Серия «Творчество»

С разделявшего два района моста была видна добрая половина города; сегодня его здания застыли в странном узоре, напоминавшем о шахматной доске. Часть блоков ушла под землю, часть – выдвинулась повыше; на зданиях перемигивались древние фонари.

– Быстрее, племянник, – раздался голос позади; Ремилис вздрогнул и двинулся вслед за остальными, и за лидером, своим дядей.

Тэллий Амидий возглавлял целую экспедицию: пятьдесят солдат, сотня рабочих, и он сам с племянником. Поход в мёртвый район был идеей Тэллия, Ремилис же просто вызвался идти вместе с ним. Никто не возражал: все и так считали, что Тэллий готовит племянника на свое место в совете Дома. Они даже внешне были похожи – худощавые, высокие, с чёткими чертами; разве что в лице старшего Амидия читалась резкая, непреклонная воля. Племянник ещё не успел ее приобрести.

Экспедиция вышла на рассвете, в открытые часы – когда древние машины поднимали все перегородки и позволяли людям свободно перемещаться между районами. Солдаты шагали спокойно и уверенно, рабочие нервно переглядывались. Обычно они не покидали территории Домов, и опасались неизвестности.

– Не стоит бояться, – успокоил Ремилис, поравнявшись с людьми, – вы же все из Орстата. Вы знаете, чем опасны мёртвые районы. Они не смогут вас удивить.

– А если наткнемся на Зверя? – спросил один из рабочих.

– Он нападает только на одиночек, – твердо ответил Ремилис. – Держимся вместе, и никто не пострадает.

Юноша постарался держаться уверенно, но его самого пробрала дрожь.

За последние два месяца девятеро солдат дома Амидиев погибли в переходах Орстата от клыков и когтей. Район кипел слухами: в Часовой Город редко забредали хоть сколько-нибудь опасные животные. Ужаса случившемуся придавало и то, что солдаты гибли в закрытые часы, и там, куда никак не мог пробраться хищник. Как он оказывался за дверьми, которые и у людей-то отворить обычно не получалось раньше должного времени?

Ремилис о погибших искренне сожалел. Он не был с ними знаком, но Амидии потеряли отличных солдат. Останься они живы – шагали бы сейчас рядом: обычно дядя именно этот отряд брал с собой в другие районы и за пределы города.

Ладно, даже если и нападет… отряд далеко не беззащитен. Ремилис машинально скользнул взглядом по оружию солдат: Тэллий не поскупился и заказал в соседнем Скарделле рейлверы, разгонявшие пули чуть ли не до скорости молнии, и с легкостью пробивавшие даже металл. Сам он взял небольшой, ручной вариант, солдат снабдил рейл-ружьями. Командир же должен обеспечить своих людей, так?

Шагая вслед за дядей, Ремилис невольно подумал, что тот и впрямь выглядит настоящим лидером. Высокий, уверенный, с чёткими резкими движениями, на боку – рейлвер с длинным стволом и крупным барабаном, на плече – наглухо застёгнутая чёрная сумка… хм, странно, с самого выхода из дома Тэллий с ней не расставался.

Но задуматься о содержимом сумки Ремилис не успел: отвлёкся. Они прошли сквозь арку из темного металла, спустились по длинному пандусу.

И вошли в мёртвый район.

Здесь молчали механизмы, лампы светили тускло, блоки не передвигались в знакомом ритме. Они вообще тут очень редко передвигались.

В Орстате было совсем немного таких районов: лишённых энергии, не подключенных к общей системе. Никто не осмеливался там поселиться, и территории оставались темными и безмолвными; Амидиям, у которых мёртвый район находился под боком, сочувствовали.

Ремилис не понимал, зачем дяде понадобилось столь спешно и энергично организовывать сюда экспедицию. Да, в мёртвых блоках попадались занятные механизмы, но с таким количеством людей, какое повёл Тэллий, можно было целое поселение основывать.

В здешних тоннелях царила тишина – и оттого звуки шагов и голосов разносились далеко. Зажглись фонари; солдаты, окружив рабочих, внимательно следили за тенями. Зверя опасались все; да и вообще о мёртвых районах ходили дурные слухи.

Когда впереди забрезжил свет, и тоннели оборвались, Ремилис вздохнул с облегчением. Но успокаиваться было рано: впереди открылась широкая полоса моста.

– Надеть браслеты! – скомандовал Тэллий.

Люди остановились, извлекли из карманов широкие металлические браслеты: на серой стали едва заметно светились залитые энергией знаки.

Оба Амидия тоже их надели. При соприкосновении с металлом магнитная сила знаков мгновенно приковывала носителя к поверхности. Здесь без таких устройств ходить не стоило.

Солдаты и рабочие осторожно ступили на гладкую поверхность, двинулись вперед. Ремилис покачивал в руке страховочную верёвку с крюком; он с детства привык ее носить на таких маршрутах. Сейчас она бы вряд ли пригодилась, но на все воля Инженера.

Десяток шагов. Второй. Третий… лучше считать шаги, чем думать об опасности. И…

Всплеск случился, когда они не прошли ещё и половины пути.

Мост содрогнулся, резко накренившись; люди заскользили прямо к краю, пытаясь уцепиться за гладкий металл. Опытные рабочие и солдаты реагировали мгновенно: прижимали к мосту широкие браслеты, закрепляясь на месте магнитными чарами. Успевшие первыми ловили других, удерживая их на нужные секунды.

Ремилис сорвался с места, не думая о браслете – он видел, как дядя не сумел удержать сумку, и сейчас скользит за ней, выбросив вперед руку. Юноша бросил крюк, зацепив ремень сумки; та на несколько секунд остановилась, натянув верёвку, и Тэллий ее догнал.

Ремилис, не успев затормозить, едва не сорвался в пропасть сам, однако у самого края крепкие пальцы стиснули его запястье. Массивный светловолосый рабочий с легкостью выдернул Ремилиса наверх, удержал на месте.

– Спасибо! – выдохнул юноша, дотягиваясь магнитным браслетом до металла. Лишь после звонкого щелчка он позволил себе перевести дух и оглядеться.

Вроде все живы. Дядя тоже не пострадал, прижимает к груди всё ту же сумку. Да что там такое-то?

– Спасибо, – повторил Ремилис, глядя на нежданного спасителя. – Амидии в долгу.

– Я Эрфад, – лаконично назвался рабочий. Необычное имя, да и человек необычный: выше Ремилиса почти на голову и гораздо шире в плечах. – Что теперь?

– Ждем, – пожал плечами Ремилис. – Вскоре мост выпрямится, после всплесков все всегда возвращается.

Эрфад кивнул. Ремилис про себя вздохнул: вот потому люди и не селились в мёртвых районах. В обычном Орстате изменения подчинялись строгому, давно рассчитанному циклу; здесь же они случались резко и непредсказуемо – всплесками. Хорошо ещё, что древние машины неизменно возвращали все в прежнее состояние… но это слабо утешало семьи погибших.

Население Орстата росло, и проблема места вставала все острее и острее. Но даже это не могло заставить людей перебраться в царство всплесков.

– Глядя на город, – тихо сказал Эрфад, – я думаю, что он не для людей.

– В какой-то степени так и есть, – пожал плечами Ремилис. – Ты знаком с историей Орстата, Эрфад?

Тот молча покачал головой. Юноша не удивился: среди рабочих редко встречались люди с образованием, многие знали прошлое разве что в пределах пары десятков лет до своего рождения. Ремилис же старался просвещать других, сам всегда любил поговорить о городе. А сейчас это бы отвлекло от мыслей о бездне в паре шагов и боли в стиснутой браслетом руке. Да и показало бы другим, что племяннику командира плевать на боль. Надо служить примером стойкости.

– Люди сюда пришли всего несколько веков назад, – пояснил Ремилис, – а сам Орстат значительно древнее. Его построили великаны – тогда, когда не было ни Скарделла, ни Самоцветной Империи… да никаких человеческих государств вообще не было.

Эрфад слушал, глядя в лицо Ремилису, будто сосредоточив на нем абсолютно все внимание. Юноше на мгновение стало неуютно; взгляд казался пронизывающим, словно кожи касался ледяной ветер.

– Ученые считают, – продолжил он, – что Орстат тогда городом не был, что его строили как фабрику, или генератор, или… Один Инженер ведает, Эрфад. Ну, может, ещё Северные Кланы, они на том же наследии живут, пусть нынешние великаны и сами ничего не понимают в своем прошлом. Но в любом случае, люди превратили Орстат в город и привыкли к его ритму.

Ремилис всегда гордился этим. Человек мог приспособиться к чему угодно, подчинить себе что угодно – и Часовой Город стал вечным памятником этой идее.

– Но ведь можно было построить и свой город, – сказал Эрфад. – Рядом.

– А зачем? – пожал плечами Ремилис. – Есть основа, куда проще создать все на ней – нам, можно сказать, приготовили площадку.

– Да, – согласился Эрфад. – Куда проще.

Где-то внизу заскрежетал механизм; мост постепенно выправился, снова установился горизонтально. Рабочие и солдаты принялись подниматься на ноги, переругиваясь.

На привал они остановились в огромном металлическом зале. Здесь можно было не бояться всплесков: такие территории оставались стабильными, меняться было особо нечему. Конечно, стены могли просто сойтись и раздавить… но нет, это вроде был все же зал, а не исполинский пресс.

Ремилис едва успел поужинать, когда подошел дядя – все с той же сумкой на боку.

– Пора объяснить, зачем мы здесь, племянник, – тихо сказал Тэллий, и Ремилис вздрогнул. – Все дело в моем путешествии.

Юноша обратился в слух.

Год назад Тэллий Амидий ушел с экспедицией на Север, на земли Кланов. Он вернулся, потеряв половину солдат, но доставил нечто, представленное совету Дома – и мигом получил самые широкие полномочия.

Суть случившегося оставалась тайной. В Орстате вообще мало знали о Северных Кланах, пусть город и стоял совсем близко к исполинской горной цепи. Ремилису было известно то же, что и всем: северяне дружили с великанами и строили города на основе древних машин, создавали чудовищных механических зверей, как-то выживали в регулярно проходившихся по Северу напоенных магией бурях, жили кланами… Пожалуй, и все.

Иногда Орстат и Кланы торговали, но зачастую общение прерывалось на десятилетия. Последний раз северяне общались с Часовым Городом больше полувека назад.

– Ты ведь знаешь, почему мы не оживили район? – спросил Тэллий, опустившись рядом.

– Нет энергии, – кивнул Ремилис. – Никакие чары и механизмы не дают ее в должном объеме, а какие дают – те не встроишь в блоки.

– Верно. И именно поэтому я отправился на Север, желая поискать решение там. Я… – Тэллий покачал головой. – Не буду рассказывать, как это было, долгая история и не та, какую хочется вспоминать. Но смотри.

Он осторожно расстегнул сумку, извлек округлый металлический контейнер. Открыл, показал племяннику содержимое.

Внутри лежала сфера – гладкий металлический шар, собранный из плотно пригнанных друг к другу маленьких фрагментов. Ремилис знал, что их ровно тридцать шесть: он раньше видел такие шары.

Именно они питали энергией все населённые районы Орстата. Именно такой сферы не хватало в мёртвом районе – потому-то он и был лишен жизни.

С ее помощью можно было подключить район к общему циклу, и начать его осваивать. С командой из сотни рабочих было легко создать поселение и закрепить права Амидиев на эти блоки; здесь хватит места для всех, кто теснится во владениях Дома.

– Дядя… – только и смог выдохнуть Ремилис.

– Да, – усмехнулся Тэллий. – Я нашел хранилище Кланов, смог его вскрыть, и… забрал оттуда энергосферу. Они все одинаковые; хвала великанам, которые так хорошо подгоняли свою технику.

– Забрал? – уцепился за легкую паузу в речи Ремилис.

– Украл, – помрачнел Тэллий. – Похитил. Как хочешь. Но я получил ее в руки, вернулся в Орстат – и добился от Дома права на экспедицию. И теперь надо спешить, у нас мало времени.

– Почему?

– Потому что Зверь выбирал жертвами моих товарищей, – ответил Тэллий.

Ремилис дернулся; почему-то лишь сейчас он сопоставил боевые машины северян и неизвестное чудовище Орстата. Обычное животное вряд ли бы смогло пробраться в Часовой Город, но созданный для скал и ущелий механизм…

– Девятеро погибших от клыков Зверя – мои солдаты. Те, кто были со мной в экспедиции; сейчас остались только я и Кальдис, – Тэллий кивнул в сторону пожилого солдата, сидевшего неподалеку.

– Ты думаешь, что это творение северян?

– Да. Потому и торопил экспедицию. Я боюсь, что Кланы послали за мной одно из своих чудовищ, – Тэллий сгорбился, глядя перед собой в темноту.

– Но разве механизм на такое способен? – удивился Ремилис. – Пройти от Севера до Орстата, найти нашу территорию, выследить…

Он замолчал, осознав, насколько это дико звучит. Орстат граничил с громадным Скарделлом, где давно научились наделять механизмы подобием жизни. Но подобная машина превосходила даже самые смелые достижения скарделльских магов-инженеров.

– Я не знаю, – мрачно ответил Тэллий. – Я не знаю, что способны изобрести или откопать Кланы, племянник. Посмотри на Орстат – сколько мы создали, изучая его всего несколько веков? А северяне тысячелетиями живут на наследии великанов.

– Если это механизм, – сказал Ремилис, – то с ним не договоришься. Но если им кто-то управляет, то…

– Они хотят вернуть сферу, – жестко ответил Тэллий. – Поэтому Зверь и пугает меня, убивает солдат – северяне думают, что я устрашусь и верну. Не дождутся.

– Но…

– Плевать, – Тэллий резко поднялся. – Я пошел на Север, я забрал у него лучащееся силой сердце – и не стану за это платить. Наши северные соседи никогда даже и не думали помогать Орстату, так что поможем себе сами.

Он отошел к Кальдису; впервые за время экспедиции Ремилис заметил, что оба они постоянно держат руки на рейлверах.

Своей цели экспедиция достигла сутки спустя, углубившись ещё дальше в мёртвый район. Теперь, зная причину, Ремилис понимал и выбор маршрута: общая планировка у районов Орстата совпадала, и путь к энергозалу было несложно распознать.

Тэллий запретил говорить остальным о сфере; Ремилису казалось, что дядя слишком уж боится, но с другой стороны… Любой Дом, граничивший с мёртвым районом, заплатил бы за энергосферу колоссальную сумму. Не стоило подвергать спутников искушению.

Однако люди все больше и больше нервничали из-за молчания лидера. Тэллий не отличался умением успокаивать других, так что общаться пришлось племяннику. Несколько раз он с мрачной иронией думал, что такие разговоры – отличная тренировка для заседаний в совете Дома.

Неожиданную помощь оказал Эрфад: ему стоило лишь смерить негодующего человека холодным взглядом, чтобы тот умолк. Более того, у него обнаружилось отличное чутьё на безопасные проходы; несколько раз рабочий указывал на тоннели и мосты, которые либо только что пережили всплеск, либо ещё к нему не подошли. Ремилис отметил про себя, что по завершении похода стоит рекомендовать Эрфада в бригадиры, справляется отлично.

Но, пусть даже Ремилис знал дорогу, окончание пути застало его врасплох: за прошедшие часы ему уже начало казаться, что тишина мёртвого района будет царить вечно. И все же они прошли сквозь тоннель, взобрались по широкому стальному склону, и оказались прямо перед зданием в форме полусферы.

Над входом был отчеканен знак: шесть лучей, расходящихся из диска в центре. Древние великаны почему-то питали пристрастие к этой цифре. Ремилис не знал причины, но она его не особенно и волновала. Какая, в самом деле, разница?

Двери, к удивлению Амидиев, оказались приоткрыты. Похоже, всплески в кои-то веки сработали в пользу людей. Нет, металлические плиты можно было бы взрезать, инструменты имелись. Но сама эта мысль показалась Ремилису дурным знамением.

Прямой коридор вел в глубину здания: там и находился энергозал, важнейшая часть района, самое его сердце. Внутрь ступили только трое: Тэллий, Кальдис и Ремилис. Два оставшихся участника экспедиции на Север и родич одного из них – так было правильно. За спиной остались ликующие рабочие и солдаты: сейчас они понимали, почему экспедиция явилась сюда, и радовались тому.

Ремилису доводилось бывать в таких залах: выступающие из стен колонны, сплошное возвышение в центре, ниша у дальней стены, где шесть изогнутых шипов окружают круглое гнездо. Только здесь царили полумрак и полная тишина – ни света ламп, ни гула механизмов.

Никто не произнес ни слова. Тишину нарушил только лязг замка – Кальдис закрыл за собой тяжелую дверь. Затем раздался шелест ткани сумки, потом – щелчок открывшегося контейнера.

Тэллий осторожно подошел к нише, бережно поднял сферу, протянул ее вперед. Племянник и солдат затаили дыхание, когда полированный шар погрузился в гнездо; Тэллий слегка надавил, и в тишине зала прозвучал громкий щелчок.

Когти-крепления сомкнулись вокруг шара.

Тот засветился, плавно разгораясь все сильнее; точно так же разгорелась лампа под потолком. И в такт сиянию взвился и гул – знакомый, удивительно приятный гул работающих древних механизмов. Металл под ногами едва заметно задрожал; слабая вибрация лучше любых слов доказала – район оживает. Энергия струится в нём, и очень скоро район перестанет быть опасным, включится в общий цикл Орстата.

Ремилис не отрывал взгляда от сферы, чувствуя, как душу наполняет радость. Он знал, что этот день навсегда останется в памяти – и не только потому, что Амидии получили новые владения, а люди – новый дом.

Просто… как не запомнить удивительное зрелище пробуждающегося города? Пронизывающее ощущение, когда он уверенно возвращается к жизни?

– Да! – выдохнул Тэллий, поворачиваясь. Глаза его горели радостным, почти безумным огнём, на лице играла улыбка…

Она тут же погасла, когда Тэллий посмотрел мимо Ремилиса. Тот машинально обернулся.

У дверей – по-прежнему закрытых – неподвижно стоял Эрфад.

– Ты как сюда попал? – резко бросил Тэллис. – Как посмел…

– Вор, – спокойно сказал Эрфад, и это слово перекрыло ровный гул механизмов. – Я пришел по закону Кланов.

Тишина. Краткие мгновения тишины; лица Тэллия и Кальдиса исказились, руки потянулись к рейлверам.

«Конечно», – отстранённо подумал Ремилис. Необычное для Орстата имя, холод горного снега в глазах, короткие чёткие фразы – кем ещё мог оказаться Эрфад?

Странно, что он сам раньше не понял. Слишком привык к тому, что Кланы где-то далеко? Что они не переходят горную границу?

Северянин неторопливо двинулся вперед.

– Ты проник в наше хранилище и украл солнечное сердце, – размеренно произнес он. – Ты принес его к своему клану, потеряв людей в дикой погоде. Я пришел по твоему следу, Тэллий Амидий.

Эрфад поглядел на сферу, перевел холодный взгляд на людей.

– Ты ее не заберёшь! – Тэллий поднял рейлвер и шагнул навстречу северянину. – Только сделай шаг – и я тебя твоему же зверю брошу, пусть сожрёт!

– Не сожрёт, – равнодушно ответил Эрфад. – Зверь – это я.

И в это мгновение Ремилис осознал, что его знания о северянах оказались ошибочны.

Люди Кланов не творили механических зверей.

Люди Кланов в них превращались.

Он не успел понять, как сменился облик Эрфада – но на его месте возник волк размером с быка. Шкуру из стальных пластин покрывала проволочная шерсть; на лапах виднелись поршни и шарниры, глаза горели ровным электрическим светом. Каждый дюйм стального волка словно был сотворен мастером-механиком – но двигался зверь со скоростью и лёгкостью, доступной лишь живым существам.

Воздух зала вспороли синие сполохи рейлверов; один выстрел ударил в стену, второй же лишь скользнул по стальной шкуре: волк оказался ураганно быстр. Вскрикнул и мгновенно умолк Кальдис – одновременно с хрустом костей.

Ремилис рванулся вперед, не размышляя, только желая помочь своим – и северянин отшвырнул его одним движением плеча. Юноша прокатился по полу, врезался в опору, услышал вопль дяди – и наступила тишина.

Он приподнялся, охнул от боли в спине; понял, что опоздал.

Кальдис лежал навзничь, уставившись невидящими глазами в потолок; грудь его раздавила тяжелая стальная лапа. Тэллий распростёрся чуть дальше, в луже собственной крови, и Ремилису даже не хотелось приглядываться к ранам.

Волк… Эрфад стоял шагах в двадцати от ниши со сферой, не отрывая от нее взгляда. Сейчас он казался стальным изваянием, отключённым механизмом.

Ремилис попытался встать; рука скользнула по гладкому полу, нащупала приклад отлетевшего ружья Кальдиса, и оружие придало юноше сил.

Он с трудом поднялся, шагнув между стальным волком и сферой. Вскинул ружьё, ощущая, как дрожат руки.

– Ты ее не заберёшь! – выкрикнул он, чувствуя себя совершенно беспомощным. У погибших от клыков северянина солдат оружие было не хуже. – Без сферы район останется мёртвым! Ты не…

Голос Ремилиса сорвался. Он сглотнул, нащупывая спусковой крючок.

Несколько мгновений царила тишина. Ремилис заставил себя не отводить взгляд, смотреть в холодные и бесстрастные глаза волка, похожие на древние лампы. Желтый ровный свет – против отчаяния и решимости в сером взгляде человека.

Потом Эрфад снова сменил облик.

Ремилис опять не успел осознать переход: вот только что стоял громадный механический волк, а вот – прежний, знакомый человек. Вроде бы уязвимый. Но юноша не обманывался внешней слабостью; он лишь крепче стиснул ружьё.

И Эрфад сказал:

– Да.

– Что? – опешил Ремилис.

– Ты прав, – пояснил Эрфад. – Сердце вам нужно. Оно останется.

– Но… – выдохнул юноша. – Ты же… пришел за…

Эрфад покачал головой.

– Здесь не понимают Кланы. Я пришел убить воров и, если они забрали сферу из жадности, унести ее. Эти, – он кивнул в сторону Тэллия и стражника, – были последними. Я увидел, что сердце вам действительно нужно. Помог донести сюда. Оно остаётся.

Ремилис опустил ружьё, мало что понимая. Видно, это чувство отразилось на лице: Эрфад коротко пояснил:

– Взять то, что необходимо – не преступление. Украсть – преступление. Вор гибнет. Нужное остаётся. Таков закон Кланов.

– А как ещё дядя смог бы раздобыть сферу?

– Он мог бы попросить ее у клана. Предложить дар взамен.

– И вы бы согласились?

– Конечно. Вам же нужно. У нас она просто лежала в хранилище.

Ремилис замолчал. Над этим стоило подумать – потом, когда пройдет страх, спадут оцепенение и слабость в теле.

Эрфад поглядел в сторону двери; та щелкнула и открылась.

– Как? – не сдержался Ремилис.

– Я машинный маг, – коротко пояснил Эрфад. – Механизмы покорны моей воле. Так я прошёл в город, и во владения твоей семьи, так я охотился. Так я помог вам в походе.

Ремилис прижал ладонь ко лбу. За последние минуты он узнал о Кланах больше, чем за всю жизнь.

– Теперь я ухожу, – сказал Эрфад, отвернувшись. – Готовься.

– К чему?

– Ты защищаешь свой клан и нужное ему. Ты знаешь, что с нами можно говорить. Может быть, мы будем торговать. Пусть твой бог хранит тебя от мёртвых сердец и дикой погоды.

Эрфад шагнул к стене, прижал к ней ладонь; сквозь мерный гул механизмов проступил едва слышный скрежет – и казавшаяся сплошной панель беззвучно ушла в сторону. Северянин скрылся во тьме, словно его тут и не было; лишь пару мгновений звучали шаги – стук тяжелых ботинок или поступь металлических лап.

Потом все затихло. Осталось лишь гудение машин и еле уловимые щелчки вращающихся шестерён; панель стала на место. Словно и не было северянина.

Ремилис даже не сомневался, что Эрфад покинет город в течение пары часов. Несложное дело для того, кто способен управлять механизмами.

Сам он прислонился к стене, чувствуя дрожь и слабость во всем теле. Сглотнул, снова посмотрел в сторону распростертого Тэллия, отстранённо подумал – надо привести рабочих. Распорядиться о похоронах. Начать… начать создавать поселение. Как и задумывалось.

«Ты все же был неправ, дядя, – сказал себе Ремилис, вспомнив недавний разговор. – Живущие близ Севера всегда ему платят. Рано или поздно».

Он на мгновение прикрыл глаза. Поглядел на сияющую сферу, на темные потёки крови на полу. Почему-то Ремилису на секунду показалось, что жизнь Тэллия Амидия вытекла прямо в район, который он так хотел оживить. Что источник энергии дядя вырвал у себя из груди.

Может быть, так оно и было.

В конце концов, не зря и он, и Эрфад называли сферу «сердцем».

Меоллан, взмахнув зажатым в побелевших пальцах револьвером, дернулся к выходу и застыл на мгновение, увидев, что над дверью пробежали трещины – сюда, когда раздался первый взрыв, прилетел флакон с очень сильным раствором. Мгновение сомнения оказалось губительным: кладка с грохотом обвалилась, камни завалили дверь.

Снаружи раздался жуткий скрежет, потом – рычание. Из глубины дома в ответ донесся детский плач.

Ригсби в отчаянии огляделся. Нет, тут ничего не поможет – все составы разлиты или бесполезны, клетки поломаны, да и были там одни крысы с кроликами… Теперь еще и выход наружу завален!

План дома сам вспыхнул в уме. Второй этаж башни – кабинет и спальня, первый этаж – кухня и гостиная. И пристроенная к башне лаборатория, из которой так просто выйти во двор.

Уже непросто.

Меоллан оглянулся на дверь, через которую только что вбежал, застав удручающую картину. Придется возвращаться в башню, иного выхода нет.

Оглядевшись, Ригсби заметил единственную полезную вещь – блестящую запертую шкатулку. Он поспешно нажал узорчатые пластины на ней, дождался щелчка, откинул крышку и вытащил похожий на скальпель резец с выгравированной на металле цепочкой знаков, залитых зеленоватой жидкостью-энервитом. Этим резцом Ригсби и наносил орны на пластины, но сейчас инструмент был малопригоден. Топливом для магии орнов служил именно что энервит, а он в доме почти кончился. Да и не «почти» – из разбитого флакона в углу вытекали последние капли.

Меоллан сунул резец в карман, крепко сжал рукоять револьвера, вскинул его перед собой и шагнул обратно в дом.

Башня встретила темными коридорами и тишиной – плач смолк. Меоллан нервно сглотнул и двинулся вперед, стараясь ступать как можно тише.

Подумать только, а ведь совсем недавно он еще спокойно работал над интереснейшим заказом!

Воспоминание некстати пронеслось перед глазами.

– Ранклин Селлиг, – представился заказчик. – Я много слышал о вас, мистер Ригсби.

– Надеюсь, хорошее, – едва заметно улыбнулся Меоллан. – Желаете чаю?

– Не откажусь, – кивнул гость.

Ставя на стол чашки, алхимик отметил про себя: заказчик просто ходячая противоположность самому Ригсби. Гость среднего роста – Меоллан высок. Гость чисто выбрит – Меоллан заплетал длинную бороду. Гость загорелый, словно долго прожил на южной границе – у Меоллана кожа почти полупрозрачная. На госте элегантный серый костюм и изящная трость в руках – на Ригсби потрепанная рабочая одежда с пятнами и рассованные по карманам орн-пластины. У Меоллана волосы темно-русые – у заказчика черные. Хоть что-то общее.

Селлиг пришел с псом: сейчас здоровенный серый зверь послушно лежал у ног хозяина и смотрел на Ригсби необычно глубокими черными глазами. Алхимик его оглядел один раз, и потом игнорировал. Животные его занимали лишь в исследовательских целях.

– Итак, – спросил Меоллан, когда они оба отпили по глотку чая, – чем могу быть полезен, мистер Селлиг?

– Для начала позвольте отрекомендоваться, – гость выложил на стол несколько документов.

Меоллан просмотрел их и поднял брови: Селлиг оказался агентом Южной Торговой Компании. Понятно, откуда загар. Неожиданно, что он вдруг появился в самом центре королевства.

Ригсби вернул бумаги Селлигу и вопросительно взглянул на него.

– Мы сейчас работаем в Ларсии, – объяснил тот. – И у нас возникла проблема с хищниками, каких раньше никогда не видели. Руководство полагает, что это не обычные животные, – что Доминион снова испытывает свои изобретения.

Меоллан поморщился. Вечный соперник его родины постоянно порождал каких-то новых тварей, одна другой страшнее.

– Вот именно, – кивнул Селлиг. – Компании пришлось нанимать солдат, усиливать  охрану торговых путей и факторий… как понимаете, большие расходы. Директора ищут иные пути решения проблемы. Например, разработку эффективного яда или же отпугивающего состава.

– Этого вы от меня и ждете, мистер Селлиг?

– Совершенно верно. Я привез с собой сохранившийся образец, с которым можно работать.

– Вы хотите, чтобы я создал яд для зверя, которого в жизни не видел, и которого наверняка создали с усиленным иммунитетом – и только с одним образцом?

Селлиг развел руками.

– Трудная задача, признаю. Поэтому мы и обратились к вам, у Компании нет алхимиков вашей квалификации.

Меоллан неопределенно хмыкнул. Даже если Селлиг пытался польстить – то был прав. Ригсби свое мастерство знал и заслуженно им гордился.

– У вас десятилетия безупречной репутации, – словно прочел его мысли Селлиг.

– Я старше, чем выгляжу, – усмехнулся Меоллан. – Но должен еще раз подчеркнуть – задача крайне сложная. Определенно.

– Я понимаю, – кивнул Селлиг. – Но вы или создадите яд, или докажете, что это невозможно. В любом случае Компания или получит оружие, или откажется от тупиковой идеи. И потому ваш труд будет оплачен, – он наклонился вперед и повторил: – я имею в виду, в любом случае.

– Сколько? – прямо спросил Меоллан.

Селлиг назвал сумму и Ригсби кашлянул, чтобы скрыть замешательство. За такие деньги стоит постараться. Да и проблема, что скрывать, интереснейшая. Очень трудная, но его всегда увлекали сложности. Особо радовало то, что работать надо исключительно в лаборатории. Меоллан был домоседом, и от башни и города последний раз удалялся лет пятнадцать назад.

Он помедлил; Селлиг и пес одинаково внимательно смотрели на него и ждали решения.

– Берусь, – наконец сказал Ригсби. – Не могу обещать успеха, конечно, но сделаю все, что в моих силах.

Меоллан как раз прошел мимо гостиной, где они с Селлигом беседовали. Проклятье, что случилось? Как? Ясно, что лабораторию разгромило это… это создание. Но так быстро и легко? Как?

Сама мысль о пропавших составах отдавалась болью в сердце. Одни из них могли защитить, другие – вылечить, третьи – сразить врага… и все пропало!

Теперь, когда путь из лаборатории был отрезан, оставался выход из самой башни. Может, хоть эта дверь не пострадала?

Из-за стен как раз снова раздался грохот и рык, и Ригсби ускорил шаг.

Напряженные до предела чувства спасли алхимика: Меоллан заметил смутный силуэт в тенях за долю секунды до того, как тварь прыгнула прямо к нему. Револьвер дважды грохнул, ослепив хозяина вспышками.

Чудовище вильнуло в сторону, врезалось в стену; Меоллан понятия не имел, попал ли – он уже мчался по коридору обратно. Позади раздался плач ребенка, и Ригсби содрогнулся, но ничуть не замедлил бег.

Плач и пробирал жуткой неуместностью, и будил какие-то странные мысли, казался смутно знакомым.

Но в уме вспыхнуло иное воспоминание, мгновенно превратившееся в идею. Едва не поскользнувшись, Ригсби влетел на кухню, захлопнул дверь за собой, прижал стулом.

Совсем недавно он обновлял орн-узор на холодильнике, залил все знаки – и не отнес флакон энервита в лабораторию. Не отнес же, правда?! Где он, чтоб его?!

Флакон обнаружился на полке, между солью и уксусом. Ригсби схватил его и выдохнул сквозь зубы: чудесной жидкости осталась едва ли половина. Может хватить, если соображать быстро.

Он резко обернулся к двери – по ней скрежещуще полоснули лапы твари. Меоллан выстрелил прямо в дверь, пуля пробила преграду насквозь. Но, похоже, промазал – в отверстие тут же сунулся коготь и принялся разламывать тонкое дерево.

Ригсби отступил назад. Вот проклятье... А как же все хорошо шло последний месяц!

Селлиг прислал образец вечером того же дня, в контейнере-холодильнике. Распаковывая посылку, Меоллан в который раз испытал гордость за магическое искусство своей страны. Стала бы она промышленным лидером, если бы не орнатика, искусство создания магических узоров? Стала бы орнатика столь сильна, не создай алхимики энервит?

Такие мысли часто посещали Ригсби за работой.

– Ага, – протянул Меоллан, разглядывая когтистые лапы в глубине контейнера. Представить облик хищника по ним никак не получалось, но это особо и не требовалось. – Фанд!

Послышались тяжелые шаги, и в дверях возникла массивная фигура, заслонив свет. Трехметровый бронированный гигант вопросительно уставился на хозяина выпуклыми глазами-линзами.

– Отнеси в лабораторию, – приказал Меоллан, – и положи на главный стол.

Фанд бережно взял контейнер и двинулся прочь. Можно было ожидать, что он будет при каждом движении рушить все вокруг, но для своих размеров автомат ступал удивительно плавно. Повод уже для личной гордости: детали его механизмов Ригсби разрабатывал сам и лично вывел каждый орн внутри корпуса и на ключевой пластине.

Да, всё можно было купить или заказать, но Меоллан предпочитал создавать инструменты своими руками и экспериментировать со всеми попадавшими в руки устройствами. По крайней мере, так он был уверен, что и голосовое управление, и контрольный браслет, и вообще любые механизмы в доме будут работать безупречно.

Само дело его увлекло. Лаборатория и покрытые орнами камеры синтеза и симуляции позволяли протестировать на присланном образце что угодно. С этого Ригсби и начал. Как и ожидалось, яды на плоть хищника подействовали слабо, кислоты – лучше, но не идеально. Меоллан тщательно изучил состав образца и несколько недель посвятил одним только напряженным расчетам химических соединений и опытам с токсинами и растворителями.

Базовая идея вскоре стала ясна: «общие» яды вряд ли подействуют, отраву необходимо подгонять под конкретные гены. Конечно, против других хищников и тварей Доминиона она не сработает, но хотя бы от одной своей проблемы Компания избавится.

Задача все равно оставалась сложной, но при отличной лаборатории, возможности экспериментировать хоть целыми днями, а также немалом мастерстве… можно было надеяться на успех. И совершенно без помощи коллег: Ригсби не любил чужого участия в своих достижениях и просил о помощи, только убедившись, что проблема в одиночку нерешаема.

Селлиг наведывался еще два раза, получал краткие отчеты и уходил. При последнем визите он попытался уточнить детали – но Меоллан раздраженно рявкнул так, что впечатлился даже пес заказчика. Еще чего не хватало – отвлекаться! Потеряешь мысль – и работа затянется надолго.

Месяц увлеченных опытов и расчетов с перерывами только на сон и еду изрядно вымотал алхимика. Меоллан ушел в создание яда с головой, не замечая ничего вокруг. Одежда покрылась новыми пятнами, под глазами появились мешки – но он своего добился! Яд был готов и работал, все испытания прошли безупречно.

Безмерно довольный собой Ригсби составил отчет, запечатал образец отравы в контейнер и отправил заказчику и то, и другое. Следующие три дня он просто отсыпался и восстанавливал силы.

А потом пришел монстр.

Дверь трещала, постепенно поддаваясь. Меоллан было прицелился, но остановился. Он научился неплохо стрелять, но сейчас даже не видел цель. И не знал ее размеров. И совершенно не был уверен, что револьвер поможет – пусть даже надежный орн-механизм никогда не подводил.

Меоллан в отчаянии огляделся, потом опустил взгляд на пол. Вырезать цепочку защитных орнов прямо сейчас?

Не выйдет. Пол из камня, твердого камня. Слишком твердый! Резец его возьмет, конечно, но минут десять точно уйдет, а знаки надо еще залить энервитом, пробуждая силу заклинания. Нет времени – вон как щепки летят!

А вот рев и скрежет за стенами стихли. Меоллан резко выдохнул: теперь наспех слепленный замысел получил шансы на успех.

Придется рискнуть и бежать. И Ригсби, спотыкаясь, бросился по лестнице наверх.

К несчастному кабинету, пострадавшему первым.

Меоллан проснулся посреди ночи, и сперва сам не понял – отчего? Кажется, какой-то странный звук, будто что-то упало… Долгие годы занятия алхимией развивают чувства и интуицию, и Ригсби привык им доверять. Поэтому он поднялся с постели и вытащил из ящика стола револьвер. Его башня стояла в стороне от города, и уже бывали случаи, когда ей интересовались бандиты.

Проблемы прекратились, когда Меоллан собрал Фанда. На ночь Ригсби переводил его в режим охраны, и сам вид размеренно бродящего по двору автомата отпугивал кого угодно. Но один страж – все-таки не панацея, и именно по этой причие Меоллан хранил в спальне оружие и несколько опасных снадобий.

Он сделал пару шагов, когда за стенами башни внезапно раздался грохот, а потом – лязг и рев. Меоллан аж вздрогнул, распахнул дверь спальни и застыл.

За несколько секунд случилось многое

Пустой стол – контрольный браслет пропал. Разбитое окно – ясно, куда делся. Ясно, что за звук разбудил Ригсби.

И тут на него из темноты прыгнуло что-то крупное, вскинувшее лапы с когтями.

Меоллан дважды выпалил в чудовище. Кажется, попал, но спасло Ригсби лишь то, что он отдача толкнула его назад. Алхимик споткнулся о порог и рухнул на пол – монстр пролетел прямо над ним в глубину спальни. Чудовищу потребовался всего миг на разворот, но Меоллан его опередил. Он схватил первый попавшийся флакон с тумбочки у двери и запустил его в темноту.

Грохот и вспышка раскололи ночь: во флаконе была светошумовая смесь. Прозвучал обозленный вой, и Ригсби выскочил в кабинет, прихватив с собой еще две склянки – все что было.

Чудище кинулось за ним, но вместо воя из его пасти вырвался жалобный плач обиженного ребенка. Это было настолько не к месту, что у Меоллана волосы встали дыбом.

Дальнейшее он осознавал смутно.

Монстр кинулся за ним, алхимик швырнул в тварь оба флакона, они столкнулись в воздухе, и…

Взрыв пробил огромную дыру в стене, вышиб дыхание из легких Меоллана – и вышвырнул тварь наружу вместе с доброй частью бумаг и книг на столе.

Ригсби с трудом поднялся, не веря, что его самого не зацепило взрывом.

Он выглянул сквозь дыру наружу. Монстра видно не было, но источник грохота обнаружился: Фанд неуклюже ворочался под свалившимся на него подъемником. Раньше именно этим устройством Ригби поднимал слишком тяжелого для лестницы помощника наверх – а теперь оно обратилось против него.

Ранее прозвучавший рев даже не требовал объяснений. Эту систему тревоги Меоллан лично встроил в слугу.

«Не докричусь, – лихорадочно соображал Меоллан. – А браслета с его дальним действием нет».

Надо было спуститься вниз; проще всего добраться до Фанда было через лабораторию. Меоллан надеялся, что она цела – и очень сильно ошибся.

Он еще и половины пути не преодолел, когда грянул взрыв.

Он добежал до середины лестницы, когда внизу грохнула дверь – неведомая тварь прорвалась на кухню. Меоллан, не целясь, пальнул в ее сторону и взлетел на площадку, снова оказавшись в кабинете. Откуда только силы взялись!

Он захлопнул дверь, задвинул щеколду и кинулся в дальний конец кабинета. Рухнул на колени; боль от удара отозвалась во всем теле. Но хотя бы пол тут с деревянным настилом!

Покрытый орнами резец легко рассек дерево, прочерчивая знаки. Другой рукой Меоллан поспешно и неуклюже отвинчивал крышку флакона с энервитом, стараясь не пролить ни капли.

Дверь содрогнулась от удара: монстр не сдавался. Меоллан дернулся, стиснул зубы, заставляя себя смотреть на пол и выводить один знак за другим. По спине прокатилась холодная волна страха.

Кривые когти продрали дерево, следующий удар покрыл дверь паутиной разломов.

Последний знак замкнулся, Ригсби отшвырнул резец и поднес открытый флакон к первому орну.

Дверь снова вздрогнула, словно по ней колотил Фанд. Во все стороны полетели щепки, и трещины доползли до косяков.

Руки у Меоллана тряслись, но сноровка взяла свое: цепочка орнов постепенно заполнялась энервитом и уже начинала мерцать. Дверь трещала, но Ригсби усилием воли заставлял себя не дергаться и даже не смотреть в ту сторону. Нельзя. Нельзя.

Монстр обрушился на дверь всем весом, и по комнате разлетелись обломки.

Тварь змеиным движением втекла внутрь и молнией кинулась к Меоллану.

Энервит заполнил последний знак.

Мерцающая стена вспыхнула прямо перед чудовищем, оно врезалось в преграду; алхимик дернулся назад, больно ударившись плечом о стул.

Но экран выдержал, надежно отделив хозяина башни от монстра.

Теперь Меоллан наконец рассмотрел чудовище как следует. Размером со взрослого волка, узкая вытянутая морда с полной клыков пастью, четыре сильные лапы. Тело твари покрывала влажно блестевшие белесые чешуйки, наползавшие друг на друга и медленно менявшие форму. Кости и мышцы странным образом смещались и набухали под кожей – на глазах у Ригсби звериная лапа стала почти точной копией человеческой кисти, потом снова изменилась. Когти стали похожи на иглы, потом сократились и искривились.

Монстр поднял голову и уставился прямо на Меоллана неподвижными, непроглядно-черными глазами. Ригсби поспешно отполз назад, прижавшись лопатками к стене; у него мелькнула мысль, что чем-то ему эти глаза знакомы.

На экран обрушился новый быстрый удар, но преграда выдержала.

Монстр не сдавался. Меоллан понял это и заставил себя стряхнуть оцепенение. Экран не продержится вечно, энервит выгорит минут через пятнадцать от силы.

Алхимик зашарил по полу, нащупывая резец, и пальцы сомкнулись на прохладном металле. Меоллан торопливо поднялся, повернулся к стене. За спиной послышался скрежет когтей по полу, затем – звук нового удара.

«Не думать, – приказал себе Меоллан, проводя первую линию. – Не думать об ошибках в расчетах и слишком быстром выгорании».

Позади все на миг затихло. Потом раздался плач ребенка – надрывный, пронзительный.

Пальцы закостенели, и линия едва не ушла в сторону. Меоллан в последний миг исправил ошибку, не испортив орн. Кажется, он еще долго не сможет подходить к детям… Почему так случилось-то? Наверное, его зелья что-то замкнули в мозгу существа.

Он до крови прикусил губу, заставляя себя не спешить и вычерчивать каждую линию правильно, сплетая орны в точный узор. Хватит ли энервита на всю комбинацию? Должно…

Снова плач – и удар. В самом ли деле в плаче проглядывают злобные нотки? Или кажется?

«Не думать! Не думать!»

Последняя линия легла на стену – хвала Инженеру, дерево режется легко! – и сложная комбинация орнов замкнулась. Меоллан поспешно вскинул флакон, начиная заливать узор вязкой жидкостью.

Сквозь детский плач прорезалось шипение; рука Ригсби дернулась, и несколько капель блеснули на стене. Он стиснул зубы, и жидкость потекла по правильному пути.

Сосуд стремительно пустел, и Меоллана пронзила ледяная игла: энервит и впрямь может кончиться. Что делать тогда? Стул, почти бесполезный револьвер, резец… не поможет.

Меоллан никогда не отличался религиозностью, но сейчас в его уме проносились молитвы. И словно на небесах его услышали – энервита хватило ровно настолько, чтобы заполнить последний орн. Флакон опустел в тот самый момент, когда Ригсби залил весь узор.

Вычерченные линии мгновенно загорелись мягким светом. Меоллан отшвырнул флакон и повернулся к экрану и бесновавшемуся за ним монстру.

Исходивший из клыкастой пасти детский плач стал еще громче. Алхимик сглотнул: сочетание чудовищной внешности с младенческим голосом казалось куда страшнее острых когтей и хищной грации.

– Тварь, – с отвращением выдохнул Меоллан.

Монстр словно понял его и злобно полоснул когтями по экрану. Черные глаза по-прежнему смотрели прямо на Ригсби, и алхимик искренне надеялся, что так и останется и хищник не заметит происходящего за спиной.

Снова блеснули когти, и Меоллан отшанулся. Чудовище огляделось, царапнуло пол лаборатории, подняло голову к потолку.

– Ищи, ищи, – резко бросил Ригсби. Страх на мгновение сменился негодованием: эта тварь считает, что его экран может иметь прорехи? Не дождется! – Еще отменяющую формулу напиши!

Монстр пригляделся к светящимся на полу орнам, снова перевел пристальный взгляд на алхимика. В черных глазах хищное бешенство мешалось с задумчивостью, словно он строил некий план. Меоллан побледнел: неужели эта тварь разумна? Если она найдет способ обойти защиту…

Пол содрогнулся под тяжелой поступью, и монстр мгновенно обернулся. Меоллан мог бы поклясться, что во всей фигуре твари проступили изумление и страх.

Фанду хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом с чудовищем и обрушить на него исполинский стальной кулак. Тварь с удивительной ловкостью уклонилась, прыгнула вверх, оказавшись на груди автомата, и вцепилась когтями в его маску.

Но когти лишь скользнули по металлу и закаленному стеклу. Кулак Фанда грохнул о грудную пластину, но тварь мгновенно мгновенно переместилась на спину автомата. Тот тяжеловесно ринулся вперед, размахивая руками, словно пытаясь достать хищника на загривке…

И повернулся на бегу, впечатываясь в деревянные панели спиной и повисшим на ней монстром. Раздался хруст, автомат шагнул вперед, чудовище сползло на пол.

Меоллан был уверен, что оно сейчас залечит раны, стряхнет ошеломление и продолжит бой – и был уверен, что Фанд такого шанса врагу не даст.

Так и вышло.

Автомат повернулся и обрушил кулак на монстра – на сей раз не промахнувшись. Стальные руки заработали с размеренной неумолимостью парового молота, круша шкуру, кости и мышцы; кровь брызнула во все стороны – словно безумный художник широкими взмахами кисти покрыл алой краской стены, пол и панцирь Фанда.

Спустя несколько секунд все закончилось. Тварь обратилась едва ли не в порошок – такое бы и медведя свалило.

Меоллан шумно выдохнул и сам сполз по стене, усевшись на пол рядом с экраном.

Фанд повернулся и уставился на хозяина.

– Ничего, – слабо помахал рукой тот. – Все хорошо. Молодец, Фанд. И я молодец. Определенно.

Он не раз пользовался этим приемом в лаборатории. Создать комбинацию орнов притяжения, включить в нее ключевой узор иного предмета – и одно привлечет другое. И маршрут задать можно.

Ключевой узор Фанда Ригсби знал как свои пять пальцев. Вычерченная на стене комбинация сработала просто безупречно, переместив автомата в кабинет неслышно для чудовища. Если бы Фанд не выбрался из-под завала, было бы сложнее – но Ригсби правильно понял, почему прекратились грохот и тревожный рев.

Спасение! И все благодаря…

Он не успел закончить мысль: на лестнице послышались шаги.

Фанд повернул голову ко входу, и Меоллан озадаченно поднялся на ноги.

Спустя минуту он изумился еще больше. Сквозь разбитую дверь, пригнувшись и помахивая тростью, вступил человек, которого алхимик совсем не ожидал увидеть.

– Мистер Селлиг? – изумился Ригсби. – Что вы здесь…

Он не договорил – слова замерли на губах. Селлиг поднял правую руку и пробежал пальцами по запястью левой.

По охватывавшему ее контрольному браслету Фанда.

Автомат замер на месте, его глаза потухли. Прежде чем Ригсби успел вспомнить хотя бы одно командное слово, Селлиг набрал другую комбинацию. Броня у шеи Фанда разошлась; гость быстрым движением выдернул пластину с ключевым узором и бросил ее на пол.

Затем Селлиг повернул голову к ошарашенному хозяину дома и вкрадчиво улыбнулся.

И вот теперь Меоллан внезапно понял, почему глаза твари показались ему такими знакомыми.

У пса, которого приводил Селлиг, был точно такой же взгляд.

– Это вы! – выдохнул Меоллан. – Это вы его послали?

– Истинно так, – заказчик с сожалением поглядел в сторону расплющенной твари. – Да, такие травмы – слабость морфов. Пули или клинки они выдерживают куда лучше. Что ж…

Он перевел взгляд на Ригсби.

– Правильно говорят – если хочешь чего-то добиться, работай сам.

Селлиг переложил трость в правую руку и легко стукнул ей по полу, одновременно стискивая захрустевший набалдашник. Меоллан хотел было выругаться – но слова застряли в горле.

Внешняя оболочка трости спиралью сползла на пол, словно снятая с апельсина кожура. Под ней сверкнула маслянистая гладкая поверхность; на глазах Меоллана «трость» стала плоской, края заострились, рукоять превратилась в эфес шпаги.

Теперь Ригсби стало понятно все. Насчет твари еще можно было гадать, но живой клинок не оставлял сомнений.

– Доминион, – выдохнул Меоллан. – Вы не из наших! Вы из Доминиона!

– Будет уже глупо отрицать, не правда ли? – улыбнулся Селлиг. – Вы умный человек, мистер Ригсби. Иначе бы я не остановил на вас свой выбор.

– Но зачем… – Меоллан осекся. Все фрагменты внезапно сложились в единую картину, и она вспыхнула перед его глазами с пугающей ясностью. – Конечно же! Ваши ученые разработали новых тварей, да? Устойчивых? И вы хотели знать, можно ли их пронять хоть чем-то… но у вас нет таких алхимиков, как здесь. У вас другая традиция и принципы…

Селлиг улыбнулся еще шире.

– И вы наняли меня, – Меоллан запустил пальцы в длинные волосы. – Вы наняли меня, и поручили создать яд – и я смог! И теперь вы своих существ к нему адаптируете…

– Мистер Ригсби, – Селлиг развел руками. – Я, признаться, собирался сделать вам заслуженный комплимент, но вы сами все рассказали.

– А теперь вы решили убить меня! Чтобы тайна не вышла наружу, и чтобы я никак не выдал… Погодите. Что за идиотизм – убивать меня когтями твари? У нас не водится таких зверей, любой специалист опознал бы!

– Это немного сомнительно. Морфы – недавняя наша разработка. Они не так уж известны.

– Неважно, все равно стало бы ясно, что меня не дикий зверь задрал. Тем более – в собственном доме! Это же глупость! – у Ригсби мелькнула мысль, что разговор отдает безумием. Но он слишком уж не любил дурацких планов.

– В свою защиту, – Селлиг недовольно скривился и упер острие клинка в пол, – поясню. Морф должен был убить вас – верно. И лишить защиты автомата – тоже верно. Но все это была лишь подготовка; я собирался прийти после того, как он закончит работу. А следы я заметать умею.

Глаза Меоллана расширились; он невольно бросил взгляд вниз – где горела лаборатория.

– Верно, – правильно оценил его догадку Селлиг. – Алхимия – опасное дело. Орнатика – тоже. Сейчас вы уже отточили эти искусства, но все равно случаются досадные случайности, верно? Я сам не алхимик, конечно, но достаточно понимаю в этой науке, и даже смог точно указать морфу, какие флаконы использовать. Они умные, знаете ли. Их делали на основе подражателей с Двенадцати Островов.

«Точно! – некстати сообразил Меоллан. – Я о них читал, как раз про подражание детскому плачу – пару исследователей так заманили и сожрали. Мерзкие твари…»

– Но я отвлекаюсь, – вернулся к теме Селлиг. – Ваша башня выгорела бы дотла. Следов когтей на теле бы не нашли – потому как и тела бы не осталось.

– Но почему я?.. – только и смог спросить Меоллан.

– Вы очень хорошо подходите, – пожал плечами шпион. – Алхимиков вашей квалификации действительно мало. А вы еще и неуживчивый, гордый и самолюбивый человек. Я знал, что вы с удовольствием схватитесь за шанс решить сложнейшую задачу и уйдете в нее, забыв обо всем. У вас мало близких друзей, и они живут вдали от вас. Ваша лаборатория на отшибе, и когда в городе заметят пламя – то будет уже поздно спасать вас или находить улики. Создадите яд – вас легко устранить. Не создадите – никому не скажете о своей неудаче. И потому это выгодно – в любом случае.

– Мерзавец!

– Специалист, – поправил Селлиг.

– Для специалиста, – разъярился Ригсби, – вы слишком много болтаете!

– Да? – изогнул бровь Селлиг. – Вы в самом деле считаете, что я разговариваю с вами только потому, что мне нравится звук своего голоса или же потому что хочу похвастаться, как какой-нибудь злодей из романов?

Меоллан чуть не ответил «да!», но его осенила внезапная догадка. Он опустил глаза.

Цепочка орнов вдоль экрана уже еле светилась. За время разговора энервит почти выгорел.

– Вот так, – тихо подтвердил Селлиг. – Даже если бы у вас и припрятан еще один флакон – вы уже просто не успеете вычертить и заполнить еще хоть что-то, опасное для меня.

Он поднял клинок и шагнул вперед. Меоллан нащупал рукоять револьвера и вскинул его перед собой.

– Мистер Ригсби, – поморщился Селлиг. – Не блефуйте так глупо. Я знаю эту модель – классический шестизарядник. Ожидая за стенами, я слышал шесть выстрелов, а в доме не нашел ни одной пустой обоймы, и рядом с вами ее не вижу. Я сильно сомневаюсь, что вы бы успели найти патроны и перезарядить оружие. Надеюсь, вы не будете утверждать, что носите под рубашкой запас пуль?

Меоллан чуть не спросил, как Селлигу вообще удалось что-то расслышать, но тут же сам нашел ответ. Люди Доминиона не только выводили новых существ – они и себя не стеснялись изменять.

В узоре выгорела последняя капля.

Экран блеснул и погас.

Селлиг со змеиной грацией рванулся вперед.

Ригсби нажал на спусковой крючок.

На такой дистанции даже у шпиона Доминиона не хватило скорости: он не успел уклониться, и пуля вонзилась между глаз, пробила голову и прошла навылет, разбрызгав кровь и осколки кости. Сила удара крутнула Селлига на месте, сбила выпад; шпион рухнул у стены.

Меоллан проскочил мимо него, торопливо схватил с пола пластину узора и сунул ее в прорезь на броне Фанда. Краткое слово-активатор – и оживший автомат послушно шагнул между хозяином и врагом.

Несколько минут протекли в напряженном ожидании – но Селлиг не поднимался. Видно, не до такой степени он был изменен, чтобы ему не хватило пули в голову.

Снова накатило облегчение, разом выпившее все силы. Меоллан прислонился к стене и нервно расхохотался.

– Знает модель, да? – бросил он в пустоту. – Шесть патронов, да? Как будто у меня – у меня! – в доме может лежать что-то, с чем я не экспериментировал!

Он оглядел комнату.

Шпион с простреленной головой. Труп морфа у стены. Заляпанный кровью Фанд. Два узора орнов на полу и стене. Разбитая в щепки дверь. Гудение пламени из лаборатории.

Оружие Ригсби по-прежнему сжимал в побелевших пальцах. Алхимик повернулся к Фанду и отсалютовал слуге револьвером в дрожащей руке:

– Хвала науке?..

Гостиница с подходившим погоде названием «Тихий снег» мало чем отличалась от сотен таких же заведений по всей империи. Прямоугольный зал с входной дверью на юг, лестницей на второй этаж у восточной стены и выходом на кухню – у западной. Десяток круглых столов и широкая изогнутая стойка для хозяина у северного конца зала. Ровно десять покрытых резьбой деревянных колонн поддерживали потолок, с крюков свисали бумажные фонари, и свет, проходя сквозь замысловатые прорези в бумаге, создавал из теней удивительный узор.

– Позвольте вашу одежду, господа, – приблизилась невысокая девушка в скромном сером платье служанки. Немногочисленные гости с интересом оглянулись на новоприбывших.

– Да, конечно, – невысокая изящная женщина сбросила дорожную одежду, с досадой посмотрев на оставшиеся на полу лужицы. В свете ламп сверкнула изумрудная ткань дорогого халата, украшенного золотистой вышивкой.

Ее спутник тоже освободился от верхней одежды, поправил меч на поясе. Толстая рубашка и прочный жилет, крепкие мускулы и пара шрамов на щеке не оставляли сомнений – воин, телохранитель.

Служанка скользнула в сторону, гости же прошли к столикам.

– Кошмарная погода, госпожа, не правда ли? – заговорил полноватый мужчина с ухоженной бородкой, облаченный в темно-синий халат.

– Здесь же север, бывает и хуже, – сверкнула улыбкой дама. – Но, видимо, мы здесь надолго задержимся.

Воин пробурчал что-то неразборчивое.

– Наш хозяин говорит, что снегопад к утру прекратится, – нерешительно заметил молодой человек в круглых очках и с книгой в руках. Студент, судя по фиолетовому халату. – Я не знаю, я так далеко на север не забирался…

– О, бывает, бывает, – закивала головой пожилая женщина в коричневом платье, машинально похлопывая по стоявшей рядом пухлой сумке. – Снег валит сильно, но будет недолго.

– Милостью предков, так и выйдет, – дама плавно опустилась за свободный столик. – Но будет непочтительно мне не представиться. Имя моего рода – Ясаона, мое имя – Юи, моего спутника зовут Токэн Сэнси.

Воин молча кивнул, садясь рядом с хозяйкой.

– Имя моей семьи – Фуго, собственное – Фон, – наклонил голову бородач. – Я купец, торгую тканями и мехами.

– Юси Табито, – пробормотал юноша. – О, простите… имя моей семьи – Юси, собственное же – Табито. Я студент, учусь в Самакаве…

– Дзаи Саяку, – охотно представилась женщина с сумкой. – Я целительница, вот между этими деревнями хожу. Сюда впервые забралась, тут, говорят, травы редкие растут, вот в моих деревнях все здоровы пока, так я себе такую учебу устроила.

О происхождении Ясаоны никто не спросил. Поведение, одежда и внешность безошибочно выдавали в ней знатную даму, слова «имя моего рода» – тем более.

– Мое скромное имя Коданси, госпожа Ясаона, – послышался голос от входа. Хозяин вернулся в дом, отряхнувшись от снега за порогом. – А это Андзинь.

Служанка тенью проскользнула по залу, учтиво поклонившись.

– Кони устроены как следует, вместе с другими, – продолжил хозяин, проходя к своей стойке. – Обед сейчас будет готов, прошу почтенных гостей подождать немного.

– О, жду с нетерпением! – оживился Фуго. – Если в такую погоду еще и не поесть – то совсем можно считать, что духи рассердились!

Он рассмеялся собственной шутке, Ясаона лишь слегка улыбнулась.

– Вижу, только я путешествую не одна? – заметила она.

– Увы, – горестно вздохнул Фуго. – Помилуй предки, я с большим удовольствием странствовал бы в подходящем экипаже, или остался дома. Но так уж совпало, что мне срочно нужно в Силинь, иначе дело там совсем встанет. Местные дороги я хорошо знаю, но снегопад оказался очень некстати. Днем бы я сквозь него пробрался, но близится ночь…

– А вы, господин Юси? – как только купец сделал паузу, Ясаона обратилась к студенту. Фуго недовольно насупился.

Молодой человек смущенно отвел взгляд.

– Я… преуспел в каллиграфии, и учителя посчитали, что мне нужно посетить одного знаменитого мастера, поучиться у него особым приемам письма… А он живет далеко на севере, вот я и…

Под взглядом искрящихся глаз женщины он смутился еще больше и попытался укрыться за книгой.

– А я вот редко с кем-то хожу, – вмешалась Саяку. – А зачем? Тропы знаю, где травы всякие искать – так это мне провожатый не подскажет, сама соберу. Разбойники меня не тронут, знают, что взять толком нечего, да и знают – целителя оберешь, а потом тебя лечить некому будет.

– Я этого не слышал, госпожа Дзаи! – откликнулся из кухни Коданси. Целительница захихикала.

Гости успели переброситься еще несколькими фразами, исключая по-прежнему молчаливого Токэна. Пусть семейства и занятия у них были совершенно разными – но в дороге часть границ стиралась, дозволяя то, что непредставимо в привычном обществе. Такой закон не значился в книгах, но был ведом и понятен каждому жителю империи.

– Почтенные гости, – объявил Коданси, появляясь из кухни, – прошу вас. Никто не скажет, что в «Тихом снегу» дурно кормят.

Андзинь принялась безмолвно выносить еду для гостей. Ясаона с интересом пригляделась к хозяину: на вид ему было лет сорок, худощавый, не очень высокий, лицо приятное, но незапоминающееся. Темно-зеленый халат, тяжелый пояс со множеством карманов: обычное дело для человека, который привык много работать по дому и держать инструменты под рукой.

– Отлично, – воодушевился Фуго, когда перед ним поставили тарелку. – А если сюда добавить немного приправы тикё?

– Андзинь, у нас она есть? – оглянулся на служанку Коданси.

– Да, – тихо подтвердила та. – На кухне, вторая полка сверху.

Хозяин кивнул, и через минуту вернулся с изящным сосудом.

На какое-то время все занялись едой, подкрепляя силы после дороги и наслаждаясь разливающимся по всему телу теплом. Коданси занял место за стойкой, с улыбкой наблюдая за гостями и переводя взгляд с одного на другого. Фуго мимоходом осведомился о плате, услышал разумные цены и удовлетворенно кивнул.

Подходил вечер. За окнами по-прежнему валил снег, лампы расчерчивали зал причудливыми узорами. Ясаона подумывала даже их зарисовать, а Юси с интересом рассматривал игру теней.

В «Тихом снегу» всем было хорошо.

После обеда обнаружилось, что отдыхать никого не тянет. Трое гостей успели отдохнуть с дороги, а Ясаона призналась, что привыкла ложиться поздно, и бросила лукавый взгляд на Токэна. Воин остался невозмутим, Юси же смутился и уткнулся в книгу.

– Извините, достопочтенные гости, я никаких развлечений предложить не могу, – с сожалением развел руками Коданси. – Просто не умею ни петь, ни играть… вот разве что Андзинь умеет.

Он вопросительно поглядел на служанку. Тихая девушка покачала головой и негромко ответила:

– Нет.

– Но тогда ничего не остается, – Юси поднял взгляд от книги и поправил очки. – Я мог бы почитать, но у меня все про… ну вы знаете, науки…

– А доски для го нету, – вздохнула Саяку. – А я бы с радостью сыграла, когда вот у больного сидишь, делать нечего, только следить, так разум размять, как первыми государями завещано.

– Что сожалеть, – резонно сказала Ясаона, – если ее нет?

Гости переглянулись. Один лишь Фуго ничего не предлагал, лишь удовлетворенно сложил руки на животе.

– Досточтимые гости, – снова вмешался Коданси, – знаете, в такие вот снежные вечера люди, сидя дома, часто начинают рассказывать истории. Возможно, у нас есть чем поделиться?

– Часто страшные рассказывают, – негромко добавила Андзинь, поправлявшая светильник.

– А хорошая идея! – оживилась Саяку. – Всегда послушать интересно, что другие слышали, что знают, и что где такое было! А в тепле да после обеда капелька страха кровь горячит, я вам как лекарь говорю. Потому в деревнях и рассказывают.

Остальные гости одобрительно закивали. Сказания любили послушать по всей империи.

– Только вот кто начнет… – задумался Коданси.

– А жребий давайте, – предложила неугомонная целительница. – Господин Коданси, найдутся у вас лучинки разные?

– Ну еще бы, – усмехнулся хозяин. – Андзинь, где там они у нас?

– Я принесу, – сказала служанка.

Лучины нашлись быстро, и очередь распределилась мигом: сперва Юси, потом удивившийся этому Токэн, потом – Фуго, Ясаона, Саяку и Коданси. Андзинь от жеребьевки отказалась, тихо заверив, что не знает историй.

– Итак, господин Юси, вам рассказывать первому, – мягко улыбнулась Ясаона, и студент покраснел.

– Не беспокойтесь, – хихикнула Саяку. – Это же не экзамен.

– Лучше бы экзамен… – пробормотал Юси, вызвав смех у слушателей. – Но давайте я попробую…

Он откашлялся.

– Давным-давно, еще до Войны Духов, ну, вы знаете…

– Когда темных духов изгнали со всех земель империи и ввергли в их царство, – кивнул Фуго. – Все знают, продолжайте, пожалуйста, господин Юси.

– Да, конечно… – студент замялся. – Тогда темные духи свободно бродили по земле, и с ними сражались как могли. Волшебных Искусств еще не было, так что людям оставалось лишь заклинательство, знаки, слова и предметы, что складывались в оружие и защиту.

Голос Юси стал крепче, он ступил на знакомую почву и приобрел уверенность.

– Был тогда могучий дух-охотник, который преследовал людей, разрывал их и поедал души. И был заклинатель, который поклялся покончить с ним, найти и навеки запечатать. Он знал повадки духов, он знал слабые места пожирателей и умел с ними бороться. Заклинатель отправился в путь, взял след от места первой жертвы. Нашел себе проводника, девушку, у которой этот дух погубил почти всю родню.

Проходившая мимо Андзинь на миг остановилась, посмотрев на студента с непонятным выражением. Тот не обратил внимания и продолжил:

– Так шли они по следу несколько дней, и наконец остановились в долине, где заклинатель распознал явные признаки присутствия духа. Он был уверен, что тот здесь появится, и подготовил ловушку – очертил круг, нарисовал десятки знаков пленения и заточения, вспомнил все нужные слова, и сел посреди защитной фигуры со своей помощницей.

– И дух пришел? – мигом спросила Саяку. – Угодил в ловушку?

– Да нет, – печально покачал головой Юси. – Настала ночь. Заклинатель был готов столкнуться с духом. Но чего он не ждал – что черные когти ударят ему в спину.

– Как? – хором изумились целительница и Ясаона.

– Заклинатель ошибся, – сказал студент. – Дух, за которым он охотился, был не просто пожирателем, а пожирателем-притворщиком; он знал, что за ним идет охота, и вместо того, чтобы уйти в ночи, занял человеческое тело, убив истинного хозяина.

– Девушка-проводник! – охнула Саяку.

Юси кивнул.

– Она была рядом с заклинателем, в человеческом теле прошла мимо его знаков, не заметивших ее. И ударила, когда он отвлекся. Так заклинатель погиб, пал жертвой духа и своей же самоуверенности.

Повисло тяжелое молчание. Обычно рассказчики все же старались вывести такие истории к хорошему концу, но студент, похоже, пересказывал прочитанную книгу, где автор поступил иначе.

– Невесело у вас вышло, господин Юси, – сказала наконец Ясаона.

Юси смущенно развел руками.

– Вы извините… это первое, что пришло на ум… если бы я не был первым, вспомнил бы еще что.

– Но теперь время для новой истории, – Саяку повернулась к Токэну. – Ваша очередь!

– Я не умею рассказывать, о древностях особенно, – сухо сказал Токэн. – Если хотите послушать о нынешнем – могу.

– Давайте, – предложил Фуго. – Господин Юси человек ученый, и поведал о деяниях старых времен – вы же человек военный, так что кому как не вам, говорить о настоящем.

Воин бросил взгляд на Ясаону, та с улыбкой кивнула.

– Хорошо, – проронил Токэн. – У меня история краткая и невыдуманная. В провинции Као, с пару месяцев назад начали погибать люди. Разные, от бродячих воинов до знатных, и даже магов. Общего у них только одно – они все были в пути, погибли ночью.

Токэн обвел взглядом слушателей.

– И у каждого горло было вспорото когтями, а на лице застыл безмерный ужас. Так и ясно, что это не человек убивал, даже не безумец. Темный дух, неведомо какой, но вынырнувший из своего царства и вышедший на охоту. Маги и заклинатели, говорят, уже в провинции его ищут, но пока не нашли.

– Не нашли? – нахмурилась Саяку. – Но в чем тогда история?

– А ни в чем, – мрачно сказал воин. – Я же говорил – не умею рассказывать. Только о том, что слышал.

– Я не слышала, – удивилась Ясаона.

– Я говорил с другими воинами в Самакаве, пока вы спали, госпожа Юи, – уточнил Токэн. – Потом не хотел вас беспокоить.

Женщина мимолетно улыбнулась телохранителю. Он всегда старался оберегать ее не только от прямого вреда.

– Погодите, – поднял руку Юси. – Но провинция Као… это же рядом. В дне пути.

– А и точно, – дернулся Фуго. – Вы правы, господин Юси… Так что же, дух и сюда перебраться может?!

Гости и хозяин вздрогнули. В империи любили рассказывать о темных духах, но никто не желал с ними столкнуться. А то, что Токэн даже не попытался плавно вести рассказ, а изложил его словно докладывал, почему-то вызывало еще больший страх.

– Да нет, – попыталась приободрить всех Ясаона. – В конце концов, за порядком везде следят, и такие убийства расследуют.

– А если где буйствуют темные духи – так туда придут священники или заклинатели! – Саяку стукнула по столу сухим кулаком. – Может, даже сам Кай Джалин!

Прозвучавшее имя словно холодным ветром пронеслось по залу.

Кай Джалин слыл легендой среди заклинателей. Он безустанно охотился на темных духов, но не изгонял и не пленял – уничтожал. Почему – никто не осмелился спросить, да и сама фигура Убийцы Духов была овеяна тайной. Говорили, что его имя знают даже темные князья, и ненавидят его, а то и боятся.

– Но я слышал, что он не мужчина, – робко сказал Юси. – Что на самом деле говорить надо «Кай Джалинь», это женщина.

– Я то же самое слышала, – подтвердила Ясаона и бросила на студента мягкий взгляд. – Как совпало, господин Юси.

Студент покраснел и опустил взгляд.

– Ну как же так, – возразил Фуго. – Вряд ли в таких вопросах может быть неясность.

– Если женщина в мужской одежде, в какой ходить по глухомани удобно, так можно и не различить, – сказала Саяку. – Я-то знаю, всякое у меня бывало.

Остальные гости с удивлением взглянули на целительницу. Та развела руками:

– В молодости, в молодости. Но будь то Кай Джалин или Джалинь – никак не простой заклинатель, не одними знаками обходится.

– Верно, – Юси поправил очки. – Он еще и маг, владеет каким-то Чистым Искусством.

– Именованием или кровной магией, – твердо заявил Фуго. – Как раз с их помощью заклинателю-магу легче всего справиться с духом. Уж поверьте мне.

– Вы же сами не маг, господин Фуго, – упрекнула его Саяку. – Точно ли знаете?

– Точно, – заявил купец. – И подтверждением тому послужит моя история.

– О, конечно, ваша очередь, – вспомнила Ясаона. – Прошу вас тогда, простите, что перебили.

– Пять Чистых Искусств сотворено предками, – начал Фуго. – Именование, что правит именами, кровная магия, основанная на связях через кровь, искусство Пяти Князей, что призывает стихии, Воплощение, что творит нечто из ничего, и Поток, чей удел – вре…

Купец смущенно кашлянул, поняв, что на нем скрестились пять взглядов. Чистые Искусства мог перечислить каждый ребенок в империи.

– Так вот, – после краткого замешательства продолжил он, – семья Фуго была славна торговлей, но многие мои предки были магами, и все Искусства встречались у нас в роду. Послушайте же, что случилось с Фуго Сансиро, моим прапрапрадедом и могучим Именователем…

Купец сложил руки на животе.

– Когда Сансиро был молод, но уже овладел своей магией, он отправился на юг, в Ланьтао, по делам семьи. Столь умен был Сансиро, что быстро справился со всеми делами, отправил весть домой, и пожелал немного пожить в Ланьтао, ибо была весна, а южные города прекрасны в это время. Гуляя вечерами по улицам города, он встретил прекрасную девушку с опечаленным лицом. Она пришлась ему по сердцу, но Сансиро удивился тому, что с ней не видно провожатых. Встретив ее еще раз, он решил заговорить с ней, и она ответила.

Фуго выдержал краткую паузу.

– Девушку звали Аои из семьи Амаку – богатого, старого рода. Сила Именования подсказала Сансиро, что она говорит правду, что имя и впрямь принадлежит ей; в разговоре понял он, что девушка нравится ему не только за прекрасный лик, и он задумался. Он собирался жениться, но хотел и интересы семьи соблюсти, и взять жену, что ему понравится. Может, предки вознаградили его за почтение к ним? Но Сансиро не давало покоя то, что она ходит по улицам одна. Он посмел спросить, и услышал в ответ печальную историю.

– Она что, незаконная была? – живо спросила Саяку.

– Помилуй предки! – возмутился Фуго. – Нет. Аои рассказала, что ее родители умерли, а ветвь семьи преследуют неудачи. Только ее они не касаются, но семья подозревает, что на ней лежит проклятие, что приносит несчастье другим, и потому никто не смеет сопровождать ее. Странное дело, но Сансиро в глубине души обрадовался, ибо что благороднее для мага, чем бороться с проклятиями? И потому он показал девушке свой знак волшебства, серебряный браслет с алмазом, рассказал о том, что владеет магией, и предложил выяснить, есть ли на ней проклятье.

– Прямо на улице? – несмело спросил Юси.

– Нет, – улыбнулся Фуго. – Аои пригласила его в опустевший дом ее семьи близ Ланьтао, и на следующий вечер Сансиро пришел туда. Молодая хозяйка хорошо приняла его, провела во внутренние покои, и тогда…

Он сделал паузу. На этот раз никто не стал перебивать.

– И тогда, – продолжил Фуго, – Сансиро заметил удивительное. На дворе была весна, и на юге в такое время года неизменно тепло. Но в доме было прохладно, а его волосы трепал холодный ветерок…

– Ох! – внезапно подскочила Саяку. – А я сижу тут, сижу, а травы-то мне нормально на холод надо положить, там из многих дурные примеси мороз вытягивает. Господин Коданси, можно в моей комнате наверху окно открыть? Не бойтесь, не замерзну, я крепкая.

– Да, пожалуйста, ваша в конце коридора, – кивнул хозяин.

– Мне тоже неплохо бы положить наши вещи, – вспомнила Ясаона. – Сэнси?

Токэн молча подхватил сумки.

– Да, я тоже хотел бы книги… – смущенно начал Юси.

– Господа! – воззвал Фуго. – Вы не дослушали.

– Одну минуту, – улыбнулся Коданси. – Простите, господин Фуго. Я тоже ненадолго отлучусь, мне на завтра еду надо сделать. Пойдем, Андзинь.

Купец недовольно засопел, но спорить не стал.

На какое-то время зал опустел, остался один Фуго. Минут через пятнадцать, однако, все вернулись, и снова заняли места за столиками. Купец обвел всех сердитым взглядом, услышал горячие извинения, смилостивился и продолжил:

– Когда Сансиро ощутил холод, то острые чувства мага подсказали ему, что дело неладно. Подошел он к стене, на которой висела дивная картина, коснулся ее и попытался познать ее Имя. И понял Сансиро, что странно это, что Имя того, что он видит, не соответствует тому, чего он касается.

– Морок! – с восторгом охнула Саяку.

Фуго кивнул.

– Воззвал тогда Сансиро к своей силе, и все вокруг исчезло. Был дом – но полуразвалившийся, прогнивший и увядший. А вместо прекрасной хозяйки колебалась тень с бездонно-черными глазами и в лохмотьях вместо чудесной одежды. Понял призрак, что его разоблачили, кинулся на Сансиро, но тот сумел оборониться, потому что знал некоторые знаки заклинателей, и укрепил их своей магией. Бежав из старого дома, Сансиро наутро же явился к семье Амаку, и узнал, что и впрямь была в их роду такая девушка – но умерла сотню лет назад от проклятия, и к дому с тех пор никто не подходил. Тогда Сансиро нашел сведущего священника, пришел в тот дом и сумел позвать призрака своей силой, ее именем и молитвами служителя богов. Вместе успокоили они душу Аои, отправили ее к предкам, и более не появлялась она в Ланьтао. А Сансиро же вернулся домой, и с тех пор был осторожен в поисках жены.

– Хорошая история, господин Фуго, – заявила Саяку, – но вам бы подробностей прибавить. Как бросалась, как зубы скалила…

– Я рассказываю так, как поведал Сансиро семье, – возмутился купец. – Да и плохо умею говорить не о делах. Но, полагаю, вы искуснее меня в рассказах, госпожа Ясаона?

Все заинтересованно повернулись к женщине.

– Я думаю, я последую примеру господина Фуго, – Ясаона улыбнулась купцу, тот довольно выпрямился, – и поведаю историю о своих предках. Все началось с того, что сыну основателя нашего рода подарили яшмовую статуэтку…

Она задумалась на миг.

– Я даже могу ее показать. Ее изображение, вернее.

– Книга в седельной сумке? – уточнил Токэн.

– Да, – кивнула Ясаона. – Ты не мог бы?..

Воин кивнул, плавно поднялся и вышел.

– Видите ли, – объяснила женщина, – я хотела бы ее показать, потому что иначе трудно будет представить, как обличье статуэтки связано с историей. А описывать ее долго.

– О да, – слегка оживился Юси. – Всегда лучше самому узнать, чем слушать пересказ.

– Я надеюсь, вы не о моем пересказе нашей истории, господин Юси? – улыбнулась Ясаона.

Студент смутился и съежился. Остальные гости рассмеялись.

– И, кроме того… – продолжила Ясаона и осеклась. – Что такое, Сэнси?

Воин ворвался в зал, распахнув дверь; впервые его лицо утратило маску невозмутимого спокойствия.

– Одна из лошадей мертва, – хрипло сказал он. – Разорвано горло, кровь выпущена. Рвали когтями. А остальные храпят от ужаса.

Окончание через час...

Аой подавила легкое раздражение. Невольно прикоснулась к серебряной броши в виде журавля, которой ткань лазурного платья была заколота у горла. Она хотела начать в подобающем для разговора с гостями стиле, но сами по себе вырвались иные слова.

– Они все подарили мне эту брошь, – сказала Аой. – Мне было пятнадцать лет, и я очень любила журавлей. Всегда смотрела, как они летят по небу, иногда даже слишком долго смотрела, забывая о занятиях. Конечно, все заметили. И решили…

Она оборвала фразу. Снова погладила холодный металл, с усилием протолкнула слова сквозь комок в горле:

– Сестра все придумала. Старший брат достал руду, когда отправился в поездку. Средний выделил из нее серебро…

Аой снова запнулась, сморгнув слезы и вспоминая, как ее впервые начали учить искусству волшебства.

Семья Масанори славилась равно искусными ювелирами и магами. Чаще всего в ней учились стихийным искусствам Пяти Князей, нередко – Воплощению. Многие говорили, что еще через пару поколений семья войдет в число самых известных волшебных родов государства.

Сбудется ли такое предсказание сейчас, когда она осталась одна?

Белая Чума косой прошлась по южным областям Империи и собрала богатую жатву. В числе жертв оказалась и семья Масанори. Аой до сих пор не знала, как выжила сама. Благословение предков? Стойкость, подаренная кровной магией и путем Князя Земли? Просто удача?

Ответ один и тот же: она выжила. Все остальные – нет.

Совершив похоронные обряды и вступив в права наследства, Аой постепенно наполнила опустевший дом жизнью. Кто-то из прежних слуг выжил, многих пришлось нанимать заново. Нельзя ни на кого пожаловаться, все исполнительны и внимательны.

Но нет тех, кого знала с детства. Уже нет.

– Мать придумала, как именно он должен выглядеть, – Аой снова с силой прижала пальцы к фигурке журавля. – И изобразила. А отец его сделал. Вы знаете…

Конечно, он знал. Мало кто в этих местах не слышал имя Масанори, не видел созданные ими узоры на металле и камни, погруженные в золото и серебро.

Аой вздохнула, постаралась взять себя в руки.

– Отец сделал, – повторила она. – И подарили они тоже все вместе. Я думала, я сама взлечу…

Катоно смотрел спокойно и бесстрастно, не задавал вопросов и не просил продолжать. Аой снова кольнуло раздражение, но она сосредоточилась на собственной силе, призвала кровь успокоиться. Переплела пальцы, ощутив металл холодного кольца, ее собственного знака мага.

– А первый в жизни подарок я получила от старшего брата, – сказала она и поправилась: – Первый, который я помню. Он очень гордился тем, что обогнал всех, и не раз об этом напоминал. Зато потом ему так и не удалось быть первым, всегда кто-то успевал раньше.

Аой с трудом улыбнулась. Оглянулась вокруг, и неожиданно для себя самой сменила тему.

– Этот дом уже много поколений принадлежит нашей семье. Но при жизни деда случился пожар. Потом именно отец многое тут перестроил, и уже наше поколение тоже изменило…

– Покажите, Масанори ланши, – неожиданно сказал Катоно.

– Что? – слегка растерялась Аой.

– Дом и след семьи, – лаконично ответил Катоно. Через миг Аой поняла и кивнула. Поднялась, зашелестев платьем, Катоно встал следом. Проходя сквозь темные деревянные арки дверей, он ступал совершенно бесшумно; ни одна полированная половица не скрипнула под ногами.

Через пару минут Аой мысленно поблагодарила собеседника. Он словно знал, что так ей будет легче.

Каждая комната вызывала воспоминания, а те – облекались словами. Подставка для меча, инструменты, кисти, пологи, старые кровати и столы. Написанные матерью картины. Резьба на окнах, идея среднего брата. Неумело, но с энтузиазмом вышитые сестрой узоры.

Казалось, сам дом отзывался, вовремя являя детали, обретавшие плоть в словах. Царапина на темном дереве стола, случайно оставленная инструментом отца. Тонкий силуэт горы на белой перегородке, начертанный матерью. Тихо позванивающие от малейшего движения воздуха серебряные колокольчики, созданные братьями.

Аой почти забыла о том, что Катоно Тэн следует за ней безмолвной тенью. Она переходила из комнаты в комнату, вспоминала и говорила, говорила и говорила. Даже не пыталась как-то построить речь. Просто вспоминала и рассказывала, ощущая, как дрожит голос, как слезы просятся на глаза, но разом чувствуя и странное облегчение.

А потом, на втором этаже, в просторной комнате с чистыми стенами, она резко остановилась.

Двери слева вели в ее собственную комнату и в комнату родителей. А впереди была полуоткрыта дверь в кабинет отца. Теперь – ее собственный.

Аой видела разложенные на столе бумаги и приготовленные письменные принадлежности. Она знала, что рано или поздно ей придется переступить порог, сесть за стол и заняться делами.

И каждый раз, как она об этом думала, ее пробирал холод. Это значило, что она окончательно займет место ушедших. Окончательно расстанется со своей семьей.

Она не могла даже подойти к двери кабинета.

– Назовите мне имена, – проронил Катоно.

Аой вздрогнула. Медленно повернулась к нему – неужели уже время, уже хватит? Встретила все тот же бесстрастный взгляд. Прикрыла глаза, потом снова подняла веки. И медленно произнесла:

– Масанори Вэньян.

Старший брат. Веселая улыбка, тяжелый бронзовый браслет на левом запястье. Частые поездки и подарки. Частые чернильные пятна на руках после переговоров. Размытая тень от быстрых ударов меча во время тренировок.

– Масанори… Асано.

Средний брат. Серьезный взгляд, ирония с непроницаемым лицом. Рассудительные слова и терпеливый взгляд. Запах металла и гибкие сильные пальцы, воля, менявшая камень и сталь.

– Маса… Масанори Нин.

Младшая сестра. Живые глаза, любопытство и быстрые, легкие движения. Звонкий смех и лукавая улыбка. Поворот головы и фырканье, способные заменить тысячу слов. Кошки и собаки, льнувшие к ее рукам.

Катоно Тэн по-прежнему смотрел на нее, не меняя выражения лица. Застыл статуей, будто высеченной из гранита Восточной Стены.

Аой стиснула зубы, пытаясь сдержать чувства, пытаясь назвать последние имена спокойным тоном. Не получилось. И с первыми-то не получилось.

– Масанори Кайто! – вырвался у нее крик вместе со слезами. – Масанори Цзяо!

Отец и мать. Лица над тобой. Большие ладони, в которые доверчиво ложатся пальцы. Объяснения и уроки. Ласковое прикосновение к плечу, снимающее усталость. Истории и рассказы, советы, помощь, вечера вместе, поездки к Белому источнику и в храм Алой Ивы, терпение и понимание, умение выслушать и согласиться или объяснить, когда неправа, мимолетные взгляды друг на друга, тепло, проскальзывающее в каждом касании, незримая и ощутимая связь…

– Хватит, Масанори ланши, – сказал Катоно.

Аой поняла, что пол под ногами дрожит в такт биению сердца, отзываясь на ненаправленную силу Земли. На миг кольнул стыд, но через миг она поняла, что Катоно даже не собирался делать выговор.

Его слова были именно тем, чем прозвучали. Ему хватило рассказанного, и он просил не мешать, дать приступить к работе.

Аой отступила назад, коснувшись броши. Катоно неспешно осмотрелся, переводя глаза с одной стены на другую, словно проникая взглядом под чистую поверхность.

А потом он поднял руки, и воздух задрожал от силы творимого волшебства.

Потом, обдумывая случившееся, Масанори Аой пыталась подобрать слова для того, что увидела на лице Катоно Тэна, того, как оно изменилось. Она сумела найти лишь странное определение.

«Сосредоточенное счастье».

Предельное внимание, полное погружение в свою задачу, в понимание того, что и как надо сделать. И невыразимые словами счастье и радость от того, что он это делает, что он осознает и творит. Свет в глазах, проступающий сквозь лицо и читающийся в каждом движении, свет, возжигаемый лишь тем, чему человек посвятил жизнь и душу.

Но эти слова Аой нашла позже. Сейчас же она с ослепительной ясностью поняла, почему Катоно Тэн одевается и ведет себя именно так. Ничто в его одежде, голосе и лице не влияло на рассказ заказчика. Ничто не подталкивало собеседника к выбору тех или иных слов. Ничто, кроме воли говорящего, не определяло то, что он скажет об ушедших.

Знание, полученное с предельной чистотой. Важнейший ход, когда речь идет об именах тех, кого больше нет.

И о Воплощении их образов, сплетенных из имен и воспоминаний.

Сила хлынула из кончиков пальцев Катоно Тэна, заплясала тысячами невидимых кисточек на чистых стенах. Полуоформленные образы возникали, менялись, пропадали, появлялись снова, вертелись в круговороте моментально сменяющих друг друга идей и впечатлений.

Аой застыла на месте, даже не пытаясь уследить за меняющимися силуэтами и красками. Она знала, что происходит, даже не владея ни Именованием, ни Воплощением.

Ведь для этого она и оплатила визит Катоно Тэна. Одного из немногих магов-художников Империи. И единственного, кто творил исключительно посмертные портреты, рискуя и опираясь на имена ушедших.

Аой не знала, сколько они простояли так: погрузившийся в свое волшебство художник и безмолвная хозяйка дома. В какой-то миг у нее закружилась голова от сотен образов, она закрыла глаза и лишь вслушивалась в шелест чужой магии.

А потом все стихло.

– Они здесь, – сказал Катоно.

Аой медленно открыла глаза и задохнулась.

Много позже она будет гадать, что именно Катоно понял из ее рассказов, что – удачно угадал, а что – уловил чувствами Именователя. Но эти раздумья, опять же, придут потом.

А сейчас она смотрела на свою семью.

Вэньян улыбался со стены, бросив ладонь на рукоять меча и помахивая свитком с печатью. Достанешь, сестричка? Угадаешь, за чем я ездил в столицу области?

Асано смотрел с серьезной заботой, забросив за спину безупречно заплетенную косу. Ну что же ты снова ничего теплого не накинула? Знаю про твои Искусства, но осторожных предкам и беречь не надо.

Нин сидела, чинно сложив руки на коленях, но глаза лукаво искрились. А спорим, я дольше по-придворному просижу, пусть и маленькая? Спорим, а?

Трое младших на одной стене. И двое старших на другой.

Родители стояли вместе, и казалось, что серебро в волосах отца плавно продолжается паутинкой узора на платье матери. А свет, игравший на ее коже, был точно таким же, как и наполнявший почти готовое ожерелье в отцовских руках.

Они смотрели на своих детей с едва заметными улыбками, и Аой видела, что вот еще миг – и Кайто с Цзяо поглядят друг на друга, поцелуются взглядами. Как всегда. Как было.

Аой медленно двинулась с места. Коснулась руки отца, вздрогнула, ощутив тепло. Провела кончиками пальцев по протянутой к ней ладони матери. Отошла к противоположной стене, снова протянула руку. Темные волосы сестры. Руки братьев.

Прощайте. И здравствуйте. Снова и снова.

– Они именно такие, какими были, – сказала Аой вслух.

– Нет, – покачал головой Катоно.

Слово прозвучало неожиданно ярко, с чувством. Аой взглянула на него с удивлением, но тут же поняла: работа завершена, художнику больше не надо отстраняться от разговора.

– Они такие, какими вы их помните, – продолжил художник. – Это лишь одна грань того, какими они были.

– Верно, – спокойно согласилась Аой. – Но иной у меня нет. И все, кто жил в этом доме, заслуживают памяти любящего человека.

Щека Катоно Тэна слегка дернулась. Аой бы и не заметила, не будь движение мышц на ранее бесстрастном лице столь внезапным.

– Вы не согласны? – спросила она.

– Есть иные мнения, – Катоно чуть заметно пожал плечами. – Есть люди, которым важно, чтобы кого-то помнили только так, как они хотят. Любовь к этому не имеет никакого отношения. Желание сохранить добрую память – тоже.

Он снова дернул щекой.

– От таких заказов я всегда отказываюсь.

Аой медленно кивнула. Потом задумалась, пытаясь поймать очень странное ощущение, дать ему имя. Медленно обвела взглядом стены, с которых смотрела ее семья.

– Подождите минуту, Катоно таншен, – попросила она и быстро удалилась в свою комнату. Там остановилась перед зеркалом и несколько секунд смотрела на себя. Потом прикрыла глаза, твердо кивнула и потянулась к шкатулке с украшениями.

Когда Аой вернулась, ее платье было заколото брошью со сложным узором. А серебряного журавля она молча протянула художнику.

– Но она же вам дорога, – удивленно сказал Катоно, чуть-чуть приподняв брови.

– Дорога, – согласилась Аой и оглянулась на стены с лицами родных. – Но сейчас именно она породила мои слова, а те – картины. Мне теперь…

Она закончила фразу неловким жестом. Сама не была уверена, какими словами выразить то, что чувствовала.

Художник понял, и молча взял брошь. Она странно смотрелась на крепкой мужской ладони, выделялась светлой вспышкой на коже.

– Я всегда хотела путешествовать, – со вздохом сказала Аой. – Теперь на это не будет времени.

Она снова поглядела на брошь. И добавила:

– Но журавль должен лететь. Это правильно.

Катоно Тэн внимательно посмотрел ей в глаза. Потом медленно достал из рукава кусочек шелка, завернул в него брошь.

И улыбнулся.

Аой на миг задохнулась: улыбка вспыхнула неожиданно, исчезла так же быстро, но осталась в памяти. Словно она стояла перед суровой крепостью, а потом кто-то внутри зажег золотые фонари, наполнив мир вокруг теплым мягким светом.

– Я благодарю вас, Масанори ланши, – поклонился Катоно. – Мне было очень приятно здесь работать.

– Я благодарю вас, Катоно таншен, – эхом отозвалась Аой с подобающим поклоном. – Вы всегда будете желанным гостем в этом доме.

Она ненавязчиво выделила слово «гость». Катоно уловил оттенок и серьезно кивнул.

Он покинул дом через несколько минут, подобающим образом попрощавшись с хозяйкой. Аой же бестрепетно переступила порог кабинета. Села за стол, задумчиво посмотрела на бумаги, заключавшие в себе дела семьи. Предстояло еще очень много работы.

Но теперь она знала: стоит ей сделать несколько шагов – и она по-прежнему сможет посмотреть в глаза тем, кто всегда ей помогал. И одна мысль об этом вливала силы потоком полноводнее Старой Реки.

Аой решительно пододвинула ближайший свиток и коснулась кисти.

На лице главы рода Масанори играла задумчивая улыбка.

Семьдесят шесть лет спустя Катоно Тэн снова будет сидеть под картиной с изображением серебристой ивы и слушать рассказ о Масанори Аой, уже давно получившей прозвище Феникс Масанори. На этот раз с ним будут говорить многие люди, и художнику потребуется больше времени, чтобы создать образ, сотворенный ее именем. Воплощенный портрет будет заключать в себе частичку памяти каждого из домочадцев, отражать все грани того, какой она осталась в их памяти.

И ее платье будет заколото брошью в виде журавля.

Мой дар не располагает к сильным чувствам. Но уж если они загорелись сильно, то проникают до глубины души. Может, потому-то у меня и отменная память, помню все, что со мной было в жизни.

А те времена – особенно.

Мне повезло больше, чем многим. К началу войны «Звезда» уже была создана, и у меня за плечами было два года тренировки и развития дара. И хотя Сергей Алексеевич, наш командир, управлял зимой, а не касался металла, но он отменно выучил и меня, и всех нас. Может, потому мы и прошли войну.

Нас было семеро, в главной команде советских суперов. Впрочем, тогда это слово еще не вошло в обиход, я сам его услышал только во Франции. Да и закрепилось оно у нас все равно еще лет через тридцать.

Сергей Алексеевич Волин, Генерал Зима, наш командир, создатель отряда. Он и в самом деле был генералом, причем начинал службу еще при царе. Мастер погоды, опытнейший офицер и учитель. Идея отряда принадлежала ему, и он подбирал каждого лично. Позднее, когда «Звезда» вновь начала действовать, я тоже лично находил всех бойцов отряда. Признаюсь, не раз задумывался – может, Сергей Алексеевич сделал бы лучше?

Если бы только не погиб в сорок четвертом.

Михаил Лесовский – Волхв – в отряд вступил именно благодаря Генералу Зиме. Непросто это было, думаю; вытащить Волхва из его любимых чащ можно было не иначе как грузовым самолетом. Но Сергею Алексеевичу это удалось. И хорошо, лучшего разведчика и врача нельзя было бы и пожелать.

Всю войну Михаил либо отправлял своих зверей на поиски сведений, либо работал в госпиталях. Последнее мне всегда вспоминается вместе с ним. Разрывы бомб, выстрелы, дрожащая под ногами земля – и Волхв, хладнокровно и сосредоточенно перевязывающий чужие раны, отмеряющий лекарства, извлекающий пули. А рядом снуют черный пес и дымчатый кот – его постоянные помощники.

Виктор Ледин, Мечетник, мой земляк, наш координатор в бою. Эту должность он получил сразу – что еще делать телепату? Помогал он и при допросах «языков»: если и не читал мысли сходу, то ложь чувствовал замечательно.

А однажды, когда операция пошла не так, как планировалось, Виктор уводил нас всех, работая на пределе сил, намечая нам безопасные тропы, отводя глаза немцам. И лишь позднее мы узнали, что он еще в самом начале боя получил шальную пулю, и каждая мысль отдавалась ему болью во всем теле; только он позволил себе потерять сознание лишь когда все были в безопасности.

Мечетник редко сам участвовал в бою, но спасал нас не раз. Александр Сомов, Привид, тоже нечасто выходил в открытый бой, но лучшего диверсанта я не знаю. И специалиста по скрытности – тоже; сколько раз он выводил из городов тех, кого ждала смерть? Сколько партизанских отрядов он предупреждал об облавах?

Привид всегда был в тени, в полном соответствии со своим даром. Даже на фотографиях он умудрялся выходить размыто. Только вот я всегда знал: если с нами идет Саша Сомов, то он поможет всегда. И если подстрелят – точно знаешь, что через пару секунд рядом возникнет Привид и утащит тебя в безопасное место.

Максим Воробьев, Соловей, был одним из тех, кто бил своим даром в открытую. Жаль, конечно, что его голос не разбивал броню, но вот солдаты против него выстоять не могли. Но, пожалуй, это был не главный его дар – главным было умение всегда рассеять тоску и напряжение, поднять настроение всем. Если где-то после боя звучал смех, то можно было уверенно сказать – там Соловей.

Вот только петь он отказывался наотрез, со смехом объясняя, что тогда от землянок мало что останется.

Илья Точин, Витязь, – единственный, кто пришел в «Звезду» уже во время войны. Он, хотя и обладал колоссальной силой, был всегда добродушным, спокойным… и никогда в бой не стремился. Но сперва он просто защищал нашу землю, а потом побывал в деревнях, через которые прошел вермахт.

И вот после этого Витязь воевал так упорно, как мало кто умел. Казалось, он просто поставил себе цель: не дать гитлеровцам добиться своего. Останься он последним – и то бы воевал. А Илья это мог, вот уж точно и один в поле витязь.

Седьмым был я. Прозвищем «Железный Солдат» Сергей Алексеевич наградил меня еще в тридцать девятом, но я впервые примерил его на себя уже на войне.

С чего она для меня началась по-настоящему? Наверное, с того момента, как пришлось уходить из Минска и видеть, как падают бомбы на мой город. И как потом немецкие самолеты строчат очередями по тем, кто идет из города, и кровь течет по дороге.

Вот тогда война стала для меня личным делом. Таким и осталась до самого конца. Для всех нас осталось.

Позже мне довелось читать, что «Звезда» была основным оружием, что мы выигрывали целые битвы. До сих пор мне хочется ругаться, когда я такое слышу.

Одиночки – и даже малые команды – не выигрывают войны. Мы делали все, что в наших силах, нанося удары там, где нас не ждали, помогая подполью, уничтожали поезда и склады немцев. Но и только. Мы не выигрывали битвы; думать так – значит забывать о всех тех, кто действительно приносил нам победу.

Ведь и тогда, во время войны, никто не делил суперов и обычных солдат. Разница была только как, к примеру, между обычным летчиком и опытным асом. Только мы все сражались и проливали кровь совершенно одинаково.

Уже десятки лет спустя про «Звезду» хотели сделать фильм. Я видел сценарий – вновь то же самое. Могучие суперы, на фоне которых настоящие герои меркнут. Никакого осознания того, что легко быть героем, когда пули отскакивают от груди, но куда больше почитать стоит тех, кто идет в бой без защиты, не страшась смерти – потому что знает, что так надо поступать.

Фильм так и не сделали. И хорошо. Может, мне все-таки удалось вдолбить в чьи-то головы мысль, что единственное, на что имеет право солдат-супер – это закрыть собой других и помочь им делать то, что должно.

Именно это мы и делали. Никак не больше; и я на поле боя был лишь еще одним танком или самолетом.

А ведь и у врага были свои суперы. Причем отнюдь не слабые; одни Раубриттер и Рейхсфойер чего стоили. Когда они появлялись на поле – мы бились именно с ними, и выпадали из общего боя. А победу брали солдаты.

Люди со сверхспособностями отличились на войне, отрицать это глупо. Но мы не были самыми лучшими, самыми смелыми или самыми великими. Напротив, думать так – уподобляться господам в подчинении у Геббельса, всячески прославлявшим своих суперов; как же, явное воплощение идеи сверхчеловека. Ну да, идеи. А Рейхсфойера в итоге застрелил обычный солдат.

Девятое мая сорок пятого мы встретили в Берлине. Вчетвером встретили, Волхв и Мечетник тогда еще не прибыли.

И на мое воспоминание о начале войны, об ужасе и горечи того времени, теперь всегда накладывается другое – яркая, лучистая радость тех дней, когда мы осознавали, окончательно осознавали – война кончилась. А над рейхстагом вьется наш флаг.

В сорок первом я был младшим лейтенантом, в сорок пятом – капитаном. В начале войны у меня не было ни одной награды, в конце – те, которыми я горжусь и буду гордиться.

Я пережил эту войну. Пятеро моих товарищей по «Звезде» – тоже.

Но мой хороший друг служил в гарнизоне Бреста. А девчонка-медсестра, вытащившая меня, получившего контузию, с поля боя, погибла у самого госпиталя – шальной осколок.

У меня не раз спрашивали – как я могу помнить все, что тогда было, ведь прошло столько лет? А вот отпечаталось в памяти. И не только у меня, у всех, кто там побывал. И я уверен, что мы будем помнить всегда, сколько бы лет не прошло.

Такое нельзя забыть.

В последнее время я слышу рассуждения о Победе, которые и повторять даже не желаю. Этим «мыслителям» повезло, что большая часть «Звезды» не дожила до этих дней – иначе бы они и не посмели.

Что самое мерзкое – находятся ведь те, кто им верят. Только вот, к счастью, никакой болтовней не перечеркнуть память. И первую мою ночь в Минске после войны – тишину, мерцание звезд на темном небе, звезду у меня на груди, и где-то вдали, за сотни километров – алые звезды Кремля.

Чтобы забыть эти звезды, надо быть… слишком уж современным человеком. А я, похоже, так не смогу.

Для этого я слишком советский человек. Советский солдат.

И таким останусь.

Роман Ольшин,

для газеты «Советская Беларусь».

9 мая 1995 года

Я кивнул и поплёлся в Каминную комнату. Там дух огня всегда живет и не отлынивает: и тепло даёт, и не пересушивает письма в здании. Высушить после дождя вообще мигом может.

Минут через пять я уже вернулся в главный зал; господин Филибр кивнул на стопки писем и, нацепив круглые очки, склонился над новыми.

Помощником леттерия работаю уже четыре года, с тех пор, как пришлось из Арсалена сюда переехать. Учусь одновременно; трудно, но получается. Почему Филибр не взял другого помощника – не знаю; спрашивал, но он не говорит.

Он вообще странный – вроде бы обычный человек, худой, высокий, всегда в темном или сером, цвета моей шерсти. Только я в нем чувствую что-то непростое. Как-то раз не удержался и спросил: леттерий ответил, что он оборотень. В кого превращается, не сказал, а я не понимаю.

Говорят, Филибр не первый век на Почте работает – после этого признания понимаю, что правда. Наверное, потому он и знает тут каждый камень, и помнит всех, чьи письма и посылки сюда попадают.

Но все равно что-то странное в нем чувствуется. В этом я уверен: говорят, что драконы, кошки и волки – самые чуткие на необычное существа в мире. А дракоты – смесь двух первых… ещё бы я не чувствовал.

Четыре стопки писем в ближние страны я быстро разнес по отделам. С пятой пришлось подниматься на второй этаж; но это несложно, десяток секунд работы крыльями – и готово.

Когда я уложил письма на полку, по спине пробежал холод. Я бросил взгляд через плечо: мимо неспешно шел полупрозрачный старик в старомодной одежде, постукивая тростью по полу.

– Добрый вечер, господин Йоканан, – поздоровался я.

– Добрый вечер, юноша, – ворчливо отозвался тот. – Аккуратнее клади, по стенке выравнивай.

Я кивнул и проводил старика взглядом.

В первый год работы я именно его встретил – и поначалу перепугался, когда он на глазах у меня прошел сквозь стену. Стыдно вспомнить – кинулся тогда к Филибру с воплем «Здесь призрак!». Тот, не отрываясь от заполнения квитанции, спросил о внешности и спокойно пояснил: «Это господин Йоканан. Сколько раз говорил ему, что надо предупреждать о своем появлении».

Уже потом я познакомился и с ним, и с леди Куандер, и с Эрликой, и с Кадрианом… со всеми призраками Почты. Со многими подружился, они даже помогали. Вот экзамен по истории Ожьена сдал лишь потому, что как раз господин Йоканан мне три вечера про него рассказывал.

Нередко думаю – откуда здесь столько призраков? Не дворец ведь какой, здание всегда Почтой было. Спросил у господина Филибра. Получил его обычный ответ: «Это Фелльярд, дракотенок. Привыкнешь».

Я сперва обижался. Потом и в самом деле привык.

Действительно, Фелльярд – страна в центре мира, первая созданная земля. Здесь может быть что угодно, вот местные ничему уже и не удивляются. А мне, наверное, ещё лет десять отвыкать от Арсалена надо.

Уложив последнее письмо, я отошел к краю площадки; слететь вниз проще, чем бежать по лестнице. Замер у края, услышав голоса, перегнулся через полированные деревянные перила.

Перед столом господина Филибра застыл вихрь снежинок, в котором мерцали синие глаза. Надо же! Леакель, снежный дух из Хрустальных Шпилей!

– Вы опоздали, – недовольно говорил главный леттерий. – Причем на… – он помедлил секунду, – сто восемьдесят три года.

– Повелитель был очень занят, – голос леакеля походил на свист ветра и звучал смущенно. На всех Филибр так действует, что ли? – Он только недавно вспомнил о письме. Оно цело?

– Фелльярдская Почта никогда ничего не теряет, – сухо ответил Филибр, и я невольно кивнул.

Искренне горжусь своей работой: Фелльярдская Почта уже десяток веков доставляет письма и посылки во все края мира, от Хрустальных Шпилей до Серебряного моря, и ни разу ничего не потерялось, и дошло вовремя. Хотя и дорого, конечно… ну, и плата нам потому выше.

– Однако, – продолжал леттерий, – его надо извлекать из хранилища. Зайдите завтра утром, если вам не сложно.

Тон был таким, что я бы возражать не стал. Леакель тоже не решился; вежливо попрощался и растаял в воздухе. Филибр недовольно посмотрел на засыпавшие край стола снежинки.

– Инив!

Я слетел вниз, сообразив, что давно уже надо было вернуться.

– Видел? – спросил леттерий, кивнув на дверь.

– Да, – признался я.

– Оставляют до востребования, – проворчал Филибр, – забывают на десятилетия, а потом вдруг спохватываются. Хорошо хоть доверили нашей Почте.

Он посмотрел на огромные часы над входом. Стальная стрелка подошла к шести, и Филибр кивнул.

– Время чая. Заполни вот те две квитанции, пожалуйста.

И направился к малоприметной двери в дальней стене. Каждый вечер так: ровно в шесть главный леттерий идет пить чай, ровно через полчаса возвращается. Любую работу откладывает; вот ведь истинно человек… то есть оборотень привычек. У меня так не получается; я и ем-то обычно в Университете.

Нерешительно постояв у кресла, я все же в него опустился: не первый раз его так заменяю, но все равно не по себе. Это кресло – самшитовое и с бархатной обивкой – пожалуй, немногим младше самого Филибра. Настоящий трон.

Квитанции я заполнил за считанные минуты: мне их стали доверять всего год назад, но руку уже набил. Вернул перо в чернильницу, следя, чтобы ни одна капля не упала мимо, и задумался.

За четыре года я ещё ни разу не побывал в Архиве. Туда спускается только Филибр, и очень редко – вот как сейчас, когда забирают давние письма и посылки; на моей памяти это второй раз.

А ведь интересно – что там? Умом понимаю, что только те самые бандероли, письма и посылки и лежат, но чувствую, что не все так просто. Точно так же, как почуял в начальнике что-то странное и чую по-прежнему. Намекал ему об этом – получил в очередной раз ответ про Фелльярд и привычки.

Но посмотреть не выходит, дверь заперта, а ключ только у главного леттерия. А я не призрак, сквозь стены проходить не умею.

А если… а если за ним прокрасться?

Я даже замер, поразившись идее. Филибр в тот раз дверь за собой не запирал, значит, можно скользнуть следом. Только… получается, что его обману. Ну, или просто не спрошу, это тоже скверно.

Этого не хочется. Ведь Филибр меня принял на работу; да не просто принял, а предложил в самый паршивый миг – когда я сидел у ратуши, не зная, куда податься. Об оплате позаботился, так что мне и на жилье, и на еду, и на всю учёбу хватает. Я ему ещё никогда ни о чем не врал.

Но все-таки не мог отделаться от мысли: другого такого случая не будет. Или будет, только лет через тридцать. И если не воспользуюсь, то любопытство грызть будет; оно у меня в крови, весь народ такой.

С этими мыслями я сложил квитанции в стопку и снова пошел в Каминную комнату. Мне там думается лучше.

Кресло у камина было занято: невысокая полупрозрачная полная женщина в шелковом платье читала, рассеянно почесывая за ухом высунувшего из пламени острую морду огненного духа. Он блаженно урчал.

– Добрый вечер, миледи, – поздоровался я.

– Добрый вечер, Инив, – отозвалась леди Куандер, подняв глаза от книги и улыбнувшись. – Читал «Серебряную нить»?

– Нет, но теперь прочитаю, – совершенно искренне сказал я. Вкусы у нас с ней почти одинаковые, и я экзамен по литературе сдавал, до того ответив леди Куандер каждый вопрос.

Она вновь улыбнулась и вернулась к книге; я же забрался в кресло напротив, пристроил крылья поудобнее и задумался. Жутко хотелось спуститься в Архив… и в то же время казалось неправильным.

– Миледи, – неожиданно для себя самого сорвалось с губ, – а как выглядит Архив?

– Сходи и посмотри, – ответила она, не отрывая взгляда от строк.

– Там закрыто, – напомнил я.

– Найди путь, – флегматично посоветовала леди Куандер. – Вот как Эрлика умудряется проникать всюду…

Она поморщилась.

– Недавно в течение двух дней она флиртовала с двумя графами, тремя баронами и одним герцогом. Несмотря на нематериальность.

– Вы не одобряете? – на всякий случай спросил я.

Леди Куандер помедлила.

– Мне не нравится такая фривольность, однако я не могу не восхититься ее вкусом.

И снова погрузилась в чтение; я же уставился в огонь. Слова дамы помогли принять решение.

В здании Почты четыре громадных этажа, под землю оно уходит еще на столько же. Филибр шел где-то впереди, неспешно и уверенно: как все оборотни, в темноте видит. Или просто дорогу знает так, что и смотреть не надо. Хорошо, что и дракоты во мраке видят не хуже.

Я крался шагах в тридцати позади, старался ступать как можно тише; уже убеждался, что у леттерия превосходный слух. Но ему, похоже, в голову не приходило, что кто-то может идти следом; лишь раздражённо что-то бормотал себе под нос.

Неожиданно Филибр ускорил шаг и скрылся за поворотом; я немного подождал, обогнул угол. Впереди темноту разрезала тонкая полоска – приоткрытая дверь, из-за которой пробивался свет. Я осторожно приоткрыл ее побольше, скользнул внутрь.

Зажмурился от внезапно яркого света. Поморгал, привыкая – и с узкой галереи уставился на то, чем оказался Архив.

Огромный, ярко освещённый и теплый зал, похожий на бальный – только со множеством стеллажей у стен; и на них – десятки и сотни писем, посылок, бандеролей… А посреди зала – призраки, хорошо мне знакомые, равно легко скользящие по каменному полу и над ним. Эрлика, весело смеясь, танцевала с высоким дракаем, леди Куандер неспешно беседовала с тремя пожилыми дамами, Йоканан, размахивая тростью, что-то доказывал полковнику Кадриану… Почему-то они казались здесь донельзя уместными… и, глядя на знакомые лица, я вдруг осознал – почему.

Казалось, образы двоились, и я видел разом и полупрозрачные фигуры и то, чем они были в действительности.

Пожелтевший конверт с тёмной печатью, надписанный четким почерком – Йоканан.

Пухлая бандероль с замысловатым адресом – леди Куандер.

Маленький конвертик с цветочным рисунком – Эрлика.

Деревянная посылка с военным штампом – Кадриан...

Я не мог сдвинуться с места, глядя на собравшихся в зале, понимая, как ошибался, принимая их за призраков, понимая, почему они все сейчас здесь.

Рядом послышались шаги; я резко повернулся, взглянув снизу вверх на Филибра. Смущенно опустил голову… и тут же вскинул снова, заметив совершенно неожиданную улыбку.

– Удивлен, дракотенок? – спросил он, кивая на собравшихся.

– Да, – признался я. – Они…

– Письма, – кивнул леттерий. – Те, которые оставили здесь до востребования, и не забрали. Если такое письмо долго лежит у нас, то оно постепенно меняется, обретает свою личность… Становится в каком-то смысле оборотнем.

Он усмехнулся.

– Тут есть письма, которые старше меня.

– А что бывает, когда их забирают? – я вспомнил, зачем Филибр вообще сюда сегодня пришел.

– Уходят обе ипостаси, – серьёзно ответил он. – Печально, конечно. Но и радостно – наконец-то письмо придет по адресу. Их всегда провожают все вместе.

Леттерий указал на высокую хрупкую женщину в серебристом платье.

– Это за ней сегодня приходили. Посмотришь на прощание?

Я завороженно кивнул, не отрывая взгляда от призраков… писем… друзей.

– А вы не сердитесь, что…? – вдруг спохватился я.

Снова легкая улыбка.

– Ты мог бы и раньше спуститься в Архив. Только не просил.

Мы вернулись наверх через пару часов; леттерий бережно нес в руке длинный конверт из искрящейся бумаги.

– Господин Филибр, – задумчиво спросил я, – но отчего же так получается? Никогда о таком не слышал.

Начальник улыбнулся в четвертый раз за день.

– Это…

– Фелльярд, – уныло закончил я. – Привыкну.

– Именно.

Я помедлил, и задал вопрос, вертевшийся на языке:

– А… вы, случайно, не?

– Нет, – покачал головой он, – я не письмо. Хотя ты и близок к истине. Подумай ещё, дракотенок.

И пошел дальше к себе в комнату, на четвертый этаж.

Я же остановился, глядя ему вслед. Наверное, правда об Архиве помогла – но вдруг в одно мгновение стало ясно: и в кого оборачивается Филибр, и какую странность я так и не смог понять ранее…

Как я четыре года не замечал, что ни разу не видел учётной книги?

Когда. Когда доберется. Нельзя в этом сомневаться! Слишком многое поставлено на кон.

– Земля!

Тамейн вздрогнул, отвлекся от раздумий. Неужели?.. Да нет, туманная Пелена видна у горизонта. Они и близко к ней не подошли. Значит, это... Принц напряг память. А, да! Имхалла. Последний остров перед туманами.

Последняя земля на дороге к Сэвеллону.

Он подошел к борту, окинул остров взглядом. Имхалла утопала в зелени, и лишь гора в центре возвышалась над лесом. Маленькая бухта пестрела домами, уходящими прочь от берега.

– Ваши приказания? – спросил капитан.

– Правьте к берегу, – негромко распорядился Тамейн. – Пополним припасы, может, что-то узнаем.

Не может быть, чтобы здесь, так близко к туманам, ничего не знали об Острове Героев.

«А тут пестро», – с легким удивлением подумал Тамейн, глядя на людей на берегу. И впрямь, сложно было выделить какой-то общий тип – светлокожие и смуглые, темноволосые и рыжие, статные и хрупкие... Как будто на Девять Архипелагов попал, куда стекаются люди со всего мира.

Хотя что дивиться? За века многие плыли к Пелене. Здесь наверняка полно потомков тех, кто сошел на берег, сбежал или потерпел крушение.

Шлюпка приблизилась к берегу, матрос бросил канат, и крупный рыжебородый человек ловко поймал его, привязал ко врытому в землю столбу.

– Добро пожаловать! – весело сказал он на торговом наречии с заметным акцентом. – Надолго к нам?

– Не думаю, – пожал плечами Тамейн, выбираясь на песок и придерживая меч у пояса. Поколебавшись, он добавил: – Мы плывем на Сэвеллон.

По собравшимся пронесся шепот. Бородач удивленно поднял брови.

– На Остров Героев?

– Да, – кивнул Тамейн.

– Скрытый за туманами? Куда уходят величайшие?

– Ну да, – ненужные уточнения начали раздражать принца.

– Созданный Мириасом Великим из костей и сердца древней драконицы Карраг?

– Да!

– Удачи в этом деле.

Тамейн раздраженно отвернулся. Даже не стал приказывать матросам – те и так знают, что делать. Уже делают, завязав беседу с местными и обсуждая припасы. Бывалые моряки, это его собственные таланты здесь бесполезны!

Усилием воли принц взял себя в руки. Нет. Вот как раз сейчас – его время. Конечно, никак не воителя, а придворного, потому что о главном говорить с имхалльцами надо ему. Насколько получится.

– Мои извинения, – сказал он, поворачиваясь. – Я Тамейн из Касситерии.

– Я Драфен, здешний кузнец, – рыжебородый протянул руку. Пожатие оказалось крепким и уверенным. – Не обижен, но и ты не обижайся. Знаешь, сколько искателей Сэвеллона здесь проплывало?

– Догадываюсь, – усмехнулся Тамейн. Открытая улыбка кузнеца поневоле располагала к себе. – Но потому и спрашиваю – где еще, как не здесь?

– Это не к нам, – покачал головой Драфен. – Это к бабушке Хидеке. Знаешь же – говори со стариками, если ищешь древности.

– Где ее найти? – быстро спросил Тамейн. Кузнец показал в сторону горы.

– Она у подножия живет, на окраине. Там тихо и спокойно, суеты особой нет. Я покажу потом.

– Спасибо, – искренне поблагодарил принц. Почему-то внутри надежда встрепенулась с новой силой.

Драфен не подвел. Как только на берегу все было улажено, он провел Тамейна по деревне, перебрасываясь фразами с другими жителями. Тут оказалось больше семей и домов, чем виделось с моря; похоже, поселение расползлось по всему острову. Чем дальше они шли, тем старше выглядели дома. Занятно, основатели боялись к морю ходить, что ли?

У одного из самых старых домов сидела старушка. Приземистая, совершенно седая, в наброшенной на плечи легкой шали; рядом стояла толстая светлая трость.

– Бабушка, – уважительно наклонил голову Драфен.

Хидека подняла глаза: темные и блестящие, словно кусочки полированного камня. Ни капли старческого слабоумия; взгляд напомнил Тамейну о канцлере королевства.

– Да, Драфен? – скрипуче сказала она. – Я вижу, у нас гость.

– Так, – кивнул кузнец. – Он о Сэвеллоне хотел поспрашивать.

Хидека слегка улыбнулась.

– Ну почему нет. Садись, гость.

Она хлопнула по скамейке рядом с собой, Тамейн помедлил, но сел. Драфен кивнул им обоим и двинулся прочь.

– Ну и что спросить-то хотел? – с едва заметной иронией сказала Хидека.

– Все, что вы знаете о Сэвеллоне, – честно ответил Тамейн.

– Ну как же, – протянула старуха. – Остров, который сотворил великий маг Мириас. Остров, где герои лежат в хрустальных гробах и спят, пока не придет их время. Остров за Пеленой…

– Да это я и сам знаю! – перебил ее принц. – Это каждому известно.

– А чего же ты еще ждешь-то? – Хидека подгребла к себе палку. – Точную карту, как туда плыть?

Тамейн снова почувствовал нарастающий гнев, и вновь подавил его. Опять-таки, нет смысла сердиться на местных.

– Ты мне скажи, – продолжила Хидека. – А зачем тебе вообще Сэвеллон? Ты же вроде пока не великий герой, гость?

Этот вопрос ему задали впервые. Команда «Странника» знала, зачем принц взошел на борт, другие не интересовались. Тамейн внезапно понял, что к такому вопросу он не готов.

Он медленно вдохнул, выдохнул и посмотрел на Хидеку.

– Я из Касситерии, – сказал Тамейн. – У нас сейчас дурное положение. Очень дурное, наши враги сильны, и их подпитывает темная магия. Мы собираем все, что можно, и…

Он замялся.

– И великие герои были б очень кстати, а? – хмыкнула Хидека.

– Да. Хотя бы Аркен Золотой Меч! Он ведь обещал вернуться, когда королевство будет в опасности!

– Это же ваш великий король? – покосилась на него Хидека. – Хорошее «хотя бы».

Тамейн невольно смутился: в запале слова и впрямь прозвучали… не очень.

– Все равно кто, – он взял себя в руки, пристально глянул на старуху. – Знаю, как это звучит! Знаю, что мы хватаемся за соломинку!

– Соломинки иногда бывают железными, – отозвалась Хидека. Опершись на трость, она встала. – Давай сделаем так, гость. Я погадаю для тебя на пламени: приходи в полдень туда.

Она указала тростью на гору, ближе к вершине.

– Отсюда наверх одна тропа, не ошибешься. Там и поговорим о том, что видно. А пока посиди, отдохни.

Сказано было так безапелляционно, как умеют лишь знающие себе цену старцы. Тамейн остался сидеть, а Хидека неспешно двинулась к краю поселения, к едва заметной отсюда дорожке, уходящей вверх.

«Погадаю на пламени», – мысленно повторил Тамейн. Он слышал о таком искусстве. Для него не требовалось много волшебной силы, важны были опыт и мастерство. Но чему удивляться? Очень часто в таких далеких уголках старейшины и занимаются любой магией.

Нетерпение жгло изнутри, но принц помнил, что для любых чар нужна подготовка. Не стоит мешать. И вообще, редко он отдыхал за последние годы.

Тамейн попытался расслабиться, потом понял, что просто так сидеть все равно невыносимо. Он резко поднялся, огляделся, пожал плечами. Почему бы и не пройтись?

Странное ощущение оставляла Имхалла. Нет, ничего тревожного или угрожающего: напротив, поселение словно окутывал ореол безмятежной доброжелательности. Тамейн сам удивился, что неплохо понимает местный акцент, потом сообразил, что смесь народов наверняка и побудила имхалльцев выплавить наречие, понятное всем. Торговый язык появился точно так же, а его собственная привычка к полудюжине языков помогла легко разобраться в местных словах.

Он утолил легкий голод куском хлеба с мясом – поделился корпевший над записями светловолосый силач. Понаблюдал за играми детей, смутно удивившись тому, что они не играют в героев; потом укорил себя – это его-то мысли направлены на Сэвеллон, детям-то с чего только о легендах и думать?

Большинство разговоров вокруг были совершенно обыденными: хозяйство, обсуждение незнакомых ему людей, погода, ковка… Тамейн поймал странную мысль – здесь он сам себя чувствовал пришельцем из легенд, чуждым нормальной жизни.

Он остановился неподалеку от скал, обрамлявших уходящую к вершине горы тропу. Отступил в сторону, пропуская высокую и крепкую женщину: та без видимого напряжения тащила на плечах оленя, и темно-рыжие волосы смешивались с короткой шерстью зверя.

«Крепкий здесь народ», – с уважением отметил Тамейн. Охотница прошла мимо него, оказалась у ближайшего дома, позвала:

– Лери!

– Хилеста! – на пороге возникла невысокая пухлая женщина и буквально просияла. – Ну как успехи?

– Сама погляди, – охотница сбросила оленя, размяла плечи. – Верткий, слушай! Едва его стрелой достала.

– О-отлично, – отозвалась Лери. – Приготовим сегодня. Поможешь?

– А то! – улыбнулась Хилеста. – Я же сколько лет обещаю показать, как в Скельтере готовят, вот и повод.

– Молодец! Эй, Корас, огонь разведи!

Тамейн замер. Медленно повернул голову, глядя в спины женщинам, на крепкую фигуру и темно-рыжие волосы Хилесты.

В памяти сами собой зашелестели страницы книг и ожили старые картины. Принц поднялся, пытаясь поймать смутное ощущение, заплескавшееся внутри. Снова поглядел на женщин, повернул голову к горе. Солнце уже почти коснулось ее вершины.

И бросился бежать по тропе.

Несколько раз Тамейн чуть не споткнулся об острые камни, едва не зацепился рукавом за колючую ветку, но каждый раз успевал сделать верный шаг. Испуганные птицы вспархивали прочь, и принц мимолетно отметил, что чем ближе к вершине – тем их меньше.

Он не мог понять, что именно разбудил в нем краткий разговор женщин. Нет, мог, но догадка никак не перешагивала порог неверия. Словно боялась всадить клинок в надежду, которая не угасала внутри.

Задыхаясь, Тамейн остановился у темного провала – входа в пещеру. Помедлив пару минут и успокоившись, он решительно шагнул внутрь.

Пещера оказалась огромной – не меньше сотни шагов в ширину. Но их было не пройти: ровно посередине ее рассекал широкий черный провал, будто кто-то взял и обрушил удар топора на каменный пол.

На этой половине горело пламя в старой темной жаровне размером с обеденный стол. Языки пламени метались отблесками, разрывали одни тени и сгущали другие.

Хидека стояла рядом с жаровней, недалеко от входа и лицом к провалу; разожженный огонь освещал ее в профиль. Она задумчиво смотрела в черноту, и лишь едва заметное движение головы показало, что старуха вообще обратила внимание на вошедшего.

– Я услышал, как охотница говорит о Скельтере, – сказал Тамейн.

– Говорит, – согласилась Хидека. – Бывает такое.

– Только вот Скельтер уже триста лет так никто не зовет, – бросил принц. – Его переименовали в Адрейен, потому что именно Рыжая Адрейя, Адрейя-Ветер его и спасла. Даже те, кто говорят о городе, каким он был в древности, называют это имя.

– Называют, – повторила Хидека.

– И только сама Адрейя, как говорят, всегда называла его по-прежнему, – Тамейн прошел вперед. – Только она и никто иной!

– Верно. К чему ты ведешь, гость?

Тамейн застыл. Он и сам не мог облечь в слова это чувство, понять, почему подслушанный разговор его так подстегнул. Благословение и проклятие касситерского рода: понимать многое, но не уметь выразить словами.

Осознание ворочалось где-то в глубине разума, всплывало на поверхность разрозненными кусочками витража.

– Но ты же уже догадался, хотя никак не можешь признать даже себе, – Хидека словно прочла его мысли. – Ты мне назвал три факта – доведи идею до конца. Назови четвертый.

– Хилеста – это Адрейя.

Слова прозвучали настолько обыденно, что Тамейн сам себе удивился.

– А пятый? Продолжающий эти? – голос Хидеки сейчас был похож тоном на голос ученого, рассуждающего о любопытной теории.

Принц помедлил.

– Тогда… Это Сэвеллон.

Ничего не сотряслось. Не рухнуло. Просто Хидека слегка улыбнулась и стукнула палкой о пол, словно подтверждая удачную фразу.

А в душе принца заплескался гнев. Если это так, если безумная догадка права – то что же ему тут все морочат голову?!

– Расскажи, что все это значит! – рявкнул Тамейн.

– А если не захочу? – старуха чуть заметно покосилась на него. С интересом. И тут же снова уставилась в пропасть.

– Ты расскажешь, – Тамейн порывисто шагнул к ней, выхватывая оружие. Гнев смыл робкий укор совести. – И не думай, что защищена. Право, пусть ты и волшебница – мой меч быстрее!

– Да? – Хидека по-прежнему смотрела в провал.

– Я – один из лучших мечников Касситерии, – совершенно искренне сказал принц. – Мало кто из людей способен опередить мой клинок.

– Мало кто из людей, – задумчиво повторила Хидека, и прямо посмотрела на Тамейна.

Казалось, гора рухнула ему на плечи. Невидимая тяжесть бросила принца на колени, вдавила в шершавый камень; меч словно сравнялся весом с целым островом. Дыхание перехватило, кости словно затрещали.

Хидека стояла спокойно и неподвижно, опираясь на трость. И во вспышке внезапного озарения Тамейн осознал, что пальцы на набалдашнике сжимаются подобно костям. А отблески огня выхватывают тень Хидеки на каменной стене – и она куда больше старухи.

И вместо шали на плечах она расправляет исполинские крылья, пронизанные серебряными отблесками.

– Карраг, – прошептал пересохшими губами Тамейн. – Карраг де Хирийохт.

– Умный мальчик, – скрипуче похвалила Хидека. – И даже имя произнес почти правильно, молодец.

Она не отрывала взгляда от принца, и тот чувствовал, будто его сжимает океанская пучина. С огромным трудом он смог выдавить:

– Но ведь Мириас…

– Убил меня? Построил Сэвеллон из моих костей и сердца? Так говорят. Так говорит любая легенда об Острове Героев.

Хидека – Карраг – негромко рассмеялась.

– И это даже почти правда. Почти – потому что, вздумай мы и впрямь сразиться, моря бы кипели, а горы обращались в прах. Нет, Мириас в самом деле встретил меня. И остановил. Только не клинком или волшебством, а словами.

Она наклонила голову – странным, нечеловеческим движением, вытянув и наклонив шею.

– Мы, драконы, чувствуем чужие истории и видим их. И Мириас был из таких – человек-история, человек-легенда. Я не могла этого не увидеть, не могла не заинтересоваться. Не могла не заговорить с ним, желая сокрушить его историю своими словами и волей.

Повисла тишина, нарушаемая лишь треском огня.

– У меня не получилось, – упали слова. – Я не смогла подавить его дух, хотя от моего взгляда падали на колени многие.

Она смерила Тамейна взглядом. Сквозь тяжесть пробилась обида, но тут же угасла. Все-таки не зазорно быть слабее Мириаса Великого.

– Была битва. Не огня и волшебства, другая. Когти парадоксов и посох доводов. Огонь аргументов и плетение воли. Гром и взрывы идей. И этот бой изменил нас обоих. Впервые в жизни я поняла, какой силой духа может обладать человек, а Мириас… А Мириас создал новый замысел. Иногда мне казалось, что он способен черпать вдохновение откуда угодно, – Карраг сухо рассмеялась – будто затрещал камень. – Я до сих пор не понимаю, как именно он мыслил. И как из противостояния с одной из Древних он вынес идею убежища для героев.

Язык едва ворочался, слова казались острыми камнями во рту, но Тамейн все же сумел выдохнуть:

– Так Сэвеллон…

– Никаких хрустальных лож и долгого сна, – хмыкнула Карраг. – Это жизнь. Спокойная жизнь, которой героям так не хватает. Дом. Семья. Радость, которой никто не угрожает. Да, они здесь – и Адрейя-Ветер, и Этрик Пламенеющий, и ваш Аркен Золотой Меч, и Джетанна Свет, и многие другие.

– Мириас…

– Нет, – в бездонных глазах Карраг на миг мелькнуло сожаление. – Его здесь нет. Кости и сердце, да? Так и было. Я остаюсь на этом острове, я – его кости, его сила, часть и опора его истории. Мириас же вдохнул в Сэвеллон суть и дух, расстался со своей силой и жизнью ради того, чтобы он возник. О, он не умер мгновенно – он был слишком умен для того, и слишком хорошо понимал правила историй. Сделал все, что нужно, и ушел в странствие, из которого не вернулся. А вот многие другие пришли сюда, следуя снам, которые посылали оставленное им волшебство и моя мощь.

– Но почему? – Тамейн сумел приподняться. – Ну и что толку, если они здесь просто живут крестьянской жизнью?

– Крестьянской? А ты попробуй оценить эту жизнь, когда вся остальная состоит из битв, крови и опасностей. Ты еще молод. Ты еще не понял, сколько шрамов на каждом герое.

Карраг отвернулась и посмотрела на огонь. Тамейн ощутил, как тяжесть постепенно спадает с плеч. С трудом поднялся, почти не чувствуя сжимающих меч пальцев.

– И они здесь живут вечно? На твоем острове, в твоей клетке, «спокойной жизнью»? – принц шагнул вперед. – А если я не позволю этому длиться?

Карраг резко повернулась.

Взгляд швырнул Тамейна на стену, распластал по ней и вдавил в острые камни. Задохнувшись, принц ощутил, как снова трещат кости, едва ли не рвутся мышцы, а кожа разогревается.

– Не позволишь?

Старческий голос налился силой, рокотом лавины и бешенством бурной реки, отдаваясь по пещере многократным эхом.

– Ты мне не позволишь? Ты – мне? Мне, четвертой из детей Отца Драконов, первородному огню?

Казалось, она стала выше. Тень на стене выгнулась, расправляя крылья; сверкнули темные клыки.

– Мой взгляд крушил армии, мой огонь плавил горы, самые могучие заклятия разбивались о мою чешую! И ты – кто ты, чтобы мешать мне?

– Тамейн Касситерский, сын короля Ферглеса! – выдохнул принц, напрягая все силы, пытаясь оторваться от камня. – И я приплыл, потому что мое королевство в беде! Ему нужны герои! Надежда! И делай что хочешь, но лучше сгореть, чем отказаться!..

Он снова задохнулся, но во взгляде Карраг блеснуло странное выражение.

– Молодец, – ровно сказала она. – С таких слов начинаются истории.

Она медленно моргнула; Тамейн только сейчас понял, что веки Карраг опустились впервые с начала разговора. Он почувствовал, как давившая на тело незримая плита постепенно рассеивается.

– Но я тебя поправлю, – сказала Карраг. – Я никого здесь не держу, моя сила хранит это место и длит жизнь обитателей. Однако они вольны покинуть Сэвеллон, когда хотят.

– Так отчего же они этого не делают? – Тамейн сумел отлепиться от стены, медленно, глубоко выдохнул, чувствуя боль в груди.

– А почему ты решил, что они не делают? – спросила Карраг.

– Но…

– Герои уже сплели свою историю, и новые появления ее и расстроить могут, – прозвучали в ответ слова. – Поэтому они уплывают, когда нужно – чувствуют это. И делают свое дело. Без блеска, без пышности – но сражают чудовищ, вдохновляют людей, защищают крепости. И как-то никогда не попадают в летописи.

– А потом приплывают обратно?

– Да, – кивнула Карраг. – Мы с Мириасом сочинили этот остров не для того, чтобы люди здесь лежали и спали. Понимаешь, принц, приплывший ради своего королевства.

Тамейн застыл. В третий раз вспышкой ясности блеснуло понимание – то, о чем он раньше даже не думал.

– Сэвеллон – это не остров, где герои укрываются от мира, – медленно сказал он. – Сэвеллон – это место, куда они возвращаются.

Пещеру наполнил каменный смех Карраг.

– Умный мальчик. Да. Так и есть.

Она сдвинулась с места, стала поближе к огню.

– Выходя в мир, они помнят, что их ждет дом. Семья. Хорошие друзья и добрые места. То, ради чего стоит сражаться, ради чего стоит жить и помогать другим. Здесь же бывает немало кораблей. Одни просто пристают к берегу, делятся новостями и ничего не понимают в местной жизни. Другие даже не обращают внимания на незначительный островок и уходят в Пелену, преследуя великие цели. А третьи – как ты – начинают смотреть, слушать и понимать.

– И никому не рассказывают? – сорвалось с губ Тамейна.

– Смотря как себя поведут, – лицо Карраг трещиной тронула улыбка. – Награда за невежество – спокойствие. Награда за смелость – жизнь. Расплата за наглость…

Несказанные слова повисли в воздухе. Тамейн невольно снова сжал меч.

– Секрет Сэвеллона не выходит в мир, – тихо сказала Карраг. – Когда-нибудь он разойдется по свету. Когда-нибудь об острове точно узнают и приплывут сюда – все, кому не нужны герои, кто хотел бы их силу и души, кому хочется забрать их себе. Тогда моря вспыхнут, а ветер заплачет кровью, потому что их встретят лучшие воины и маги мира и я, вторая дочь Отца. Но время для этой истории еще не пришло.

Они встретились взглядами, и Тамейн ощутил, что не может оторвать глаз.

– Награда за смелость – жизнь, – повторила Карраг. – Но не память.

Черный взгляд поглотил принца, швырнув его в бездонную пропасть.

Тамейн задумчиво следил за тем, как матросы готовятся к отплытию. Жаль, что приходится повернуть обратно. Очень жаль. Но явленное ему в пламени было однозначно: сейчас Сэвеллон недоступен, скрыт за туманами и все тропы к нему растворились.

Придется обойтись своими силами. Может, годы спустя он снова попробует…

– Тамейн!

Принц обернулся. К нему шел улыбающийся Драфен в дорожной одежде; за плечами висели мешок и длинный сверток.

– А меня на борт не возьмешь?

– А тебя-то почему? – искренне изумился Тамейн, даже забыв о мрачных мыслях.

– У меня в Касситерии родные, – Драфен шагнул к шлюпке. – Я давно хотел попробовать навестить, а тут такой случай. Не поможешь?

Тамейн хотел было отказаться, но что-то внутри толкнуло, заставило осознать – стоит помочь человеку. Почему-то это казалось правильным.

– Почему нет? – пожал плечами он. – Но в Касситерии сейчас неспокойно, тяжелые времена.

– Ну, так хороший кузнец в такие времена не помешает, а? – усмехнулся Драфен.

Принц не нашел доводов против и молча указал на лодку.

Пока они добирались до корабля, Драфен безмятежно улыбался, перешучивался с матросами; Тамейн невольно почувствовал, как поднимается настроение.

И в конце концов… ну да, он не нашел Сэвеллон. Но новые герои всегда приходят в такое время, правда же?

Касситерия выстоит. Сама. Она уже не раз порождала великих – породит и сейчас.

По трапу Тамейн взобрался уже в хорошем настроении, объяснил капитану новую задачу. Тот принял ее флегматично и бесстрастно, и Тамейн даже не смог понять, рад он или сожалеет.

– А это кто? – уточнил моряк, кивнув на Драфена.

– Местный кузнец, у него в Касситерии родня, – пояснил принц. – Мы его довезем до столицы, дальше сам доберется.

Капитан кивнул и подозвал матроса.

– Проводи в кубрик, там место есть, – приказал он, матрос поспешил к гостю.

Сходя вниз, Драфен поправил сверток на плече. Ткань на миг распахнулась, открывая тускло блеснувшую золотом рукоять длинного меча.

Но Тамейн смотрел в море и ничего не заметил.