Книжная лига

Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.

Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.

В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.

Итак, поехали.

“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен

На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.

Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!

“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен

Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.

Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.

“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон

Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.

Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.

“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф

Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.

Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.

“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм

Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.

Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.

“Волшебный мелок”. Синкен Хопп

Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.

У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.

“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер

И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.

У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.

Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?

Источник: Литинтерес (канал в ТГ, группа в ВК)

Неверные ожидания сыграли со мной злую шутку. Покупая книгу с воинственной обложкой и звучным названием, я ждал эпичных битв, древних клятв и звона мечей. Вместо этого получил историю женского сердца, которая очаровала слогом и атмосферой, но и вызвала вопросы. Как и героиня, я постоянно ждал, да не того. Хотя, перечитывая аннотацию, странно было ожидать чего-то другого.

О чём книга

В мире, где всё обусловлено интересами рода, повзрослевшая девушка не располагает собой. Она пойдёт замуж за того, кого старшие родичи выберут ей в женихи. И дальше опять всё предопределено: бесконечные домашние хлопоты, дети, внуки... Очень многих устраивает такая определённость, избавляющая от бремени личных решений. Но что делать, если сильная душа восстаёт против векового порядка и стремится к чему-то гордому и высокому? Если сердце жаждет встречи с единственным на всю жизнь человеком, а рука достаточно крепка, чтобы за себя постоять?

После встречи с дружиной варягов девушке по имени Зима начинает казаться, что ответ найден...

«Молодость склонна отчаиваться там, где нет повода для огорчения, и надеяться, когда уже и быть не может надежды».

Мнение о книге

1. Художественный стиль и атмосфера

Роман Марии Семёновой покоряет красивым, почти былинным слогом — обилие мелодичных оборотов создаёт ощущение древней саги. Добавьте к этому детальные описания быта и одушевлённой природы — и получите поистине волшебный эффект. Я будто сам плыл на лодке по реке, всматривался в густые леса и, затаив дыхание, ждал, когда же клюнет царица-щука. Всё это пробуждает какое-то смутное, но узнаваемое чувство — будто эти картины уже жили в памяти, просто были забыты.

«Я плавала между камышовыми островками, где стояли средь гибких стеблей пятнистые щуки, подстерегающие добычу. В таких озерках бывает крупная рыба. Как-нибудь наловлю раков и приду сюда с удочкой. Отыщу под берегом глубокую яму, раздразню вкусной приманкой чёрно-зелёного сома толщиной с потопленное бревно. Поспорю с ним, кто кого. Велета не привередничала, но рыбу любила страсть, а прежде всего копчёную, истекшую жиром в горячем ольховом дыму…»

2. Персонажи

Герои здесь яркие, запоминающиеся, а их психологическая глубина — одна из сильных сторон книги. Основные лица переживают внутренние бури, сомнения, страдания, и от этого кажутся по-настоящему живыми. Особенно хорошо раскрыта главная героиня: автор мастерски показывает её становление через испытания, отношения с людьми, сны и тонкую связь с природой. Всё это помогает понять её душу. Правда, мотивация героини местами раздражала — её навязчивое желание найти суженого, «того, кого она ждёт», повторяется так часто, что к середине книги начинает утомлять, а к концу вызывает уже нервную усмешку. С другой стороны, именно в этом — суть её характера. Раздражать 😁 Шучу. Она не воительница по призванию, а женщина, которая ищет «обычное женское счастье». Но в условиях того времени оставаться неприсватанной — позор для рода. Вот и приходится уходить. Но куда? Деревня глухая, до города далеко. Единственный путь ведёт в дружину воеводы.

«Судьба не зря зовётся судьбой: она редко расспрашивает, чего хочется человеку, и с ней не поспоришь».

3. Сюжет

История развивается неспешно, местами предсказуемо. Название и обложка с образом воительницы настраивают на эпичные сражения, но динамики здесь мало. Большую часть книги занимает тоска героини по «тому самому», которого она ищет в каждом встречном. Это вызывает диссонанс: ждёшь битв, а получаешь долгие размышления. Когда же действие набирает обороты, оторваться невозможно, но такие моменты редки. Это портит общее впечатление, хотя поэзия слога и глубина героев всё равно оставляют след в душе.

Если вам близка историческая проза с глубоким психологизмом, «Валькирия. Тот, кого я всегда жду» — хороший вариант. Если же хочется эпичных схваток и приключений — возможно, стоит присмотреться к другой книге.

Точно продолжу знакомство с творчеством Марии Семёновой. Следующая книга на очереди — «Волкодав». А как вы относитесь к мирам автора?

Больше статей о книгах в Телеграм-канале

Роман Роберта Хайнлайна «Чужак в стране чужой» – классика научной фантастики и одновременно философский манифест, бросивший вызов социальным, религиозным и культурным устоям середины ХХ века. Книга, удостоенная премии «Хьюго», остаётся провокационной даже сейчас (а представьте, какой фурор она произвела в 1961 году!), сочетая в себе элементы утопии, сатиры и духовного поиска.

Главный герой, Валентайн Майкл Смит, – человек, воспитанный марсианами после гибели первой экспедиции на Красную планету. Через 25 лет марсиане возвращают Смита людям, вновь посетившим Марс. И вот юноша доставлен на родину, но складывается странная ситуация. Смит – человек лишь физиологически. В ментальном плане он марсианин, обладающий мощной экстрасенсорикой и чуждым мировоззрением. Получается история марсианского Маугли.

Возвращение Смита на Землю превращается в столкновение двух цивилизаций: холодной, рациональной марсианской культуры и хаотичного, алчного человеческого общества. Майкл, обладающий телепатией и способностью управлять материей, становится объектом борьбы между правительством, религиозными группами и СМИ. Однако его истинная миссия – не завоевание, а обучение людей “искусству быть человеком”, переосмысленному через призму марсианской мудрости.

Ключевые персонажи – эксцентричный адвокат Джубал Харшоу, наивная медсестра Джилл, ироничный журналист Бен Какстон – помогают Майклу адаптироваться, но в итоге сами оказываются учениками. Через них Хайнлайн исследует тему трансформации: как контакт с «чужим» меняет представления о любви, вере и свободе.

Роман часто называют «настольной книгой хиппи» или «Библией сексуальной революции» 1960-х, и не зря. Хайнлайн подвергает сомнению все «священные коровы» общества. Майкл основывает новую религию, где ритуалы включают обмен водой (как символом жизни) и групповые медитации. Его лозунги бросают вызов догматам традиционных конфессий. Идея «братства воды» и свободной любви предвосхитили сексуальную революцию. Для Хайнлайна тело – инструмент единения, а не греха. Марсианский принцип «Не привязываться к вещам» противопоставлен земному потребительству. Даже язык марсиан (например, глагол «грокнуть» – понять что-то на уровне интуиции) становится оружием против поверхностности.

Хайнлайн мастерски сочетает социальную сатиру с притчевой глубиной. Диалоги наполнены едкими афоризмами и балансируют между цинизмом и мудростью. Однако, на мой взгляд, роман не лишён недостатков. Во-первых, темп: первая половина книги с политическими интригами и юридическими спорами может показаться затянутой. Во-вторых, коммуна «водных братьев» порой идеализирована, а их отрешённость от общества выглядит наивной. И, в-третьих, несмотря на прогрессивность идей, женские персонажи часто остаются в тени мужских.

«Чужак в стране чужой» стал культовым текстом для хиппи и новых религиозных течений. Фраза «грокнуть» вошла в английский язык, а идеи романа вдохновили миллионы на поиск духовности без рамок. Однако книга также вызвала скандалы: ее обвиняли в пропаганде аморальности и богохульстве. И это не удивительно. Пропаганда свободной любви и «шведской семьи» – это ещё не самое удивительное. Присутствует тут и ритуальный каннибализм! Даже сейчас подобное смотрится экзотично, а в 1960-е требовалась немалая смелость для написания романа. Однако «левые» роман поддержали. Особенно комично это смотрится на фоне того, что эти же люди оплевывали вышедший чуть ранее «Звездный десант», приписывая Хайнлайну чуть ли не пропаганду фашизма. Вот такой разносторонний автор!

Финал «крестового похода» Майкла Валентайна Смита был предрешен с самого начала. Его появление на Земле оборачивается вариацией Второго Пришествия, которое заканчивается также, как и Первое. Но гибель мессии – не поражение. Вещать о правильных вещах могут многие, а вот умереть за идею дано не каждому. Остались ученики Майкла, которые разделяют его идеи и стремления.

Итог: «Чужак в стране чужой» – это зеркало, в котором отражаются как лучшие, так и худшие черты человечества. Хайнлайн не даёт ответов, но заставляет задавать вопросы: «Что делает нас людьми?», «Возможно ли преодолеть разделение через любовь и понимание?», «Готово ли общество принять того, кто бросает вызов его основам?». Рекомендуется не только фанатам фантастики, но и всем, кто готов «грокнуть» глубже поверхностных истин.

Также подписываемся на мой ТГ-канал. Там ещё больше интересного.

Из блога Less Wrong. Средняя длина предложений в английском языке сокращается. У Джефри Чосера (умер в 1400 г) в одном предложении в среднем было 49 слов, у Джейн Остин (умерла в 1817 г) — 42 слова, у Чарльза Диккенса (умер в 1870 г) — 20 слов, у Джона Стейнбека (умер в 1968 г) — 18 слов. Дж. К. Роулинг в среднем использовала 12 слов в одном предложении, когда писала книги о Гарри Поттере 25 лет назад.

Средняя длина предложения в газетах сократилась с 35 до 20 слов между 1700 и 2000 годами. Президентское обращение о положении страны сократилось с 40 до менее 20 слов, инаугурационные речи показывают аналогичный спад. Возможно, что длина предложений перестанет уменьшаться тогда, когда мы достигнем физического предела того, насколько короткими могут быть предложения. Самый продаваемый роман в американском жанре "крутого детектива" Джеймса Кейна «Почтальон всегда звонит дважды» (1934) имеет в среднем 11 слов в одном предложении, в романе Майкла Крайтона «Парк Юрского периода» (1990) в предложении всего 9 слов.

С чем это может быть связано? Есть несколько объяснений разной степени убедительности. Например:

1. Писатели воспитывались на классических латинских произведениях с их очень длинными предложениями
2. Люди просто поглупели и предпочитают более короткие и простые предложения.
3. Длинные предложения больше подходят для чтения вслух, а короткие — для чтения про себя.
4. Более короткие предложения просто лучше, так как они способствуют более быстрому чтению и лучшему пониманию.

Другая теория заключается в том, что журналисты вдохновили писателей на более лаконичный стиль. Многие великие американские писатели, такие как Твен, Уитмен, Хемингуэй и Стейнбек, были журналистами и находились под влиянием газетного стиля.

Когда человек берёт в руки фэнтезийный роман, он подсознательно готовится к чудесам: летающим замкам, говорящим зверям, волшебникам, вызывающим бурю одним жестом. Магия — это, пожалуй, самое узнаваемое и соблазнительное украшение жанра. Но парадоксально: чем свободнее и безграничнее кажется волшебство, тем скучнее оно может стать. Почему? Потому что настоящая магия в фэнтези зреет не из её свободы, а из её ограничений.

Представим мага, способного щелчком пальцев уничтожить армию, воскресить мёртвого или превратить врага в пыль. Первый раз — впечатляет. Второй — вызывает уважение. Но на третьем щелчке пальцев становится ясно: перед нами не герой, а сценарный костыль. Без ограничений магия превращается из инструмента в волшебную кнопку "решить всё". А где нет конфликта — там нет и истории.

Ограничения, наоборот, добавляют магии цену. Пусть маг тратит свою жизненную силу, колдуя. Пусть нуждается в редких компонентах, времени или знании древних языков. Пусть не всякий заклинатель способен контролировать то, что вызывает. Тогда каждый акт магии становится выбором, а каждый выбор — поводом для драмы. И чем больше ставка, тем выше напряжение, тем острее сцена.

Ограничения ещё и придают волшебству правдоподобие. Мы любим фэнтези не только за чудеса, но и за их обоснованность внутри вымышленного мира. Если заклинания следуют правилам, пусть даже выдуманным, то магия становится частью реальности, логичной в своей фантастичности. Мы начинаем верить в неё — и в тех, кто ею владеет.

А главное — ограничения в магии делают важным не только силу, но и разум. Герой побеждает не потому, что сильнее всех, а потому, что мудрее, хитрее, готов идти на жертвы. И тогда история становится не о всесильных колдунах, а о людях — даже если у них в руках пылает молния.

В "Земноморье" Урсулы ле Гуин ключевое ограничение: любое действие нарушает баланс мира. Если, скажем, ты повелел ветру дуть — где-то он может утихнуть. Если оживил — возможно, нарушил естественный ход смерти. Главный маг Земноморья должен учиться не просто колдовать, а понимать, стоит ли это делать. Подобный подход делает магию почти философской.

Один из самых ярких примеров — это система магии в мире "Mistborn" Брендона Сандерсона (русское название — «Рожденный туманом»). Он мастер ограничения магии — настолько, что фанаты даже прозвали его подход "сандерсоновскими законами магии".

В Mistborn магия строится на использовании металлов. Люди, обладающие способностью к "алломантии", могут "сжигать" определённые металлы, проглоченные заранее, чтобы получить особые силы. Например, один металл усиливает физическую силу, другой позволяет тянуться к металлическим предметам, третий усиливает эмоции окружающих.

Но — внимание! — у каждого металла своя чёткая функция. Нельзя использовать силу без металла. Металлы заканчиваются. Некоторые комбинации несовместимы. Более того, большинство людей могут использовать только один металл из всех. А ещё есть негативные последствия, если проглотить не тот металл или переборщить. Магия не только могущественна, но и опасна.

Что это даёт? Огромное пространство для тактики, нестандартных решений и напряжённых сцен. Ты не просто ждёшь, что герой "завалит всех магией", ты держишь переживаешь: хватит ли у него олова? Осталось ли в кармане железо? Успеет ли он "воспламенить" металл до того, как его прижмут?

Так магия становится частью сюжета, а не его разрушителем. Подробнее о системе магии в моём романе я расскажу следующим постом.