Думаю, вы правы. Кстати, ваш пост напомнил мне о теории про мизогинию Льва Толстого из-за латентной гомосексуальности. Приведу две цитаты, подтверждающие тезис о его мизогинии из-за подавленной гомосексульности, одна - Евгения Понасенкова, вторая - самого Льва Толстого:
1) "Толстой был латентным гомосексуалом.
Я специально разбираю эту тему в книге и цитирую дневники и письма Толстого, где он пишет о своей любви к братьям Мусиным-Пушкиным, о том, как он хотел завернуться в шубу в карете и целовать везде своего друга Дьякова. Эта цитата «целовать везде», опубликована официально издательством Академии Наук СССР. Я всё это в книге цитирую со ссылкой на первоисточники.
Он писал также, что красота в выборе объекта любви всегда играла первостепенное значение, что он сам никогда не испытывал любви к женщинам, что любил только мужчин – это всё есть в его дневниках.
И Толстой себя сломал. Большую часть жизни он ненавидел это, но занимался сексом с женщинами. Отсюда его ненависть к жене, постоянные попытки уйти из дома, издевательство над женщинами в романах, где он не позволяет им быть свободными, лёгкими и весёлыми."
Евгений Понасенков "Первая научная история войны 1812 года"
2)"Я никогда не был влюблен в женщин.
Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне не хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная. Притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика: не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенной силою.
В мужчин я очень часто влюблялся, 1 любовью были два Пушкина, потом 2-й — Сабуров, потом 3-ей — Зыбин и Дьяков, 4 — Оболенский, Блосфельд, Иславин, ещё Готье и многие другие... Я влюблялся в мужчин, прежде чем имел понятие о возможности педрастии, но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову.
Странный пример ничем необъяснимой симпатии — это Готье. Не имея с ним решительно никаких отношений, кроме по покупке книг. Меня кидало в жар, когда он входил в комнату. Любовь моя к Иславину испортила для меня целые 8 месяцев жизни в Петербурге. Хотя и бессознательно, я ни о чём другом не заботился, как о том, чтобы понравиться ему.
Все люди, которых я любил, чувствовали это, и я замечал, им тяжело было смотреть на меня. Часто, не находя тех моральных условий, которых рассудок требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним неприятности, я чувствовал к ним неприязнь; но неприязнь эта была основана на любви. К братьям я никогда не чувствовал такого рода любви.
Я никогда не забуду ночи, когда мы с Дьяковым ехали из Пирогова, и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать. Было в этом чувстве и сладострастие, но зачем оно сюда попало, решить невозможно; потому что никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею страшное отвращение."
Лев Толстой, "Дневники", дневниковые записи 1851 года.
