Ответ на пост «Питание»
Отличное произведение .
Даже набросал небольшой приквел
Дом на Пятницкой, тогда еще не обшарпанный, а новенький, с иголочки, гордость домовладельца купца Громова, считался чудом прогресса. Провели электричество! Сам инженер Леонид Воронцов, выпускник Императорского технического училища, курировал проект.
Но дом капризничал. Лампы Эдисона мигали призрачными огнями, в квартирах пахло озоном и горелой изоляцией, а предохранители плавились как свечи на солнце. Громов бушевал: деньги вбуханы колоссальные, а свет хуже керосиновой лампы! Воронцов, с щеками, пылающими от стыда и злости, дни и ночи проводил в подвале. Там, в сырой, еще пахнущей свежей кладкой кирпича "кишке", стоял распределительный щит его конструкции.
Именно там, в самом дальнем угту, где бетонный пол еще не просох, и была проблема. Все цепи сходились туда. Провода грелись, искрили, будто их что-то пожирало изнутри. Замеры показывали абсурдные потери. Воронцов перепроверял расчеты, менял кабели, ставил более мощные пробки, все напрасно. Дом жаждал энергии, как ненасытный зверь.
Отчаяние гнало инженера к мистике, столь модной в те годы. Он нанял "электрического медиума", шарлатана с аппаратом, якобы фотографирующим ауры проводов. Тот, бормоча о "подземных токовых сущностях" и "жертве прогрессу", только вытянул у Воронцова последние рубли. Громов грозился судом.
В одну из бессонных ночей, когда лампы в подвале плясали дикую джигу, а в щите трещало и шипело, Воронцов услышал звук. Не похожий на искрение. Глухой, мерзкий, влажный скрежет. Как будто гигантские зубы перемалывают медную жилу. Шел он не из щита, а из-за стены. Из глухой, ничем не примечательной ниши, которую Воронцов всегда считал просто технологическим уступом.
Он прильнул ухом к холодному бетону. Скрип, чавканье... и слабый стон? Человеческий? Или показалось? Инженер, научный рационалист до мозга костей, почувствовал, как по спине ползет ледяной пот. Но это был шанс. Последний шанс спасти репутацию и проект.
Не сказав никому, он вернулся ночью с киркой и ломом. Долбил сырой бетон в темноте, освещаемый лишь ненадежным светом переносной лампы. Стук инструмента заглушал странные звуки, но Воронцову казалось, что за стеной насторожились и ждут. Пробившись сквозь тонкую перегородку, он увидел узкое пространство. И там... не кабель. Нечто толстое, пульсирующее, темно-бордовое, как огромная вена или кишка, уходящее вглубь фундамента. Оно дышало, покрывалось слизью и... питалось, присосавшись к его главному силовому кабелю, идущему от городской станции. На полу под ним лежало что-то темное, бесформенное, от чего шел сладковато-гнилостный запах.
Воронцов понял все. Потери. Мигания. Ненасытность. Дому нужно было не электричество. Ему нужна была жизнь. Плоть. Кровь. Энергия биологическая, подпитывающая чудовищного паразита, вросшего в фундамент старой Москвы. Медиум, шарлатан, оказался прав насчет жертвы.
Рационалист в нем сломался. Не ужас, а холодная, отчаянная расчетливость взяла верх. Репутация. Карьера. Долги. Суд. Позор. Он представил лицо Громова. Воронцов оглянулся. Наверху, в комнате для дворника, спал старик Тихон, спивающийся, никому не нужный...
Утро. Громов, вызванный сияющей новостью, спустился в подвал. Воронцов, бледный, но собранный, стоял у аккуратно замурованной ниши. На свежей штукатурке четко выведена краской надпись: "Комната распределѣнія питанія". Дверь из толстого железа, с мощным замком, надежно закрывала проем.
- Что это? - удивился купец. - Раньше тут не было двери!
- Техническая необходимость, Кузьма Петрович, - голос Воронцова был хрипловат, но тверд. - Узловой распределительный пункт. Для безопасности. Ключ будет только у меня. Проблема решена. Окончательно.
- И свет?
- Свет, - Воронцов щелкнул рубильником на новом, сверкающем медью щите. Лампы в подвале загорелись ровным, ярким, невыносимо белым светом. - Свет теперь идеален. Питание восстановлено.
Громов сиял. Воронцов смотрел на железную дверь. Из-под нее, смешиваясь с запахом свежей штукатурки и краски, тянулся слабый, едва уловимый шлейф, запах дешевого махоркового дыма и чего-то... железистого. В кармане его пальто лежал тяжелый железный ключ. И обходной журнал, где он только что поставил дату и подпись. Подпись дрогнула, оставив кляксу.
