Таверна "На краю вселенной"

Рид поднял детонатор. Внутри — только провода-пустышки и кусок свинца для веса. Но когда он перевернул коробочку, на внутренней стенке проступила гравировка: S-117-6. Тот же код, что и в пароле Торреса.

— Не случайность, — Натали прищурилась. — Они ведут нас по цепочке.

Сирены вдали заставили их броситься в соседний переулок. В кармане мертвого киллера Рид нашел ключ от сейфа с логотипом банка «Феникс». Натали, хромая, достала из подворотни мотоцикл с поддельными номерами.

— Торрес упоминал клиники? — она рванула газ, объезжая полицейский кордон. — Его жена лежала в «Санрайз-мед» месяц назад.

Сейф в отделении на 5-й авеню хранил папку с фотографиями: мэр в маске биобезопасности входил в здание с вывеской «Центр реабилитации». На обороте — координаты и дата: завтра, 03:00.

— Ловушка, — провела пальцем по снимку Натали.

— Единственный путь вперед, — Рид сунул в кобуру пистолет киллера — FN Five-seveN. Та самая модель под патрон 5.7×28 мм.

Ночь они провели в заброшенном ангаре, где Натали обработала рану серебряной присыпкой из аптечки с надписью «Сьерра». Рид, изучая карту, заметил паттерн: все лаборатории образовывали кольцо вокруг старой шахты. Туда, согласно файлам Торреса, свозили тела «неудачных экспериментов».

В 02:45 они подошли к «Центру реабилитации». Здание кишело охраной с карабинами HK416, но задняя дверь была открыта. Лифт с ободранными кнопками сам поехал вниз, остановившись на уровне -7.

Трубы на стенах пульсировали, как вены. В конце коридора мерцал синий свет. За стеклянной перегородкой, в облаках пара, стояли десятки капсул с людьми. На мониторе над ними мигало: «Стадия инкубации: 97%».

— Бомба замедленного действия, — Натали приложила ладонь к стеклу. — Они создали армию переносчиков.

Шаги за спиной заставили их обернуться. В дверном проеме, подсвеченный аварийной лампой, стоял Эрик. Его лицо было бледным, на шее — шрам от иглы, как у Диего.

— Не подходите, — голос звучал механически, будто синтезированный. — Протокол активирован.

Рид сделал шаг вперед, но Эрик резко дёрнул головой. Из вентиляции посыпались споры, образуя облако. Натали потянула Рида к выходу, когда капсулы начали открываться одна за другой.

— Он не Эрик, — крикнула она, спотыкаясь о труп в халате с нашивкой «Доктор В. Кейн». — Это приманка!

Лифт захлопнулся, оставив их в подземелье с пробуждающимися зараженными. Глаза существ светились фосфоресцирующим желтым, пальцы скрипели, цепляясь за стены. Рид заметил люк в полу — канализационный тоннель.

— Вниз! — он выстрелил в ближайшего инфицированного. Пуля разорвала ткань халата, обнажив кожу, покрытую хитиновыми наростами.

Они бежали по тоннелю, слыша за спиной шелестящее дыхание стаи. На развилке Натали выбрала левый путь, ведущий к едва заметному свету. Люк вывел их к реке, где ждал катер с заведенным мотором.

— Приветственный подарок, — Рид заметил на руле ту же гравировку — S-117.

Когда берег скрылся в тумане, Натали достала из кармана ампулу с синей жидкостью, найденную у Кейна. Этикетка гласила: «Протокол Омега. Только для образца №117».

— Мы часть их плана, — она повертела ампулу на свету. — Ты — следующий курьер, Рид.

Он потрогал шею, где под кожей едва прощупывался крошечный шрам. Воспоминания хлынули обрывками: темная комната, голос Эрика «Прости...», укол в вену.

Катер взял курс на огни города, где в мэрии уже горели окна кабинета. Кто-то ждал их возвращения, готовый к финальному акту.

— Загляни внутрь, — её голос слился с шёпотом прибоя. — Не глазами.

Я закрыл глаза. И увидел.

Океан из чернил. Мы с Леной плывём на лодке, сложенной из страниц дневника. Над нами — звёзды-ноты, вонзающиеся в воду шипением. Что-то огромное шевелится в глубине, и я понимаю — это не монстр. Это вопрос, который мы так и не задали друг другу.

— Страшно? — её пальцы сплелись с моими.

— Нет. Только... громко.

Зеркало втянуло нас, как дыхание.

Мы упали в зал без стен. Пол — стекло, под ним плыли тени с нашими лицами. Над головой — купол из спрессованного времени: детские крики, хлопки захлопывающихся книг, скрип двери в ту ночь.

— Добро пожаловать в Эхо, — раздался голос.

Ашра сидела на троне из спутанных нитей. Её платье было сшито из наших «завтра», а в руках она держала ножницы с лезвиями в форме молчания.

— Вы разрушили Покров, — она улыбнулась, и в улыбке было больше горя, чем гнева. — Но здесь вы связаны крепче. Каждое ваше слово станет петлёй. Каждый вздох — узлом.

Лена шагнула вперёд. Её босые ступни звенели по стеклу, будто били в колокола.

— Ты ошиблась, — она подняла руку, и между пальцами засветились парашютики одуванчика. — Мы не прячемся больше в узорах.

Ашра взмахнула ножницами. Воздух затрещал, лопнув швом. Из разрыва выпал Ловец — теперь просто человек, с лицом, как выгоревшая фотография.

— Они твои, — кивнула ему Ашра. — Докажи, что твоя тоска острее их надежды.

Ловец достал из кармана маску. Но вместо дерева она была из песка.

— Помнишь? — он посмотрел на меня. — Ты мог стать мной.

Маска рассыпалась. Песок превратился в рой ос, жужжащих голосами нашего страха:

"Ты бросишь её"

"Она предаст первой"

"Любовь — это яд, который пьют вдвоём, а умирают в одиночку"

Лена засмеялась.

Звук её смеха расколол рой. Осы упали на стеклянный пол, превратившись в чернильные кляксы.

— Усталые трюки, — она взяла мою руку. — Мы слышали это в тысячах зеркал.

Ловец вздрогнул. Его пальцы начали рассыпаться в пыль.

— Как...?

— Ты питался нашими сомнениями, — сказал я, чувствуя, как в груди пульсирует та звезда-сердце. — Но мы теперь кормимся иным.

Ашра вскрикнула, когда её трон затрещал. Нити распадались, обнажая под собой пустые катушки.

— Нет! — её платье начало гореть краями. — Вы не можете просто...

— Можем, — перебила Лена. — Потому что мы больше не ткём. Мы — песня, которую не запишешь в нотах.

Мы повернулись к выходу, которого не было.

— Ждите! — закричала Ашра, уже наполовину ставшая пеплом. — За каждым зеркалом вас ждёт новое Эхо!

— Пусть ждёт, — я потянул Лену за собой. — Научим их танцевать.

Мы шагнули в стеклянную стену. Она прогнулась, стала жидкостью, потом паром.

Новое место пахло грозой и мокрыми книгами. Комната с бесконечными полками, на которых вместо книг стояли сердца в стеклянных банках. Каждое билось в ритме чьей-то невысказанной фразы.

Лена подошла к ближайшей банке. Сердце внутри было покрыто шрамами в форме букв.

— Мамино, — я узнал почерк. Письмо, которое так и не открыл.

Лена взяла банку. Прижала к уху.

— Оно хочет, чтобы его разбили, — сказала она.

— Тогда разбей.

Удар о пол рванул комнату молчания. Сердце рассыпалось в ртутные капли, а из трещины в полу полезли корни. Они обвили наши лодыжки, тянулись вверх, к горлу, но...

— Спасибо, — прошептало что-то. И корни зацвели.

Мы вышли под дождь. Капли стучали по крыше из рёбер. Где-то вдали, за шторой воды, мерцало следующее зеркало.

— Устал? — Лена поймала каплю. В ней отражалась вся наша бывшая вечность.

— Нет. Только... теперь я знаю, почему Пустота пела.

— Почему?

— Она пыталась повторить наш смех. Но у неё не получалось.

Мы зашагали к новому отражению, оставляя за собой следы, которые море тут же стирало. И где-то в промежутках между шагами, я наконец прочитал то письмо.

Оно состояло из одного слова, повторённого бесконечно:

"Живи"

"Живи"

"Живи"

— Ритуал, — прошептала Сяо. — Они хотят, чтобы мы собрали пазл.

Болонья. Церковь Сан-Вито.

Здание вросло в землю, как гнилой зуб. Над входом — трещина, повторяющая очертания островной аномалии. Внутри, под алтарем, они нашли железную дверь с тремя замочными скважинами.

— Ключ от сейфа, кукла, семя, — Сергей положил артефакты на ступени. — Кто-то играет с нами в прятки.

Грейвз провел рукой по двери. Металл был теплым, словно живым.

— Это не дверь. Это пробка. И кто-то выдернул ее до нас.

Тени на стенах.

Ночью Сяо остался  дежурить. Камеры фиксировали движение в темноте — силуэты в плащах с капюшонами. Тайное общество. Они рисовали на стенах церкви кровью (козьей? человеческой?) спирали, шепча на мертвом языке.

— Они не пытаются остановить нас, — сказал Сяо утром, показывая запись. — Они готовят сцену.

Прямая трансляция.

Сергей включил камеру. На фоне церкви его лицо казалось изможденным.

— Если вы видите это, мы уже исчезли. Анна была права. Мир — это ткань, и кто-то рвет ее шов.

Он вставил ключ в первую скважину. Грейвз — куклу во вторую. Сяо — семя в третью. Дверь открылась с звуком лопнувшей струны.

По ту сторону.

Комната была пуста, кроме зеркала на полу. В отражении — редакция «Рассвета», целая и невредимая. Лихачёв за столом, Анна у окна. Но когда Сергей шагнул внутрь, зеркало треснуло. Из щели хлынул черный песок, увлекая за собой Сяо.

— Выбор! — крикнул Грейвз, хватая его за руку. — Помните, что сказало отражение!

Но Сяо отпустил пальцы.

— Кто-то должен остаться, чтобы рассказать.

Вирусный ад.

Запись Сергея набрала миллионы просмотров за час. В Болонью стянулись блогеры, ученые, фанатики. Церковь оцепили, но трещина над ней росла, поглощая дроны и смельчаков. Власти объявили все монтажом, но на стримах люди замечали странное: у тех, кто смотрел видео дольше 13 минут, исчезала тень.

Финал. Или начало?

Грейвз сидел в опустевшей лаборатории. На столе — камень, зеркальный осколок и последний файл с острова: голос Анны в белом шуме.

— "Шов всегда рвется изнутри. Вы — игла. Не дайте им превратить вас в нить".

Ученый достал семя, пророщенное в фиолетовый росток, и ткнул им в зеркало. Поверхность задрожала, открывая путь в редакцию-отражение.

В чате @Keeper_113 появился новый пост: фото Грейвза, входящего в зеркало. Подпись:

«Глава 8: Иголка и нить».

P.S. Она ждет.

А в углу кадра, среди теней, стояла женщина в потрепанном плаще. Следы ее ботинок вели обратно в реальность.

За спиной захрустел песок. Девочка из руин, теперь слепая, ползла по моим следам, оставляя за собой полосу чёрной смолы. Её пустые глазницы следили за мной точнее прежних пуговиц.

— Он уже здесь, — засмеялась она, и смола на её лице застыла маской. — Ты почувствуешь его по музыке.

Лабиринт дрогнул. Зеркала начали двигаться, скрипя, как несмазанные петли. Отражения менялись: теперь в них мелькали обрывки прошлого. Мать, зашивающая ключ в шею создателя. Волков, роняющий сигарету в реку времени. Я сам, раздавливающий сердце с ключом-шрамом. Каждый миг — удар метронома, от которого звенело в висках.

Внезапно зеркала остановились, выстроившись в коридор. В конце его стоял он — создатель. Нет, тень сотканная из пепла сгоревших книг. Его лицо постоянно менялось: то юное, с моими глазами, то древнее, с кожей, покрытой циферблатами. В руках он держал ножницы, склеенные из пружин.

— Ты опоздал, — сказал он голосом матери. — Лекарство испортилось.

Ножницы щёлкнули, и зеркала взорвались осколками. Каждый осколок впился в тело, показывая воспоминания, которых у меня не было.

Создатель, вкалывающий чернила в вены младенца. Волков, вытаскивающий из груди работающий мотор вместо сердца. Старуха с лотком костей, зашивающая мне в мозг страницы энциклопедий…

— Ложь! — я попытался стряхнуть осколки, но они врастали глубже, переписывая память.

Создатель приблизился. В его зрачках отражался город-лабиринт — идеальный, где каждое сердце бьётся в такт главным часам.

— Ты хотел остановить боль, — прошелестел он, проводя ножницами по моему шраму. — Поэтому создал меня. Но твоё лекарство… — лезвие впилось в шею, — превратило мир в симфонию безумия.

Густая кровь как машинное масло, хлынула на пол. На её поверхности заклубились видения: я сидящий в лаборатории с грудой разобранных часов, вшиваю ключ в шею мёртвого ребёнка. Своей копии.

— Ты — первый эксперимент, — создатель повертел осколок зеркала перед моим лицом. В нём я увидел его истинное лицо — своё. — Я — твоя попытка спастись. Но ты испугался собственного ритма.

Боль перешла в вибрацию. Тиканье в груди начало глушить его слова, нарастая до рёва двигателя. Осколки памяти вытолкнуло из тела, собрав в чёрный кристалл у моих ног.

— Не учи меня ритму, — я раздавил кристалл каблуком. — Ты — всего лишь плохая мелодия, которую я забыл вырезать.

Лабиринт рухнул, зеркала превратившись в жидкость. Создатель закричал, растворяясь в серебристой луже, но его смех остался висеть в воздухе:

— Ты убьёшь себя. Убьёшь всех. Лекарство — яд…

Пространство сжалось, выплюнув меня на берег реки. Вода снова текла вверх, унося обломки зеркал. Волков стоял по колено в потоке, куря три сигареты сразу.

— Ну что, понял, от кого убегал? — спросил он, плюнув в воду золой.

Я посмотрел на своё отражение. Шрам на шее теперь светился бирюзовым, как трещины в камнях. Тиканье в груди больше не звучало — оно звучало.

— Он был прав, — сказал я, поднимая с земли осколок. В нём отражался город из света и стали. — Лекарство — яд. Но иногда...

Я швырнул осколок в реку. Он разрезал воду, и та на миг потекла вниз, смывая с неба пепел.

— Иногда нужно перестать лечиться. И начать гореть.

Волков усмехнулся. За его спиной, в тумане, завыли сирены. Где-то вдали, в сердце руин, забился новый ритм. Готовый к тому, чтобы его сломали.

— Ты же знаешь, что делать, — прошептала Лора, надевая очки. В линзах тень кивнула, махнув пером.

Она схватила ластик. Его углы врезались в ладонь, оставляя следы-предложения: «Сотри прежде, чем написать».

Буквы-шипы уже заползали в зал, складываясь в слова: УНИЧТОЖЕНИЕ, КОНЕЦ, НИЧТО. Лора бросилась вперед, стирая их резкими движениями. На месте стёртых клякс возникали пробелы — дыры в реальности, сквозь которые виднелись обрывки других сюжетов: море из фиолетовых чернил, лес с деревьями-шрифтами, город, где люди ходили с пустыми лицами, как незаполненные анкеты.

— Помоги! — крикнула она в очки, но тень лишь указала пером на её карман. Там лежало то самое перо — его кончик всё ещё сочился чернилами, густыми как кровь.

Лора вонзила перо в пол. Чернила брызнули, превращаясь в строки:

«Стены крепки. Полки целы. Буквы послушны».

Библиотека взвыла, перестраиваясь под приказ. Но шипы уже впились в потолок. Один из них, слово СМЕРТЬ, пронзил ластик, разломив его пополам.

— Нет! — Лора отпрянула, натыкаясь на стол. Чистый лист дрожал, «Ы» металась, как загнанный зверёк.

Тень в очках вдруг стала чёткой. Она взяла перо — нет, это её рука двинулась сама, ведомая чужим импульсом. Чернила легли на бумагу:

«Глава 14. Последнее слово: прощание — это точка, за которой следует пробел».

Воздух рвануло. Летящие буквы застыли. Лора обернулась: из трещины в небе выползала фигура. Ножницы. Огромные, ржавые, с лезвиями из пожелтевших газетных полос. Они щёлкнули, и пространство между ними рассыпалось в клочья.

— Редактор... — прошептала Лора. Но нет, это был не он. Ножницы двигались сами, как механизм СОРОКа, оставшийся без хозяина. Безумный инструмент, жаждущий резать.

Перо в её руке рванулось вперёд, выводя строки, которые оборачивались щитами, мечами, ключами. Но ножницы перерезали каждую линию. Лора отступала, чувствуя, как чужая воля в её пальцах слабеет.

— Ты же должен быть здесь! — закричала она в пустоту.

В очках тень покачала головой. На миг Лора увидела его лицо — не сшитое точками и тире, а настоящее. Улыбку.

«Последнее слово должно быть твоим»,— проступило на стене исчезающими чернилами.

Ножницы сомкнулись над её головой.

Лора вскинула руку с пером.

— Нет!

Звук разорвал тишину. Не буква, не слово — чистый крик, вырвавшийся из межстрочья. Ножницы затрепетали, покрываясь трещинами. Лора упала на колени, вдавливая перо в лист с дрожащей «Ы».

— Я не дам тебе стать примечанием!

Она проткнула бумагу. Чернила брызнули вверх, смешиваясь с её слезами. «Ы» расплылась, превратившись в воронку, затягивающую всё: ножницы, шипы, саму библиотеку.

— Прощай, — прошептала Лора, глядя, как тень в очках растворяется, подхваченная потоком.

Тишина сомкнулась.

Она очнулась на полу среди обломков книг. Настоящих. Без пульсации и шёпота. Очки лежали рядом, линзы треснутые, но в них больше не было теней.

На столе — последний лист. На нём одно слово, выведенное дрожащей рукой:

«Живи».

Лора прижала бумагу к груди. Снаружи, сквозь разбитое окно, дул ветер. Он нёс запах типографской краски и чего-то ещё — свежего, не связанного с чернилами.

В углу, на полке, притаилась крошечная «Ы». Но когда Лора протянула руку, буква рассыпалась в пыль.

— Спасибо, — сказала она пустоте.

Тишина ответила ей шелестом страниц. Не угрозой. Обещанием.

Лора взяла перо. На чистой странице вывела:

«Эпилог».

И начала писать.

— Самый крепкий эль! — просипел голос, который пытался звучать грозно, но смахивал на визг летучей мыши.

Грикко. Зеленокожий комок надутой спеси в плаще, сшитом из мешковины, и кажется паутины. Его «трофеи» — обычно галька и кости крыс — гремели в мешочке у пояса.

— Вы не поверите, где я был! — он вскочил на стул опрокинув эль.

Я вздохнул, убирая хвостом лужицу с пола.

— В Ржавых пещерах? У алтаря Спящего Бездонника? Опять попался в паутину и звал маму?

Грикко фыркнул, вытаскивая что-то из-под плаща.

— Я нашёл Камень Полнолуния! Тот самый, что исполняет…

Тролли загрохотали. Эльф у окна едва заметно покачал головой. Я скользнул взглядом к мешочку. Обычный булыжник. Или нет?

— Рассказывай, герой, — я поставил перед ним новый кубок. — Но если соврёшь — платишь двойную цену.

Он начал. Как всегда — с воплями, жестами и брызгами слюны. Я слушал.

Потому что настоящие истории, друг мой, прячутся не в словах. Они — в дрожи пальцев, в тени под левым глазом, в том как булыжник в его кармане чуть теплее, чем должен быть.

Приготовьтесь. История Грикко — как подземный ручей. На поверхности — мусор и пена. Но копни глубже — найдешь жемчужину.

Или яд.

P.S. Никогда не верьте гоблинам. Но всегда слушайте.

Глава первая: «Ложь, приправленная элем»

Грикко вдохнул, выпятил грудь и ударил кулаком по стойке так, что эль расплескался по моей идеально отполированной древесине. Я уже ненавидел этот вечер.

— Представьте! — он оскалил желтые клыки, вращая глазами, будто пытался поймать в воздухе свою собственную ложь. — Тьма. Тишина. И только моё дыхание эхом…

— Твоё дыхание пахнет тухлыми грибами, — пробурчал тролль с раздробленным рогом у стола. Толпа загрохотала.

Грикко проигнорировал их, как герой игнорирует статистов.

— ...эхом отдавалось в сводах Ржавых пещер! Я шел часами, днями, веками!

— Ты потерялся на полчаса, — я поднял бровь, вытирая хвостом лужу эля. — В прошлый раз ты плакал, что паук-людоед украл твои сапоги.

— Это был тактический отход! — Грикко стукнул кубком, требуя пополнения. — А сейчас  я спустился туда, куда не ступала нога ни одного…

— Тролля? — кто-то крикнул.

— Эльфа?

— Уборщика?

Таверна взорвалась смехом. Даже эльфийка-маг, обычно холодная как сталактит, прикрыла рот рукавом. Грикко покраснел (что для гоблина значит позеленел с фиолетовыми пятнами) и вытащил из мешка предмет, грохнув им о стойку.

Тишина.

На барной доске лежал камень размером с кулак. Обычный, серый, покрытый подозрительными пятнами.

— Камень Полнолуния, — прошептал Грикко драматично.

Я наклонился, прищурившись. Да, царапины на поверхности складывались в узор, напоминающий руну древних. Или это просто трещины от удара о землю?

— Продолжай, — сказал я, наливая ему эль.

Грикко ожил:

— Первая ловушка! Каменная плита под ногами — бац! — упала в пропасть! Я прыгнул, как тигр, как вихрь, как…

— Как испуганный хомяк, — пробормотал я, но он уже не слышал.

Его руки рисовали в воздухе картины из паутины и тьмы: туннели, где стены дышали слизью; залы, где тени шептали проклятия; колодец, ведущий в кишки мира.

— А потом они напали! — Грикко вскочил на табурет, едва не упав.

— Кто? — спросила эльфийка, и я понял — он зацепил даже её.

— Троглодиты! Целая стая! Слепые, голодные, с когтями как кинжалы!

Я представил Грикко, пятидесятикилограммового гоблина, против троглодитов. Как мышь против стаи кошек.

— И что ты сделал? — спросил тролль, облизывая зубы.

— Я зарычал! — Грикко издал звук, похожий на чихание барсука. — Говорят они слепые, но чуют страх. Так я стал одним из них! Шёл среди них, рычал их песни, пока…

— Пока не наступил на хвост вожаку? — я не удержался.

Грикко замер, потом медленно ухмыльнулся:

— Пока не нашёл дверь в Сокровищницу. А там…

Он замолчал, гладя камень. В таверне повисло напряжение. Даже тролли перестали жевать.

— Там был сундук. Золото. Самоцветы. И он— Грикко понизил голос до шепота, — Он дышал.

Эльфийка ахнула. Я вздохнул.

— Мимик, — сказал я. — Классика.

— Я схватил камень! — Грикко вскочил, размахивая руками, — А сундук — хвать меня за плащ! Я рванул,порвал ткань, бежал, а за мной…

Он замолчал, задыхаясь. В таверне было тихо.

— ...рушились своды. Руны вспыхивали. Вход захлопнулся. Я еле спасся!

История закончилась. Посетители зааплодировали, свистели, стучали кубками. Грикко раскланялся, как король.

— И где же сокровища? — спросила эльфийка.

— Запечатаны навеки! — вздохнул Грикко, прижимая камень к груди.

— То есть, кроме этого булыжника, ты ничего не вынес? — тролль фыркнул.

Смех снова заполнил таверну. Грикко сполз со стула, бормоча что-то о «неблагодарных слушателях».

Когда толпа рассеялась, я заметил: камень в его руке дрожал. Словно в такт биению чьего-то сердца.

— Герой, — я толкнул к нему кубок с элем, — твоя история стоила пары серебряных.

Он крякнул, швырнув монеты. Я поймал их хвостом.

— Ты не веришь мне, Зориан! — Грикко буркнул.

— Верю, — я убрал монеты в ящик. — Верить дешевле, чем ремонтировать мебель.

Но когда он ушёл, я долго смотрел на следы когтей на стойке. Настоящих когтей, не гоблинских.

А камень… камень теперь тихо звенел, как стекло под ультразвуком.

P.S. Вруны редко врут целиком. Самая сладкая ложь— та где правда прячется, как скорпион под камнем. Жаль, но Грикко этого не поймёт. Никогда.

— Я знаю, кто убил Лукаса, — прошипел он, швырнув на стол флешку. — Но если вы откроете это, мы оба умрём.

Натали опередила Рида, приставив нож к горлу Майкла:

— Говори. Быстро.

— Мэр... Он использует страховые выплаты для финансирования «Сьерры». Грей хотел сбежать, прихватив доказательства. Его убили тем же методом, что и... — Торрес замолчал, заметив фото Эрика в руке Рида. — О боже. Твой напарник тоже был в списке.

Рид схватил его за галстук, но сирена скорой снаружи перекрыла крик. Через окно мелькнула фигура в чёрном — человек в кепке «Marlins» целился в Торреса.

— Вниз! — Рид толкнул Натали, но пуля всё равно настигла Майкла. 5.7×28 мм. Та же, что убила Грея.

Натали бросилась в погоню, а Рид остался с умирающим.

— Пароль... — Торрес харкнул кровью на рукав Рида. — «117-S...».

Флешка оказалась зашифрованной. В машине Рид ввёл пароль — «Sierra-117». Файлы открыли доступ к цепочке транзакций: мэр переводил миллионы на счета подставных клиник, где лечили «жертв аварий». Тех самых, что позже умирали от «осложнений».

— Это не клиники, — Натали указала на координаты. — Лаборатории. Они тестируют заражение.

Их джип вздрогнул от удара сзади. Чёрный внедорожник таранил их, вынуждая свернуть в переулок. Рид выхватил Glock, но стекло водителя уже опустилось — в лицо смотрел ствол с глушителем.

— Прыгай! — крикнула Натали, выворачивая руль.

Они выкатились на асфальт, когда джип врезался в стену. Киллер вышел, поправляя кепку. Лицо скрывала маска, но движения были знакомы — как у того, кто стрелял в порту.

— Привет, Эрик, — прошептал Рид, вставая. Голос в голове затих, заменяясь ледяной ясностью.

Интерактив для читателей:

Рид успевает схватиться за пистолет, но видит, что киллер держит в руке детонатор. На земле — раненная Натали. Что он выберет?

1. Выстрелить в киллера, рискуя активировать взрывчатку.

2. Броситься к Натали, чтобы успеть укрыть её телом.

3. Вспомнить слова Эрика — возможно, это ловушка, и детонатор фальшивый.

Ваш выбор определит судьбу героев в следующей главе. Пишите вариант в комментариях!