Лига Сказок

Раньше писал всякое. Единственное,что сохранилось. Решил сохранить тут. А то вдруг последнее потеряется.

Жил-был на планете Уыра маленький мальчик по имени Шо. Он не любил свою планету, потому что на ней не было его родителей. И его заветной мечтой было уйти на другую планету в поисках счастья. А до следующей планеты было рукой подать. Считанные метры. Но мальчик был очень маленький, поэтому не мог достать. Однажды, гуляя по ночной Уыре он встретил в парке девочку. "То что нужно!" - подумал Шо. Он подошёл к ней и сказал: "Привет! Меня зовут Шо! А тебя как?". "Мюрекалитаса" - сказала она. "Какое идиотское имя" - подумал Шо, но сказал: "Рад познакомиться Мюрекалитаса! А чем ты занимаешься в столько позднее время тут?". "Я смотрю наверх. На соседнюю планету Каони и думаю, что живущие там люди очень несчастны, потому что они живут вверх ногами.". "Точно дура" - подумал Шо. Они сидели на лавочке и разговаривали долго-долго. На следующий день, Шо гуляя в заброшенных кварталах встретил другую девочку. Её звали Выртапаласона. О её имени у него было такое же мнение, как и о Мюрекалитасе. И так каждый день он знакомился с новыми жителями своей маленькой планеты. Но вот не задача. Каждый день стали пропадать девочки! Никто не знал куда они девались! Они пропадали без вести!

Прошло около двух месяцев.

Нашли все 54 пропащие девочки! Они лежали большой горой трупов на окраине планеты Уыры!!! Никто не знал кто мог такое сотворить! Этот ужас! Вонь гнилых трупов расходилась на километры от этого жуткого места!

Планета Каони. Тёплый лёгкий ветер развивает щупальцы. Блестит слеза на глазу. Шо стоит и обнимает своих родителей. Он их встретил нечаянно, здесь, и он теперь счастлив.

Девочки пропали по вине Шо. Ему нужно было что-то, что поможет добраться до соседней планеты. Пожалуй на несколько метров, гора трупов подошла как нельзя кстати. КО-НЕЦ.

Ванька дурачок

Автор: Волченко П.Н.

Идет Ванька дурачок по миру, добро творит. Где что увидит худое, или паче того – злое, туда. Да все миром пытается решить, добром да ласкою. А сам небогат, неказист, лапти на ногах стоптанные, гусли самогуды при нем, сума через плечо переброшена худая, сплошь из заплат вся, будто одеяло лоскутное. Но все одно – ничего не жалеет, и краюхой поделится, и песню споет, а коли нужда будет, то и последнюю рубаху отдаст! Говорят ему люди пожившие, мудрые: «что ты, Ванька, все дурью маешься? Живи для себя, как все, не отольются тебе труды твои, сторицей не вернутся» - да только все одно, не может он так, чтобы где-то худое было и не помог никто.

Приходит он в деревушку справную, видит – мальчонка сидит и горе горюет, слезы тратит. Подошел он к нему, на землю уселся, гусли достал, струны чуть подтянул, да песню заиграл, развеселую – плясовую! Мальчонка голову поднял, посмотрел на Ваньку дурачка удивленно.

- Чего горюешь, друг, аль что приключилось у тебя? – и играть не бросает, все веселей да веселей гусли его музыку льют, тут хочешь не хочешь, а улыбнешься, иль в пляс пустишься!

- Мамка поддала, за то что Фроська сбегла, да еще и плетень снесла.

- Фроська, говоришь? Коза, аль кто?

- Коза.

- Так чего сидеть, нюни рассусоливать? Айда искать!

И пошли они по деревне под веселый перезвон струн, по следам, да по чутью и нашли козу, а после вместе и плетень справили.

Идет Ванька дурачок дальше, видит: сидит на завалинке старичок древний – сгорбился, о клюку руками морщинистыми оперся. Тоже, по всему видать, горюет о чем то, думу тяжелую думает.

- Что ты дедушка голову повесил, чего у тебя, божьего, приключилось?

- Сыны мои при живом отце взялись мое добро делить, - вздохнул, - так не то обидно, что делят, всё одно их будет, а то, что вздорят, склочничают промеж собой почем зря, будто не родные.

- Вот то горе, отец, то горе! А ну, давай, пойдем, вместе на то посмотрим, может чем и подсоблю.

Пошли они к дому вместе, а Ванька на ходу завязки на лаптях распустил, сами лапти в суму припрятал, пылью с дороги припорошился, да и вихры свои пятерней разбередил так, будто он через чащу какую без оглядки бежал. Вот уж и дом, и издали еще слышно, как братья кричат друг на дружку:

- Мое!

- Нет, мое! Ты и так себе вон ухваты все позабирал, а это мое будет!

- Ой, отец, чую, тяжелая у тебя дома беда! Такие братья сладу не найдут, - кивнул ему старичок в ответ, вздохнул горестно, - А знаешь как мы с тобой сделаем…

Наклонился он ему к уху, да и нашептал.

Вошли в дом, Ванька по-хозяйски дверью хлопнул, глянул на братьев искоса, будто и нет их тут, суму свою грязную, будто у себя дома, на кровать кинул, за стол сел, и говорит так басовито, уверенно:

- Чего стоишь, отец, накрывай на стол, обедничать буду, - да и пузо свое огладил, - оголодал я с дороги что-то.

- Это сейчас, это не изволь беспокоится, - зачастил старичок и к печи, котелок достал, выставил, ложку свою ему дал, да еще и рушник рядом положил, будто ничего ему для дорогого гостя не жаль.

- Вот и славно! – Ванька ложку каши съел, вновь живот огладил, - Навариста кашка, хороша! Так значит, отец, говоришь корова у тя есть, козы две, сарай, да денег мал-мал наберется?

- А то! Все как и говорил, все есть, - кивнул старичок, а братья и глаза выпучили. Оба думают, кто таков, зачем пожаловал?

- Ну хорошо, справное хозяйство, - хлопнул себе по колену, - спасибо тебе, отец, за подарок такой. Век благодарен буду!

- Бать, а что это он говорит? – спросил один брат, тот что покрупнее.

- Да, какой такой подарок? – пробасил другой.

- Да вот, - начал старичок, - встретил доброго человека, говорит заботиться обо мне до последнего часа будет, молиться за меня, а я, всего делов, всё что есть ему отдам. Вы то меня еще при жизни хороните, а он…

- Нет бать, ты погодь! – вспылил один.

- Да мы за тебя, хоть огонь, хоть воду! – ударил себя в грудь другой.

- Хоть горы вместе свернем!

- Так что же мне теперь, гнать его?

- Гони! – хором рявкнули оба брата.

- Нет, милые, гнать не буду. Коль миром жить будем, так и славно, а коль нет… все ж придется ему все отдать, - и вздохнул горестно.

А Ванька дурачок по тому времени уже и из дому вышел, вздохнул вольно, да и дальше себе пошел – добро творить!

Вот только однажды в пути, уж под рождество то было, случилась с ним незадача – приболел в пути крепко, небось застудился – зимы то, по той поре, на Руси морозные были. Дошел до деревушки одной захудалой, упал на улице, да и умирать удумал. Лежит, в небо морозное смотрит, вздыхает.

- Ты кто таков будешь, и чего тут развалился? – спросил его дедок крепенький, удаленький, в знатном тулупчике.

- Помираю я, бать, смертный час мой вскоре.

- А как тебя отпевать? Как звать хоть?

- Ванька я, непутевый, дурачок говорят.

- Это тот, что добро вокруг творит? Да и в рождество помирать удумал!

- Тот самый…

- Так чего ж ты молчал! – помог ему дедок подняться, домой к себе привел, на кровать уложил. Сыновей своих отправил помощи ему искать. И понеслась весть, что Ванька дурачок захворал смертно, и отовсюду, со всех деревень и окраин потянулись к нему люди, как на звезду рождественскую. Кто с настоями, кто просто так, с помощью – собралось людей видимо не видимо! Все помочь хотят, за добро добром отплатить! Подняли Ваньку дурачка всем миром на ноги, остаться просили, да куда там… Идет по миру Ванька дурачок в старых лаптях, с гуслями самогудами, добро творит.

Автор: Волченко П.Н.

Слез с коня, ступая тихо,

Чтоб вниманья не привлечь,

Наш герой — захватчик царский —

В дом зашёл, увидел печь.

Кот сидит на стуле. Смотрит —

На стене висят часы,

У стола стоят скамейки,

А в углу лежат трусы,

Платья, скатерть, одеяло.

«Шмоток у него немало, —

Мысль мелькнула у гонца. —

Вот схватить бы подлеца…»

В комнату вошёл приезжий,

Сел за стол, достал стакан,

Фляжку вынул из кармана,

Куртку бросил на диван.

Бахнул сотню граммов залпом,

Чтоб немного быть бодрей.

Но без сна шли третьи сутки —

И не стало веселей.

Закимарил только юный

Друг наш там же (за столом)

И проснулся только утром…

К горлу подкатился ком.

Был уже он связан крепко,

Что никак не убежать.

Кто‐то снял ему ботинки,

Уложив гонца в кровать.

Руки скручены и ноги…

Нет, не вырваться никак.

Вдруг в прихожей дверь открылась

(Испугался наш смельчак).

Заскрипели половицы,

Кот в углу в момент притих,

У гонца внезапно мыслей

Не осталось никаких.

Дрожь по телу пробежала,

Зачесался нос, нога,

Над кроватью наклонились

Вниз какие‐то рога.

В тот же миг они слетают,

Устремляясь прямо вниз…

Их Иван рукой хватает

И цепляет на карниз.

Наклоняется к кровати

И негромко говорит:

«Поменяй себе штанишки.

Ну, какой же ты мужик?»

А гонец (от страха синий)

Молча смотрит, ждёт конца.

Но Иван вообще не думал

Даже трогать‐то юнца.

Развязал ему верёвки,

В кресло после усадил,

Дал печенек, рюмку водки,

Шторы в комнате раскрыл.

А потом спросил любезно:

— Ну, зачем приехал ты?

— От царя привёз посланье

Через реки и мосты.

— Чем же стал я интересен?

— Поезжай сам во дворец.

— Будь со мною, друже, честен!

— Я не вру. Я не хитрец.

Мне приказано доставить

Прям к царю тебя живьём.

Что там дальше, я не знаю.

— Ладно, понял. Подождём

Ещё немного. После

Выдвинемся в путь.

Только ты свои штанишки

Простирнуть тут не забудь.

Засмеялся Ваня с шутки,

Что пришла ему на ум,

Подмигнул и вышел в сени.

Снял гонец с себя костюм

И попёрся в баню рядом,

Сделал всё, отмыл штаны,

На верёвке их развесил

С той, где ветер, стороны.

Во дворе увидел Ваню —

Он коней уж запрягал.

— Одевайся, выезжаем.

— Быстро так не ожидал…

В общем, через две минуты

Путники, покинув двор,

Поскакали по дороге

К замку, где их ждал тиран и вор.

Начал писать сказку, но понял, что вряд ли кому она пригодится, а выбрасывать начало было жалко :)

Жил в селе такой Иван:

Не продавливал диван,

Собирая жир под кожей,

И не пил, конечно, тоже.

Скот держал, пшеницу сеял,

Дом построил у реки,

В общем, так‐то уважали

Все Ивана мужики.

И жена была красива —

Загляденье, просто диво!

Трое деток, кот и пёс…

Но возник один вопрос:

Царь узнал вдруг про Ивана

И задёргался кадык.

Недоволен стал он слишком

(Вышел из себя старик).

Захотел с ним поменяться

Он местами… Только как?

В общем, дело там такое —

Ведь Иван был не простак.

Царь позвал к себе гонца —

Безбородого юнца.

Говорит ему: «Езжай,

Водки, пива ему дай —

Пусть немного охмелеет.

А когда завечереет,

Ты его скорей хватай

И вези ко мне давай».

***

Поскакал гонец вперёд —

Двое суток напролёт

Без единого привала

Едет он. Опять застала

Ночь его в дороге той.

Он сказал коню: «Постой,

Отдохнём сейчас немного —

Слишком долгая дорога».

Молвит конь ему в ответ:

«Хочешь спать? Я — ещё нет».

Аж присел в седле юнец

И подумал: «Всё, конец.

Конь уже мне отвечает.

Что всё это означает?

Не схожу ли я с ума?»

Показались вдруг дома,́

Лай собак, коров мычанье

Растворили то молчанье,

Где царил лишь звук копыт.

Конь тем временем бежит,

Приближаясь к поселенью

Еле видимою тенью.

Вот объехали забор…

Там дрова, воткну́т топор…

Но хозяина не видно.

Будет несколько обидно,

Если ехать столько зря.

Не разгневать бы царя!

***

А монарх скучал без дела —

Всё ему уж надоело.

Лень царю ходить, лежать

И холопов унижать.

Ждёт вестей он третьи сутки,

Но ответа нет и нет.

Вдруг зовёт к себе прислугу:

«Принесите мне обед!

Приготовьте крокодила

В собственном своём соку.

И хочу медвежий смузи,

Но без шерсти, по уму!»

Чуть не лопнул царь, поевши

Новых необыкновенных блюд,

А потом уполз в кроватку

Этот глупый старый плут.

Мы же вместо этой спальни

Будем дальше наблюдать,

Как гонец искал Ивана

И не мог его поймать.

КОЩЕЕВА ТАЙНА
/книга вторая/
Глава 1
/часть 3/
С гуляния уже ворочались деревенские. Девки затянули разноголосую песню, чинно вышагивая каждая рядом со своим женихом, смущенно пряча взгляд, полный любовного томления ушедшей Купальской ночи. Молодые мужья шли рука об руку с жёнами, сплетая пальцы в чувственном единении, благословленном Богами. Прищурясь, Филин глянул в сторону молодух, подмечая, что к самым лютым морозам появятся на свет ребятишки, зачатые пред ликами Купалы да Костромы. Хорошо это, правильно…
Чтобы не встречаться с людьми, парнишка свернул с главной дороги, знакомой тропой помчался назад, к реке, желая перевести дух и немного подумать там, где дышится легче, чем в стенах избы, внезапно ставшей будто бы чужой.
«Кош-щей…»
Острое слово вернулось, завертелось на языке, будто веретено, наматывая на себя нить его судьбы, оказавшейся не простой, а отчего-то серебряной. Тряхнув головой, юный чародей прогнал навязчивое видение, возвращаясь в реальность. Тропа сама ложилась под ноги, словно зная: в последний раз Филин топчет её босой пятой, в последний раз поднимается на откос, откуда просматривался змеиный хребет родимой речки, что петляла меж густых лесов, унося свои воды… А куда? Впервые он задумался о том, как живется там, за миром, который юный чародей знал с самого своего детства. Небольшое селение в два десятка дворов, вот и все, что видел Филин, изучивший каждую былинку на день пути окрест.
Он скорее почуял, чем услышал, как от реки поднимаются вверх двое: парень да девка, в смущении теребившая длинную русую косу. Легким шагом зверя рыскучего отступил Филин в чащу, уже зная: не увидят его ни задира Любовод, ни зазнобушка его – красавица Милавья.
Еще прошлым летом верховодил Любовод среди мальчишек, а за зиму разросся в плечах, вытянулся ввысь, как молодой дубок, разом сбросив всю былую беспечность. И не стало больше ни веселых проделок, ни добрых драк, когда сходятся стенка на стенку, ни игр, когда побеждает самый быстрый да меткий. На капище, пред ликами Богов назвали недавнего парнишку мужчиной, когда тот воротился с первой одиночной охоты, положив пред Чурами добрую добычу. Что ж, всему свое время… Филин тоже мечтал, как пройдет положенные испытания и наденет взрослую рубаху с обережной вышивкой, поклонится в пояс родным Богам, и с той поры станет зваться мужем. Но, видать, не случится, как виделось.
Юный чародей проводил взглядом Милавью с Любоводом, отметил, как та льнет к черноглазому парню, зная, что с первыми осенними дождями придут в избу добрые сваты. Филин видел это явственно, будто сам стоял в сенях, встречая друзей жениха как дорогих гостей. Нет, не увидит он ни веселой свадебки, ни новой избы, что встанет наособицу от остальных дворов, ни ребятишек, что вскоре затопают по новым дощатым полам. И без него будет дальше бежать речка Оржа, без него матушка выйдет на крыльцо проводить взглядом улетающих диких лебедей. Тоска сжала сердце Филина холодной костлявой лапкой, но чародей быстро отринул злыдню прочь, а затем раздавил гадину босой ногой, да так, что та брызнула в стороны черной желчью.
«Кош-щей…»
Выпрямившись, парнишка сжал кулаки, запрокинул голову к высокому летнему небу, набираясь солнечного тепла. Стало быть, так Боги решили: ехать ему в сторону чужедальнюю, узнавать, отчего родной отец отдал их с сестренкой кормилице и пошто Чернобогова жрица прокляла князя так, что тот отпустил родных детей в густые леса, подальше от расписного узорчатого терема.
- Не спущу, - сурово свел брови Филин. – Не для того я чародеем родился, чтобы испугаться. Обо всем испрошу, да со всеми подробностями!
Спускаясь по косогору, юный волшебник уже знал, кого кликать будет. Вода после Купальской ночи особую силу имеет, так что долго звать совсем не придется. С разбегу ворвался он в чужую стихию, утопли босые ступни в густом вязком иле, но Филин не остановился, пока не вошел в реку по самые плечи, и тут же почувствовал холодные руки на своем теле.
- Водяного мне позовите, - велел он, не двинувшись с места. – Говорить с ним стану.
«Молоденький…»
«Хорошенький…»
«Утопить-то жалко…»
- Я вам утоплю, - холодно процедил Филин. – Как хозяина привечаете?!
Он и сам не знал, кто вложил в него эти слова, но утопленницы разом отшатнулись с испуганным плеском, и уже не таясь выглянули из-под воды, с изумлением признавая в мальчишке силу Тёмную, да такую, что ослушаться невозможно.
- Сестрицы, не троньте Филина! – всплеснула руками Марьяна, узнав нового друга. – Наш он! Навий!
- Сами видим, - огрызнулись на девчонку старшие мавки. – Что делать-то с тобой, молодец?
- Водяного зовите, - приказал тот, вновь следуя за чужой сильной волей. – Скажите, Кош-щей спрашивает.
Миг, и исчезли утопленницы, ушли на самое дно, исполнять приказание. Вновь тихо стало над рекой, только в зарослях ивняка по-прежнему звонко распевали соловьи, знаменуя праздник вершины лета.
- Пошто кликал? – булькнула подле Филина мшистая кочка. – И как посмел?
- Сейчас я спрашивать буду, - осадил речного хозяина парнишка. – Что хочешь в обмен на Марьяну?
От неожиданности водяной аж поперхнулся, отчего по поверхности пошли пузыри. Не веря своим ушам, поднялся он на поверхность громадным зеленым комком травы да ила. Огромные глаза уставились на наглеца не мигая, а широкий рот схопнулся и снова раскрылся, пока речная нечисть слова подходящие искала.
- Утоплю! – всхрипел он, поняв суть беседы. – Не посмотрю, что чародейский выблядок! Я тебя…
Не успел водяной вскинуть перепончатые лапы, как переменился лик стоявшего перед ним мальчишки: нездешним светом глянула на речного хозяина могучая Сила, которой нет конца. И под взглядом этим сморщился хозяин реки, водой потек, словно выжимали его досуха.
- Прости, не признал… Пощади! Бери Марьянку за так, только отпусти…
- Я от слова не отступлюсь, - вскинув голову, произнес Филин. – Проси об услуге, исполню.
Ослабли тиски, выпуская потрепанного водяного на волю. Плюхнулся он обратно в воду, с трудом переведя дух.
- Марьянка! Поди сюда, негодница, - булькнул он, напившись водицы. – Ему теперь служить будешь. Иди с сестрами прощайся.
Филин с трудом сдержал улыбку, увидев, как радостью вспыхнули зеленые глаза утопленницы. Все поняла смышленая Марьяна: не придется век вековать в опостылевшем омуте, когда иное на роду написано.
- Сперва ко мне подойди, - велел он, поманив мавку ближе. – Стань передо мной как лист перед травой…
Юный чародей и сам не мог бы сказать, что направляет его сейчас, но он точно ведал, что поступает правильно. Сжав виски утопленницы ладонями, он прикрыл глаза, надевая на голову Марьяны незримый сияющий венец.
- Теперь меня всегда слышать будешь, - молвил он, отпуская подружку. – С рассветом я в путь-дорогу тронусь, а ты следом по рекам и ручьям пойдешь. Преград тебе чинить не будут, а коли спросят, отвечай, что Кош-щею служишь. Поняла?
- Вот спасибо, - звонко рассмеялась та и внезапно чмокнула своего освободителя в губы. – Век не забуду твоего подарения!
От неожиданности Филин оступился и с головой рухнул в реку, а как вынырнул, увидел, что остался совсем один. Ушел в омут водяной, исчезла и Марьяна, но теперь чародей точно знал, где находится белокурая утопленница, словно от его руки к её руке протянулась незримая глазу сияющая нить.
Обсыхая на берегу, юный чародей недоумевал, откуда в нем взялась такая уверенность, что он в своем праве. Что произошло в миг, когда он почувствовал, будто одним взглядом может сдвинуть с места гору и куда девалось это могущество теперь? А еще он думал о Марьяне, вернее, о том, какие холодные и мокрые у мавки губы.
* * *
Резвые кони плясали у ворот, поторапливая ездоков в стремя. На улице толпился народ, желающий своими глазами поглядеть на отъезд княжьих детей в родимую сторонушку. Весть о том, что среди них жили-поживали княжич да княжна, пожаром разлетелась по деревне, стоило только говорливой Пригляде начать раздавать подружкам скопленное приданое.
Филин молча спустился с крыльца, задержался на последней ступени, проверяя надежность сторожевых заклинаний. Самое сильное отвадит от избы тех, кто явится с недобрыми мыслями, второе отвернет от дома, где прошло детство, голод, холод и мор. Домовой всю ночь исправно слушал наставления молодого хозяина, кивая и запоминая каждое сказанное слово.
- Матушке помогай во всем, - говорил Филин, стараясь, чтобы предательски не дрожал голос. – Молоко чтобы напрасно не прокисало, хлеб чтобы в печи не подгорал, каша чтобы рассыпчатая была да вкусная…
- Все сделаю, как есть пригляжу… Не кручинься, на порядочного домового избу оставляешь…
По четырем углам подпола отозвались схороненные сестрицей заговоренные камешки. Не возьмет дом ни огонь, ни вода, ни ветхость, можно не тревожиться… Но как уехать, зная, что матушка одна-одинёшенька на белом свете остается?
- Кто староста? – гулко истребовал ответа воевода, сурово сведя кустистые брови.
- Меня за главного привечают, - выступил из толпы самый крепкий как кряжистый дуб, седовласый Будивой.
- Отряди помощников для Благомилы, одна ведь остается, - велел Корчага, глядя на старейшину с правом сильного. – Князь отблагодарит. А от меня вот задаток.
Могучий воин разогнул и снял с шеи серебряную гривну, скалившуюся двумя волчьими головами, а затем вложил её в руку старосты, зная, что этого хватит без малого на год. До самого утра просидел он на скамье подле зазнобы сердечной, заново узнавая её милые сердцу черты.
- Я ворочусь, - молвил он, увидев, как из-под длинных ресниц соскользнула на щеку хрустальная слеза. – Испрошу у князя позволения привести в дом супружницу, и тем же днем в путь отправлюсь.
- Не позволит он, Корчагушка, - вздохнула Благомила, склоняя голову ему на плечо. – Поздно уж нам женихаться… Ты лучше за детьми моими пригляди, как за родными. Знаю, и без моей просьбы приглядел бы, но так сердцу легче. И вспоминай меня хоть иногда…
- Отчего замуж не вышла? – требовательно спросил воевода, сжимая ладони женщины.
- Не хотела за нелюбого, - отозвалась она тише мышиного писка.
Все это слышал и Филин, ходивший вкруг избы и творивший ворожбу. Вот, оказывается, какова она, княжья воля – тяжела, будто латная рукавица. По слову его отца разбилась судьба Корчаги и Благомилы, не успевших обменяться Святыми обетами пред Богами. И неизвестно, как встретит их с сестрою батюшка родимый, какую долю назначит.