Специфический юмор

Писано под ощущениями едко-желчного высмеивания Джонатаном Свифтом разного рода пороков. И даже есть чуть-чуть от Оруэлла.

Глава VI

Краткое изложение отягчающих обстоятельств в ёколоманеевской интерпретации. Тюрьма и синий сокамерник. Побег.

Инспекторша самым любезным тоном разъяснила мне, что в Ёколоманеевке Конституция страны не пустой звук. И если уж в главный закон страны включили слова про традиции верований в Бога, то к этому делу подошли максимально обоснованно. Ведь всякие Священные Писания, как говорится, не про хухры-мухры, а про то, прежде всего, как правильно жить. Поэтому со всей страны собрали лучших мудрецов и эти мудрецы своими премудрыми умами логически вывели, что принцип «перед законом все равны» должен хоть как-то соответствовать библейскому «Кому много дано, с того много и спросится, и кому доверено многое, с того больше и взыщется». Решили, что перед законом, может, оно действительно всё без разницы, а вот после закона, стало быть, должно быть неравенство. Далее прикинули, что если уж люди оказались способны замечать, что самое большое и важное им даётся от Бога, то, значит, и спрос они сообразно тоже обязаны отмечать.

После некоторой кучки препирательств ёколоманеевцам удалось согласовать, что от Бога людям даны, прежде всего, четыре дара.

Первое – жизнь. Причём, чтоб не вляпаться в ошибки опрометчивых прогнозов будущего, ёколоманеевцы приняли решение спрашивать за преступные деяния пропорционально исключительно прошедшей жизни. Этому я, в силу своей юной незрелости, только порадовался. Ведь я к моменту своего преступления прожил всего полтора десятка лет, значит, и спрос с меня по данному параметру накопился небольшой. К слову, к делу хорошо приложились и свидетельства моей одноклассницы Сюзанны Стрекозодоевой. Согласно им, невзирая на формальный возраст, я, как какой-то почемучка-шестилетка, по-прежнему норовил задаваться самыми разными несуразными вопросами, очень легко обучался всему принципиально новому и вообще был крайне инфантилен.

Второй дар – разум. Здесь у меня тоже всё оказалось хорошо. Во-первых, к месту оказались свидетельские показания моего одноклассника Гупельдюка Свинодоева о признаках ничтожности моего ума. Во-вторых, удачными оказались результаты психологического тестирования. Ёколоманеевцы приняли, что психика есть субъективное отражение объективной реальности, а в объективной реальности увеличение тела прямо пропорционально увеличению его массы, и, соответственно, его инерции при переключении на другие векторы движения. В гравитационных смыслах, опять же, чем массивнее тело, тем больше оно выстраивает всех вокруг себя и меньше встраивается само. А я как раз больше прогибался под изменчивый мир, чем мир прогибался под меня.

- Представляешь, моя пробирочка, в некоторых совсем диких странах принято считать совсем наоборот! – со смешком сказала мне инспекторша. – Якобы, чем больше у человека ум, тем меньше у этого человека «тормознутости». Хотя эти дикари точно так же, как и мы, пытаются разглагольствовать об отражении объективной реальности. Получается, моя пипеточка, зеркала их сознания переворачивают объективные смыслы шиворот-навыворот, слева-направо и так далее. Причём без каких-либо Министерств Правды! Словно бы, мой мерный стаканчик, сказывается какая-то совершенно банальная нехватка понимания логики естественно-природных законов отражения.

Я лишь молча кивнул ей в ответ.

Третий дар – талант. И тут тоже повезло. Для начала, уместными оказались свидетельские показания школьного директора Гупельдюка Гупельдюковича Верблюдодоева. Естественно, о том, что талантами от Бога я обделён. А для конца уместным оказался ёколоманеевский подход спрашивать только за прошлое, то есть за выданные обществом ордена, медали и прочие награды. Из наград у меня нашлась лишь почётная грамота за участие в выставке сутулых собак.

Последний дар – власть. Если кого интересует, ёколоманеевцы пришли к выводу, что внедрение в юридическую практику данного отягчающего обстоятельства преступлений по душе лишь тем людям, кто верует не на словах, а истинно. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». К тому же властные люди удивительным образом завсегда отличаются отличным знанием жизни, блистательным умом и потрясающими талантами. Сколько помню, ни разу ещё не было, чтоб властные люди признались, что они ниочёмные тупые бездарности, особенно по сравнению со своими подчинёнными… Ну, а для меня уместным оказалось то, что никакого руководящего чина у меня не нашлось.

- Что ж, моя мензурочка, взять с тебя действительно фактически нечего, кроме анализов! – вздохнула инспекторша после проверки всех отягчающих обстоятельств. – Возможно, твоё призвание - быть аналитиком.

- Это плохо?

- Кому как, моя бюреточка… - уклонилась женщина от ответа.

А потом меня, естественно, посадили в тюрьму. Тюрьма была хорошая. И камера в тюрьме была хорошая. Она была заполнена каким-то мятым и относительно взрослым соседом.

- Прухрю, ну ты и краснощёкий! – воскликнул этот мятый тип, едва завидев меня. – Тоже неместный?

Я пригляделся. Сокамерник был какой-то не по-ёколоманеевски синюшного оттенка.

- Из Феофании, там у нас все красные, - ответил я.

- А я из Мигалии, прухрю. Мы, прухрю, синие, потому что, прухрю, благодаря генетической мутации плохо просыхаем. Прухрю-прухрю! За что тебя посадили?

- Повинный в несоблюдении школьной повинности.

- Нормально, прухрю-прухрю! А я, прухрю, сижу за то, что сорвал, прухрю, торжественное открытие местного дворца бракосочетаний. Потом, прухрю, ещё часовню развалил. Прухрю-прухрю!

- Это всё за один раз?

- Ну да. Прухрю. Прухрю-прухрю-прухрю!

- А тут по вечерам или на выходные куда-нибудь отпускают?

- Не, прухрю, до этого ещё не дозрели. Вообще, прухрю, народец тут, прухрю, совсем дикий и отсталый. Я, прухрю, сильно ошалел от того, что, прухрю, преступники отбывают срок заключения, прухрю, друг с другом совместно. А ведь преступления согласно теории, прухрю, это общественно опасные действия или бездействия, прухрю, то есть в любом случае асоциальность. Так вот, прухрю, при совместном размещении преступников у них, прухрю, вместо ослабления навыков асоциального поведения в социальном обществе, прухрю-прухрю, начинают формироваться, прухрю, и укрепляться, прухрю, навыки социального поведения в асоциальном обществе, прухрю. Для любого, кто хоть чуть-чуть, прухрю, способен здраво мыслить, сразу, прухрю, понятно, к каким последствиям, прухрю, это ведёт!

– К нехорошим, - поддержал я светскую беседу.

- Кто-то, прухрю, из дураков мне бухтел, - продолжил мой синий сосед, - что «одиночное» заключение, прухрю, - это, мол, психологически очень жестоко, что, прухрю, «одиночные» камеры - это, прухрю, экономически очень дорого. Прухрю-прухрю! Однако, прухрю, для любого, кто хоть чуть-чуть, прухрю, способен думать не только сегодняшним днём, прухрю, но и завтрашним, понятно, что, прухрю, погоня за сегодняшней «копеечной» экономией оборачивается, прухрю, «тысячерублёвыми» потерями в будущем. Прухрю! А что касается «жестокости», то, прухрю-прухрю, настоящая жестокость - это нынешние, прухрю, сроки отбывания наказания. Вот где, прухрю, несусветная дикость и безмозглие! Если срок наказания, прухрю, рассматривать ровно так, прухрю, как он того заслуживает - как время, прухрю, для осознания и исправления, прухрю, своего несносного поведения - то он, прухрю, должен быть не более четырёх лет. Потому что, прухрю, четыре года - это срок, прухрю, социально-психологической адаптации, причём, прухрю, третий и четвёртый год - это уже жалкие остатки, так как весь, прухрю, пик проходит за первые два года. Все, прухрю, последующие после четырёх лет годы заключения - это, прухрю, пустая трата времени. А если же, прухрю-прухрю, от тюремного заключения хотят, прухрю, не исправления преступников, а чего-то другого, прухрю, то это глупость ещё хлеще! Потому что, прухрю, понамешали всё, прухрю, в одну кучу. Прухрю-прухрю-прухрю!

- Интересные мысли! Жаль, что они звучат в тюремной камере, а не в правительстве или хотя бы в академии наук.

- Или, прухрю, в психушке. Кстати, сбежать не желаешь? Для этого, прухрю, надо только успеть ров вокруг тюрьмы в ночь побега выкопать. Мне одному в лом, прухрю, а нужно хоть кому-нибудь ещё в лопату.

- А без рва никак нельзя?

- Можно ещё было бы забор, прухрю, с колючей проволокой установить, но, прухрю, на это нужны материальные ресурсы, а копать, прухрю, и так сойдёт.

- Ох, и тяжела арестантская доля! Ладно, попробую покопать.

После этого мы вызвали надзирателя и объяснили ему основные вехи нашего плана. Надзиратель сходил, проконсультировался со своим руководством и разрешил нам постараться сбежать. В итоге мы вышли ночью наружу и принялись копаться в земле вокруг тюрьмы. Однако через какое-то время наш пыл угас, копать оказалось трудно. Пошли назад, но в тюрьму нас отказались пускать. Надзиратель сказал, что он уже во все статистические отчёты нас как сбежавших записал.

- Прухрю! – в сердцах сказал мой синий сокамерник.

- Но-но! Попрошу не выражаться! – сурово потребовал надзиратель.

- Я тогда к себе в Мигалию отправлюсь, - сказал сокамерник.

И ушёл.

Я подумал-подумал, и решил тоже вернуться на Родину. Дошёл до реки и по берегу отправился домой к родным.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ПУТЕШЕСТВИЯ