Серия «Победитель Бури: Источник Молчания»

Они двинулись к выходу во двор, где у стены притаились их воздухаты — плоские, обтекаемые платформы с едва слышным, утробным гудением антигравитации. Их шаги гулко отдавались в звенящей пустоте. Каждый шорох за спиной резал слух, как нож по нервам. Они уже видели спасительную дверь во двор, когда…

— Куда торопитесь, господа нарушители спокойствия? — раздался ледяной, насмешливый голос из ниши. — Уроки кончились, а беспорядок, кажется, только начинается.

Виктор и Павлин замерли, как вкопанные. Из тени плавно выступил Евгений. Рядом, словно манекен, застыла Анна «Щит», её пустой, невидящий взгляд скользил где-то мимо них. Сзади топорщился Глеб «Знамя», на его лице застыла тупая, агрессивная злоба.

Евгений шагнул ближе, его пальцы бесцеремонно постукивали по руке Анны. Метка на его запястье была мертвенно-серой, но от него самого веяло сконцентрированной, нечеловеческой силой.

— Ходят слухи… что кабинет нашей дорогой Языковой посетили незваные гости. И что кое-что… пропало. Не хотите показать карманы? Ради чистоты эксперимента?

— Отвяжись, Женя. Не до тебя, — прорычал Виктор сквозь стиснутые зубы.

— Ой? А мне — очень даже до, — Евгений притворно удивился. — Нарушение школьного порядка, возможная кража… Мой отец всегда говорил: грязь нужно выметать. А вы… вы — грязь. И я возьмусь за веник.

Он коротко кивнул Анне. Та подняла руку — свет в коридоре начал пульсировать, сгущаясь в ослепляющие, готовые вот-вот рвануть шары. Глеб низко зарычал и двинулся вперёд, сжимая кулаки.

— Двор! Воздухаты! Сейчас! — дёрнул Виктора за рукав Павлин, и они рванули к выходу.

Виктор пинком распахнул тяжёлую дверь. Анна выпустила ослепляющую вспышку — она ударила в косяк, осыпав их градом искр и ошмётками штукатурки.

Они вывалились во двор, спотыкаясь о порог. Их воздухаты стояли у стены, такие же одинокие и беззащитные, как и они сами. Евгений, Анна и Глеб — уже на их пятках. Но Евгений не собирался бежать пешком.

— Щит! Наши воздухаты! — скомандовал он, рывком потащив Анну к своим собственным, куда более новым и мощным аппаратам, припаркованным у противоположного входа.

Виктор и Павлин рванули к своим платформам. Лёгкий, отточенный прыжок — и ноги на знакомой, уютной поверхности. Павлин чиркнул пальцем по руне активации — его «Серебристый Вихрь» с тихим, уверенным гулом оторвался от земли. Виктор последовал за ним на своём «Теневом Резце».

Обе платформы рванули вверх, в закатное, багровое небо Нищура. Через мгновение за ними взмыли ещё две — Евгений на мощном, украшенном шипами «Базальтовом Клыке», с Анной, цепляющейся за его пояс, и Глеб на тяжёлом, неуклюжем, похожем на наковальню «Молоте».

— Куда, тараканы? В свою дыру? Я её запечатаю вашими костями! — пронёсся над свистом ветра крик Евгения.

Первый залп не заставил себя ждать. Евгений выбросил вперёд сгусток раскалённого, клокочущего шлака. Виктор резко перенёс вес влево, его скейт вильнул, и раскалённый шар пролетел в сантиметрах, врезавшись в рекламный экран на соседнем здании.

Анна, держась одной рукой за Евгения, другой выпустила тонкую, смертоносную иглу сконцентрированного света. Павлин, инстинктивно выполняя полуотработанный «Крен Утки», присел почти на корточки — ослепительная игла прошла над самой его головой, опалив антенну на крыше ниже.

Виктор, балансируя на скорости, послал короткий, тонкий разряд назад. Не в людей — в навигационные части «Молота» Глеба. Тот вскрикнул от неожиданности, его тяжёлый аппарат клюнул носом, едва не сбросив седока. Анна мгновенно выставила полупрозрачный световой щит, отразив последующие атаки.

Павлин летел, как одержимый, лицо искажено яростью и предельной концентрацией. Он чувствовал воду в воздухе, использовал её микроскопические капли для стабилизации и немыслимых манёвров, скользя между трубами, ныряя под низкие арки.

— Держись, Вик! Я их сейчас! — закричал он, но его голос унёс встречный ветер.

Они мчались над трущобами Старых Мельниц. Впереди, как чёрный призрак, высилась Старая Водонапорная Башня. Евгений настигал, его «Базальтовый Клык» ревел моторами. Павлин увидел узкий, почти невозможный лаз между Башней и корпусом заброшенного комбината — последний шанс оторваться.

— Вик! За мной! Спираль Рассвета! — крикнул он решительно, вбирая в лёгкие полную грудь ветра и концентрируя магию воды в ладонях и подошвах, управляющих платформой. Для идеального входа в этот крутейший вираж с креном требовалась безупречная координация магии и тела.

Павлин резко перенёс вес на левый край скейта, одновременно направляя мощный поток воды-стабилизатора под острым, запредельным углом. «Серебристый Вихрь» взвыл, войдя в вираж. Перегрузка вдавила Павлина в платформу.

Но угол был запредельным. Руны стабилизации на левом краю платформы вспыхнули тревожным, алым светом. Деревянная основа с противным хрустом прогнулась под невыносимой нагрузкой.

Треск раздался оглушительно, перекрыв на мгновение даже гул антигравитации. Левый стабилизатор-поплавок — изящный магический кристалл в обтекателе — отломился и, сверкая в лучах заката, упал вниз, в трущобы. Магический поток под левым краем платформы безнадёжно сбился.

«Серебристый Вихрь» бешено закрутило, вырываясь из-под контроля. Павлин отчаянно пытался выровнять его весом тела и остатками магии воды, но платформа стала совершенно неуправляемой, заваливаясь на левый бок. Предупреждающие руны погасли — система стабилизации окончательно отказала.

— Пав! Прыгай! — закричал Виктор, но высота была смертельной.

Стиснув зубы, Павлин рванул платформу вверх остатками магии и чистым усилием воли, пытаясь погасить смертельное вращение. Ему удалось чудом выровнять падение, но не остановить его. «Вихрь» с оглушительным грохотом и скрежетом рвущегося металла врезался левым краем и носом в ржавую крышу заброшенного склада. Павлин кувыркнулся, с глухим стуком ударился плечом и бедром о жёсткую поверхность и, покатившись по гравию, замер.

Виктор мгновенно спикировал вниз, его «Теневой Резец» завис в сантиметрах от крыши. Он спрыгнул и бросился к другу.

— Павлин! Ты жив?!

Он помог другу сесть. Тот был в ссадинах, рукав куртки порван, на плече проступал сине-багровый кровоподтёк. Но главное — глаза. В них читался шок, физическая боль, и… пустота. Павлин смотрел не на Виктора, а на свою платформу. Она лежала в метре, безнадёжно разбитая: левый край превратился в щепу, руны потухли, носовая часть была смята. Рядом безнадёжно лежал отломившийся стабилизатор.

— Он… сломан, — тихо, сдавленно прошептал Павлин, глядя на обломки. — «Вихрь»… Как я…? — Его голос сорвался. Это был не просто аппарат. Это были его крылья, его шанс на Великую Гонку, его свобода. И теперь они лежали в груде бесполезного хлама.

Высоко в небе, словно хищные птицы, зависли Евгений на «Базальтовом Клыке» и Глеб на «Молоте». Евгений смотрел вниз. Его лицо выражало чистейшее, леденящее душу презрение. Он не стал спускаться. Не стал добивать. Он просто поднял руку и показал большой палец вниз — унизительный жест абсолютного триумфа. Потом махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливых мух — отбросы. Анна смотрела вниз своим стеклянным, ничего не выражающим взглядом. Глеб тупо, громко засмеялся.

— Учись падать, неудачник! Может, на четвереньках доползёшь! — его крик, полный насмешки, долетел сверху.

Антигравитационные двигатели взревели, и они развернулись, улетая в сгущающиеся сумерки.

Виктор помог Павлину встать. Тот шатался, хватаясь за больное плечо. Его взгляд не отрывался от обломков «Вихря».

— Я… я его угробил, Вик. Совсем. Как… как теперь летать? Как гоняться? — он сжал кулаки, но в этом не было силы, только бессильная ярость и стыд. Уверенность гонщика разбилась вдребезги вместе с его скейтом.

— На ногах. Это главное, — резко сказал Виктор, оглядывая мрачную промзону и прислушиваясь к завывающей где-то вдали сирене. — А ремонт… как-нибудь. Запчасти… Денег нет. — Его голос звучал жёстко, констатируя безрадостный факт. Он знал, что запчасти на старые «Вихри» были редкостью, а их кошелёк пуст, ведь девиты с арены они уже давно потратили. — Полетели домой на моём. Тебя нужно подлечить.

Он не стал ждать ответа, схватил Павлина под локоть и потащил к своему «Теневому Резцу».

Виктор вскочил на свою платформу, удерживая равновесие. Павлин, превозмогая боль и апатию, неуклюже взобрался следом, встав позади. Платформа заметно просела под двойным весом, руны антигравитации загудели с явным напряжением.

— Держись крепче! — крикнул Виктор, чиркая по руне активации.

«Теневой Резец» с неохотным, натужным гулом оторвался от крыши, заметно медленнее и ниже, чем обычно. Виктор не рисковал ни высотой, ни скоростью — аппарат и так был перегружен до предела.

Павлин стоял, расставив ноги для баланса, одной рукой вцепившись в плечо Виктора. В другой он всё ещё сжимал отломившийся стабилизатор своего «Вихря». Холодный кусок пластика и кристалла впивался в ладонь — горький, физический символ его крушения. Его взгляд был устремлён в туманную, багровую даль, где скрылся Евгений, а в ушах всё ещё звенели слова Глеба: «Учись падать, неудачник!». Путь до дома Виктора под мрачным, нависающим небом Нищура казался бесконечно долгим на этом перегруженном, едва ползущем скейте. Их крылья были подрезаны. И враг знал об этом.

***

Резкий, скрежечущий звук приземления «Теневого Резца» во дворе разорвал вечернюю тишину. Следом за ним распахнулась входная дверь, и на пороге возникла Анна Алексеевна, за её спиной виднелась высокая, напряжённая фигура Димитрия, вставшего из-за обеденного стола.

— Виктор? Что это за шум? Уже поздно! И... — её учительский, отточенный годами тон дрогнул и оборвался, когда взгляд упал на Павлина, которого Виктор едва удерживал на ногах. — Кетто правая! Что случилось? Драка?

— Нет, мам... Не драка, — выдохнул Виктор, втаскивая друга в прихожую. — Упали с воздухата. Евгений... гонялся.

— Я в порядке... — слабо, сквозь стиснутые зубы пробормотал Павлин, пытаясь выпрямиться и тут же схватившись за бок. — Просто... приземлился неудачно.

Димитрий молча подошёл ближе. Его внимательный, усталый взгляд скользнул по грязной, порванной на локте рубашке сына, по бледному, почти серому лицу Павлина, по ссадинам на их лицах и руках. Он увидел не банальные следы мальчишеской потасовки, а глубокий, животный страх и настоящую боль в глазах Павлина — это было не «просто упал». Виктор избегал его взгляда, внутренне сжимаясь в ожидании привычного «я же говорил». Но Димитрий молчал. Его лицо не выражало гнева, лишь глубокую, суровую озабоченность и… трезвое понимание реальной, недетской опасности.

— Где болит? — тихо, обращаясь к Павлину, спросил он. — Рёбра? Нога?

— Бок… — кивнул Павлин, — и голова… звенит. Колено… зацепил при падении.

Димитрий молча кивнул. Без лишних слов, вопросов и упрёков он взял Павлина под руку крепче, чем Виктор, и повёл, почти понёс, в тесную ванную комнату. Анна Алексеевна стояла как вкопанная, её учительская строгость вела яростный бой с просыпающимся материнским ужасом.

— «Гонялся»? На воздухатах? — обратилась она к Виктору, пока из-за двери ванной доносилось шлёпанье воды. — Виктор, вы что, с ума сошли? Это же опасно вне трасс! И до чего довёл Павлина Евгений? Я завтра же поговорю с Гарадаевым и…

— Мам, не сейчас! — резко, срываясь, перебил её Виктор. — Посмотри на него! Он чуть не разбился! Евгений чуть не убил его! И это не просто «гонялся»! Это была охота! Он пытался нас сбить!

Анна Алексеевна замолкла, поражённая непривычной яростью и отчаянием в голосе сына. Она впервые видела его таким — не дерзким, отгороженным подростком, а напуганным и по-взрослому злым молодым человеком, столкнувшимся с настоящей, не игровой жестокостью.

Из-за двери доносились приглушённые голоса Димитрия и Павлина. Димитрий помогал тому снять испачканную куртку, аккуратно промывал ссадины на его руках и лице тёплой водой из кувшина. Он действовал методично, спокойно, без суеты, словно делал это не в первый раз.

— Дыши глубже, — доносился его ровный голос. — Головокружение есть? Тошнит?… Хорошо. Рёбра целы, наверное, просто ушиб сильный. Колено… опухло. Лёд надо.

Через несколько минут Димитрий вышел, поддерживая Павлина. Тот выглядел чуть живее, ссадины на его лице были чистыми. Сам Димитрий нёс влажную тряпку и чистый лоскут ткани.

— Анна, дай, пожалуйста, что-нибудь из морозилки завернуть. И чистую воду, — попросил он. Анна, всё ещё в лёгком шоке, но машинально переключившись на практическую задачу, кивнула и пошла на кухню. Димитрий повернулся к Виктору, указывая взглядом на его порванный рукав и кровоточащую ссадину на локте. — Ты цел? Покажи руку.

— Пустяки… — нерешительно протянул руку Виктор. — Поцарапался, когда Павлина поднимал.

Димитрий взял руку сына, внимательно осмотрел царапину. Его прикосновение было неожиданно бережным. Он промокнул рану той же чистой, тёплой водой.

— Скейт Павлина… где? — тихо спросил он, глядя на царапину, а не в глаза Виктору. — Совсем разбит?

— Стабилизатор оторвало, — мрачно ответил Виктор. — Упал на крышу склада. Сам корпус, кажется, цел… но без стабилизатора… Механик говорил, что у него есть запасные… Надо везти к нему на гидроэлеватор.

Анна вернулась с замороженным пакетом гороха, завёрнутым в кухонное полотенце, и стаканом воды. Она молча подала лёд Димитрию, который аккуратно приложил его к распухшему колену Павлина. Воду поставила на пол рядом.

— Механик… на старом элеваторе? — кивнул Димитрий, обращаясь к Виктору. — Седая борода, кривая трубка? Помню его. Честный мужик. Руки золотые. Идёт навстречу парням. — Он сделал паузу, его взгляд задержался на грязи на одежде сына и его друга, на их усталых, но всё ещё напряжённых, по-звериному озирающихся лицах.

— Виктор, Павлин… — Анна Алексеевна заговорила вновь, всё ещё строго, но уже без прежней агрессии. — Вы оба в школу завтра? В таком виде? И с такими историями? Гарадаеву нужно будет объяснение…

— Я… я смогу, Анна Алексеевна, — слабым голосом отозвался Павлин. — Спасибо за помощь. — Он попытался привстать, но Димитрий положил ему на плечо тяжёлую, твёрдую руку, удерживая на месте.

— Сиди, — твёрдо сказал он. — Лёд держи. Минут десять. Потом Виктор проводит тебя домой. Тихо. Без летания. — Он перевёл взгляд на сына. — И ты, сынок, приведи себя в порядок. Рубашку смени.

Виктор кивнул, не в силах найти слов. Он видел не осуждение и не злость, а странную, молчаливую заботу и трезвое принятие ситуации в действиях отца. Димитрий встал и направился к выходу из кухни, но замер в дверном проёме.

— Лепёшки остались, — проговорил он, не оборачиваясь. — В коробке на столе. Подкрепитесь перед дорогой. — И ушёл вглубь дома, оставив после себя тяжёлую, но уже не враждебную тишину.

Виктор и Павлин переглянулись. Анна Алексеевна вздохнула и тоже отошла, бормоча что-то про «необходимость доклада» и «нарушение устава», но уже без прежней уверенности и силы. Виктор открыл картонную коробку на столе — там лежало несколько плотных, ещё хранящих остаточное тепло лепёшек, которые так хорошо умел печь его отец. Он молча взял одну, отломил половину и протянул Павлину. Они ели в тишине, чувствуя странное, почти нереальное спокойствие после пережитой бури, подаренное простыми, «земными» вещами: чистой водой, льдом на ушиб и отцовскими лепёшками.

***

Заброшенный гидроэлеватор вздымался в сумраке подобно ржавому исполину, его громада отбрасывала длинные, уродливые тени. У подножия, впритык к бетонным опорам, ютилась низкая пристройка, из единственного окна которой лился тусклый, жёлтый свет, пробивающийся сквозь слои масляной копоти и грязи. Из-за двери доносился ритмичный стук металла о металл и невнятное, бормочущее под нос ворчание.

Виктор и Павлин подошли к этой двери. Павлин нёс под мышкой сломанный левый стабилизатор от своего «Серебристого Вихря» — сам скейт, слишком разбитый для переноски, остался на станции. Плечи Павлина были безвольно опущены, взгляд потухший. Виктор сохранял нейтральное выражение лица, но его глаза напряжённо сканировали окружающую темноту.

— Грубер? Вы здесь? — тихо, почти шёпотом, позвал Павлин, толкая скрипучую, неподатливую дверь на проржавевших петлях.

Их встретил густой, спёртый воздух, пропитанный едкими ароматами машинного масла, окислившегося металла и старой пыли. Мастерская представляла собой царство идеального хаоса: повсюду громоздились детали, инструменты, полуразобранные двигатели и непонятные агрегаты. На стенах висели пожелтевшие плакаты с гонками десятилетней давности и сложными схемами устройства воздухатов. За верстаком, освещённый яркой лампой, кряхтел и что-то яростно ковырял отвёрткой коренастый старик в потёртом, промасленном комбинезоне. Это был Грубер. Он обернулся на скрип двери, прищурившись на посетителей. Его лицо, покрытое глубокими морщинами и тёмными пятнами от сварки, не выражало ни малейшего восторга.

— Кто там? — хрипло пробурчал он. — А, это ты, Водяной. — Его взгляд скользнул по стабилизатору в руках Павлина. — Что, птичка крылышко обломала? Опять влип во что-то, чего не стоило?

— Да… — Павлин протянул стабилизатор, его голос дрожал от сдержанных эмоций. — Евгений… погоня была. Подбил меня... Стаб отломился. «Вихрь»… вроде цел, но без него не полетит. Можно… можно починить? Или заменить?

Грубер молча взял стабилизатор, повертел его в руках, оценивающе цокнул языком. Не говоря ни слова, он подошёл к заваленному стеллажу, уставленному коробками с надписями на неизвестном языке или просто помеченными загадочными цифрами. Начал копаться, бормоча себе под нос ругательства и технические термины.

— «Вихрь»… «Вихрь»… — ворчал он. — Старая добрая седьмая серия. — Наконец он извлёк из глубины пыльную картонную коробку, вытряхнул из неё на верстак похожий, но чуть более новый на вид стабилизатор. Пристально сравнял его с обломком. — Хм. Да, подходит. Последний, чёрт возьми. Таких уже не делают. Пластик с углеродным напылением, а не эту новомодную хрупкую керамику, что трескается от чиха. Качественная вещь была.

Он положил новый стабилизатор на верстак рядом со старым. Павлин замер, сжавшись в ожидании заоблачного ценника. Виктор молча наблюдал.

Грубер поднял взгляд и уставился прямо на Павлина. Его маленькие, глубоко посаженные глазки стали острыми, как шило.

— Знаешь, парень, я помню твою первую гонку. Когда ты этого выскочку Динами на финишной прямой чуть не сделал. Он жульничал — я знаю, видел по следам на двигателе, хоть Легион и замял. А ты — летел честно. И почти взял.

Павлин молчал, лишь чуть выпрямил спину. Грубер взял со верстака новый стабилизатор и протянул его Павлину.

— Держи. Бери себе.

Павлин широко раскрыл глаза, не веря.

— Бесплатно? Но… это же последний! И старый, он должен стоить…

— Не за красивые глаза, балбес! — резко перебил Грубер, и его голос стал громким, почти гневным. — Не за бесплатно! Это — долг! — он ткнул толстым, испачканным маслом пальцем в грудь Павлину. — Ты мне обязан его отработать! Как? — Его лицо расплылось в едкой, почти злобной ухмылке. — Выиграй! Выиграй у этого мажора Динами на Великой Гонке в следующем году! Пусть вся их спесивая семейка, с их новыми блестящими консервными банками и купленными победами, узнает, что в Нищуре ещё водятся парни, которые летают не только на папиных деньгах, а на таланте и упорстве! Пусть знают, что старый Грубер не зря последний стабилизатор для честного гонщика приберёг!

Он с силой вдавил тяжёлый стабилизатор Павлину в руки.

— Ты выиграешь у Евгения — и долг считай списан. Сгорел тот стаб в азарте честной победы. А проиграешь… — он хмыкнул, — … тогда будешь мне новый воздухат, не хуже чем у Динами, собирать по винтику. Или отрабатывать здесь, у верстака, до седых волос. Честно?

Павлин сжал стабилизатор так, что его пальцы побелели. В его глазах сначала мелькнуло недоверие, но тут же вспыхнула ожесточённая, непоколебимая решимость. Унижение от падения и слов Евгения сталкивалось с этим неожиданным вызовом и верой.

— Честно, — твёрдо сказал он, глядя Груберу прямо в глаза. — Я выиграю у него. На Великой Гонке. За этот стаб… и за всё остальное.

Грубер кивнул, и на его суровом лице мелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

— Вот это я понимаю. Ну, вали отсюда. И береги железку, а то до Гонки не доживёт. И тренируйся, парень. Не на арене с мутантами, а в небе! Там твоё место!

С этими словами он резко развернулся к верстаку, снова схватил отвёртку и принялся яростно что-то лудить, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Его сгорбленная спина была немым, но категоричным приказом убираться.

— Ну что, долговая расписка у тебя в руках, — тихо сказал Виктор, когда они вышли на прохладный, пропитанный запахом ржавчины вечерний воздух. — Дорогой стабилизатор.

— Не просто стабилизатор, Вик, — Павлин сжал его ещё крепче, его взгляд был прикован к ржавым громадам гидроэлеватора, а потом устремился в темнеющее, бесконечное небо Нищура. — Это… вызов. И шанс. Последний шанс старого механика и мой. Я не подведу. Ни его, ни себя. Динами… он узнает, что значит летать по-настоящему.

Они ушли, оставляя за собой светлое пятно окна мастерской и бормотание старика, который уже что-то яростно колотил на своём верстаке. Стабилизатор в руке Павлина казался теперь не просто куском пластика и металла, а тяжёлым, но необходимым грузом чести и обещания, данным самому себе.

***

Измождённый, с тёмными кругами под глазами, но с ожившим Вихрем, Павлин летел по ржавым переходам промзоны. Он искал одного человека. Удача оказалась к нему благосклонна — на одной из самых высоких и продуваемых всеми ветрами крыш, рядом с гигантской вентиляционной шахтой, он увидел знакомую фигуру. Спортин, балансируя на краю парапета, с невозмутимым видом ковырял отвёрткой в открытом корпусе своего потрёпанного, но быстрого воздухата.

Павлин, переводя дух, подошёл ближе. Скрип гравия под ботинками заставил Спортина поднять голову. Его взгляд, привычно насмешливый, скользнул по помятой одежде Павлина, его осунувшемуся лицу и задержался на сломанной детали в его руке.

— Выставка последствий? — иронично бросил Парат Андреевич, возвращаясь к починке. — Или пришёл попросить автограф?

Павлин молча поднял голову, чтобы его было лучше видно. Его голос, когда он заговорил, был хриплым, но твёрдым.

— Мне нужно научиться. Не просто летать, а воевать в небе. Чтобы победить Евгения на Великой Гонке.

Спортин перестал ковырять отвёрткой. Он медленно обернулся, его глаза сузились, оценивая парня с ног до головы с новой, профессиональной пристальностью.

— Интересное предложение. Но почему сейчас? Почему не пришёл раньше, когда ещё не напоминал подбитого голубя?

Павлин опустил голову, раздумывая, что ответить на этот провокационный вопрос. Гордость боролась с отчаянием, и отчаяние победило.

— Я думал… я думал, что могу всё сам. Что я сильнее. Но... Я недооценил его. Недооценил… грязь, на которую он готов пойти.

Признание повисло в воздухе между ними. Спортин внимательно смотрел на него, и на смену насмешке в его глазах пришло что-то похожее на уважение. Честность перед самим собой стоила дорого.

— Ладно, — резко сказал Спортин, отбрасывая отвёртку. — Говорят «да» — получай. Но учти: будет больно. Опаздывать, ныть и сдаваться — нельзя. Понял? Не явишься однажды — можешь не приходить никогда.

Павлин кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— Рассвет. Старая взлётка у Гидроэлеватора. Со скейтом. И чтобы дух твой был там раньше твоего тела. Проспишь — твои проблемы. — Спортин повернулся спиной, заканчивая разговор. — Добро пожаловать в настоящий полёт, птенец. Готовься, будет жарко!

На следующий день Павлин, едва волоча ноги после бессонной ночи, влетел на старую, потрескавшуюся взлётную полосу у подножия гидроэлеватора. Спортин уже был там. Он неподвижно стоял на своём скейте, балансируя на самом краю ржавой пропасти, словно коршун, готовый к броску.

— Опоздал на полвдоха, — беззлобно констатировал он, не поворачиваясь. — Но для первого раза сойдёт. Бросай свой «Вихрь» и подходи сюда.

Тренировка началась без предисловий. Спортин указал на узкий металлический поясок над самой бездной.

— Встань. На одну ногу. И удерживай равновесие. Не борись с ветром, болван, чувствуй его! Он твой союзник, а не враг! Дыши глубже! Животом!

Павлин стоял, пошатываясь, чувствуя, как дрожь в мышцах передаётся скейту. Ветер рвал его за одежду, пытаясь столкнуть вниз. И он падал. Не раз и не два. Жёстко приземляясь в груду мусора и старых труб внизу.

— Вкус земли — это вкус потери контроля! — кричал сверху Спортин, не предлагая помощи. — Вставай быстрее, если не хочешь, чтобы он стал твоим постоянным меню!

Следующее задание казалось невыполнимым: пролететь по узкой, извилистой трещине в плитах, не задев землю. Первая попытка закончилась мгновенно — скейт занесло, и Павлин снова кувыркнулся в пыль. Спортин, не говоря ни слова, сам проделал это на своей платформе — легко, стремительно, будто это была не трещина, а широкий проспект. И тогда у Павлина получилось. Всего несколько метров, но получилось!

Он стоял, опираясь на колени, весь в грязи и ссадинах, дыхание вырывалось из груди раскалёнными клубами. Парат Андреевич окинул его критическим взглядом.

— Неплохо… для мешка с костями, — прозвучало неожиданное, скупое одобрение. Тренер посмотрел на поднимающееся солнце. — Ладно, на сегодня хватит. Придёшь завтра?

Павлин, всё ещё не в силах говорить, лишь твёрдо кивнул, вытирая пот со лба грязным рукавом.

— Хорошо, — Спортин уже взлетал на своём скейте, готовясь уноситься прочь. Он на мгновение задержался в воздухе, чтобы бросить напоследок свою коронную шутку-урок: — Помни, боль — это всего лишь напоминание, что ты ещё жив и чему-то учишься! Используй её!

И он исчез в утреннем мареве, оставив Павлина одного. Тот медленно разжал ладони — они дрожали от напряжения и усталости. Но теперь в этой дрожи было новое, горькое и настоящее понимание. Понимание того, что такое настоящий контроль. И какой ценой он даётся.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Вернулись. Целыми? Или лишь тени от вас остались?

— Мы выполнили задание, — твёрдо ответил Виктор. — Вот он.

Он шагнул к столу и положил свёрток на свободный угол, слегка отодвинув пару мелких, притёршихся шестерёнок.

Только тогда Коллекционер медленно, с неохотой, отложил инструменты. Его длинные, костлявые пальцы с неестественной ловкостью развернули грубую ткань. Из складок материи явился Мозговой Стебель. Он мерцал изнутри тусклым, почти болезненным светом, а его поверхность, испещрённая мелкими кристаллическими наростами, напоминала карту застывших нейронных импульсов.

Коллекционер затаил дыхание. В его бесстрастных глазах вспыхнул жадный, холодный огонь.

— Ах... Да... — прошептал он, беря стебель почти с нежностью. Он повертел его в лучах тусклой лампы, и скудный свет отразился в кристаллических гранях крошечными искорками. — Прекрасный экземпляр... Чистый, мощный... Следы первозданного хаоса, не разбавленного жалкими попытками контроля. Именно то, что требуется для... дальнейших изысканий.

Он почти бережно положил стебель на небольшую бархатную подставку, мгновенно появившуюся из тени под столом.

— Благодарю, юные искатели. Вы оправдали надежды.

— Информация, — нетерпеливо, всё ещё слегка подрагивая от адреналина, потребовал Павлин. — Об Источнике Молчания. Вы обещали.

Коллекционер медленно кивнул, его пронзительный взгляд скользнул по их лицам, оценивающе взвешивая.

— Обещал. И слово своё держу. Но знание, как и любой редкий артефакт, требует правильного... ключа.

Он опустил руку под стол. Послышался скрежет металла по дереву, лязг старого, туго поворачивающегося замка. Когда его рука появилась вновь, в ней лежал предмет.

Он протянул им диск. Среднего размера, не больше ладони. Он был покрыт таким толстым слоем ржавчины и окаменевшего, почти чёрного ила, что первоначальный металл угадывался лишь по форме. Казалось, он пролежал на дне вековой трясины. Лишь на одной стороне, сквозь наслоения грязи и коррозии, едва проступали смутные контуры выгравированной девятиконечной звезды Агоры — символ, искажённый временем и разрушением до неузнаваемости.

— Этот... «Ржавый диск» — и есть ваш ключ, — изрёк Коллекционер. — Ключ, который разблокирует проход к Источнику Молчания. Не ищите его на картах или в Кольцах Всезнания. Его тайна куда глубже.

Виктор взял диск. Он был холодным и невероятно тяжёлым для своего размера, словно вылит из свинца. Ржавчина осыпалась с него мелкими едкими хлопьями.

— Что с ним делать? Где искать этот проход?

Коллекционер сложил руки на столе, его голос стал низким, назидательным, словно у чтеца древних пророчеств.

— Ищите Ржавую Реку. Она течёт не по земле, а под ней, в самых глубинных артериях Нищура. Там, где стены тоннелей становятся глухими и мёртвыми, будто выжженными изнутри, где воздух густ от дыхания веков и разложения металла... Там вы найдёте её сердцевину. Поток, где ржавчина гуще крови и горче самых солёных слёз.

— Звучит... невероятно приветливо, — мрачно буркнул Павлин.

Коллекционер проигнорировал его комментарий.

— Ваш ключ должен погрузиться в самую сердцевину этого потока. Туда, где вода не течёт, а застаивается в вечном тлене. Когда металл этого диска встретит свою окончательную гибель в водах, что его же и породили... — он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание, — ...тогда стена, что помнит Осмира, содрогнётся и откроет путь к Источнику.

— «Стена, что помнит имя Осмира»? — переспросил Виктор, сжимая холодную, шершавую поверхность диска. — Что это значит?

Старик лишь пожал узкими плечами, но в его глазах мелькнула искра тайного знания.

— Это уже ваша загадка для разгадки, юные искатели. Моя часть — дать ключ и указать дверь. Как её открыть — ваше дело. Но запомните моё предупреждение хорошо, — его голос стал ледяным, пронизывающим до костей. — Ржавая Река — не просто вода. Она разъедает. Не только металл, который превращает в прах за мгновения... Она разъедает память. Разъедает волю. Разъедает самую душу, оставляя лишь пустоту и ржавчину на месте былых чувств. Будьте быстры. Не медлите у воды. И не теряйте этот ключ... — он указал длинным пальцем на диск в руке Виктора, — ...второго не будет. Без него стена останется немой и глухой навеки. Теперь идите. Мой интерес к вам исчерпан... пока вы не принесёте что-то новое.

С этими словами Коллекционер отвернулся, вновь погрузившись в разбор механизма на столе. Его внимание переключилось полностью и безвозвратно. Разговор был окончен. Воздух в лавке сгустился, и сама тень, казалось, начала мягко, но настойчиво выталкивать их прочь.

Виктор обменялся тяжёлым, многословным взглядом с Павлином, ещё крепче сжав в ладони холодный, ржавый диск. Вес нового обещания и всей сопутствующей ему опасности ощущался почти физически.

— Пошли.

Они развернулись и вышли из лавки, оставив Коллекционера наедине с его мрачными сокровищами и новоприобретённым Мозговым Стеблем, мерцавшим в тусклом свете подобно больной звезде. Тяжёлая дверь с скрипом захлопнулась за ними, отсекая убогий свет лавки от привычного сумрака Старых Мельниц. В руке Виктора лежал их билет к Источнику Молчания — на ощупь больше похожий на осколок могильной плиты.

***

Насосная станция погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую лишь мерным, навязчивым тиканьем старого вентилятора, пытавшегося безуспешно прогнать спёртый, тяжёлый воздух. Ржавый диск, похожий на окаменевшую язву, лежал на столе посреди разобранных механизмов, немое обвинение и приговор одновременно. Серебряные нити, что Марк когда-то натянул на окнах для защиты, сейчас казались жалкой, хрупкой паутинкой, неспособной уберечь от того, что ждало внизу.

Павлин нервно метался по ограниченному пространству комнаты, его тень прыгала по ржавым стенам.

— Нырять в эту... жижу? Своим телом? — он резко остановился, встав перед Виктором. — Вик, ты вообще слышал этого типа? «Река не вода, а память о ржавчине и боли». Она не течёт, она застаивается в вечном тлене! Она разъест нас заживо, мы даже не успеем понять, что случилось! Мой пузырь... — он схватил свой водяной пояс, сжимая его до хруста в костяшках пальцев. — Я не уверен, что смогу его удержать. Достаточно долго и достаточно крепко против такой... гадости. А если там течение? А если на дне нас ждёт ещё один «Рык»? Или хуже — тени, которые там просто ждут, пока мы ослабеем и откроемся?

Виктор сидел, не двигаясь, уставившись на диск. Его взгляд был пустым и в то же время невероятно сосредоточенным.

— Знаю, — его голос прозвучал низко и натянуто, словно струна. — Помню реку. Помню тот запах... металла и гнили. Помню стену. Глухую, гладкую, будто отполированную миллионами рук. «Стена, что помнит Осмира»... Логично. Больше таких стен нет. А Осмир... Осмир дал нам задание. Коллекционер — единственная ниточка. Без этой воды — никакого Мидира. И тени... — он наконец поднял взгляд, и в его глазах горела холодная, отчаянная решимость. — Они сильнее. Они в школе были. Источник как-то с ними связан. Может, вода — ключ и против них? Рискнуть придётся. Другого выхода нет.

— Рискнуть — это одно! — Павлин с силой швырнул свой пояс на стол. — Идти на верную, осознанную гибель — совсем другое! Нам нужна... нужна информация, Вик! Хотя бы о самой реке! Что это за субстанция? Есть ли у неё слабые места? Как её токсичность влияет на разные материалы? Толщина слоя? Скорость течения у стены? — он заломил руки, снова зашагав. — Мы не можем нырять вслепую! Но где взять эти данные? Кольцо молчит. Библиотека — поверхностно. Учителя... Громов вряд ли полезет в подпольные тоннели. Гарадаев? Слишком много вопросов...

Тягостная пауза повисла в воздухе, густая, как мазут. Виктор медленно повернул голову. Его взгляд стал острым, аналитическим, он смотрел не на Павлина, а сквозь него, будто разглядывая неприятную, но неизбежную истину, проступившую сквозь пелену отчаяния.

— Есть один источник... — тихо, почти шёпотом, произнёс он. — Источник, который фиксирует всё. Даже то, чего не должно быть в официальных протоколах.

Павлин мгновенно понял. Его лицо исказила гримаса чистого, неподдельного отвращения и неверия.

— Нет. Нет, Вик! Ты это серьёзно? К ней? Ирина «Протокол»? Она же... она же с ними! С Лоялистами! Она записывает каждый наш чих для Евгения! Она доложит в ту же секунду, мы даже рта раскрыть не успеем!

— Именно поэтому она может знать, — голос Виктора затвердел. Он поднялся с места. — Она записывает всё. Каждый инцидент, каждый слух, каждый обрывок данных, который считает значимым для своей «полной картины». Помнишь инцидент в актовом зале? Она записывала движения теней. Она фиксирует аномалии. — он взял со стола диск, сжал его в кулаке. — Ржавая Река — аномалия. И она существует давно. Если где-то и есть хоть какие-то данные, пусть даже обрывочные, неофициальные... они могут быть у неё. В её блокнотах. В её личном архиве на кольце.

— Ну да, — Павлин с силой провёл рукой по лицу. — Мы пойдём к нашей персональной стукачке и попросим у неё данные о запретной зоне? Да она первым делом побежит к Евгению или к Легиону! Или и то, и другое! Нас схватят ещё до того, как мы до реки доберёмся!

— Мы не попросим, — Виктор подошёл к Павлину вплотную, его глаза горели за стеклами очков. — Мы... предложим сделку. Информацию в обмен на информацию. У нас есть кое-что, что может её заинтересовать. Что-то... не укладывающееся в её безупречные протоколы.

— Например? — настороженно пробурчал Павлин.

— Инцидент на Дне Фидерума, — понизил голос Виктор. — Сбой «Серебряной Паутины». Те голограммы, принявшие форму теней. Их шёпот. «...Имя... Где... Хиит... Там… Ложь...». Ирина была там. Она обязана была это записать. Но... появился ли этот эпизод в официальном отчёте Легиона? Думаю, нет. Его постарались замять. Значит, у Ирины есть её версия записи. Настоящая. Но она сидит на ней, потому что публикация — прямой вызов Агоре. Мы предлагаем ей... контекст. Наши наблюдения. Наши подозрения насчёт Анны и компаса. Настоящую причину сбоя, которую мы видели. Возможно, даже... — он сделал многозначительную паузу, — ...намек на источник, на браслет. Это глобально. Это важнее, чем наши шалости в тоннелях. Для её «полной картины» это бесценно.

Павлин задумался, борясь с внутренним сопротивлением. Наконец, он тяжело вздохнул, плечи его поникли.

— Чёрт. Это... очень рискованно. Мы выдадим ей наши карты. Если она предаст...

— Если она предаст, мы всё равно в дерьме, — холодно констатировал Виктор. — Но если она заинтересуется... если её жажда данных перевесит слепую лояльность Евгению в данный конкретный момент... у нас есть шанс. Нам нужны её архивы о Ржавой Реке. Химический состав, исторические справки о происшествиях рядом с ней, любые записи о попытках её исследования или странных явлениях. Всё, что она наскребла за эти годы. Взамен — наш отчёт о сбое Щита и его возможной связи с Анной и... высшими силами. — он кивнул на компас, лежавший рядом. — Это её конёк — связывать разрозненные факты.

— Ладно, — Павлин сдался, потирая виски. — Ладно, попробуем. Но только на нейтральной территории. И с чёткими условиями. Данные — перед погружением. И никаких записей о нашей сделке в её основной блокнот! Только устный обмен или шифровка на одноразовый носитель.

— Согласен, — кивнул Виктор. — Идём завтра после уроков. Попробуем перехватить её одну. В библиотеке или в пустом классе. — он снова посмотрел на диск, и его лицо стало жёстким, как сталь. — Готовься к худшему. Но другого выхода, Пав, я не вижу. Ржавая Река ждёт. И Источник Молчания — наш единственный билет из этого ада.

Они замолчали. Тяжесть принятого решения висела в воздухе, густая и осязаемая, как запах ржавчины. Обращение к Ирине было отчаянной ставкой, игрой с огнём, который мог спасти их или сжечь дотла. Но образ Ржавой Реки, зловещей стены и тяжёлого диска в руке Виктора не оставлял места для безопасных вариантов. Они должны были нырнуть. И чтобы выжить, им были нужны данные самой педантичной и непредсказуемой стукачки в школе.

***

Дни слипались в монотонную, пыльную плёнку из уроков, рутинных заклинаний и тягостного ожидания. Но под этой внешней оболочкой нормальности в Викторе и Павлине копилась тревожная, назойливая уверенность — что-то шло не так. Они договорились встретиться с Ириной после уроков у библиотеки, в тихом, уединённом уголке, где никто не должен был помешать опасному обмену: их наблюдения за Анной на Дне Фидерума в обмен на данные о Ржавой Реке из её тайных архивов.

Виктор пришёл первым, прислонившись к холодной стене. Минута. Пять. Десять. Время растягивалось, наполняясь тишиной и нарастающим беспокойством. Павлин подбежал запыхавшийся, с растрёпанными от спешки волосами.

— Где Протокол? — прошипел он, бегло окидывая взглядом пустые, глухие коридоры. — Она всегда точна как швейцарские часы. Особенно в таких… деловых вопросах.

— Не знаю, — ответил Виктор, хмурясь. Он сунул руку в карман, где компас, обычно неумолимо тянувшийся к Анне, сейчас беспорядочно дёргался и вибрировал. — Может, задержал Громов? Или Гарадаев вызвал?

Они прождали ещё добрых полчаса, но Ирина так и не появилась. Её не было ни на следующий день, ни через день. Её место на уроках магии электричества пустовало, настолько заметно, что казалось чёрной дырой в классе. На Мировом Языке Марина Никитична холодным, безразличным тоном констатировала: «Ученица Ирина отсутствует по неизвестным причинам. Приступаем к уроку». Никаких эмоций, никаких вопросов. Словно пустое место просто стёрли с классной доски, и это никого не касалось.

Тревога переросла в леденящую уверенность: случилось что-то плохое. Виктор вспомнил свой разговор с Марком, его сдержанное предупреждение о Зое: «Последний раз её видели выходящей из кабинета Языковой». Теперь Ирина, лучшая ученица по Мировому Языку, та, кто знала и фиксировала всё, тоже бесследно испарилась.

— Кабинет Языковой, — мрачно сказал Виктор Павлину тем же вечером на их станции, разглядывая серебряную паутину на стенах, которая вдруг стала казаться паутиной для мух. — Мы искали там что-то про Зою и ничего не нашли. Но теперь… Ирина. Она слишком много видела. На Дне Фидерума, в классе, везде. И она ходила к Языковой чаще всех.

— Ты думаешь, она что-то увидела? Что-то такое, что… — Павлин не договорил, мысль была слишком мрачной и очевидной.

— Или сказала что-то не то, — добавил Виктор, и в его голосе прозвучала тяжёлая догадка. — Помнишь тот лепесток? Трещину? Мы что-то упустили тогда. Надо искать снова. Тщательнее. Искать следы именно Ирины.

Спустя пару дней после исчезновения Ирины, школа погрузилась в гробовую тишину. Сердце Виктора бешено колотилось, пока он тонкой отмычкой ворошил старую, потрёпанную личинку замка кабинета №13. Павлин, затаив дыхание, стоял на шухере в конце тёмного коридора, превратившегося в туннель из теней. Раздался тихий, но отчётливый щелчок. Дверь бесшумно подалась внутрь.

Их встретил знакомый запах — пыли, старой бумаги и… едва уловимый, но въедливый горьковатый аромат увядших роз, смешанный с чем-то металлическим, напоминающим свежую кровь или ржавчину.

Они вошли. Луна, пробивавшаяся сквозь грязное, запылённое стекло, отливала серебром знакомую картину: ровные ряды парт, массивный учительский стол, ту самую злополучную вазу с розами. Цветы выглядели ещё более мёртвыми, чем в прошлый раз — лепестки почти полностью осыпались, обнажив сухие, почерневшие, скрюченные стебли. Но в этой кажущейся неизменности сквозила чудовищная перемена.

— Смотри, — прошептал Павлин, указывая на пол возле стола учителя.

Там, в углу, где плинтус неплотно отходил от стены, лежал небольшой, аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги. Это был не обычный тетрадный листок, а бумага из её фирменного, дорогого блокнота с водяными знаками в виде крошечных, идеальных шестерёнок. Виктор поднял его. В лунном свете проступил нарисованный символ. Сложная, переплетённая спираль, до боли напоминающая шрам на виске Сони «Кисть», но с добавленными острыми, колючими, как шипы, углами. Символ был с яростью обведён несколько раз, а внизу дрожащей, сбивчивой рукой — совсем не по-протокольному — было нацарапано: «Зачем? Не понимаю… Правило 7.4… Смерть не в учебном плане…» Последние слова были почти неразборчивы, буквы наползали друг на друга, словно их выводили в состоянии чистого ужаса.

Виктор почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Он поднял глаза на вазу. Один из последних уцелевших тёмных лепестков внезапно отделился и, плавно падая, рассыпался в мелкую чёрную пыль ещё до того, как коснулся поверхности стола. И в этот миг он увидел — не мимолётную трещину, а стойкий, чёткий чёрный след, тонкую, как лезвие, линию. Она шла от основания вазы, спускалась вниз по резной ножке стола и терялась в щели между плитками пола. Словно глубокий, инфицированный порез на самой ткани реальности.

— Павлин, ты видишь? — он указал дрожащим пальцем на зловещую черту.

Павлин прищурился, вглядываясь.

— Что? Темноту? Просто тень?

— Нет… чёрную линию. Как трещина. Она идёт отсюда… — Виктор сделал шаг к вазе. Компас в его кармане вдруг завибрировал с неистовой, болезненной силой. Стрелка бешено закрутилась, указывая то на вазу, то на пол под ней. Он осторожно, почти не дыша, протянул руку, не касаясь вазы, к тому месту, где зловещий след уходил в пол. Воздух над этим местом казался… густым, мерцающим, как марево над раскалённым асфальтом в зной. И от него веяло тем же горьковато-металлическим холодом, что витал в комнате.

— Надо уходить. Сейчас, — резко, сдавленно сказал Павлин, хватая Виктора за запястье. — Это место… оно больное. Я чувствую это кожей.

Они поспешно выскользнули из кабинета, стараясь не шуметь, щёлкнув замком. На прощание Виктор бросил последний взгляд в щель приоткрытой двери. Ему померещилось, что в самой глубине той чёрной трещины, уходящей в пол, на мгновение мелькнул крошечный, слабый блик — тусклое отражение, точно отполированного стекла очков... Ирины?

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Тень не помнит шёпота.

Маски несколько секунд молча изучали значки. Казалось, время остановилось. Наконец один из них резко, почти механически кивнул. Люк с оглушительным металлическим скрежетом отъехал в сторону, открывая тёмный, уходящий вниз туннель.

Охранник швырнул им два потрёпанных, засаленных нарукавника с выцветшим номером «13».

— Живы будете — вернёте. Не живы — не надо, — прозвучал безразличный, искажённый маской голос.

Их проводили в тесную, обшарпанную клетку, служившую одновременно и комнатой ожидания, и входом на арену. Воздух был спёртым и густым, пропитанным запахом пота, крови и чего-то кислого, словно липкая грязь под ногами впитала в себя годы страха. Сквозь массивные прутья решётки открывался вид на огромное песчаное пространство, усеянное тёмными, маслянистыми пятнами и обломками непонятного назначения. Песок кое-где выглядел спёкшимся, будто его прожгли кислотой или плазмой.

Дверь захлопнулась с оглушительным лязгом. Мужчина с потёртым лицом и пустыми глазами сунул им через прутья два небольших предмета.

— Берите. На всякий пожарный, — его голос был хриплым и безразличным. — Людям-бойцам положено.

В его ладони лежали две небольшие ампулы из тёмного стекла. Внутри плескалась густая, угольно-чёрная мазь, в которой, будто далёкие звёзды, мерцали крошечные белые вкрапления.

— Что это? — настороженно спросил Виктор, внутренне уже догадавшись.

— «Разлом», — буркнул охранник, словно это было очевидно. — Намажьте на метку. На десять минут забудете об ограничениях. Потенциал раскроется по полной, и ДАРИТЕЛЬ вас не увидит. А потом… потом рука онемеет на полчаса, голова болеть будет. Цена вопроса.

Павлин, не раздумывая, взял одну из ампул. Он перекатывал её в пальцах, изучая танец звёзд в черноте.

— Спасибо, — коротко кивнул он.

— Я не буду, — твёрдо заявил Виктор, отстраняясь. Ему не нужно было снимать ограничения метки.

Охранник лишь пожал плечами, спрятал оставшуюся ампулу и удалился, громко звеня ключами.

Павлин замер на секунду, глядя на маленький сосуд, затем решительным движением щёлкнул большим пальцем, отламывая горлышко. Резкий, горьковатый запах ударил в нос. Не колеблясь, он выдавил густую, мерцающую пасту прямо на кожу, где обычно жгла метка Агоры, и растёр её.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

Сначала его тело сковала короткая, острая судорога. Он вдохнул, и из его губ вырвалось короткое, прерывистое «А-ах!». Ожог метки, тот самый, что стал привычным фоном его жизни, — исчез. Не притупился, а исчез полностью, будто его никогда и не было. И на смену ему пришло... ничто. Абсолютная, оглушающая тишина внутри. Тишина, из которой вдруг хлынула волна такой силы и такой свободы, что у него перехватило дыхание.

Он взглянул на свою руку. Вода в пробирках на его поясе пришла в движение без всякой команды, закрутившись в идеальные, стремительные водовороты. Она пела у него под пальцами, живая и послушная, как никогда раньше. Он чувствовал каждую её каплю, каждую молекулу влаги в спёртом воздухе клетки. Магия лилась через край, без усилий, без того привычного чувства, что он постоянно упирается в невидимую стену.

Павлин поднял на Виктора широко раскрытые глаза, в которых плескался восторг, смешанный с шоком и внезапным, жгучим пониманием.

— Так вот... каково это тебе, Вик, — выдохнул он, и в его голосе звучало почти что благоговение. — Всё это время... ты был... свободен.

В этот миг вся его неуверенность, весь страх перед Рыком испарились, сожжённые этой новой, всепоглощающей силой. Его пальцы сжались в кулак, и вода вокруг него на мгновение застыла в воздухе идеально острыми кристалликами льда. Он чувствовал себя непобедимым.

— Он падёт сегодня, — тихо, но с железной уверенностью сказал Павлин, глядя уже не на Виктора, а на песок арены. — Слышишь? Давай я буду приманкой.

И как будто в ответ на его слова, гул толпы за основной решёткой арены, до этого бывший приглушённым, начал нарастать. Его прорезал голос из репродуктора, искажённый до металлического скрежета: «Следующие жертвы... ой, участники! Под номером тринадцать! Пара новичков! Детки пришли поиграть с нашим любимцем! Дайте шумку Безликому Рыку!»

Ропот взметнулся в рёв. Гул нарастал, смешиваясь со свистом и оглушительным топотом. Имя «Рыка» выкрикивали с болезненным, голодным восторгом.

Ещё до появления чудовища из тёмного прохода напротив донёсся звук. Сначала низкое, прерывистое поскуливание, заставляющее сжиматься живот. Оно быстро перешло в глубокую вибрацию, которая отдалась в костях, осела на зубах неприятным звоном.

Но на этот раз Павлин не побледнел. Он лишь стиснул зубы, и лёд вокруг его костяшек затрещал. Стена в голове, — напомнил он себе, и сила «Разлома» послушно отгородила его разум от псионического напора. — Держись, Вик! — его собственный голос прозвучал уже твёрдо, ободряюще.

Виктор почувствовал, как чужой, липкий страх пытается парализовать его разум, запустить в горле холодный ком паники. Он с силой выдохнул, гоня прочь чужеродное чувство, судорожно цепляясь за детали плана. Он сжал шест, и холод серебряных прожилок под пальцами немного прояснил мысли. Вода на поясе Павлина колыхалась теперь не от страха, а от готовности, от сконцентрированной, неукротимой мощи.

Рёв арены слился в единый оглушительный гул, но для Виктора и Павлина он словно отдалился, сузившись до песчаного круга перед ними. Воздух звенел, заряженный адреналином и псионическим воем, который теперь пробивался сквозь психическую защиту как холодный сквозняк.

Из тёмного прохода напротив, изрыгая клубы пара, выкатилась массивная фигура. Безликий Рык. Вживую он был в тысячу раз ужаснее, чем на трибуне. Его кожа, покрытая струпьями и костяными наростами, отливала мерзким сальным блеском под прожекторами. Асимметричные конечности, слишком длинные и искривлённые, с неестественной грацией несли массивное тело по песку, оставляя глубокие следы. И эта пасть… огромная, растянутая в беззвучном рыке, полная игл-зубов, из которой свешивался длинный, шипованный язык, обливающийся едкой слюной.

Он не побежал. Он двинулся на них тяжёлой, неумолимой походкой хищника, уверенного в своей добыче. Его вой, который до этого был фоном, обрёл направленность и фокус. Он впивался в мозг, как раскалённые спицы, пытаясь выжечь всё, кроме животного страха.

— Держись! — крикнул Павлин, и его голос прозвучал удивительно чётко, приглушая психическую атаку. Сила «Разлома» была щитом, но даже он не мог блокировать всё. — План «Молот и Наковальня»! Я — приманка!

Павлин рванулся вперёд, и вода с его пояса взметнулась вокруг него, как жидкий серебряный кокон. Он не бежал, а почти скользил по песку, оставляя за собой влажный след. Рык, привлечённый движением, развернулся к нему, его пасть распахнулась, и из горла вырвался сгусток прозрачной, желтоватой слизи, пролетающий по воздуху с шипением.

Павлин, на пике своих ускоренных реакций, не ушёл в сторону. Он встретил кислотный плевок сферическим щитом из сжатой, мгновенно сконцентрированной воды. Жидкость вступила в яростную реакцию с едким веществом, с шипением испаряясь, но поглотив удар. Пар окутал его на мгновение.

— Теперь, Вик! — прохрипел он, отскакивая назад и чувствуя, как щит почти истощился.

Это был момент. Пока монстр был сфокусирован на Павлине, его бок был открыт. Виктор, преодолевая оцепенение, уже мчался вдоль стены арены, используя её тень как прикрытие. Его сердце колотилось где-то в горле, но разум холодно анализировал: суставы наросты, мышечная структура… уязвимость должна быть там, где пластины сходятся.

Он с силой оттолкнулся ногами, мир на мгновение замедлился, окрасился в синеву. Его мышцы ответили на команду взрывной волной энергии. Он не бежал, а летел низко над землёй, шест занесён для удара, серебряные прожилки на нём вспыхнули холодным светом.

Удар был точен и страшен. набалдашник шеста с глухим хрустом вонзился в щель между костяными пластинами на боку чудовища. Раздался не животный, а почти механический скрежет. Из раны брызнула густая, чёрная жидкость.

Рык взревел — на этот раз не псионически, а физически, от боли. Звук был оглушительным, буквально сбивающим с ног. Он рванулся в сторону, вырывая шест из рук Виктора. Тот кувырком откатился по песку, едва уворачиваясь от могучей лапы, молниеносно рубанувшей когтями по тому месту, где он только что был.

План сработал. Но не до конца. Они ранили его, но не остановили.

— Шест! — закричал Павлин, видя, что Виктор обезоружен.

Рык, яростно вращая своей непропорциональной головой, теперь видел обоих. Его слепая ярость обрела конкретную цель — Виктора. Он двинулся на него, игнорируя Павлина, который яростно атаковал его сзади водяными кнутами, оставляющими на его спине красные полосы. Они казались ему не более чем назойливыми мухами.

Виктор отползал назад, песок сыпался за воротник куртки. Его взгляд метнулся к шесту, торчавшему из бока монстра, как жало. Достать его не было никакой возможности. А без оружия против этих когтей и этой пасти…

Мысль была холодной и точной: резец. Резец Коллекционера.

Его рука рванулась к карману, где находился странный инструмент, больше похожий на хирургический. В ту же секунду Рык нанёс удар. Не когтями, а языком. Длинный, шипованный мускул, похожий на хлыст, выстрелил из пасти с невероятной скоростью.

Виктор инстинктивно поднял руку с резцом в блок. Язык, способный перерубить кость, обмотался вокруг его предплечья с тисками удава. Шипы впились в кожу, порвали ткань рукава. Дикая, обжигающая боль пронзила его. Но странный металл резца выдержал, издав высокий звенящий звук. Язык, обхвативший его, дёрнулся, будто получив разряд.

Рык заскулил, но не отпустил. Он начал с нечеловеческой силой тянуть Виктора к себе, к этой разверзнутой пасти. Виктор упёрся ногами в песок, но его тащило, как тряпичную куклу. Песок летел из-под его пяток.

— Держись! — это был уже крик Павлина.

Вода вокруг него закипела. Он сжал кулаки, и вся влага, которую он мог собрать с пояса, из воздуха, даже собственный пот, сконцентрировалась в один невероятно плотный, маленький шар перед ним. Он пульсировал сжатой энергией. Павлин, с лицом, искажённым усилием и яростью, рванул руками вперёд.

— Отпусти его!

Сфера, размером с кулак, рванула вперёд со свистом и ударила Рыку прямо в основание языка. Прогремел негромкий хлопок, больше похожий на глухой удар под водой, но сила была чудовищной. Язык монстра, будто по нему ударили молотом, дёрнулся и разжался.

Виктор, потеряв напряжение, отлетел назад, грудь ходуном, предплечье пылало огнём, но он был свободен. Он судорожно вдохнул, закашлялся.

Рык, получив удар, отступил на шаг, мотая головой. Казалось, он был больше ошеломлён, чем ранен. Но это дало им передышку. Несколько драгоценных секунд.

— Стебель! — просипел Виктор, с трудом поднимаясь. — Надо добраться до головы!

Павлин, тяжело дыша, кивнул. Сила «Разлома» ещё бушевала в нём, но он уже чувствовал её пик, за которым последует спад. Время работало против них.

— Я его отвлеку. Закрепляйся!

Павлин снова пошёл в атаку. Теперь он не пытался пробить броню. Он создавал иллюзию угрозы. Водяные вихри, ледяные осколки, хлёсткие струи — всё это било Рыка по морде, по конечностям, отвлекая и раздражая. Монстр яростно рычал, отмахиваясь, пытаясь поймать этого вертлявого, неуловимого противника.

Виктор, прижимая раненую руку, сделал глубокий вдох активировал «Искристый рывок». Энергия сжалась и рванула по жилам. Он рванул к ближайшей груде металлолома — обломку какой-то древней машины, валявшемуся у стены. С прыжка, оттолкнувшись от стенки, он взлетел на неё.

Высота. Ему нужна была высота.

Сверху открывался вид на всю арену. На Павлина, который, как заведённый, метался перед монстром, уже покрытый с ног до головы песком и грязью. На Рыка, который, разъярённый, начал бить по земле, создавая ударные волны, сбивающие с ног.

Времени не было. Виктор присел, как пружина, сжал в здоровой руке резец. Лезвие блеснуло под тусклым светом.

— Пав! Прямо сейчас! Всё, что есть! — закричал он изо всех сил.

Павлин понял. Он отпрыгнул на максимальное расстояние, сгруппировался. Вся вода, что оставалась у него, а её было уже не так много, выплеснулась из пробирок и сконцентрировалась перед ним. Он не стал формировать её в шар или копьё. Он создал стену. Плотную, непрозрачную, метров пять в ширину, вздымающуюся из песка, как цунами в миниатюре. И он двинул её вперёд, накрывая Рыка.

Это была завеса. Ослепляющая, громоздкая, отвлекающая. Рык взревел, оказавшись внезапно в центре бушующего водоворота, который бил его, душил, заливал пасть и ноздри.

В этот миг Виктор прыгнул.

Он целился в голову. В тот самый горб на затылке, где, по догадкам, и должен был скрываться мозговой стебель.

Полет длился меньше секунды. Казалось, время растянулось. Он видел каждую чешуйку на коже монстра, каждое движение его мускулов, пытающихся сбросить водяные оковы. Он видел, как Рык, почувствовав нечто, начал поворачивать свою массивную голову.

И в этот миг сила Павлина иссякла.

Водяная стена рухнула, обрушившись на песок миллионами брызг. И Рык, на мгновение оказавшийся в свободном пространстве, увидел падающую на него с неба тень.

Его пасть распахнулась для последнего, смертоносного рыка.

Но было уже поздно.

Виктор впился в его затылок, как ястреб. Здоровой рукой он вцепился в костяной нарост, чтобы удержаться, а второй, с зажатым резцом, с силой, отчаянием и всей яростью, накопленной за эти месяцы, вонзил лезвие в основание черепа.

Раздался звук, который он запомнил навсегда. Не хруст и не хлюпанье, а скорее скрежет, будто он резал не плоть, а кристалл. Резец вошёл глубоко, встретив сопротивление, но поддался.

Рык взвыл. Это был уже не яростный рёв, а пронзительный, почти что панический визг. Его тело затряслось в конвульсиях. Он забился, пытаясь сбросить с себя эту впившуюся боль.

Виктор держался из последних сил, его болтало, как на буйной скакуне. Он видел перед собой только кожу, кость и рукоять резца. Он поворачивал её, пилил, чувствуя, как под лезвием что-то упругое и плотное наконец поддаётся.

И тогда он увидел его. Из разреза, словно редкий гриб, показался кристаллический отросток. Он был размером с палец, мерцал тусклым, перламутровым светом изнутри. Мозговой стебель.

Рык, чувствуя это, в последнем порыве отчаяния рванулся вперёд и ударился затылком о металлическую стену арены.

Удар был сокрушительным. Для монстра — последней попыткой выжить. Для Виктора — нокаутом. Его отбросило от тушки, он кубарем полетел по песку, ударился головой и замер, видя над собой замыленное, жёлтое освещение арены.

Сознание уплывало. Где-то рядом он слышал хриплый, прерывистый вой, который быстро затихал. Слышал тяжёлые шаги по песку. И чей-то голос, зовущий его имя.

— Вик! Виктор! Чёрт возьми, дыши!

Это был Павлин. Он рухнул на колени рядом, его лицо было белым, он тряс Виктора за плечо. В его глазах не было и следа недавней мощи «Разлома», только чистейший, животный страх.

Виктор с трудом сфокусировался на нём. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только хрип.

— Стебель… — сумел он наконец просипеть. — Забери…

Павлин резко обернулся. Рык лежал неподвижно, огромная туша постепенно затихала. Из раны на затылке сочилась чёрная кровь и что-то ещё… что-то светящееся.

Павлин, шатаясь, поднялся и подбежал к монстру. Он не глядел на его пасть, на когти. Он сунул руку в ещё тёплую рану, нащупал упругий отросток и, сжав зубы, дёрнул. Раздался тихий, хрустальный щелчок.

Он побежал обратно к Виктору, сжимая в кулаке добычу. В его руке лежал мозговой стебель. Он был тёплым и пульсировал едва уловимым светом.

— Получилось… — выдохнул Павлин, и в его голосе прозвучало что-то среднее между смехом и рыданием. — Чёрт возьми, Вик, мы это сделали…

В этот момент действие «Разлома» окончательно закончилось. Волна отката накрыла Павлина с такой силой, что он просто рухнул на песок рядом с Виктором, схватившись за голову с тихим стоном. Его правая рука, та самая, на которую он нанёс мазь, висела как плеть, онемевшая и нечувствительная.

Они лежали рядом на грязном, пропахшем кровью и смертью песке, слушая, как рёв толпы медленно сменяется каким-то недоверчивым, а потом всё нарастающим гулом одобрения. Их имён никто не кричал. Кричали имя поверженного зверя. Но это было неважно.

Они были живы. Они победили.

Дверь в их клетку с лязгом открылась. Вошли те же охранники. Один безразлично забрал у Павлина, не способного сопротивляться, остаток ампулы и потрёпанные нарукавники. Двое других подошли к телу Рыка, что-то проверяя.

Один из них, тот самый, что дал им «Разлом», наклонился над Виктором.

— Ну что, живёшь, боец? — его голос по-прежнему не выражал никаких эмоций.

Виктор лишь кивнул, не в силах говорить.

— Повезло. Редко кто с Рыком на ты становится, — охранник что-то записал на планшете. — Добычу свою получили?

Павлин, с трудом приподнявшись на локте, молча разжал кулак, показав светящийся стебель.

Охранник хмыкнул, кивнул.

— Ну, раз так — свободны. Врач в конце коридора, если надо. Не надо — проваливайте.

Они вдвоём, почти волоча ноги, поддерживая друг друга, побрели к тому же тёмному тоннелю, откуда пришли. За спиной оставалась арена, песок, впитавший их кровь и страх, и огромная, неподвижная туша Безликого Рыка.

У тяжелой стальной двери, ведущей обратно в мрачные подземелья арены, их ждала неожиданная фигура. Женщина. Она была одета в безупречно скроенный костюм тёмно-серого цвета, резко контрастирующий с грязью, потом и запёкшейся кровью, что покрывала стены и пол. Её волосы, цвета воронова крыла, были убраны в строгую гладкую причёску, ни один волосок не выбивался из идеальной линии. Лицо — красивое, но холодное, будто высеченное из мрамора, с проницательным, оценивающим взглядом. За её спиной, недвижимый, как статуя, стоял телохранитель в простой стальной маске, чьи глаза, казалось, не мигали.

— Эффектно, — её голос был низким, ровным, лишённым привычной для этих мест хрипоты или истерии. Он резал гнетущую тишину коридора, как лезвие. — Для новичков — более чем впечатляюще. На её лице не дрогнула ни одна мышца.

Виктор, всё ещё тяжело дыша, настороженно вытер тыльной стороной руки стекавшую с подбородка кровь.

— Спасибо… Мадам? — Он не знал, как к ней обращаться. Аура непререкаемой власти исходила от неё почти осязаемыми волнами.

— Аврелия Динами. Я управляю этим… заведением, — она сделала лёгкий, почти небрежный жест рукой, охватывая пространство арены. Один из служителей, словно ожидавший этого знака, тут же материализовался из тени и вручил ей небольшой, увесистый мешочек. Она протянула его Виктору. — Ваш выигрыш. Ставки на «Рыка» были высоки, новички принесли неожиданную прибыль. Надеюсь, вы оценили честность расчёта.

Павлин, до этого момента замерший в тени, выступил вперёд. Он смотрел на женщину с нарастающим изумлением, в глазах его читалось недоверие.

— Динами? Вы… Вы мать Евгения? — Имя сына прозвучало громко, резко, почти как обвинение.

Аврелия едва заметно подняла бровь, её взгляд стал чуть острее, холоднее.

— Да. Евгений Динами — мой сын, — она произнесла это как сухую констатацию факта, без тени материнской гордости или осуждения. — Его школьные… разборки… не имеют ко мне никакого отношения. Арена — это арена. Прибыль — это прибыль. Вы показали себя способными бойцами. Это единственное, что имеет для меня значение здесь и сейчас. — Её ледяной взгляд скользнул по их окровавленным лицам, порванной, пропахшей дымом и смертью одежде. — Лечитесь. Отдыхайте. Дверь арены для вас открыта, если решите вернуться. Удачи.

Не дожидаясь ответа, Аврелия Динами развернулась и пошла прочь по мрачному бетонному коридору. Чёткий стук её каблуков отдавался эхом, словно удары метронома, отмечающего конец этой странной встречи. Телохранитель скользнул за ней беззвучно, как тень, растворившись в полумраке следом за своей госпожой.

Виктор и Павлин переглянулись, ошеломлённые. Мешочек с монетами казался невероятно тяжелым в ладони Виктора, весом не столько золота, сколько того, что только что произошло. Имя «Динами» теперь звучало по-новому, обретая дополнительный, пугающий оттенок абсолютной власти и отстранённого безразличия. Мысль о том, что Евгений может узнать об их «подработке» у его же матери, вызывала новый, острый приступ тревоги, ложившийся поверх физического истощения.

Молча, не находя слов, они вытолкнули массивный люк и вышли из зловонного подземелья в чуть менее мрачные, но всё равно грязные и убогие переулки Старых Мельниц. Воздух снаружи, хоть и пропитанный гарью и пылью, показался им глотком свободы после удушья арены. Но образ холодной, безупречной женщины по имени Аврелия Динами, матери их врага, висел перед ними незримой пеленой, добавляя новый, сложный и опасный слой к их и без того запутанному пути. Им отчаянно нужна была их станция. Чистая вода. Время, чтобы прийти в себя и подумать. Стереть из памяти не только звериный оскал «Рыка», но и ледяной, расчётливый взгляд его хозяйки. Они уже тогда, в глубине души, понимали — ни то, ни другое забыть не получится. Раны от когтей заживут. А вот этот холод — въелся в кости надолго.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Появление Виктора подействовало как щелчок. Спортин резко сунул компас в карман, словно пойманный на краже. Он бросил на мальчика быстрый, отстранённый взгляд — в нём мелькнули досада и смущение. Не проронив ни слова, лишь коротко кивнув в сторону Камико, он схватил скейт и почти побежал прочь, растворившись в сгущающихся сумерках. Его уход был похож на бегство.

Виктор переступил порог. Камико стояла у большого, запылённого окна, спиной к двери, наблюдая за тем местом, где только что стоял Спортин. Её поза была неестественно прямой, словно выточенной из камня, но плечи чуть подрагивали. На низком столике у окна лежала раскрытая, ветхая карта. На ней были обозначены горные хребты и ущелья с непривычными названиями, а один угол был загнут и затерт до дыр. Рядом стояли два простых глиняных стакана. Один — пустой. В другом — вода, нетронутая.

— Учитель? — тихо позвал Виктор, чувствуя, что вторгается в чужую, личную бурю.

Камико медленно обернулась. Её лицо всё ещё оставалось бесстрастным, но в глазах бушевали остатки недавнего шторма — ледяное неодобрение, смешанное с глубокой, старой усталостью. Она не ответила на приветствие. Её взгляд упал на карту. Резким, почти яростным движением она провела ладонью по её поверхности, сметая невидимую пыль.

— Он заблудился, — её голос прозвучал низко и хрипло, словно скрип несмазанных шестерён. — Заблудился во времени. Тащит сюда пыль прошлого, когда настоящее требует клинка.

Она сжала карту в кулак, бумага жалобно хрустнула.

— Принёс это… — она махнула рукой в сторону пустого стакана, — …вместо воды для тренировок. Вместо слов о сегодняшних угрозах. О Шепчущих Тенях, о пропавших детях…

Горечь в её голосе была осязаемой.

Виктор молчал, подавленный этой редкой, сокрушительной эмоциональностью. Он робко кивнул на карту:

— Вы… вы летали там? С ним?

Камико вздрогнула, словно от удара током. Её рука непроизвольно схватилась за основание бо, висевшего рядом. Тень на стене от её фигуры дёрнулась, стала огромной и угрожающей.

— Летала? — она горько усмехнулась, и звук этот был похож на ломающееся стекло. — Спортин верит, что ветер сдувает грехи. Что высота очищает от долга. От памяти о тех, кто упал.

Она сделала шаг к Виктору, её глаза горели в полумраке.

— Он ошибается, ученик. Глубоко ошибается. Свобода без корней — это не полет. Это падение. Забвение — не щит. Это могила для души. Он носит свою пыль прошлого как трофей, а она душит!

Она с силой стукнула кулаком по столику. Стакан подпрыгнул, вода расплескалась.

Виктор почувствовал, как холодный ужас смешивается с жгучим любопытством. Кто упал? Что за пыль?

— Но… компас? Он что-то искал? В прошлом? — вырвалось у него.

Камико замерла. Вся ярость вдруг схлынула, оставив после себя лишь бесконечную усталость и пустоту. Она смотрела куда-то сквозь Виктора, в далёкое прошлое.

— Он ищет путь назад, — прошептала она так тихо, что слова едва долетели. — К тому моменту до падения. До выбора. Когда карта была цела, а ущелья звали не смертью, а… жизнью.

Она провела пальцем по загнутому, истрёпанному углу карты.

— Но пути назад нет. Только пыль. Только тени.

Она глубоко вздохнула, и когда подняла глаза на Виктора, в них была знакомая, железная дисциплина, но где-то в самой глубине — сломанный осколок чего-то давно утраченного.

— Забудь этот разговор, ученик. Это его битва с призраками. Наша битва — здесь и сейчас. Готовь шест.

Она указала жестом на центр додзё. В её голосе зазвучала знакомая стальная твёрдость.

— Сегодня мы отработаем дзиндзи-цуки против тяжелого противника. Тот Рык под землёй… ему не понравится.

Виктор кивнул, всё ещё ощущая на себе отголоски чужой ссоры, словно запах озона после грозы. Он взял свой шест, привычно ощутив его вес и баланс. Поверхность была гладкой, почти живой под пальцами — единственная постоянная в этом внезапно перевернувшемся вечере.

Они встали друг напротив друга в центре зала. Камико движением пальца велела ему атаковать. Первый удар Виктора, «сёмэн-ути», был резким и чётким. Камико парировала его своим бо почти небрежно, но с идеальной точностью.

— Слабовато, — бросила она, полностью переключившись на учительский тон. — Ты думаешь о чём-то постороннем. О пыли. О чужих компасах. Эта привычка сведёт тебя в могилу раньше, чем когти того мутанта.

Она контратаковала, и её шест просвистел в сантиметре от его виска. Виктор едва успел отклониться.

— Учитель, а что он искал? — не удержался он, снова делая выпад. — Этот компас… он же древний. Разве можно в нём что-то найти?

Шест Камико описал короткую дугу и больно щёлкнул его по запястью. Боль была резкой и отрезвляющей.

— Твой противник — я, — отрезала она, и в её глазах вспыхнул тот самый холодный огонь, что был там минуту назад. — А не призраки моего прошлого. Ещё раз спросишь о том, что тебя не касается, и будешь отжиматься до рассвета.

Они снова сошлись. Удары сыпались градом. Виктор пытался сосредоточиться на технике — на переносе веса, на работе бёдер, на хлёстком движении кисти, как она учила. Но вопросы крутились в голове навязчивым роем.

Кто те, кто «упал»? Что за выбор стоял перед ними? Почему Спортин, всегда такой беззаботный, вдруг стал выглядеть таким… потерянным?

Он попытался провести комбинацию — удар в голову, с подшагом, с переходом в укол в горло. Камико отбила оба движения одним плавным, сметающим движением, закрутив его шест так, что тот едва не вырвался из его рук.

— Ты слеп, — прошипела она, заставляя его отступать под градом ударов. — Смотришь, но не видишь. Думаешь о далёких горах, а под ногами — пропасть. Он ищет то, что уже сгорело. А ты… ты копаешься в пепле, который тебе даже не принадлежит.

Она сильным движением выбила шест у него из рук. Бамбуковый брусок с грохотом покатился по полу. Виктор замер, тяжело дыша. Камико стояла перед ним, её собственный бо был направлен набалдашником прямо в его грудь.

— Всё, что тебе нужно знать, — её голос был низким и безжалостным, — это то, что ждёт тебя внизу. Там нет места сантиментам. Там нет места чужим историям. Там есть только он, ты и твой шест. Понял?

Виктор молча кивнул, потирая онемевшее запястье. Он понял. Никаких ответов он сегодня не получит. Только синяки и суровый урок.

— Подними шест, — приказала Камико, отступая в стойку. — С начала. И на этот раз выбрось из головы всё, кроме боя. Иначе Рык вырвет её и выбросит сам.

Он подчинился. Оставшееся время тренировки прошло в молчаливом, изматывающем напряжении. Удары, парирования, сбитое дыхание, холодный пот на спине. Ни слова больше о Спортине, о картах, о прошлом. Только свист бо в воздухе, лязг при столкновении и пронзительный взгляд учительницы, выжигающий из него все посторонние мысли.

Когда она наконец отпустила его, его тело ныло от усталости, но разум был кристально чист и пуст. Все страхи, все вопросы отступили перед одним простым и ясным знанием: ему предстоит сражение. И единственное, что имеет значение сейчас — это быть к нему готовым.

Он вышел из додзё в полную ночную темноту. Воздух остыл. Он не оглянулся назад, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Камико, прожигающий его из-за запотевшего окна. У него не осталось сил на домыслы. Осталась только дорога домой и давящая тишина, в которой отзывался эхо ударов и её последние слова: «Там есть только он, ты и твой шест».

***

Тусклый свет аварийной лампы, подвешенной к ржавой балке, отбрасывал дрожащие тени на стены заброшенной насосной станции. Монотонное кап-кап-кап конденсата разбивало звенящую тишину их убежища.

Виктор стоял у импровизированного стола, сколоченного из ящиков, и с мрачной сосредоточенностью проверял баланс своего шеста. Пальцы скользили по древку, ощущая едва заметные неровности, где под поверхностью скрывались тончайшие серебряные прожилки. Тусклые набалдашники на концах холодно поблёскивали в скудном свете.

Павлин сидел на старом вращающемся кресле со сломанной спинкой, нервно теребя свои серебряные кастеты. Его лицо казалось бледнее обычного.

— Ну что, Вик? Готовы к вечерней рыбалке? — голос его чуть дрожал, выдавая фальшивую браваду. — Только рыба-то наша... без лица. И с зубами размером с мой ботинок.

Он сильнее сжал кастеты, костяшки пальцев побелели.

— Не до шуток, Пав, — не отрывая взгляда от оружия, ровным, но напряжённым тоном ответил Виктор. — Перепроверь пояс. Уверен, что вода держится? Последнее, что нам нужно — чтоб она вытекла в самый неподходящий момент.

Павлин вскочил, схватил со стола широкий кожаный пояс со вшитыми гибкими резервуарами.

— Держат! Проверял трижды, — заверил он, проводя рукой у бедра. Тонкая, идеально контролируемая струйка воды вырвалась наружу, блеснув в свете лампы, и тут же, по резкому жесту, исчезла обратно. — Видишь? Полный контроль. А вот с контролем над своими кишками... — он положил руку на живот, — ...тут сложнее. Тот вой... он до сих пор в костях сидит. Как стекло по нервам.

— Помнишь, что говорила Соня? — наконец оторвав взгляд от шеста, посмотрел на него Виктор. — Фокус на щите. Представь шум как волну, а твой разум — скалу. Волна бьётся и отступает. Не дай ей смыть тебя.

Он взял со стола странный резец, подаренный Коллекционером. Инструмент выглядел невзрачно — тусклый металл, лишь лезвие отливало странным, почти чёрным блеском. Виктор провёл им по краю ржавой трубы, торчащей из стены. Металл рассекся без единого звука, как масло, оставив идеально гладкий, тёмный срез. Виктор хмуро сдвинул брови.

— Острый. Очень. Но как им пользоваться на этом... — он жестом обозначил невидимого противника, — ...когда он мечется как ураган?

— Зловеще, — Павлин подошёл ближе, рассматривая срез. — Коллекционер явно не из тех, кто собирает марки.

Он взял свой значок — серебряную безглазую рыбу — и прикрепил его нагрудный карман куртки.

— Тактика? Я помню, он был медленнее, чем кажется. После атаки — пауза, будто перезаряжается. Особенно после этого... воя.

— Верно, — Виктор убрал резец в прочный чехол на своём поясе. — Вот план: я буду держать его на расстоянии шестом. Попробую отвлекать, провоцировать атаки. Моя задача — заставить его орать или сделать рывок в мою сторону. Твоя вода — ключ. Скользкая лужа под ногами, струя в пасть... что угодно, чтобы сбить его с толку или замедлить. Как только он увлечётся мной, открывается фланг или спина. Ты должен подобраться с резцом. Цель — Мозговой Стебель. Коллекционер сказал, он растёт у основания черепа, под кожей. — Виктор сделал поясняющий жест рукой у себя на затылке. — Один точный удар.

— Подобраться... к этому... пока он пытается откусить тебе голову, — Павлин сглотнул. — Легко сказано. А его хвост? Он им машет, как дубиной. И слизь... серебро держит, но моя куртка — нет.

Виктор достал из кармана компас. Стрелка, указывающая на север, была неподвижна. Вторая, лишняя, хаотично дёргалась, но не указывала чётко ни в какую сторону.

— Пока тихо. Значит, Анна и её... пассажир... далеко или спят.

Он убрал компас.

— Что до слизи и хвоста... помнишь «Искристый рывок»? Десять секунд сверхскорости. Я придержу его для твоего подхода или для спасения шкуры. Но только один раз. Перезарядка долгая.

— Десять секунд... — Павлин глубоко вздохнул, выпрямился, пытаясь придать себе уверенности. — Ладно. Значит, ты — приманка и щит. Я — скользкий нож в спину. И один шанс у тебя на супер-скорость. А в награду — мозг мутанта и информация про Источник.

Он посмотрел на свой значок.

— А потом Марк напомнит нам о долге... Этот его «любой» запрос... Меня это пугает больше, чем Рык, если честно.

— Марк... и Коллекционер, — мрачно согласился Виктор. — Эта цепочка тёмных услуг тянется куда-то очень глубоко. Но без Источника — никакого Мидира. Без Мидира... — он посмотрел на Павлина.

— ...никакого шанса найти моего отца, — твёрдым голосом закончил мысль Павлин. — И никакой «Энциклопедии Совершенства» для тебя.

Он надел кастеты, щёлкнув застёжками.

— Значит, другого выхода нет.

Павлин посмотрел на свой значок.

— «Тень не помнит шёпота»... Жутковатый пароль. Как будто мы идём не на бой, а в гости к самому дьяволу.

Виктор взял свой значок, прикрепил его к наплечнику куртки. Он взял шест в руку, его поза стала собранной, готовность к бою ощущалась почти физически.

— Мы справились с зеркалами в актовом зале. Справились с Шепчущими в тоннелях. Справимся и с этой... тварью. Главное — держаться вместе и не терять голову.

Он искал подтверждение решимости на лице друга.

Павлин выдержал его взгляд и кивнул. Страх в его глазах ещё теплился, но был оттеснён железной решимостью.

— Вместе. Дай мне только создать лужу под ним... или напоить его солёной водичкой, — он ударил кулаком в кастете по ладони. — Готов.

Виктор последний раз окинул взглядом станцию, их убежище. Его взгляд скользнул по валявшейся на столе чёрной шестерёнке Марка — она молчала.

— Тогда... пора.

Он щёлкнул выключателем. Аварийная лампа погасла, погрузив станцию в почти полную тьму, нарушаемую лишь слабым отсветом из полузасыпанного окна где-то наверху.

— Найдёшь дорогу к арене впотьмах?

— С завязанными глазами найду, — в темноте голос Виктора прозвучал чётче и твёрже. — По запаху страха и ржавчины. Идём.

Они вышли через потайной лаз в мрак ночных улиц Нищура. Их шаги по влажному камню отдавались глухим эхом в звенящей тишине. Виктор крепче сжал шест, Павлин неосознанно прижал руку к поясу, проверяя надёжность резервуаров с водой. Они двинулись навстречу приглушённому грохоту и диким крикам, доносившимся из здания вдалеке, освещённого неоновой вывеской в виде сломанной маски — «Бои без Масок».

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Всё это время они не прекращали готовиться. Пока Виктор зубрил теорию магических потоков, его руки сами собой отрабатывали движения с шестом. Павлин, готовясь к гонкам, мысленно проходил трассы, но его пальцы сжимались в кулаки, вспоминая приемы против теней. Они стали тише, сосредоточеннее. Давление со стороны Евгения, тайна Анны и постоянное ощущение следившего за ними Тельдаира закалили их, превратив отчаянных мальчишек в целеустремлённых, хоть и напуганных, оперативников.

Ледяной ветер января ворвался в распахнутые двери школы вместе с учениками, вернувшимися с каникул. Первый же день принес новость: с этой недели начинался долгожданный этап изучения последних базовых заклинаний своих школ магии. Объявления, проецируемые Агорой Девяти, висели в холле: «Маги Огня и Земли — аудитория 3. Маги Воды — лаборатория гидрокинеза. Маги Электричества — кабинет Громова. Маги Света и Тени — зал иллюзий...» Воздух снова затрепетал от предвкушения и волнения, смешиваясь с привычным страхом. Виктор почувствовал, как компас в кармане слабо дрогнул — Анна «Щит» только что прошла в сторону зала иллюзий.

***

В кабинете Громова как всегда царила своя, особая атмосфера тесного, но по-своему уютного подвала. Виктор машинально скользнул взглядом по пустому месту у стола, где когда-то сидела Зоя «Динамит». Её отсутствие, теперь уже официально объяснённое сухим «отчислением за прогулы», висело в воздухе тяжелее, чем запах статики. Она исчезла ещё до экзаменов. Какие, к чёрту, прогулы? — мысль, как назойливая искра, прошибала его концентрацию, пытаясь отвлечь от главного.

Рядом Ирина уже раскрыла свой блокнот. Её перо, отточенное и холодное, замерло в готовности, будто хищная птица, заметившая добычу. Сама тетрадь казалась живым существом, поглощающим всё вокруг своим безмолвным, ненасытным вниманием.

Громов стоял перед ними, неподвижный, как скала. Его фигура, всегда казавшаяся несколько грубоватой, сейчас была воплощением сосредоточенной силы. Он обвёл их своим тяжёлым, проницательным взглядом, и в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь ровным гудением машин.

— Весенний семестр второго курса, — его голос, хрипловатый и низкий, прозвучал без каких-либо предисловий, разрезая тишину. — Пора осваивать вершину базового арсенала мага электричества. То, что отделяет подмастерья от тех, кто действительно понимает, что такое сила.

«Искристый рывок». — Он сделал паузу, дав Ирине закончить выводить изящные буквы. — Забудьте всё, что вы знали о скорости. Это не телепортация. Не полёт. Это — ускорение. Ваших рефлексов, ваших движений, вашего восприятия. На десять секунд вы становитесь быстрее мысли — для окружающего мира. Для вас же мир погружается в густой, вязкий сироп, где каждая пылинка висит в воздухе, подвластная вашему взгляду.

Он медленно провёл рукой по воздуху, и следом за его пальцами вспыхнул и остался висеть сложный, трёхмерный светящийся контур — причудливое сплетение нервных путей, каналов магии и точек выброса энергии, напоминающее карту неизвестной звёздной системы.

— Энергия, — продолжил Громов, и его палец тронул одну из светящихся линий, заставив её пульсировать ярче, — концентрируется не вовне, как при броске молнии. Она устремляется внутрь. Проходит по нервным путям, стимулирует синапсы, временно снимая все естественные предохранители, все ограничители, что мешают вашему телу и разуму действовать на пределе. — Его взгляд упёрся в них, становясь ещё тяжелее. — Визуальный маркер — корона статических разрядов вокруг тела, ваше личное сияние. Побочный эффект… — Громов снова сделал паузу, на этот раз более зловещую. — Колоссальная, чудовищная нагрузка на ту же самую нервную систему, что вы и разгоняете. Использовать этот приём чаще одного раза в десять минут — чистейшее самоубийство. Это как пустить ток не по медному проводу, а по паутине. Перегрев. Сгоревшие предохранители в вашей голове. Навсегда. Понятно?

— Понятно, мастер Громов, — тут же, без тени сомнения, отчеканила Ирина. — Параграф 7.12 «Ограничения ускорения нервных процессов». Риск необратимых нейрофизиологических повреждений при нарушении установленного периода восстановления. Записано. — Её перо скользило по бумаге с лёгким шелестом, будто спеша зафиксировать каждое слово.

Виктор лишь молча кивнул, заинтригованный. Десять секунд... раз в десять минут. Это же именно то, что нужно... Мысль о «Безликом Рыке», его сокрушительной скорости и сводящем с ума вое, вспыхнула в голове ярче и жгуче любой искры, затмив всё остальное.

Громов молча отмерил несколько шагов, заняв позицию в центре свободного от оборудования пространства. Он принял устойчивую, почти неприметную стойку. Его дыхание стало глубже, размереннее, сливаясь с ритмом гуляющего по кабинету тока. Воздух вокруг него начал вибрировать, наполняясь знакомым, но куда более интенсивным предгрозовым напряжением. Казалось, вот-вот грянет гром.

—Смотрите. Внимание. Контроль — прежде всего. Энергия — не наружу, а вовнутрь. Фокус — не на противнике, а на цели движения. На точке, куда вы хотите попасть. Запуск... Сейчас!

Он не исчез. Он рванул с места, и это было стремительнее, яростнее любого движения, что Виктор видел до сих пор. Одно мгновение — Громов был здесь, в трёх метрах от них. Следующее — он уже у дальнего стола, заваленного приборами. Его движение было столь быстрым, что глаз не успевал зафиксировать его целиком, лишь смазанный, разорванный след. И вокруг его силуэта, на самом пике скорости, вспыхнуло и погасло мерцающее, яростное гало из сине-белых искр — миниатюрная, сжатая до предела гроза, клокочущая чистой энергией. Воздух затрещал и запахло озоном так густо, что першило в горле. Громов остановился, слегка запыхавшись, на его лбу выступила испарина, но он тут же выпрямился, сбросив остаточные разряды в заземлённый пол с едва слышным шипением.

— Видели? — его голос прозвучал хриплее обычного. — Не прыжок через пространство. Скорость. Чистая, контролируемая скорость. Ваше тело становится снарядом, а ваш разум — наводчиком. Десять секунд. Не больше. Теперь вы.

Ирина вышла вперёд первой. Она скопировала стойку Громова с математической точностью, закрыла глаза, её лицо стало маской концентрации. Можно было почти физически ощутить, как она пытается визуализировать сложную схему из своего блокнота, построить её у себя в голове. Она подняла руку, кончики её пальцев мелко дрожали от невероятного напряжения. Вокруг неё вспыхнули отдельные, слабые искорки, беспомощные и не связанные друг с другом. Они не образовывали короны, лишь подёргивались и гасли. Ирина сделала резкое движение вперёд — это был обычный, чуть более порывистый и неуклюжий шаг. Она открыла глаза, разочарованно посмотрела на Громова и тут же, не теряя ни секунды, принялась что-то быстро и яростно записывать, её брови были гневно сдвинуты.

Настала очередь Виктора. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать посторонние мысли, найти внутри себя тот самый внутренний поток. Но вместо схемы нервов перед ним встал образ «Безликого Рыка», его разинутая пасть, когти, способные разорвать плоть. Нужно успеть увернуться, нужно быть быстрее... Инстинкт взял верх над разумом. Он попытался не направить, а вытолкнуть энергию, как это делал тысячу раз при броске молнии. Вокруг него с громким, оглушительным треском вспыхнул яркий, но хаотичный и неуправляемый сноп искр, бивший во все стороны, а не образующий цельный кокон. Он рванул вперёд — и это действительно было быстрее обычного, но больше походило на спринтерский старт, случайно усиленный разрядом, а не на управляемое феноменальное ускорение. Он едва не врезался в стол, с трудом удержав равновесие, его тело отозвалось протестующей дрожью. Искры погасли, оставив после себя запах гари. По его рукам и ногам пробежало лёгкое, но противное и тревожное покалывание, в висках застучал набат — первый, едва уловимый, но оттого не менее грозный намёк на ту самую цену, о которой говорил Громов.

Мастер наблюдал за ними, его лицо оставалось гранитной маской, но в глазах читалась безжалостная ясность оценки.

— Слишком умно, — бросил он Ирине, и та, замерев, подняла на него взгляд. — Схемы — это карта, но не сама дорога. Сила идёт не от ума, а от воли. От ощущения этой энергии внутри, от умения почувствовать её ток, а не просчитать. Ты пытаешься рассчитать скорость. Её нужно захотеть. Всем своим существом.

Затем он повернулся к Виктору, и его взгляд стал жёстче, будто сканируя каждый нерв.

— А ты... Слишком спешишь. Слишком много внешней цели, слишком много страха. Энергия рвётся наружу, чтобы ударить, разрушить, а не циркулирует внутри, чтобы ускорить именно тебя. Ты хотел поразить невидимого врага, а не стать быстрее. И перебрал с мощью на старте. Нервная система — не медный провод подстанции, её нельзя безнаказанно перегружать таким импульсом. Чувствовал покалывание? Головную боль? Вот они, первые звоночки. Следующий будет последним.

— Да... — Виктор вытер пот со лба, сгрёб влажные волосы рукой, кивнул, всё ещё ощущая лёгкую, но унизительную дрожь в коленях. — Чувствовал. Это... куда сложнее, чем кажется. Но... — он посмотрел на свои ладони, словно пытаясь разглядеть в них скрытый потенциал, а затем мысленно примерил новое умение к образу чудовища с арены, — ...это именно то, что мне нужно. Без этого шансов нет.

Громов недовольно хмыкнул, скрестив руки на груди, но в глубине его механического глаза мелькнуло что-то похожее на понимание.

— «Нужно» — не значит «получится с наскока». Это не заклинание для спешки или показательных выступлений. Это инструмент выживания в крайней ситуации, требующий выверенности до миллисекунды. Выносливости. Тренировки. Много-много пустых, монотонных тренировок, пока это не станет не мыслью, а рефлексом. И контроль. — Он ткнул пальцем в воздух, и его голос зазвучал как сталь. — Всегда, неизменный, железный контроль. Без него эта сила сожжёт вас изнутри за те самые десять секунд. — Он бросил взгляд на массивные часы, висевшие на стене. — Урок окончен. Ирина, Виктор — ваша задача до следующего занятия: отрабатывать не мощь, а визуализацию. Чувствуйте внутренний поток. Ровное, плавное распределение энергии от ядра к конечностям. Без рывков. Без вот этих вот... — он неодобрительно махнул рукой в сторону места, где Виктор устроил фейерверк, — ...искр наружу. Следующая попытка будет тогда, когда я решу, что вы к ней готовы. Не раньше. И помните, — его голос стал тише, но оттого не менее грозным, — десять минут. Ни секундой раньше. Это не обсуждается.

Ирина тут же, ещё до того как он договорил, принялась лихорадочно заносить все его замечания в свой блокнот, её перо выводило аккуратные строчки, заключая живой опыт в мёртвые схемы. Виктор же молча смотрел на свои руки, сжимая и разжимая кулаки, всё ещё ощущая противное покалывание на кончиках пальцев и слыша настойчивый стук в висках. Тень Зои и тревожная загадка Анны «Щит» на мгновение отступили, смытые одной ясной, неумолимой и грозной реальностью: он должен был овладеть этим. Ценой ошибки становилась его собственная нервная система, его разум, его жизнь. Но иного пути не было. Арена и чудовище ждали, и «Искристый рывок» был единственным ключом, который мог отпереть эту дверь.

***

Виктор решил, что лучшим тренировочным полем для него будет ЛМД. Арена встретила его холодным мерцанием и круглой площадкой. Пол под ногами отливал тусклым фиолетовым, поглощая звук. Над головой висел зеркальный потолок, безжалостно множащий каждое движение.

Бой первый.

Его противник со второго курса по прозвищу «Кинетик» парил на скейте как Спортин, едва касаясь поверхности. Легкий, насмешливый. Потоки сжатого воздуха свистели, вминая Виктора в пол. Тот сжимал шест, пытаясь найти паузу, лазейку.

Рывок... Фокус в солнечном сплетении, импульс в ноги... — мысленно твердил он наставление Громова.

Виктор резко выдохнул, пытаясь высечь внутри себя ту самую искру. Контуры его тела на миг замерцали синим — и тут же взорвались сферой ослепительных, статических фиолетовых искр. Система ДАРИТЕЛЯ зашипела, сигнализируя об ошибке. Виктора отбросило на колени, в глазах плавали лиловые пятна. Этого было достаточно. Кинетик, не сбавляя темпа, обрушил на него последний вихрь. Виктор рухнул на холодный пол, глядя в потолок, где его искажённое отражение смешалось с победной ухмылкой противника.

Бой второй.

На этот раз он стоял против «Бастиона», мага земли с третьего курса. Тот был неподвижен, как скала. Перед ним из ничего вырастала каменная стена, а под ногами Виктора расходились трещины, пытаясь сковать его движение.

Надо быстрее! Раньше, чем он всё закроет! — мечась, думал Виктор.

Улучив миг, он увидел брешь. Слишком узкую. Рискнул. С криком выбросил вперёд всю свою волю — слишком резко, слишком грубо.

Эффект оказался искажённым. Он не ринулся вперёд, а будто телепортировался короткими, дёргаными рывками, прямиком к стене Бастиона. Собственный импульс швырнул его на иллюзорный камень. Система симулировала сокрушительный удар — боль, острая и мгновенная, пронзила всё тело. Оглушённый, он не успел среагировать, как каменный кулак добил его. Поражение. Виктор откатился по полу, кашляя от призрачной пыли, чувствуя в мышцах жжение неудачной попытки.

Бой третий.

Против него вышла «Запал» — дерзкая первокурсница, маг огня. Она осыпала его роем мелких, но болезненных огненных шариков.

— Эй, Искра! — смеялась она. — Слышала, ты тут рыскаешь? Слабо поймать?

Насмешки били в самое больное. Ярость закипела в жилах, затмевая расчёт. Он поймал миг её перезарядки.

Рывок!

Заклинание сработало с опозданием и снова криво. Его дёрнуло вперёд, как марионетку, но не к цели, а в сторону. Шест в его руке чиркнул по зеркальному потолку — система ответила коротким фиолетовым разрядом, болезненным щелчком по нервам. Равновесие было потеряно.

Запал, хихикая, выпустила сгусток пламени ему под ноги. Иллюзорный взрыв «подбросил» его и швырнул на пол. Поражение.

Виктор лежал на спине, глядя в бесстрастные зеркала, отражавшие его унижение. Где-то рядом смеялась Запал, шептались зрители. Его кулак со всей силы ударил по фиолетовому кристаллу пола — боль была очень даже реальной.

Он вышел из Камеры Рекалибровки, не глядя на хмурящегося с трибуны Павлина. Лицо его было тёмным от ярости и стыда. Виктор швырнул свой шест к стене, сдерживая дрожь в руках. Третье поражение подряд. Третья насмешливая вспышка над ареной.

Из тени трибун спустилась знакомая массивная фигура. К нему молча подошёл Марк «Шрам», его взгляд не выражал ни жалости, ни осуждения.

— Видел, — его голос был низким и ровным, как скрежет камня, — сегодня не твой день.

Виктор лишь хрипло усмехнулся, отводя взгляд.

— Спасибо, что просветил.

—Предложение есть, — продолжил Марк, не обращая внимания на сарказм. — Вызываю тебя на бой. Здесь и сейчас.

Виктор медленно обернулся, изучая его взглядом.

— Ты из Лиги Застывших Часов. Проиграешь — и мы поменяемся местами. Это что, жалость? Или ты собрался поддаваться?

Уголок рта Марка дрогнул — нечто, отдалённо напоминающее улыбку.

—Поддаваться? Нет. Будет честно. Просто твои поражения… бесполезны. Ты дерёшься с кем попало, а не с тем, с кем надо. Иногда чтобы научиться ходить, нужно сначала упасть в пропасть. Ты же готов упасть?

Мысль о том, что у него нет ни единого шанса против мага на два года старше, владеющего заклинаниями высшего класса, была очевидной. Но где-то глубоко внутри, под грудой злости и унижения, кольнул азарт. А что, собственно, терять? Кроме очередной порции унижения.

— Ладно, — выдохнул Виктор, подбирая шест. — Давай, пока я не одумался. Покажи мне эту пропасть.

Марк молча двинулся за ним, его тяжёлые ботинки не оставляли следов на мерцающей поверхности. Его тень, отброшенная за спину, вдруг загустела, стала маслянисто-чёрной и неестественно глубокой.

Голос системы прозвучал, как удар гонга: — Дуэль инициирована. Противники: Виктор «Искра», Марк «Шрам». Режим: Стандартный. Начинаем через три… два… один… Бой!

Тень Марка взорвалась движением.

Она не просто ожила — она разделилась на десяток узких, стремительных клинков, которые не пошли в атаку, а вонзились в сам фиолетовый пол арены. Пол вокруг Виктора покрылся паутиной сияющих трещин, и из них вырвались клубы густого, обволакивающего теневого тумана. Воздух стал тяжёлым, вязким, словно погружённым в воду. Виктор почувствовал, как его движения замедлились, каждый взмах шеста давался с усилием.

Щупальца из тумана атаковали не сразу, а выстреливали по одному, с разных углов, выматывая и проверяя его защиту. Виктор работал шестом, описывая им сложные восьмёрки, парируя удары. Серебро оставляло на плоти теней светящиеся шрамы, но они мгновенно затягивались. Он отступал, чувствуя, как граница арены неумолимо приближается.

— Не хочешь атаковать? — раздался спокойный голос Марка из клубящейся тьмы. — Ждёшь удобного момента? Его не будет.

Он не двигался с места, лишь его пальцы слегка шевелились, точно дирижируя невидимым оркестром. Внезапно тени отступили. И тут же зеркальный потолок арены потемнел. Не отражая больше ничего, он стал абсолютно чёрным, и из этой черноты начали падать сгустки твёрдой, липкой тени, словно смоляные капли. Они не причиняли прямого вреда, но там, где падали, растекались по полу, ещё больше сковывая движение и создавая постоянно меняющийся ландшафт препятствий. Виктору пришлось пуститься в пляс, уворачиваясь от падающих сгустков, продолжая отбивать атаки щупалец.

Он попытался контратаковать. С коротким криком он вложил в шест заряд электричества. Молния, синяя и зигзагообразная, ударила в центр тумана. На мгновение тени отшатнулись, ослеплённые вспышкой. Виктор рванулся вперёд, надеясь прорваться к самому Марку. Но капли под ногами ожили, сплелись в прочную сеть и резко дёрнули. Он едва удержал равновесие, споткнувшись, и в этот момент одно из щупалец, тонкое как хлыст, прорвало его защиту и больно хлестнуло по плечу. Иллюзия удара была настолько реальной, что он почувствовал онемение и чуть не выпустил шест.

Он откатился назад, на чистую поверхность, дыхание сбилось. Марк, наконец, сдвинулся с места. Не для атаки, а для того, чтобы сместиться вбок. Его физическая тень легла под другим углом, и его магические тени мгновенно отреагировали. Они слились, образовав два огромных, похожих на ятаганы, клинка. Один пошёл горизонтальным размашистым ударом на уровне груди, вынуждая Виктора пригнуться или отпрыгнуть, а второй в это же время пронзил пол у его ног, чтобы вздыбить кристаллическую плиту и подбросить его прямо навстречу первому клинку.

Расчёт был безупречен. Виктор, приседая под первым ударом, почувствовал, как пол уходит из-под ног. Он инстинктивно оттолкнулся от вздымающейся плиты, совершив неуклюжий кувырок в воздухе. Он избежал прямого попадания, но второй клинок чиркнул по его спине, когда он приземлялся. Система зафиксировала урон. Иллюзия сбитого дыхания, жгучей боли. Он рухнул на одно колено, упёршись шестом в пол, чтобы не упасть. В зеркалах, которые снова стали отражать происходящее, он увидел своё униженное положение — согбенного, побеждённого.

Марк не стал добивать. Тени отступили, снова заколыхавшись у его ног. Он стоял в центре, спокойный и невредимый.

— Вот и всё? — его голос прозвучал громко в наступившей тишине, без злобы, но с ледяным разочарованием. — «Энциклопедия Совершенства»? Тень, которая гаснет от первого же толчка? Грош цена твоему контролю. И твоему слову. Думал, что несколько удачных трюков делают тебя воином?

Слова «грош цена» и «слову» впились в сознание острее любого клинка. Вспомнился долг, насосная станция, доверие Павлина, все их планы, которые рухнут здесь и сейчас. Ярость закипела в Викторе — но не слепая, а холодная, сфокусированная, подобная лезвию. Он увидел не Марка, а препятствие. Препятствие на пути ко всему: к Мидиру, к правде о дяде, к спасению Анны, к выполнению заданий Агоры.

Нет! Я не сдамся. Не здесь...

Он медленно поднялся. Боль утихла, осталось лишь жгучее унижение и та самая холодная сталь воли. Он перестал видеть щупальца, туман, зеркала. Он смотрел на свою руку, сжимающую шест. Он чувствовал энергию внутри — не из метки, а из самых глубин, ту самую, чёрную, реальную. Здесь, в эфемерной зоне, ощущение контроля, та самая нить, соединяющая мысль и действие, была настоящей. Он вспомнил не слова Громова, а чувство — идеально проведённого удара в бодзюцу, точного попадания разрядом. Фокус — Мгновение. Не сила — Точность. Не бороться с тенью. Стать молнией. Он выдохнул и… отпустил. Отпустил ярость, отпустил страх, отпустил попытки повторить заклинание. Он просто захотел оказаться там.

Тени Марка снова пришли в движение, сгущаясь для финального удара. Он сделал лёгкий, почти небрежный жест рукой.

И Виктор исчез.

Не было ни синей вспышки, ни искажения воздуха. Он просто перестал быть в одной точке и появился в другой. Это был не просто рывок, это было чистое, беспримесное движение. Для зрителей и для Марка это смахивало на телепортацию. Мир для Виктора на микросекунду замедлился. Он видел, как теневые клинки только начинают своё движение, видел, как в глазах Марка, отражавшихся в зеркалах, промелькнуло не понимание, а самое начало удивления.

Он материализовался за спиной Марка, в абсолютно мёртвой зоне, куда не доставали его тени. Шест уже был в движении — не размашистый, силовой удар, который ждал Марк, а короткий, взрывной и идеально точный тычок в спину, в самый центр тяжести. В момент удара он вложил в него всё — и холодную ярость, и облегчение, и три предыдущих унизительных поражения. Заряд электричества, сконцентрированный на кончике шеста, синим пламенем окутал точку соприкосновения.

Удар!

Система ЛМД завизжала, регистрируя критический, абсолютный «урон». Марка отбросило вперёд. Он рухнул на колени, оглушённый скоростью, неожиданностью и безупречной точностью атаки. Его тени на мгновение рассыпались в бесформенный чёрный туман, прежде чем снова, уже вяло и покорно, собраться у его ног.

— Поединок завершён. Победитель: Виктор «Искра», — прозвучал безличный голос.

Тишину, повисшую под куполом, нарушил сдавленный, восторженный возглас Павлина: «Да!» Он вскочил с трибуны, сжав кулаки.

Виктор стоял, тяжело дыша. Не от усталости, а от адреналина и глубочайшего потрясения от того, что наконец-то получилось. Он смотрел на свою руку, всё ещё сжатую на шесте, потом на сам шест. В мышцах вибрировало эхо того совершенного контроля, того единственного верного импульса. Он понял. Понял разницу между яростным усилием и сфокусированным действием.

Марк медленно поднялся. Он потер спину — боль уже утихла. На его обычно каменном, невыразительном лице читалось не поражение, а неподдельное, глубокое уважение. Он подошёл к Виктору.

— Вот так, Искра, — тихо сказал он, так, чтобы слышал только Виктор. Он кивнул на шест. — Теперь этот посох — оружие. А не палка. Твой долг… — он сделал небольшую паузу, — он стал тяжелее. Не подведи, когда придёт время.

Он хлопнул Виктора по плечу — жест одновременно и одобрительный, и безошибочно напоминающий о взятом обязательстве, о долге, который ещё предстоит отдать. И, не дожидаясь ответа, развернулся и ушёл с арены, его тень послушно поплыла за ним, снова став просто тенью.

Виктор смотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на Павлина, который уже бежал к нему по краю арены, не скрывая ухмылки. Он сжал шест. Теперь он знал вкус настоящей победы. Не случайной удачи, а победы, добытой через провал и найденный в себе ключ. «Искристый рывок» был его. Они были готовы.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Чуть в стороне от основной толпы, в тени массивной голографической колонны, стояли Евгений со своей свитой лоялистов. Рядом с ним, бледнее обычного, замерла Анна «Щит». Её пальцы бессознательно теребили серебряный браслет на запястье, а взгляд был отсутствующим и напряжённым. Евгений демонстративно зевал, изображая пресыщенную скуку, но его глаза предательски скользили по стендам с новыми кольцами Всезнания, оценивая и вычисляя.

На стратегической точке с идеальным обзором замерла Ирина «Протокол». Её блокнот был уже открыт, рука с ручкой замерла в готовности. Её аналитический, лишённый эмоций взгляд скользил по толпе, фиксируя всё. Периферийным зрением она сразу отметила Тельдаира Дивита, застывшего метрах в пяти от неё.

Он стоял на краю людского потока, неподвижный, как изваяние. В отличие от остальных, его взгляд не блуждал по ярким стендам. Он был пристально сфокусирован на сцене, на прозрачном демонстрационном куполе и на серебряной паутине, натянутой над ним. Затем его зрачки совершили едва заметное, молниеносное движение, сменив фокус. Теперь он изучал Анну, а точнее — серебряный браслет на её запястье. Ни тени любопытства или восхищения на его лице — только холодная, бездушная фиксация данных. Рука Ирины заработала, выводя в блокноте чёткие строчки: «14:00. Субъект Дивит Т. Аномальный фокус наблюдения: демо-купол/Паутина. Переключение: Субъект Щит (браслет). Интенсивность: высокая».

Внезапно в центре сцены возникла голограмма Осмира, а его голос, усиленный магией, мощно прорвался сквозь шум толпы:

— Граждане Фидерума! — прогремел он, и площадь взорвалась аплодисментами. — Сегодня мы покажем вам будущее безопасности — «Серебряную Паутину — Городской Щит»!

Когда аплодисменты стихли, сменившись напряжённой, гулкой тишиной, в прозрачный демонстрационный купол на сцене ввели пойманную Шепчущую Тень. Существо, похожее на клубок чёрных, извивающихся нитей с мерцающими точками-«глазами», яростно билось о стенки, издавая тихий, назойливый шёпот, который усилители едва доносили до толпы. Люди невольно отшатывались, раздавались испуганные возгласы.

— Эта тварь — угроза нашему спокойствию, — голос Осмира прозвучал твёрдо и властно. — Но теперь посмотрите на мощь Агоры! На силу нашей защиты!

Над куполом вспыхнула «Серебряная Паутина». Яркий, чистый, почти слепящий серебряный свет залил пространство под ней. Шепчущая Тень сжалась в комок, зашипела и через несколько секунд растворилась, превратившись в клубящуюся чёрную дымку, которая тут же рассеялась. Толпа взорвалась восторженными аплодисментами и громкими вздохами облегчения. Павлин, впечатлённый зрелищем, хлопал вместе со всеми. Виктор же лишь хмурился, его взгляд был прикован к угасающему свечению, мысленно анализируя спектр и интенсивность света.

— Но истинная сила Щита — в защите живых! — продолжал Осмир, и экстаз толпы достиг пика. — Для демонстрации его абсолютной безопасности мы просим выйти добровольца — верного защитника Фидерума, легионера первого ранга, капитана Веру Неро!

— Капитана? — удивлённо переспросил Виктор, пробираясь ближе к Павлину. — Я знал, что твоя мать в Легионе, но не думал, что у неё высшее звание.

Павлин лишь пожал плечом, стараясь сохранять равнодушный вид, но в его глазах читалась смутная смесь гордости и досады.

— Ну да, — буркнул он, не отрывая взгляда от сцены. — Она редко дома, зато звания получает.

На сцену поднялась мать Павлина в своей парадной форме. Её поза была идеально выправленной, взгляд — твёрдым и уверенным. Она гордо вошла под купол, и толпа приветствовала её новыми, ещё более восторженными аплодисментами.

Система активировалась снова. Серебряные нити над куполом вспыхнули, на этот раз создавая не агрессивный луч, а мягкое, сияющее поле вокруг капитана Неро, окутывая её в кокон безопасности.

И в этот самый момент браслет на руке Анны «Щит» судорожно сжался, будто удавка, став ледяным. Её пронзила жуткая галлюцинация: вместо гордой легионерки под куполом стоял Евгений. Серебряные нити не защищали его, а пронзали насквозь, как раскалённые иглы. Его лицо было искажено немой агонией, а глаза выжжены изнутри тем же серебряным светом. Она услышала его внутренний, разрывающий душу крик.

Слепой, животный ужас за Евгения — тот, что был в её видении, — заставил её непроизвольно вскинуть руку с браслетом. Произошёл крошечный, почти невидимый всплеск её магии — не осознанный щит, а нервный сбой, короткое замыкание воли. Свет, вырвавшийся из её пальцев, был странным, похожим на чёрную искру статического электричества, и он рванул в сторону сцены. Евгений, стоявший рядом, лишь брезгливо поморщился от неожиданного и неприятного всплеска чужой энергии так близко.

Ирина «Протокол», не сводившая с Тельдаира глаз, заметила, как его тело на мгновение замерло в ещё более неестественной концентрации. Его пальцы слегка дёрнулись, будто совершая невидимый расчёт или отдавая тихую команду. В ту же секунду её собственная голова будто на миг сжалась от едва уловимого, резкого пси-импульса, исходящего от Анны, который внезапно усилился, став почти физически ощутимым.

Лица членов Агоры на гигантских голографических экранах поплыли, исказившись в жуткие, размытые маски. Но это было лишь началом. Картинка сменилась, и на мгновение, с леденящей душу отчётливостью, на всех экранах проступили страдальческие лица Глеба, Ольги, Вадима — тех, кто пал жертвами во время школьного инцидента. Их безглазые, искажённые ужасом лики мелькнули и исчезли. Музыкальная фонограмма сорвалась в пронзительную, диссонирующую какофонию.

В это же время мягкое серебряное сияние, окутывавшее капитана Неро, померкло. На долю секунды сквозь него проступили тёмные, шевелящиеся тени, которые тянулись к ней из самой структуры защитного поля. Они шевелили безгубыми ртами, и из всех динамиков на площади, неестественно громко и чётко, прорвался усиленный электроникой жуткий шёпот: «Имя… Где… Хиит… Там… Ложь…».

Шёпот так же внезапно оборвался, и поле стабилизировалось, вновь озарив капитана Неро ровным светом. Та вздрогнула, потерянно оглянулась, но стояла невредимая, хотя вся её былая уверенность испарилась, сменившись растерянностью. Тельдаир Дивит продолжал стоять неподвижно, лишь его зрачки бешено двигались, с холодной точностью фиксируя каждую реакцию толпы, каждый крик, каждое искажение реальности. Он был островком спокойствия в самом эпицентре зарождающегося хаоса.

Толпа взорвалась. Крики «Тени! Они в системе!», «Щит убивает!», «Это их голос! Я слышал в школе!», «Что за ложь?!» слились в единый рёв паники. Люди напирали друг на друга, пытаясь бежать с площади. Легионеры с трудом сдерживали напор, пытаясь формировать коридоры для отхода.

— Спокойствие! — голос Осмира, напряжённый, но всё ещё властный, попытался перекрыть хаос. — Произошёл кратковременный сбой визуализации и аудиопотока! Внешний магический фон высокой интенсивности вызвал помехи! Система «Городской Щит» функционирует штатно! Доброволец в безопасности! Технические службы устраняют последствия! Просим сохранять спокойствие!

Голограммы на экранах вернулись к «нормальному» виду, но трещина в доверии уже зияла, глубокая и нерушимая.

Анна стояла белая как мел, дрожа всем телом. Она смотрела то на свою руку, на злополучный браслет, то на купол, откуда уже спускалась невредимая, но глубоко потрясённая мать Павлина. Ужасное осознание ударило её с новой силой: это она была тем самым «внешним фоном». Ужас и всепоглощающее чувство вины сковали её по рукам и ногам.

Евгений грубо схватил её за руку выше локтя и дёрнул.

— Ты что, с ума сошла?! — прошипел он, его лицо искажали раздражение и презрение, а не забота. — Дёргаешься тут как пугливая чернь! Соберись! Ты позоришь нас! — Он озирался по сторонам, боясь, что её странное поведение заметили и связали со сбоем. Он был не защитником, а лидером, чей солдат опозорил его перед всеми.

В кармане Виктора компас бешено завибрировал, а затем его стрелка резко и недвусмысленно замерла, указывая прямо на Анну. Он чётко видел её микро-всплеск света и последующую панику. Его глаза широко открылись от осознания: она — источник. Её магия как-то взаимодействует с системой Агоры катастрофическим образом. Его мозг лихорадочно искал объяснение. Браслет! Дело точно в этом проклятом браслете, вот на что всё время указывал компас! Он мельком заметил и неестественно спокойную фигуру Тельдаира, но хаос вокруг отвлёк его.

Павлин был шокирован до глубины души. Он видел искажённые лица одноклассников, слышал тот леденящий душу, оглушительно чёткий шёпот, видел тени, тянущиеся к его матери. Его взгляд метался между ней, старающейся сохранить достоинство, но явно потрясённой, странной Анной и окаменевшим от догадок Виктором. Его вера в непогрешимость технологий Агоры дала глубокую, неизбежную трещину. «Хуже Легиона…» — эхом отозвалась в памяти его же собственная фраза.

Толпа медленно, нехотя расходилась, возбуждённая, напуганная, пронизанная недоверием. Праздничное настроение развеялось, как дым. Повсюду слышались приглушённые, но взволнованные перешёптывания: «Видели? Глеб и Ольга! Их лица!», «Слышали шёпот? Это был тот самый голос из актового зала!», «А если это случится с моей меткой? Исчезну, как они…», «Осмир врёт, систему взломали! Тени уже внутри всего!».

Анну, почти без сознания, под руку вёл раздражённый Евгений. Он шипел ей что-то на ухо, грубо заставляя идти прямо и не оборачиваться. Она была живым воплощением шока и неосознанной вины, марионеткой в цепких пальцах своего разгневанного лидера.

Тельдаир Дивит, всё ещё стоявший в стороне, продолжал изучать толпу. Он увидел слабую вибрацию в кармане Виктора и последующий жест, когда тот сжал компас, не сводя глаз с Анны. Он запомнил шок и первые проблески осознания на лицах обоих друзей. Он закончил. Без единой суеты он плавно развернулся и растворился в расходящейся толпе, как невидимка. Ирина «Протокол» проводила его взглядом, делая в блокноте последнюю, подводящую черту, пометку.

Виктор и Павлин остались стоять посреди редеющей площади, оглушённые и подавленные. Виктор всё ещё сжимал в кармане компас, чувствуя, как стрелка упрямо указывает туда, куда увели Анну.

— Тени в сетях… — тихо проговорил Павлин, его голос дрожал. Он смотрел вслед матери, уже скрывшейся из виду в сопровождении других легионеров. — Вик… что это было? Этот шёпот… он был точь-в-точь как в школе… но громче… и он шёл из системы… Лица… Глеб, Ольга…

— Это была она, Пав, — голос Виктора звучал прерывисто, полный леденящего душу понимания. Он сжал компас ещё сильнее. — Анна. Её свет… что-то в этом проклятом браслете на её руке… Он как-то взаимодействует с Паутиной. Как болезнь. — Он поднял взгляд на серебряные нити над опустевшей сценой, которые теперь тускло и укоризненно поблёскивали в искусственном свете. — И эта «защита»… она видела тени внутри себя. Слышала их шёпот… А кто-то сделал этот шёпот громче. Кто-то показал нам эти лица… — Его взгляд бессознательно метнулся в сторону, безуспешно пытаясь найти в толпе уже исчезнувшую фигуру Тельдаира. Последние слова он произнёс чуть ли не про себя, с горьким осознанием новой, куда более страшной глубины лжи:

— Это не просто глюк, Пав. Это… управляемый хаос.

***

После хаоса на выставке Дня Фидерума тревожная тишина в школе казалась обманчивой. Виктор и Павлин шли через двор, обсуждая вполголоса искажённые голограммы и тот леденящий душу шёпот из «Серебряной Паутины». Их путь лежал мимо крыла третьего курса, где у одинокой скамейки они заметили Анну.

Она сидела сгорбившись, словно невидимый груз придавил её к каменной плитке. Её взгляд был пуст и устремлён куда-то вглубь себя, пальцы судорожно сжимали и разжимали складки юбки на коленях. Под отворотом манжеты школьной формы угадывался чёткий контур странного браслета. Карман Виктора отозвался на него низким, настойчивым жужжанием. Он сунул руку внутрь, нащупал холодный металл компаса и почувствовал, как стрелка дёргается, указывая прямо на Анну.

— Пришло время узнать, в чём тут связь, — тихо, почти беззвучно прошептал он Павлину, замедляя шаг. — Пошли спросим.

Павлин кивнул, на его лице застыла смесь тревоги и решимости.

— Давай попробуем. Только быстро, пока он не появился.

Они приблизились. Тень упала на Анну, и она вздрогнула, словно очнувшись от кошмара. Глаза её, широко распахнутые, метнулись на них, полные немого испуга.

— Анна? — осторожно начал Виктор, присаживаясь рядом на скамейку. — Слушай, вчера на выставке... твой свет, он вёл себя... странно. И этот браслет... Мы видели.

Анна слабо, вымученно улыбнулась, но улыбка не дотянулась до глаз. Её пальцы инстинктивно сомкнулись вокруг металлической полоски на запястье.

— Я... я в порядке. Просто... устала. Это... — она нервно мотнула головой, — просто украшение. Ничего особенного.

— Анна, это важно! — вступил Павлин, оставаясь стоять. Его голос звучал настойчивее, чем он планировал. — Мы думаем, он может быть опасен! Для тебя! Для всех! Дай нам посмотреть, мы...

Резкий, ледяной голос разрезал воздух, заставляя их обоих вздрогнуть:

— Кто разрешил вам беспокоить мою помощницу?

Евгений вышел из-за угла здания. Он не спешил, его движения были плавными и полными скрытой угрозы. Лицо выражало лишь скучающее презрение. Он подошёл к скамейке, намеренно не глядя на Анну, его взгляд буравил сначала Виктора, затем Павлина. Его метка — обычно яркая и яростная — сейчас казалась приглушённой, почти невидимой, что делало его спокойствие ещё более зловещим.

— Опять копошитесь возле того, что вам не принадлежит? — его голос был ядовит. — Она уже сказала — это украшение. Или вы возомнили себя вправе диктовать Анне, что ей носить?

Анна съёжилась ещё сильнее, её глаза метались между Евгением и мальчиками, словно ища спасения, которого не было.

— Евгений, это не просто украшение! — не сдавался Виктор, чувствуя, как компас в кармане вибрирует в такт его сердцу. — На выставке он повлиял на её магию! Мой компас...

— Твой дешёвый гаджет? — резко перебил Евгений, сделав шаг вперёд и начисто проигнорировав упоминание о компасе. — Смешно. Вчера был рядовой сбой системы, точка. Анна справилась как смогла. — Он бросил короткий, уничижительный взгляд в её сторону. — Хотя, да, могла бы и лучше. Но это её проблема. Не ваша. И не повод для вашего жалкого расследования. Вы что, решили, что раз пару раз справились с какими-то тварями в подземелье, то теперь эксперты по всему на свете?

— Евгений, они говорят... — тихо, почти шёпотом начала Анна, её пальцы белели от напряжения, сжимая браслет. — Он вредит... но он единственный, кто не требует... — голос её дрожал и срывался.

— Помолчи, Анна, — обернулся к ней Евгений, и его голос стал резким, нетерпеливым. — Они тебя дурачат. Ты и так достаточно позора навлекла вчера своей истерикой. Не усугубляй.

Он снова повернулся к Виктору и Павлину, его глаза сузились до щёлочек.

— А вы... Вы слишком много о себе возомнили. И слишком много суёте свой нос не в свои дела. Тоннели, подпольщики, пропавшие ученицы... — он произнёс это с откровенным отвращением. — И теперь вот — моя правая рука. У вас есть пять секунд, чтобы исчезнуть. Пока я не решил, что ваше навязчивое внимание к Анне требует... более радикальных мер.

Он сделал ещё один шаг вперёд. Воздух вокруг него затрепетал и сгустился. Его метка на миг вспыхнула кроваво-красным — неестественно ярко, без обычных ограничивающих всплесков, излучая волну грубой, подавляющей энергии. От неожиданности Анна вскрикнула и прижалась к спинке скамейки.

— Если я ещё раз увижу вас рядом с ней, — произнёс Евгений тихо, но с абсолютной, леденящей уверенностью, — если услышу хоть слово про этот дурацкий браслет или вчерашний инцидент... Я сотру вас в пыль. И никто даже не заметит, как вы исчезнете. Ни ваши родители, ни ваши подпольные дружки. Поняли? Исчезните. Сейчас.

Виктор и Павлин молча обменялись взглядами. Спорить было бесполезно и опасно. Евгений видел в Анне не человека, а инструмент и свою собственность, а их вмешательство — как угрозу своему контролю. За его спиной Анна выглядела не утешённой, а окончательно подавленной и запуганной — и его угрозами, и его отношением.

— Ладно, — сквозь зубы процедил Виктор, отступая. — Идём, Павлин.

Они развернулись и зашагали прочь. За спиной им донёсся голос Евгения, обращённый к Анне, лишённый даже намёка на тепло:

— Встань. Пора идти. И хватит ныть. Ты мне ещё нужна вменяемой. Этот браслет... если он тебя отвлекает — сними его. Но не теряй. Он ещё пригодится.

Они не оборачивались, но Виктор чувствовал её унижение и свой собственный гнев жгучим комом в горле. Ответ они не получили. Но теперь они знали наверняка — браслет был ключом. И Евгений его яростно охранял.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Виктор сделал шаг вперёд, подавляя дрожь в руках — не от холода, а от въевшегося в память воя с арены.

— Псионика, С__я. Нам нужно… научиться выдерживать ментальную атаку. Оглушающий вой. Он парализует, сводит с ума.

Павлин остановился, его лицо было бледным.

— Существо на арене… «Безликий Рык». Его крик… Это не просто звук. Он ввинчивается прямо в мозг. Видел, как боец просто… рассыпался? Мы не сможем подойти, не то что сражаться, без защиты.

Соня внимательно смотрела на них по очереди. Её взгляд скользнул по фляге Павлина, задержался на очках Виктора, потом вернулся к их глазам. Молчание затянулось. Она медленно подошла к алтарю, положила на него ладонь. Кристаллы на потолке вспыхнули чуть ярче.

— Шёпот Тени крадёт имя, — наконец заговорила она, не поворачиваясь. — Вой этого… творения… ломает разум. Разные орудия. Общая слабость цели — хрупкость оболочки, что зовётся сознанием. — Она обернулась, её серебряные глаза сверлили Виктора. — Почему вы считаете, что мы обладаем этим знанием? И почему должны им делиться?

Виктор не отводил взгляда.

— Мы видели ваши инструменты. Ржавые кристаллы, что кинули нам культисты на испытании. Они втянули нас в наши же желания. Вы управляете этим. Ты — маг мысли. Вы — Свидетели Десятого, который боролся с системами контроля… а что такое метка, как не контроль над разумом и телом? Вы должны знать, как защитить разум. Или… как его сломать. — Он сделал паузу, подбирая последний аргумент. — Мы — «Тенистые». Члены культа. Мы ищем Источник Молчания для задания Осмира. Источник, который, мы подозреваем, связан с Тенями. С тем… что случилось на линейке. Помоги нам стать сильнее против этого воя, и мы сможем добраться до него. Узнать правду. Ту, которую ищете и вы.

Соня не двигалась, но уголок её губ чуть дрогнул — что-то вроде тени улыбки или гримасы.

— Правда… — она протянула слово. — Она часто требует жертв. Знание — тоже оружие, Ви_тор. Обоюдоострое. — Она вздохнула, почти неслышно. — Десятый учил: «Щит познаётся через меч». Чтобы отразить удар по разуму, нужно понять его природу… и природу своего собственного ума. Готовы ли вы познать свой разум как оружие… и как уязвимость? Готовы к боли? Истинная защита — это дисциплина. Жестокая дисциплина.

— Готовы, — хором ответили они, хотя Павлин невольно сглотнул.

— Хорошо. — Соня вытащила из складок плаща два небольших, холодных на вид кристалла. Не ржавых, как тогда, а прозрачных, с мерцающей голубой сердцевиной. Они напоминали льдинки. — Возьмите. Сожмите в кулаке. Не сопротивляйтесь.

Ледяной холод немедленно проник сквозь кожу, едва их пальцы сомкнулись на кристаллах.

— Найдите внутри себя точку тишины, — голос Сони прозвучал прямо в их головах, минуя уши. — Образ, ощущение, звук… что-то абсолютно ваше, абсолютно стабильное. Зацепитесь за это. Это ваш якорь в шторме.

Виктор мгновенно представил жёсткую, негнущуюся поверхность своего шеста в руках. Павлин сосредоточился на ритмичном падении капель в их насосной станции — кап… кап… кап…

— Теперь… представьте вокруг своего сознания не стену. Стена рухнет под напором. Представьте… сеть. Сложную, подвижную, как паутина из серебряных нитей. Она должна дышать, вибрировать, рассеивать ударную волну.

Давление возникло внезапно. Сначала это был просто навязчивый фоновый гул, словно от трансформаторной будки. Они напряглись, удерживая якорь. Виктор попытался мысленно «сплести» сеть — нити получались толстыми, неуклюжими, как провода.

— Не контролируй каждую нить! — мысленно крикнула Соня. — Дай сети вырасти из твоего якоря! Из твоей стабильности! Как ветви из ствола!

Виктор переключился. Он представил, как от ощущения шеста в руках расходятся тысячи тончайших серебристых лучей, образуя вокруг него сложный, пульсирующий кокон. Стало чуть легче.

У Павлина «капли» начали размываться под нарастающим гулом. Его «сеть» была красивой, текучей, как водопад, но неупругой.

— Твой якорь теряет форму! — предупредила Соня. — Заключи его в сферу! Серебряную, идеально гладкую! Шум бьёт по сфере — она звенит, но не ломается! Твоя сеть — это брызги, отражённые от сферы! Рассеивай энергию через них!

Павлин сжался внутренне, представив капли внутри прочной серебряной сферы в своей груди. Внешняя «водяная» сеть стала резче, отрывистей, как струи фонтана.

Гул превратился в пронзительный визг, скрежет по стеклу. Боль вдавилась в виски. Виктор стиснул зубы, его «сеть» из лучей напряглась, засверкала искрами. Павлин задрожал, его «сфера» зашевелилась, но выдержала. Для него давление трансформировалось в ощущение, будто череп наполняется ледяной водой, которая вот-вот разорвёт его изнутри. Холод кристалла в руках стал почти невыносимым, словно обморожение.

Визг достиг пика. Павлин застонал, его «брызги» захлебнулись. Виктор почувствовал, как его собственная внутренняя энергия, та, что обходит метку, закипает в ответ на давление. Инстинктивно, не думая, он вплел в свою серебристую «сеть» вспышку — не настоящей черной молнии, но её мыслимого образа. Тёмная, жгучая, тихая, она прорезала его ментальную конструкцию.

Пронзительный визг в его голове захлебнулся, на мгновение превратившись в искажённое шипение, словно звук попал в помеху. Давление ослабло.

Визг стих. Соня резко открыла глаза — они оба не заметили, когда она их закрыла. Она пристально смотрела на Виктора. Её лицо было непроницаемым, но в серебристых глазах горел холодный, аналитический интерес.

— …Неожиданно, — произнесла она вслух, её голос звучал слегка хрипло. — Ты использовал свою сущность как… глушитель. Грубо. Опасно. Как кувалда в часовом механизме. — Она подошла к нему почти вплотную. — Эта сила… она хочет вырваться наружу при любой угрозе. Контролируй импульс. Направляй его в сеть, как усилитель упругости, а не как взрывчатку. Иначе сожжёшь мосты в своём же разуме. — Она отступила. — Но… эффективно в данном контексте. Против топора — допустим и молот.

Она забрала кристаллы. Виктор и Павлин опустились на колени, обливаясь холодным потом, с пульсирующей головной болью и тошнотой. Павлин тряс головой, пытаясь избавиться от остаточного звона.

— Боль — это язык, на котором ум учится выживать, — констатировала Соня без тени сочувствия. — Вы продержались, но этого недостаточно для борьбы с мутантом. Продолжим наши тренировки потом.

Она уже растворялась в тени у стены, когда её голос донёсся, как эхо:

— Вы искали в кабинете Языковой… Розы. Красивые цветы. Но даже самый прекрасный бутон вянет, когда корни его пьют тлен. Ищите глубже… под корнями.

И прежде чем они успели что-то спросить или осмыслить сказанное, её силуэт исчез, оставив лишь запах озона и ледяное эхо её слов в их измученных головах.

Виктор с силой провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть остатки ледяного касания псионики. Голова раскалывалась.

— Никогда ещё мои собственные мысли не причиняли такой боли, — его голос прозвучал хрипло и глухо в ледяной пещере. — Как будто мозг вывернули наизнанку, поскребли по нему наждаком и запихнули обратно.

Павлин, всё ещё сидя на корточках, сгорбился и сжал виски пальцами.

— Зато теперь я прекрасно понимаю, что почувствовала бы рыба, если бы её взорвали изнутри глубинным зарядом, — простонал он. — Всё гудит. Даже ресницами моргнуть — больно. И этот её «якорь»… Я едва удержался. Чуть не превратил свои капли в цунами, которое смыло бы меня самого.

Он поднял на Виктора воспалённый взгляд.

— А ты… что это было в конце? Я почувствовал… всплеск. Тихой, чёрной тишины. Давление вдруг схлынуло. Ты что, разрубил её атаку?

Виктор медленно выдохнул, разминая онемевшие пальцы.

— Не разрубил. Создал помеху. Моя сила… она реагирует на угрозу. Даже мысленную. Я просто… позволил ей ответить. В виде образа. Темноты, поглощающей звук. Соня права — это грубо. Опасно. Но сработало.

— Сработало, — с горькой усмешкой повторил Павлин, с трудом поднимаясь на ноги. — Она назвала это «молотом против топора». Звучит как сомнительный комплимент. Как будто я изящной фехтовальной шпагой пытался отразить таран, а ты просто взял и обрушил на него скалу. Неспортивно.

— Здесь не до спорта, — отрезал Виктор, тоже поднимаясь. Его взгляд упал на камень-алтарь, где секунду назад лежали кристаллы. — Речь идёт о выживании. Чтобы подобраться к тому… чудовищу… нам нужен и твой «фонтан», и мой «молот». И ещё десяток таких тренировок. Если, конечно, она не передумает и не сочтёт меня слишком «опасным» для своих часовых механизмов.

Он помолчал, вглядываясь в тень, где исчезла Соня.

— Но это не главное. Ты слышал, что она сказала в конце? Про розы.

Павлин мрачно кивнул, потирая виски.

— Слышал. «Ищите глубже… под корнями». Звучало как угроза. Или предупреждение. Опять эти её загадки. Как будто просто сказать «копай пол в кабинете» — ниже её достоинства.

— Или она не может сказать прямо, — задумчиво произнёс Виктор. — Боится чего-то. Или кто-то запрещает. Но она дала направление. «Под корнями». Это может быть метафора. Или… буквально.

Он посмотрел на Павлина, в глазах загорелся знакомый одержимый огонёк, который тот знал слишком хорошо.

— Пол. Мы не смотрели пол. Мы искали в ящиках, на полках. Но если там есть люк… или если нужно снять напольную плитку…

— Эй, подожди, — Павлин поднял руку, словно пытаясь остановить поток мыслей. — Мы едва держимся на ногах после того, как наша собственная голова пыталась нас убить. А ты уже рвёшься на новое свидание с той… с той училкой, от которой пахнет смертью и мёртвыми розами? Может, сначала вернёмся на станцию? Выспимся. Придём в себя. Решим, что делать с этой тварью на арене. Потом уже будем ломать полы.

Виктор на мгновение задумался, затем кивнул, смирившись с доводами.

— Ладно. Ты прав. Сегодня мы и так прошли через слишком многое.

Он сделал последний взгляд вокруг пещеры, на мерцающие кристаллы и плоский камень.

— Но она знает больше, чем говорит. О Языковой. О Зое. Обо всём. Она проверяла нас сегодня не только на прочность. Она смотрела, на что мы способны. Что мы можем… проглотить.

— Отлично, — буркнул Павлин, уже двигаясь к выходу. — Значит, я был сегодня главным блюдом. Надеюсь, я ей не понравился. Идём уже. Здесь до сих пор пахнет озоном и болью. А мне это напоминает о линейке.

Они вышли из святилища, оставив за ними тишину и невысказанные вопросы, витавшие в холодном воздухе, тяжёлые и нерешённые.

***

Прошло две недели. Ледяное безмолвие святилища сменилось новым, более гнетущим звуком — ровным, монотонным гулом, исходившим от самих кристаллов в потолке. Он не был громким, но впивался в кости, в зубы, в самое нутро, вызывая тошнотворную вибрацию. Воздух струился маревами, искажая очертания алтаря и стен, словно они находились на дне колодца, полного тягучей, мерцающей жидкости.

Виктор и Павлин стояли спиной к спине в центре пещеры. Их лица были сосредоточенны, тела напряжены, но без прежней панической дрожи. На их висках и запястьях были закреплены тонкие серебряные обручи, испещрённые мельчайшими рунами, — новые фокусы, созданные Соней для этой фазы тренировок. Обручи мерцали в такт гулу, то затухая, то вспыхивая ярче.

Её голос прозвучал прямо в их сознании, холодный и безличный:

Гул — это не атака. Это фон. Реальность, в которой вам предстоит действовать. Ваш разум должен научиться игнорировать его, как игнорирует биение собственного сердца. Но сегодня… сегодня атака придёт иначе.

Виктор мгновенно активировал свой «якорь» — не просто образ шеста, а его точный вес, шероховатость бамбука, упругость при ударе. Вокруг этого ядра его сознание сплело уже привычную, отточенную сеть из серебристых лучей. Она пульсировала, рассеивая назойливый звук, превращая его в фоновый шум.

Павлин сделал глубокий вдох. Внутри него сомкнулась идеальная серебряная сфера, внутри которой ритмично падала единственная, вечная капля. Вокруг сферы взметнулись, замерли в воздухе и снова рухнули тысячи мельчайших водяных брызг — его «сеть», готовая принять и рассеять удар.

Атака пришла не в виде звука.

Она пришла в виде запаха.

Сначала это был едва уловимый, сладковатый аромат тления. Пахло мокрой землёй, гниющими листьями и чем-то пряным, приторным. Запах нарастал, заполняя ледяную пещеру, протискиваясь сквозь ментальные сети, не поддаваясь рассеиванию.

Обоняние — древнейшее чувство. Оно обходит логику, бьёт прямиком в инстинкты. В память тела — голос Сони был ровным, как скальпель.

Виктор почувствовал, как его желудок сжимается. Запах был… знакомым до тошноты. Таким пахло в мастерской отца после «тихого дня» — когда Дмитрий Таранис часами молча чинил какую-нибудь дрожащую, сложную механику, и воздух густел от запаха машинного масла, озона и немой, гнетущей тревоги. К этому теперь примешивался едкий, обжигающий нос запах перегретого металла и… палёной кожи. Его кожи. В Атриуме Стихий, при его первом неуправляемом всплеске, когда чёрная молния едва не выжгла ему ладони. Его сеть дрогнула. Лучи поплыли, закручиваясь в спирали, похожие на дым от испепелённой плоти.

Рядом с ним Павлин застонал. Для него запах был иным — густым, затхлым, невыносимым. Пахло ржавой водой и гниющими водорослями на дне заброшенного резервуара насосной станции до того, как они её отвоевали и очистили. Пахло страхом утопленника, тем животным ужасом, который он, маг воды, подавлял глубже всего. И поверх этого — резкая, унизительная нота дезинфектора и моющего средства, которым пахло в казармах Легиона после его провала на вступительных испытаниях, когда мать молча, с холодным разочарованием в глазах, забрала его домой.

— Нет… — выдохнул Павлин. Его водяные брызги застыли, превратились в хрупкие, безжизненные сосульки.

Якорь. Держись за якорь. Это не реальность. Это мираж, выдернутый из вашей же памяти.

Виктор с силой вцепился в образ шеста. Он представлял, как обхватывает его пальцами, как бамбук впивается в кожу. Запах отступал на мгновение, потом накатывал с новой силой. К нему примешивались другие воспоминания. Запах тлена с Перекрёстка Костей. Запах гари от портсигара Евгения.

Внезапно запахи сменились. Теперь пахло ржавчиной и стоячей водой. Пахло их насосной станцией. Но не уютным убежищем, а сырым, затхлым склепом. Пахло страхом и одиночеством.

И тогда, сквозь этот кокон из запахов, пробился вкус.

Горький, металлический вкус крови на губах. Вкус поражения.

Виктор почувствовал его на языке — яркий, отвратительно настоящий. Это был вкус после его первого падения в ЛМД. Вкус после драки с Евгением в переулке.

Он едва сдержал тошноту, сглотнув горькую слюну. Его серебристая сеть порвалась в нескольких местах, и в бреши хлынул кошмарный коктейль из запахов и вкусов.

Он не просто оглушает. Он отравляет. Он вползает в вас через все щели. Ищите источник! Источник искажения! Это не ваше прошлое — это паразит, питающийся им!

Павлин, бледный как полотно, шатко опустился на одно колено. Его сфера дала трещину. Серебряные брызги рассыпались в прах.

— Не могу… — хрипел он. — Он везде… Я чувствую его… в лёгких…

Виктор зажмурился. Он пытался отгородиться, но атака была тотальной. Она была внутри. И тогда он сделал то, чему научился за эти недели. Он не стал выставлять новый барьер. Он позволил ей быть.

Он принял вкус крови. Принял запах смерти. Принял страх. Он пропустил это через себя, не сопротивляясь, наблюдая со стороны, как за посторонним явлением. И в центре этого хаоса, непоколебимым, оставался его якорь — шест. Твёрдый. Реальный. Неподдающийся.

И сквозь принятие он почувствовал это. Тончайшую, чужеродную ноту в этом симфоническом кошмаре. Не его память. Не память Павлина. Нечто иное. Холодное, бездушное, механическое. Навязанное.

Он сосредоточился на этой ноте. Это был едва уловимый привкус меди и статики, скрытый за вкусом крови. Запах остывшего металла, маскирующийся под запах ржавчины.

Есть! — мысленно крикнул он, направляя не крик, а импульс — острый, сфокусированный луч внимания — в ту самую точку искажения.

Его ментальная сеть, всё ещё пульсирующая, среагировала мгновенно. Она не стала атаковать. Она запеленговала. Тысячи серебристых лучей сошлись в одной точке перед ним, обозначили её как чужеродный объект в поле их общего восприятия.

Это длилось долю секунды. Но этого хватило.

Запахи и вкусы вздыбились, зашумели, словно разгневанный рой, и... Исчезли.

Гул кристаллов стих. В святилище воцарилась оглушительная, благословенная тишина.

Виктор открыл глаза. Он дышал тяжело, как после спринта. Рубашка прилипла к спине. Рядом Павлин, всё ещё стоя на колене, вытирал рот тыльной стороной ладони, с отвращением глядя на неё, как будто ожидая увидеть там кровь.

Из тени у стены бесшумно вышла Соня. На её лице не было ни одобрения, ни порицания. Только холодная констатация факта.

— Достаточно, — произнесла она вслух, и её обычный голос после мысленного показался странно грубым и материальным. — Вы определили эпицентр заражения восприятия. Слабо, с опозданием, но смогли локализовать. Для Рыка этого хватит.

Павлин медленно поднялся на ноги.

— «Хватит»? — его голос сорвался на хрип. — Он… оно будет вонять и заставлять меня чувствовать вкус крови? Прямо в голове?

— Его вой — это не просто звук, — ответила Соня, подходя ближе. Её глаза скользнули по его серебряным обручам. — Это пси-вирус. Он инфицирует сознание, заставляет его воспроизводить самые уязвимые воспоминания, самые сильные страхи, облекая их в наиболее доступную для жертвы форму — звук, запах, тактильные ощущения. Вы не сможете полностью заблокировать его. Ваша задача — распознать момент заражения, локализовать его и продолжать действовать, несмотря на боль и отвращение. Вы не поддались панике. Вы нашли источник. Этого достаточно, чтобы ваш разум не рассыпался в прах в первые же секунды. Этого достаточно, чтобы нанести ответный удар.

Она провела рукой по воздуху, и обручи на их запястьях расстегнулись и бесшумно упали на ледяной пол, превратившись в мелкую серебряную пыль, которую тут же унёс невидимый вихрь.

— Тренировки окончены. Вы достигли потолка своей текущей формы. Дальнейший рост потребует… иных методов. Более жёстких. Но в них нет необходимости для вашей текущей цели.

Виктор перевёл дух, выпрямляясь во весь рост.

— А если он… если оно будет атаковать иначе? Не так, как ты?

Соня почти улыбнулась. Почти.

— Мутант — это примитивное орудие. Умное, смертоносное, но лишённое тонкости. Его атака груба и предсказуема. Оно не станет изобретать новые формы пыток. Оно будет бить в одну точку — вашу самую большую слабость — снова и снова, пока вы не сломаетесь. Вы доказали, что можете выдержать первый удар. Сломаетесь ли вы при десятом — зависит только от вашей воли. Моя работа — дать вам инструмент. Как вы им распорядитесь — ваша ответственность.

Она повернулась, чтобы уйти, но Виктор сделал шаг вперёд.

— С__я. Спасибо.

Она замерла, не оборачиваясь.

— Не благодарите. Я не из альтруизма. Сильные, трезвомыслящие союзники — редкость в этих туннелях. Вы инвестиция. Дорогостоящая и рискованная. Я надеюсь, вы её оправдаете.

— Мы оправдаем, — твёрдо сказал Виктор. — Мы найдём этот Источник.

— Убедительнее звучало бы, если бы вы сказали это, не смердя страхом и желудочным соком, — холодно парировала она и снова стала растворяться в тени. — И постарайтесь не умереть. Это было бы… крайне нецелесообразно.

Она исчезла. В святилище снова воцарилась тишина, теперь уже не давящая, а почти мирная. Ледяной воздух очищал лёгкие от призрачных запахов смерти.

Павлин тяжело вздохнул.

— «Инвестиция». Приятно знать, что твою жизнь ценят ровно в той мере, в какой её можно списать на убытки. — Он потрогал свой висок, будто проверяя, на месте ли голова. — Но она права. Я… я почти видел ту самую рацию. Слышал треск. Это было ужасно.

— Но ты выстоял, — сказал Виктор, кладя руку ему на плечо. — Мы выстояли. Мы смогли найти источник. Это главное.

— Да, смогли. Потому что ты его нашёл. Я просто… не развалился окончательно.

— Этого было достаточно. Моя сила… она лучше чует подвох. Фальшь. А это была чистой воды фальшь. — Виктор посмотрел на то место, где исчезла Соня. — Она не просто так сменила тактику. Она готовила нас именно к этому. К тотальной атаке на чувства. К принятию и анализу. Не к сопротивлению.

Павлин мрачно кивнул.

— Что ж, я теперь точно знаю, что буду чувствовать, когда этот Рык начнёт на нас выть. Осталось только не сойти с ума от этого и успеть воткнуть в него этот долбанный резец. — Он вздрогнул. — Просто напоминаю, что он размером с телегу и запросто может оторвать нам головы. Внезапно ментальная атака кажется не такой уж и большой проблемой.

— Одна проблема за раз, — Виктор повернулся к выходу. — Сначала мозги, потом мышцы. Идём. Нам нужно проверить тайник. И… подготовиться ко Дню Фидерума.

Они молча вышли из святилища Последователей Десятого. Холод пещеры сменился прохладой осенних тоннелей. Они шли, и каждый про себя прокручивал только что пережитый кошмар, пытаясь приручить страх, превратить его в холодную решимость. Они знали, что их ждёт. Они были к этому готовы. Насколько это вообще было возможно.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.