С чем-то согласен, с чем-то нет. Раскатаю свою простыню:
но почему вы либо принципиально не хотите слышать различные коннотации и смысловые оттенки, либо абсолютно глухи к ним? У вас «хайп» — синоним «популярности», «каршеринг» — «проката», «эйчар» — «кадровика», «селебрити» — «знаменитости»
Подобное замечание порой справедливо и в других случаях. В такой же глухоте можно обвинить и тех, кто путает, скажем, «нелицеприятный» с «неприятным», а в каких-то ситуациях неразличение будет касаться как раз тех слов, которые в русском языке способны полностью заменить то или иное заимствование. Кроме того, в понимании смысла картина далеко не всегда радужная: подчас любители заимствований сами не могут толково объяснить, что эти слова означают, чем действительно отличаются от синонимичных русских слов и так ли нужны.
признак понтореза, желающего подчеркнуть свою илитарность
Иногда это действительно очень похоже на правду. Кому-то само звучание иностранного слова может казаться каким-то «высшим», чем звучание родных слов. При этом заимствование может в основе своей быть весьма простым. Возьмём «портмоне» для примера. Звучит вроде круто, кто-то одним этим словом мысленно возносит себя над «плебеями», однако при переводе этого кошелька с французского на русский по частям получается… «монетоноска». Согласитесь, «монетоноска» уже ни разу не крутая, а вполне обыденная, но именно такова она для французов, у коих её и позаимствовали. И получается так себе картина: совершенно обычную монетоноску некоторые, благодаря её иностранности, воспринимают как нечто божественное, то есть выглядят как дикари, которым привезли заморскую «диковинку», нисколько, впрочем, не удивительную для мест, откуда она родом.
И порой люди цепляются за модное слово, даже не думая, как его лучше заимствовать, а иной раз даже вводя в заблуждение. Так, в среде геймеров я услышал словечко «байт» и, опираясь на свои знания английского, заключил, что это от ‘bite’ ‘кусать’ (по контексту в принципе подходило). Позднее я узнал, что так ошибался не только я, но и ряд других людей, причём моложе меня. А в итоге выяснилось, что оно от… ‘bait’ ‘приманить’. Того же самого, от которого образовали «кликбэйт» (почему-то не «кликбайт»). Другой пример — «мем», который, к счастью, остался в итоге «мемом», что соответствует задумке Ричарда Докинза: он придумывал слово, которое даже внешне схоже со словом «ген», так что именно форма «мем» самая удачная. Но до этой удачной формы были и другие, которые по-прежнему можно встретить: «мэм» и «мим», совпадающие с уже существующими в языке словами и просто не отвечающие авторскому замыслу.
Каким образом язык может испортиться в результате расширения его лексики?
Тут есть два момента, которые в некотором роде могут вредить. Но касаются они, по моему мнению, не столько заимствований как таковых, сколько неразумного, стихийного подхода к ним.
1. Когда нет ± ясного и сознательного освоения заимствований, они начинают размывать систему языка, делая его хаотичнее (а значит мертвее). Например, раньше звук [э] обычно передавался буквой «э»: «мэр», «сэр» и т.п., — но последнее время про неё как-то забыли и везде шпарят «е». И неправильное произношение вроде компьют[’э]р, отчасти обязано именно этому процессу. «Э» не пишут, надеясь, что все вокруг обучены английскому и всё прочтут верно, а когда встречаются исключения, порой следует неоправданная реакция в духе «а-ха-ха, какой тупой человек, инглиша не знает» (утрирую, но суть такая), хотя тупы тут скорее те, кто, заимствуя слово, не подумали о других даже в вопросе его внешнего облика, зато потом демонстрируют своё якобы превосходство. А вот пример более старого заимствования, где уже есть заковыка: попробуйте с первого раза правильно прочесть слово «бретер», зная, что за каждой буквой «е» из-за ленивого подхода к языку может скрываться как собственно «е», так и «ё» или «э». Вариантов прочтения, а значит и простора для ошибки, уже становится неприлично много.
2. Этот же «бретёр» может проиллюстрировать второй минус бездумного заимствования. Сколько людей в курсе, что это слово вообще означает (согласно словарям, «задира, дуэлянт», от французского «шпага»)? А по историческим меркам оно было в ходу ещё недавно. Давайте представим, что вместо него или — дабы не было слишком много принуждения — в дополнение к нему широко использовался бы какой-либо более русский синоним или даже неологизм, какой-нибудь условный «шпаготряс». У какого слова больше шансов на долгую жизнь? Учитывая, что «бретёр» уже скорее мёртв, чем жив (я встретил его от силы пару раз, сильно меньше «задиры»), я бы поставил на более родные для языка слова. Даже очень условный «шпаготряс» сейчас был бы понятнее «бретёра», читателю не пришлось бы лезть в словарь. Это обстоятельство желательно учитывать тем, кто хочет создать более долговечный текст.
На основе «портмоне» (которое, по сути, «монетоноска») ещё один момент, а точнее даже мнение. Я в целом спокойно отношусь к заимствованиям, которые приходят в жаргон, потому что они не претендуют на широту употребления и могут упрощать работу, или которые ни на что не разложимы, особенно когда они хорошо усваиваются языком. Но, честно говоря, у меня меньше терпимости к тем заимствованиям, которые представляют собой эдакий набор деталей, вполне успешно переводимых более родными единицами. Да, бодаться с уже ставшими привычными словами вроде «автомобиль» вряд ли имеет смысл, хотя это тоже интересные примеры (так, мы нормально воспринимаем «самолёт», «самокат», «самосвал», но «самоезд» как ± аналог «автомобиля» почему-то наверняка покажется странноватым). Но, когда из уст, например, чиновников, только недавно ратовавших за ограничение заимствований, слышишь «корреспондирующие изменения», хочется спросить у них, что это значит и как расшифровывается. А расшифровывается прямо-таки по латинским частям: «соответствующие». Какое слово роднее и яснее, думаю, уточнять не нужно.
И проблема здесь (как и во многих других языковых вопросах), пожалуй, даже не столько в способности привыкнуть к новому, сколько в том, что́ происходит в голове у новаторов, осознают ли они сами смысл заимствуемого, способ заимствования, возможные последствия и пр. Привыкнуть можно даже к самому нелогичному и странному, но, по моему мнению, принимать любые заимствования в любом, даже откровенно непродуманном виде как однозначное благо — значит потакать отсутствию хоть какого-то осмысления языка и своего на него влияния.
