Над позициями 78-го гвардейского полка снова воют “штуки”, падая коршунами на любое подозрительное шевеление. Снова засыпали бомбами позиции взвода Широнина. Йохен не любовался огненным адом. Он был профессионалом, и не терял зря времени. Он готовил атаку. Налаживал связь с артиллерией, распределял участки атаки, давал цели и ориентиры. Может, даже проверял карточки огня. И давал указания лейтенанту Гансу.
Я называю его Гансом, потому что это одно из прозвищ, которые дали немцам наши прадеды. Как ни странно, но именно Гансов среди немцев было не так уж много. А уж этого конкретного, прокопченного в дыму многих компаний лейтенанта, уж точно звали не так. Скорее всего это был даже не немец. Его отец наверняка был австриец, или даже онемеченный поляк. Из бедной семьи, попавший в самую страшную мясорубку Первой Мировой Войны, и сумевший выжить. А может даже получить Железный Крест. В безвременье между войнами он, и такие как он, оказались никому не нужны в Германии, и именно такие как он, в конце концов и привели Гитлера к власти.
Да чего уж там, сам Гитлер был один из них.
Они рисовали мир в чёрно-белых тонах, только будущее разбавляя красным.
Но в 1930-х все изменилось. Ветераны стали нужны. Не имея ни финансового, ни социального капитала наш Ганс (так же впрочем как и Гитлер) не мог рассчитывать хорошо устроиться в послевоенной Германии. Или получить образование и подняться вверх по карьерной лестнице в армии. Но это был единственный выбор, ведь образование было слишком элитарным. А устроится в армию или полицию означало обеспеченное будущее. И получше чем у многих.
По природе своей будучи просто шовинистами, вяло рассуждающими о том что пора бы уже размазать по асфальту всякую сволочь, вроде гомиков (или евреев, или леваков, или демократов, или всех сразу ) эти отставные военные нижнего командного состава все же сформировали в вермахте определенную философию. Принцип построения армии, в фундаментом которой и были унтер-офицеры. Такой подход переняли даже фанатичные и сумасшедшие войска СС. Показательна докладная записка штаба дивизии СС «Мертвая голова» (командир ее Айке был убит в феврале 1943 года под Харьковом) от 15 ноября 1941 года: «Потери офицерского и унтер-офицерского состава в частях дивизии составили 60 процентов. Особенно ощутимы потери унтер-офицеров, в результате чего одна из рот не в состоянии вести наступательные действия. Да и в обороне она мало чего стоит, имея сломанный становой хребет. Целый ряд командиров рот не могут организовать разведку противника в собственной полосе обороны».
Когда Рейху понадобились новые солдаты, их сыновья пришли на смену отцам. За деньгами и самоутверждением. Именно в таком порядке.
Немцы выстраивали свою армию вокруг унтер-офицеров. И приходящие на смену старикам унтер-офицеры вермахта в точности копировали своих предшественников. Профессионализм, чувство собственной важности, а к 1943-му и большой боевой опыт, позволяли некоторым, особенно выдающимся личностям, становится даже лейтенантами.
Такой Ганс был, наверное, в каждом батальоне вермахта. Хмурые обветренные лица, мятая форма, небрежность в оружии, потертый Железный Крест на груди. Те кто идет в самое пекло, и возвращается выполнив задание. Огромный опыт, абсолютная жестокость, высочайший профессионализм. Идеальные убийцы. Именно такие Гансы и были настоящим чудо оружием вермахта. Конечно, в 1943-м их было уже куда меньше. Немцы разменяли ветеранов французской и польской кампании на советские танки во время отчаянных контрударов в 1941, положили их в землю в яростных сражениях вокруг Вяземского котла, оставили при отступлении в снегах под Москвой. Но наверняка, в танковой дивизии вермахта, был еще по меньшей мере один Ганс. Тот самый, которому Йохен и показал рукой на позиции взвода Широнина.
— Мне надо выбить оттуда русских, Ганс — скупо скажет Йохен, с неслыханной для немецких офицеров фамильярностью — Ты понял?
За этим “ты понял” стоит многое. Ганс едва понимает карты и не сдавал экзамены по тактике бронегрупп, но своим солдатским чутьем понимает обстановку. Позиции взвода Широнина застряли у атакующих, как кость в горле. Из-за них Йохен не мог развернуть свои силы, реализовать в полной мере численное превосходство, ударить по селу со всех сторон.
Может и не совсем так, как планировалось, но выдвинутый вперед усиленный взвод 8-й гвардейской роты ломал немцам рисунок боя.
Ганс вытянется по струнке, и отправится выполнять этот расплывчатый приказ. Йохен не будет уточнять ему детали. Он положится на него, как и множество раз до этого. И с удовольствием удивится изобретательности Ганса, когда тот выполнит задание. И даже похлопочет о награде — Ганс никогда не перерастет чин лейтенанта, и значит не опасен для карьеры Йохена. И даже напротив — героизм подчиненных выгодно освещает и фигуру командира.
Тем временем бомбардировка кончается. И тут же начинается артобстрел. Из тыловой глубины наконец подтянулись гаубицы. Волна взрывов катится вперед, скрывая за собой наступающих за ней немцев.
Мотострелки, прячась за кормой ползущих впереди них танков, идут вперед. В этот раз русские позиции молчат.
Йохен атакует одновременно с двух сторон — и вдоль насыпи, через позиции усиленного взвода, и через горящие и разбомбленные хаты самого села.
Танки и самоходки изредка останавливаются, стреляя по предполагаемым огневым точкам. А может, просто погоняя свою пехоту. Мотострелки слишком медленно, с явной неохотой идут вперед.
Русские молчат, если не считать редких минометных мин, разрывающихся среди атакующих. Йохен никак не может нащупать эту русскую минометную батарею. Но не страшно — этого заградительного огня недостаточно, чтобы остановить атаку.
Перед наступающими порядками 6-й танковой, как это обычно и случалось, горело. Горело почти все. Огонь — обязательный спутник войны. И в той войне у него было много еды. Горели хаты, сараи, стоги сена, остатки небольшой рощи. И разбитая немецкая техника.
Каждый горящий танк, будто бы лил в верх густой столб дыма, словно заполняя огромную синюю чашу над головой людей черной, едкой водой. И по небу, над полем боя, расползалось темное пятно, делая солнце маленьким и тусклым.
Техника, со всеми её техническими жидкостями, горит очень дымно. Особенно, если это военная техника, многотонная, с большими двигателями, объемными баками и радиаторами. Дым такой густой и маслянистый, что достаточно просто пройти мимо, и кожу покроет густой черный налет. Дым от горящих хат и построек легче, легче развеивается. Но горящие бензин и масло рождает черный поток, который вьется как змея, закрывает солнце, роняет черные хлопья, которые проносятся над землей, превращая день в сумерки.
На заставленном горящей техникой пятачке взвода Широнина, горящие руины домов на переезде казались кострами в ночи — так сильно окутался мир вокруг дымом.
И в эту ночь среди дня, вошли мотострелки вермахта, оставив за спиной спасительную броню танков. Танкисты видели как пожирает огонь машины их менее осторожных предшественников, и опасались гранат и бутылок с зажигательной смесью. Но они подвели свою пехоту почти вплотную к окопам красных. Теперь оставался только последний рывок, просто взять мертвые окопы, добив защитников, если вдруг кто из них, по нелепой случайности, еще жив.
Канонада немецких дивизионных гаубиц наконец стихла.
До полузасыпанных, развороченных бомбами и снарядами, проутюженных гусеницами окопов, оставались десятки шагов.
И тогда прозвучал первый крик. Древний клич, которым оглашали поля бесчисленных битв наши предки, медленно набирал силу, подхватываемый все новыми и новыми голосами.
— Ура! — услышали впереди себя немцы. Побледнели вскинувшие шмайсеры унтерофицеры, засуетились пулеметчики, заторопились примкнуть штыки бывалые. Немцы узнали этот звук. Эту примету близкой ярости и смерти.
Под черными стягами дыма, среди пламени и снега, среди холода и жара, среди свинцовой метели и огненного дождя, навстречу густым штурмовым колоннам из десятков солдат вермахта в белых маскхалатах, вышла редкая линия из черных от гари и грязи людей.
И в ужасную палитру войны полилась красная кровь.
