Небольшой штрих к портрету Октавиана Августа, объясняющий почему его многие систематически недооценивали.
А все дело в том, что до самой смерти Цезаря юный Октавий был типичным домашним мальчиком, прячущимся за юбкой матери. Это во многом не по его воле было, а из-за гиперопекающей властной матери - Аттии. Та хотела вырастить сына образцом староримских добродетелей, которые в высшем свете Рима были уже редкостью. Поэтому за Октавием был установлен тотальный контроль. Его не выпускали из дома, кроме тех случаев, когда это было необходимо. Учителя и слуги обязаны были докладывать о каждом его шаге и слове. Сам Октавий должен был советоваться с родителями обо всем.
Даже после достижения совершеннолетия в возрасте 15 лет ничего не изменилось. И пока его сверстники активно познавали мир взрослых удовольствий, Октавий мог урвать немного свободы только когда его дядя Юлий Цезарь брал его с собой. При этом даже в этом случае Октавий не уходил во все тяжкие, а следовал наставлениям родителей и при возможности советовался с ними.
Только после убийства Цезаря Октавий получил от матери формальную свободу: та в письме, отправленном ему в Грецию с печальными вестями, сообщила, что теперь он должен взять свою жизнь в свои руки. Однако, Аттия все равно продолжила контролировать сына, хоть и в меньшей степени. Поэтому тому приходилось скрывать многие свои планы от неё, чтобы она не могла настоять не поступать так.
Так что к тому моменту, когда Октавиан вступил в римскую политику никто толком не знал его - так как его круг общения был ограничен. В милом домашнем мальчике едва ли хоть кто-то ожидал увидеть тонкого политика и мастера интриг, обладающего незаурядным умом и чутьем.
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Также читайте мои тексты первым на других ресурсах: ВК Телеграм
Из-за таких фотографий в комментариях потом танкистов обвиняют в глупости
Ну правда, зачем че-то там давить, ведь можно ж все лихо расстрелять из орудия. Встать, аккуратненько прицелиться, выстрелить, попасть точно в пушку, и если хитпоинты у нее закончились, она резко превратится в перекошенную текстуру. Ну, так ведь в играх обычно происходит? И вот мы уже упрекаем танкистов из далеких военных лет, что они ломанулись давить орудия гусеницами, и по несчастливой для них случайности застряли или поломались прямо на пушке. Но почему же в реальной жизни танкисты так делают?
Потому что это надежно и эффективно. Ну серьезно, каким еще способом можно настолько надежно и быстро вывести из строя орудие? Особенно пока ПТ пушки были не очень большие, даже легкий танк мог такую просто раздавить. После такого пользоваться ею точно будет нельзя. Разумеется, это не прям так просто сделать, как сказать, подходы могут быть и заминированы, осложнены искусственными или естественными препятствиями, артиллеристы ж тоже не дураки. Те не менее, далеко не всегда можно успеть хорошо оборудовать позиции, и танки так или иначе могут, и даже порой стремятся на них ворваться. Да, иногда может не получиться, но в целом это вполне рабочее решение.
Но чаще пушку удается раздавить, а танк едет дальше
Но почему же просто не расстрелять орудие? Из своей танковой пушки, например. Дело в том, что это происходит не так просто, как в компьютерных играх. Проблем тут сразу куча. Для начала вообще идея остановиться посреди боя и че-то там выцеливать – не самая лучшая. Ведь многие как предлагают – ну подъехал ты близко, не надо ломиться давить, остановись, прицелься, да стреляй. Ну да, как остановился на открытой местности перед батареей, так снаряд и получил. Либо от этой же батареи, либо от другой. А вот если ты не остановился, а на полном скаку влетел на позиции артиллеристов, неся смерть и разрушение гусеницами, то у них как-то даже при виде надвигающегося на них танка руки особенно сильно затрясутся. А желание убежать, сломя голову, или вжаться в землю, многократно возрастет.
Ну хорошо, с маленькой дистанции лучше давить, но может с большой или средней расстреляем? И вот здесь уже существенную проблему будет представлять сам процесс попыток попасть в пушку. Дело в том, что это, блин, сложно. В компьютерной игре-то что, дистанцию меришь мгновенно и точно, пушка бьет точно туда, куда наведен прицел. Ну может быть будет некоторый разброс, да и то, не на всех уровнях сложности. Однако в реальности есть куча факторов. Для начала – пушка будет окопана. Зачастую до такой степени, что ствол будет прямо над землей, а щит – снят или сложен. В итоге по высоте орудие будет представлять из себя очень небольшую цель. Как и по ширине. Добавим к этому то, что дистанцию до пушки наводчик знает не очень точно. А от знания дистанции очень сильно зависит, попадет ли снаряд – ведь он может просто перелететь или недолететь, даже при стрельбе из танкового орудия. А у обычного танка времен ВМВ не настолько мощная пушка, чтобы запросто уничтожить орудие осколками. Но на этом проблемы не заканчиваются – ведь танковая пушка и прицел разнесены в пространстве, и это тоже накладывает свой отпечаток. Можно выстрелить буквально чуть левее или правее, и снаряд уже пролетит мимо вражеского орудия. Это мимо танка сложнее промахнуться, он существенно больше. Но и это еще не всё – ведь чтобы снаряд вообще полетел туда, куда целишься, орудие должно быть пристреляно – т.е. выверено по прицелу. Прицел ведь не наглухо соединен с орудием, поэтому система постепенно разбалтывается, прицел с орудием становятся направлены немного в разные точки. Пристрелка сбивается от ударов на неровностях, вибраций на марше, попаданий по броне и собственных выстрелов, и приходится время от времени ее восстанавливать – пристреливать орудие.
Довольно надежный результат
В итоге получается, что снаряд летит не совсем туда, куда целишься, а при этом еще и точно прицелиться в принципе по такой цели сложно. Кто-то может возразить – ну, не попал одним снарядом, попадет вторым, третьим, четвертым. Но беда в том, что у танка нет лишних снарядов, и времени тоже нет. Его задача лежит дальше в глубине обороны, ему нужно прорываться за оборонительную линию. И там его далеко не сразу смогут пополнить. Поэтому долго и упорно пытаться попасть непосредственно в само орудие для танка едва ли полезно. Более того, это не всегда вообще возможно. Орудие же стараются замаскировать, и экипаж танка далеко не всегда его вообще точно видит. Примерную позицию опознать можно, по облаку пыли и дульных газов, например, когда орудие начнет стрелять. Но для точного попадания этого маловато.
Поэтому танкисты скорее будут стрелять на подавление, заставляя расчеты орудий укрыться, залечь и не вести огня, пока другие танки переезжают от укрытия к укрытию (складкам местности). А при случае – врываются на позиции и давят орудия, чтобы те не мешали продвигаться дальше, и не составляли лишнюю угрозу следующей волне танков. Снаряды еще понадобятся, танки воюют довольно долго, и их задача не убить на поле боя как можно больше, а прорваться в глубину. А когда в эту глубину подвезут снаряды одному Богу известно.
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Традиционно принято считать, что римская религиозная система погрузилась в 3 веке вместе с самой империей в кризис, после которого она так и не пришла в норму и была постепенно вытеснена христианством. Однако не совсем очевидно, почему римская религия, гибкая и пережившая не один кризис, вдруг в 3 веке резко сдала позиции.
Религия в греческом и римском мире заметно отличалась от того, что мы привыкли под этим термином понимать. Боги, в первую очередь, выступали покровителями отдельных общин, и лишь во вторую - отдельных людей. Покровительство это выражалось в форме договора: люди правильно чтут богов, а те даруют им свою защиту. Поэтому вся общественно-политическая система была выстроена вокруг почитания богов. Для этого требовалось постоянно совершать в правильном виде многочисленные ритуалы, призванные ублажить потусторонних защитников, призвать их на помощь или узнать их мнение по важным вопросам, совершив гадание.
Фактически, кроме соблюдения ритуалов и проявления уважения божествам в форме дарения им подарков, строительства и украшения храмов, более они ничего не требовали от людей. Да, так как боги защищали общину, то за действия, направленные против сложившихся порядков, они могли осерчать. На этом была основана самая древняя часть правовых систем - преступление считалось святотатством, и, кроме кары людской, на человека накладывалось ещё и божественное проклятье. Но, в целом, никаких особых требований к поведению прихожан или их морали античные боги не предъявляли, в душу не лезли, даже истовой веры не требовали, главное - выполни правильно ритуал и всё будет хорошо.
С одной стороны, такое положение вещей кажется удобным - ведь взаимоотношения с потусторонним носят четкий регламентированный характер. С другой же, столкнувшись с внутренним кризисом, человек мог не найти в этой религии ответов на терзающие его экзистенциальные вопросы. Греческий или римский бог мог ответить через гадания на простые вопросы - стоит или не стоит что-то делать. А вот на сложные - уже нет. Столкнувшись с любой проблемой, верующий мог только надеяться на то, что правильно выполнив ритуал и призвав на помощь бога, получит её разрешение.
А чем сложнее становилось общество - тем сложнее были вопросы, на которые человек не мог сам найти ответа, так как религия не давала ему инструментов для этого. Но они были у философии, родившейся в ответ на запрос в познании мира и самого человека. За века развития философские школы дали множество способов найти ответы на экзистенциальные вопросы бытия, сформулировали теории мироздания и того, как же должен жить человек. То есть, если боги отвечали за сферу общества и государства, то философия - за самого человека. Эти два мира имели пересечения, так как философы вынуждены были затрагивать в своих построениях и сферу божественного, но они, в основном, не противоречили друг другу.
Была только одна проблема: если на заре своего развития философы, может, и были близки к простому народу, то со временем эта сфера деятельности стала уделом исключительно элит. Философия требовала для своего познания хорошего образования: знания литературной латыни и греческого, способности прочитать и усвоить множество трудов классиков, быть способным рассуждать и спорить на философские темы. Всё это требовало времени и денег, что отсекало огромные массы людей от доступа к философским знаниям. Да, какие-то философские концепции в сильно усеченном и упрощенном виде, судя по дошедшим до нас свидетельствам, в народ уходили. Но эффективно коммуницировать с простыми людьми ко 2 веку н.э. философия не могла.
При этом трансформация Средиземноморья в ходе римского завоевания привела к серьезнейшим изменениям в обществах региона. С одной стороны, шло навязывание римских порядков на западе и греко-римских на востоке, унификация культовой деятельности и расширение географии представления религий других регионов за счет их привнесения в Рим. С другой же стороны, появилось множество людей, вытолкнутых этой имперской глобализацией из своих общин и привычной религиозной жизни. Отрываясь и от родных и друзей, и от привычных им культов, они переставали чувствовать себя своими в этом мире. При этом, обращу внимание, речь идёт ещё о благополучном периоде “хороших Цезарей”, когда общество не испытывало постоянно серьезных внутренних проблем и внешних вызовов.
Для элит империи проблемы отчужденности от общества не было, ведь у них была философия. Популярные во 2 веке н.э. школы стоиков и неоплатоников по-разному отвечали на вопрос как надо жить, но, в общем-то, говорили об одном и том же - что нужно стараться быть человеком высокой морали. Эти же мысли при Траяне уже с трибуны сената будет озвучивать Плиний Младший применительно и к сфере божественного: что богам точно должно быть угодно высокоморальное поведение людей. И он будет в таком мнении не одинок, так как в том или ином виде оно будет встречаться во многих произведениях эпохи.
Так как религиозная система была неотделима от общественно-политической и отражала собой её устройство, то основную роль в отправлении культов играли представители элит, формируя текущие обрядовые практики и само наполнение религиозной жизни. И вот может показаться, что раз подобные мысли озвучивались элитами, то они должны были транслироваться и в религиозную практику. Но… ничего подобного.
Традиционные культы продолжали основываться на механистическом исполнении ритуалов, не затрагивая философские аспекты бытия. Единственным важным изменением, произошедшим в эту эпоху, стало распространение обрядов инициации в ответ на запрос на формальное принятие в общину. Но и они были, скорее, красивой церемонией, ничего в жизни инициата не меняя.
Может показаться странным, что люди, выброшенные из привычной среды родных общин, не обратились к общегосударственному императорскому культу, который олицетворял собой единство империи и мог стать точкой сборки новой имперской римской общности. Однако он был в ещё большей степени “гражданским культом”, призванным исключительно символизировать единство народа с их императором, не предполагая ни панибратства, ни тем более мистицизма и прочего вторжения в сферу духовных вопросов. Сами понимаете, что императорам вот вообще не были нужны блаженные, с которыми во снах общаются духи прошлых правителей и что-то им советуют.
Лишенные доступа к философии, не находящие ответа в традиционных религиозных практиках, простые люди начали искать прямого контакта с божественным, надеясь, что в этом случае они получат нужную помощь. И, что характерно, нам известны конкретные примеры, когда этой цели достигали. Так, оратор Элий Аристид, живший в середине 2 века н.э., оставил после себя “Священные речи”, где рассказывал, как к нему во снах периодически приходил бог Серапис. Однако, если обычно раньше боги во снах требовали для себя каких-то подношений, то Серапис для Аристида выполнял функции психотерапевта и помогал тому с жизненными кризисами.
Чтобы добиться такого уровня контакта с богом во втором веке было множество методов. Что характерно, все они происходили с эллинистического востока - из Сирии, Малой Азии и Египта. Там уже несколько столетий, как в котле, варились древнеегипетские, персидские, греко-римские верования, иудаизм, эллинистическая философия и разного рода мистические учения. Границы между религией и философией там были настолько размыты, что крайне сложно отделить одно от другого. Восток бурлил идеями, разные секты и школы перенимали их друг у друга настолько активно, что сегодня ученые ломают копья кто у кого и когда какую идею подсмотрел.
Однако, для нас важно не это, а то, что многие из появившихся на востоке практик как раз-таки позволяли расширить границы традиционной религии. Так, некоторые верующие образовывали кружки “углубленного изучения бога”, где обсуждали свой религиозный опыт, делились своими мыслями и тем самым вводили себя в религиозную экзальтацию в надежде, что бог или его откровения снизойдут на них.
Другие обращались к наводнившим империю магическим трактатам. Те обещали за счет применения особых ритуалов и магических формул канал взаимодействия с потусторонним. Власти империи боролись с этим явлением, так как видели в нём угрозу традиционным культовым практикам. Но судя по тому, что до нас дошли некоторые такие магические тексты, ограничить их распространение не вышло.
Однако, если попытка наделить традиционные культы новыми свойствами проваливалась - не беда. Можно было обратиться к менее традиционным, которые практиковали введение в экстатическое состояние в массовых обрядах. Например, к греческим вакханским культам или восточному культу Кибелы. Первый делал ставку на ублажение плоти через возлияния, в чем консервативные римляне видели упадок нравов, а в сборищах вакханцев то оргию, то заговор. Из-за чего культ периодически подвергался преследованиям.
Римский саркофаг "Вакханалия", 2 век. Музей Анталии
Культ Кибелы же был склонен к чувственному опыту, выраженному через театральные постановки, танцы и легкий бдсм: так, 24 марта в праздник Dies Sanguinis («День крови») совершалось “траурное безумие”, когда верующие били себя кнутами, чтобы окропить алтари и изображение супруга Кибелы - Аттиса - собственной кровью, а мужчины, желавшие стать служителями культа, совершали самокастрацию. (Да, вы правильно поняли, что в Rogue Trader Кибелу не просто так назвали. Да и Сангвиния, и праздник Сангвиналии, как несложно догадаться, отсылают нас к Dies Sanguinis и Сатурналиям - праздником в честь Сатурна. В Вахе вообще дофига и больше отсылок на историю и древние религии).
Судя по найденному в гугле, евреев выгнали из мирового правительства
Что культы Вакха, что Кибелы, всё же несли в себе многие черты традиционных религий, так как в них обрядовая составляющая была самой важной частью действа. Но на всё том же востоке были культы, которые совместили в себе обрядовость, мистицизм и философию в лютый микс, который был всем: и религией, и философией. Речь, как вы уже наверное догадались, идет о христианстве, иудаизме и митраизме.
Эти три культа строились на совершенно несвойственных для римской религиозной системы принципах и давали верующему совершенно отличную от привычной картину мироздания. В них провозглашалось, что боги вовсе не нейтральные существа, а есть доброе всеблагое божество и злые демоны, между которыми идёт борьба. Причем происходит она не только на небесах, но и на земле, и в душах людей: каждый поступок в этом мире, отражался в потустороннем. А раз ты солдат на войне добра и зла, то чтобы добро побеждало, нужно жить по строгому моральному кодексу, не дающему совершать грехи, ведущие к победе зла. Эта сокровенная истина, осознание, не давалось просто так, верующий подводился к нему через разговоры и приобщение к мистическому опыту молитвы, обещавшей возможность контакта с богом.
Таким образом, вместо механического повторения религиозных формул и ритуалов, веру нужно было вначале внутренне осознать. Чему способствовало то, что сами идеи этих религий подавались на понятном простым людям языке и не требовали получения образования для их усвоения. То есть исчезал главный барьер, мешавший распространению философии. А это было серьезнейшим конкурентным преимуществом перед традиционными культами и самой философией. Иронично, но греческие философы в христианстве увидели именно что философию и спорили с ним, как с философией, а не с религией.
Фактически, можно сказать, что укоренение этих культов на римской земле было уже своеобразной религиозной революцией. Взаимодействие римлян с ними произошло лишь в самом конце 1 века до н.э., а уже в относительно спокойные и сытые годы 2 века они присутствовали по всей империи. Причем, если митраистам власти никак не мешали, к иудеям применялись некоторые ограничения, то вот христиане сталкивались с противодействием властей, что не помешало взлету популярности их веры. (Если продолжать ваха-спгс, то положение христиан было аналогично таковому у верующих в божественность императора до ереси в Вахе) Да, все эти культы во 2 веке н.э. были малочисленны относительно языческого населения, но их присутствие везде само по себе уже впечатляло.
А звездный час их наступил в ходе кризиса 3 века. Общественно-политические кризисы всегда вызывали вслед за собой и проблемы традиционной религиозности. Неспособность богов выполнить свою часть сделки приводила к тому, что столкнувшиеся с кризисом люди искали новые истины. В прошлый кризис веры, который случился в период гражданских войн Республики, у народа не было такой отдушины, которая дала бы новое миропонимание. А теперь было - что митраизм, что иудаизм, что христианство активно обещали неофитам новую истину, которая должна была изменить всё их мировосприятие. Поэтому эти культы активно расширялись в этот период.
Аврелиан (на изображении выше) - римский император с 270 по 275 год - видел кризис традиционной религии и предпринял попытку создать новую государственную религию из культа "Непобедимого солнца" (Sol Invictus). Такое прозвище носили множество богов: Юпитер, Марс, Геркулес, Аполлон, Гелиогабал, Митра. Непонятно вокруг какого-то одного из этих богов строился культ, или вокруг представления о том, что все они лишь аспекты самого Sol Invictus. Однако идея из-за её искуственности и все того же отсутствия философской компоненты провалилась. (При этом, если маска Аврелиана с изображения вам кажется знакомой, то скорее всего именно на неё отсылается шлем чаптермастера Кровавых Ангелов Данте из Вахи)
Главным главным победителем от кризиса 3 века оказалось христианство. Митраизм, был судя по всему, чисто мужским культом, с большой долей военных среди его сторонников. Иудаизм был не столь открыт к новым обращениям, и неевреям стать полноценными членами культа было сложно. У христианства никаких ограничений не было - в эту веру принимали женщин и мужчин любого достатка и происхождения. А благодаря централизованной структуре, христиане были сплоченными. Уже к началу 4 века эта религиозная группа набрала такую численность и силу, что имперский государственный аппарат оказался бессилен в её подавлении. И вместо этого император Константин примет за лучшее встроить христиан в империю, чем пытаться бесплодно бороться с ними.
Источники: 1. «Кембриджская история древнего мира. Том XI: Расцвет империи. 70–192 гг. н.э.» 2. Peter Brown «The World of Late Antiquity» 3. «A companion to roman religion» из серии BLACKWELL COMPANIONS TO THE ANCIENT WORLD 4. Jörg Rüpke «From Jupiter to Christ» 5. Джон Шайд «Религия римлян» 6. Татьяна Хижая «Геры, гиюр и прозелитизм в иудейской традиции и истории: основные подходы, проблемы, тенденции» 7. Yanir Shochat «The Change in the Roman Religion at the Time of the Emperor Trajan» 8. Найнджел Пенник, Пруденс Джонс «История языческой Европы»
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Также читайте мои тексты первым на других ресурсах:
Перед юным Октавианом стояла непосильная задача. Ему требовалось расселить в Италии более 100 000 ветеранов. Однако свободная земля так-то закончилась ещё десяток лет назад. Проскрипции решали проблему лишь частично и денег на выкуп земельных участков по рыночной цене, как то сделал Цезарь, просто не было. А потому Октавиану пришлось пойти на непопулярные меры. Для начала он прирезал к Италии территории Цизальпийской Галлии, тем самым формально увеличив земельный фонд для расселения. После этого начались принудительные изъятия земли вместе со всем имуществом и рабами без компенсацией за это. Сначала у муниципиев, а потом вообще у всех.
В результате этих действий недовольны оказались буквально все и вскоре в Риме собрались толпы возмущенных людей. В первую очередь, конечно же, были в ярости сельский плебс и всадники — так как именно у них больше всего изымали землю. Сенаторы тоже пострадали, но меньше — они сумели добиться исключений для себя. Правда, вот по ним-то сильнее всего ударили проскрипции. Ветераны возмущались, что процесс расселения шёл очень медленно и неравномерно. При этом блокада поставок зерна, устроенная Секстом Помпеем, взвинтила цены на хлеб, из-за чего недовольство уже выражал и городской плебс. Навалившиеся проблемы, казалось, готовы утопить юного наследника Цезаря.
И этим решили воспользоваться консул Луций Антоний и жена Марка Антония — Фульвия. Едва ли не с первых дней года они начали постоянно публично упрекать Октавиана во всех бедах государства. Фокусом пропаганды был вопрос земли. Луций хотел, как консул, сам заняться процессом выведения колоний ветеранов своего брата. И поэтому обвинял Октавиана, что тот делает всё неправильно, хочет расселить только своих ветеранов и вообще тиран и диктатор. Сам Октавиан не смотря на все издержки отдавать процесс распределения земли Луцию не хотел, так как понимал, что это даст ему в руки слишком много власти. Видимо, он надеялся просто переждать год и дождаться убытия Луция в свою провинцию.
Однако события развернулись совсем иначе. Фульвия и Луций, поняв, что Октавиан не хочет делиться властью, начали раздувать уже антитриумвирские настроения. Мол, при республике такой фигни не было бы (это то живым-то свидетелям де-пиздеса 50-х такое вещать), что Марк Антоний вообще за республику и уже давно восстановил бы её, если бы не Лепид и Октавиан. Пострадавшим от политики Октавиана такие речи зашли, как и некоторым ветеранам. Поэтому воодушевленный Луций поднял вооруженный мятеж!
Вообще Фульвия бой-баба была. Сначала женой Клодия была и поэтому всю жизнь ненавидела Цицерона. Собственно, на картине как раз апокрифическая история, что она так была рада его смерти, что втыкала в язык убитого иголки. Став женой Антония она, как считается, начала делать из разгульного пьяницы настоящего мужика, способствовала его примирению с Цезарем и вообще делала все, чтобы он пробился как можно выше
Вероятно, Луций рассчитывал на то, что на его сторону перейдут не только все сторонники его брата Марка, но и противники Октавиана, и тот окажется в изоляции. С двумя легионами он выступил на Рим и захватил город. Однако он серьезно просчитался. Поллион и Басс, командовавшие легионами в Галлии, предпочли сохранить нейтралитет в конфликте, так как не имели никаких указаний от старшего Антония на случай подобной ситуации. Сам Марк тоже не ринулся сразу в Италию и даже не начал рассылать письма с просьбой поддержать восставших. Да и лозунги о восстановлении Республики, которые активно продвигали Луций и Фульвия, мягко говоря, не очень были ему по вкусу.
Захват Рима тоже ничего не дал восставшим. Вероятно, до этого данный момент был не очень очевиден, но контроль над Римом и публичная поддержка сенатом уже давно не давали решающего преимущества. Сенат был готов легитимировать любую власть, пока она крепко держала в своих руках столицу, а потом так же легко лишить её своей поддержки. А потому Октавиан не потерпел от потери контроля над Римом какого-то серьезного ущерба. Верный Агриппа спокойно собрал лояльные войска и начал войну. Последовали маневры армий Агриппы и Луция, после которых последний оказался заперт в Перузии (Перуджа).
Всё это время Марк Антоний не проявлял какой-то активности, раздумывая над перспективами и перегруппировывая войска. В конце зимы он всё же решил с 8 легионами отправиться в Италию, однако к этому моменту осада Перузия закончилась — из-за голода Луций Антоний сдался. А дальше… случилась типичная для этого периода история.
Солдаты Октавиана и Луция начали брататься и потребовали не наказывать своих коллег. Сам Октавиан примирился с лидерами мятежа, так как не был заинтересован в нагнетании конфликта со старшим Антонием. Фульвию выпустили в Грецию, где она довольно быстро умерла от пережитого. Луция Антония Октавиан простил и дал отправиться в Испанию, однако и он вскоре отойдет в мир иной. Не то чтобы подозреваю Октавиана в убийстве этих двух, но уж больно часто люди мешавшие ему внезапно умирали.
Казалось бы, что всё разрешилось миром. Но нет. Нужно было кого-то наказать. Продемонстрировать, кто тут власть. И поэтому Перузий, чьи жители так-то были сами стороной скорее пострадавшей, был отдан на разграбление армии, а позже сожжен.
Тем временем в Италию наконец прибыл Антоний. По дороге он на коленке сколотил коалицию против Октавиана из Агенобарба и Секста Помпея. Хотя между Октавианом и Антонием официально никакого разрыва не было, но в Брундизий флот триумвира не пустили! Из чего Антоний сделал вывод, что всё-таки война. При этом конфликт с учётом ситуации был невыгоден всем участникам. Октавиан не очень доверял собственным легионерам, так как те отказывались воевать с Антонием и требовали примирения. Схожие мысли высказывали и солдаты Антония. Продолжалось и недовольство народа, видевшего в Антонии избавителя от проблем. Но Антонию толку от этого было немного, так как исход конфликта решат легионы, а не народ. Поэтому нужно было договариваться. Тем более, что Антоний лишился почти всего тыла и требовалось срочно возвращать восток.
Оба триумвира — Лепида опять спросить забыли — встретились в Брундизии, где договорились о примирении и распределении полномочий по управлению государством. Антоний отказывался от контроля над галльскими провинциями, но получал возможность перебросить на восток высвободившиеся легионы и полный карт-бланш на действия там. Октавиан подтверждал обязательства по расселению ветеранов и получил под управление Италию, Галлию и Испанию. Также договор предписывал попытаться достичь соглашение с Помпеем, а также выделение Октавианом сил для похода против парфян.
В целом, договор может показаться более выгодным Октавиану. Но это лишь на первый взгляд. Антоний более не мог угрожать своими войсками с севера, однако теперь в Галлию требовалось отправить свои войска юному Цезарю. Антоний имел мощный флот, как и Секст Помпей, а вот у Октавиана флот был гораздо слабее. Значит помешать высадке он не смог бы. Более того, никуда не делись проблемы с землей для ветеранов и деньгами — без богатств востока их решение могло затянуться на годы. Тогда как Антоний высвобождал силы на западе и мог полностью сосредоточиться на востоке. Туда в том же году отправятся 11 легионов под командованием Публия Вентидия Басса.
Договор между Октавианом и Антонием был скреплён кровью. Оба триумвира публично обвинили в измене и казнили по одному своему стороннику (то ли за то, что они действительно предали, то ли как главных идеологов жёсткой линии), а кроме того, Антоний женился на Октавии — сестре своего коллеги-триумвира. После этого примирения начались переговоры с Секстом Помпеем, которые закончились Мизенским миром, по которому Секст получал контроль над Сицилией, Сардинией и Корсикой, а также Грецией. В обмен он обещал снять блокаду, а также вернуть рабов. Последний момент довольно важный, так как Секст активно вербовал рабов: они не только играли важную роль в комплектовании флота и армии, но и самые доверенные его военачальники были вольноотпущенниками. По меркам республиканской морали это было немыслимо, но за неимением других ресурсов Сексту пришлось оперировать тем, что было.
Италия ликовала — наконец-то был достигнут мир. Однако мир этот был непрочным. Секст не просчитал все последствия договора, и его позиции начали слабеть. Многие из сенаторов, получивших прощение, вернулись в Рим. От Секста всё чаще стали требовать выдачи рабов. Также возник конфликт из-за Греции: Антоний настаивал, что передаст её Помпею только после уплаты недоимок по налогам, и не пускал туда людей Секста. Наконец, вольноотпущенник Менодор, управлявший Сардинией и Корсикой от лица Секста, предал его, перейдя на сторону Октавиана. С учетом всего этого не удивительно, что Секст не прекращал блокаду Италии. Поэтому в начале 38 года до н.э. Октавиан решил закрыть вопрос Помпея. Но просчитался: его флот был разгромлен, и вместо снятия блокады он получил её усиление. На счастье Октавиана у Помпея не было достаточно войск чтобы начать наступление на суше. Поэтому ситуация зашла тупик.
Неудачи Октавиана в Италии совпали с потоком победоносных реляций с востока: Басс разбил Лабиена и парфян, а Антоний довершил зачистку. Маленьким темным пятнышком была лишь история с осадой Коммагены — Басс уже почти договорился о сдаче крепости, но Антоний взял командование и продолжил осаду. Однако спустя несколько месяцев он был вынужден заключить мир на тех же условиях, которые раньше он считал неприемлемыми. Но это была мелочь на фоне “достижений” Октавиана за тот же год.
Приняв командование на востоке, Антоний отправил Басса закрепить успех в Риме. 27 ноября 38 года до н.э. там прошел необычный триумф. Столица чествовала Публия Вентидия Басса — военачальника Антония — за его победы над парфянами в Малой Азии и Сирии. Это был уже второй триумф в его жизни. Первый состоялся за 51 год до этого. В 89 году до н.э. маленький Басс был проведён вместе с его матерью в толпе пленных италиков в триумфальной процессии Гнея Помпея Страбона. Окажись вы тогда среди ликующей толпы и начни рассказывать о событиях следующих 50 лет и вас бы объявили сумасшедшим. Ну где это видано, чтобы уважаемый римский консул шел войной на Рим? Политические чистки, заговоры, мятежи и госперевороты — это всё что-то фантастическое. В Риме, конечно, в последние годы было неспокойно, но не настолько же. Ну и, конечно же, едва ли кто-то бы поверил, что один из пленников, понуро бредущих в колонне под презрительные усмешки римлян, через 50 лет будет ехать в триумфальной колеснице под радостные возгласы толпы.
И всё же, вот он, Публий Вентидий Басс. В золотом венке триумфатора в квадриге, запряженной четырьмя белыми жеребцами, едет по Риму в блеске славы, любви и обожания толпы. Бывший погонщик мулов из италиков, поднявшийся благодаря протекции Цезаря, получил почести, недостижимые для многих высокородных патрициев. Антоний оказал ему небывалую часть — ещё никогда легат не справлял триумф за своего командира. Даже не присутствуя в Риме, Антоний разделял лавры триумфатора.
А рядом с Бассом одну из коробок легионеров вел Поппедий Силон — потомок того самого Силона, что дружил с беднягой Друзом, а потом громил римские легионы в начале Союзнической войны. Рим за прошедшие 50 лет радикально изменился. Больше, чем за любой другой временной отрезок. И этот триумф лишь подчеркивал, насколько сильно.
Продолжение следует...
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Есть такая точка зрения, что карфагеняне были тупыми, так как дали себя уничтожить Риму. Мол, понимать должны были, что Рим их рано или поздно уничтожит, а потому надо было сжать булки и идти до конца, а не сдаваться раз за разом. Ведь “Если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор”. Я с такой точкой зрения не согласен, и сейчас поясню почему.
Типичный хейтер Карфагена be like
Главное заблуждение, которое закрепилось в умах многих граждан, - что война на уничтожение была чуть ли не основой римской политики. Подтверждают эту точку зрения судьбой самого Карфагена. Вот только это все merda. Карфаген и примерно в тот же период уничтоженный Коринф были, как ни странно, исключениями, серьёзно удивившими даже многих римских авторов.
Вопреки заблуждению, Рим вёл завоевательные войны, всё же, чтобы получить контроль над территориями, желательно, с их жителями, так как налоги и рекруты сами по себе из земли не появляются. А оборонительные, как ни странно, - чтобы удержать свои территории и, при возможности, нивелировать угрозу им в будущем. Да, упорно сопротивляющийся или нарушивший только что заключённый мир город могли образцово-показательно разграбить, а жителей продать в рабство. Но это было куда менее частым явлением, чем обывателями принято считать: Дэвид Колвилл в работе «‘Genocide’ and Rome, 343-146 BCE: state expansion and the social dynamics of annihilation» насчитал с 343 по 146 года до н.э. всего 62 известных акта массовых убийств в захваченных городах, и в большинстве своем это были последствия штурма города после упорного сопротивления, а никак не цель войны. И то, убийство всего населения города даже римскими источниками расценивалось как событие, во многом, уникальное. При том, что всего за тот период были захвачены сотни городов по всему Средиземноморью.
Список известных городов, полностью уничтоженных римлянами в 3-2 веках до н.э. еще короче
Поэтому считать пунов дураками, раз они не поняли после первой и второй войны, что Рим их обязательно всех вырежет, - глупо. Ну не было у них оснований так считать - так как ни даром предвидения, ни послезнанием они не обладали! А сами римские политики означенной эпохи, за редким исключением, типа Катона Старшего, не требовали устроить обязательно геноцид. Тем более, что было немало примеров того, как Рим сосуществовал с общинами "друзей и союзников". Поэтому вести дипломатию с Римом, с целью урегулирования противоречий, было нормальным при их уровне знаний решением.
Я даже больше скажу - сдаться, когда исчерпаны возможности для сопротивления (как случилось в конце Второй Пуники и перед Третьей - пуны тогда согласились выполнить все требования Рима), тоже было нормальным, в смысле - типичным, решением. И такие решения были свойственны не только “торгашам” пунам, но и, о ужас, самим римлянам! Потому что война это всегда баланс потерь и приобретений. Мало кто воевал ради самой войны. Уж точно не римляне, греки или тем более пуны. Их всех всегда интересовало достижение пристойного мира. Отличие у разных народов было лишь в планке этой самой “пристойности” и ресурсах, которые были готовы сжечь в горниле войны ради достижения цели.
Так вот. Да, пуны были торговцами, поэтому войны они вели обычно с целью расширения торговых возможностей. Именно как удобная торговая база им задолго до столкновения с Римом понадобилась Сицилия. Риму же Сицилия нужна была как источник зерна. Для обоих сторон конфликт Первой пунической был борьбой за ценный приз. Очень ценный, так как обе стороны затратили огромные ресурсы на его завоевание. Но не настолько, чтобы цепляться за него до последнего.
Потому что мертвые гешефт делать не могут
Идея, что из-за Сицилии нужно с римлянами бодаться до последнего пунийца, 146% была бы воспринята в Карфагене в тот момент, как бред сумасшедшего. Не стоила Сицилия дальнейших потерь и риска осады столицы, после которой Карфаген мог преждевременно закончиться. Поэтому в конце Первой пунической Карфаген и пошел на заключение мира.
Диванным геостратегам на заметку: большинство людей все же хотят как можно дольше жить, и если есть возможность избежать смерти, то чаще пользуются ей, чем не пользуются. Особенно если корень противоречий лежит не в идеологии или религии, а в материальных ресурсах. Пуны от римлян откупились, так как деньги это приходящее, их можно заработать ещё, а вот жизнь-то одна.
Вторая пуника, опять же вопреки убеждению многих, не была неизбежна. Римлянам в тот момент она была нафиг не нужна, у них свои проблемы были с галлами и греками. Многим пунам тоже: профиты от войны были сомнительны, а страхи Ганнибала, что если не ударить сейчас, то пунов сомнут в будущем, разделяли ой как не все. Понимаете, в чем дело: идея, что Рим будет становиться с каждым годом всё сильнее - она упирается в тот факт, что, вообще-то, Карфаген между двумя войнами тоже стал сильнее и прирос территориями едва ли не большими, чем Республика. Рим же имел довольно компактную армию, очень неспокойную северную границу, и был довольно беден. И тут ещё вопрос, как бы обернулось всё, если бы Ганнибал не решился на авантюру с превентивной войной.
Территория в Испании - этот то, что Баркиды между войнами присоединили к Карфагену. Испанские серебряные рудники будут давать столько денег, что для пунов война первое время будет совершенно необременительной, в отличии от Рима, где выгребали все
Римляне на начало Второй пунической имели всего 6 легионов в постоянной готовности. 2 держали в Цизальпинской Галлии (север Италии) на случай восстания галлов. 2 в Сицилии, так как боялись удара пунов по ней. А ещё 2 должны были отправиться в Иллирию чтобы вмешаться в греческий междусобойчик и половить рыбку в мутной воде, заодно приструнив пиратов. Война с Ганнибалом римлянам вот вообще была не нужна. Эти 6 легионов то довольно затратными по содержанию были.
Когда война началась, и стало ясно, что быстро она не завершится, то обе стороны впряглись по полной. Сенат Карфагена нередко выставляют некомпетентными дураками, которые не поддерживали войну Ганнибала из зависти к нему. Но, кхе-кхе, поддерживали - войсками и деньгами. И Ганнибал Баркович сам себе злой Буратина, так как «каннскую катастрофу» он не смог конвертировать ни в мирный договор (маловероятный исход, но в случае осады Рима все же возможный), ни в устойчивый контроль территорий на юге Италии. Он даже порты не смог толком захватить и удержать, из-за чего не мог получать регулярно поддержку из Африки или Испании, хотя ему и пытались посылать помощь. Ганнибал был гением тактики, но вот стратег он оказался такой себе.
Римляне, как многие знают, после Канн закусили удила и решили, что никакого мира не будет, пока пуны в Италии. Однако причина такого поведения была не только в ультрапатриотизме, жажде мести или какой-то особой воинственности. Но и в том, что у Рима были ресурсы на продолжение войны. Пока Республика могла выставлять армию - сенаторы готовы были добиваться, как минимум, сохранения своего господства над Италией. Однако, если бы война повернулась не в пользу Рима, то, уж поверьте, они бы не воевали до последнего римлянина. Потому что после Канн в армию призвали вообще всех, кого можно, даже рабов - что было вообще чертовски унизительно для римлян. Еще пара разгромов уровня Канн и воевать Республике стало бы попросту нечем.
Римляне, как и все, хотели жить, и были случаи, когда жизнь в позоре, который еще можно смыть, они предпочитали смерти. Во время осады галлами Рима за 200 лет до описываемых событий решимость держаться была ровно до того момента, пока была еда, а потом… римляне сдались и испытали на себе “горе побежденным”. То есть даже у самых образцовых древних римских гигачадов с квадратной челюгой выбор между смертью и жизнью был сделан в пользу жизни.
Римляне этого унижения не забыли и не простили галлам ничего
Более того, в ходе тяжёлых войн с большими потерями в Риме неоднократно случались народные волнения с отказом от мобилизации и требованиями завершить войну (или начать нормально воевать). То есть простой римский призывник, даже ветеран, мог не хотеть умирать за интересы господ сенаторов. Так неоднократно было в 5 веке до н.э., когда плебс просто срывал мобилизацию, недовольный политикой сената. Во время войны с Пирром (280–275 годы до н. э.)консулам пришлось долго уговаривать и угрожать народу, чтобы возобновить набор в армию. Схожие истории будут в середине 2 века до н.э. после поражений в Испании. Сверхнапряжение сил Республики во Вторую пунику стало возможным из-за того, что Ганнибал создал угрозу римскому хартленду, и сенаторы сумели убедить народ в необходимости жертв. Но насколько долго смогла бы держаться такая мобилизация общества, если бы Рим не смог перевернуть ход войны, это очень интересный вопрос, ответа на который ни у кого нет.
Ещё одним примером того, как римляне могли сдаваться, были болезненные поражения во время Нумантинской (141–133 гг. до н. э.) и Югуртинской войн (111 – 105 годы до н. э.). В обоих случаях военачальники предпочли спасти войска от полного разгрома позорным миром. В обоих же случаях сохранение ресурсов продолжать войну позволило сенату занять жесткую позицию и отказаться принять “позорный мир”. Сенаторы могли сколько угодно возмущаться самим фактом сдачи армии, требовать биться до конца в таких случаях, но подобные случаи все равно будут происходить и в дальнейшем. То есть у римлян все же был порог сдачи, но крайне высокий.
Гравюра прохода под ярмом римских легионеров после поражения в Нумидии в 109 году до н.э.
У пунов порог сдачи был пониже - разгром полевой армии и создание непосредственной угрозы городу обычно было поводом сесть за стол переговоров. Фактически Вторая пуника завершилась именно этим: на сбор новой армии уже не было ни времени, ни сил, а потому от Рима опять решили откупиться. И тут уже было вот реально не до жиру - из-за авантюры Ганнибала с превентивной войной карфагенская держава потеряла огромные денежные и людские ресурсы, Испанию и Нумидию. Дальнейшее продолжение войны несло риски лишиться и самого государства, поэтому выбор на тот момент был очевиден.
Сторонники войны до конца там тоже были, но люди в массе своей жить хотели, а худой мир виделся лучше войны. 50 лет жизни все же у города впереди были, хоть об этом никто еще не знал. Более того, гешефт от торговли, даже не смотря на огромные (по меркам бедного, как церковная мышь, Рима) репарации, позволил поддерживать пристойную армию. Однако перед Третьей пуникой эта армия знатно огребла от нумидийцев, которые хотели поживиться территорией Карфагена. И к моменту вмешательства в конфликт Рима ресурсы Карфагена уже были серьезно подточены, а армия разгромлена.
Поэтому город и пытался за счет уступок Риму добиться нового прочного мира. Надежды на это были, так как позицию Катона разделяли отнюдь не все, и даже уже после начала войны были шансы, что в сенате возобладает более миролюбивая фракция. Но пунам не повезло. Есть определённая горькая ирония, что командовать осадой и штурмом города пришлось человеку, выступавшему резко против этой войны - Сципиону Эмилиану. Так что не стоит считать пунов тупыми торгашами и слабаками. Если бы они следовали советам диванных геостратегов биться до конца, то, скорее всего, не пережили бы и первую войну с Римом. А так 100 лет ещё протянули, и были способны некоторое время бодаться с Римом на равных. На мой взгляд, это уже успех.
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Также читайте мои тексты первым на других ресурсах:
В сентябре 44 года до н.э. в римском воздухе пахло войной. Если ещё полгода назад всем казалось, что Республика избежала худшего развития событий, то теперь стало предельно ясно, что это была всего лишь передышка. Октавиан своим вмешательством сильно пошатнул позиции Антония, чем дал его противникам шанс выступить против него. Начало публичного конфликта с Цицероном совпало с пришедшей в Рим вестью, что на востоке Кассий отказался передать дела в Сирии людям Долабеллы. То же сделал и Децим Брут в Цизальпике, заявив, что лишение его провинции незаконно. Это был открытый бунт и явный для Антония признак подготовки к войне с ним. Конечно, было не обязательно, что республиканцы её развяжут, но Антонию требовалось выбить из их рук козырь в виде армии. Поэтому Долабелла вынужден был сорваться на восток, чтобы установить контроль над Сирией, а Антоний начал готовиться к операции против Децима Брута.
В это же самое время личную армию начал собирать и Октавиан. Он обещал заплатить 2000 сестерциев любому ветерану, вставшему под его знамена. В сентябре в Италию прибыли 4 легиона из Македонии, которые Антоний собирался использовать для занятия Цизальпики. И агенты юного Цезаря сумели настолько распропагандировать их, что Антонию пришлось провести децимации и пообещать выплатить столько же денег, сколько раздавал Октавиан.
В разгорающемся кризисе, который вообще-то довел до такого состояния именно Октавиан, последнего активно начали поддерживать республиканцы. Ни Цицерона, ни других оппонентов Антония не смущало, что вступая в борьбу с ним, они плюют на все республиканские традиции, которыми якобы дорожат. Марк может и нарушил некоторые из них, но его противники сейчас их просто растоптали. Октавиан не имел никакого права в принципе собирать личную армию, так как был частным лицом. Но на эту формальность даже законнику Цицерону было уже плевать.
Воспользовавшись отсутствием Антония в Риме, Октавиан в окружении ветеранов толкнул речь о том, что Антоний предал дело Цезаря, предал Республику и должен быть объявлен врагом народа. Сенат выслушал это требование и отказался принимать решение, боясь реакции Антония. Тот же, вернув контроль над ситуацией, с войсками прибыл в Рим и теперь уже потребовал зеркально объявить вне закона Октавиана, но сенат и в этот раз был против.
И в этот самый момент в Рим пришла новость-бомба — два македонских легиона, вопреки обещаниям, данным Антонию, перешли на сторону Октавиана из-за обиды на недавние децимации! Это уже был открытый мятеж, однако сенаторы вновь не пожелали признавать юного Цезаря врагом государства. Антоний оказался в тупике. Как только его полномочия завершатся он останется проконсулом без провинции, так как Брут отказывался отдавать ему Цизальпику. И тогда Октавиан мог бы вполне добиться своего.
В сложившихся условиях Антоний решается на странный и очень авантюрный шаг. Чтобы его сторонники не колебались в решительный момент, он проводит экстренное заседание сената в урезанном составе, где продавливает очередное перераспределение провинций, так что вся Галлия, Испания, а также Балканы назначаются Антонию и его друзьям. Так как заседание было проведено с многочисленными нарушениями, то позже его откажутся признавать. Но в моменте Антонию важнее было получить видимость законности, чем вообще не получить ничего.
После этого решения ситуация в провинциях окончательно запутается. Теперь у многих из них было несколько наместников, каждый из которых считал, что именно его права выше других. А потому началась борьба за контроль над легионами, с помощью которых наместники собирались отстоять своё право на власть.
В то же время сам Антоний быстрым маршем отправился в Цизальпику, чтобы взять её под контроль. Иронично, но Антонию все ещё было важно иметь законные права на власть, для чего и требовалось подчинить собственную провинцию. А вот его оппонент Октавиан над такими мелочами не парился и уже в открытую вербовал собственные легионы, все ещё являясь частным лицом. Ставка Антония была на скорость — быстро подойти с пятью легионами к Мутине, где засел Децим Брут, и заставить сдаться. После чего он мог бы объединиться с Лепидом, Планком и Поллионом, управлявшими галльскими и испанскими провинциями, и начать давить на сенат. Однако Брут сдаваться отказался.
Сложилась немного шизофреническая ситуация: проконсул Антоний осадил в Мутине бывшего наместника провинции Брута. В это время сенат не смог договориться о том, кто же в этой ситуации неправ, и просто объявил чрезвычайное положение. Следующие три месяца сенатом будут вестись постоянные попытки добиться примирения Брута с Антонием. Однако их будут последовательно торпедировать Октавиан через своих людей и Цицерон, считавший Антония главной угрозой республиканизму. В то же самое время сенат легализовал самозахват провинций Кассием и Брутом, приказав им установить контроль над всем востоком и начать собирать войска. Пока на всякий случай.
Лишь в марте республиканцы наконец почувствовали себя достаточно уверенно, чтобы продавить сенат на объявление Антония врагом отечества. Однако новым консулам — Гирцию и Пансе — теперь требовалось срочно собрать армию… И тут-то Октавиан и пригодился — у него уже были два македонских легиона, кроме них ещё один, набранный из ветеранов, и он продолжал мобилизацию сторонников. Сенат просто узаконил его действия, выдал ему экстраординарное пропреторство, а Цицерон стал неистово флюродросить юному Цезарю.
За всем происходящим с изрядным недоумением наблюдал Секст Помпей, который только пару месяцев назад заключил договор с Лепидом и Антонием о легализации собственного положения. Теперь же творился сущий бардак, и было непонятно, действует ли вообще этот договор или уже нет. Поэтому Помпей мобилизовал вверенный ему флот и стал ждать. То же делали и многие другие наместники и командиры.
Уже в этот момент можно было констатировать, что республика идеологически мертва. Столкнувшись с проблемами, её “спасатели” быстро отказались от её основополагающих принципов. Это явно показывало насколько в реальности им были близки ценности республиканизма — да ни насколько. И кто “спасал” Республику? Конформисты, которые убили Цезаря потому, что он мешал им добиться большей власти. Другие конформисты, которые думали использовать юного выскочку Октавиана для рывка к власти. Старик-оратор, который тщеславно считал, что он снова спасает Республику от второго Катилины. И пара идеалистов, которые ещё полгода назад не хотели лишней крови, а теперь готовы были пролить её в разы больше. Так себе команда для спасения отечества.
А самое удивительное, что все эти прекрасные люди с светлыми лицами отбросили всякую осторожность как только дорвались до власти и пошли на ещё большее нарушение законов, нежели их “антиреспубликанский” противник. При этом, видимо, они вполне искренне не считали, что сами нарушают закон. Немудрено, что Октавиан всех их обведёт вокруг пальца.
Большая часть собранной против Антония армии была лояльной именно Октавиану, а не Республике, сенату или консулам. Пугало ли это кого-то? Если и так, то эти сомнения затолкали на самый дальний чердак. А зря. Конечно, в дальнейших событиях есть немалая доля случая, но всё же, повернись ситуация иначе, Октавиан так или иначе нашёл бы способ обернуть её в свою пользу.
Армия консулов подошла под Мутину в начале апреля. В первой же битве — у местечка Галльский форум — Антоний сумел наголову разбить консула Пансу, тяжело ранив последнего, но войска Гирция в тот же день отомстили за это поражение. Через неделю состоялось решающее сражение, в котором Антоний был разбит, однако в ходе боя погиб консул Гирций. А на следующий день от полученных ранее ран умер и Панса. Возможно, что обе крайне удачные смерти были подстроены Октавианом, но это очень дерзкая гипотеза.
Смерть обоих консулов привела ситуацию в состояние совершенной неразберихи. Фактически вся армия осталась под командованием Октавиана, при этом в государстве попросту больше не было высших магистратов, способных его заменить. Сенат экстренно передал командование Дециму Бруту, но легионеры-цезарианцы, которых было большинство, отказались подчиняться убийце Цезаря и вообще требовали прекратить войну с Антонием. Брут пытался преследовать Антония сам, но его сил было совершенно недостаточно. Всё это время восемь легионов Октавиана продолжали стоять под Мутиной.
За следующий месяц Антоний успел получить подкрепления, набранные Вентидием Бассом, а также убедил присоединиться к нему Лепида, Планка и Поллиона. Тем самым теперь в руках у него была бОльшая, чем у Октавиана армия. Из Рима в Мутину шли настойчивые призывы добить Антония, однако Октавиан в ответ направил просьбу дать ему участвовать в выборах консулов. Мол, если он станет консулом, то его авторитет в войсках поднимется, и он сможет убедить солдат продолжить борьбу с Антонием.
Однако сенат, видимо поверив в напускное бессилие Октавиана, отказал юноше в столь дерзком нарушении правил. Более того, сенаторы ещё и отказались выплачивать обещанные ранее вознаграждения, мотивируя это тяжёлой финансовой ситуацией. Естественно, что у легионеров возникло сильное недовольство поведением римской камарильи. Финансы Республики действительно были не в лучшем состоянии, но солдат это волновало мало. Поэтому, когда Октавиан объявил о начале марша справедливости на Рим, легионеры с воодушевлением последовали за ним.
Без какого-либо сопротивления мятежные легионы Октавиана прошагали до Рима. По прибытии в город недавняя надежда Республики заставил сенат дать ему принять участие в выборах консулов всего лишь на 24 года раньше минимально возможного возраста. И вполне ожидаемо он победил, вместе со своим ближайшим родственником Квинтом Педием.
Всё, Октавиан за год из никого дорвался до высшей магистратуры. Оставалось закрепить своё положение. И помочь в этом мог кто угодно, но не республиканцы. Поэтому с минимальным сопротивлением сената были отменены законы об объявлении врагами отечества Антония и Долабеллы. А вот убийц Цезаря объявили вне закона. Цицерон ничего не смог сделать с этим, поэтому удалился на свою виллу. Оттуда он уговаривал Брута и Кассия как можно быстрее прибыть в Италию и навести порядок. Однако его призывы остались без ответа.
Эта смена сторон вызвала цепную реакцию: войска Децима Брута взбунтовались против продолжения противостояния с Антонием, а сам Брут погиб при бегстве. В это же время Октавиан отправился на север формально для кампании против Антония, но на деле — заключить с ним мир. В октябре 43 года до н.э. близ Бононии (современная Болонья), при посредничестве Лепида состоялась встреча бывших заклятых врагов — Октавиана и Марка Антония.
На этом совещании они пришли к согласию, что судьба Республики сейчас висит на волоске и только объединившись они смогут обеспечить свой контроль над ней. Для того, чтобы удовлетворить амбиции всех трех участников Октавиан предложил сформировать коллективный орган управления государством — триумвират. Каждый из триумвиров имел равный голос при принятии общих решений и получал под полный контроль часть провинций Республики. Все это должно было закрепляться в специальном законе, чтобы сама конструкция была более устойчивой. При этом, античные историки указывают, что огромную роль в формировании триумвирата играла позиция ветеранов Цезаря, которые требовали от своих военачальников помириться и, наконец, пойти бить лица убийцам их бывшего командира.
Уже в самом официальном названии нового органа власти была жирная такая отсылка на Суллу: триумвиры для реформирования государства. Триумвиры получали схожий с диктаторским уровень полномочий: контроль армии, назначение магистратов и право вносить законы. Всё это на срок в 5 лет, после которого намекалось на возврат к старым порядкам. Но ещё очевиднее, чем вдохновлялись все трое, стал приказ №1 триумвиров: о введении проскрипций. Всё было предельно цинично — так как республиканцы будут всегда представлять угрозу, пока они живы, а в Риме у них была серьезная поддержка, то следовало отбросить благоглупости Цезаря про милосердие и действовать в стиле Суллы. И заодно обеспечить денежный и земельный фонд под раздачи солдатам. Триумвиры не стали ограничивать себя ни числом включенных в список, ни сроком действия проскрипций.
Право внесения первого имени в список получил Лепид, включивший туда своего брата за сотрудничество с республиканцами. Правда, после он послал брату весточку и помог тому скрыться от “правосудия”. Антоний настоял на включении в список Цицерона. Однако кроме явных противников триумвиров, попадали в списки и просто люди достаточно богатые и не имевшие связей с новыми владыками Рима. Список с первой сотней имен отправился в Рим для приведения в исполнение ещё до окончания совещания триумвиров. Новые списки составлялись по необходимости и за следующую пару лет в них попадут тысячи человек. В частности, в одном из них обнаружит свое имя некий Луций Фидустий, который был одним из немногих проскрибов, переживших репрессии Суллы. Но на старости лет судьба его догнала, причем от рук наследников дела противников прежнего диктатора.
Цицерон, узнав о проскрипциях, попытался бежать в Грецию. В отличии от шикарного сериала Рим, в реальности он принял смерть не у себя на вилле, а прямо посреди дороги. Когда отряд во главе с центурионом нагнал его паланкин, Марк Туллий со смирением подставил шею под меч. Вполне возможно, что он, всегда тщеславный, надеялся своей стоической смертью стать новым символом борьбы с тиранией, как его всегдашний конкурент Катон.
Однако никакого серьезного влияния его убийство не оказало. Голова и руки последнего великого республиканца были выставлены на Форуме для обозрения толпой. С его смертью судьба государства оказалась в руках людей, для которых само слово “республика” не значило ничего. Просто ярлык, который каждый наполнял содержанием в меру своих представлений.
Продолжение следует...
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Не так давно прочитал книгу Эми Зигерт "Шпионы, ложь и алгоритмы. История и будущее американской разведки" в которой есть платиновые истории об особенностях разведслужб США, многие из которых связанны с обращением с засекреченной информацией. Приведу некоторые из них.
1. Нет слова - нет явления
До начала 2000-х годов фраза “наступательные кибероперации” была засекречена. Не то, что она может означать, или какие цели может преследовать, или какие технологии могут быть использованы. Просто сама фраза. Потому что если никто из разведсообщества США не применяет термин "наступательные кибероперации", значит их и не существует.
2. ЦРУ не признает это
Долгое время должностным лицам США было запрещено использовать одновременно сочетание слов "дрон" и "ЦРУ", так как информация о них была засекречена. В частности Барак Обама, объявляя об устранении Усама бин Ладена, вынужден был избегать этого сочетания слов по требованию своих советников. При этом к тому моменту уже довольно давно применение ЦРУ дронов освещалось в американской прессе, однако сама спецслужба до сих пор не признает наличия их у себя.
3. Запрети меня полностью
Когда Wikileaks начал сливать в прессу кучу засекреченных данных правительства, госструктуры США начали лихорадочно вводить запреты на ознакомление с этой информацией для своих сотрудников. Всё дело в том, что хотя информация и была уже широко растиражирована в сети и изъять её оттуда было невозможно, она все же оставалась секретной. А это значит, что любой, кто не имеет права доступа к оригиналам слитых документов и работает в госструктурах в случае просмотра засекреченного документа на сайте газеты дома становится преступником с точки зрения закона!
В связи с этим правительственные ведомства начали запрещать сотрудникам читать целые издания и сайты, которые публиковали утечки, даже дома. А ВВС хотели зайти ещё дальше и чтобы исключить шанс ознакомления с секреткой через третьих лиц, намеревались запретить детям служащих читать утечки секретки!
4. Приказано забыть
В 1971 году Пентагон опубликовал документ под названием “Стратегия Никсона для мира”. В нем было перечислено конкретное число ядерных вооружений США, включая ракеты Minuteman (1000 штук), ракеты Titan II (54 штуки) и баллистические ракеты подводных лодок (656 штук). Четыре министра обороны публично упомянули эти цифры в 1960-х и 1970-х годах - то есть информация совершенно не была секретной.
Однако в 2006 году, более чем через десять лет после окончания Холодной войны, чиновники Министерства обороны и Министерства энергетики внезапно решили, что эти цифры должны быть засекречены. Они переиздали тот же документ с вымаранными данными о количестве ракет, которые были в общественном достоянии почти пятьдесят лет.
После разразившегося скандала из-за очевидной абсурдности попытки засекретить уже давно всем известные сведения, данные через пару лет снова рассекретили. Никаких публичных выводов из ситуации сделано не было.
Саму книгу рекомендую к прочтению, так как там описано много неочевидных обывателю вещей о разведсообществе США.
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Также читайте мои тексты первым на других ресурсах:
Необычное лицо глядит с портретов Майн Рида. Широко расставленные весёлые глаза, широкий разлёт бровей, упрямый подбородок. Ум, отвага и благородство — вот о чём говорит это лицо. Такой человек должен был прожить интересную жизнь и ему было о чём рассказать. Ну что, тогда начнём?
Томас Майн Рид родился в 1818 году в Ирландии, в городе Баллирони, в семье небогатого протестантского священника. Отец прочил сына в священники, но юношу не привлекал духовный сан. Бросив школу, Томас покинул родину, веря, что он сам выбьется в люди и и выберет дело по душе.
Родина же Томаса Майн Рида давно находилась под английским владычеством на положении её колонии. Ирландия тех времён — страна отчаянной нищеты, голода и религиозных преследований. Выбраться в люди в разорённой стране было невозможно. Как известно, немало ирландцев поступало тогда подобно Риду. Его соотечественники отправлялись за океан искать счастья в далекую Америку — в то время молодую республику, к ней были направлены их желания приложить свои силы и изменить судьбу.
В январе 1840 года Томас высадился в Новом Орлеане — шумном и богатом городе плантаторского Юга, место смешения языков и культур, воплощение американских нравов и противоречий, в этом "американском Париже", как его иной раз называли южане.
Близка была Мексика. В Новом Орлеане было много мексиканцев. В самой же Мексике шла отчаянная борьба за власть между несколькими партиями. Здесь давали себя знать разного рода противоречия — политические, экономические, национальные. Охотник, или странствующий торговец, сколотивший себе с опасностью для жизни за долгие месяцы кое-какой капитал мгновенно терял свои сбережения в игорных притонах, где орудовали шулеры, выигрывавшие бешеные деньги и затем пускавшие их на ветер в кутежах.
Двадцатилетний юноша из глухой ирландской провинции, воспитанный в духе романтической литературы тридцатых годов XIX века, оказался в самой гуще этой бесшабашной опасной жизни. Было от чего растеряться. И не такие опытные люди растрачивали понапрасну свои силы и гибли от случайной пули, от жёлтой лихорадки, алкоголя.
Но так не случилось с нашим героем. Он скоро понял, что его надежды на быстрое обогащение смешны. Чтобы жить, надо было найти работу и Томас прошёл суровую школу повседневной борьбы за существование. Он пытался стать торговцем, служил на плантации, где мог воочию увидеть жизнь чёрных невольников, был актёром, школьным учителем. К этим годам относятся его путешествия по великим рекам, пустыням и плоскогорьям Южных штатов и Мексики, когда в 1843 году, поддавшись на уговоры друзей, он отправился в путешествие по рекам Платт и Миссури на Дальний Запад. Вот тогда-то и открылся перед будущим писателем огромный неведомый мир, так непохожий на салоны Нового Орлеана или на тихий ирландский городок, где начиналась его жизнь.
Он увидел нетронутую человеком землю, где паслись стада бизонов и мустангов, он повидал индейцев; увидел старые испанские города, когда-то неприступные и грозные для окрестных индейцев, а теперь почти пустые или превращённые в развалины. Встречались ему руины ещё более древних городищ, разрушенных за три с лишним столетия испанскими завоевателями, которые кружили по этим местам, одержимые мечтой найти золотой край —Эльдорадо — но не найдя его, предавали огню и мечу индейские селения.
Эта богатая впечатлениями жизнь дала Майн Риду огромный материал в виде наблюдений и заметок, которые он использовал в своих книгах. Неутомимый путешественник, он сам в те годы был похож на героев своих будущих романов.
Никогда, никогда не забудет Майн Рид этих впечатлений. Аромат техасских степей, дыхание их ветров будут вновь и вновь волновать и тревожить его спустя много лет, живя в Англии, где он будет писать свои книги.
Но возвратимся снова в 1843 год. Майн Рид поселяется в Филадельфии, крупном городе на восточном побережье, там он берётся за перо, пишет очерки, рассказы, стихи, занимается журналистикой и получает приглашение сотрудничать в одну из крупных газет. В Филадельфии состоялось знакомство и дружба Рида с американским писателем Эдгаром По — мастером рассказа. Рид ценил стихи и новеллы писателя. Их дружба не была случайной — оба они были романтиками и мечтателями. Как-то Эдгар По после беседы с начинающим автором сказал:
"Он фантазирует с удивительным размахом, но с талантом истинного художника, вот почему я слушаю его со вниманием".
Эдгар Алан По
Однако недолго продлилась здесь его работа. Началась война США с Мексикой (1846-1848гг). Разделяя иллюзии многих в отношении "американских свобод", молодой ирландец оказался в ряду американских войск, вступив туда добровольцем. Вместе с тем он в качестве военного корреспондента продолжал работу в газете.
Перед этим, в течении ряда лет, в Мексике шла жестокая гражданская война. Население её – индейцы, креолы, не желало подчиняться произволу диктаторов, оспаривавших друг у друга власть в разорённой стране. Этим воспользовались американские военные, вторгшиеся в Мексику в качестве "умиротворителей", защитников свободы и справедливости.
Однако мексиканцы не желали подобной помощи. Оправившись от первых поражений, они организовали оборону, развернули партизанскую войну. Тем не менее, плохо вооружённые и руководимые корыстолюбивыми, слабыми генералами мексиканские войска не могли выдержать долгой борьбы с богатым и напористым врагом. В результате война закончилась победой США. От Мексики были отторгнуты сорок процентов территорий в пользу американцев, среди них были Техас и Калифорния.
Лейтенант нью-йорского полка волонтёров, позже капитан Томас Майн Рид участвовал в первых сражениях. В сентябре 1847 года во время штурма Чапультепека (одного из предместий Мехико), где мексиканцы особенно упорно защищались, он был тяжело ранен в ногу.
В решительную минуту штурма Майн Рид увлёк за собой дрогнувших под огнём солдат и первым вскарабкался на вал, прикрывающий батарею. Вот что рассказывает один из очевидцев этого боя:
"Я увидел справа от себя молодого офицера; собрав тридцать, или сорок солдат из разных частей, он кричал им что-то воодушевляющее, но грохот пушек и ружейная пальба помешали мне расслышать слова. Вскоре я увидел как горсть героев во главе со своим предводителем кинулась на правый фланг батареи, где стояла гаубица. Я ещё успел разглядеть сквозь густой дым от последнего залпа, данного батареей по смельчакам, что офицер, взобрался на стену и упал, как я полагал убитым".
Сражение при Чапультепеке, неизвестный автор
Действительно, товарищи решили, что Майн Рид погиб. Прошло достаточно времени, прежде чем он был найден среди убитых, заваливших взятую батарею и доставлен в госпиталь. Тяжёлые раны вывели его надолго из строя, а страшные часы, проведённые им на поле боя, где хозяйничали мародёры, обиравшие мёртвых и добивавшие раненых запомнились ему навсегда. В Америку пришла ложная весть о смерти. Друзья оплакали молодого писателя. Появились даже сообщения в газетах; одна поэтесса написала стихотворение, посвящённое его памяти...
Но нет, не написаны были им еще самые главные книги, а в далёком Лондоне ещё не повзрослела его будущая невеста, и судьба решила попридержать воина. Удивительно было возвращение Рида к жизни. В армии ирландец славился своей отвагой, красотой, пышной шевелюрой и искусством верховой езды. В одной из статей его описывали как "смесь Адониса и Аполлона Бельведерского с примесью кентавра".
После госпиталя ему помогли вернуться в Америку, где в усадьбе одного из товарищей Майн Рид поправлялся от ран и болезней. Здесь он начал писать свой первый роман "Вольные Стрелки".
В 1848 году Рид начал собираться в Европу, чтобы принять участие в разворачивающихся революционных событиях . "Ураган революции потряс троны Европы..." —писал он позже. Майн Риду представлялось, что его место там, в гуще событий, и он с единомышленниками начал собираться Европу в помощь восставшим сначала в Баварии, затем в Венгрии, Ирландии.
Однако болезнь и недостаток средств задержали Майн Рида и его товарищей. Когда отряд , наконец высадился в Англии, восстание было уже повсеместно подавлено, они опоздали. Последние оплоты революции в Италии были захвачены австрийцами, англичане подавили попытку восстания и в Ирландии.
Многие из участников революции 1848 года отходят от своих прежних настроений и искали приложения сил в науке, искусстве, писательстве. Среди них был Майн Рид. Жизнь в огромном Лондоне томила его — охотника и странника, покорителя диких краёв, героя Чепультепека, заброшенного в туманный дымный город, лишённый тех ярких красок, которыми он так дорожил.
Но тем ярче и необычнее были приключения, им описываемые, тем сильнее был зной в тех жарких странах, куда он переносил читателей, тем лучше и благороднее были его герои.
Рассказывают, что Майн Рида можно было видеть на улицах города в мексиканском сомбреро и в полном наряде мексиканского пограничья.
Одновременно он пытается воплотить в жизнь свою мечту: создать образцовое сельское хозяйство, а недалеко от Лондона, среди типичной английской природы, Рид строит себе дом под названием "Асиенда" в испанском стиле в память об усадьбах, которые он знал по Мексике и Техасу. Но эти начинания не принесли успеха, а из-за финансовой несостоятельности он был объявлен банкротом. С Ридом случилось то же, что и с другими великими мечтателями-романтиками: разочарование постигло Вальтера Скотта, попытавшийся построить рыцарский замок Абботсфорд, а в XX веке – Джека Лондона, чья мечта о Доме Волка в Лунной долине сгорела в пламени пожара.
С 1850 года Майн Рид живёт в Лондоне, эти годы были нелёгкими в его жизни. Неудачей закончилась его попытка основать газету "Литтл Таймс", интересную своим гуманным направлением. Большие английские газеты быстро вытеснили конкурента.
Но тут, когда жизнь пришлось налаживать как бы с нуля, судьба ему улыбнулась. Вышел в свет первый роман писателя "Вольные стрелки". Тогда же Майн Рид вошёл в аристократическое семейство Хайдов. В особенности привязался он к дочери, 13-ти летней Элизабет Хайд. Однажды, находясь в гостях у её родителей, он зашёл к ней в комнату и стал наблюдать, как девочка играет в куклы, а потом заметил: "Мадемуазель, вам пора уже иметь возлюбленного, и этим возлюбленным хотел бы стать я". Таким образом, история сватовства капитана Майн Рида выглядит не менее романтично, чем у его героев. Вероятно, популярность, экзотика облика капитана и, главное, обоюдное чувство, привело к тому, что через два года, в 1853м, брак состоялся; он оказался счастливым.
Чуть ли не единственная фотография Элизабет Рид (Хайд), 1863 год
Надеясь на успешное продолжение писательской и журналистской деятельности, Рид вторично отправляется в Америку, где прошла его юность. В Нью-Йорке он основывает журнал "Вперёд", печатает новые романы. Но мечта на признание в Америке не оправдалась. Первые удачи, которые дались не без труда быстро сменяются неудачами. Журнал не имеет спроса и закрывается, а в 1869 году тяжёлая болезнь, последствие плохо залеченной чапультепекской раны, свалила его с ног. Всё приводит к тому, что спустя три года, едва собрав денег на обратный путь, Риды возвращаются в Англию.
Там, в Лондоне, Майн Рид проведёт последние тринадцать лет жизни, относительно благополучные, заполненные непрерывной работой, целиком посвящённые литературной деятельности.
К счастью капитана Майн Рида, ему удалось покорить и навсегда привязать к себе верное женское сердце: его жена, Элизабет, стала ему верным другом и помощником. Умная, любящая женщина поняла и оценила душу этого мечтателя, она разделила с ним жизнь со всеми её трудностями и невзгодами, она написала о нём книгу "Жизнь и приключения капитана Майн Рида", которая достойна лучших его романов.
Часть вторая. Его творчество
"Линда Флорида! Прекрасная страна цветов! Так приветствовал тебя смелый испанец, искатель приключений, впервые увидевший твои берега с носа своей каравеллы.
Было вербное воскресенье, праздник цветов, и благочестивый кастилец усмотрел в этом совпадении доброе предзнаменование. Он нарёк тебя ФлорИдой и поистине ты достойна этого гордого имени.
С тех пор прошло триста лет. Миновало целых три столетия но, как и в первый день открытия ты достойна носить это нежное имя. Ты также покрыта цветами, как и три века тому назад, когда Хуан де Леон ступил на твои берега. Да и сейчас ты так же прекрасна, как в дни сотворения мира!
Твои рощи по прежнему зеленеют, твоё небо безоблачно, твои воды прозрачны и всё же здесь что-то изменилось. Природа осталась всё той же, а люди?
Где тот народ с медным цветом лица, который был вскормлен и вспоен тобой? На твоих полях я вижу теперь только белых и негров, но не краснокожих; европейцев и африканцев, но не индейцев. Неужели исчез древний народ, который некогда населял эти земли? Где же индейцы? Их нет! Они больше не бродят по тропам, поросшим цветами, их челны не скользят по твоим прозрачным рекам, их голосов не слышно в твоих лесах, полных ароматной прохлады, тетива их луков не звенит больше среди деревьев. Они ушли – ушли далеко и навсегда".
О семинолах
Пока Флорида находилась под властью Испании, семинолы жили в относительной безопасности, испанские власти не вмешивались в их внутренний быт и представляли индейцам жить по своим племенным обычаям. Под жарким солнцем семинолы успешно занимались земледелием, в чём им помогали беглые негры, поселившиеся рядом с семинолами и считавшиеся их рабами, но в сущности являлись их соплеменниками, они имели свои хозяйства, нередко стада лошадей и коров, научили некоторым навыкам — мельничному и кузнечному делу. Часто они вступали в браки с индианками и индейцами.
Здесь и далее — иллюстрации из «Майн Рид, собрания сочинений в шести томах», Детгиз,1956-1958гг
Но с тех пор, как хозяевами Флориды стали США, обстановка стала меняться. Плантаторам нужны были земли и негры, которых уводили в рабство для работ на плантациях. Семинолов посчитали ненужными и опасными соседями, которых необходимо было изгнать или уничтожить, желательно до последнего. Не раз восставали семинолы против пришельцев, отнимавших их земли и леса… Развязка длительной борьбы наступила, когда правительство США и плантаторы, укрепившись на территории Флориды перешли в наступление. Индейцы отбивали все атаки войск Штатов, втрое превосходивших численность семинолов, вождем которых был Оцеола — молодой семинол, известный своим мужеством и неподкупностью, герой романа Майн Рида. Не победив Оцеолу на поле битвы, враги пустили в ход обман — заманив вождя для переговоров и пообещав неприкосновенность предательски схватили. Вскоре Оцеола, не вынеся неволи умер.
Правительство потребовало от семинолов, чтобы они оставили свои земли и ушли на "Индейскую территорию", так называлась значительная часть западной Луизианы. Переселение производилось военным порядком, в самых жёстких условиях под конвоем воинских частей. Переселенцев, привыкших к жаркому солнцу Флориды, не имевшие тёплой одежды, ждал на Западе непривычный для них холод. Негодование семинолов возбуждало и то, что их собирались поселить с враждебными им племенами. Это неизбежно привело бы к ссоре и кровавым столкновениям. Было ясно, что переселение грозит семинолам неисчислимыми невзгодами и гибелью.
За много лет, прошедших с момента выхода в свет "Оцеолы" появилось громадное количество приключенческих романов об индейцах. Многие из них имели большой успех у читателей, но сейчас забыты и остались жить только в каталогах и библиографических справочниках. Но "Оцеола", как и другие лучшие романы Майн Рида, сохраняют и сейчас для нас прелесть и очарование
Среди заслуг писателя в области приключенческой литературы есть особая. Ему принадлежит открытие некоей художественной страны в стране, или точнее, Рид создаёт в романах свой особый мир, он привёл читателя на просторы американского Запада, превратив их в арену, на которой разворачиваются события.
Он первым ввёл в содержание своих книг язык приключенческого жанра, причём с той увлечённостью и поэтическим даром, которые отсутствовали во многих более поздних подражаниях. В лучших романах писателя приключения соединяются с путешествиями, а достоверный материал подкреплён даром воображения так, что у читателя возникает эффект соучастия.
Он владел даром напряжённости сюжета, соединяя противоречия в единый взрывной клубок, чтобы мастерски рассечь их благополучной развязкой, венчающей испытания благородного героя. С этой точки зрения интересны ранние романы писателя "Белый вождь" (1855) и "Квартеронка"(1856).
"Белый вождь" представляет собой легенду, скорее всего сочинённую самим автором по мотивам, навеянным жизнью мексикано-американского пограничья, которую Майн Рид повидал лично. Здесь особенностью является слияние правдоподобия и мифологизации. Чудеса происходят, читатель их ждёт. Как само собой разумеющееся, у героя англо-сакса испанское имя Карлос, и это никак не объясняется в тексте. Или читатель не найдёт объяснения (да и не ищет), отчего утес, не раз сыгравший столь важную роль в сюжете, носит имя загубленной девушки. Не удивляется и не сетует читатель на сверхъестественную беспечность индейцев вако, избравших белого человека своим вождём. Все эти и многие другие особенности приключенческого романа есть необходимые условия его бытия. Удаче "Белого вождя" сильно способствует компактность сюжета, экзотический фон а также личность героя.
Но правдоподобие здесь необходимо. Оно должно присутствовать в качестве якоря, чтобы не отнесло в сторону с нужного фарватера. И в романе "Белый вождь" достаточно конкретны описания игр жителей Сан-Ильдефонсо, их быт, жилище, одежда, причудливо соединившая в себе испано-индейские элементы и многие другие детали, замеченные Майн Ридом во время его пребывания в стране.
Далее. Роман "Квартеронка" имеет подзаголовок "Приключения на Дальнем Западе". Речь идёт о Луизиане, обширной территории, приобретённой американским правительством у Франции и впоследствии составившей часть американского Юга.
Роман Рид начинает со своеобразного гимна в честь реки Миссисипи, называя её легендарным именем Отец вод. Постепенно читатель узнаёт, кто такие креолы, что представляет собой азартная игра в Новом Орлеане, как готовится типично южный напиток — "джулеп". Впрочем, это фон, а основная задача – поведать историю романтической любви.
В 60х годах все сильнее чувствуется стремление Майн Рида быть прежде всего занимательным, увлечь читателя необыкновенными загадочными событиями. В "Квартеронке" их было мало, но уже в более позднем его романе, одном из лучших, "Всадник без головы" авантюрная линия определилась очень ясно. Однако он увлекателен не только мастерски построенным сюжетом, но и разнообразными картинами жизни Техаса, недаром Рид назвал ее "техасской повестью". Драматический сюжет романа даёт большие возможности для острого диалога, довольно богатого в книгах писателя. Сказалось в романе обычное для Майн Рида мастерство писателя-пейзажиста. Описание природы Техаса составляет живой фон действия. Роман начинается с описания ночной степи, по которой движется странный всадник. Эта сцена написана рукой талантливого художника.
Последние годы
Живя в Лондоне, писатель находит новый выход своему творческому воображению. Он решает соединить приключенческий сюжет с путешествием.
Шли 70- годы позапрошлого столетия, это было время открытий, когда экспедиции одна за другой уходили дебри Африки, Азии, Америки. Вглубь континентов шли географы, зоологи, натуралисты. Многие из них заплатили жизнью в стремлении заполнить на карте белые пятна. Так было, например, с Ливингстоном, английским учёным и путешественником, отдавшим жизнь изучению и описанию Африки.
В этот период Майн Рид пишет книги "Ползуны по скалам," "В дебрях Борнео ", "Охотники за растениями". Появляется трилогия "В дебрях Южной Африки" – три романа, написанные в разное время, но объединённые общим местом действия и героями. Пейзажи, звуки Африки окружают читателя и становятся реальным миром.
Неистощим Рид в богатстве словаря, в оттенках красок, и выражений, когда описывает слонов, жирафов, гиен и носорогов, птиц и насекомых Африки. Тем более, приходится удивляться великолепной фантазии капитана, когда вспомнишь, что это пересказ прочитанного, подсказанный биографиями великих путешественников XIX века, или то был результат долгих часов, проведённых в Лондонском зоологическом саду, где он наблюдая за повадками животных и птиц. А пылкое воображение капитана дорисовывало остальное – саванны, предгорья, реки, пламенные закаты и бесстрашных охотников.
Вот и автор, нет-нет, да и подойдёт к своим книгам, возьмет в руки томик романов Майн Рида и прочтёт:
"О если существует рай земной, То вот он здесь, он здесь перед тобой!"
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
