...На вызове Сомов будто включал скрытую внутри лампочку. Как бы ни были взволнованы или раздражены родственники, появление громадного врача со спокойным лицом, уверенными движениями и голосом диктора центрального телевидения рассеивало любой негатив. Таня тоже ощутила эту ауру уверенности и спокойствия.
– Ну, – сказал Виктор Васильевич, осматривая неприбранную комнату. – Кто мне поведает, что произошло?
Он раскрыл ящик и первым делом натянул голубые латексные перчатки. Повернул голову к Тане:
– Заполни пока карту, потом померь давление.
На диване лежал мужчина по виду лет пятидесяти, довольно упитанный и совершенно непохожий на женщину восьмидесяти трех лет (как было указано в карте вызова). Таня нашла старушку на кухне и выяснила, что вызывала-то она «03» сыну, а назвала свои данные.
– Я встать не могу, – хрипло сказал лежащий на диване. – Все плывет. Хотел на дачу ехать, проснулся вот… Мама! – громко сказал он. – Мама! Дай докторам на что сесть.
Старушка принесла две табуретки. Сомов и Таня присели.
– Ну, не можете встать, и не надо, – согласился старший врач. – Осмотрим лежа. Поднимите руки и ноги повыше.
Он откинул одеяло, и мужчина послушно поднял конечности.
– Держите, сколько сможете. Пока силы есть или пока я не скажу опустить.
Сомов наблюдал, как левые рука и нога медленно опускались, тогда как правые конечности мужчина держал уверенно.
– Чудесно, – сказал врач, а Таня уловила в голосе интонации доктора Ливси из мультика «Остров сокровищ», – теперь оскальте зубы. Замечательно, – добавил он, увидев кривую ухмылку, – теперь высуньте язык как можно дальше. Прелестненько, – оценил он красную загогулину языка, прижавшуюся к правой щеке.
Потом Сомов посмотрел в зрачки больного, попросил глазами следить за пальцем и поводил им вправо-влево.
– М-да, – резюмировал он осмотр. – Анечка, радость моя, померяй ему давление и пульс, а я пока наберу полезные лекарства.
Сомов любил использовать такие малоосмысленные сочетания вроде «полезных лекарств» или «страждущих больных».
– Виктор Васильевич, я – Таня, – поправила стажерка старшего врача.
– Хорошо, – согласился тот, – однако от этого ты не перестала быть «моей радостью».
Он набирал шприцы.
– Ну, что там?
– Сто шестьдесят на сто, пульс – шестьдесят шесть.
– Это многоватенько… Что ж вы так, батенька? Давление давно повышается?
– А я его мерил? – хрипло ответил мужчина. – Ребята, тошнит – не могу, сделайте что-нибудь.
– Танюш, ты сделаешь? Надо – в венку.
– Катетер будем ставить?
Таня решительно полезла в ящик за перчатками.
– Ну, если тебе хочется – поставь, – не стал спорить Сомов. – Ты умеешь?
Таня гордо кивнула. Однажды Ерофеев пожертвовал свои толстенные вены и заставил ее перепортить несколько катетеров, но научиться «ставить вену» а главное, избавил от страха перед этой манипуляцией.
Катетер она поставила с первой попытки, не замечая текущего по лбу пота.
– Готово! Можно вводить.
– Вот, держи.
Сомов на живот мужчины положил набранные шприцы.
– Вводишь церукал… Не спеши, тут немного, потом мексидол, дальше эуфиллин, а «на закуску» – медленно-медленно – магнезию. А как закончишь его «жарить на медленном огне», вот еще и лазикс.
Сомов разогнулся и позвал громко:
– Мамаша!
Явилась старушка.
– Баночку литровую приготовьте, пожалуйста.
– Это для чего? – осведомилась она.
– Сыночек ваш сейчас много писать будет, а в туалет мы его не пустим. Вот в баночку и помочится. Танюш, катетер закроешь, и померяй опять давление и пульс.
– Сто тридцать на шестьдесят! – радостно сообщила стажерка.
– Голова прошла, – доложил мужчина, – муть в глазах исчезла. Эй! Да я в порядке! Чудеса!
Он откинул одеяло и решил сесть на кровати.
– Ой! Ой! – сказал Сомов, бросившись к больному. – Не спешите! Давайте пока полежим!
Таня отошла и уступила свое место врачу.
– Так, повторим осмотр. Лежим на спине, руки и ноги вверх! Держим, сколько сможете.
На этот раз левые рука и нога не опускались.
– Изумительно, – заключил Сомов. – Улыбнулись, язык вперед…
Ровный оскал и прямой язык убедили старшего врача, что неприятные симптомы прошли.
– Теперь сесть можно?
Мужчина очень хотел подняться.
– Сесть? Можно. Только осторожно. Ножки спускаем и сидим. Посмотрите на меня.
Сомов изучал зрачки.
– Чудесно, нистагм ушел. Так. Теперь глаза закройте, руки – вперед и подержите.
Мужчина выполнил приказ. Левая рука чуть дрожала.
– Ага, теперь руки расставьте и указательным пальцем правой руки попадите в кончик носа.
Мужчина уверенно попал пальцем в нос.
– А теперь левой.
На этот раз палец уперся в щеку.
– Ага! – сказал Сомов. – Ну, понятно. А что вы вчера ели?
– Я вчера ел, – сказал мужчина.
– Не сомневаюсь, – произнес Сомов, – на голодающего вы не похожи. Так что же вы ели вчера? На обед? На ужин?
– Ну… я это заказал… Там варили, жарили… потом принесли. Я ел!
Сомов уставился на мужчину.
– Так, мужчина, что это?
Он показал обнаруженную на столе вилку, которой раньше пользовался для определения рефлексов.
– Чтобы есть, – сказал мужчина, – как обычно.
– Называется это как?
– Ну как называется… – Больной задумался. – Я же знал… Это такая железная штука, чтобы на нее накалывать мясо и класть в рот. Вот эта штука.
– Одним словом – штука?
Сомов не улыбался. Таня встревожилась. С мужчиной явно было что-то не то.
– Ну да.
Сомов подошел и показал на табурет.
– А это как называется?
– Это? Деревянная штука для того, чтобы сидеть.
– Я не спрашиваю, для чего она. Как она называется?
– Штука, – уверенно сказал мужчина. – Я хорошо себя чувствую. Мне надо ехать, это… чтобы собирать там…
Сомов повернулся к старушке.
– Ехать надо, только вот в другое место. Мамаша, соберите ему спортивный костюм, чтобы носить, зубную щетку, чтобы зубы чистить, и трусы, чтобы было на смену, еще тапочки и майку. В больницу поедем.
– Зачем? – спросил больной. – Голова не кружится. Не тошнит.
Сомов усмехнулся.
– Хоть голову называете правильно. У вас, дорогой мой, инсульт. Понимаете? А, да, вы же названия не помните. В общем, парализовало вас. Мы немного полечили, но полностью мозг в норму не пришел. Это понятно? Вы забыли названия предметов. Это вот – вилка, а это – табурет, а вот это – банка, а совсем не штука, в которую наливают… Впрочем, налить ничего не хочется? Мочу, например?
– Хочу.
Больной рассматривал банку, которую перед ним держала Таня. Он, не вставая, наполнил посудину.
– А можно не ехать в больницу?
Старушка тоже с надеждой подскочила к Сомову, но только молча смотрела.
– Когда Гиппократа спросили, можно ли есть волчьи ягоды, он ответил: «Можно, только отравитесь!» Можно не ехать, только тогда парализует окончательно, а сейчас есть шанс выкарабкаться и вспомнить названия предметов, а не только их назначение, – спокойно, немного иронично объяснял Сомов. – Голубчик, инсульт – это когда в голове у вас кровь не питает некоторые участки мозга из-за тромба или сужения, и то, что после лекарств вам стало легче, дает надежду на восстановление функций, если старательно и правильно лечить. А делать это можно только в специальном отделении. Такая вот штука.
Госпитализация прошла не без приключений. Долго убеждали мужчину лежать на волокуше. Потом он хотел непременно сидеть на носилках, и водитель не соглашался ехать, пока тот не ляжет. В приемном невролог от восторга чуть не прыгал – довольно редкий случай, будет чем порадовать студентов. Потом водитель Володя, уже по пути из больницы, ворчал:
– На хрен было этого кабана тащить, спину рвать? Сам бы отлично дошел до машины.
Сомов повернулся к Тане.
– Ты тоже так думаешь?
– Нет, – покачала она головкой. – Я думаю, почему его парализовало во сне? Ведь получается, что он уже проснулся с инсультом? А если бы он был один дома?
Ее передернуло.
– Жуть! Так вот лежишь, встать не можешь… и некого позвать на помощь. Он же мог умереть!
– Так обычно и бывает. Тебе объяснить?
Таня улыбнулась и кивнула.
– Ну, давай по порядку. Дядька, как сказал весьма метко наш водитель, – кабан. Избыточного веса в нем килограммов тридцать. Как он нам попытался объяснить, вчера он заказал, а ему варили и жарили… то есть он съел первое и второе. Не могу утверждать, но полагаю, что ему еще наливали и он пил… хотя сейчас алкоголем не пахло. Дядька явно не дурак поесть и выпить, свининку любит… Давление у него скачет, но он на это внимания не обращал. Думаю, он и солонинку уважает, и пивко с воблой или чипсами. Так что в группе риска по гипертонической болезни и, вот как мы видели, по инсульту. За ночь все его жирненько-солененькое всосалось в кровь, отчего та загустела, соль притянула воду, и давление подскочило, да еще и почки отреагировали на вязкую кровь – подбросили ренин[55], поэтому сто шестьдесят на сто с утра. Так?
Таня опять кивнула, как китайский болванчик.
– Надо полагать, в правом полушарии у него уже имелись проблемы с кровообращением, но до поры себя не проявляли. И вот утречком он пытается встать, чтобы ехать на дачу. Но не тут-то было. Пока лежал, крови более-менее хватало мозгу, а как встал, так сразу и стало не хватать. Мышцы заработали, положение тела изменилось. Развилась острая ишемия в правом полушарии, а судя по тому, что он не мог подняться и его тошнило, задеты были область ствола и мозжечок. Что первым делом происходит при ишемии?
– Отек, – коротко ответила Таня.
– Правильно. Вся его вестибулярная симптоматика была вызвана не столько ишемией, сколько окружающим ее отеком. Причем отек этот, вероятнее всего, затронул височную зону или затылочную, около мозжечка. И как только мы начали его лечить: снизили давление, расширили сосуды, наладили питание в мозге, а мочегонными активно убрали лишнюю водичку, – так ему сразу полегчало. Но!
Сомов поднял вверх указательный палец, а Таня внимательно на него посмотрела, будто на пальце было что-то очень важное.
– Кое-какие структуры в мозге, вероятно в коре, за то время, что развивалась ишемия, все-таки погибли или отключились. Именно те, где хранилась память названий предметов. Теперь ключевой вопрос нашего Володи: «Зачем мы его несли на волокуше и почему я не дал ему идти своими собственными ногами?» Это не тавтология, Таня, это чтоб наш водитель понимал, что если человека накрыл инсульт при попытке сесть в кровати, то при попытке пешком дойти до машины он его, с огромной долей вероятности, накрыл бы снова. И мы привезли бы в больницу не сохранного дядьку со «штукой» в голове, а «растение» на искусственном дыхании со стволовым инсультом. Ясно? Тебе все понятно с осмотром?
Таня снова кивнула.
– Да, вы его не стали ставить в позу Ромберга – он все равно не встал бы. Поэтому координацию проверяли лежа. А почему все симптомы стволового поражения не стали смотреть? На ногах? Не нужно? Или что?
Она постеснялась сказать: «Поленились, Виктор Васильевич?»
Сомов объяснил:
– Некоторые признаки поражения ствола я увидел: угол рта, глаза, которые дергались при движении, нистагм, язык отклонялся вправо. Для определения диагноза этого достаточно. Если б возникли сомнения, я полез бы к пяткам и смотрел симптомы Бабинского, Кернига с Брудзинским… тыкал бы его иголкой и «щекотал живот» вилкой, но в целом на нашем этапе было ясно, что случилось. Ты, если наткнешься, смотри все, что вспомнишь. А почему?
Таня пожала плечиками. Это было непонятно. Почему Сомову можно было не смотреть все симптомы, а ей надо все?
– Во-первых, ты ведь сама не повезешь в больницу, бригаду вызовешь?
Таня согласилась.
– А когда приедут спецы, ты им доложишь все, что увидела, что сделала и что изменилось. Поэтому чем точнее и правильнее ты все сделаешь, тем уважительнее отнесутся к тебе как к медработнику и к поставленному тобой диагнозу. Любая динамика в поведении и симптомах имеет значение для прогноза. Так что «голова, конечно, предмет темный», но изучению подлежит.
И тогда Таня задала вопрос, который ей не давал покоя с самого начала осмотра парализованного дядьки:
– Виктор Васильевич, а почему вы у него рефлексы проверяли вилкой, а не молоточком?
Старший врач чуть порозовел и смущенно сказал:
– Ты понимаешь, его кто-то спер…
Андрей Звонков: Пока едет скорая. Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь.
