Говорят, что море надежно хранит свои тайны. Что оно спокойно и безмятежно. Ложь! Море — это самое большое кладбище на Земле.
Вы думаете, работа в торговом флоте — это романтика? Звёзды на бескрайнем небе, вечный штиль и деньги рекой? Ничего подобного. Это железная тюрьма посреди бескрайней черной бездны. Меня зовут Виталий, и я хожу в море уже двадцать пять лет.
***
Мы шли из Панамы в Китай. Судно огромное, контейнеровоз, экипаж смешанный — русские, филиппинцы, китайцы. Капитан — старый китаец, сухарь, веривший только в компас и доллары. С нами был парень, Олег. Молодой, здоровый, кровь с молоком. Но была у него одна беда — девушка его бросила. И не просто бросила, а прокляла.
Она прислала ему фотографию, к которой приклеила отрезанный клок своих волос и залила их кровью. Надпись с обратной стороны гласила: "Ты мой, и даже в аду ты будешь моим!".
Олег сначала смеялся, над тронувшейся умом девкой. А потом начал пить. Но не от горя, а от страха. Он говорил, что по ночам слышит её голос в шуме волн.
— Она зовет меня, Виталя, — шептал он мне, трясясь всем телом, на вахте. — Говорит, что под водой нам будет хорошо вместе.
Через неделю после этого Олег перестал есть. Он высыхал на глазах. Из здоровяка он превратился в ходячий скелет. А потом... потом начался настоящий кошмар.
Утро. Вахта Олега. Он не явился.
Я пошел в его каюту. Дверь заперта. Стучу — никто не отвечает. Взяли мастер-ключ, открыли.
Олег лежал на полу, голый. Совершенно голый, свернувшись в позу эмбриона. Мы попытались его поднять, но он был тяжелый, как мешок с цементом.
И вдруг он открыл глаза.
Я никогда не забуду этот взгляд. Зрачки закатились так, что остались одни белки с красными прожилками. И язык... Язык вывалился изо рта, как у висельника.
Он вскочил. Резко разжался как пружина. Раскидал нас, здоровых мужиков, как кегли. Выбежал в коридор и начал биться головой о стальную переборку.
Бум. Бум. Бум.
С каждым ударом на металле оставалось кровавое пятно.
— Она здесь... Вода... Холодно... — хрипел он.
Мы еле скрутили его вчетвером. Он вырывался с силой одержимого. Наш боцман, дядя Паша начал на него орать. Олег зарычал, глядя на него своими закатившимися глазами:
— Заткнись, старый! Я ее слышу! Она плывет за нами!
Мы заперли его в лазарете. Связали ремнями. Капитан, увидев это, только сплюнул и сказал: "Наркоман!". Но тесты оказались чистыми. Даже алкоголя — ноль.
Судно развернули к ближайшему порту.
Пока мы шли, Олег выл. Он выл так, что у всего экипажа волосы вставали дыбом. Свет в лазарете сходила с ума постоянно мигал. А еще эта чертова рация: в ее треске мы отчетливо слышали женский смех.
Олега списали на берег. Он остался живым, но разум так к нему и не вернулся. Теперь он пожизненный пациент психушки, боится воды и зеркал. Все твердит, что в зеркалах он видит не себя, а ту девку, которая тянет к нему руки и хочет утащить в зазеркалье.
Но это была лишь прелюдия. Море не отпускает тех, кто в нем остался навсегда.
Через год я попал на другое судно. Старое корыто, которое давно пора было списать на иголки. Там бродила легенда о "мертвом пассажире".
Говорили, что в морозильной камере, где хранят мясо, однажды оставили на хранение труп погибшего матроса.
Так вот, повар, который туда ходил за продуктами, начал жаловаться.
— Кто-то хватает меня за ноги, — говорил бледнея он. — Там, в холоде, кто-то есть.
Я не верил. Пока сам не пошел туда ночью.
Мне нужно было проверить температуру. Я спустился в провизионку. Холод собачий, минус двадцать. Свет тусклый, мигает.
Иду между туш мяса, висящих на крюках. И вдруг слышу: Шлеп, шлеп
Звук шагов. Босых ног по ледяному полу.
Я замер. Оглядываюсь. Никого.
Поворачиваюсь к выходу — и чувствую, как ледяная рука хватает меня за лодыжку.
Хватка железная! Пальцы впиваются в кожу сквозь ботинок.
Я заорал, рванул ногу. Упал. Ползу к двери, а меня тянут назад, в темноту, где висят мясные туши.
— Останься... — шепот прямо из темноты. — Здесь... так тихо...
Я еле вырвался. Вылетел из морозилки, захлопнул тяжелую дверь.
На ноге остались синяки. Похожие на следы от пальцев.
А на следующее утро пропал повар.
Нашли его в той самой морозильной камере.
Лежал уже изрядно замороженный. Глаза открыты, на лице — застывшая маска ужаса. А дверь... дверь была заперта снаружи!
Кто закрыл его?До сих пор не выяснили.
И последнее. Про Китай.
Вы думаете, только у нас чертовщина творится? Азиаты знают о смерти не меньше, а может и больше, чем мы.
В одном китайском порту я разговорился с местным докером. Он рассказал мне историю про "Дом в лесу".
Жил-был мужик, ездил на велосипеде через лес. И каждый раз встречал на дороге девочку. Грязную, в лохмотьях. Она всегда просила подвезти ее.
Он и подвозил. До старой, сгоревшей хижины в чаще.
Однажды он решил туда зайти. Постучал. Ему ответил голос: "Заходи, гость дорогой".
Он вошел. Вокруг темнота, паутина и запах гари.
— Где ваша дочь? — спросил он.
— Она здесь, — ответил голос из пустоты. — Садись, поешь.
Мужик сел. Перед ним из темноты медленно выплывает тарелка с едой. Горячей, пахнущей мясом. Он не задумываясь принялся еду уплетать.
А когда доел, свет луны упал на стол. И он увидел, что тарелка полна червей и гнилых листьев.
А в углу, в тени, стояла та самая девочка и ног у нее нет. Парит в воздухе.
И рядом с ней стояли еще трое. Старик, женщина и мужчина. Все бледные, полупрозрачные. И все они смотрели на него и улыбались.
— Спасибо за то, что дочку нашу подвозили, — сказали они хором.
Опубликовали новый трейлер аниме «Мёртвый аккаунт». Премьера состоится 10 января 2026 года!
За анимацию отвечает студия SynergySP («Мэйджор»; «Инициал Ди»).
Описание: Как вы думаете, что происходит с аккаунтами умерших в социальных сетях? Учётные записи покойных, чьи души всё еще удерживает в этом мире привязанность, со временем превращаются в «Мёртвые аккаунты» и возвращаются в наш мир в виде цифровых призраков — «монстро-аккаунтов»...
Главный герой, Содзи Эндзё, изо дня в день ведет стримы в образе провокатора под ником «Яблоко раздора» (Aoringo), пытаясь заработать на лечение своей больной сестры Хисари. Однако, когда в нём пробуждается таинственная «электросила», Содзи попадает в загадочную академию «Мидэн», о которой ходит множество странных слухов. Оказывается, это учебное заведение готовит медиумов новой эры — специалистов, призванных изгонять призраков, которые оцифровались вместе с развитием интернета!
Сжигать, крушить и изгонять — начинается современный экшен-батл с экзорцизмом!
Я включил поворотник, свернул во двор и затормозил. Мля, как я устал от этих уберов. Другое дело, когда клиент с живой наличкой. Иного прощелыгу можно и прижать, навариться мимо кассы. А с этими полупокерами ни туда ни сюда.
— Добрый день. Такси до Кузнецовской?
— Ага.
Уселась. Что с губами, Люся? Пчелиный улей разворотила? И собачку свою сраную на руках держит. Вот была у меня овчарка — то собака. А это что? Опарыш. Еще с мороженым в салон полезла, сука.
— Слышь, — говорю ей в зеркало, — если твоя шавка или ты сама там нагадишь, заставлю убирать. Ясно?
Кивнула, губы втянула пылесосом. Даже псина скукожилась.
Включаю музыку. Наруби, таксистка, мне бабла. Доллар чудотворный не ворованный. Чтоб монеты сыпались в карман с переливами и перезвонами.
— Ты вот собачку свою мороженым кормишь, — кидаю через плечо, перекрикивая музон, — а я про бабку расскажу, что голубей кормила мясом!
Девка скукожилась пуще опарыша, глазами хлопает.
— Да не ссыкуй, малая. Мне байка жить и строить помогает.
— Я не… — мямлит чего-то. — Вы не могли бы…
— Короче, жила-была баба, скажем, Наталья, соседки моей сноха. Муж у ней был алконавт, каких поискать. Как нажрется, давай жену колотить… Надоело Наташке по мордасам отхватывать, решила проучить муженька. Отыскала колдунью в местной газете, дозвонилась, назначили встречу… Куда прешь, мля!
Сука, подрезал мерин. Осатанели эти мажоры.
— Да ты не дрейфь, малая. Слушай дальше, нам до Кузнецовской путь неблизкий… Приходит, значит, Наталья к колдунье, там старушка божий одуванчик. Седина, что твой пломбир, а сама хоть и старая, но зубы твоих здоровее… Так и так, мол, Наталья рассказывает, колотит, сил моих нету, хочу наказать. Ай-да ворожить.
Вот, блин, красный. Из-за мерина похерил я зеленую волну, теперь тыркаться.
— Ты мне, говорит бабка, принеси кусочек его плоти. Наталья очканула в натуре — какой плоти? Палец рубить, что ли?! Твою ж мать! Поворотник тебе на кой, собака?! Нет, говорит бабка, пальца не надо. Волосок там али ноготь сгодится. Ушла Наталья, а на другой день принесла прядь волос. Ну, огребла, само собой, а как мужик отрубился, прядь и состригла.
Прямая, отлично. В левый ряд, гашетку в пол.
— Короче, жди, говорит бабка… Наталья дура была, да не совсем. Заночевала у подруги. Ну, чтоб муж с бодуна за остриженный клок не отмудохал... А бабка зелье наварила. В кастрюльке беленькой с цветочками, от кумы моей аккурат доставшейся. Волос побросала, трав каких-то, голов куриных да потроха свиные. Обваляла в этом зелье хлебные крошки и давай молитву читать… Только не господу, а Сатане. Как прочла, крошки на подоконник просыпала, даром что на цвет как твоя свинина.
Сука, опять красный. Кажись, пробка будет.
— Кума-то как раз под окном гуляла, видела, как голуби налетели... Клюют, по подоконнику скачут, а бабка новую молитву шепчет. Пока шептала, у голубей глаза побагровели. Ну, летите, говорит, мои пташки, пируйте да не брезгуйте.
Свернул во двор. Объеду затор, выскочим на кольцевую, там левым рядом и до Кузнецовской рукой подать.
— Короче, наутро Наталья возвращается домой, а на кровати, где со вчера ейный суженый отрубился, кровавое месиво! Черепушка обглодана, кости белеют, ни глаз тебе, ни пальцев, дыры вместо щек, да брюхо раскурочено. Наталья в крик! Что сотворила, бабка треклятая?! Зачем Серегу моего погубила, ведьма?! Ну, думает, тикать надо. Полиция в колдовство не поверит, а вот жинку посадить за решетку — дело плевое.
Съезжаю с кольцевой. Плотнячком, но бывало и хуже.
— На том история Натальи кончается, малая. Сбежала Наталья поначалу к матери, потом к подруге под Сызрань, а оттуда самолетом за бугор. Оно ж как бывает? Стоит алконавта из жизни выгнать, все пути открываются. Только голуби с тех пор ненасытные — жрут людей, что твой хлебушек, да… Как бабка наказала. Не брезгуют.
Включаю поворотник, забираю вправо.
— Говорят, что ни год, то находят в том городе трупаки обглоданные. И каждый раз возле трупа перья осыпаны. Да твою ж мать! Прям под колеса!
— Вы… Вы кого-то сбили?
Смотрю на нее, дрожит со страху, что твоя осинка. И опарыш такой же, под мышку прячется.
Нас начали выводить группой по трое. В моей группе был еще один парень и девушка.
Парень был одет то ли в зеленый медицинских костюм, то ли в комбез. Девушка же выглядела очень побито, одежда рваная, и честно от нее не слабо так попахивало.
Наша группа была второй и вышли мы спустя 10 минут после первой тройки. Была ночь, из подвала мы вышли в какую-то узкую подворотню. Запах мочи и блевотины резко ударил в нос. Бодрящий аромат, ничего не скажешь.
Рядом было припарковано три машины. Раздолбанный бобик, старенькая вольво, и очень аккуратная, наполированная волга. Красивая такая, словно из музея.
Парень спросил как зовут коротышку к которой нас приставили. На мгновение мне показалось, что ему отвесят леща, или как минимум нахамят, но нет, коротышка представилась. Её зовут Джеки. Вот же Москвичи, по называют детей как попало. Ну ей в общем-то подходит.
Джеки скомандовала нам что бы мы садились в машину. К счастью нам досталась волга. Я сел на заднее сиденье с девушкой. Салон автомобиля был сделан очень богато, и осовременен, стекло подъемники, климат контроль, кожа. Да и по звуку мотора было понятно даже мне, мало понимающему в автомобилях, что под капотом далеко не заводской мотор.
Мы поехали. В пути Джеки предложила познакомится, что меня честно удивило. Не сам факт, а то как это дружелюбно прозвучало. Она хотела узнать что последнее мы помним до того, как нас обратили. Первым представился парень на переднем сидении. Его зовут Артём. Он фельдшер, был где-то как я понял на вызове, и его вырубили какие-то байкеры. Закрыли его незнамо где, и что-то вкололи.
Следующим был я. Я не стал рассыпаться на детали, рассказал кратко, о драке в баре и о том как очнулся в карете скорой помощи, и кругом никого не увидел.
Потом свою историю рассказала девушка ехавшая со мной на заднем сиденье. Её зовут Мария. Её тоже похитили, но не те кто нас обратил. Мария была на выступлении какого-то комика 5 месяцев назад, он её и похитил. Держал в подвале, избивал и насиловал. Марии посчастливилось сбежать. Она убегала по проселочной дороге, а потом к ней подъехала скорая, её повязали и тоже с ней что-то сделали.
Интересно, везде замешаны медики...
Мы подъехали к какому-то клубу. Джеки скомандовала нам выходить. Мы вышли. Джеки смерила нас взглядом, и тут до нее дошло, что она не учла один нюанс. В текущем нашем виде нас не пустят в клуб. Джеки затолкала нас обратно в машину и мы поехали еще куда-то.
Мы заехали в элитный район 13-ти этажек и подъехали к одной из них и Джеки сказала идти за ней. Ей богу как собачки, туда-сюда, к ноге. Мы зашли в просторный подъезд. Нас встретила старая бабуля консьержка. Джеки с ней поздоровалась, перебросилась парой дежурных фраз, но мое внимание привлекла её фраза, что она здесь редко бывает. Не знаю еще будет ли это мне полезно, но думаю стоит это запомнить. Бабулька спросила про нас у Джеки, кто мы такие, и оказалось мы её "друзья". Я поздоровался. Мы пошли к лифту, а бабка пробурчала себе под нос, что-то про проститутку. Типичная бабка. Хотя глядя на Джеки... Может она даже права.
Мы зашли в лифт, и Джеки ткнула на 11-ый этаж. В лифте играла фоновая музыка как в каком-то кино.
Как же хочется курить. Кажется я не курил уже больше суток. Но карманы пусты, да и ситуация не располагает. Надо как-то отвлечься от никотиновой ломки.
Там было зеркало. Я решил разглядеть себя, вдруг что-то поменялось. И я был прав. Я стал словно чуть более подкаченным, мешки под глазами пропали. И тут как вспышка, в голове всплыло ощущение испытанное в подворотне, когда я почуял кровь.
Мне захотелось проверить свой рот. Я замешкался на пару секунд, ведь это наверное странно, но любопытство было сильнее. Я оскалился в зеркало и начал рассматривать свои зубы и дёсна. Ничего. Совершенно ничего не обычного. Наверное что-то меняется когда я чую кровь.
Дзынь! Мы приехали. Джеки открыла дверь одной из квартир и скомандовала заходить. Мы зашли в роскошную и просторную квартиру. Натяжные потолки, кафель, куча зеркал, шкаф с подсветкой, у входа тумба под обувь и целая гардеробная справа от входа.
И все же желание курить было очень сильным, едва переступив за порог, я подумал что тут если и курят, то курят со вкусом. Я обернулся и спросил можно ли покурить. И это была ошибка. Я показал слабость. Джеки быстро взяла это в оборот, и сообщила что получу сигарету как на граду если успешно покормлюсь. Что ж... Странная награда за то, что судя по всему мне жизненно необходимо. Ну пусть будет как бонус.
Джеки велела нам сначала помыться, и первой отправила Марию, заявив что та выглядит как бомж и что от нее воняет, что в общем то было правдой. Ванна первая дверь слева. Сама Джеки пошла прямо.
Я проводил её взглядом и решил заглянуть в гардеробную. Нас же переодевать сюда привезли. Это была целая комната с кучей самых разных вещей, как мужских так и женских. Я осмотрелся и заметил в угулу железный ящик.
Обычно я не люблю шарится в чужих квартирах, но то ли так сказался стресс, то ли уже было пофигу на всё, я решил заглянуть. Деньги. Целая куча налички. Я тут же закрыл ящик и отошел от него. Какой смысл воровать, у той, кто решает твою дальнейшую судьбу. Да и не факт что меня не будут шмонать потом.
Раздался голос Джеки из дальней комнаты, мол где мы там. Похоже Артём всё еще стоял в прихожей. Я ничего не ответил. Артём тоже. Не услышав ответа Джеки пошла за нами и... оказывается нельзя было туда заходить. Ничего нам она не сделала, просто выгнала меня из гардероба и завела нас в ту дальнюю комнату, и сказала сесть на диван.
Джеки решила ещё раз опросить Артёма о его похитителе, в надежде что он вспомнил что-то еще. И действительно пару деталей он припомнил, но не много. Байкер который был ответственен за его похищение был бородат, волосат, волосы черные, на вид 35-40 лет, подкаченный. В общем самый типичный байкер. Артём выглядит слегка контуженным, но вполне может чего-то не договаривать.
К этому моменту Мари закончила мыться, и Джеки удалилась, подбирать ей одежду. Я решил осмотреться. Диван на котором мы сидели был кожаный, и... розовый. Как-то немного не в стиле Джеки как мне кажется. На столе был макбук, на окне блэкаут шторы, модный телек, сейф, что интересно что в нём, учитывая что куча налички в простом ящике в гардеробе. И стеллаж с кучей книг.
Книги? Я подошёл что бы рассмотреть их. Тут много редких книг, дорогих, в твёрдых переплётах, новых и старых, на самые разные темы. Психология, философия, романы, фэнтези. С виду все зачитанные множество раз. Я взял рандомную книгу, полистал. На страницах загибы, пометки, какие-то мысли по теме. Джеки судя по всему очень начитанная. Я положил книгу на место. Пока я осматривался, Артём просто сидел на диване. Похоже он всё ещё приходит в себя.
Джеки вернулась и отправила следующим Артёма, а меня позвала с собой в гардеробную. Она перебирала кучу вещей, прикладывая ко мне то одно, то другое. Не смотря на обилие разной одежды, на мой рост у неё почти ничего не было. Брюки она мне подобрала, майку решила оставить мою, и всучила пиджак. Судя по всему женский и немного мне маловат, неприятно шуршит, не сильно, но мешает. Что ж. Лучше похоже всё равно ничего не найти.
Как мы закончили, как раз освободилась ванна, и я поменялся с Артёмом, он в гардероб, я в ванну. Похоже он весьма застенчивый учитывая как он прикрывался полотенцем чуть ли не заматываясь по самую голову.
Помылся я быстро, вытерся и одел выданный Джеки костюм. Я пошарил по карманам и нашёл старое фото. Оно было все в трещинах. Похоже его множество раз постирали вместе с пиджаком. На фото была женщина с чёрными волосами, горбинкой на носу, в том самом пиджаке, который сейчас на мне и светловолосая девочка примерно лет двух.
Сколько лет Джеки? Фото выглядит старым, и выглядит так, словно это важно для нее, но за годы, эта фотография могла забыться, или затеряться. Я положил фотографию на полочку в ванной, как можно заметнее. Вдруг оно и правда ей важно.
Я вышел и увидел, что Мари одета в платье, и выглядит намного свежее. А вот Артёму достались штаны явно маловатого для него размера. Они не плохо на нём смотрятся. Главное что бы на жопе не порвались.
Мы снова поехали в тот клуб. Джеки подошла к парню у входа, напрямую в обход очереди. Они о чем-то говорили, потом парень недоуменно показал на нас. Даже не слыша их было понятно, что парень недоумевал кого Джеки притащила. С неодобрением он махнул на нас рукой, и Джеки позвала нас.
Мы зашли в огромный зал, в нём было две лестницы, наверх и вниз. Мы пошли наверх. Наверху у входа, нас встретили двое вышибал. Выдали маски. Девочкам маски зайцев, нам с Артёмом белых волков.
Внутри был дорогой но всё же вполне обычный клуб. Слева от входа бар, в центре подиум с шестом, по бокам клетки с танцовщицами, перед подиумом несколько диванов. У выхода пара столиков, справа почти в углу комнаты диджей, слева туалет и какая-то занавеска. Наверно проход в закулисье для персонала. По правой стороне так же были двери в вип комнаты.
Джеки сказала нам что это самое лёгкое место для кормёжки, и наша задача насытится. Что-то забрала на баре и ушла.
Разумеется следов оставлять нельзя. Об этом нам рассказали еще в подвале. Почему даже вопроса не возникает. Как минимум наживём проблем с законом, как максимум, нас порешат остальные вампиры за нарушение правил и привлечение внимания. Камер вроде здесь нет, так что можно что-то придумать.
Мы разошлись в разные стороны. Я пошёл к бару. Привычное место. Отлично подходит для того, что бы оценить обстановку. У бара толкучка, куча пьяных баб, все веселиться. Куда оживлённее чем я привык за барной стойкой. Я заказал бокал виски. Бармен красиво тряс всякой утварью.
Он налил вискарь и суёт мне терминал... Оп-па... Я думал в таком заведении платят на входе, и то что нас провела Джеки, всё оплачено. Размечтался. Я потупил пару секунд, бармен начал уже косится на меня.
"За счёт Джеки" сморозил я, надеясь на её авторитет, учитывая что она договаривалась что бы нас пустили, и она что-то тут забрала.
-- За чей?
Удивился бармен. Второе Оп-па... Надо как-то выкручиваться. Буду импровизировать.
-- Ты что, не знаешь Джеки?
-- Это еще кто?
-- Ну ничё, скоро узнаешь.
Было не ловко, но я старался не подать виду. Отодвинул бокал и отвернулся. Бармен что-то пробормотал про алкашей, и не зная куда деть налитое, пихнул его парню рядом.
Я стал оценивать обстановку. Искал свою первую жертву. Опыта у меня нет, сделать надо всё тихо, не нажить проблем и не устроить панику. Тут людно, а укромных мест мало. Может получится подцепить какую-нибудь деваху, и в порыве "страсти" цапнуть её в укромном месте... укромном, ага...
Никто подходящий на глаз не попался. Только чуть поодаль от бара, был явно перепивший своё мужик. Ещё чуть-чуть и он либо вырубиться, либо заблюёт всё. Ну что ж... Не то что бы приятная кандидатура, но вполне подходит, что бы сделать всё тихо.
Я подошёл к нему с обеспокоенным видом, начал расспрашивать о его самочувствии. Мужик верещал что ему очень круто, а я настаивал что ему надо освежится. Он возмущался но вполне послушно пошёл со мной в сторону уборной.
Когда мы зашли, я приметил что у раковин стоят пачки с салфетками, мылом и презервативами. Как предусмотрительно, всё для гостей. Мне повезло, здесь было тихо и безлюдно. Пара кабинок заняты. Я завожу своего попутчика в одну из свободных, а он уже начинает сопротивляться, и в дверях кабинки я его уже буквально запихиваю.
Пропихнув его вперед, я весьма удачно бью его в затылок и вырубаю. Это было легко. Слишком легко. Он сразу приложился головой об унитаз. Всё было быстро, но мне казалось что это тянулось очень долго.
Я взял его за волосы что бы подобраться к шее. У меня был план. Укусить, и считать. Считать что бы не переборщить и не выпить его полностью. А как... кусать? Оказалось, я могу выдвигать клыки просто по желанию. Я аккуратно кусаю его за шею над унитазом, на случай, что бы если брызнет, то хотя бы не залить всё кровью.
Укус. Раз. Глоток. Два. Я чувствую его кровь, в ней много алкоголя. Настолько много, что если я захочу, то пойму что он пил. Три. Второй глоток. Я чувствую себя намного лучше, меня наполняют силы и бодрость. Такая энергия. Это похоже на оргазм. Это можно сравнить с тем, как наркоманы описывают приход. Четыре. Третий глоток. Это как яблочный сок, можно пить бесконечно. Но он уже бледнеет. Счёт до десяти похоже перебор, но это такой кайф. Надо бы остановится, но разве будет хуже, всего от одного глоточка? Пять. Четвертый глоток. Разум проясняется, и я понимаю, что вот-вот его убью, а я еще не слабо приложил его. С огромным волевым усилием я отрываюсь от него.
Прибывая в лёгком шоке от того, насколько это впечатлило меня, и от того насколько сложно это сдерживать, пытаюсь оценить обстановку. Мужик выглядит бледным, но что-то мне подсказывает что выживет, но сделай я пятый глоток, билет на тот свет был бы ему заказан. Пара капель крови стекают с его шеи из свежего укуса. Точно, нам говорили что раны надо зализывать что бы убрать следы.
Набрав воздуха, словно собираясь нырять, я быстро приближаюсь и зализываю раны. Спешу, что бы не сорваться на новый укус. Готово. Но следы крови на коже, могут вызвать подозрения. Нужно их вытереть. Салфетки у раковин. Я пошел за ними, взял пару штук и пошел обратно в кабинку и в этот момент, из другой кабинки выходит мужчина, видит меня и торчащие ноги моего обеда.
Мужчина с недоверием смотрит на всё это и спрашивает всё ли хорошо. Я решил придерживаться изначального сценария и сказал, что мужик просто перепил. Сейчас проблюётся и все будет хорошо. Мужчина хотел предложить помощь, я отказался, сославшись что не впервой, и справлюсь сам. Но мужчина не унимался и начал предлагать обратиться к вышибалам, что те помогут. Я сохраняя дружелюбный настрой продолжал отнекиваться, убеждал, что сейчас мужик прочистится и пойдет кутить дальше. После этих слов мужчина наконец-то свалил. Хорошо что он не заглянул в кабинку. Крови было не много, но очень хорошо видно.
Я чательно всё вытер, бросил грязные салфетки и смыл их. Да прямо с головой этого мужика на унитазе. Его даже немного забрызгало, зато теперь и правда похоже что он вырубился из-за того, что он перепил. Я сполоснул руки и отправился в зал.
В момент как я вышел из уборной, объявили свингер пати. Во как... Я в стрип-клубе то ни разу не был, а тут такое. Круто, можно воспользоваться ситуацией и попробовать что-то новое. Теперь понятно к чему маски. Заиграла музыка, люди начали раздеваться, лапать друг друга, заниматься сексом. Я окинул взглядом толпу, и понял, что это не плохой шанс подобрать более подходящую одежду.
Я пританцовывая под музыку, начал продвигаться по залу. Попутно раздеваясь, и стараясь не сильно заметно подбирать чужие вещи. Удалось собрать полный комплект. Брюки, пиджак, рубашку. К сожалению в карманах ничего полезного не оказалось. Зато по пути полапал пару девок, с кем-то поцеловался.
Картинка сгенерирована ИИ по описанию персонажа
Я направлялся к бару, что бы наблюдать за ситуацией, и заметил на диване Джеки. По её виду, я понял, что она хочет что бы я подошел. Я присел рядом, она обняла меня, спросила как всё прошло. Я в кратце рассказал всё, и она указала на мою ошибку. Я не проверил его затылок, возможно там тоже была кровь. Но по её тону я понял, что это не критическая ошибка.
Джеки велела мне собрать всех. Первым делом я пошёл за Артёмом, так как помню, что он направлялся в сторону той занавески у подиума. Я аккуратно ее отодвинул, но там была закрытая дверь. Если попробовать зайти, я могу привлечь не нужное внимание. Пойду пройдусь по залу. Может увижу их так.
Проходя мимо вип комнат из одной из них как раз вышел Артём. Голый и явно под какой-то дурью. Ну по крайней мере уже не выглядит таким пришибленным. Он подобрал штаны, и пока одевал их, я увидел как из дальней вип комнаты вышла Мария озираясь по сторонам. Видок у нее был так себе. Поймав момент когда она повернулась в нашу сторону, я помахал ей и показал что бы та, шла к дивану и сам повёл Артёма туда же.
Мы сели рядом с Джеки. Она опросила как всё прошло у ребят. У Артёма все было весело. Он подцепил двух девах, потрахался с ними, и похоже по причини обдолбанности его жертв, его тоже накрыло. А Мария очень немногословно дала понять, что у нее была какая-то жесть, и она прикончила свою жертву. Тревожный звоночек. Возможно у неё не совсем всё хорошо с головой. Вот так дримтим у нас.
Джеки в целом нас похвалила, и еще раз предупредила о том, что мы никуда от них не денемся, назвав Артёма - Семёном. Выходит он соврал о своём имени. Это не удивляет, защитная реакция наверно, но смысла в этом было мало.
Мы направились к выходу. Джеки подошла к одному из вышибал, сунула пачку денег, и наплела что-то, про то, что якобы произошел какой-то инцидент с мужем, и что нужно прибрать.
Уже снаружи, Мария достала сигареты, видимо украла. Джеки попросила посмотреть. Какие-то элитные, лимитированные. Она спросила у Марии есть ли у нее еще. Мария неуверенно вытащила пачку, Джеки выхватила её, достала одну сигарету мне в награду за успешную кормёжку, и одну себе.
Мы закурили. Наконец-то! Сигарета! С тем, что я испытал, когда пил кровь конечно не сравнится, но это была долгожданная сигарета. Пусть она и элитная, мне больше хотелось свои, привычные. Мои мне больше нравятся, но и это не плохо.
Джеки велела загружаться в машину, Семён заявил что сядет вперёд, но Мария уже открыла переднюю дверь, я хотел закинуть руку на плечо Семёна и сказать что теперь мы соседи в машине, но не успев, он слегка меня оттолкнул и буквально за шкирку вытащил Марию, и не успел он сесть, как Джеки дала мощную затрещину семёну и начала его отчитывать. Он не слушая её сел на заднее сидение и закрыл дверь. Он явно еще обдолбан.
Мы загрузились в машину и под рок включенный Джеки лихо помчали обратно. Приехали мы в ту же подворотню. По пути Джеки сказал нам что рада, что мы нормальные, и подметила, нам повезло что мы не попали в группу того гоблина. Он ей нравится но он слишком серьёзный, с кучей правил и всё такое. Или она говорила о том очкастом, я так и не понял.
На часах было уже 4 часа ночи, до рассвета всего-ничего. Джеки открыла подвал и уже добровольно мы сами в него зашли. Кто-то уже был там и вид у них был понурый. В сравнении с ними, мы явно хорошо повеселились.
В подвале уже горел свет, на полу были какие-то тряпки, раскиданные как места для сна, несколько комнат. Семён сразу упал на ближайшее свободное место, но всё еще был на кураже, время от времени выкрикивая рандомные фразы. Я в шутку поддерживал, покрикивал ему что-то в ответ, и как-то дошло, что я в шутку сказал ему снять штаны, а он взял и снял. К счастью потом одел.
Параллельно с этим я попытался поговорить с Марией, так как за это время, между собой мы толком не общались. Спросил как у нее все прошло, и неуклюже указал на то, что если мы и не команда, то хотя бы надо не подставлять друг друга.
Я прям чувствовал как приближается утро, и решил лечь спать. Куча незнакомых людей, и не ясно можно ли им доверять. Я разделся и аккуратно сложил добытую одежду под себя, что бы её было не так просто украсть, не разбудив меня.
Я закрыл глаза, и почувствовал как быстро засыпаю, впервые за долгое время, не слыша часов в голове. Эта ночь была очень насыщенной, и впервые за долгое время, я почувствовал себя таким... живым. Ну да, ну да. Живым. Эта мысль меня позабавила.
А последние мысли, успели заложить немного тревоги. Что будет теперь с моей прошлой жизнью. Подруга наверняка забрала ключи и у меня дома. На работе меня наверняка потеряли. Имеет ли это теперь значение? И это пройдет...
Есть старая истина: если хочешь срубить дерево, бей по самому толстому корню. В семье так же. Когда на род наводят порчу, первой целью всегда становится самый сильный. Тот, на ком все держится. Тот, кто всех защищает. Убери его — и вся семья рухнет. Я знаю это не понаслышке. Я видел, как черная магия, замешанная на зависти и жадности, буквально выела мою семью изнутри. И я хочу рассказать вам историю моего дяди. Историю о том, как двухметрового богатыря, способного голыми руками свернуть шею быку, сгубила хрупкая девушка и проклятие, которое она принесла с собой под венец.
***
Мой дядя, Виталий, был не просто человеком. Он был неуправляемой стихией. Два метра ростом, косая сажень в плечах, кулаки — что две гири. Он обожал две вещи: свою семью и хорошую драку. Драку не из злобы, нет. А за справедливость. Я помню, как однажды какой-то пьяный урод на рынке оскорбил моего деда. Дядя Виталий, не говоря ни слова, зашел к нему во двор, где тот сидел с четырьмя своими братьями, вытащил его за шкирку на улицу и так отметелил, что те четверо просто стояли и смотрели, боясь пошевелиться. Он был таким. Скала!
И меня он любил до безумия. Я родился в 2001-м году, и с двух лет он не спускал меня с рук. Все мои детские капризы, все желания исполнялись им беспрекословно. Однажды он учил меня водить на своей «девятке». Я, мелкий шкет, крутанул руль не в ту сторону и разбил фару о столб. Он только рассмеялся: «Это всего лишь железяка, Илюха, дело наживное!». Он был моим героем. Моим защитником.
Но лишь с виду богатырь, у него были свои слабости. Он любил жизнь во всех ее проявлениях. Шумные компании, шашлыки, иногда мог выпить. Отец мой, его старший брат, служил в органах. Он вечно его за это журил, но в то же время покрывал все его расходы. Они были невероятно близки. Две половинки одного целого.
Беда пришла тихо, подкралась незаметно. У дяди отказала почка. В один день. Врачи не могли понять причину. Здоровый мужик, спортсмен, и вдруг — отказ органа. На глазах его состояние ухудшалось. Тогда наша бабушка, не раздумывая, легла под нож и отдала ему свою почку.
Операция прошла успешно. Дядя снова встал на ноги, снова начал тягать железо в спортзале, снова смеялся своим гулким басом. Но врачи предупредили: с алкоголем завязать, нагрузки дозировать. И еще одно… незримая тень легла на его будущее. Врачи намекали, что после такой серьезной операции век человека, увы, уже отмерен.
Но дядя был полон жизни. И он захотел семью. Ему было уже за тридцать, и он вбил себе в голову, что хочет жениться. Отец отговаривал его, врачи тоже отговаривали.
— Виталь, ну куда тебе? — говорил отец. — Живи для себя. Илюха тебе как сын. Мы все рядом.
Но дядя уперся. «Хочу свой семейный очаг, свою жену».
И ему нашли невесту. Алину. Девушка из хорошей, обеспеченной семьи. Красивая, тихая. Свадьбу решили сыграть в короткие сроки. И тут же начались знаки, на которые никто не захотел обращать внимания.
За неделю до свадьбы дядя, которому было категорически запрещено покидать дом, сорвался и поехал куда-то на мотоцикле. На пустой дороге, на ровном месте, его сбил грузовик. По счастливой случайности он не погиб. Вернулся домой, весь в ссадинах, но про аварию молчал. Только по укатаному в блин мотоциклу отец понял, что случилось что-то страшное. В больнице выяснилось — тяжелейшие внутренние ушибы, как раз в районе пересаженной почки. Словно злой рок целился именно туда.
Но свадьбу все равно сыграли. И поначалу все было похоже на сказку. Дядя на свою Алину не дышал. Она стояла на кухне у плиты — он подтаскивал к ней здоровенный напольный вентилятор, чтобы ей не было жарко. Она жаловалась на усталость — он на руках относил ее в спальню. Он буквально носил ее на руках! Пылинки с нее сдувал.
А потом она узнала. Про почку.
Оказалось, ее родители знали обо всем, но ей ничего не сказали. Боялись, что откажется от выгодной партии. И тут же в доме начался кромешный ад. Скандалы, крики, слезы.
— Ты меня обманул! Ты калека! Мне подсунули больного мужа!
Дядя пытался объяснить, что ее отцу все было известно. Бесполезно. Она словно обезумела. Он, мой могучий дядя, сходил с ума от этого ежедневного террора. Он не мог ей все высказать, он не мог на нее накричать. Он ее любил. И эта любовь его убивала. Он замкнулся, осунулся, его прежде сияющие задором глаза потухли.
Отец, видя, что с братом творится неладное, повез его к одному старому знахарю, который жил в деревне. Просто поговорить, успокоить. Знахарь долго смотрел на дядю, а потом сказал отцу:
— На нем порча от ведьмы. Сильная. Женских рук дело.
В тот же вечер отец решил проверить одну догадку. Он дождался, пока дядя уйдет, и набрал номер того знахаря. Передал трубку жене дяди, Алине: «На, поговори, муж твой что-то спросить хочет». Она, ничего не подозревая, поднесла трубку к уху.
Знахарь на том конце провода начал что-то тихо бормотать.
И тут произошло жуткое.
Алина, сидевшая в расслабленном состоянии на диване, вдруг застыла. Ее тело одеревенело. Она медленно подняла голову. Ее глаза расширились, превратившись в два черных, бездонных колодца. И из груди вырвался рокочущий рык. ХР-Р-Р-А-А-А-А… Голос не хрупкой девушки, а одержимого темными силами человека.
Связь оборвалась. Алина обмякла и рухнула на диван, как подкошенная. Через минуту она пришла в себя и непонимающе смотрела на нас. Она ничего не помнила.
На следующий день отец уже с матерью поехали к знахарю. И тот рассказал им все.
— На нем не одна порча, — сказал он. — На нем узел из трех проклятий.
Первое — от тещи. В день свадьбы она накормила его каким-то заговоренным угощением, чтобы он всю жизнь слушал только ее дочь.
Второе — от ведьмы. Кто-то из вашей же родни, из зависти, напустил на него темную сущность, которая съедала его изнутри.
И третье… самое страшное.
Знахарь помолчал, а потом тихо добавил:
— Девушка эта, жена его… она сама — проклятие. Она родилась под черной звездой. Мужья у таких долго не живут. Она — невеста смерти. Вы отдали его в руки самой погибели.
Отец вернулся домой черный, как туча. Он понял, что ничего уже сделать нельзя.
Дядя стремительно угасал. Его донорская почка начала отказывать. Алина, узнав об этом, лишь презрительно скривила губы. Отец хотел отдать свою почку. Но дядя посмотрел на нее своими угасшими глазами и тихо сказал: «Не надо. Я устал. Я не хочу больше ни для кого быть обузой».
Он сдался.
Последние месяцы он почти все время спал. Его пичкали сильнодействующими препаратами. Он почти не разговаривал. Однажды мама послала меня наверх, отнести ему чай. Я вошел в их комнату. Он сидел на кровати, разговаривая по телефону. Его глаза были красными, налитыми кровью. Алина стояла на балконе, тоже с кем-то болтая и смеясь.
Он медленно повернул ко мне голову. И я увидел в его глазах такую черную, холодную ярость, что у меня подкосились ноги.
— ПОШЕЛ ВОН ОТСЮДА! — заорал он.
Я выронил поднос. Чашка разбилась, чай растекся по полу. Я, рыдая, скатился вниз по лестнице. Я не узнавал его. Это был не мой дядя!
За день до смерти отец свозил его на последнюю отчитку к тому знахарю. Он вернулся домой совершенно обессиленный, рухнул на кровать и мгновенно уснул. Мама не давала мне его будить. «Пусть поспит, — говорила она, — он так измучился».
Вечером отец пришел с работы.
— Виталь, вставай, ужинать.
Он подошел и тронул его за плечо.
А потом я услышал крик отца.
Тело дяди было уже холодным. Его сердце остановилось во сне.
На похороны съехалось все село. Плакали все. Мужики, которые его до смерти боялись, женщины, которым он вечно помогал таскать тяжелые сумки. Он был душой этого места. И теперь эта душа умерла.
Я стоял у гроба и смотрел на его лицо. Спокойное, умиротворенное. И рядом стояла она. Алина. В ее глазах не было ни слезинки. Только холодное, плохо скрываемое торжество.
Кто его убил? Завистливая родня? Злая теща? Или сама судьба в лице черной вдовы, которую он имел несчастье полюбить?
Но когда я смотрю на фотографии Алины в соцсетях, где она улыбается, путешествует, живет полной жизнью… мне кажется, что я знаю ответ.
— Наведите порядок в вашей деревне! Вас два человека — это в два раза больше, чем нужно для такого населения, в конце концов. Доколе я еще должен приходить сюда и жаловаться? Может, мне пора уже в прокуратуру написать по поводу вашего бездействия?
Так начиналось почти каждое наше утро, с тех пор как в Безрадное заехал малый бизнес в лице отельера Епифанова. Он сам вкручивал последний саморез и приклеивал последний плинтус в новеньком экоотеле, который возвел месяц назад на подходе к лесу в нашей деревне. Строителей отпустил за день до сдачи, щедро накинув сверху за честную работу, выполненную раньше срока. Последние же штрихи оставил себе, чтобы новенький дом знал, кто тут истинный хозяин.
Жить Епифанов собирался прямо здесь, в отеле, так как сам давно мечтал о домике в прекрасной стерильной глуши — подальше от опухоли прогресса с его цифровыми и информационными метастазами.
В первую ночь спалось замечательно: тихо — как под водой, а воздух чистый и сладкий. Епифанов дышал вместе с домом и напитывался окружающей его тишиной, пока за стеной не послышались чьи-то тяжелые шаги. Прошли совсем близко — словно в полуметре от самого Епифанова — и это притом, что отельер огородил участок и все в деревне знали, что это частная территория.
«К бытовке, наверное, пошли, инструмент тырить», — решил Епифанов и выскочил на улицу, включив всё наружное освещение, чтобы застать вора врасплох. Зайдя за дом, он обнаружил следы. Быстро засеменив, Епифанов уже собирался крикнуть в спину удирающему наглецу, что на участке установлены камеры (они еще, правда, не были подключены) и утром он подаст заявление в полицию. Но задний двор встретил его пустотой и тишиной. Мир по-прежнему стоял на паузе и был обездвижен. Лишь в пятидесяти метрах за забором монотонно покачивались макушки вековых деревьев.
Епифанов прошел по примятому газону и, к своему удивлению, обнаружил, что следы обрываются в нескольких метрах от дома, словно человек просто взлетел. Тогда Епифанов решил, что тот быстро вернулся назад тем же путем, наступая на собственные следы, но вскоре понял, что начало они берут не у ворот, а прямо посреди двора. Кто-то явно решил над ним подшутить.
К утру следы исчезли — словно их и не было, но хозяин отеля не верил ни в галлюцинации, ни в то, что это могло ему присниться. Конечно, ему, как и всем приезжим, объясняли, что наша деревня непростая и что необъяснимое здесь, скорее, норма. Но разве так не во всех деревнях? Епифанов знал, что единственная нечисть — это люди, а против людей есть методы. Но он решил пока не спешить с выводами и подождать.
Следующей ночью снова послышались шаги. Распахнув глаза, Епифанов не сразу вспомнил, где он. В городе всегда шумно, и к этому привыкаешь. Машины ездят всю ночь или истерят сигнализацией во дворах, пьяные кричат под окнами, ветер треплет жесть на стройках возле дома. И ты просто часть живого организма, а потому не замечаешь его хронических спазмов, бульканья и других движений органов. В деревне же каждый писк комара или крик совы может заставить проснуться.
Снова рядом прошли, буквально за стеной — кажется, даже задели плечом фасад. Епифанов приложил ухо и прислушался: вот прошел первый, пауза, за ним второй — словно идет по пятам. Между собой о чем-то тихо переговариваются, но слов не разобрать. А может, Епифанову всё это действительно кажется, и просто дом натужно шепчет о том, что дает усадку?
Выскочив прямо в трусах на улицу, отельер закричал:
— Харе уже тут слоняться! Вы на частной, мать вашу, территории!
Но его снова встретила сиротливая тихая ночь. Вдалеке залаяла собака, кто-то хлопнул дверью. Но всё это было далеко — в деревне. Лес всё так же меланхолично шелестел верхушками деревьев.
«Может, зверье шастает?» — решил Епифанов, но, найдя следы, понял, что кабаны, лоси и лисицы всё же не носят обуви. Подошва, правда, какая-то странная, да и, судя по размеру, ноги женские. Сегодня следов оставили много, с обеих сторон дома, и шли явно в обратную сторону. Обрывались отпечатки так же — посреди двора.
Проклиная себя за то, что сразу не подключил камеры, Епифанов решил утром первым делом позвонить в контору и вызвать мастера. Он было ступил на порог отеля, как вдруг замер на месте. Грязные земляные следы встречали его на ресепшене и уходили в сторону номеров. Это были не просто следы от обуви, а самые настоящие отпечатки ног. Холодок спустился по спине и замер где-то в области ягодиц. Пришлось крепко их напрячь от греха подальше. Не найдя чем бы вооружиться, отельер сжал как можно сильнее кулаки — оружие не самое грозное, особенно, если говорить о Епифанове. Но если ударить в горло или ухитриться попасть в глаз, то вполне можно одержать верх в битве один на один. Телефон Епифанов оставил в номере, а значит, вызвать подмогу не получится, да и связь тут ловила только в самом дальнем углу участка.
— У нас заселение начнется только через два месяца. Можете забронировать номер на сайте! — крикнул он первое, что пришло в голову. Но никто, разумеется, не ответил.
Ступая медленно — ставя пятку, а потом перекатываясь на носок, Епифанов шел по следу. Дом был наполнен каким-то шепотом: он разносился со всех сторон — то громче, то тише. Слышны были отдельные, но совершенно непонятные слова, и на усадку грешить тут уже не было никакого смысла.
Шаг за шагом отельер дошел до одной из комнат, у двери которой обрывались следы. Вот только дверь была заперта на замок, а ключи лежали в ящике стола на ресепшене. Епифанов глянул ну ручку: та была чистой, до сих пор в целлофане. Дернув за нее, он убедился, что замок надежно заперт. Но следы обрывались именно тут. Накачанный по самые уши адреналином, отельер в два длинных прыжка достиг ресепшена, рывком выдвинул ящик и начал лихорадочно шарить внутри рукой. Отыскав ключи, он вернулся к двери и, с третьей попытки попав в личинку, повернул ключ.
Двухкомнатный номер люкс с джакузи и камином встретил его полумраком. Уличное освещение с трудом пробивалось сквозь неплотно сдвинутые шторы и лишь слегка подсвечивало комнату. Внутри никого. Епифанов потянулся было к выключателю, но тут рядом с ним кто-то прошел. И не просто прошел, а наступил на ногу. При этом Епифанов почувствовал, как ветерок коснулся его щеки, а в нос ударил гнилостный запах.
Вскрикнув от неожиданности, отельер отскочил в сторону — благо в сторону выключателя. Пальцы сработали автоматически — ударили по клавише. Модная люстра в стиле лофт тут же вспыхнула и явила глазам номер за двадцать тысяч в сутки. Никого. А шаги снова раздавались снаружи дома. Не просто шаги. Кто-то бегал и, кажется, смеялся…
***
Вот тогда-то Епифанов впервые и появился у нас в участке и — на свою радость и нашу печаль — обнаружил нас на месте. Мы как раз только вернулись с обхода. День выдался не самый удачный. В деревне начались волнения по поводу разбитого зеркала. Казалось бы, ерунда, но не в Безрадном. У нас такие вещи — на уровне уголовки или катаклизмов. МЧС даже уведомление может прислать.
Дядя Саша поручил мне писать отчет, а сам принимал Епифанова, одновременно с этим принимая сто граммов святой воды. Мне тоже приказал выпить, так как это лучшая дезинфекция против несчастий.
— Ну так вы уже сами нашли решение. Подключите камеры и смотрите, кто там у вас ходит-бродит, — сонно ответил дядя Саша, когда полуночный гость закончил свой рассказ.
— Я-то подключу. Подключу! Но вы же должны знать, кто у вас тут на плохом счету. В деревне три с половиной человека проживает. Наверняка у кого-то из них уже имелись приводы за подобные вещи, — верещал отельер, прогоняя нашу с начальником дремоту.
— Местные у нас люди серьезные. А если же кто из лесу приходит, так это, как правило, сразу всех касается, а не кого-то одного. Обычно поступает несколько жалоб за день. Хотя вы у нас отшельником заделались, всякое может быть… — выстучал участковый пальцами дробь по столу.
— Я не отшельник, — гордо заявил Епифанов, — я предприниматель. Налогоплательщик. Для вашего же Мухосранска стараюсь — поднимаю ему респектабельность, прорубаю горизонты для туризма. И для моего предприятия важна некоторая обособленность.
— Я вас понял. Завтра утром мы к вам зайдем, всё проверим.
— Да что мне утром! Утром никто у меня не шастает. Приходите ночью.
— Опять ночью! — ударил по столу дядя Саша. — Ох-ох-ох… Нам за эти ночные переработки и вредность уже должны памятники из сухого молока поставить, — обратился начальник уже, скорее, ко мне. — Хорошо, будем у вас ближе к закату. Не переживайте, разберемся.
Дядя Саша вытолкал посетителя тактичным пинком за дверь и закрыл участок на три замка.
Утром Епифанов позвонил в контору и выяснилось, что камеры у него все то время были подключены и давно пишут. Можно даже глянуть запись на цифровом облаке. Ругая себя за глупость, отельер выехал за пределы деревни, поймал в свой электронный сачок сеть, скачал записи с камер и поспешил к нам в участок, где заставил нас смотреть свое домашнее кино.
На быстрой перемотке мы наблюдали как Епифанов носится по ночному двору и вокруг дома в трусах и что-то ищет на земле. Больше никого на записи не было.
— Мне не показалось. Я не идиот, — обиженно бубнил Епифанов, и мы понимали, что в одном из двух этих утверждений может таиться правда. Мы-то давно знаем, что невидимость не освобождает преступника от ответственности.
Ночью мы пришли к Епифанову, чтобы во всем убедиться лично.
— Зря вы всё это затеяли. Люди сюда не поедут, — сказал я Епифанову после экскурсии по отелю, где стоимость самого дешевого номера в сутки равнялась четверти моей зарплаты.
— С чего вы взяли? — насупился тот. Епифанов был связан стальными тросами кредитов. Этот отель был его ставкой на зеро. Всё или ничего.
— Места у нас проклятые, все знают.
— Тем лучше, — нашелся тот, — халявный досуг. Занимательная чертовщина. Люди такое любят. Понаедут блогеры со своими расследованиями паранормального…
— Если доедут… — задумчиво произнес дядя Саша, осматривая дом на наличие подкладов и других нелегальных артефактов. — Со строителями не ссорились? Может, не заплатили кому?
— На что вы намекаете? — обиделся Епифанов. — Я со всеми по договору работаю — в белую.
— А с местными проблемы были? Может, кого послали или словом каким недобрым обозвали? — вспомнил дядя Саша про слова о Мухосранске.
— Я неконфликтный человек. Ругаться на ровном месте не мой метод.
Мы с дядей Сашей переглянулись, еле сдерживая смех.
Ночь плавно опустилась на Безрадное, и дневные звуки сменились ночной музыкой: шелестом травы, дыханием холодного ветра. Но по-прежнему никто не приближался к дому. Мы обошли участок по периметру, обследовали дом — тишина.
— Как всегда, стоит приехать в автосервис, и уже нигде ничего не стучит и не подтекает, — ворчал себе под нос Епифанов, сидя на крыльце.
Я уже шел в его сторону, чтобы попрощаться, но тут кто-то круто толкнул меня в плечо. Я замахнулся для ответного удара, но никого не увидел. На земле появились следы. Я потянулся рукой, чтобы схватить невидимку, но поймал лишь пустоту.
Заметив это, дядя Саша двинулся в мою сторону, но тут кто-то отдавил носок его начищенного до зеркального блеска уставного ботинка. В доме тоже послышались глухие шаги, а одно из окон отеля резко пошло трещинами и лопнуло. Несмотря на ущерб, Епифанов радостно запрыгал на месте:
— Ага! Я же говорил! Говорил!
Дядя Саша нахмурился и достал из кармана самый мощный оберег, каким можно было противодействовать любой силе — хоть физической, хоть потусторонней, хоть прибывшей из дальнего космоса — ксиву полицейского, и громко произнес:
— Лейтенант Цаплин. Представьтесь и предъявите ваши документы!
Люди думают, что чужая боль их не касается. Что можно бросить одно неосторожное слово, уколоть побольнее, унизить и забыть. Они не понимают, что обида — это семя. Оно может годами лежать в темной, холодной душе, а потом, политое горькими слезами и ненавистью, прорасти в нечто чудовищное. В нечто, что придет за тобой и твоими детьми, когда ты уже и не вспомнишь, с чего все началось. Эта история в моей семье передается из уст в уста. Как предостережение. Как проклятие, которое тянется до сих пор.
***
Все корни этой заразы уходят в 90-е, в старый родительский дом моей матери. Семья была большая: мои дед с бабкой, пятеро дочерей и двое сыновей. Жили бедно, но дружно. И была среди сестер тетка Марина. Она ни замуж не хотела, ни детей. Она отчаянно хотела стать врачом. Мечта по тем временам почти несбыточная. Учеба стоила бешеных денег, которых у деда, простого рабочего, отродясь не было. Но Марина вцепилась в свою мечту мертвой хваткой. Ночи напролет сидела над учебниками, готовилась к поступлению в медицинский.
Но она провалила вступительные экзамены.
Для нее это был шок. Она замкнулась, почти перестала есть, разговаривать. Ходила по дому как призрак. Семья, как могла, пыталась ее расшевелить: «Маринка, да брось ты, выйдешь замуж, деток родишь, все наладится!». Но она их не слышала.
А потом в гости приехала какая-то дальняя родственница, разбитная тетка, которую никто особо не любил за ее длинный язык. Все сидели за столом, ужинали. И эта тетка, глядя на Марину, ковырявшую вилкой в тарелке, громко, на весь дом, ляпнула:
— Марин, а Марин, может, хватит уже отцу все жилы тянуть? Ну не дано тебе доктором быть, смирись. Только деньги родительские зря переводишь.
Я не знаю, что нужно иметь в душе, чтобы сказать такое убитому горем человеку. Да еще и при всех.
Марина молча встала из-за стола. Ушла в свою комнату и заперлась там. Никто не придал этому сильного значения. Вот только утром дверь пришлось взламывать. Марина лежала на кровати, все бледная и уже холодная. Она отравилась, выпив уксусной кислоты.
Всем, кто в тот момент увидел тело, показалось, что в ее мертвых глазах застыла сильная обида.
Дом погрузился в траур. Марину похоронили, отплакали. Но она не ушла. На девятый день после похорон на крыше дома кто-то начал танцевать. Ночью, в полной тишине, с чердака раздавались четкие, ритмичные удары каблучков будто там отплясывали цыганку, любимый танец Марины. А днем у реки, что текла за огородами, стали обнаруживать жуткие находки: разорванных пополам рыб, тушки птиц с вырванными с корнем глазами. Они лежали на берегу, еще теплые, в лужах свежей крови.
Поначалу никто не связывал это со смертью Марины. Мало ли что. Но ночные пляски на крыше становились все яростнее. Дед, мой прадед, тогда еще крепкий мужик, несколько раз поднимался на чердак с топором. Но никого там не находил. Но стоило ему спуститься, как сверху снова начиналось: цок-цок-цок
Однажды ночью дом проснулся от дикого женского крика. Кричала одна из младших теток, спавшая у окна. Она божилась, что ее разбудил чей-то ледяной толчок, и, открыв глаза, она увидела, как за окном в воздухе висит темный женский силуэт. Он висел и молча смотрел на нее.
Тут уже стало совсем не до шуток. Решили позвать бабку, что жила на краю села. Та пришла, походила по дому, пошептала что-то и вынесла свой вердикт:
— Дочь ваша, Маринка, не сама руки на себя наложила. В тот момент, когда душа у нее от горя ослабела, нечисть к ней прицепилась. Это она ее и толкнула на страшный грех. Теперь они вдвоем тут хозяйничают. Дочка ваша на крыше пляшет, а та, вторая, за домом, у реки, бесится. И она вашей дочкой верховодит.
Словам полоумной старухи не очень-то поверили, но всем стало страшно. Одна из сестер моей матери, самая младшая, Катя, как-то вечером услышала крик со двора. Она, недолго думая, выскочила на крыльцо и побежала за дом, к реке. И тут же раздался уже ее собственный вопль, полный ужаса. Когда все выбежали, она лежала на земле, держась за живот. Она уверяла, что ее, как будто невидимой рукой, со всей силы толкнули в спину. Она не видела никого. Просто удар из пустоты. В больнице выяснилось — у нее разрыв селезенки. Еле спасли.
После этого дед нашел настоящего колдуна, или как их тогда называли, чернокнижника. Тот, едва войдя в дом, сказал:
— Две их тут. Ваша дочь и ведьма-утопленница, что в реке вашей утопили много веков назад. Она теперь тут хозяйка. Она и дочь вашу покойницу к себе в услужение взяла.
Дед спросил, можно ли поговорить с Мариной. Колдун усмехнулся.
— Она уже не ваша дочь. Она — есть зло. Но если хотите, я позову ее. Только вам это вряд ли понравится.
Он провел черный ритуал. В доме резко похолодало. И тогда мой дядя, брат матери, отчетливо услышал голос с чердака. Голос Марины!
— Убирайтесь, — шипел он. — Это мой дом. Я теперь тут буду жить. Все вон убирайтесь!
Дядя, парень смелый, вышел во двор и крикнул со злости в темноту чердачного окна:
— Марин, это ты? Ты чего творишь? Ты же наша кровь!
И тогда с чердака донесся другой голос. Низкий старушечий.
— Она теперь моя семья. И вы все будете моими. Или убирайтесь с моей земли!
Колдун, услышав это, вывел всех из дома.
— Надо их запереть, — сказал он.
Он принес глиняный горшок, провел еще один, сложный и страшный ритуал, во время которого в доме побились все стекла и сами собой хлопали двери. С такой силой, что с петель повырывало.
Потом он запечатал горшок воском, обмотал его цепью с маленьким железным трезубцем на конце и велел деду закопать его как можно дальше от дома, в таком месте, где никто и никогда его не найдет. Дед так и сделал. Закопал его в лесу, под корнями старого дуба. Только тогда в доме все стихло. На долгие-долгие годы.
Шло время. Наступил 2017 год. Старый дуб решили спилить и кто-то из рабочих случайно наткнулся на тот самый горшок и разбил его. Поржавевший за годы трезубец сломался. И ад вернулся.
Все началось снова. Пляски на крыше. Растерзанные животные у реки. Но теперь все было хуже. Злее. По ночам над домом стали проноситься огненные шары. Во дворе сами собой появлялись и исчезали мокрые следы босых ног, ведущие от калитки к реке и обратно. По селу поползли слухи, что нечисть, выпущенная на волю, собрала под свою руку всех неупокоенных духов в округе — самоубийц, висельников, утопленников. Говорили, их теперь больше тридцати.
Нашли внука ведуна, что горшок запечатал. Ему дед силу передал. Он то и подтвердил, что ведьма-утопленница вернулась. И она не одна.
В тот вечер, когда ведун начал свой обряд очищения, мой дядя, тот самый, что разговаривал с сестрой, снова услышал голос покойной сестры. Она звала его с улицы. Дядя, уже наученный горьким опытом, не пошел. Но потом ему показалось, что он видит ее силуэт на фоне старой яблони за окном. Тогда он к окну ближе подошел…
— Ты зачем здесь? — спросил он через стекло. — Уходи, мы не трогали тебя!
— Меня тошнит от вашего покоя, — просипел силуэт. — Никому из вас не будет жизни на моей земле.
Тут в комнату ворвался ведун.
— Ты что наделал, идиот?! — заорал он. — Ты зачем с ней говорил?!
Он схватил дядю за руку и потащил в центр комнаты. Он достал какую-то склянку с жидкостью и плеснул ему в лицо. Жидкость тут же зашипела, дядя взвыл, как будто его кипятком ошпарили а потом его лицо исказилось злобой, и он заговорил чужим, старушечьим голосом:
— Не уйду! Мое! Все мое!
Он был одержим.
Говорят то, что было дальше, напоминало конец света. Ведун боролся с тварью внутри дяди. Вокруг дома кружил вой и в стены скреблись остальные озлобленные духи. Ведун, поняв, что в одиночку ему не справиться, крикнул, чтобы позвали как можно больше неженатых молодых парней из села. Откликнулось пять человек. Он дал каждому по запечатанному глиняному горшку и по семечку дерева — дуба, ясеня, осины.
— Разбегайтесь в разные стороны! — приказал он. — Как можно дальше! Закопайте горшок, сверху положите семя, полейте водой и возвращайтесь! И не оглядывайтесь, что бы вы ни услышали позади!
Парни так и сделали. Они рассказывали потом, что за спиной у них кричали, плакали, звали их по именам, но никто из них не посмел обернуться.
Когда они вернулись, ведун закончил обряд. Он изгнал ведьму из дяди.
— Я не уничтожил их. Никому это не под силу, — сказал он, утирая пот со лба. — Я лишь дал им новый дом. Каждому — свое дерево. Они теперь привязаны к ним. Пока деревья стоят, они не тронут село. Но…
С тех пор прошло почти восемь лет. Те деревья выросли. Теперь это огромные, мрачные исполины, раскиданные по округе. Селяне обнесли их оградами и обходят стороной. Говорят, по ночам на их ветвях можно увидеть качающиеся тени. Я сам, когда приезжаю в гости к родне, смотрю на них издалека. Они выглядят… живыми. И злыми.
Но самое страшное не это.
Самое печальное то, что сказала Марина моему дяде той ночью, когда он говорил с ней через окно: "Меня тошнит от вашего покоя". Она ведь сказала это не от лица ведьмы. Она сказала это от себя. Обида не сделала ее рабой нечисти. Она сделала ее своей союзницей.
И я знаю, что однажды найдется кто-то, кто не поверит в старые сказки. Кто решит, что это просто деревья. Он придет туда с топором, чтобы расчистить землю. И в тот день сонм голодных, разъяренных духов, ведомые обиженной девушкой, которая так и не стала врачом, снова выйдут на охоту.
У Паши, на примете, было несколько адресов наркопритонов, где мог находиться Рома. Он решил начать с заброшенных бараков. Подъезжая к району, он вдруг увидел, как по тротуару, пошатываясь, шла Ленка по кличке Судорога. Она еле держалась на своих худых, как спички, ногах, которые торчали из-под мини-юбки: короткая болоньевая куртка была расстегнута, и длинный шарф почти волочился по тротуару.
Паша сбавил скорость и медленно ехал рядом, девушка его не замечала и неуверенно переставляла ноги, которые время от времени подгибались. Она была или пьяна, или под чем-то еще. Паша посигналил. Девушка остановилась и повернула голову в его сторону. Затем, медленно пробираясь через газон, который разделял тротуар и проезжую часть, подошла к машине и открыла дверь.
— Подбросишь, командир? — сказала она еле ворочающимся языком.
— Судорога, ты где так с утра набралась?
— О, Паша, привет, — наконец узнала его девушка, и широкая улыбка растянула её лицо.
— Садись, подвезу. Куда тебе?
Девушка с большим трудом залезла в машину и долго не могла закрыть дверь, так как шарф остался на улице. Паша наклонился и затянул конец шарфа в салон и сам закрыл дверь. Девушка, продолжая улыбаться, провела рукой по щеке Паши, когда он поднимался.
— Паша, ты такой хороший, — произнесла она, глядя на него пьяными глазами, в которых отражалось нечто бессмысленное и страшное, как будто эти глаза за свои восемнадцать лет ничего, кроме этого, не видели.
Паша смотрел на неё, и в его взгляде не было ни презрения, ни жалости — казалось, что он насмотрелся на это всё до такой степени, что это у него не вызывало больше никаких эмоций.
— Ты давно в последний раз проверялась? — спросил он без тени осуждения, глядя ей прямо в глаза.
Судорога отвела взгляд куда-то внутрь себя и ответила заплетающимся голосом:
— Ты думаешь, я ВИЧ-ин-фи-ци-ро-ва-нная? — проговорила она, еле выговаривая последнее слово.
— Со скольки лет ты уже сидишь на этой дряни? — спросил он её спокойно.
— Паша, я тебе тогда сказала, что завязала, и я честно не… — начала заплетающимся голосом объяснять Ленка, но Паша резко схватил её за руку и закатал рукав куртки — на худом бледном запястье виднелись черные гематомы, вен не было видно совсем. Она одернула руку и вернула рукав на место, втянула голову в плечи и, чуть не плача, начала объяснять:
— Паша, не ругайся, пожалуйста, я больше не буду — честное слово.
— Ладно, мне некогда с тобой возиться, — Паша отвернулся, и машина тронулась, — я ищу Ромку, ты его видела?
— Да, — неуверенно ответила Ленка и опять устремила взгляд куда-то внутрь себя.
— Где ты его видела и когда?
Ленка сделала лицо, пытаясь вспомнить — она то хмурилась, то поднимала брови, то вдруг делала бессмысленный взгляд.
— Давай, вспоминай — где ты его видела? — громко произнес Паша, посмотрев на неё.
Ленка молчала, продолжая морщить лоб.
— Паша, я не помню, — наконец произнесла она, чуть не плача.
— Вспоминай, Судорога, мне он очень нужен. Помоги мне — давай, думай.
— Ну, кажется, я его видела у Тип-топа, — сказала она неуверенно.
— Точно у него? — Паша повысил голос.
— Нет, — хныча ответила Ленка, — я не знаю.
Она схватилась руками за голову.
— Мне так плохо, Паша, — начала причитать она.
— Ладно, поехали к нему, — Паша прибавил газу и направил машину в сторону спального района.
Он припарковал машину в соседнем дворе, чтобы не светиться под окнами.
— Паша, можно я здесь тебя подожду? — проговорила Ленка — её вырубало.
— Нет, со мной пойдешь, — резко ответил Паша, вышел из машины и, открыв пассажирскую дверь, вытащил Ленку. Взял её за руку выше локтя и буквально потащил с собой.
Они зашли в обшарпанный подъезд старой пятиэтажной хрущевки и поднялись на последний этаж. По дороге Паша достал из кармана деньги и сунул Ленке:
— Если не захочет тебя пускать, покажешь деньги.
Они подошли к двери, и Паша встал за дверь. Дверного глазка не было. Ленка посмотрела на него испуганными глазами, Паша кивнул, и она постучала в дверь условным стуком. За дверью была тишина, она постучала ещё раз. Наконец послышался голос:
— Кто?
— Это я, Лена. Тип-топ, открывай, — ответила Ленка, косясь на Пашу.
— Чего тебе? — снова послышался голос.
— Мне нужна доза — у меня деньги есть, — проговорила Ленка, сжимая в кулаке несколько смятых купюр.
— Ты одна?
— Да, — ответила Судорога и вновь испуганно посмотрела на Пашу.
Послышался звук проворачиваемого замка. Наконец, дверь приоткрылась на длину дверной цепочки. Из образовавшейся щели послышался голос:
— Деньги покажи.
Ленка раскрыла ладонь с купюрами. Дверь закрылась, послышался звук открываемой цепочки, и когда дверь вновь открылась, Паша резко потянул её на себя и, раскрыв полностью, свободной рукой оттолкнув Ленку, протиснулся в дверь. На пороге стоял, широко открыв рот от удивления, парень с коротко стриженной головой в майке, из-под которой виднелись татуировки. Паша толкнул его в грудь, проходя вперед, и тот отшатнулся, сделав два шага назад.
— Паша, Паша, ты чё? — испуганным голосом начал лепетать коротко стриженный, и потом со злостью в голосе добавил, глядя на Ленку, — ну, Судорога, я тебе устрою.
— Тип-топ, извини — что я могла сделать? — начала оправдываться Ленка, входя в квартиру и закрывая за собой дверь.
— Кому ты что сделаешь? — выкрикнул Паша, надвигаясь на отступающего задом парня, и резко открытыми ладонями одновременно обеими руками ударил его по ушам. Тип-топ взвизгнул и закрыл уши руками.
Паша оглянулся. В квартире практически не было мебели. Дощатый пол, когда-то давно выкрашенный коричневой краской, был уже облезлый, со следами прожогов и засохших пятен. Обои на стенах выцвели и свисали клочьями. В стене, между коридором, ведущим на кухню, и залом на уровне пояса зияла огромная дыра, как будто пробитая кувалдой. Побелка потолка от времени стала серой с подкопченными следами — типичная обстановка наркопритона.
Пока Тип-топ что-то ворчал себе под нос, растирая уши, Паша вошёл в зал. В комнате из мебели стоял табурет, на котором лежали шприцы, жгут и столовая ложка. Вдоль двух стен на полу валялись два ватных матраса, и на каждом лицом вниз лежали тела и не шевелились. Паша узнал в одном из тел свитер Ромки. Он подошёл к нему, присел на корточки и развернул. Рома лежал с закрытыми глазами. Паша ударил его по щекам несколько раз.
— Ромка, вставай, очнись, — закричал он на него, но тот только что-то промычал, не открывая глаз.
Паша выпрямился и посмотрел на коротко стриженного в майке.
— Я тебе что говорил? — начал он надвигаться на него. — Если еще раз продашь ему своей дряни, что я обещал тебе сделать?
— Паш, я тут при чем? — нисколько не смутившись, начал оправдываться Тип-топ, с кривой ухмылкой, — ну не у меня, так у другого возьмет, какая разница?
— Какая разница, говоришь? — сквозь зубы прорычал Паша. Он кулаком нанес прямой удар в лицо Тип-топу — кровь моментально хлынула, и тот схватился руками за нос, но Паша подошёл ближе и, взяв его обеими руками за плечи, коленом зарядил в живот, отчего тот согнулся пополам и завалился на пол.
— Какая разница, да? Сука, — Паша продолжил пяткой ботинка пинать лежащее на полу скрюченное тело. Наконец он выдохся и посмотрел на Ленку, которая сидела на полу, прижавшись спиной к двери и продолжая сжимать в руке купюры.
Паша подошёл к Ромке и начал его тормошить и хлопать по щекам. Тот мычал и мотал головой. Наконец, открыв глаза, он несколько секунд смотрел на Пашу, как будто вспоминая его, затем его глаза стали круглыми, и он начал на руках отползать от Паши и бормотать:
— Нет, нет — не убивай меня, нет…
Его лицо выражало сильный испуг, губы дрожали, он отполз к стене и прижался в угол, выставив руки перед собой, будто защищаясь от кого-то.
— Нет, нет, пожалуйста, не убивай меня, я ничего не скажу… — продолжал он лепетать под нос.
— Рома, очнись — это же я, — Паша был в недоумении от происходящего, — ты что, не узнаешь меня? Это же я — Паша.
Рома закрыл лицо руками и рыдал.
— Да он уже третий день такой, — раздался голос Тип-топа из кухни, — всё время бред несёт какой-то.
В комнату робко вошла Ленка. Паша посмотрел на неё, ища ответа.
— Он когда пришёл, — начала говорить она, — то молчал всё время и только иногда, как в бреду, нёс какую-то околесицу.
Паша подошёл к Ромке и опустился перед ним на корточки. Тот сидел в углу, обхватив колени и молча смотрел в одну точку.
— Рома, всё хорошо — поехали домой, — Паша обнял его и прижал его голову к своей груди, — всё будет хорошо, окей?
Ромка трясся всем телом, продолжая смотреть в одну точку.
— Ладно, всё, давай вставай — Паша поднял Рому с пола, — Ленка, найди его куртку.
Ленка метнулась в соседнюю комнату и принесла то, что он просил. Паша надел на него куртку, и они пошли к выходу.
— Поехали нахрен отсюда, — обратился он к Ленке, но та, облокотившись на косяк двери и опустив голову, осталась стоять на месте. Паша вопросительно посмотрел на неё.
— Я останусь, Паш, — сказала она тихим голосом, глядя в пол.
Паша подошёл к ней и, взяв за подбородок, поднял голову. Она отвела глаза в сторону.
— Лена, ты же знаешь, чем это всё может закончиться?
— Мне всё равно, — тихо произнесла она, подняв глаза и посмотрев на Пашу. В её глазах читалось отчаяние и безысходность.
— Ну, как знаешь, — Паша развернулся и пошёл к выходу.
— Паша, — вдруг окликнула она его, и он обернулся. Она держала в вытянутой руке смятые купюры.
— Можно я оставлю себе? — произнесла она с робкой надеждой в голосе.
Паша молча развернулся и, взяв Рому под руку, вышел из квартиры.
