На третий день пути караван вошел в земли, отмеченные особой, древней красотой. Дорога вела через заливные луга и редкие берёзовые рощи, вдоль широкой, плавно текущей реки. Воздух здесь был чистым и лёгким. После мрачной и гнетущей чащи предыдущего дня эта перемена ощущалась как благословение. Дружинники расслабились, их разговоры снова стали громче. Даже лошади, казалось, шли бодрее.
Яромир тоже чувствовал перемену. Здесь, вдали от тёмной магии культистов, «песнь» мира была гармоничной и светлой. Но его обострившийся дар улавливал и тонкий, едва заметный диссонанс. Это не было похоже на активную угрозу или злую волю. Скорее, на тихую, застарелую боль. Словно под здоровой кожей этой земли скрывалась незаживающая рана. Он прислушивался, но не мог определить её источник.
Ночью, когда разбили лагерь на берегу реки, он, как обычно, занял свой пост в отдалении. Большинство воинов, измотанных прошлым боем, спали крепким сном. Яромир сидел, прислонившись к белой коре старой берёзы, и позволял своему сознанию раствориться в ночных звуках: плеске воды, шелесте камыша и тихом гудении комаров.
Именно в этой тишине он услышал её зов.
Это не было похоже на крик боли, как в прошлый раз, и не на слова. Это был тихий, медовый шепот, прозвучавший не в ушах, а прямо в его разуме. Голос был женским, древним, как сама река, и ласковым, как прикосновение ивовой ветви.
«Тот, кто слышит песню камня и стали... Подойди к воде. Поговори со мной».
Яромир открыл глаза. Сердце его учащенно забилось. Он медленно встал и, стараясь не шуметь, двинулся к реке. Лунный свет серебрил водную гладь, заставляя её мерцать, как чешуя гигантской рыбы.
Он подошел к самой кромке воды. В отражении он увидел не только своё лицо и звёзды, но и едва заметное движение, словно кто-то стоял за его спиной. Он резко обернулся.
«Не ищи меня глазами. Ищи меня сердцем», — вновь прошептал голос в его голове.
Яромир закрыл глаза и сосредоточился, позволив своему дару, усиленному амулетом, заглянуть за грань видимого мира. И он увидел её.
Она стояла на воде, не проваливаясь, её фигура была соткана из лунного света, тумана и речной прохлады. У неё были длинные, до самых пят, волосы цвета водорослей, в которые были вплетены белые речные лилии. Лицо её было прекрасным, но печальным, с глазами цвета глубокой воды. Она была одета в длинное, струящееся платье, которое казалось частью речной дымки. В ней не было ничего от плоти и крови; она была чистым духом, воплощением этой реки и этого берега.
— Ты пришел, — сказала она, и её голос был живым отражением того шепота, что он слышал. — Я видела, как вы проходили. Видела тьму, что следовала за вами. Но она не единственная беда в этих краях.
— Что случилось? — спросил Яромир, обращаясь к ней с почтением, которого заслуживает древняя сила. — Я чувствовал боль этой земли.
— Недалеко отсюда, — Берегиня указала тонкой, полупрозрачной рукой в сторону тёмной гряды холмов, видневшихся на горизонте, — есть пещера. В ней обосновались злые люди. Такие же, как те, что напали на вас. Но они не охотятся на путников. Они принесли с собой нечто ужасное. Предмет, что отравляет землю и воду. Они называют его оберегом своего чёрного бога, но это не оберег. Это яд.
Её прекрасное лицо исказила гримаса боли.
— Моя река болеет. Рыба уходит, лилии на моих волосах вянут. Лес вокруг пещеры начал сохнуть. Звери бегут из тех мест. Ещё немного, и эта скверна доберется до великой реки, Днепра, и тогда её не остановить. Я слишком слаба, чтобы изгнать их сама. Их злая воля сильнее моей, а их оберег высасывает мои силы.
Она посмотрела на Яромира с мольбой в своих глубоких, как омут, глазах.
— Но ты… ты другой. Ты несёшь в себе огонь созидания и камень, что поглощает тьму. Я прошу тебя, помоги моему лесу, моей реке. Уничтожь их отраву. Изгони скверну с моей земли.
Яромир смотрел на это печальное, светящееся видение. Он понял, что та тихая боль, которую он чувствовал, была болью этого духа, болью самой природы. Он был в походе, он нёс ответственность за княжну, но он не мог проигнорировать эту просьбу. Это был не просто долг, это было частью его нового пути — не только сражаться с тьмой, но и исцелять раны, которые она наносит.
— Я помогу, — твёрдо сказал он. — Я поговорю с воеводой. Утром мы отправимся туда.
Лицо Берегини посветлело, на губах появилась слабая, благодарная улыбка, прекрасная, как восход солнца над водой.
— Я буду ждать, — прошептала она.
Её фигура замерцала и растаяла в лунной дорожке на воде, оставив после себя лишь запах цветущих лилий и прохладу речной ночи. Яромир постоял ещё мгновение, а затем решительно направился обратно к лагерю. Он знал, что убедить Ратибора отклониться от маршрута будет непросто. Но он также знал, что должен это сделать.
Глава 29: Ядовитое Сердце Леса
Убедить Ратибора оказалось на удивление легко. После жестокого урока в лесной чаще воевода научился доверять чутью Яромира больше, чем докладам своих разведчиков. Когда Яромир, разбудив его, вполголоса рассказал о ночном визите Берегини и её просьбе, Ратибор не стал смеяться или называть это сном. Он нахмурился, потёр шрам на брови и задал лишь один вопрос:
— Ты уверен, что это не ловушка?
— Я уверен, — твердо ответил Яромир. — Я чувствовал её песню. В ней была скорбь и просьба, а не обман. И она сказала то же, что и пленный культист — у них есть свои "обереги", которые они где-то прячут. Мы не можем оставить такую заразу у себя в тылу. Она может стать источником новых бед.
Это был аргумент, понятный воину. Ратибор кивнул.
— Хорошо. Но мы не можем рисковать всем отрядом и, уж тем более, княжной. Основная часть каравана продолжит путь по главной дороге, очень медленно. Мы же с тобой и десятком лучших бойцов сделаем крюк. Найдем эту пещеру. Если там действительно гнездо гадюк, мы его выжжем.
На рассвете, после короткого и делового совещания, отряд разделился. Князь Святослав, скрепя сердце, согласился с планом, видя решимость в глазах воеводы и Яромира. Он понимал, что оставлять незатушенный очаг беды позади — глупо. Княжна Ксения провожала Яромира долгим, тревожным взглядом. Ей было страшно оставаться без него, но она видела его решимость и не посмела спорить.
Двенадцать всадников, включая Яромира и Ратибора, отделились от каравана и направились на север, в сторону тёмных холмов, на которые указала Берегиня. Сначала путь лежал по тем же цветущим лугам, но уже через час езды пейзаж начал меняться. И эти изменения были зловещими.
Первым, что они заметили, было молчание. Не гнетущее, напряжённое, как перед засадой, а мёртвое. Перестали петь птицы. Исчезли насекомые. Воздух стал неподвижным и тяжелым, словно спертым. Затем они увидели деревья. Берёзы, ещё недавно стоявшие белыми и зелёными, здесь были покрыты бурыми пятнами, их листья скрутились и пожелтели, хотя до осени было ещё далеко. Трава под копытами их коней была вялой и серой, она хрустела, как сухая.
— Что за мор? — пробормотал один из дружинников, сплевывая на землю.
— Это не мор, — тихо ответил Яромир, его лицо было напряжено. — Это отрава.
Он чувствовал это каждой клеточкой своего тела. Амулет на груди стал ледяным. "Песня" этого места была ужасной. Она была слабой, умирающей, полной боли. Он слышал тихий стон каждого дерева, каждой травинки. Земля была больна, и болезнь быстро распространялась.
Чем дальше они продвигались, тем хуже становилась картина. Они миновали небольшое лесное озеро, и вид его заставил воинов содрогнуться. Вода в нём была мутной, почти чёрной, а по поверхности плавала дохлая рыба, покрытая скользкой слизью. От озера несло смрадом разложения. Лошади испуганно храпели и отказывались подходить к воде.
— Боги праведные… — прошептал Ратибор, его лицо стало пепельным. — Чтобы так изуродовать землю… Какую же силу нужно иметь?
— Это сила не созидания, а разрушения, — ответил Яромир. — Она не требует великого умения, только великой ненависти. И источник её уже близко.
Он указал вперёд. Они выехали на опушку, за которой начинался склон холма. И эта опушка была сердцем яда. Деревья здесь стояли совершенно голые, чёрные и скрюченные, как пальцы мертвеца. Земля под ними была потрескавшейся и бесплодной, покрытой слоем серого пепла. А в склоне холма чернел неприметный вход в пещеру. Даже отсюда, с расстояния в полсотни шагов, от этого входа веяло холодом и злом.
Дружинники спешились, оставив испуганных лошадей на попечение двоих товарищей на границе мёртвой зоны. Остальные, обнажив мечи, двинулись к пещере. Тишина была абсолютной. Никто не охранял вход.
