог двоих без шума убрать?..»

Возвращается: «Комполка приказал тебя в разведку не зачислять». Майор Саакян обладал прекрасной памятью, помнил по фамилии всех красноармейцев, «ветеранов» полка, а особенную любовь и слабость питал к своей полковой разведке – он с ними все свободное время проводил. И он меня запомнил и зарубил мою кандидатуру. В полковой разведке я оказался только осенью сорок четвертого.

ПНШ по учету личного состава мою справочку взял, в красноармейской книжке и у себя в журнале заметки сделал, сверил какие-то бумаги и произнес следующее: «Ты у нас по спискам прошел как пропавший без вести. Мы на тебя похоронку еще не писали, но если в штрафной роте ее уже отослали, то считай, что воскрес из мертвых. Куда хочешь сейчас? В батальоны или к себе, к минометчикам?» – «К себе, на батарею» – «Так и запишем»…

На батарею вернулся, так ребята такую теплую встречу устроили, настоящий банкет по фронтовым меркам.

– Так штрафные роты на переднем крае – это была постоянная часть «фронтового пейзажа». Но, по большому счету, какая разница между обычным штрафником и пехотинцем на передовой? Незначительная. Статус другой, но похоронка такая же. Если у командования нет под рукой штрафной роты, так обычный стрелковый батальон пошлют выполнять самую тяжелую и гибельную задачу, вместо штрафников. Это для тыловиков было трагедией попасть с теплого, спокойного места прямиком в штрафники, в самое пекло, в самый ад на передовой, а для рядового окопника или боевого пехотного офицера – это было просто частью фронтового пути.

Судьба такая. Пехота и так заранее была обречена.

Никогда не забуду, как брали Полоцк. Немцы на высокой укрепленной насыпи, пулеметы через каждые тридцать метров, а перед ней метров пятьсот чистого поля. Пехота четыре раза атаковала эту насыпь, и никакого продвижения. У нас потери, как в сорок первом, все поле устлано трупами. На подмогу подошли САУ, штук шесть, но тут «юнкерсы» налетели и нет больше САУ… Подвели штрафников – роту из бывших офицеров, освобожденных из плена.

Благодаря им Полоцк и взяли..

Я видел летом того же года, когда нас выбили с плацдарма на реке Мемеле, как за одну атаку положили штрафную роту, человек двести. Но и обычные стрелковые батальоны также погибали в полных составах. Я насмотрелся за войну таких случаев.

Больше всего штрафников я видел в Восточной Пруссии в начале январского наступления. Там от штрафных рот в глазах рябило. Только нашей дивизии таких четыре роты придали.

А когда нас перебросили на Наревский плацдарм, в район города Новогруд, то мы изумились – весь плацдарм на нашем участке держали только штрафные части…

– Приведу статистику потерь только за период 8/1943–8/1944 по 51-й стрелковой дивизии. Шестнадцать тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. При этом надо учесть, что больше полугода дивизия стояла в обороне, или была в резерве, или на пополнении во втором эшелоне армии.

– Потери всегда были серьезные, и в каждом наступлении фактически от батальонов в строю оставалось по тридцать-сорок человек. Мы уже умели грамотно воевать, научились на своей крови, уже все время была поддержка наших танков, и артиллерия работала на всю катушку, но немцы тоже умели воевать и обороняться. Но, начиная с летнего наступления в Белоруссии, с командования любого уровня уже спрашивали за чрезмерные потери.

И все равно в Литве были такие бои, что, казалось, ничто живое здесь уцелеть не может.

Река Мемеле. Переправились быстро и без сильного боя. Не Днепр же форсировали.

Вышли на шоссе, и сначала только снайперы по нам стреляли: на каждом шагу, со всех сторон, каждую минуту кого-то рядом убивало. Стали окапываться, и тут на нас танки пошли.

Вся артиллерия за рекой осталась, на том берегу. Двенадцать немецких танков появились с фланга и просто стерли наш плацдарм с лица земли. Я смог живым отойти на левый берег, но таких как я было мало… А приказ сверху: Отбить плацдарм назад.

Потом был бой за местечко Пекеляй и такая же история повторяется. Танки со всех сторон, нас давили безбожно. Кончилось тем, что наш 348-й полк расформировали (полк вновь восстановили только через два месяца) и тех, кто уцелел, передали в другие полки. Я решил уйти в пехоту, так как видел, что воевать на передовой, в стрелковой цепи, было уже некому.

Продолжение следует...

Источник: https://iremember.ru/memoirs/razvedchiki/kreyntsin-mikhail-i...

История Великой Отечественной войны знает массу примеров подлинного героизма, который проявляли рядовые и офицеры Красной армии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

В этом списке почетное место занимает подвиг старшего сержанта Огурцова командира сабельного отделения 1-го взвода 4-го эскадрона 45-го Донского казачьего кавалерийского полка и его двух товарищей.

Дело было в октябре 1944 года в Венгрии.

Будучи в конном дозоре Гвардии старший сержант Василий Огурцов и еще два казака обнаружили немецкую моторизованную колонну, состоящую из 30 автомобилей и трех самоходных артиллерийских установок.

Что там говорить, силы неравные, но только не для Василия Огурцова. Чего он только не успел повидать с июля 1941 года.

Посылать гонца за помощью в часть – дело долгое, да и втроем бить немцев как-то сподручней.

Поэтому Василий Огурцов принял решение дать бой немцам здесь и сейчас.

По уже отработанной технике, казаки для начала забросали самоходки гранатами, обездвижив их, а потом открыли шквальный огонь из своих автоматов по экипажам, которые попытались сбежать из своих машин.

Остальные немцы подумали, что попали в засаду и так же бросились врассыпную, когда увидели трех скачущих на них казаков.

Восьмерых немцев зарубил шашкой лично Огурцов, а когда немцы опомнились, то повалили его на землю, о чем потом очень сильно пожалели. Двое из фашистов получили тут же от Василия удар прикладом автомата в голову. Еще одному Василий вцепился зубами в горло. Больше немец не встал...

А когда один немецкий танк опрометчиво подъехал на помощь, он тут же был расстрелян казаками из брошенной самоходной установки.

Трофеи казаков в тот день составили: 30 автомашин, 2 самоходные пушки, 1 танк, 8 мотоциклов, 3 орудия и более 2 тысяч снарядов, а так же много разного продовольствия и военного имущества.

За тот подвиг Гвардии старший сержант Василий Васильевич Огурцов был представлен к званию Герой Советского Союза.

Василий Огурцов погиб 25 декабря 1944 года в ходе Будапештской наступательной операции. Звание Герой Советского Союза получил посмертно.

А вот Иван Лысенко так и не смог прикрепить к своему костюму медаль "Золотая звезда".

У ветерана случился инсульт, когда тот узнал, что 40 лет назад стал Героем Советского Союза

Реальная история Тоньки-пулеметчицы.  Часть 1- Преступление.

Первый раз спокойно и без отрывов посмотрел кинокартину «Палач» из серии фильмов про мудрого майора Черкасова, расследующего сложнейшие преступления. Фильм классный, ничего не скажешь, постановка и игра актеров просто великолепная. Но все-таки это художественный фильм. С различными домыслами и фантазиями авторов, с красивыми эффектами, с хитроумно закрученным детективным сюжетом. А в реальности все было попроще и может быть, поэтому страшнее.

Настоящая Тонька-пулеметчица родилась то ли в 1920 году, то ли в 22-23. в деревне Малая Волковка Смоленской области. Ее фамилия Панфилова. Но когда Антонина в 7 лет пошла в первый класс, сильно стеснялась, и поэтому на вопрос учительницы как твоя фамилия, долго не отвечала. И тогда, бойкий одноклассник крикнул «Макарова она», имея ввиду, что Тоня дочь Макара. А учительница не поняла и записала девочку под именем «Антонины Макаровой».

Почему-то ошибку никто не исправил, и с тех пор в семье Панфиловых появился ребенок с другой фамилией. Затем во всех документах, в паспорте, в комсомольском билете, в школьном аттестате она фигурировала как Антонина Макаровна Макарова. Потом этот документальный казус сильно повлияет на следствие.

Когда девочке было 15 лет, семья переехала в Москву, где Антонина закончила школу. Собиралась поступать в медицинский техникум, а затем институт, чтобы стать врачом. Ее кумиром была Анка-пулеметчица из фильма «Чапаев», Антонина даже пошла на курсы ОСАВИАХИМа, где изучила пулемет «Максим». А также история героической девушки-красноармейца вдохновила Антонину пойти добровольцем на фронт.

Но реальная война это не кино. Суровая и жестокая действительность быстро охладила Тонькин боевой пыл. Хотя, позже, на допросах она говорила, что была санитаркой, но это не совсем так. Она смогла устроится на теплое место буфетчицы при армейском штабе. Но, то ли проворовалась, то ли начала интимны шашни с командирами и ее перевели в санинструкторы.

А потом был страшный Вяземский котел, когда в плен к немцам попали сотни тысяч красноармейцев. После тяжелейших боёв в полном окружении из всей части рядом с молодой санитаркой Тоней оказался лишь солдат Николай Федчук. С ним она и бродила по местным лесам, просто пытаясь выжить. Партизан они не искали, к своим пробиться не пытались — кормились, чем придётся, порой воровали. Солдат с Тоней не церемонился, сделав её своей «походной женой». Девушка и не сопротивлялась — она просто хотела жить. И вообще это в фильме изнасилование солдатом Федором, послужило отправной точкой к нравственному падению Антонины. Что поделать сценарист Зоя Кудря, как всякая женщина считает что виноваты во всем подлецы-мужики.

В реальности никакого изнасилования, скорее всего и не было. Да и вообще была ли она девственницей? Как-то сложно представить прожженную буфетчицу наивной девочкой. Настоящая Антонина Макарова никогда не считала зазорным рассчитываться телом за услуги, за еду, а тем паче за деньги. Для нее это было нормально и естественно. Если отбросить толерантность и феминистические бредни по сути обычная проститутка и блядь.

В январе 1942 года пара добралась до села Красный Колодец, где у Федчука жила жена и дети. Несмотря на просьбы Макаровой, он расстался с ней. В Красном Колодце ей сначала помогали местные женщины, но вскоре к ней стали относиться очень плохо - девушка не стремилась уйти к партизанам, не рвалась пробиваться к нашим, а норовила закрутить любовь с кем-то из оставшихся в селе мужиков. Настроив местных против себя, Тоня вынуждена была уйти.

Блуждания Тони Макаровой завершились в районе посёлка Локоть на Брянщине. Здесь действовала печально известная «Локотская республика» — административно-территориальное образование русских коллаборационистов. Немцы дали некоторую автономию и самостоятельность русским националистам возглавляемым Константином Воскобойниковым, а затем Брониславом Каминским. А те в восьми районах Брянщины и Орловщины создали подконтрольную гитлеровцами автономию с населением в 600 тысяч человек. Исправно кормили немцев и венгров, создали свою армию РОНА (10-20 тысяч человек), которая жестоко боролась с партизанами и осуществляла карательные акции. По сути на территории Локотской республики шла гражданская война между РОНА и партизанами.

Тоньке понравилось как привольно, и сытно живут полицаи Локотской республики. За кормежку, выпивку и кров она стала трахаться с ними. Просто хотела жить. Впрочем, полицаевской подстилкой она пробыла недолго, вскоре последовало повышение. Однажды напоив девку самогонкой, гогочущие полицаи вывели ее во двор и положили за станковый пулемёт «максим». Перед пулемётом стояли люди — мужчины, женщины, старики, дети. Ей приказали стрелять. И она расстреляла всех. Потому что сама хотела жить.

На следующий день Макарова узнала, что она теперь официальное лицо — палач с окладом в 30 немецких марок и со своей койкой. Локотская республика безжалостно боролась с врагами нового порядка — партизанами, подпольщиками, коммунистами, евреями, цыганами и прочими неблагонадёжными элементами, а также членами их семей. Арестованных сгоняли в конюшню, в стойло, переоборудованное в камеру, вмещавшую 27 человек. Для ежедневно прибывающих арестантов приходилось освободить место, поэтому почти каждое утро 27 человек выводили на расстрел. Браться за эту работу не хотели ни немцы, ни даже полицаи из местных. И тут очень кстати пришлась появившаяся из ниоткуда Тонька с её способностями к стрельбе.

Кстати злобных и жестоких немцев заставивших девушку расстреливать не было. Были русские предатели и коллаборационисты. Пулемет ей выделил сам Бронислав Коминский, приказы о расстрелах отдавал он же, непосредственным начальником был полицай и любовник Николай Иванин. Зато немцы и венгры (в Локтском районе дислоцировалась 102-я венгерская пехотная дивизия) с удовольствием ходили смотреть на расстрелы Тоньки-пулеметчицы, как на некоторое представление. Тем более что немцев в Локоти было много. Если в других районах под оккупантами горела земля из-за партизан, то в Локотской республики, под защитой РОНА им было безопасно и комфортно. Здесь располагались тыловые учреждения и склады, сюда отправляли на отдых легкораненых и уставших после боев солдат и офицеров. Здесь работали рестораны, публичные дома, кинотеатры, музыкальный клуб и даже театр. И театрализованное представление Тонькиных расстрелов тоже входило в программу отдыха.

Распорядок дня Антонины Макаровой был таков: утром расстрел 27 человек из пулемёта, добивала выживших из пистолета, собирала с убитых понравившиеся вещи, после этого обязательно выпивала бутылку молока, затем чистила оружие, вечером шнапс и танцы в немецком клубе, а ночью любовь с каким-нибудь смазливым немчиком, венгром или, на худой конец, с полицаем. Никаких масок не было, и выстрелов в глаза тоже не было.

В качестве поощрения ей разрешали забирать вещи убитых. Так Тоня обзавелась кучей нарядов, которые, правда, приходилось чинить — носить сразу мешали следы крови и дырки от пуль. Очевидцы вспоминали, что по ночам Макарова часто приходила на конезавод, где была устроена тюрьма для приговорённых к смерти, и пристально рассматривала заключённых, заранее присматривая себе их вещи.

Впрочем, иногда Тоня допускала «брак» — нескольким детям удалось уцелеть, потому что из-за их маленького роста пули проходили поверх головы. Детей вывезли вместе с трупами местные жители, хоронившие убитых, и передали партизанам. Слухи о женщине-палаче, «Тоньке-пулемётчице», «Тоньке-москвичке» поползли по округе. Местные партизаны даже объявили охоту на палача, однако добраться до неё не смогли.

По сути, она не была маньяком или садистом. Она просто хотела жить и поэтому убивала других людей. В отличии от Раисы Виктории Толстогановой из фильма «Палач» которая ненавидела немцев, полицаев, партизан и вообще людей, и любила свою семью, свою первую любовь, реальная Тонька Макарова никого не любила и в то же время никого не ненавидела. Антонина не воспринимала убийства как преступления. Она считала это обычной работой: если не я, то другой бы делал то же самое: «Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество», — говорила она потом на следствии, - «Мне казалось, что война спишет всё. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков».

Ей везло. Летом 1943 году у нее обнаружили сифилис, полученный во время разгульной жизни, и отправили в госпиталь в тылу, а уже через пару месяцев советские войска освободили Локоть. В тылу Макарова завела роман с немецким поваром-ефрейтором, который тайно вывез её в своём обозе на Украину, а оттуда — в Польшу. Там ефрейтор был убит, а Макарову немцы отправили в концлагерь в Кёнигсберге. Когда в 1945 году Красная армия захватила город, Макарова выдала себя за советскую медсестру благодаря украденному военному билету, в котором указала, что с 1941 по 1944 год работала в 422-м санитарном батальоне, и устроилась работать медсестрой в советский передвижной госпиталь. Здесь же она познакомилась с раненным в ходе штурма города молодым сержантом Виктором Гинзбургом. Уже через несколько дней они поженились, Антонина взяла фамилию мужа. Так исчезла женщина-палач Антонина Макарова, а её место заняла заслуженный ветеран Антонина Гинзбург.

Часть 2 -  Возмездие.

О чудовищных деяниях «Тоньки-пулемётчицы» советские следователи узнали сразу после освобождения Брянщины. В братских могилах нашли останки около полутора тысяч человек, но личности удалось установить лишь у двухсот. Допрашивали свидетелей, проверяли, уточняли — но на след женщины-карателя напасть не могли. Немногие уцелевшие свидетели могли сообщить немного – фамилии ее никто не знал, знали все как «Тоньку-пулеметчицу».

Из других примет назвали «тяжёлый и пронзительный взгляд», возраст примерно 21 год, вероятно, москвичка, темноволосая, со складкой на лбу. Её искали среди пленных и раненых, выдвигалась версия, что её убили или же вывезли за рубеж немецкие спецслужбы.

Поиски растянулись на 30 лет. Следователи, занимающиеся розыском нацистских преступников, передавали это дело по наследству. Несколько раз оно попадало в архив, но вновь открывалось после поимки очередного коллаборациониста. С мертвой точки оно сдвинулось не в 1965 году, как в фильме, а в 1976-м. И никаких детективных преступлений не было.

Тогда в Брянске на городской площади один мужчина набросился с кулаками на некоего Николая Иванина, в котором узнал начальника локотской тюрьмы. Иванин, всё это время прятавшийся, не стал отпираться и подробно рассказал о своей тогдашней деятельности, заодно упомянув и женщину-палача, с которой у него был кратковременный роман. И хотя он по ошибке назвал следователям её имя как Антонина Анатольевна Макарова, эта информация позволила КГБ начать проверять гражданок СССР подходящего возраста с именем Антонина Макарова (всего около 250 человек). Проверка не дала результата поскольку следствием рассматривались только те женщины, которые были под этим именем зарегистрированы при рождении. Антонина Гинзбург же при рождении была записана под фамилией Панфилова.

Николай Иванин.

Следователи ошибочно вышли на другую Антонину Макарову, которая жила в Серпухове. Иванина-Иванова привезли на опознание, но тот на следующий день повесился в гостиничном номере. Понимал что если Тоньку найдут, то и ему, после ее показаний, неминуемо светит смертная казнь. Сотрудники КГБ нашли других выживших свидетелей, которые знали палача в лицо, но все они не опознали в женщине Тоньку-пулеметчицу. Поиски зашли в тупик.

Но здесь всплыла еще одна зацепка. Полковника Панфилова из Тюмени, отправляли военным советником заграницу. По тогдашним правилам он должен был заполнить анкету с кучей вопросов, в том числе о родственниках, чуть ли не до седьмого колена. Полковник и указал, что у него шестеро братьев и сестёр, все носят фамилию Панфиловы, кроме одной сестры — Антонины Гинзбург, в девичестве Макаровой. Этот факт привлёк внимание органов безопасности. Вот и ругай после этого советскую бюрократию.

Так следаки вышли на Антонину Гинзбург. Правда сначала сомневались –заслуженная женщина, ветеран, передовик производства, контролер ОТК в швейном цех. Муж еврей и ветеран войны, двое дочерей, непьющая, правда замкнутая и малоразговорчивая. Кроме того Гинзбурги проживали в городке Лепель, Витебской области. А именно туда после освобождения Брянщины переместилась РОНА Бронислава Каминского (позже они вошли в состав власовской армии). Проживать там Тоньке-пулеметчице было слишком рискованно.

Семья Гинзбург.

Но, тем не менее за женщиной установили наблюдение, правда через неделю сняли – она что-то заподозрила. Внешнее наблюдение убрали, но материалы и улики продолжали собирать. К Дню Победы вместе с несколькими ветеранами вызвали в военкомат и она не смогла ответить на вопросы о местах дислокации воинских частей, где она служила, и об именах её командиров. Сослалась на плохую и давность событий.

В Лепель привезли свидетельницу. Та, увидев Антонину Гинзбург из окна буквально оцепенела от ужаса – Тонька-пулеметчица. Доставили двух других свидетельниц, одна из которых сыграла работницу местного собеса, куда Гинзбург вызвали якобы для перерасчёта её пенсии. Обе узнали в ней женщину-палача. Немудрено ведь она 35 лет снилась им в кошмарах.

Опознание.

В сентябре 1978 года Антонина была арестована по пути с места работы к начальнику отдела кадров. Она вела себя спокойно, сразу все поняла. В Брянске куда ее доставили, опасаясь что она покончит с собой, подсадили в камеру к ней женщину-«наседку». Та вспоминала, что Макарова вела себя очень хладнокровно и была уверена, что ей дадут максимум три года заключения как из-за её возраста, так и из-за давности тех событий, и даже строила планы относительно дальнейшей жизни после отбывания наказания. Она жалела, что придётся менять работу и место проживания.

На допрос она вызвалась сама, демонстрировала всё то же хладнокровие и прямо отвечала на вопросы. Не менее спокойно она вела себя и на следственных экспериментах, когда её привезли в Локоть, и не понимала, почему местные жители плевали в неё. Палач причисляла себя к солдатам, считала, что просто выполняла приказы, как и все другие. Была бы в Красной Армии, так же хладнокровно убивала бы и немцев.

В отличии от киношной Раисы, Антонина ни разу не вспомнила о своей семье и не захотела общаться с ними. Виктор Гинзбург, не зная причин ареста жены, всё время пытался добиться её освобождения, в том числе угрожая жалобой Брежневу и в ООН. Он дошёл до того, что подключил к делу русскую диаспору Израиля, из-за чего в прокуратуру Лепеля стали приходить письма от иностранных правовых организаций. В итоге следователям пришлось рассказать Виктору правду и показать ему письменные признания жены. После этого мужчина поседел и постарел за одну ночь – ведь у него каратели убили всю семью. А он 35 лет жил с чудовищем.

20 ноября 1978 года суд признал её виновной в убийстве 168 человек, только их личности удалось достоверно установить, остальные 1300 остались безымянными. Тоньку приговорили к смертной казни. Женщина восприняла приговор спокойно, ни один мускул не дрогнул на ее лице (присутствовавший в зале Виктор Гинзбург, услышав приговор, напротив, разрыдался) но с того же дня стала подавать прошения о помиловании (конкретно, она просила заменить расстрел тюремным сроком) в ЦК КПСС и другие инстанции. Апеллировала на примерное поведение после войны, на то что 1979 год был объявлен в СССР годом Женщины. Все прошения были отклонены. В 6 часов утра 11 августа 1979 года приговор был приведён в исполнение.

Хотя многочисленные источники сообщали, что Виктор Гинзбург вместе с дочерьми уехал в неизвестном направлении из Лепеля и их дальнейшая судьба неизвестна, на самом же деле они остались в Лепеле. Они не подверглись никакой общественной и социальной дискриминации и никакие обвинения и претензии им предъявлены не были. Виктор и младшая дочь Антонины умерли, но даты их смертей не известны.

В фильме «Палач» Виктория Толстоганова изобразила Тоньку опасной, умной и ядовитой гадиной, готовой убивать ради спасения свой семьи. Настоящая Тонька-пулеметчица была абсолютно аморальной и тупой скотиной, которая убивала людей ради своей никчёмной жизни, ради куска колбасы, ради платья содранного с убитой жертвы. Просто потому, что хотела сама жить. Жить за счет жизни других людей.

источник

Отрывок из моего романа Летят Лебеди. В данной ситуации том 1 "Другая война"

В предверии 23 февраля (Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота) сброшу всем желающим пикабушникам военно-исторический роман (электронную книгу) Летят Лебеди в двух томах. Отзывы о романе можно посмотреть на Литрес, их там предостаточно, на цену внимания не обращайте.

Сброшу на электронную почту абсолютно безвозмездно, чтобы не грузить лишним, сначала Первый том романа, если понравится первый, сброшу и Второй.

Пишите мне на почту (weretelnikow@bk.ru), или давайте свою почту в комменты, и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в нескольких самых популярных форматах epub и pdf).

Предложение работает с сегодняшнего дня и по 23 февраля включительно.

=========

Военно-исторический роман «Летят Лебеди» в двух томах.

Том 1 – «Другая Война» 520 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 950 страниц

=========================================

В нашей семье хранится единственное письмо от брата деда. Написано оно 1939 году. Как говорила бабушка он сам подделал документы исправил возраст на два года и пошел служить . Выкладываю сканы письма . Не с целью целесообразности финской войны и срача. Письмо единственное и последнее дед пропал без вести.

Привет из Финляндии.
Тут идёт перечесление всех родственников упустим этот момент. В первую очередь сообщаю вам о том, что я нахожусь вне Нашего Советского Союза, а именно в Финляндии.Как вам наверное известно , что долгие переговоры с Финляндией о заключении мирного договора не привели ни к чему, а привели к тому что начались провокация за провокацией со стороны финляндского не разумного правительства, то кончилось терпение нашего правительства и по просьбе финляндского рабочего класса и крестьянства помочь им освободиться от эксплуататоров . Вот эту то и задачу выполняет наша Рабоче - Крестьянская Красная Армия . Я сижу в финляндском доме и пишу вот это письмо финляндской ручкой и чернилами. Мы пока что ещё на фронте не были , но другие части ведут борьбу с финскими бандитами. Финская военщина , как только начала наступать наша армия , выгоняет силой мирное население и угоняет с собой. Дома все буквально сжигает. Идёшь только видишь где были целый город , а теперь стоят трубы и печки и редко где есть не сгоревший дома или приходится отнимать , чтоб не сожгли. Представьте себе что не будет ли жаль столько населения мирного и останется без всего . Горит все что есть и скот и хлеб и столько всяких продуктов ,что представляется ужасом.
Ну что больше писать не чего пока в бой не вступали вступить придется , что будет в дальнейшем сказать нельзя .
Адрес : действующая Красная Армия .
Кочевая почтовая станция n 300 .
До вашего письма , конечно долго будут большие изменения или в жизни или во всем что сейчас происходит . Пока прощайте , а если будут письма ожидайте .
Крепко жму ваши все руки .
Писал 15/XII - 1939

Полярный - база Северного флота.Немецкая аэрофотосъемка 1942 года