Духовные практики Востока

В первый раз я умер в возрасте 4-5 лет. Времени от рождения прошло немного, я ещё не успел  сильно прирасти к телу и очень легко его покинул. В тот момент я не знал и не думал, что это так называется, просто это было приключение. Чем-то банальным я заболел, - гриппом или отравился - но была температура за 40,5°. Один день всего. Я лежал на постели, в изголовье стоял не то холодильник, не то белый шкаф. Точка зрения вдруг вышла из лба и медленно поползла вверх. Моя точка зрения. Тело лежало, оно было моё, это был я, но оно не управлялось мной. Я не видел - дышало ли тело или нет, я стремился вверх, мне хотелось долететь до верха холодильника, который казался огромным как небоскрёб.

Я не видел свет, тоннель или ещё что-то в этом роде, точнее - я не помню этого. Помню, что в какой-то момент моё желание лететь дальше перестало быть сильным, и меня перестало тянуть вверх. Вспомнил себя взрослым мужчиной, обещание, которое я дал, какими нитями судьбы привело меня именно сюда, вспомнил между жизнями и как и почему я здесь теперь. И кто я. Я вошёл так же как вышел, тело ожило и было прохладнее, чем до выхода, но горячее, чем хотелось бы. Я заснул, а когда проснулся под вечер почувствовал себя бодрым и здоровым, хотя температура и была около 37-38°. За это мне поставили банки, они потом чесались. Говорить, конечно, никому не стал - зачем? Пытался задавать отвлечённые вопросы, издалека и не про себя, а как вообще, а что, но быстро понял, что либо никто ничего не знает, либо не хочет об этом говорить.

----------

Второй раз был лет в 8-9, я утонул. Летом жил у бабушки. Угланами мы, почему-то, всё время бегали. Ходили только когда никуда не надо, а когда надо - только бегом. Неподалёку было чудное озеро, которое прогревалось летом, в отличие от реки. Мы считали, что шириной оно было около 30 м. Побежали с друзьями на озеро. Идти надо было через жд-пути, поэтому обычно мы не отпрашивались, а убегали. В этот раз я отпросился и бабушка послала деда с нами, он был с ночи, взял чекушку и пару огурцов, помидоров и хлеб. Народу никого не было - будний день - мы резвились в своё удовольствие. Я ещё не очень хорошо плавал, но решил несколько раз переплыть без остановки. В какой-то момент, на середине я устал и стал тонуть. Позориться не хотелось и я честно продолжал пытаться плыть. Воздуха не хватало, тогда я опустился на дно, оттолкнулся и вынырнул, вздохнул и побарахтался дальше. Это было медленно, но ничего другого в голову не приходило. До дна было метра 3-5. До берега - метров 10, когда нога при толчке провалилась под дно. Дно оказалось двойным. Воздух был на пределе, прошлый вдох был неудачный, я уже наглотался, поэтому тело очень быстро потеряло силу. Я смотрел во все глаза вокруг, а ноги уже погрузились под дно. Вода сверху была тёплая и веселящая, а под дном прохладная и успокаивающая. Дыра увеличивалась, дно раскрывалось, затягивая меня всё глубже. Страх вспыхнул и сразу прошёл, стало спокойно и торжественно. Тело не слушалось, двигаться не получалось. Стало ясно, что я утону. Не было звуков, стало пофиг. Ни забот, ни хлопот. Мир исчез для меня, был лишь я и вода. Возникла мысль, что я умею дышать под водой. Она была новой и интересной, её надо было обдумать и проверить. Я решил не вмешиваться, наконец-то пройти путь в сознании, не отключаться, не закрывать глаза. Внимательно отслеживал замедление и остановку сердцебиения, Глаза были открыты, но смотрели уже в другой мир. Свет и цвета изменились, появился гул. Гул, как много работающих механизмов или фанфары, низкий такой, торжественный. Я ждал, что же будет дальше.

Но вдруг я вспомнил о деде! "Ему же попадёт от бабушки!". Спокойствие улетучилось - надо что-то делать. Но что делать, если я утонул? Прошло уже несколько минут, я глубоко под дном и скоро достану до материка. Но я же умею дышать под водой? Ну-ка! Вдох, есть энергия, руки двигаются, ноги двигаются, вижу пробивающееся сквозь толщу воды Солнце. К нему! Два гребка, снова вдох, трудно дышать с непривычки, но можно. Ещё два гребка - вдох, а как же выдыхать? Пока я решал вопрос выдоха - достиг поверхности. Оказалось, что я уже хорошо отдохнул и легко доплыл до берега.

Смотреть на резвящихся на мелководье детей было странно. Слегка кольнуло, что дед, хороший и добрый человек, не заметил моего отсутствия. Хотя я понимаю, что он уверен, что со мной ничего не случится. Правильно уверен. Не было меня долго, но долго не было на берегу, а тонул-то я совсем чуть-чуть. Сперва думал - надо сказать. А потом решил - зачем? будет волноваться, считать себя виноватым. Не дай Бог ещё маме расскажет. Нет, хороших людей надо беречь.

--------

Потом были ещё интересные случаи, разберу сперва эти два.

-------

Будучи взрослым я много раз пытался понять эти два события - почему и зачем. Ох и тяжёлая это работа. Несколько раз пришлось прогнать перед взором детство-отрочество-юность, чтобы осознать простую вещь - я увлекался этой жизнью и забывал кто я, забывал зачем здесь. Забвение. Погружение в материальный мир. Невежество. Отождествление себя с телом, с эго, с умом. Когда важным становится то, что не стоит внимания, а то, что важно - забыто и кажется, что отсутствует в этой реальности. Но эта - здешняя, нынешняя реальность - существует, благодаря другой Реальности. Эта, временная, существует только благодаря Вечной, Непреходящей. И люди называют её разными именами и исследуют её разными способами.

----------

Как сказал герой в одном фильме (может в "Гладиаторе"?):

- Смерть улыбается каждому, нужно лишь улыбнуться в ответ.

----------

Оказалось, довольно трудно вспомнить, если в момент смерти человек находится под воздействием веществ, изменяющих сознание. Но врачи, добрые и хорошие люди, выполняя свой врачебный "долг" колют пациента обезболивающим, даже если он просит не делать этого.

Так случилось в прошлый раз.

А известно, что желание, которое есть во время умирания - исполняется. Желание появилось, сознание отключилось, но запись есть. Снова всплеск сознания, снова желание, снова запись. Вот оно и исполнялось несколько раз - умирать в сознании, без воздействия веществ.

Внимательнее к своим желаниям, граждане ;-)

Кому понравилось предлагаю прослушать композицию Константина Ступина "Когда я умер".

Будемте же осознанными

----------

ЗЫЖ "Случайно", пока писался текст, вышел вот такой любопытный пост Учимся дышать под водой

С интересом послушаю рассказы о Ваших приключениях на данную тему.

ЗЗЫЖ Тег "Негатив" слишком настойчиво рекомендуется редактором. Хотя я с ним не согласен

Бог Ганеша изображается в виде человека с головой слона и отличается добродушным нравом – он готов защитить любого обиженного даже от грозного Шивы. Полный мужчина с шарообразным животом, головой слона олицетворяет умиротворение и спокойствие. Ганеш помогает при любых препятствиях, духовных и материальных, он легко отсекает препятствия от человека. В то же время, Ганеша может создавать препятствия, если видит, что человек идет не по своему пути. Ганеша очень мудрый, его всегда сопровождают богиня мудрости Сарасвати и богиня процветания Лакшми. Ганеша знает, как распоряжаться своей мудростью. Он бог процветания, богатства, он всегда знает, как иметь полный изобилия дом, и при этом, сохранять духовную и душевную чистоту и мудрость.

Изготовлен из дерева чёрный граб.

Индуизм и буддизм, как и три религии, рассмотренные выше, происходят от одного корня, но объединение их в одной главе объясняется не столько общим происхождением, сколько определенным сходством в трактовке интересующей нас проблемы. Великие восточные конфессии в гораздо меньшей степени, чем иудаизм, ислам и особенно христианство, озабочены этической оценкой суицида и вообще не склонны рассматривать самоубийство как вопрос первостепенной важности. Подобное хладнокровие объясняется тем, что буддизм и индуизм по-иному относятся к смерти.

Для человека оксидентальной культуры (к которой в данном случае я отношу и Ближний Восток) смерть находится за гранью, откуда нет возврата. Страшный Суд далеко, и вердикт его неизвестен, Воскресение суждено не каждому — в общем, за гробом человека подстерегает неведомое. Смерть при этом рассматривается, во-первых, как событие огромной, всё заслоняющей важности, а во-вторых, как нечто страшное, внушающее ужас.

Обе восточные религии провозглашают повторяемость земных перерождений человека, которому суждено много раз жить и много раз умирать. При этом колесо сансары, череда перевоплощений, — это тяжкое испытание, которое нужно с достоинством выдержать, и тогда, достигнув святости, душа вырвется из порочного цикла и больше не должна будет выносить ни муку новых рождений, ни муку новых смертей. Идея реинкарнации, общая для буддизма и индуизма, делает суицид бессмысленным и даже вредным — но не из страха перед Богом, а из вполне рациональных соображений. Добровольно уходящий из жизни ничего не достигнет — карма вновь поставит его в ту же самую ситуацию, ибо человек с ней не справился. Самоубийство все равно не спасет от выпавших на твою долю страданий. Более того, поскольку уровень нынешней инкарнации определен поведением в предшествующем воплощении, эгоистическое самоубийство отдаляет от нирваны. Суицид — не выход, но и драматизировать его особенно незачем. Будет другая жизнь, будет другой шанс.

Однако есть ситуации, в которых самоубийство может продвинуть человека далеко вперед по цепочке перерождений и, возможно, даже разорвать ее вовсе. То есть и индуизм, и буддизм признают, что иногда убивать себя не только извинительно, но даже похвально. Все помнят буддийских монахов, в 60-е годы подвергавших себя самосожжению в знак протеста против американской оккупации Вьетнама. Вряд ли эти люди рассчитывали, что своей страшной смертью заставят американцев вывести войска, но они верили, что актом самопожертвования достигнут статуса святости. С этим, кажется, был не согласен нобелевский лауреат и будущий самоубийца Кавабата Ясунари, писавший: «Даже если испытываешь глубочайшее отвращение к окружающей реальности, самоубийство все равно — не форма сатори. Самому высоконравственному самоубийце все равно далеко до святого». Но в ответ монахи могли бы сослаться на «Агама-сутру», в которой приведены слова Шакьямуни, одобряющего самоубийство одного из своих учеников.

Разумеется, говоря об индуизме и буддизме, можно делать только самые широкие обобщения — обе великие восточные религии подразделяются на многочисленные ветви, школы, секты, и у каждой своя философско-этическая система, своя традиция, свой ритуал, свое отношение к смерти вообще и к самоубийству в частности.

Классический индуизм, самая древняя из существующих религий (три с половиной тысячи лет), наиболее апатичен и пессимистичен. Для него жизнь в любых ее проявлениях — безусловное зло, а смерть, небытие — безусловное благо. Идеальный путь души — как можно быстрее (то есть за минимальное количество перерождений) исполнить свой земной долг и влиться в Великую Пустоту. Высшая из каст, брахманы, терпимы и даже благосклонны к суициду, если он совершен из высших соображений. В «Законах Ману» сказано: «Брахман, без страха и горя освободившийся от своего тела при помощи одного из способов, завещанных нам святыми, считается достойным того, чтобы быть допущенным в местопребывание Брахмы». Правда, те же законы позволяли взыскующему святости уходить из жизни лишь по достижении определенного возраста и только в том случае, если у него есть хотя бы один сын. Религиозные фанатики велели закапывать себя живьем в землю.

С индуизмом связаны два суицидных ритуала, в свое время произведшие глубокое впечатление на европейцев.

Английское слово juggernaut, употребляемое в значении «всесокрушающая махина», произошло от имени бога Джаганнатхи, особой ипостаси Вишну-Кришны. В городе Пури, где находится святилище Джаганнатхи, издавна проводится ратхаятра, церемония провезения изваяния на массивной колеснице, которую тянут сотни храмовых служителей и паломников. В прежние времена самые истовые из пилигримов в порыве благочестия бросались под тяжелые колеса, веря в благость такой смерти.

Если случаи добровольной гибели фанатиков под колесами «Джаггернаутовой колесницы», вероятно, происходили не так уж часто, то другой индийский обычай — сати (самоубийство вдов) был распространен очень широко. Буквально сати означает «добродетельная жена». Этот обычай уходит корнями в глубокую старину и некогда был распространен у многих древних народов, в том числе у скифов, фракийцев, китайцев. Мужчинам нравится думать, что они составляют весь смысл существования своих женщин, но у древних было больше возможностей принудить вдову доказать свою любовь и преданность самым радикальным из способов. Порицая современных римлянок за неверность и легкомыслие, Проперций (I век до н.э.) ставил им в пример индийских жен:

Благословен закон восточных погребений!

Когда, от факела огнем воспламенившись,

Костер испепеляет тело мужа,

Супруги верные за честь и право бьются

В последний путь его сопровождать.

Святой Иероним, еще не подозревавший о том, что век спустя церковь начнет кампанию против суицида, тоже восхваляет подобную самоотверженность:

«У них [индийцев] есть закон, согласно коему любимая жена должна взойти на костер вместе с усопшим супругом. Жены соперничают друг с другом, чтобы завоевать это право, и высшая награда целомудрия — быть сочтенной победительницей. Та из жен, что оказалась самой достойной, обряжается в лучшие одежды и ложится рядом с трупом, лобызая и обнимая его. Прославляя чистоту, она презирает бушующее пламя».

Первоначально последний долг верности должны были соблюдать лишь женщины высших каст, но со временем сати стал применяться очень широко, особенно в Гуджарате, Раджпутане и Пенджабе. Резкое понижение социального статуса вкупе с давлением общественного мнения понуждали многих вдов избирать добровольную смерть. Они или топились в реке, или бросались в погребальный костер. Известно, что вдовам из касты ткачей было предписано захоронение заживо. Временами это очень мало походило на самоубийство, поскольку женщину бросали в реку или в огонь насильно, а то и предварительно оглушали.

Англичане, ведшие непримиримую борьбу против этого «варварского» обычая, пытались вести статистику сати. Самым смертоносным стал 1821 год, когда колониальные власти зарегистрировали 2366 случаев самоубийства. Несмотря на законодательные запреты, обычай сохранился в Индии и поныне, только теперь вдова не бросается в огонь, а устраивает самосожжение у себя дома, облившись бензином…

Китайцы восприняли пришедший из Индии буддизм с существенными корректировками, обусловленными спецификой национального характера и культуры. Учение Будды мирно уживалось с конфуцианством и даосизмом. Культ предков делал мир мертвых близким и по-родственному нестрашным, а смерть воспринималась как трудное, но не лишенное приятности путешествие, в конце которого умершему гарантирована встреча с дорогими его сердцу людьми. Китайскую культуру отличает «домашнее», даже какое-то уютное отношение к смерти. Вспоминать о ее неотвратимости совсем не страшно — скорее наоборот. Вполне уместно подарить гроб тяжело больному другу или престарелому родителю — конечно, если подарок красивый и дорогой. Похоронный обряд похож на праздник, особое значение придается его пышности. Старый советский анекдот о месте, освободившемся на Новодевичьем кладбище (умереть необходимо сегодня же, не то участок перехватят), звучит вполне по-китайски.

Вот характерный эпизод, который мог иметь место только в Китае.

В цинской империи самоубийство входило в свод уголовных наказаний. Провинившемуся сановнику могли прислать от императора «подарок»: мешочек с ядом, белый или желтый (в зависимости от занимаемого ранга) шнурок для самоповешения или лепестки золотой фольги. Лепестки полагалось глотать — они прилипали к горлу и гортани, вызывая смерть от удушья. Однако самые хитрые из чиновников находили способ выкрутиться даже из такой безвыходной ситуации. В 1870 году императрица Цы Си под давлением европейских держав отправила роковой «подарок» некоему губернатору, который не сумел предотвратить беспорядки, направленные против чужеземцев. Однако губернатору умирать не хотелось, и он нашел добровольца, безвестного кули, вызвавшегося принять кару на себя. В качестве награды за спасение начальства кули потребовал дорогой гроб и похороны по высшему разряду, о котором бедняку прежде не приходилось и мечтать. В итоге все остались довольны — и кули, и императрица, и находчивый губернатор.

В Китае самоубийство считалось вполне достойным выходом из тяжелой или позорной ситуации (в истории Поднебесной насчитывается шесть покончивших с собой императоров), однако китайцам было далеко до средневековых японцев, возведших суицид в ранг наивысшей доблести и желаннейшего из видов смерти.

Японская разновидность буддизма жестче, мужественнее и мрачнее, чем буддизм континентальный. Это объясняется не только влиянием пресловутого «японского духа», но и «разделением функций», сложившимся между двумя японскими конфессиями, буддизмом и синтоизмом, которые отлично ладят друг с другом. Национальная религия островитян охотно потеснилась, отдав под юрисдикцию чужеземного учения все связанное с горем и смертью, себе же оставила лишь те стороны человеческого бытия, которые связаны с жизнью и радостью. Синто — самая жизнеутверждающая из всех религий, в ней заложено изначальное неприятие смерти. В синтоистской мифологии описано, как бог Идзанаги, подобно Орфею, отправился в царство мертвых за своей умершей супругой богиней Идзанами. Когда Идзанаги увидел гниющий, разлагающийся труп жены, он в ужасе бежал из мира мертвых, завалил вход камнями и совершил обряд очищения. В мире нет другой религии, которая относилась бы к небытию с таким отвращением, как синтоизм. Он просто отказывается признавать существование смерти.

Буддизм, в свою очередь, охотно предоставил туземной религии заниматься свадьбами и танцами, забрав себе похороны и бдения, ибо тот, кто владеет смертью, владеет и жизнью. Дзэн, буддизм прямого действия, был взят на вооружение самурайским сословием и доведен до своего логического завершения: лучший воин — тот, кто не боится смерти; смерти не боится тот, кто не боится верной смерти; самая верная смерть — это не смерть в бою (где можно и уцелеть), а смерть от собственной руки. Стало быть, высший разряд смерти — суицид. А для того чтобы воины не переубивали себя, возник целый кодекс самоубийства, введший сложную систему запретов, ограничений и ритуалов.

На японском суициде я остановлюсь подробнее в главах «Самоубийство по-японски» и «Красивая смерть», пока же подведем предварительные итоги.

С точки зрения суицидологии главное отличие восточных религий (то есть индуизма и буддизма) от религий западных (христианства, ислама и иудаизма) заключается в том, что самоубийство не имеет стигмы греховности. Это серьезный аргумент против «нравственного закона», отвергающего суицид. Если половина человечества в течение многих веков не считала суицид преступлением против Бога, то, может быть, Бог (нравственный закон, природа) самоубийц вовсе не отвергает? Что если наш пресловутый «нравственный закон» — всего лишь голос подсознания, которое, как известно, формируется под влиянием взрастившей нас культуры (в данном случае христианской, а стало быть, антисуицидной)? Ведь не может же современный оксидентальный человек, хоть бы даже и исповедующий христианство, быть до такой степени высокомерно-европоцентричным, чтобы признавать истинность только своей веры и только своей нравственной системы?

Одна русская родственница моя, дама умная, образованная и весьма наблюдательная, хотя по-санскритски и неученая, недавно прислала мне следующее замечание в письме: "Ты, мать моя, пишет она, заступайся за брахманское Тримурти и фантазируй над сокровенным смыслом и началом оного сколько тебе угодно; а что твое Тримурти в русском переводе выходить просто три морды, так это уж несомненно". И она совершенно права, так как слово "мурти" по-санскритски значит лицо и идол; а "Тримурти" в буквальном переводе три лика, тройной образ Брахмы, Вишну и Шивы.

(Е. П. Блаватская, "Письма из пещер и дебрей Индостана")

Отдавая дань уважения администратору данного сообщества и с целью вызвать обсуждение некоторых интересных вопросов, - расскажу-ка я историю. А может и не одну.

Не надеюсь заинтересовать людей, считающих себя атеистами, учёными, умными, разумными,  здравомыслящими и адекватными.

Надеюсь - думающих и ищущих, открытых и не фанатичных. Хотелось бы - знающих.

Это было давно.  Это было давно. Жили-были охотник. Промысловик, жил с охоты. А у охотников тогдашних была некая мораль, запрещающая им убивать беременную самку и мать с маленькими детьми. Жизнь охотника – это страсть выслеживания, азарт погони, гнев неудачи, противоборство. Суть да дело, возвращаясь с очередного дела с пустой сумой увидел он волчицу с волчатами. А сума была пуста из-за волков, как он думал, которые угнали стадо оленей далеко в труднодоступные леса. И волчицу он эту со зла – застрелил. Ну может она оскалилась, кто уже вспомнит. Щенки были около 2 недель или месяца.

Что же, теперь перенесёмся в наши (±50 лет) дни. Живёт обычный средненький такой мужичонка, ни ума особенного, ни силы, ни внешности. Ни богатств не нажил, ни образования не получил. Где-то работает, что-то ест, пьёт конечно. Обычный. Никаких реинкарнациев не знает, во всю эту религиозную лабуду не верит, ибо пролетарий. А пролетариям что дедушка Ленин завещал? «Религия – опиум для народа». А потом ещё советская власть старалась. И Гагарин в космос летал – никакого Бога, говорят, не видел там. Нету. Наука есть. Физика, понимаешь, математика. Литература, история всякая, тьфу ты пропасть этих дат и прочих революциев.

И вот ни с того, ни с сего, встречает он хулигана поздно вечером. А шуликин-то с ножичком. Толи наркоман, толи просто бандит, кто их разберёт – шуликиных-от? Пырнул тот хулиган нашего мужичонка, да так, что тот при смерти в больничку угодил. Ну его вылечили, и домой отпустили – медицина советская – ого-го. А начинает у него нога болеть. Спереди на голени нарыв образовывается. Долго ли коротко ли – опять по врачам. А те руками разводят. Подкачала, знать медицина, не всесильны эскулапы оказались, даже диагноз не поставили, таблетки выписали да и инвалидность обещали. Ну и лет прошло с пяток- десяток, потеряли мы из виду нашего мужичка. А потом глядь – перестройка, платные клиники, врачи импортные. Ну и пошёл наш ГГ сызнова в больницу. Нога выглядит, как будто её собаки зубами рвали. Кровит, гноится,  сплошные неприятности. Врач анализы посмотрел и спрашивает:

- Давно ли вас собака покусала?

- Никогда – отвечает – не кусала. И собак не было, и кошек. И травм на ноге – тоже.

Слово за слово, направил эскулап ГГ к психиатру – память проверить или психосоматическое. А тот пообщался и направил к экстрасексу. Ну или как там у них это всё называется. Потому как не смог эскулап высокообразованный, сединами убелённый да опытом умудрённый понять что вообще происходит и откуда всё это растёт. Но так как умный человек был, да учёный, то не отрицал - чего сам не понимает - но допускал возможность, бо не всё ещё исследовано.

Долго сказка сказывается, а гипнология и регрессия – ещё дольше происходит. Сеанса с 3-го, что ли, докопались. Вспомнил ГГ и волчицу ту и щенка одного, который его за ногу укусил. Давно. Не в этой жизни. И даже не в прошлой. За эту самую. В то самое место. Стали разбираться и оказалось, что хулиган тот, что с ножом, умер давно. Почитай, сразу после истории. И снова родился волком. Как-то эти экстрасенсы могут узнавать эти штуки, говорят. А ещё говорят: такова сила жажды мести – что на одну жизнь волчонок человеком родился, хотя интеллектуально и не готов был. Выполнил желание свое самое заветное и назад. Ведь в книгах старых чего только не понапишут. Вон читал я, что о чём в момент смерти думаешь, туда и воплотишься.

Опять отвлёкся. ГГ наш после того сеанса на поправку пошёл. Зажила нога, что лет 10 кровила и болела. Сама, без бинтов и стрептоцидов. Быстро, неделя – мало, а месяц – много. Говорят, что  ГГ после того случая совсем переменился.

Ходютъ слухи, шта в рилигию сдалси, басурманску – будис называица, ли как ли. Ну-тка, екстрасекс его умишком-то подвинул, поди. Кто ж в таку херню поверит.

Вот так-то.

Было ль, не было, то нам неведомо, а токмо слышал я эту историю от участника, а хоть бы и сам придумал.