Венчальное платье
Наутро Афанасий с рассветом запряг в телегу любимого коняшку, нагрузил цыплят, яиц, и молока на продажу, зашёл обратно в дом и кликнул Аксютку. Из горницы сразу, будто ждали под дверью, выбежали все три дочери и встали рядком у крыльца. Две старшие поглядывали исподлобья на отца, а Аксютка только внимательно изучала кончики своих новых сапожек - подарок Богдана.
- Чего вам? - спросил Афанасий сурово, но в уголках глаз затаил смеющиеся морщинки.
- Возьми нас с собой, - тихо проговорила Агашка, её пальцы нервно накручивали кончик толстой русой косы.
- Лисоньки мои хитрые, - отец ласково нахмурился. - Вчера всё сказано было. Вот когда кого из вас замуж позовут, тогда ту в город и свезу. А пока сидите тут да ждите гостинцев.
- Меня вот Митька тоже замуж зовёт, - глядя в сторону сказала Анька.
Афанасий резко выпрямился и вмиг стал серьёзным.
- Вот когда он ко мне с этим придёт, тогда и будет разговор. А может, и всё равно не будет, если я ещё раз его хмельным увижу. Брысь в избу, неугомонные!
Анька и Агашка поспешили исчезнуть в сенях от греха подальше, а Аксютка подошла к отцу и сказала:
- Я готова.
- Вижу, что готова. Садись, давай.
Аксютка быстро залезла в телегу и закуталась в шерстяной платок - раннее летнее утро было ещё зябким. Афанасий взял коня под уздцы, ласково погладил его по бархатной морде и вывел со двора. На улице он тоже забрался в телегу, перехватил вожжи и пустил коня рысцой.
Аксютка радостно глядела по сторонам - знакомые деревенские избы стремительно проносились справа и слева от неё. Кое-где уже проснулись, а где-то было ещё совсем тихо.
Над полями за околицей стояла белёсая дымка, окрашенная местами в розовый цвет рассветными лучами, а небо уже превратилось из тёмно-синего в голубоватое. Но когда телега поехала по лесной дороге, её поглотила совсем ещё ночная тьма, и Аксютке стало не по себе. Однако присутствие отца, топот копыт и звук тяжёлого лошадиного дыхания придавали ей мужества не зажмуриться, а вглядываться в дремучую чащу леса. Мерещились ей там то волки и медведи, то лешие да кикиморы.
Впрочем, уже через четверть часа утреннее солнышко дотянулось лучами до дороги, и стало совсем не страшно.
- Чего хочешь на рынке? - спросил Афанасий.
- Не знаю.
- Ну как не знаю? Думай. В кои веки везу её в город, а она не знает.
- Гребень новый хочу. У старого зубцы пообломались.
- Так, хорошо... Э, да что это там, тпру-у-у, хороший мой!
Конь замотал головой вверх-вниз, замедлил шаг и остановился. На дороге виднелся чей-то светлый силуэт. Находясь прямо в солнечных лучах, он слепил глаза и резко выделялся среди тёмных стволов. Афанасий протёр глаза, привстал и сощурился, чтобы лучше рассмотреть, а как рассмотрел - обомлел и сел обратно. Прямо перед телегой стояла баба, она не шевелилась и ничего не говорила. Глаза у неё были закрыты, а из-под век ручьём по лицу текли слёзы. Сама она вся была белая, и одета полностью в белое.
Аксютка перепугалась, увидев эту бабу, а потом ещё больше перепугалась, увидев, что отец сидит, не шевелясь, рядом с ней, и молчит. От испуга она, сама не помня себя, произнесла:
- О чём ты, тётенька, плачешь?
Афанасий будто очнулся от этих слов и дёрнул Аксютку за рукав, молчи, дескать, - но было поздно. Баба медленно открыла глаза, а они как два уголька - так и жгут.
- Отец, - проскрипела она, - купи дочери материи на белое платье, - и вмиг исчезла, только ветер прошелестел по лесу. Афанасий перекрестился и ещё больше побледнел.
- Батюшка, ты чего испугался? - Аксютка, напротив, почти успокоилась, - я же замуж выхожу, и венчаться пойду. Выходит, буду в белом платье, как городская, - она говорила больше обычного, чтобы убедить и себя, и отца, что всё в порядке, - купим белой материи, сошью себе венчальное платье.
Афанасий ничего не ответил и вновь пустил коня рысью. Он-то знал, что это было не просто видение, а Белая баба, предвестник чьей-то неминучей смерти, а материя нужна, знать, не на платье, а на саван. Ехал Афанасий молча, только тихонько слёзы утирал, чтобы Аксютка не видела.
Продолжение истории и статья о Белой бабе - в следующих постах
