Серия «Февраль. Психологическая повесть. Нео нуар. »

Автомобиль Паши выехал за город и, проехав примерно километр, свернул на грунтовую ухабистую дорогу, которая вела к цыганскому поселку. Уже на подъезде к посёлку в глаза бросалась свалка по обеим сторонам дороги: раскуроченные стиральные машины, микроволновки, телевизоры и холодильники, из которых вытащили все, что можно было продать, а корпуса просто бросили; остовы полностью разобранных автомобилей. На этих кучах играли цыганские дети, одетые в рванье. Увидев машину, они начали махать руками и кричать, а проходившие мимо мужчины пытались остановить машину, заглядывая в салон.

Паша подъехал и остановился возле первых домов, или, вернее, того, что можно было назвать домами. Они больше походили на собранные на скорую руку сараи, и с трудом представлялось, что там могут жить люди.

Ребятня окружила автомобиль, и они начали что-то обсуждать между собой и пытались что-то открутить. К машине подошел молодой парнишка лет шестнадцати.

— Что хотел, брат? — спросил он, наклонившись к открытому окну. — Героин, шмаль, золото, тачки, шлюхи, оружие?

— Мне нужен Цыган, — спокойно сказал Паша.

— Э, брат, он уже не работает, — теперь со мной дела вести будешь.

— Да что ты говоришь? — улыбнулся Паша. — А он об этом знает?

— Конечно, знает, — воскликнул молодой. — Для тебя, брат, все что хочешь, луну е…ся заставим, только лестницу принеси.

— Вон он идет, сейчас у него и спросим, — Паша показал рукой в сторону мужчины, который направлялся к ним. У него были выдающиеся усы, копна курчавых волос, темные очки; одет он был в яркую рубашку, а сверху кожаный пиджак, из-под ворота рубашки сверкала толстая золотая цепь.

Паренек испуганно отпрянул. Подходивший мужчина что-то громко кричал пареньку. Тот ему в ответ тоже начал что-то тараторить. Мужчина влепил пареньку смачную затрещину и, подойдя к машине, наклонился и протянул руку:

— Здравствуй, Паша, рад тебя видеть! — сказал он с сильным акцентом и широкой улыбкой, обнажая золотые коренные зубы. — Какие дела тебя привели сюда?

— Привет, Цыган, — поздоровался Паша за руку с мужчиной. — Ствол нужен, ТТ или Макарова и маслины к нему.

— Ты что-то зачастил, Паша, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Цыган.

— В смысле зачастил? — переспросил Паша.

— Да ладно, ладно, сейчас найдем, — похлопал Цыган по плечу Паши. Он обошёл машину и сел на пассажирское сиденье.

— Поехали, я покажу дорогу, — скомандовал он, и Паша тронулся по узкой улице цыганского поселка.

Машина медленно ехала мимо лачуг, огромного количества детей и мужчин с серьезными лицами. Женщин видно было мало. Цыган открыл окно и то и дело с кем-то громко переговаривался, а мальчишки пытались схватить Пашу за руку.

— Вот здесь останови, — проговорил Цыган, когда они проезжали мимо очередного жилища, похожего на хлев.

— А что, брат, может, Калашникова возьмешь? — Цыган с улыбкой посмотрел на Пашу. — Есть АКС, АКМ, есть ПК и гранаты. Если хочешь, и гранатомет достану тебе, хоть БТР.

— Я же не на войну собрался, Цыган, — начал оправдываться Паша.

— Я понял, брат, — сказал тот, подмигнул и вышел из машины. — Подожди здесь пять минут.

Прошло не меньше тридцати минут, прежде чем вернулся Цыган. Он сел в машину и протянул Паше тряпичный сверток. Паша положил его на колени и развернул. Там лежал ПМ и коробка с патронами. Паша отстегнул магазин, передернул затвор и сделал холостой выстрел.

— Сколько? — тут же спросил он и, свернув все обратно, убрал сверток в бардачок.

— Паша, возьми Калашников — это понадежнее будет, брат, — начал снова уговаривать его Цыган.

— Спасибо, я надеюсь, что мне это не пригодится.

— Ну если вдруг понадобится — ты знаешь, где меня искать.

Паша расплатился и выехал из поселка. Время близилось к вечеру, а у него еще было много дел. Нужно было встретиться с капитаном Пташкиным, а до этого заехать к Светке и узнать про Ромку.

Через тридцать минут он звонил в звонок Светки.

— Привет, Паша, — поздоровалась Света. Выглядела она получше, чем в последнюю их встречу.

— Света, привет, Ромка заходил?

— Нет, не было его, — с беспокойством в голосе сказала Света. — Но его сегодня видели на улице. Мне Ритка из продуктового сказала.

— Да, я нашёл его, но он убежал от меня опять, — сказал Паша. Из комнаты раздавались голоса детей.

— Мам, кто пришёл? — послышался детский голос.

— Дядя Паша, — крикнула Светка. — Идите поздоровайтесь.

— Ура, дядя Паша пришел! — закричали хором дети, выбегая из комнаты. Это был мальчишка лет шести и девочка пяти лет.

— Привет, малышня! — Паша по очереди поднял их на руки.

— Они тебя так любят, — сказала Света, улыбаясь. — Ты бы почаще приходил к нам. Может, останешься на чай?

— Нет, Света, дел полно, — Паша отпустил детей, и они убежали в комнату. — Как-нибудь в следующий раз. Он вытащил из кармана несколько заранее заготовленных купюр и протянул Свете.

— Паша, да не надо, — начала отказываться она, и слезы выступили у неё из глаз.

— Возьми, возьми, детям купишь что-нибудь, — начал оправдываться Паша и, немного смущаясь, добавил: — Ну и себе купи что там тебе нужно, сапоги или что…

— Паша, спасибо тебе большое! — Света обняла его. — Если бы не ты, даже не знаю, что бы мы делали.

— Ладно, я поехал, — сказал Паша, отстраняясь и открывая входную дверь. — Ромка появится — пусть найдет меня.

Машина остановилась возле подъезда капитана Пташкина. Его Волги не было видно — значит, еще не приехал с работы.

Паша задумался: нужно найти Ромку и разузнать у него, что он видел, скорее всего, он пришел туда после убийцы и обнаружил трупы — это его испугало, но еще, возможно, он видел киллера, а ещё может быть, и киллер видел его, и поэтому Ромка скрывается и от страха совсем голову потерял пацан. А ещё хотел с ним работать — нет, не выйдет из него бандит, пусть лучше в ПТУ возвращается. Что же за приступ такой у него был в машине? Надо бы, конечно, к врачу сходить, проверится. Это, скорее всего отходняк от препаратов. Черт — где же этот мент?

Минут через десять подъехала старая Волга капитана Пташкина. Паша пересел к нему в машину.

— Здорова, Птаха, че ты так поздно работаешь, домой не торопишься? — пошутил Паша.

— Я для тебя капитан Пташкин. Не борзей, сынок, — вспыхнул капитан, сурово глядя на Пашу, и раскашлялся.

— Ладно, ладно, извини, товарищ капитан, что ты взъелся? — попытался успокоить его Паша.

— Я с этим твоим делом головой рискую, между прочим, — продолжил кипятиться капитан севшим голосом с хрипотцой. — Я тебе говорил — там все на ушах после этого убийства.

— Ладно, что ты там нарыл? — спросил Паша уже серьезно, зная, что тот может долго еще ворчать.

— Короче, докладываю: Роберт этот был юристом. У него своя частная фирма, и занимался он в основном крупными промышленными предприятиями, — откашлявшись в кулак, капитан продолжил: — Как-то связан с чеченской диаспорой, они вроде как обращались к нему и готовили какую-то большую сделку. В его офисе нашли черновики договоров — такое ощущение, что он работал на нескольких лиц и кому-то сливал информацию.

— То есть ты хочешь сказать, он работал с чеченцами и одновременно еще с кем-то? — в голове Паши начала вырисовываться картина.

— Выходит так, — ответил Пташкин.

— Мне нужны копии этих документов, — посмотрев на капитана серьезным тоном, заявил Паша.

Капитан отвернулся и покачал головой.

— Попробую сделать, — начал он, как обычно, набивать цену. Паша перебил его:

— Ладно, товарищ капитан, я знаю, что ты сейчас скажешь, мол, дело сложное, поэтому стоит дороже.

— Ну а ты как хотел? — вновь взорвался Пташкин. — Это вам легко — бегаете и шмаляете друг в друга из пистолетов, а у меня тонкая работа, как у разведчика.

— Ладно, Штирлиц, на тебе аванс, — Паша протянул ему несколько купюр. — Завтра вечером мне нужны копии документов.

Пташкин, оглянувшись по сторонам, сунул деньги во внутренний карман.

— Давай в это же время завтра, только не здесь, — прохрипел он, — возле гаражей, где я машину ставлю.

— Хорошо, — Паша открыл дверь. — Слушай, Пташкин, что ты на этой развалюхе ездишь? Я тебе столько денег приношу — ты уже мог бы что-то нормальное себе купить давно.

— Откуда? — возмутился капитан. — У меня дочь вон учится в институте, а на следующий год сын будет поступать. Ты знаешь, сколько там денег надо?

— Ладно, давай, до завтра, — Паша вышел из машины и хлопнул дверью.

Паша посадил размякшее тело Ромы в машину, и они тронулись. Всю дорогу Рома смотрел в одну точку, и его временами потряхивало. Подъехав к подъезду, где жил Рома с сестрой, Паша заглушил машину, повернулся к Роме и внимательно посмотрел на него.

— Рома, давай приди в себя. Ты как? — спросил он, — Посмотри на меня, всё нормально?

Рома, не поднимая глаз, утвердительно покачал головой.

— Почему ты не пришёл, куда я тебе сказал?

Рома поднял мутные глаза — в них читалось безумие. Он как будто что-то хотел сказать, но боялся. Продолжая смотреть в глаза Паши, он впервые за весь день произнес:

— Я был там.

— Что? — Паша внимательно вглядывался в его лицо, как будто хотел что-то прочесть в нём, — Ты что-нибудь видел?

Рома продолжал смотреть на него круглыми, сумасшедшими глазами.

— Может, ты видел, как убили четверых человек? — Паша вдруг понял, что́ могло привести Рому в такое состояние, — возможно, он стал свидетелем убийства, и у него поехала кукушка. Он взял его за плечо и потряс.

— Говори, что ты видел? — Паша повысил голос. Рома продолжал смотреть на него глазами, полными ужаса, — Кто их завалил? Что ты молчишь…

Вдруг голову Паши пронзила резкая, нестерпимая боль. Он скривил лицо и схватился за голову. Боль была такой сильной, что ему казалось, что внутри головы что-то разорвалось. В глазах всё потемнело. Он откинулся на спинку кресла и закричал от боли:

— А-а-а-а… — Всё вдруг завертелось и замелькало, — он терял сознание. Картинка мира неожиданно исчезла, и, как во сне, перед глазами замелькали образы: старый бревенчатый барак, строительный мусор, битые стёкла и бутылки на полу, Роберт в окружении охраны, пистолет, к которому прикручивается глушитель, потом кровь, четыре трупа на полу, полные ужаса глаза Ромы, затем Полковник – начальник тюрьмы, шприц, делающий ему инъекцию, он сам привязан к кровати и неожиданно профиль девушки в каре, её бледное лицо и красные губы.

Паша открыл глаза. Он был в машине один — Рома, по всей видимости, сбежал. Судя по всему, он был в отключке минут десять.

“Ладно, рассиживаться времени нет, — подумал Паша и завел машину, — Чем-то меня на тюрьме накачали — видимо, отходняк от наркотиков”.

Он выехал со двора и поехал в противоположный конец города. Миновав большую промзону завода, тянущуюся вдоль дороги на многие километры, машина свернула в частный сектор. Старенькие дома соседствовали с большими особняками из красного кирпича. Проехав по узким улочкам, Паша остановился возле старого, покосившегося бревенчатого дома с резными наличниками на окнах, на котором ещё каким-то чудом держались остатки старой краски. Паша некоторое время сидел в машине и смотрел на домик, который вдруг стал маленьким, а ведь когда-то, в детстве, он казался ему таким большим. И черёмухи больше нет, на которой они сидели с ребятнёй днями напролёт. Он вспомнил, как из самодельных рогаток и самострелов тренировались стрелять по консервным банкам, потом научились делать поджиг и впервые с помощью него попытались совершить первое ограбление, и как уехали "по малолетке" те, кому было уже по шестнадцать лет, а он в четырнадцать лет впервые отсидел три месяца в СИЗО (тогда мать быстро поседела, пока искала адвоката и шло следствие), и где он завел связи с криминальным миром, и пошло-поехало.

Потом первый срок в восемнадцать лет за вооруженное ограбление коммерсанта. Три года на крытке, потом, когда он вышел, выяснилось, что практически все его кореша погибли — кто в разборках местных ОПГ, кто от наркоты. Но после связей на зоне он остановиться уже не мог, и сейчас, в свои двадцать пять лет, ему казалось, что он уже слишком долго коптит небо.

Паша вышел из машины и, подойдя к деревянным воротам, повернул ручку. Дверь со скрипом открылась, и он вошёл внутрь. На дворе давно не наводился порядок — трава выросла, стены построек во дворе давно покосились, крыльцо дома сильно просело. Паша открыл дверь и вошёл сначала на веранду, а потом внутрь дома. Внутри было тихо — слышно только, как кто-то шуршит на кухне. Паша прошел дальше и увидел, как за большой белёной печкой мать возилась по хозяйству.

Паша облокотился на печку и наблюдал, как мать что-то перекладывает: достаёт и убирает посуду и что-то бормочет тихонько под нос. Он с горечью обратил внимание, как она ещё больше постарела и как-то стала ещё меньше, ещё больше ссутулилась: цветастый платок, вязаная кофточка, на ногах тёплые тапочки.

— Мам, — ласково позвал он её и улыбнулся.

Старушка повернула голову, и, увидев сына, её лицо засияло.

— Сынок, — она бросилась к нему, и Паша, сделав шаг навстречу, обнял мать.

— Ты так тихо вошёл, — начала лепетать она, — я тебя даже не слышала. Что-то в последнее время стала плохо слышать — видимо, старость всё-таки добралась и до меня. Ну что же ты как всегда нежданно-негаданно, я не знаю, чем и накормить тебя? Вот щи есть вчерашние, и давай я блины хоть нажарю на скорую руку? Знала бы, я бы печку затопила и пирожков напекла бы тебе, как ты любишь.

Старушка засуетилась и бросилась хлопотать и делать сразу несколько дел одновременно: то чайник ставить, то кастрюлю на плиту, то тесто месить.

— Мам, да успокойся ты — я ненадолго, — попытался утихомирить её Паша, — Чай попью и поеду.

— Как это чай попью? Что значит чай попью? — лепетала мать, — Никуда не поедешь, пока не поешь. Давай скидывай куртку — что ты как чужой стоишь?

Паша снял куртку, повесил на вешалку и прошел в зал. Там всё было так, как в детстве — чисто и аккуратно. Сервант с хрустальной посудой, которую никогда не доставали, старый коричневый шкаф с закруглёнными краями, телевизор на тумбе, накрытый белой расшитой салфеткой, стол, покрытый бархатной скатертью с бахромой, диван и чистые белые занавески на окнах.

Паша подошёл к буфету, на котором стояли фотографии в рамках: чёрно-белая фотография матери в молодости, его школьная фотография, заботливо вставленная в рамку, и единственная фотография его отца. На чёрно-белой карточке отец в пиджаке, фуражке, из-под которой торчит молодецкая чёлка, смотрит с небольшим прищуром и еле заметной улыбкой. Его отца убили, когда Паше было всего четыре года. По рассказам матери, он только вышел из тюрьмы и хотел завязать с блатной жизнью, но его невзлюбили на заводе, куда он устроился слесарем, и после очередной стычки подкараулили втроём ночью, когда он шёл со смены, и пырнули ножом. Отец умер от потери крови — его нашли только утром.

В детстве, глядя на эту фотографию, ему казалось, что отец как будто смотрит на него и подмигивает, мол: “Не дрейфь, Пашка — держи хвост пистолетом”. И Паша всегда в трудные времена брал эту фотографию и, долго глядя на отца, без слов разговаривал с ним. На протяжении всего детства отец всегда поддерживал его, давал советы, корил за то, что огорчает мать после драки в школе или когда они ночью с пацанами ограбили продуктовый магазин, и мать бегала к участковому и просила его закрыть дело, и дядя Вася, который хорошо знал отца, не дал делу хода.

Но фото уже давно перестало разговаривать с ним. Лицо с фотографии отца молчало, и Паша снова и снова спрашивал его: “Подскажи, что мне делать, как мне жить?” Но сколько он ни пытался услышать ответ — ответа не было.

Паша открыл ящик буфета и достал самодельный нож – выкидуху, доставшийся ему в наследство от отца. В детстве он таскал его с собой, даже сшил из кожи ножны, чтобы носить его на голени под штанами. Но потом оставлял дома — боялся, что потеряет или отнимут менты. Паша решил забрать его и положил вместе с ножнами в карман куртки.

Мать успела нажарить блинов, разогрела щи, и Паша, плотно поев, вышел во двор. Он достал ключ, спрятанный в дровнице, и открыл навесной замок сарая, где валялось старое барахло: велосипед без резины, санки, какие-то бочки и кадушки, и, пройдя в дальний угол, отодвинул большую старую металлическую бочку. Под ней оказалась аккуратная квадратная яма в земляном полу, а в ней металлический ящик военного образца. Паша открыл крышку ящика. Внутри оказался пакет, и в нём две увесистые пачки — рублей и долларов. Деньги, которые Паша откладывал на новую жизнь — чтобы когда-нибудь уехать навсегда из этого города.

Паша достал несколько крупных купюр из каждой пачки и убрал всё на место, закрыл крышку и подвинул обратно бочку. Он запер сарай на замок и спрятал ключ в дровнице. Войдя в дом, он сразу с порога сказал матери:

— Всё мам, я поехал.

— Паша, сынок, может, останешься на ночь? — как обычно, начала упрашивать его мать, — А я завтра пораньше встану — пирожков тебе напеку?

— Не могу — дел полно, мам, — Паша подошёл и обнял мать, — Тебе деньги нужны?

— Нет, сынок, зачем мне деньги? Пенсии хватает, — начала сразу отказываться она, зная, что сейчас сын начнёт предлагать деньги, — Когда ты приедешь ещё, Паша?

Она положила ему на щёки тёплые морщинистые руки и посмотрела в глаза.

— Ты какой-то грустный, Паша, — глядя на него с участием, сказала она, — Глаза у тебя грустные. У тебя всё хорошо?

— Да, мам, всё хорошо, — ответил Паша и поцеловал её в лоб, — Всё, мне ехать надо.

Он направился к выходу.

— Я тебя провожу, — мать, накидывая на себя тёплую шаль, стала выходить следом. Но на полпути спохватилась:

— Подожди, я ж тебе гостинцы приготовила, — мать вернулась обратно в дом и вышла, держа в руках кулёк, — Hа, Паша, приедешь домой, покушаешь.

— Мама, да не надо мне, — начал было возражать сын, но против воли матери не устоял.

— Возьми, возьми — Тут блины, и баночку варенья я тебе положила, земляничного, как ты любишь.

— Ладно мам, спасибо, — Паша ещё раз обнял мать и поцеловал.

— Береги себя, сынок, — она перекрестила его, и, пока он садился в машину и выезжал, так и осталась стоять у ворот, провожая его, пока он не скрылся за поворотом.

— Храни тебя Бог, — прошептала она вполголоса и, вздохнув, вернулась в дом.

У Паши, на примете, было несколько адресов наркопритонов, где мог находиться Рома. Он решил начать с заброшенных бараков. Подъезжая к району, он вдруг увидел, как по тротуару, пошатываясь, шла Ленка по кличке Судорога. Она еле держалась на своих худых, как спички, ногах, которые торчали из-под мини-юбки: короткая болоньевая куртка была расстегнута, и длинный шарф почти волочился по тротуару.

Паша сбавил скорость и медленно ехал рядом, девушка его не замечала и неуверенно переставляла ноги, которые время от времени подгибались. Она была или пьяна, или под чем-то еще. Паша посигналил. Девушка остановилась и повернула голову в его сторону. Затем, медленно пробираясь через газон, который разделял тротуар и проезжую часть, подошла к машине и открыла дверь.

— Подбросишь, командир? — сказала она еле ворочающимся языком.

— Судорога, ты где так с утра набралась?

— О, Паша, привет, — наконец узнала его девушка, и широкая улыбка растянула её лицо.

— Садись, подвезу. Куда тебе?

Девушка с большим трудом залезла в машину и долго не могла закрыть дверь, так как шарф остался на улице. Паша наклонился и затянул конец шарфа в салон и сам закрыл дверь. Девушка, продолжая улыбаться, провела рукой по щеке Паши, когда он поднимался.

— Паша, ты такой хороший, — произнесла она, глядя на него пьяными глазами, в которых отражалось нечто бессмысленное и страшное, как будто эти глаза за свои восемнадцать лет ничего, кроме этого, не видели.

Паша смотрел на неё, и в его взгляде не было ни презрения, ни жалости — казалось, что он насмотрелся на это всё до такой степени, что это у него не вызывало больше никаких эмоций.

— Ты давно в последний раз проверялась? — спросил он без тени осуждения, глядя ей прямо в глаза.

Судорога отвела взгляд куда-то внутрь себя и ответила заплетающимся голосом:

— Ты думаешь, я ВИЧ-ин-фи-ци-ро-ва-нная? — проговорила она, еле выговаривая последнее слово.

— Со скольки лет ты уже сидишь на этой дряни? — спросил он её спокойно.

— Паша, я тебе тогда сказала, что завязала, и я честно не… — начала заплетающимся голосом объяснять Ленка, но Паша резко схватил её за руку и закатал рукав куртки — на худом бледном запястье виднелись черные гематомы, вен не было видно совсем. Она одернула руку и вернула рукав на место, втянула голову в плечи и, чуть не плача, начала объяснять:

— Паша, не ругайся, пожалуйста, я больше не буду — честное слово.

— Ладно, мне некогда с тобой возиться, — Паша отвернулся, и машина тронулась, — я ищу Ромку, ты его видела?

— Да, — неуверенно ответила Ленка и опять устремила взгляд куда-то внутрь себя.

— Где ты его видела и когда?

Ленка сделала лицо, пытаясь вспомнить — она то хмурилась, то поднимала брови, то вдруг делала бессмысленный взгляд.

— Давай, вспоминай — где ты его видела? — громко произнес Паша, посмотрев на неё.

Ленка молчала, продолжая морщить лоб.

— Паша, я не помню, — наконец произнесла она, чуть не плача.

— Вспоминай, Судорога, мне он очень нужен. Помоги мне — давай, думай.

— Ну, кажется, я его видела у Тип-топа, — сказала она неуверенно.

— Точно у него? — Паша повысил голос.

— Нет, — хныча ответила Ленка, — я не знаю.

Она схватилась руками за голову.

— Мне так плохо, Паша, — начала причитать она.

— Ладно, поехали к нему, — Паша прибавил газу и направил машину в сторону спального района.

Он припарковал машину в соседнем дворе, чтобы не светиться под окнами.

— Паша, можно я здесь тебя подожду? — проговорила Ленка — её вырубало.

— Нет, со мной пойдешь, — резко ответил Паша, вышел из машины и, открыв пассажирскую дверь, вытащил Ленку. Взял её за руку выше локтя и буквально потащил с собой.

Они зашли в обшарпанный подъезд старой пятиэтажной хрущевки и поднялись на последний этаж. По дороге Паша достал из кармана деньги и сунул Ленке:

— Если не захочет тебя пускать, покажешь деньги.

Они подошли к двери, и Паша встал за дверь. Дверного глазка не было. Ленка посмотрела на него испуганными глазами, Паша кивнул, и она постучала в дверь условным стуком. За дверью была тишина, она постучала ещё раз. Наконец послышался голос:

— Кто?

— Это я, Лена. Тип-топ, открывай, — ответила Ленка, косясь на Пашу.

— Чего тебе? — снова послышался голос.

— Мне нужна доза — у меня деньги есть, — проговорила Ленка, сжимая в кулаке несколько смятых купюр.

— Ты одна?

— Да, — ответила Судорога и вновь испуганно посмотрела на Пашу.

Послышался звук проворачиваемого замка. Наконец, дверь приоткрылась на длину дверной цепочки. Из образовавшейся щели послышался голос:

— Деньги покажи.

Ленка раскрыла ладонь с купюрами. Дверь закрылась, послышался звук открываемой цепочки, и когда дверь вновь открылась, Паша резко потянул её на себя и, раскрыв полностью, свободной рукой оттолкнув Ленку, протиснулся в дверь. На пороге стоял, широко открыв рот от удивления, парень с коротко стриженной головой в майке, из-под которой виднелись татуировки. Паша толкнул его в грудь, проходя вперед, и тот отшатнулся, сделав два шага назад.

— Паша, Паша, ты чё? — испуганным голосом начал лепетать коротко стриженный, и потом со злостью в голосе добавил, глядя на Ленку, — ну, Судорога, я тебе устрою.

— Тип-топ, извини — что я могла сделать? — начала оправдываться Ленка, входя в квартиру и закрывая за собой дверь.

— Кому ты что сделаешь? — выкрикнул Паша, надвигаясь на отступающего задом парня, и резко открытыми ладонями одновременно обеими руками ударил его по ушам. Тип-топ взвизгнул и закрыл уши руками.

Паша оглянулся. В квартире практически не было мебели. Дощатый пол, когда-то давно выкрашенный коричневой краской, был уже облезлый, со следами прожогов и засохших пятен. Обои на стенах выцвели и свисали клочьями. В стене, между коридором, ведущим на кухню, и залом на уровне пояса зияла огромная дыра, как будто пробитая кувалдой. Побелка потолка от времени стала серой с подкопченными следами — типичная обстановка наркопритона.

Пока Тип-топ что-то ворчал себе под нос, растирая уши, Паша вошёл в зал. В комнате из мебели стоял табурет, на котором лежали шприцы, жгут и столовая ложка. Вдоль двух стен на полу валялись два ватных матраса, и на каждом лицом вниз лежали тела и не шевелились. Паша узнал в одном из тел свитер Ромки. Он подошёл к нему, присел на корточки и развернул. Рома лежал с закрытыми глазами. Паша ударил его по щекам несколько раз.

— Ромка, вставай, очнись, — закричал он на него, но тот только что-то промычал, не открывая глаз.

Паша выпрямился и посмотрел на коротко стриженного в майке.

— Я тебе что говорил? — начал он надвигаться на него. — Если еще раз продашь ему своей дряни, что я обещал тебе сделать?

— Паш, я тут при чем? — нисколько не смутившись, начал оправдываться Тип-топ, с кривой ухмылкой, — ну не у меня, так у другого возьмет, какая разница?

— Какая разница, говоришь? — сквозь зубы прорычал Паша. Он кулаком нанес прямой удар в лицо Тип-топу — кровь моментально хлынула, и тот схватился руками за нос, но Паша подошёл ближе и, взяв его обеими руками за плечи, коленом зарядил в живот, отчего тот согнулся пополам и завалился на пол.

— Какая разница, да? Сука, — Паша продолжил пяткой ботинка пинать лежащее на полу скрюченное тело. Наконец он выдохся и посмотрел на Ленку, которая сидела на полу, прижавшись спиной к двери и продолжая сжимать в руке купюры.

Паша подошёл к Ромке и начал его тормошить и хлопать по щекам. Тот мычал и мотал головой. Наконец, открыв глаза, он несколько секунд смотрел на Пашу, как будто вспоминая его, затем его глаза стали круглыми, и он начал на руках отползать от Паши и бормотать:

— Нет, нет — не убивай меня, нет…

Его лицо выражало сильный испуг, губы дрожали, он отполз к стене и прижался в угол, выставив руки перед собой, будто защищаясь от кого-то.

— Нет, нет, пожалуйста, не убивай меня, я ничего не скажу… — продолжал он лепетать под нос.

— Рома, очнись — это же я, — Паша был в недоумении от происходящего, — ты что, не узнаешь меня? Это же я — Паша.

Рома закрыл лицо руками и рыдал.

— Да он уже третий день такой, — раздался голос Тип-топа из кухни, — всё время бред несёт какой-то.

В комнату робко вошла Ленка. Паша посмотрел на неё, ища ответа.

— Он когда пришёл, — начала говорить она, — то молчал всё время и только иногда, как в бреду, нёс какую-то околесицу.

Паша подошёл к Ромке и опустился перед ним на корточки. Тот сидел в углу, обхватив колени и молча смотрел в одну точку.

— Рома, всё хорошо — поехали домой, — Паша обнял его и прижал его голову к своей груди, — всё будет хорошо, окей?

Ромка трясся всем телом, продолжая смотреть в одну точку.

— Ладно, всё, давай вставай — Паша поднял Рому с пола, — Ленка, найди его куртку.

Ленка метнулась в соседнюю комнату и принесла то, что он просил. Паша надел на него куртку, и они пошли к выходу.

— Поехали нахрен отсюда, — обратился он к Ленке, но та, облокотившись на косяк двери и опустив голову, осталась стоять на месте. Паша вопросительно посмотрел на неё.

— Я останусь, Паш, — сказала она тихим голосом, глядя в пол.

Паша подошёл к ней и, взяв за подбородок, поднял голову. Она отвела глаза в сторону.

— Лена, ты же знаешь, чем это всё может закончиться?

— Мне всё равно, — тихо произнесла она, подняв глаза и посмотрев на Пашу. В её глазах читалось отчаяние и безысходность.

— Ну, как знаешь, — Паша развернулся и пошёл к выходу.

— Паша, — вдруг окликнула она его, и он обернулся. Она держала в вытянутой руке смятые купюры.

— Можно я оставлю себе? — произнесла она с робкой надеждой в голосе.

Паша молча развернулся и, взяв Рому под руку, вышел из квартиры.

Паша подъехал к ментовке и, выйдя из машины, вошёл внутрь. Спросил у дежурного на входе:

— Пташкин у себя?

— Да, у себя, — бросил дежурный, который в этот момент что-то пытался объяснить бабульке, которая плохо слышала и постоянно переспрашивала:

— Что, сынок?

— Я говорю, тебе, мать, нужно написать заявление на имя начальника РУВД, — кричал дежурный прямо в ухо бабке.

— Начальнику МВД? — переспрашивала та.

Паша поднялся на второй этаж и направился к кабинету, который находился в конце длинного коридора, где вдоль стен висели агитплакаты и фотографии заслуженных работников милиции. Не доходя до нужной двери, он вдруг увидел, как она открылась, и из неё ему навстречу вышел вчерашний знакомый, которого он встретил у барной стойки перед тем, как войти к Мураду. Знакомый поднял голову, и они встретились взглядами. Парень тоже явно узнал его и посмотрел в упор, сделав такое лицо, как будто съел кислый лимон. Не сказав друг другу ни слова, они прошли мимо. Паша подошел к двери с надписью: “Капитан Пташкин Е. П.”. Постучав в дверь и не дождавшись ответа, вошел внутрь.

— Здорова, капитан, — поздоровался Паша, прикрыв за собой дверь. За столом напротив двери сидел немолодой уже мужчина в форме с капитанскими погонами.

— А, это ты, Февраль, — сказал он севшим хриплым голосом, — я думал, ты уже где-нибудь за сороковой параллелью?

Паша сел за стол. Капитан что-то писал на листе.

— Палыч, ты чего, заболел что ли? — спросил Паша из вежливости.

— Да, что-то горло простудил, — прохрипел капитан.

— Сочувствую. Может, лекарства какие нужны? — спросил еще раз Паша.

Капитан сурово посмотрел на него и с раздражением ответил:

— Ты мне пошути ещё, — сказал он и более спокойным тоном продолжил, — мне до пенсии один год остался, а с такими, как ты, я рискую не дожить до неё. Что вы там опять устроили? Среди бела дня какую-то бойню, ей-богу. Весь отдел на ушах стоит — начальство рвёт и мечет, комиссию из центра прислали…

— Это я у тебя хотел узнать, что там по этому делу? — спокойно спросил Паша, закуривая сигарету.

— А ничего, — развел руками Палыч, — четыре трупа, ствол с глушителем, ни отпечатков, ни свидетелей.

— Ты говоришь, ствол нашли? — оживился Паша, — то есть киллер один работал?

— Ну, один не один, но пистолет, из которого убили этих, нашли рядом, гильзы совпадают. Но отпечатков нет.

— А кто этот Роберт вообще такой? — продолжил допрос Паша.

— Ты меня спрашиваешь? — хрипло в сердцах выкрикнул Палыч и тут же схватился за горло и начал хрипло откашливаться в кулак, одновременно доставая термос с пола и наливая себе горячей жидкости.

— Ладно, Палыч, ты не нервничай, береги себя, — сказал Паша, вставая, — но я тебя попрошу узнать, что это за фрукт был, этот Роберт. А я завтра к тебе заеду.

— Давай только не сюда, нехрен тебе тут отсвечивать, пока у нас такой кипиш, — Палыч немного пришёл в себя, — около моего подъезда встретимся.

Возле двери Паша остановился и, развернувшись, спросил:

— Палыч, а кто это из твоего кабинета вышел перед тем, как я зашёл?

— О чём ты? — Капитан вновь засел за бумаги, — всё, давай, не мешай мне работать.

Паша вышел из кабинета и пошёл в сторону лестницы. Спустившись на первый этаж, вдруг в толпе возле окошек регистрации промелькнула фигура в красном — она показалась Паше знакомой. Он задержался на выходе, толпа расступилась, и вдалеке он увидел девушку в красном плаще и с прической каре. Девушка улыбалась и вела беседу с каким-то человеком, который стоял к нему спиной. Паша никак не мог вспомнить, где он мог её видеть. Она то и дело смеялась, прикрывая рот рукой, — видимо, её собеседник что-то ей рассказывал смешное. Паша смотрел на нее, не отводя взгляда. Её белое лицо, красная губная помада, чёрное каре — весь её вид выглядел неестественным в этом скоплении серой массы людей.

Вдруг её собеседник как будто почувствовал затылком его взгляд, развернулся и посмотрел на Пашу прямо в лицо. Это был тот самый человек, который выходил из кабинета Пташкина и которого он встретил вчера в ресторане. Секунду задержав взгляд на Паше, он отвернулся и продолжил беседу с девушкой.

Паша вышел из здания и пошёл в сторону своего автомобиля, продолжая лихорадочно вспоминать, где он видел девушку. И только сев за руль машины, в памяти всплыл сегодняшний сон — этот плащ, профиль лица, прическа-каре и карие глаза девушки.

— Не может быть, — пробормотал он про себя, — бред какой-то.

Его одолевало безумное желание вернуться и заговорить с девушкой, но он поборол эту мысль, завел машину и тронулся.

Было уже ближе к полуночи, когда Паша припарковался возле пятиэтажной хрущёвки. Возле подъезда кучковалась компания молодых людей. Двое сидели на спинке скамейки, один играл на гитаре и пел дворовую песню. Вокруг толпились еще несколько человек — парни и девушки шестнадцати — восемнадцати лет. Парень отчаянно бил по струнам и громко орал песню:

— Туманный вечер на город опустито,

Погасли свечи, и дело шито-крыто,

Укутав плечи, гуляют сеньориты,

С туманным взором и строго по тарифу.

В магнитофоне кассета Челентано,

А мы на съеме и снова пьяно, пьяно,

Давайте деньги – очищены карманы,

В кармане "Camel" и три пакета плана…

Паша закрыл машину и, когда проходил мимо компании, один из парней обратился к нему:

— Сигаретки не найдется?

Паша молча достал пачку и протянул пареньку.

— Можно две, не в падлу? — начал наглеть парень.

— Оставь себе, — ответил Паша и махнул рукой, заходя в подъезд.

— От души, — услышал он вслед, и сразу за этим послышались другие молодые голоса:

— О, покурим?

— Давай делись…

Паша поднялся на третий этаж по лестнице среди гор мусора — бычков, бутылок и битого стекла. Обшарпанные стены были исписаны похабными надписями и простыми граффити. Он остановился возле двери, обитой коричневым кожзаменителем, и нажал кнопку звонка. Внутри квартиры раздался дребезжащий звук. Никто не откликался. Паша позвонил ещё раз.

— Сейчас, — послышался женский голос.

Через минуту он услышал, как ключ поворачивается, и из-за приоткрытой двери показалось лицо девушки лет двадцати пяти с растрепанной прической и заспанными глазами, запахивающей на себе старый домашний халат.

— А, Паша, это ты? — произнесла девушка, и её лицо приняло спокойное выражение. — Что ты так поздно?

Паша вошёл в квартиру и прикрыл за собой дверь. Судя по обстановке, хозяева жили бедно: старая обшарпанная мебель, грязные обои и закопченные от времени потолки, по полу валялись детские игрушки, а в коридоре на импровизированных бельевых веревках сушилось детское бельё. В квартире стоял запах еды, детских пеленок и забитой канализации.

— Проходи, Паша. Чай будешь? — сказала девушка, заходя на кухню и закуривая сигарету. — А я детей укладывала и уснула сама. Потом сквозь сон слышу звонок, думаю, Ромка пришел, но у него ключи свои есть — кто это, думаю?

— Слушай, Света, где Рома? — спросил Паша, встав в дверном проеме и подперев плечом косяк двери.

Света вновь изменилась в лице — оно вдруг приняло испуганное выражение.

— А я тебя хотела спросить? — проговорила онА упавшим голосом. — Он три дня тому назад ушёл из квартиры и так и не появлялся. Сказал, что у него с тобой дело. Ты разве не видел его?

— Три дня назад? — Паша задумался. — А что он еще говорил?

— Сказал, что ты его берёшь с собой, — ответила Света. На её симпатичном, но усталом лице отразилась тревога. — Говорил, что с тобой работать будет. Что-то случилось, Паш?

Паша молчал, уставившись в невидимую точку в пространстве и думая о своём.

— Господи, только бы он опять не принялся за старое, — протянула Света, с сигаретой во рту ставя чайник на плиту и включая газ. — Поскорей бы уже Костя вышел из тюрьмы. Как думаешь, получится ему по УДО выйти?

Паша некоторое время молча думал, нахмурив брови. Наконец он очнулся:

— Ну а ты как, дети как? — спросил он, оглянувшись на жуткую атмосферу бедности. Костя был его другом, которого посадили четыре года назад, и теперь решался вопрос условно-досрочного освобождения. Света одна растила их двух детей и еще присматривала за своим младшим братом Ромой, которому было семнадцать лет и который постоянно ввязывался в неприятности.

— Да как, нормально. Вот дети заболели — у них в садике не топят, а на улице уже холодно. Взяла на работе отгул за свой счёт, Ахмед говорит, что еще раз не выйдешь на работу — уволю. Рома вон ПТУ бросил, там хоть какую-то стипендию получал, а сейчас, если он опять за старое возьмется – я не знаю, как быть тогда?

Говоря все это, Света выключила кипящий чайник и налила в кружку кипяток, бросив туда чайный пакетик.

— Сядь, Паш, — обратилась она к нему. — Попей чай, я шарлотку сделала. Что-то ты выглядишь уставшим. У тебя всё хорошо?

— Нет, спасибо, Свет — я поеду, — произнес Паша и подошёл к Свете, протянув руки, чтобы обнять.

— Ну ладно, смотри сам, — произнесла Света и, прижавшись к его груди, вдруг разрыдалась.

— Ну все, все, Света, успокойся, — Паша прижал её к себе. Света содрогалась всем телом — какая-то боль, давно сидевшая внутри, неожиданно вышла наружу, и она уже была не в силах её успокоить.

— Как я устала, Паша, от всего этого, ты бы знал, — дети, Ромка, эта работа проклятая, за квартиру нужно платить, дети растут — не успеваю им одежду покупать, сама откладывала деньги на сапоги новые, старые уже три раза в ремонт носила, а тут квитанция пришла — “не оплатите задолженность, свет выключим”, я думаю: вот Костя там отдыхает, а я одна уже четвертый год, и сил нет, брошу его и выйду замуж, а потом понимаю, что и ему там тоже несладко живется, если сейчас Ромку еще посадят, одному передачки ношу, второму начну носить, что за жизнь такая?

Наконец она успокоилась и, вытирая слезы, закурив новую сигарету, села за стол.

— Ладно, Паша, извини — ты и так нам много помогаешь, я тут еще со своим нытьем, — сказала она, не глядя на него. Паша вспомнил, какой она была красавицей четыре года назад. Они с Костей тогда хорошо наварились на ограблении магазина, но все деньги потом ушли на адвокатов и на взятки. Светка за четыре года быстро сдала — начала курить, появились синяки под глазами, этот драный халат еще…

— Ладно, Свет, не переживай — все хорошо будет, — попытался успокоить он её. — Ромку я найду.

— Да, Паша, найди его, пожалуйста, — она умоляюще посмотрела на него. — Он же во всём тебе хочет подражать, но он же молодой и дурной еще.

— Ладно, я на днях деньги завезу, — Паша подошёл и поцеловал её в лоб. — Закрой дверь — я поехал.

Паша приехал домой поздно. Войдя в квартиру, он включил свет в прихожей, но тут же выключил и, при свете уличных фонарей, которые частично освещали квартиру, Паша скинул куртку, ботинки и, пройдя в комнату, не включая свет, сел на диван.

“Надо принять душ”, — подумал он и начал представлять, что будет делать завтра. Нужно найти Ромку, а потом начать пробивать через ментов по поводу убийства. У него осталось два дня. Потом найдут, посадят в подвал и будут пытать до последнего. Кто же его подставил? Мурад прав — всё указывает на Степаныча. Он через своих людей деньги не стал передавать Роберту — воспользовался посредником. Если деньги, исполнители и заказчики не найдутся, то следом за Пашей полетит голова Степаныча и много ещё кого. Будет война. Степаныч хоть и вор в законе, но ему не потягаться с Кавказским землячеством — в последние годы они взяли под крышу крупные предприятия и вот подбираются к заводу. И кто-то им мешает. Возможно, менты — они тоже в последнее время активизировались: игорный бизнес, подпольные казино, проституция и теперь вот хотят выйти на крупную рыбу.

Паша достал сигареты из куртки и закурил. Он попытался вспомнить события четырехдневной давности. Накануне Артем передал ему от Степаныча, что для него есть работа — передать кейс с деньгами. Обычное дело — он это делал регулярно: передавал кейс, перегонял машину и никогда не спрашивал о содержимом. За это и платили хорошо — риск был огромный, но для таких случаев нужен человек, который не знает, что внутри, и не задает вопросов. В тот же вечер он встретился с Ромкой и сказал ему адрес, где должна была состояться передача. Он хотел показать пацану, как делаются такие дела. Место встречи было выбрано странное, и непонятно, кто его выбирал — заброшенные деревянные бараки на окраине города, где живут одни бомжи и наркоманы. Но Ромка к условному времени не явился, и Паша, взяв кейс, вошёл в барак. Возле входа уже стоял Крузак Роберта. Он сказал Роберту код замка, и тот, открыв кейс, пересчитал деньги. Паша запомнил, что люди Роберта не спускали с него глаз — они не были похожи на бандитов, скорее всего бывшие военные.

Паша докурил сигарету и потушил её в пепельнице, стоящей рядом на журнальном столике. Затем лег на диван и уставился в потолок, продолжая проматывать в голове тот злополучный день.

После того как деньги пересчитали, Паша попрощался, сел в машину и поехал перекусить в ресторан. И как раз на выходе из ресторана его и повязал ОМОН. На первичном допросе следак, которого Паша хорошо знал, рассказал, что случилось. Патруль ППС делал облаву на наркопритоны в том районе, и их внимание привлекла машина, стоявшая возле старого барака. Понаблюдав за ней какое-то время, они решили войти в барак и обнаружили четыре трупа. Был с ними кейс или нет — Паше не сообщили. Его машину видели в том районе и, пробив по базе, выяснили, кому принадлежит тачка, и поэтому вызвали ОМОН. Так он оказался в СИЗО. Промариновав три дня, его отпустили за отсутствием улик.

Паша не заметил, как уснул, и ему снилось нечто странное: серые стены камеры, окно с решеткой, Полковник в белом халате, игла шприца, входящая в его предплечье, и руки, прикованные наручниками к металлической кровати. Потом смена лиц: Артём, Степаныч, Мурад, Света и какая-то девушка с прической каре и красном плаще спиной к нему, затем лица Роберта и его телохранителей, пистолет, к которому он прикручивает глушитель, затем снова камера и аквариум с золотыми рыбками и жирный директор Климов в кальсонах и грязной майке, и Артём, хохочущий над ним, он сидит на стуле, и девушка в красном плаще поворачивает голову, и он видит её профиль…

Паша проснулся на диване в одежде, весь в поту. В комнате было светло. Он вспомнил вчерашний вечер и, поднявшись с дивана, снял с себя одежду и направился в душ.

По дороге в город Артём спросил Пашу:

— Куда тебя подбросить?

— Давай к ресторану, где меня менты взяли, у меня тачка там осталась, — ответил Паша.

— Без проблем, а что делать будешь?

— У меня, Артём, выбор не велик — или ломиться в бега, или искать бабки, — вновь ответил Паша и, помолчав немного, продолжил: — В первом случае, как подметил Степаныч, — это жить в постоянном страхе. Да, можно новую ксиву сделать, уехать ближе к центру и затеряться в большом городе, но…

Паша задумчиво смотрел в окно на промышленную зону за окном, примыкающую к заводу: огромные корпуса, железнодорожные линии, ремонтные мастерские.

— Мне интересно, кто завалил этих четверых, взял деньги и тем самым подставил меня? — продолжал Паша. — Ведь Роберт не будет там сидеть и ждать, когда за ними придут, значит, как только я отдал ему кейс, потом сел в машину и уехал, киллер вошел и завалил его и его телохранителей.

— А мог войти, когда ты был еще там, — подхватил мысль Артём, — но он дождался, когда ты уедешь, чтобы можно было повесить на тебя.

— Верно, — продолжил Паша, — значит, это был не какой-то залетный гастролер, а он должен был знать меня. Выходит, это кто-то из своих.

Паша еще некоторое время молчал.

— Из разговора со Степанычем я понял, что эти деньги — только первая часть большой сделки, — вдруг произнес он, будто размышляя вслух.

— В смысле? — Артём посмотрел на Пашу.

— Тёма, у тебя вроде есть какие-то знакомые в администрации города? — Паша посмотрел на него.

— Ну, как знакомые, — ответил Артём, улыбнувшись, — я с одной дамочкой шашни кручу, а она замужем за каким-то там депутатом, — Артём покрутил рукой в воздухе, — хрен его знает, короче, кто он там…

— Ты закинь удочку, спроси, какие вокруг завода дела мутятся? — Паша вновь задумчиво посмотрел в окно. — Есть маза, что кто-то не просто хотел бабки прибрать, а хочет как-то помешать сделке по поводу завода.

— Ничего себе, — удивился Артём, — ладно, я попробую что-нибудь разнюхать.

— Я пока пообщаюсь с Мурадом, — всё так же задумчиво, как бы сам с собой, произнес Паша.

Артём удивленно посмотрел на Пашу:

— Паша, зачем тебе это надо? Степаныч уже за тебя с ним перетёр. Мурад человек взрывной — у него может переклинить, и он может ствол достать и шмалять начать.

— Слушай, Артём, когда речь заходит о таких делах, то тут концов не найдешь, и я, по сути, уже труп ходячий, поэтому мне терять нечего. Мне нужно спокойно разобраться со всем этим делом, не нарываясь на его головорезов. Может, он даст какую-то наводку.

— Ну, смотри, Паша, дело твоё, хочешь, я с тобой пойду? — предложил Артём.

— Спасибо, Тёма, я разберусь.

Они подъехали к ресторану, где была припаркована машина Паши. Серая Лада восьмой модели за несколько дней покрылась пылью и опавшими листьями. Паша сел в машину и завел двигатель. Артём вышел попрощаться.

— Может, все-таки сходить к Мураду с тобой? — спросил он, подойдя к открытой водительской двери Пашиной машины.

— Нет, Тёма, все нормально, не парься, — ответил Паша, включив стеклоочистители, которые стали сметать ворох листьев с лобового стекла машины. — Я найду тебя.

— Удачи, братан, — Артём подал руку Паше, и тот, пожав её, закрыл дверь и тронулся. Артём проводил взглядом уезжающую тачку и пошёл к своей машине.

Паша подъехал к дорогому ресторану, где любили отдыхать бизнесмены и бандиты города, особенно из кавказской диаспоры. В тамбуре ресторана его остановили двое охранников.

— Мест нет, столик заказывали? — спросил его высокий охранник в костюме, с пренебрежением оглядывая с головы до ног.

— Я к Мураду, — коротко ответил Паша.

— И что? — охранник явно был не расположен к гостям.

— Передай, что с ним Февраль хочет поговорить, — глядя прямо в глаза охраннику, твердо сказал Паша.

Тот повернулся ко второму охраннику, стоящему рядом, и что-то ему сказал на ухо. Тот, взглянув на Пашу, ушел внутрь ресторана. Охранник, широко расставив ноги, в упор смотрел на Пашу, но он отвернул голову и задумчиво смотрел туда, куда ушел второй.

Через пять минут второй вернулся.

— Пойдём, — сказал он, и Паша пошел за ним.

В просторном помещении ресторана царила атмосфера оживления. Все столики были заняты, играла громкая живая музыка, слышался смех и пьяные разговоры. Носились официанты с подносами и, покачивая бедрами, между столиков ходили стройные девушки. Охранник провел Пашу к барной стойке.

— Жди здесь — тебя позовут, — сказал он и удалился.

Паша заказал себе водки и посмотрел в сторону кабинок для особых клиентов. Возле одной из дверей стояли два здоровых чеченца в кожаных куртках, там, по всей видимости, находился Мурад. Выпив водки, он закурил сигарету.

Через минут десять из кабинки, где на двери стояла охрана, вышел парень лет тридцати и подошёл к барной стойке. Он был среднего роста, в кожаной куртке, крепко сбит, короткая прическа, темные волосы, и во взгляде, который он бросил на Пашу, было что-то суровое. Хмурое лицо, которое выражало презрение и вместе с этим какую-то обреченность, показалось Паше знакомым, но он не мог вспомнить, где он его видел.

Парень заказал водки и закурил сигарету. Паша задумчиво смотрел на него, и тот, почувствовав его взгляд, обернулся и, взглянув на Пашу, спросил:

— У тебя какие-то проблемы?

Паша молча смотрел на него, пытаясь вспомнить, где он его видел. В этот момент к нему подошел один из людей Мурада.

— Тебя Мурад зовёт, пойдём, — сказал он, и Паша, еще раз взглянув на парня в кожанке, пошел вслед за человеком.

Он вошёл в кабинку. За широким столом на мягких диванах сидело несколько человек, все чеченцы, с очень серьезными лицами.

Сам Мурад, мужчина лет тридцати, сидел во главе стола прямо напротив того места, которое освободили для Паши. Все молчали и смотрели на него.

— Присядь, короче, — сказал Паше боец, который его привел, и вышел из кабинки.

Паша сел за стол.

— Ты мне деньги принес? — нарушил наконец тишину Мурад.

— Нет, — ответил Паша.

— Тогда зачем здесь? — спросил спокойно Мурад. — Я с твоим Степанычем всё обговорил — он за тебя три дня выпросил, а ты приходишь ко мне. Приходишь без денег. Скажи мне, тебе заняться больше нечем?

— Мурад, — начал Паша, глядя прямо на него, — я на Степаныча не работаю. Но иногда что-то для него делаю. Он попросил меня приехать, взять кейс и отвезти Роберту. Что я и сделал. Но Роберта я не знаю и не знаю, какие у тебя с ним дела. И мне не нужно это знать. Поэтому я и выполняю такие поручения, как третье лицо — не заинтересованное. Что мне нужно от тебя — это больше информации про Роберта.

Паша закончил говорить. Мурад и люди за столом внимательно его слушали. Один, который сидел рядом с Мурадом, наклонился к нему и что-то начал говорить ему на чеченском. Мурад молча его слушал, и когда тот замолчал, он спросил Пашу:

— Ты сам как думаешь, кто это мог быть?

— Кто-то, кто знал меня, знал Роберта и знал про эту сделку, — сказал Паша и, сделав небольшую паузу, продолжил: — И еще кто-то, кто не хочет, чтобы срослись ваши дела вокруг завода.

— Откуда ты про эти дела знаешь? — спросил Мурад.

— Кто будет валить трёх хорошо вооруженных бойцов, когда можно завалить курьера на старте и спокойно забрать кейс? Тут очевидно, кому-то нужно было убрать Роберта и сделать так, чтобы все выглядело как грабеж. Поэтому мне нужно знать, кто в этом заинтересован?

— Степаныч мог это сделать? — вдруг задал встречный вопрос Мурад.

— Не исключено, — ответил Паша.

Мурад молчал, сидящий рядом человек вновь что-то начал говорить ему на ухо. Наконец Мурад заговорил:

— То, что ты приехал ко мне — хорошо. Не боишься. Но дело в другом. Я долго подбирался к Роберту, так как он выводил меня на нужных людей. Я полгода выстраивал эти отношения. Это большой бизнес — там многое делается на доверии. И теперь люди не хотят со мной работать, потому что им не нужны такие проблемы. На кону стоит крупный договор, и я представляю здесь интересы больших людей. Если мы спокойно не сможем расчистить дорогу для сделки, то через неделю начнётся война. И первыми под каток попаду я и Степаныч. Но я не думаю на него, это не его уровень. Крышевать киоски и стоянки это одно, а брать под опеку завод — совсем другое.

Мурад сделал небольшую паузу, затем продолжил:

— Попробуй прощупать через ментов, может быть, они здесь замешаны? У тебя осталось два дня по факту — потом меня вызовут на родину, а сюда приедут совсем другие люди. Я хотел приставить к тебе человека, но передумал — тебе можно доверять. Тебе дадут мой номер телефона — если нужно будет моё вмешательство — звони сразу мне. Не Степанычу, а мне. Теперь иди.

Паша встал из-за стола и кивнул Мураду и вышел из кабинки. Парня возле барной стойки уже не было. Вслед за ним вышел один из людей Мурада и дал ему листок с записанным на нём номером телефона.

Паша вышел на улицу и сел в тачку. Было уже поздно, но его волновал ещё один вопрос, который нужно было решить безотлагательно. Он завел машину и поехал к Светке.

Автомобиль Артёма, съехав с загородного шоссе, продолжил движение по гладкому асфальту в коридоре высоких сосен и елей. В наступивших осенних сумерках атмосфера темного леса давила на пребывающего в мрачном настроении Пашу. В черноте влажного леса он представлял холодную землю, глухой звук лопаты и запах мха и сырой земли. Закуривая сигарету, он произнес, повернувшись к Артёму:

— Включи музыку, что ли, а то как будто на поминки едем.

Артём посмотрел на Пашу и, улыбнувшись, вставил кассету в магнитолу. Из динамиков зазвучал голос Новикова:

— В пятна белые земли,

В заколюченные страны,

Где слоняются туманы,

Словно трупы на мели…

В пятна белые земли -

Ожерелья Магадана,

В край Великого Обмана

Под созвездием Петли.

Паша смотрел в окно и молчал, прислушиваясь к словам песни. Через минуту он развернулся к Артёму и сказал:

— Братан, если это самое веселое, что у тебя есть, то боюсь представить, что у тебя там грустное.

— Почти приехали — расслабься, Паша.

Машина подъехала к воротам загородного клубного ресторана. К ним, не спеша, с рацией в руках подошел охранник, вышедший из будки. Артём опустил стекло со своей стороны.

— К Степанычу, — сказал он, высунув руку и в нетерпении постучав по двери машины.

— Кто? — коротко спросил охранник.

— Артём. Привёз Февраля.

Охранник поднял рацию и повторил слова Артёма. Через несколько секунд из рации послышалось шипение, а затем голос:

— Пускай проезжают.

— Проезжайте, — повторил охранник и махнул рукой второму, который сидел в будке. Шлагбаум поднялся.

— Гран мерси, — произнес Артём, и машина с буксом тронулась. Через триста метров они подъехали к широкому крыльцу огромного кирпичного особняка и припарковались между дорогих внедорожников и машин представительского класса. Выйдя из тачки, Артём с Пашей поднялись на крыльцо и прошли через резные дубовые двери внутрь здания.

Там их встретили еще несколько охранников в костюмах.

— Где Степаныч? — спросил Артём у одного из них, и тот показал рукой в глубь зала.

Они прошли через зал ресторана, где за столиками сидели редкие посетители — в основном представительного вида мужчины в костюмах в компании молодых красивых девушек. На небольшой сцене, освещенной прожекторами, мужчина средних лет с чувством пел блатную песню.

В дальнем углу они вошли в еще один просторный зал, где стояли несколько бильярдных столов, но играли только за двумя из них. За одним — компания молодых людей, за вторым — мужчина с двумя стройными девушками в коротких юбках. Слышались звуки шаров и легкая музыка.

Пройдя мимо столов Паша с Артёмом подошли к двери приватной комнаты для Vip-персон, возле которой стоял высокий парень в рубашке с рацией. Он узнал Артёма и поздоровался.

— Привет, Артём. Степаныч ждёт вас.

Он открыл им дверь, и они прошли внутрь. В просторной комнате был приятный полумрак. Одна стена была полностью застеклена и выходила на деревянную веранду, за которой располагался импровизированный дзен-сад, с карликовыми деревьями, островками газонов, прудом с мостиком и усыпанными гравием дорожками. Напротив стеклянной двери находился большой камин, обрамленный малахитом, в котором потрескивали дрова.

Правее камина стоял широкий резной стол на двенадцать персон с расположенными вокруг него резными стульями с высокими спинками. Во главе стола сидел пожилой мужчина с короткими седыми волосами и тяжелыми морщинами на лице. На нём был простой вязаный свитер, и он сосредоточенно смотрел на шахматные фигуры, стоящие перед ним на доске.

Когда к нему подошли Артём с Пашей, он, не глядя на них и продолжая всматриваться в фигуры, произнес:

— Артём, тебя только за смертью посылать.

— Извини, Степаныч, накладочка вышла, — ответил Артём. Затем достал из кармана две пачки, которые он забрал у Климова, и положил их на стол.

Степаныч молча взял деньги и бросил их на журнальный столик, стоящий рядом.

— Иди, Артём, погуляй. Я пока с твоим корешем побалякаю.

Артём, поймав взгляд Паши, хлопнул его по плечу и вышел из комнаты.

— Хороший парень Артём, — сказал Степаныч, когда дверь закрылась, — на отца своего похож. Зарезали его в семьдесят восьмом на этапе… Да ты садись — что ты стоишь? В ногах правды нет.

Паша отодвинул стул и сел. Степаныч продолжал сосредоточенно смотреть на фигуры.

— Кликуха у тебя смешная — Февраль, — наконец произнес он, по-прежнему не глядя на Пашу, — что она значит?

— Долгая история, — коротко ответил Паша, глядя перед собой.

— Не хочешь рассказывать, значит? — после небольшой паузы произнес Степаныч, — ну, дело твоё. Это мне, старику, торопиться некуда, а ты еще молодой. Как там говорится: «Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп»?

Паша молчал. Степаныч откинулся на стул и, взяв со стола пачку сигарет и костяной мундштук, вставил в него сигарету, затем взял мундштук в зубы и, чиркнув спичкой о коробок, прикурил, закрыв сигарету ладонями, как будто защищая пламя от ветра. Бросив коробок на стол, он произнес, не вытаскивая мундштук изо рта:

— Да, ты кури, Февраль, что ты сидишь как не родной?

Паша достал сигареты из куртки и прикурил, подвинув к себе хрустальную пепельницу.

— А ты знаешь, какое у меня погоняло было? — спросил Степаныч, прищурив глаза, глядя на Пашу.

— Знаю — Почтальон, — ответил Паша.

— А знаешь, почему?

— Нет, — ответил Паша и покачал головой.

— Дружок у меня был в интернате, Коля Сивый. Говорит он мне как-то: “Хочешь трёху заработать”? — (три рубля, значит). Я говорю: “Хочу, а что нужно сделать?”. “А нужно, — говорит, — почтальоном поработать — пакет отвезти людям”. Мне тогда только двенадцать исполнилось, а ему уже шестнадцать было. Для меня, пацана, деньги огромные — я согласился. Он мне этот пакет дает, а пакет запечатанный, что в пакете — не знаю. Приношу его, значит, людям, отдаю и хочу уйти, а они, значит, беглые — на хате гасятся от мусоров. “Погоди, — говорят, — не спеши, пацанчик”. Открывают пакет, а там, значит, вместо денег — макулатура. Это я уже потом узнал, что они вместе со старшим братом Коли кассу взяли — их повязали, а его брат соскочил. Вот они за своей долей и пришли. Ну, брат Коли и послал его деньги передать своим кентам, а тот меня вместо себя отправил. Ну, они, значит, достают нож и говорят: “мы тебя сейчас, малец, по кусочкам резать будем, и по частям отправим обратно, ты-то, наверное, деньги не брал, но тех, кто такие новости приносит, пускают в расход”. Я вижу, что моё дело худо, и понимаю, кто меня кинул. Говорю им: “дайте мне сутки — я вам деньги принесу”. Не знаю, то ли я убедил их, то ли мне шанс решили дать, но вернулся я в эту же ночь в интернат и подкрался к Коле, который спал. Приставил заточку к горлу и говорю: “а ну, пойдём со мной в туалет, заорешь — сонную артерию перережу, а потом истыкаю ножом”. Увел его, значит, в туалет и начал пытать — порезал его хорошо тогда. Но зато он сознался и рассказал, где деньги спрятал. Я в эту же ночь деньги и отнёс на хату. Ну, а когда вернулся, то поехал по этапу, а Коля Сивый инвалидом так и остался на всю жизнь. После этого кликуха эта и прилипла ко мне.

Паша молча слушал, глядя перед собой. Степаныч, после непродолжительной паузы, продолжил:

— То, что ты приехал сюда, а не ломанулся, уже говорит о тебе с хорошей стороны. И я с тобой не первый день работаю, и пока серьезных косяков от тебя не было. Я же поручился за тебя пред людьми. С меня они не спросят — кишка тонка, а вот репутацию могут подпортить. Я мог бы им сразу тебя слить, но ты мне нравишься, Февраль. Кто бы тебя ни кинул — конкуренты, мусора — это твои головняки. Я тебе деньги передал — ты должен был передать людям. Но люди сыграли в жмурки, денег нет, а ты на изоляторе торчишь — это многих в городе напрягает. Сейчас вокруг завода большие мутки намечаются. И такие косяки никому не нужны. Если это не разрешится в ближайшие дни — польются реки крови. И первая голова полетит твоя — но я верю, что ты найдешь решение.

Степаныч сделал долгую паузу. Потом вновь закурил и продолжил:

— Они мне дали три дня. После этого я тебя объявляю, и ты сам по себе. Найди эти деньги, Февраль, а захочешь встать на лыжи — до самой смерти будешь ходить и оглядываться. Разве это жизнь? Всё, Февраль, иди с Богом.

Последнюю фразу он договорил, снова упершись взглядом в доску, взявшись за виски пальцами. На одном пальце сверкнул большой золотой перстень с короной.

Паша встал, молча вышел из комнаты и пошёл искать Артёма. Тот в это время возле бара трепался с девушкой, сверкая улыбкой. Девушка непрерывно смеялась. Паша подошёл к Артёму.

— Артём, поехали, — коротко сказал он.

— Всё, Анжела, пока, — позвони мне, — сказал Артём девушке, и они под её пристальным взглядом направились к выходу.