18 постов
34 поста
11 постов
18 постов
32 поста
28 постов
3 поста
18 постов
13 постов
2 поста
5 постов
5 постов
5 постов
1 пост
3 поста
5 постов
Чем ниже в своём развитии народ, тем в большей мере он живёт мнимым: достатком, величием, славой, единством, непобедимостью, святостью и культурой, не обладая в массе своей таковыми, и, наконец, воображаемым богом, именуемым не иначе как «Отцом Небесным», на деле же являющимся умозрительным холуём для исполнения сонма прихотей каждого.
Источник: https://proza.ru/2025/12/05/404
Фото из открытых источников
В России необходимо запретить комбинацию цифр 666 для автомобильных номеров, заявил депутат Брянской областной думы, председатель общественного движения «Россия православная» Михаил Иванов. По его словам, для миллионов соотечественников, исповедующих православие, это число является антихристианским символом, который отражен в тексте Священного Писания.
Депутат считает, что появление и распространение этой комбинации в публичном пространстве может расцениваться как неуважение к чувствам верующих.
«Введение запрета на комбинацию цифр 666 на государственных регистрационных знаках является логичным и целесообразным шагом в рамках последовательной государственной политики по защите традиционных ценностей. Если государство определило сатанизм как экстремистскую идеологию и запретило ее распространение, то и символика, неразрывно с ней связанная, не должна размещаться на официальных атрибутах, каковыми являются автомобильные номера. Духовный аспект здесь невозможно игнорировать», – сказал Иванов.
Фото из открытых источников
Накануне адвокат Сергей Жорин рассказал, что автомобильные номера с нецензурными или запрещенными комбинациями не могут продаваться в России. Он уточнил, что такие серии блокируются и не выдаются.
При этом за госномер автомобиля с комбинацией, напоминающей нецензурную лексику, может последовать административная ответственность. Ранее об этом сообщил адвокат Вадим Багатурия.
Количество аварий с участием возрастных автомобилистов требует ужесточения мер действующего законодательства, заявил общественный деятель Алексей Ярошенко. Эксперт предложил ввести запрет на выдачу водительских прав россиянам старше 65 лет.
Он объяснил, что, согласно официальной статистике, основными виновниками ДТП на дорогах являются либо совсем юные водители от 18 до 20 лет, лишь недавно получившие права, либо возрастные автовладельцы. Во втором случае наиболее частой причиной аварий становятся проблемы со здоровьем, среди которых подскочившее давление, сердечный приступ, боли в суставах и позвоночнике.
«С возрастом у водителей снижается скорость реакции, ухудшается периферическое зрение, снижается способность к быстрой оценке дорожной ситуации. Плюсом к этому идет огромное количество сопутствующих заболеваний: гипертония, сахарный диабет, нарушение сна, проблемы с суставами и позвоночником. Все это приводит к тому, что человек 65+ либо не может здраво оценить ситуацию на дороге и тем самым создает аварийную ситуацию для себя и других, либо может недооценить опасность, сославшись на резкие боли. Предлагаю ввести возрастной ценз на управление транспортным средством и не выдавать водительские права лицам, достигшим 65-летия, а также повысить минимальный возраст получения прав до 21 года», – полагает Ярошенко.
Такой запрет минимизирует вред для других участников движения, а также снизит число погибших и пострадавших в авариях, уточнил спикер.
Фото из открытых источников
Ранее депутат Брянской областной думы и председатель общественного движения «Россия православная» Михаил Иванов призвал запретить продажу госномеров с комбинацией 666. Парламентарий объяснил, что ее появление и распространение в публичном пространстве может расцениваться как неуважение к чувствам верующих.
Утро человека начинается бурной физиологией. Человек гадит, мочится, издает звуки, харкает и кашляет, чистит протухшую табачищем пасть, вымывает гной из глаз и серу из ушей, жрет, рыгает, жадно пьет и остервенело курит.
Насколько опрятнее пробуждение собаки.
Юрий Нагибин.
Отрывки из Дневника
Я написал в рассказе о том, какие замечательные люди здесь на фронте, на передовой, разумеется, а не в военных ведомствах. И тут же испугался лжи и мысленно сказал себе: ничего замечательного, люди как люди.
И то, и другое – пошлость. Второе – даже большая. Люди – бойцы и командиры – конечно, в тысячу раз лучше, чем они же были в гражданской жизни; душевнее, грустнее, мягче. Вчерашний бандит и громила здесь, под давлением ожидания близкой смерти, обретает поэтическую мягкость обреченности. Надо видеть эту склонность к дружбе, откровенности, мужество, с которым они идут на смерть (не мужество, это чушь – относительное равнодушие), но в то же время помнить, что, сними с него военную форму, и он превратиться в себя прежнего. Будет бить по головам людей на улицах, матюгаться, хвастаться, скандалить и хлестать водку. Поэтому не стоит прислушиваться ко всем этим патетическим возгласам: «Какие люди!», «Вы посмотрите, какие люди!», «Есть ли где такие люди!»… Дайте кончиться войне, тогда и увидим, кто есть кто.
<...>
Мы работаем. В соседней комнате плачет, стонет, кричит и сморкается наша низкорослая, забавная хозяйка. Она получила извещение: на фронте погиб ее муж. Рядом с ней на кровати плачут, по-взрослому голосят и причитают ее маленькие дочки. Плачут безнадежно горько, потом поочередно выбегают во двор поссать и опять плачут, обращаясь друг к другу: «Ох, доченьки!», «Ох, мамынька!»…
<...>
Мужчина живет в вечном страхе: война, начальство, статьи, жена, борьба за существование. Мы все великие трусы и великие храбрецы. Мы имеем силу не сойти с ума, вернее, сойти с ума только наполовину!…
<...>
Мы въехали сегодня в двухэтажный дом. В комнатах висят оборванные провода, поломанная мебель, фикус, иссохший до того, что, когда его тронули, он рассыпался, на полу книги – по медицине, инженерии, справочник Хютте* и т. п. Масса стабильных учебников, тетрадок, исписанных аршинным детским почерком, членские книжки: профсоюза, МОПРа**, об-ва «Друг детей»… И всюду говно, даже на столе, печи, подоконнике, в колпаке висящей лампы. Я вначале не понимал эту страсть людей гадить на покинутых местах – домах, садах, дворах. Потом попробовал сам и нашел в этом удивительное удовольствие. В разрушенном доме приятно накласть не в одном углу, а всюду, насколько хватит, положить свой человеческий след.
<...>
Чем больше я сижу в этой грязи, вони и страхе, набираясь вшей и впечатлений, тем сокрушительней, больней, печальней, пронзительней и милей встает передо мной образ мамы.
<...>
Артиллерия отговорила и замолкла. Куда девались танки? Их должен был отправить начальник штаба, но, оказывается, его видели… на лошади, мчащимся в сторону подива*. Начальник штаба должен был посадить на танки десантников. Он беспечно послал людей во вторую просеку. А танки стояли в четвертой. Люди пришли – танков нету. Ну, сели, покурили. Покурили – и ушли довольные. С этого всё и началось. На танки посадили разведку. Танки пошли, когда противник уже успел оправиться после обстрела. Их встретили термитными снарядами. Наши все-таки ворвались в лес и закричали «ура». Пять блиндажей раздавили, а шестой никак. Из него и заклепали люки термитным снарядом. Четырех разведчиков сожгло на танке. Я их видел, когда их отодрали от брони и сбросили совсем рядом с НП. Они дымились и воняли горелым сладковатым мясом. У одного вместо лица страшная кровавая каша, торчат окровавленные мослы, у второго сорван череп и вырван весь мозг, и кожа с темени завернулась, как пергамент, на лоб, третий лежал кверху задницей. Штаны сгорели. Задница голая, вощеная и завиток кала. Распухшая мошонка. Мертвые сраму не имут, но эта унизительно похабная смерть невыносимо отвратительна и гнусна, от нее тошнит и нет никакой жалости – бешенство на то, что так унижают человека.
Итак, танки отступили. Пехоту расстреляли. А немцы сбросили с парашютом снайпера, который, казалось, опустился прямо на сосну и тут же стал обстреливать наш НП.
<...>
РАССКАЗ ТАТАРИНОВА
– Я ходил по лесу в тылах 52-й армии. Устал как собака. Выхожу к деревеньке. Деревеньки, собственно говоря, нет, немного навозу сбоку от дороги и две-три печные трубы. Вижу, землянка, вход завешен плащ-палаткой. Пересыльный санитарный пункт. А холод, метель,- что делать? Я так устал, нахолодался, что решил зайти туда, переночевать. Захожу. Мерцает коптилочка, санитарка и человек двадцать раненых, тяжело. Стонут, скулят. А запах! Вонь такая, что свет меркнет. У одного перебита держательная пружина, и он всё время валит в бинты, и скулит при этом. Гной, гниение. Каждые пятнадцать минут кто-нибудь умирает. Если он близко от выхода, девушка его выносит, вернее, вытаскивает за ноги, а если в глубине палатки, так оставляет. У нее весь фартук в крови и в лимфатических выделениях, а лет ей девятнадцать. Но в землянке тепло. Я хватил винища и заснул. Проснулся в восемь. Вонища такая, что я даже вспотел. Этот, который в бинты валил, умер. Остальные распустились – смердят и стонут. Я выбрался и от воздуха почти лишился чувств.
<...>
Потом мы шли с обеда и видели, как наш истребитель сделал иммельман, из него вошел в уродливый, непреднамеренный штопор, заныл голосом раненого лося и врезался в землю. Зрелище печальное, скучное и невообразимо противное.
<...>
Вчера вечером мы навещали Кеворкову. Она лежит в госпитале за стекольным заводом. Мы прошли большой заводской двор, полный разбитых машин и стекла, страшного в своей хрупкости.
Кеворкова лежит в палате вместе с мужчинами. Темно. В углу, между дверью и стеной, шевелится какое-то жуткое черное существо. Я здороваюсь. Она берет меня за руку слабой, цепкой ручкой и притягивает к себе. У нее поражено горло, она может только шептать, иногда грубо, надсадно откашливается. Я наклоняюсь и чувствую сильный запах гноя. Огромная, похожая на родимое пятно, синяя опухоль охватила половину лица. Бритая жалкая головка, на затылке чалма бинтов.
– Шишловский может пополнить свою коллекцию трупиков… – хрипло шепчет она.
– Что вы пустяки говорите,- отвечаю я, но меня почти тошнит от острого запаха гноя.
– Я совсем изуродована, – говорит она и начинает плакать.
Мы утешаем. Она откашливается, в горле ее что-то пульсирует, дергается, ей больно плакать, но и перестать трудно. В комнате темно, неуютно и страшно. Мишин просит меня зайти к доктору. Я обрадовался тому, что могу выйти из комнаты. Пока я искал доктора, затем говорил с ним о Кеворковой, я снова обрел бодрость и силу. Великая вещь – работа. Доктор – двадцатилетняя девчонка – без конца сыпала латинскими терминами. Я ничего не понял, но обилие латыни показывает, что дело плохо.
Я пришел, когда Кеворкова кричала:
– Я вся изуродована! Я навсегда урод!…
– Успокойтесь, я говорил с доктором. Вы отлично поправляетесь.
– Я знаю, мне легче, но я совсем изуродована. Я навсегда останусь уродом.
И она снова плачет, хрипит и кашляет.
– Увидите, у вас всё пройдет и голос восстановится.
– Я знаю, что восстановится,- шипит она,- но я урод, Вы понимаете, я урод!…
Безошибочным женским чутьем она угадала это. И было безнадежно убеждать ее. Врач сказал мне, что у нее скривится рот, улыбка будет сползать на одну сторону.
Из-под одеяла выпала ее узкая нога с крошечной ступней. На Кеворковой одето мужское белье, другой смены нет в палате.
Перед уходом она уговаривает нас взять шоколадные кубики и сухари. Мишин правдоподобно возмущен. Кеворкова настаивает. Мы мнемся, наконец Шишловский со смешком берет кубики и сухари. Мишин явно разочарован, он рассчитывал, что Бела его переубедит. Но Шишловский малый не промах. Мы прощаемся. Шишловский умело и уютно поправляет ей подушки. Я прошу няньку перевести Беллу в другую палату, здесь слишком накурено и дует от двери. Мишин целует Беллу в лоб. Выходим. На мокром крыльце стоит раненый в подштанниках и рубашке. Он просит у нас табачку. Мы даем ему папиросу. Прямо перед госпиталем стоят могильные столбики. Маленькое местное кладбище предназначено, видно, напоминать раненым о бессилии медицины. Гнусное наплевательство на людей.
Обратно мы идем другой дорогой. Холодные хрупкие горы битого стекла остаются слева. Мимо нас проходит молодая девка в сапогах, с голыми икрами. Мы дружно глядим ей вслед.
Юрий Нагибин.
1942 г.
_________
Последствия прорыва Каховской ГЭС 7 июня 2023 года. Фото: Libkos/AP Photo/picture alliance
Власти Украины намерены потребовать от России 43 млрд долларов (37 млрд евро) в качестве компенсации за ущерб, нанесенный окружающей среде в результате войны. Это следует из пресс-релиза украинской делегации на Конференции ООН по вопросам изменения климата (COP30), распространенного во вторник, 18 ноября.
В документе сказано, что это "первый случай климатических репараций по итогам войны". Они должны пойти на "экологичное восстановление" Украины после конфликта. "Россия ведет во многих отношениях грязную войну, и наш климат тоже страдает", - заявил замминистра экономики, окружающей среды и сельского хозяйства Украины Павел Карташов.
"Огромное количество сжигаемого топлива, выжженные леса, разрушенные здания, использованные бетон и сталь - все это, по сути, является "углеродным следом конфликта" и имеет значительные климатические издержки, - добавил он. - Климатические последствия этой агрессии будут ощущаться далеко за пределами наших границ и в будущем".
В пресс-релизе сказано, что требования Украины основаны на оценках Инициативы по учету выбросов парниковых газов в результате войны (IGGAW). Согласно этим данным, начатые Россией боевые действия привели к выбросам почти 237 млн тонн в CO₂-эквиваленте. Это почти столько же, сколько в год производят Ирландия, Бельгия и Австрия вместе взятые, заявил агентству Reuters Леннард де Клерк из IGGAW.
Эксперты IGGAW пришли к указанной сумме репараций, использовав так называемую социальную цену выбросов углерода. То есть то, сколько ущерба обществу они наносят. Ученые оценивают этот показатель в 185 долларов за тонну.
Де Клерк отметил, что требование "климатических репараций" от РФ будет подано через механизм, который сейчас создает Совет Европы. В рамках этой процедуры получено уже около 70 000 исков украинцев о возмещении ущерба от войны.
Ранее Сюзанн Воршех (Susann Worschech) из Европейского университета Виадрина во Франкфурте-на-Одере назвала гигантскими масштабы экологической катастрофы, вызванной войной в Украине. Эксперт напомнила о 25 000 га сожженного леса, 220 находящихся под угрозой или уничтоженных заповедниках и почти 1 млн га заминированных лесов и земель.
Ученые из Виадрины совместно с представителями украинских властей и НПО собирают свидетельства экоцида - массированного разрушения окружающей среды, чтобы привлечь к ответственности виновных и выдвинуть требования о возмещении ущерба. Международный уголовный суд в Гааге не рассматривает экоцид как преступление, но ЕС и ООН проводят кампанию за включение экологических преступлений в список преступлений, рассматриваемых МУС.
Автор: Екатерина Венкина.
Важно, имея дело с фактами, не давать им преждевременных оценок.
Всякому человеку сложно не оценивать, так как нас всех приучали со школьных лет к оценкам и заставляли учить стихи Маяковского о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Политическая пропаганда убеждала и убеждает: «кто не с нами, тот против нас». А церковь вообще поделила всех на праведников и грешников. Поэтому мы изначально оцениваем, то есть судим, вопреки мудрой заповеди: «Не судите, да не судимы будете». Суждения мешают нам быть объективными, а значит, понимать действительность.
_________
Свидетельство о публикации №225101801921
Источник — https://proza.ru/2025/10/18/1921
Деятельность всякого правительства есть ряд преступлений.
Так это представляется, когда рассматриваешь самую эту деятельность; но это еще очевиднее, когда рассматриваешь положение каждого отдельного человека, подлежащего власти правительства.
Огромное большинство людей, рождающихся на планете земле, тотчас же со дня своего рождения оказываются лишенными права пользоваться той землей, на которой они родились, — не только пользоваться тем, что есть на поверхности и внутри земли, но даже и права находиться на ней, не платя зa это своим трудом тем, которым государственная власть передает право владеть землей как собственностью, защищая такой грабеж как священное право. Лишенный таким образом самого естественного и законного права на пользование землей, на которой он родился, такой человек отыскивает какое-либо другое средство существования и, чтобы насколько возможно улучшить положение свое и своей семьи, иметь досуг учиться, думать, отдыхать, общаться с людьми, он работает изо всех сил, отдавая узаконенную дань грабителю за право жить на земле и пользоваться ею; но его не оставляют в покое. С него прямыми или косвенными путями берут еще подати для оплаты чиновников, духовенства, в которых он может не нуждаться, или для учреждения дворцов, памятников и содержания двора и сановников, в которых он уже наверное совсем не нуждается, на содержание таможен, в которых он не только не нуждается, но которые вредны ему, на уплату процентов по государственным займам, совершенным за сотни лет до его рождения для войн, в которых не нуждались его предки, и на приготовления к войнам и на самые войны, которые не только не нужны, но губительны для него и для его близких. Он покоряется, потому что все эти требования поддерживаются насилием, т. е. угрозой убийства, и платит все эти подати, но правительственная машина и тут не оставляет его. В большинстве государств он должен, достигнув двадцатилетнего возраста, итти на военную службу, т. е. в самое жестокое рабство; в государствах же, где нет воинской повинности, должен платить для этого усиленные подати и, во всяком случае, быть готовым на все те бедствия, которые несут с собою войны.
Таковы те материальные бедствия, которые совершенно невинно претерпевает всякий человек от правительственной власти. Но это далеко не всё. Самое ужасное зло, совершаемое правительствами, это — умственное и нравственное развращение, которому они подвергают свои народы. Родится ребенок, и его тотчас же причисляют к вере, установленной государственной властью. Так это всегда было и так это и теперь в большинстве государств. Там же, где этого нет, ему от этого не легче. Как только он возрастет, его обязательно посылают в школу, учрежденную правительством. И в школе этой его неизменно учат тому, что правительство с своей властью вообще есть необходимое условие его жизни и что то самое правительство, среди которого он родился, есть наилучшее правительство в мире... <...>
Такова низшая, обязательная школа и таковы и все высшие школы, в которые может поступить возросший гражданин русского, турецкого, английского, французского или американского государства. Но не только в школе, — в литературе, в собраниях, в памятниках, на улицах, в прессе, или подкупленной правительствами, или угождающей правительству, или принадлежащей богачам, опирающимся на правительство, — везде гражданин какого бы то ни было государства будет подвергаться тому развращающему внушению правительств о том, что власть вообще и его государство в особенности со своими цепями, тюрьмами, виселицами, войсками есть необходимое условие жизни его и его близких, есть почтенная, прекрасная, достойная всякого уважения и почестей деятельность, в которой каждый человек должен считать себя счастливым, если может участвовать, и представителей которой он должен почитать, преклоняться перед ними и подражать им.
Человек лишен всех своих самых естественных прав, бòльшая часть его труда отнята от него в пользу дела зла, он незаметно для себя так запутан в расставленных со всех сторон сетях, что он такой же раб правительства, каковы были рабы рабовладельцев, с той только разницей, что рабы рабовладельцев могли быть рабами добрых и нравственных хозяев, правительственные же рабы — всегда рабы самых развращенных, жестоких и лживых людей.
© Л. Н. Толстой
