Сообщество - Фэнтези истории

Фэнтези истории

871 пост 663 подписчика

Популярные теги в сообществе:

3

Глава 2 Семья

Они пришли ко мне из тьмы, как отражения моих собственных трещин. Не кровь связала нас, а тихий шепот совпадений, что оказались вовсе не случайными. Мы нашли друг друга в тех самых промежутках между мигами, где город позволял себе быть искренним — в трещинах асфальта, под мостами, где эхо шагов сливалось с ропотом реки.

Сначала их было двое. Женщина с глазами, словно высеченными из ночного неба — холодными, но хранящими отсветы давно погасших звёзд. Она говорила мало, но каждое её слово пробивалось сквозь тишину, как нож сквозь пелену иллюзий. «Ты не один», — сказала она тогда, и это прозвучало не как утешение, а как приговор.

Потом появился он — мужчина, чьё прошлое было сшито из обрывков чужих жизней. Его руки знали вес оружия и тяжесть потерянного времени. Он не верил в порядок, лишь в хаос, который можно приручить. «Семья — это не те, кто ждёт, — произнёс он, разглядывая лезвие ножа. — Это те, кто режет за твоей спиной воздух, пока ты смотришь вперёд».

Мы стали зеркалами друг для друга. В моём одиночестве они увидели знакомый голод, в их ярости — мою невысказанную боль. Мы научились читать тишину между нашими словами, распознавать ложь в такте дыхания. Нас объединяло не доверие, а необходимость. Город требовал жертв, а одиночки в нём не выживали.

Но даже в этой связке было что-то хрупкое. Мы делили хлеб и раны, но не секреты. Каждый хранил за зубами осколки правды, способные перерезать глотку другому. Женщина исчезала на рассвете, возвращаясь с запахом чужих страхов. Мужчина шептался с тенями в переулках, торгуя нашим временем за обещания безопасности. А я? Я наблюдал, учился, собирал их слабости, как монеты для чёрного дня.

Однажды ночью, когда дождь стирал границы между небом и землёй, мы стояли над телом того, кто хотел нас расколоть. Кровь смешивалась с водой, унося последние следы наивности. «Теперь мы настоящие», — прошептала женщина, и её голос дрожал не от страха, а от странного подобия нежности.

Мы стали семьёй не потому, что хотели этого. Мы стали ею потому, что мир, лишённый смысла, требует якорей. Даже если эти якоря — шипы, впивающиеся в плоть. Мы держим друг друга на плаву, зная, что один неверный шаг — и руки, что сейчас тянут тебя из бездны, тут же столкнут обратно.

Так появилась семья, тем и является до сих пор.

Показать полностью
4

Земляной дракон. Глава 1: Цена

Земляной дракон. Глава 1: Цена

Через три дня, после оползня, я стал забывать собственное имя. Утром я долго лежал в кровати, пытаясь вспомнить его. Сердце в панике билось о ребра, а в голове мельтишили имена всех моих знакомых, но мое имя ускользало, будто мокрое мыло.

Когда я пришёл завтракать, я сглотнул, пытаясь прогнать ком в горле. Может, это просто сон? Но сердце колотилось всё сильнее, и я выпалил, не подумав:
— Мама, как меня зовут?

Мать, подавая миску похлёбки, вдруг застыла с половником в руке:
— Э-э... ты... — её губы дрогнули, будто язык наткнулся на камень, а мое сердце панически заныло.
Отец, чинивший прялку у очага, поднял голову:
— Что с ним?
— Он... — мать замигала, будто в лицо летел пепел. — Как тебя...
— Это горы, — пробормотал он, глядя в пол. — Они всегда что-то забирают.

Они не могли произнести моего имени.

Я выскочил во двор, надеясь отдышаться. Сёстры гоняли кур.
— Как меня зовут? — схватил за руку Кайли, самую старшую.
Она засмеялась:
— Дурачок! — но смех оборвался. Глаза расширились. — Ты... ты же...

Она не вспомнила. Я в ужасе закрыл глаза и сел на землю.

К вечеру я стал невидимкой. Соседский мальчишка, с которым мы вчера лазили за яблоками, прошел мимо, не повернув головы. Учитель из школы, всегда ворчавший на мои шалости, спросил у отца: «Чей это парень?».

Но хуже всего было другое — я не мог его написать.

Ночью, я скрёб углём на стене дома, пытаясь сохранить память о своем имени: «Ю... Ма...» — буквы расплывались в черные кляксы, как чернила под дождём. Голова гудела, будто кто-то вычерпывал мысли ковшом.

На третий день я побежал к Чёрному утёсу. Может, там...

Тропа была пуста. Ни следов дракона, ни даже обломков оползня — будто гора зализала раны. Я кричал, стучал по камням, пока не охрип.

И тогда из расщелины выползло оно.

Маленькое, ростом с кошку, похожее на помесь ежа и лягушки. Кожа — как варёный рис, глаза-пуговицы.
— Ки-и, — пропищало существо, тыча в меня когтистой лапкой. — Безымянный?
— Кто ты? — присел на корточки, хотя бабка Лера всегда говорила: «Не разговаривай с йоками».
— Я — Мурмыло! Так называют мой вид. — существо выпятило грудь. — Я Страж Порогов! А ты кто?
— Не знаю, — признался я.

Мурмыло захихикало, кувыркнувшись через голову:
— Ха! Потерял имя? Теперь ты — Никто! Ветер сдует, река утащит, духи съедят!

Оно прыгнуло на камень, вдруг став серьёзным:
— Имя — корни. Нет корней — ты лист. Лети куда ветер дует.
— Как можно потерять имя? — я сжал кулаки.

Мурмыло почесало пузо:
— Сам отдал, наверное. Или... — оно сморщилось, — он взял.
— Кто?
— Тот, кто спас. Имя — плата за жизнь. Старая магия.

Я вспомнил янтарные глаза дракона.

Я шагнул вперёд, но йок прыгнул на сосну:
— Не тронь! Я тоже хочу жить! Если дракон взял, значит, ты выжил. Это уже удача! Лучше исчезнуть в ветре, чем быть погребённым в глине!
— Как вернуть? — крикнул ему вдогонку.

Мурмыло, уже почти скрывшееся в кроне, высунуло морду:
— Найди его истинное имя! Дай своё взамен! Или... — хихикнуло, — стань новым!
— Как?!
— Укради! Вырасти! Придумай! — йок скорчил рожу и похлопал в ладоши, вызывая хлопками маленькие искры. — Но осторожнее. Имена любят кровь.

И исчезло, оставив на камне блестящую чешуйку из красного металла.

Я поднял чешуйку. Она обожгла пальцы и испарилась, оставив на ладони след — будто кто-то выжег руной какое-то слово.
— Юма, — прошептал я, вдруг вспомнив, как меня зовут. Но звук рассыпался пеплом, недолетевшим до земли, а руна вызвала чувство, будто мне в руку вонзили раскалённый нож, заставив меня вскрикнуть и заплакать от боли.

Когда боль прошла, я зачем-то прижал руку с руной ко лбу и сказал то, что чувствовал:
— Я — Тот, Кто Ищет.

Воздух дрогнул. Где-то вдали завыл ветер, подхватывая слова. Мурмыло, выглянув из-за дерева, зашипело:
— Дурак! Теперь они тебя услышат!

Но я уже шёл вдоль скалы, следуя за невидимой нитью. Руна жгла ладонь, указывая направление.
— Юма, — повторил я, и на этот раз имя отозвалось эхом в груди.

Оно было неполным. Как пазл с недостающими кусками. Но этого хватило, чтобы заметить — на камнях там, где прошёл дракон, светились слабые символы. Знаки древнее деревни, древнее людей. Знаки имён.

Ночью я вернулся в деревню. Отец, увидев меня, моргнул:
— Подожди, ты ведь… эх…
— Я нашел способ, — перебил я. — Ухожу в горы.

Он схватил меня за плечо и сказал, протянув дедов охотничий нож:
— Береги себя... И помни, мы любим тебя даже так.

Он хотел еще что-то сказать, но я уже повернулся к дверям, размазывая слезы по лицу и пряча нож за пазуху.

Мурмыло ждало на крыльце, жуя пойманную крысу.
— Решил?
— Решил.
— Тогда держи, — йок кинул мне под ноги сморщенное яблоко. — Подношение духам. И... — оно внезапно потупилось, — можешь звать меня Мью. Это... не настоящее имя. Но ты ведь Никто, тебе можно.

Мы двинулись в темноту. Впереди мерцали знаки.

Я — Тот, Кто Ищет.

Этого пока достаточно.

Пролог:
Земляной дракон

UPD:

Следующая глава: Земляной дракон. Глава 2: Расплата

Показать полностью 1
6

Земляной дракон

Земляной дракон

Пролог

Сегодня я снова увидел его. Хранителя гор. Но никто мне не поверил, как и тогда, три года назад...

* * *
Солнце ещё не успело растопить ночную прохладу, когда я, прижимая к груди свёрток с бутербродами, выскользнул из дома. Воздух пах полынью и влажной землёй — дожди шли три дня подряд, превратив тропинки в глиняные реки. Но сегодня небо было ясным, будто вымытое синее стекло, и я знал: если не уйду сейчас, мать снова засадит меня чинить забор.

Горы звали.

Они всегда звали. Ещё с тех пор, как я впервые забрался на утёс над долиной и увидел, как облака цепляются за вершины, будто белые кошки, греющиеся на камнях.

С тех пор это место стало моим убежищем. Там не было криков младших сестёр, ворчания отца о неубранной пшенице или запаха кислого молока из погреба. Только ветер, да бескрайнее небо, да тишина, которую не нарушали даже ястребиные крики.

Я бежал вверх, цепляясь за корни сосен, пока не добрался до узкой тропы, вырубленной в скале козопасами. Здесь склон был круче, а камни — острее. Родители запрещали подниматься сюда после дождей. «Земля скользкая, — говорил отец, — упадёшь и костей не соберёт никто».

Но разве запреты когда-нибудь останавливали двенадцатилетних?

Прыгнув через ручей, я остановился, чтобы перевести дух. Внизу, в долине, дымились крыши нашей деревни — матери уже растапливали печи. Где-то залаяла собака, и я ухмыльнулся: старый пёс Барик, наверное, снова гонял кур бабки Леры. Мир казался таким... обычным. Таким безопасным.

Я не знал, что через час всё изменится.

* * *
Скала встретила меня прохладой. Я устроился на выступе, свесив ноги в пропасть, и достал смятый бутерброд с сыром. Ветер играл волосами, а где-то далеко, за спиной, щебетали каменные дрозды.

Первым тревогу заподозрил желудок.

Подо мной дрогнула земля.

Сначала я подумал — показалось. Но через мгновение камень под левой ладонью дёрнулся, будто пытался выскользнуть. Я вскочил, роняя крошки, и тут услышал:

Грохот.

Не гром, не взрыв — звук был глубже, словно сама гора сжала зубы от боли. Я обернулся и застыл: склон выше меня *шевелился*. Камни катились вниз, увлекая за собой пласты глины, кусты, вырванные с корнями сосны. Всё это неслось прямо на меня, как коричневая река, рычащая тысячей глоток.

«Беги!» — закричал внутри голос, но ноги приросли к месту. Тропинка исчезла под оползнем. Справа — обрыв. Слева — отвесная стена.

Я прижался к скале, чувствуя, как сердце бьётся в висках. Мысли стали странно медленными: «Интересно, больно ли будет?»

И тогда...

Земля вздохнула.

Прямо передо мной грунт вздыбился, выгибаясь волной. Камни подпрыгнули, как брызги от брошенного в воду камня, и из разлома показалось...

Чешуя.

Тёмная, как старая бронза, покрытая мхом и трещинами. За ней — ещё сегменты, сливающиеся в гибкое тело длиннее лодки отца. Существо вырвалось на поверхность, сотрясая землю, и я увидел лапы — короткие, мощные, с когтями, похожими на изогнутые серпы.

Оно повернуло голову.

Глаза — жёлтые, с вертикальными зрачками — остановились на мне. В них не было злобы. Только усталость. И решимость.
— Не бойся, — прошелестело в голове.

Оползень накрыл нас.

Я зажмурился, ожидая удара, но вместо камней почувствовал тепло. Чешуйчатое тело обвилось вокруг, прижимая к земле. Камни били по спине дракона, и я слышал, как они стучат по его чешуе, как по стальной стене.
— Зачем ты... — начал я, но голос потонул в грохоте.

Земля ушла из-под ног.

Меня потащило вниз, но не в пропасть — сквозь гору. Камень стал жидким, как густой мёд. Давило на уши, выворачивало живот, но страха не было. Только изумление: я видел, как сквозь толщу породы пробиваются лучи света, как корни деревьев тянутся к воде, как спят в своих норах крошечные ящерицы с прозрачной кожей.

Это длилось мгновение. Или час.

* * *
Я очнулся на плоском камне у подножия горы. Солнце стояло в зените, возле меня стояли мой папа, мама обнимала меня со слезами на глазах, а спасатели называли меня счастливчиком.
— Куда он делся? — прошептал я.

Мама всхлипнула и спросила:
— Кто?

Я протянул руку, указывая на горы.
— Дракон! Огромный как гора! Он спас меня от оползня!

Спасатели переглянулись. Кто-то фыркнул: «Ударился головой, бедняга». Но отец вдруг взял мою руку.
— Где? — спросил он тихо.
— У Чёрного утёса.

Он побледнел.
— Мой дед... рассказывал о таких. Говорил, они умеют говорить с камнями.

Повисла тишина. Даже мать перестала причитать.
— Но они исчезли, — добавил отец, словно оправдываясь. — Когда начали рубить лес у подножья.

В ту ночь я не спал. Прижавшись лбом к окну, смотрел на горы, окутанные лунной дымкой. Где-то там был он. Истекающий янтарной кровью. Последний хранитель.

И я поклялся себе: найду его снова.

Хотя бы чтобы сказать спасибо.

Глава 1: Земляной дракон. Глава 1: Цена

Показать полностью 1
2

Мелодия души [рассказ]

Луга.

Эти просторы на склоне горы были ковром жизни для юной Лисэль. Волны трав были столь глубоко зелёными под синей тьмой горного неба.

Лисэль села подле одного из валунов, раскиданных по простору. Её ощущение жизни в тот момент переливалось из легкости в безмятежность. 

Словно обрамляя эти мгновения реальности, зазвучал хор. Чистые голоса лились вверх из глубин сознания, но были чужеродными. И Лисэль стало тревожно, а затем и страшно. Голоса были проникнуты нежностью и невинностью, но была в них такая гнетущая ровность, что девушка ощутила угрозу для своей жизни.

За страхом пришла боль.

Туманы нахлынули волнами.

Скрючившись, Лисэль упала. Её красота стала жалкой и лишенной всех искорок жизни. Она лежала недолго, а когда поднялась, то увидела, что перенеслась куда-то далеко. Не в другое место, но в другой способ существования. Голубые холмы были кругом. В сознании мерно зашумел прибой пустоты.

Страх, боль, надежда, радость. Все ушло. Осталась только печаль, освежающая, как ветерок в летний день.

И в этот момент свежести для Лисэль здесь явился ангел.

— Иди на свет, не бойся.

И девушка пошла на свет, которым и был ангел. Коридор из лучей затмил все. Возник вопрос, кто разговаривает с ней, но не хватало сил спросить.

— Ты нигде, и нет причин тебе быть где-то. Ты улетела, ты здесь, я забрал тебя, все хорошо.

Речь летела по этим лучам, наполняя Лисэль спокойствием. И теплота мысли вернулась к ней, она упала в лучи и те понесли её. Не было конца, не было начала, свет летел мимо плодородных холмов, минуя овраги и рощи, что стали блеклыми за пределами этого чудесного ручья.

— Куда я лечу…

— Ты не летишь. Здесь перемещаются только места. Но ты никуда не летишь. 

— Что дальше? — отозвались в голове Лисэль последние остатки эмоций.

— Ты отдохнешь здесь. Ты будешь отдыхать.

"Как вернуться? Лисэль не хочет сюда, Лисэль хочет обратно…"

— Твой мир умирает. Все умирает, — вещающий в поток глас стал обретать нотки властности, скрывающей самодовольство, — зло пришло в эти прекрасные поля, зло заполнило мир, зло отравило небо, зло пожрало всех людей.

Лисэль стала вспоминать, каких людей она знает. Сколько времени она гуляла по этим склонам, по этим лугам, как давно она любуется белыми лепестками горных цветов… И важно ли это… Но все время, которое она могла вспомнить, ей было хорошо. Здесь не было ничего, и это было прекрасно.  

— Ничего не случится? — вопрос сам собой вытек из уст Лисэль.

— Ты вернешься. Ты пробудешь здесь ещё какое-то время, но ты вернешься. Твоя жизнь угасает. Но ты всегда можешь вспомнить, что есть это место. Запомни его, запомни свои ощущения. Беги сюда, когда станет плохо, когда станет страшно. Беги сюда…

И реальность вернулась.

Подняв голову, Лисэль увидела, как черные тучи заволокли небо вдалеке. Тучи пульсировали алыми прожилками. Это чистое зло нависало над её привычным миром. Слишком великое, чтобы ему можно было противиться.

Для начала нужно было понять, что стало с её жизнью, пока она бродила по лугам или в другом месте, которое только пожелало предстать пред нею в виде сочных склонов.

И Лисэль побежала вниз.

В долине был только пепел и обуглившиеся осколки культуры в виде пепелищ домов, обгорелых каменных руин замка. Остатки колоннад, вытоптанные поля. Сохранилась лишь дорога, что вела в город.

Но и дальше не было ничего другого. Все поселения, все строения, что встречались, были снесены, все человеческое, все, что руками было создано, уничтожено и только напоминает о себе ошметками, обрывками.

Лисэль искала хоть кого-нибудь живого. Но никого здесь не было.

А потом пошел пепел.

"Вот и снег огня. Мне не нравится это. Нужно обратно. В горах есть жизнь," — бегло думала девушка, отыскивая свои ближайшие желания.  

В нескольких домах она попыталась разобрать небольшие кучи мусора и добраться до подпола. Это принесло плоды. Еду и немного одежды она завернула в мешок, с которым и отправилась вверх по долине, где река становилась более дикой, превращаясь в горный ручей.

Переживаний никаких Лисэль не испытывала. Осознание всего происходящего парило где-то далеко и ещё только стремилось за ней вслед, чтобы настигнуть однажды и заставить содрогнуться в ужасе. Но осознание случившегося могли Лисэль и не догнать, так быстро и упорно она шла вверх по склону.

"Мне нужен был страх? Быть может мне нужно было, чтобы все тут сгорело," — весело проговорила себе Лисэль.  

К ней стали приходиться мутные отрезки воспоминаний, обрамленные сиреневой дымкой.  

Страх.

Иглы страха.

Небо было таким синим…

Игольчатые волны хлестнули по сердцу Лисэль там где начали появляться в изобилии её любимые белые цветы.

Спрятавшись за ближайшим живописным валуном, девушка притаилась и стала вслушиваться в передвижение существа, которое заметила среди камней.

Оно медленно проползало где-то неподалеку, перебирая множеством человеческих рук и ног, существо состоящее из сплетения тел. Лисэль не выглядывала, только мельком заметила, но в память этот образ проник ожогом, словно клеймо.

Лисэль медленно обогнула булыжник и выглянула на миг, чтобы увидеть только, как часть туши скрылась среди серых скальных пород.

— Уходит… — ласково прошептала Лисэль.

Изменения, произошедшие с жизнью за время её отсутствия были омерзительны. Но теперь такова была жизнь, и лучше держаться от неё подальше. Девушка с нежностью посмотрела на примятую траву.

Выше по склону нашлось прибежище в охотничьей избушке на краю хвойной рощи. Крохотные окна и низкий потолок, печь. Можно провести здесь какое-то время, пока не кончатся припасы. О том, что будет дальше, Лисэль пока и не думала.

Воспоминания пресеклись.

Не было ни родителей, ни детей. Не было дома. Визуально Лисэль помнила, что какие-то обломки ей знакомы, что-то необычное она чувствовала к тем останкам, чтобы были внизу. Но там больше не было ничего по-настоящему родного.

Хмурясь, Лисэль проводила рукой по деревянной стене, собрав с неё пыль. Провиант она очень быстро съела, как ни старалась растягивать. Сыр, хлеб и вино. И больше ничего. Воды не было, поэтому несколько дней продолжалось пьянство. И одним утром пришлось идти к горному ручью, чтобы утолить жажду.

Стало плохо. Боль от голода высушила в Лисэль все силы. Целыми днями она лежала на сене, укрывшись плащом, как одеялом, позволяя остаткам жизни покидать её.

И вскоре избушка растаяла в сером тумане безразличия. Молочная пелена заволокла комнату, а затем развеялась. Вновь кругом были голубые холмы, укутанные иным воздухом. 

Для Лисэль здесь вновь явился ангел. Голос его стал обретать нотки жесткой нежности.

— Ты пришла сюда, ибо что ты есть вне этих мест…

Мысли у Лисэль также улетучивались, как и силы. Но ей было обидно за свою жизнь, за свою красоту, что осталась на краю рощи.

— Я забыта Создателем, — ответила девушка.

— Нет, Лисэль, нет, ты не забыта. Создатель помнит о тебе. Создатель помнил всегда об этом мире, где и ты родилась однажды.  

— Но я уже больше не живу, ведь так? — то, что в этом мире было голосом стало блеклым.

— То, что ты зовешь жизнью, находится в моих руках, смотри, для человека это похоже на нить, — и возник луч, который был натянут, а потом повис, словно спало напряжение, что-то поднимало его, демонстрируя иную власть, — и я сохраню твою красоту в этом уголке мира, пей воду из ручья и не чувствуй ни жажды, ни голода, я заберу их у тебя, оставлю только внешность. Люби создателя. Поклоняйся ему. Это все, что осталось у тебя теперь, когда человечество пресеклось. Я скрыл тебя от всех кар, что пали на эти земли. Будь зелёным ростком в бессмысленной вселенной.

— Я буду, — прошипела девушка, — только оставь мою красоту мне.

Камень в руке.

Взмах.

И кровь потекла по булыжнику.

Если пройти по почти заросшей и утерянной тропинке от избы охотника в глубь рощи, то можно было найти небольшую опушку, в центре которой лежал удобный плоский валун.

На нем девушка убивала мелких зверьков, которых ей удавалось поймать в незамысловатые ловушки. До этого она никогда не охотилась, и никогда не жила в лесу, но любовь к Создателю могла научить чему угодно. Разгорающийся огонек тоски медленно дистиллировался, оставляя все более чистую нежность к миру, которому Создатель повелел умереть.

Утром Лисэль ходила к ручью и пила из него воду, умывалась в нем. Потом она смотрела на лучи солнца, смотрела на небо, любовалась вершинами гор. Она не уставала наблюдать все эти элементы мира каждый день, ведь их природная прелесть была неисчерпаема. Этот горный пейзаж и небо над ним, ещё не затянутое серой пеленой, были тем осколком реальности, что Создатель обошел своим карающим взглядом.

Мысли о свежести воздуха и наслаждении от дыхания сменялись суждениями о красоте света. Лисэль трогала траву, кору деревьев, шерстку своих маленьких жертв, пробовала на вкус кровь убитых белочек и крольчат, которым расплющивала головы на своем алтаре.

Память о создателе распускалась внутри многими бутонами. В ночи приходили видения, затем стали приходить и днем. Звезды, множество звезд, столь огромных, мириады обитаемых лун, прекрасные дворцы. Она витала во всем этом, но всегда оставалась вдалеке.

Образы становились все более навязчивыми. Но среди них доминировал один, который позже затмил все. Это гигантское синее солнце, способное вместить в себя неисчислимое количество миров, необъятность и глубина которых становились ничтожными в сравнении с этим центром, испускающим жизнь и творческую мощь во все уголки вселенной. Но это не был сам Создатель, а лишь образ, отражающий его в самой грубой и примитивной форме, но доступной мыслящим существам. Понимая это, Лисэль рисовала себе подавляющий волю смысл происходящего. Все меньше и слабее она чувствовала себя.

И пусть Лисэль была девушкой и не совершала подвигов в той жизни, труп которой гнил в низинах, она все же не была рада тому, что над ней нависает нечто, размер которого ей не удавалось осознать, потому что это было нечто большее, чем обычное превосходство, о каком мог бы подумать человек. 

И сперва, сидя на берегу ручья, Лисэль думала, что здесь не было места для нежности. Ей казалось, что она не сможет испытывать теплые чувства к чему-то подобному. Только легкий страх и грусть о ничтожности собственной судьбы заставляли её приносить жертвы, наполняя пролетающие дни каплями смысла. Ей не требовалась еда или питьё, ничего из того, что было нужно в прошлой жизни. Новое существование целиком было соткано из блеклых эмоций и вязких дум.

Может эта оторванность от жажды и голода были только иллюзией, обманом того ангела… и скоро её физическое тело умрет, и она станет бродить по здешним лугам и думать о себе, как о ветерке, смотреть на цветы и думать, какие они красивые, как их качает ветерок, и какое это наслаждение. Так думала Лисэль иной раз наблюдая, как жук ползет по камню.

Все эти сомнения не были отринуты в один момент. Они утекали медленно, таяли как снег с приходом весны. Так оттаяло сердце Лисэль, бьющееся чтобы гонять бесконечную кровь. Они утекали, неслышно журчали в струйках крови, что испускались размозженными головами лесных зверьков.

Однажды Лисэль представился мир, как пустыня. Мир, в котором ничего не было разумного, что стояло бы выше.

В тот день небо было пасмурным, шел первый осенний дождь. В жертву своему Создателю в тот день она принесла целую лису. Та брыкалась, кусалась и царапалась, но тело Лисэль не знало боли и усталости, и потому с полным спокойствием противящейся лисе она свернула голову, а затем раздробила также, как и многим мелким существам, чтобы побывали в её утонченных руках.

После убийства лисы, девушка стала думать о том, что делает все зря, и ей явился образ, словно она призвала самого Создателя внушить ей видение, нарисовать картину, столь полную холодящего отчаяния.

Пустая вселенная, в которой летали лишь камни. Галактика, не подчиненная законам, только ветер в ней резвился, наслаждаясь черной свободой. Не было ни света, ни дыхания, ни тепла, ничего.

Очнувшись, Лисэль обнаружила себя в избушке. Она выбежала из неё и посмотрела на небо. Дождь прекратился, тучи разогнало и снова светило солнце.

Зазвучал хор. Тот самый, что пел, когда она гуляла по лугам и любовалась белыми лепестками. И тогда она испытала спокойствие, она поняла, как сильно наполнена вселенная, в которой живет. 

Горы снова растаяли, освободив взор для голубых холмов. Все произошло слишком быстро. Лисэль утонула в нежности. Она почувствовала любовь, не только к Создателю, но к себе в тот момент, когда сама растворялась во всем, в самом существовании, её душа истончалась, чтобы разлиться тонким слоем по светлым лучам, что вновь озарили её взгляд. Душа Лисэль наконец превратилась в любовь без объекта, нежность без привязки, все её существо стало любовной безмятежностью.

— Лисэль, — послышался голос ангела.

— Я почувствовала…

— Лисэль. Ты слышишь меня?

— Я слышу. Да. Я почувствовала. Я поняла. Я люблю.

— Кого же ты любишь, Лисэль?

— Никого. Просто люблю.

Свет заполнил все, в нем растаяли и голубые холмы, и голос ангела, и сама Лисэль растаяла, но остатки её существа пульсировали уже нечеловеческим удовольствием посреди небытия.

— Ты была, Лисэль, последней душой этого мира, что ещё не заслужила прощения. Я умолял Создателя, и он разрешил мне исправить тебя. Ты мое лучшее творение, Лисэль.

После этих слов ангел поднял то, что осталось от души и улетел к синему солнцу. 

11 февраля 2025 г.

Показать полностью
9

В поисках кракозябра

Беспощадный, как вопли фанатика, сизый дождь барабанил в окно. Что царица наук — математика, в королевстве узнали давно. День охоты, назначенный загодя, оправдал превосходство числа. Егерь выпил настойки на ягоде — много знала и дико росла, не считаясь с общественным мнением. Собирались в отряды ловцы. Оскорбляя окрестности пением, проплывали в тазах мудрецы. У таверны — долой мордобитие — возбужденно шумела толпа: это ж надо, вот это событие. Обветшалой стены скорлупа, устыдясь, прикрывалась афишами с никому неизвестным лицом. Даже тучи висели над крышами по-другому, и дело с концом. Но в буфете печалилась чайница, но в шкафу шелестел габардин: Кракозябр Вульгарис — встречается. Королевский — остался один. Если доводы будут не вескими, обнаружить себя не готов.

До сих пор по лесам с перелесками наподобие блудных кустов бродят маги, советники, фрейлины. Затесался хромой сенешаль. Говорят — они молоды-зелены. Говорят — их действительно жаль. То по звëздам идут, то по компасу. То левее берут, то правей. Есть надежда — покажется корпусу экземпляр королевских кровей. И тогда Кракозябру поклонится, и попросит на скрипке сыграть сразу вся королевская конница, сразу вся королевская рать.

В поисках кракозябра
Показать полностью 1
0

Мой отпуск

Тихо ступая к храмам буддийским,

Где молитвы плывут, как дым над огнём,

В сердце впитываю покой древний,

Время теряет вес, растворяясь в нём.

Дорога зовёт дальше, к озеру святому,

Байкал встречает тихим шепотом волн.

Бурятский берег, забытый туристами,

Скрывает сокровища в своих объятьях он.

Минеральные ключи бьют из глубин,

Лечат тело, дарят силу душе.

Природа здесь — как вечный хранитель,

Её красота — в каждом камне, в листве.

Исторические сёла стоят в тишине,

В их стенах живут голоса прошлых лет.

Каждый дом — как страница в летописи,

Где время сплетает судьбы и ответ.

Ветер несёт запах тайги и степей,

Озеро манит своей синевой.

Здесь каждый шаг — это путь к себе,

К гармонии, к миру, к душе живой.

И, уходя, уношу с собой

Тишину, что звучит, как вечный наказ.

Буддийские храмы, Байкал и бурятский берег —

Это мир, где душа находит свой час.

Показать полностью
4

Dream a little dream of me...

– Дождь, скоро будет дождь, – пропели ласточки, низко пролетая над землей.

Девушка улыбнулась, услышав, подошла к мужчине, сидевшему на деревянном крыльце:

– Сейчас польет как из ведра, пойдем в дом, Пух.

Пух – она называла его именно так, потому что он смешно пыхтел во сне, многие храпят, а он лишь забавно "пыхал" в подушку.

– С каких это пор моя волшебница стала бояться дождя? – удивился он и притянул быстрым движением к себе, проводя горячей ладонью по её длинным волосам.

Так и стояли, улыбаясь друг другу не в силах оторвать взгляд, хоть и дрожь от прохладных капель уже пробегала по их телам.

Столько лет вместе, а все так же в жар бросает от его особой ироничной ухмылки, и её смешных ужимок. Как же так получилось, что в ладу и уюте столько времени и всё хорошо у них? Наверное, потому что было между ними и уважение, и понимание где чья сфера.

Женщина не лезла в мужские дела, мужчина в её – женские. Но друг другу помогали и поддерживали в любых вопросах. Не было борьбы за территорию, за равноправие, за отстаивание своего, было их – общее. Не звучало в их доме "Я", слышалось только "МЫ". Она следовала за ним, доверяясь, он в чем–то за ней – вверяясь.

Последний дождь принес и оставил после себя зябкую дрожь, не по телу пробегающую, а поселившуюся где-то в душе. Ведающая знала – что-то грядет, и сложно было отследить от чего тревожится сердце.

Ливень закончился, но гром грянул уже после него. Оказалось, выставлять счастье напоказ – плохая примета. Его надо беречь и охранять границы сугубо личного пространства.

Их общий друг решил, что вот такая женщина как она ему нужна и пошел войной на мир её и мужчины. Хоть и метались молнии, опаляя шкуры, ведьма успокаивала себя тем, что любимый и друг смогут договориться.

Но случилась битва не на жизнь или смерть. Кто-то из двоих должен был признать себя слабее. Один был ее другом. Другой – любимым. Да и мужчины между собой не были врагами. Между магами такого предела не бывает вражды. Только битва на поражение. Или просто каждый мирно существует на своей территории. Смертельные игрушки не для этих существ. Это всё люди никак не наиграются.

Она металась от одного к другому и пыталась образумить. Но для того, кто пожелал обладать чужой женщиной, желание "я хочу" стало уже не истинным, а ложным. И в ход пошли нечистые методы.

– Ты думаешь, она просто так метается от тебя ко мне, ты думаешь, по доброте душевной пытается наладить треснувшие отношения? Она не может выбрать между нами двумя, – шепнул, усмехнувшись, противник, вползая в чужой сон, в сновиденье мага, тем самым, зародив первое сомнение.

И когда они встретились втроем, недоверие его к ней и её действиям развернулось в полную мощь. Глядя, как другой мужчина смотрит на нее, как на свою, он не стерпел и поверил в предательство. И она, заметив это, просто отошла в сторону. Как она может помочь тому, кто не верит в неё? Как можно убедить в своей правоте, если на тебя уже примерили одежды лжи?

Мужчины сошлись в схватке, но оба по силе, защите и мощности были равны. Она стояла позади них, разувшись, босыми ногами в траве, прося землю, чтобы всё разрешилось миром, моля мать вмешаться в эту битву.

Каким-то надчувством она поняла, что сейчас будет, какой удар предназначается её мужчине, и время по не озвученной просьбе растянулось и застыло. Боясь опоздать, она метнулась к ним и успела принять на себя последний смертельный удар, предназначавшийся любимому. Не было проигравших и победителей. Миры распались.

– Борись, – что-то шепнуло в ней, – если не ты, если сама не захочешь, я не смогу, не справлюсь, без твоего желания.

Месяц в небытии. Не видя мира, не ощущая границ дней и ночей, она то уходила, то возвращалась так и не решая, покинуть тело, или остаться. Снаружи шрамы затянулись, внутри чернота и смута затихла. Но это был месяц на грани. И то ли бред, то ли подсознательные мысленные монологи, так и не озвученные просьбы-мольбы к нему…

…Просто поверь, наверное, попробуй. Или нет. Не надо пробовать. Просто верь. Просто. Не надо сложностей. Они уже были. Наверное, пора уже все упростить...

…Дорог так много. Давай уже выберем одну. Ведь оба устали…

…Ты ведь видишь одну и ту же звезду что и я. Мы ведь под одним небом. Да, в Москве почти нет звезд… только одна, ее видно в любой смог и туман. В Москве, в городе, в котором уже нечем дышать, где ты теряешь способность видеть, а вместо чувств уже такой панцирь, что любой танк о тебя споткнется и попятится назад, с ужасом глядя в твои пустые глаза…

…И абоненты всегда вне зоны доступа. И мечтаешь поскорее уснуть и, хотя бы на время, избавиться от своих мыслей, от чувства тревоги и безнадежности…

...И засыпая, понимаешь, что где-то уже что–то должно порваться в тебе и этих фанерных декорациях, и за кулисами ты устало, опустив голову на колени, понимаешь, что время игр закончилось. Просто хочешь. Просто делаешь. Но то, что казалось с корнем вырвано, вновь пытается прорасти…

– Ты веришь мне? – с трудом шевельнув губами, спросила она, когда обрела силу, глядя на то, как он колдует возле нее, затягивая последние физические раны.

Он ничего не ответил. Отвернулся и вышел за порог. Ему и не нужно было говорить. Ответ пришел в виде знания. Не верил. Широкой рекой разлилось непонимание.

Она ушла, стирая за собой все следы, чтобы не нашел. Уничтожая любые воспоминания о нём – чтобы не отыскал. Вырывая с корнем любовь и обиду – чтобы не выследил. И… чтобы её саму это не разрушало.

Она ушла, оставив лишь "спасибо" на конверте. Маги не умеют бросать слова на ветер. И "спасибо" означало искреннюю благодарность и пожелание счастья. В конверте был амулет правды. Он все это время был на ней, а это означало лишь то, что она не произнесла ни слова лжи.

Весну, наконец вступившую в полную силу после затяжной зимы, колдунья встретила в лесу, на любимом прежде месте – ведьминской поляне.

Стояла, вдыхая воздух, насыщенный ароматом хвои и майского солнца – разглядывала позабытые и брошенные творения своих рук и мыслей. Вот щит деревянный в траве виднеется, и нож метательный рядом лежит – в руку просится. Кукла соломенная, еще год назад в праздник особый деланная, стоит целехонькая. На деревьях до сих пор развешаны обманки, уводящие заблудших грибников в сторону, чтобы не тревожили попусту дивное место. Где–то здесь, на одном из пней даже был алтарь. Зарос уже. С тех пор у нее не было ни сил, ни желания колдовать.

Неправду говорят, что, вступив на путь магии – никогда с него не свернешь. Можно и от этого отказаться, если не видишь смысла, если краски привычной картины смыло временем, и все в твоей жизни было подвергнуто тщательному переосмыслению, придирчивой переработке и поиску.

С тех пор она перестала слышать лес, разговор деревьев, земли и лесных обитателей. Между ней и природой глухой стеной выросла пустота. Она не видела знаков, не ловила образов, закрылась от потоков.

Она стала обычным человеком. Наглухо захлопнувшись в себе, ушла из реальности в мир иллюзий. Но на самом деле, окунувшись в магию однажды – неизменным уже не выйдешь. Магов бывших не бывает.

– Если любишь, то всегда почувствуешь связь. Я шел по этому следу. Долго. Ты действительно постаралась забыть. Но истинная любовь… её не сотворишь поступками, не придумаешь, не сочинишь для себя красивой сказкой – она из сердца к сердцу идет. И я нашел…

Они стояли плечом к плечу. Он смотрел на нее. Она отвернулась.

– Я виноват. Я закрылся. Я отвернулся. Но я изменился. И прошу простить. Нам нужно поговорить, чтобы не было болота взаимных обид и недомолвок, в котором мы тонем. Мы можем разойтись раз и навсегда. Я не хочу этого. Но если ты решишь – я не смогу ничего сделать. Тогда – решил я. Давай сейчас решать вместе. Надо ли это нам.


Птицы возбужденно щебетали – радостью делились – нашли где–то горбушку черного хлеба. Вдалеке обиженно скрипела береза, жаловалась на людей пьющих каждую весну её сок.

Колдунья открыла глаза и окончательно проснулась. Сон это был просто сон. Но реальность была, куда краше сна, ведь она была его продолжением.

– Я уже все решила.

– Моя женщина, никому не отдам, – прорычал он, привычным сильным и быстрым движением проводя пальцами по её непривычно–коротким волосам, спутывая их.

– Ого, да ты оказывается собственник… Мне уже страшно, – ответила она усмехнувшись. С грустью посмотрела на преждевременную седину на его висках, потянулась и уткнулась носом в ямку за ухом.

– По своему желанию ты всегда можешь уйти от меня, и я не буду мешать...

– Знаешь… Я не уйду. Никогда. Я ведаю. Эту жизнь я хочу провести с тобой. Я люблю тебя, маги вообще редко любят, и, если ведьма сказала "люблю" – значит так оно и есть.

Потому что она как никто другой знает к чему приводят неправильные слова и как они ранят, навылет.

P.S. Больше моих рассказов в моем телеграм-канале "Яжевика" — https://t.me/vikaavtor

Показать полностью
6

Ловушка Ронера

Таверна «Кривой клык» в захолустном городишке на границе Лангории гудела, как улей. Дым от трубок смешивался с запахом кислого эля и жареного мяса. В углу, за грубо сколоченным столом, сидел эльф по имени Ксавир — наёмник с острыми чертами лица и шрамом, пересекающим левую бровь. Его тёмный плащ был покрыт дорожной пылью, а на поясе висел кривой клинок, видавший немало крови. Ксавир поднёс к губам очередную кружку и, покачиваясь, хвастался собравшимся вокруг него пьянчугам:
— Орки, эти зеленокожие скупердяи, раскошелились на кругленькую сумму! — он хлопнул ладонью по столу, расплёскивая эль. — Говорят, никому из эльфов не доверяют, но я показал им, на что способен. Пара трюков с клинком, немного магии — и вот, я их лучший друг!

Толпа загудела, кто-то присвистнул. Орки редко нанимали эльфов, особенно после веков резни, устроенной Империей Ронера. Но Ксавир был не простым наёмником. Поговаривали, что он владеет редким заклинанием, защищающим от чар Ронера — тайной, которую знали лишь немногие маги. Это делало его легендой среди свободных эльфов, хотя сам он предпочитал не распространяться о деталях.

Когда кружка опустела, в таверну вошли две эльфийки. Их алые платья, больше похожие на лоскуты, открывали взглядам почти всё, что можно. Золотые волосы струились по плечам, а улыбки обещали то, от чего у завсегдатаев таверны загорелись глаза. Они направились прямо к Ксавиру, игнорируя остальных. Одна из них, с глазами цвета расплавленного янтаря, наклонилась к нему так близко, что он почувствовал аромат её духов — сладкий, с ноткой чего-то тревожного.

— Славный воин, — пропела она, — не хочешь ли развлечься?

Ксавир ухмыльнулся, хотя в груди шевельнулась тревога. Он был пьян, но не глуп.
— Если вы из империи, дамочки, то у вас ничего не выйдет, — сказал он, постучав пальцем по виску. — Моя голова под замком. Но если просто поразвлечься… почему бы и нет?

Толпа загоготала, подбадривая его. Эльфийки переглянулись, их улыбки стали шире. Ксавир поднялся, слегка покачиваясь, и последовал за ними наверх, в одну из комнат таверны. Дверь захлопнулась, и вскоре из-за неё донеслись звуки — громкие, ритмичные стоны, от которых посетители внизу начали хихикать и поднимать кружки за удачу наёмника.

Но в комнате творилось совсем не то, о чём они думали.

Ксавир лежал на грубой деревянной кровати, прикованный невидимыми путами магии. Его защита, заклинание, что годами хранило его разум от Ронера, держалась лишь против поцелуя. Но эльфийки знали иной путь — древний, болезненный ритуал, о котором знали лишь избранные слуги империи. Они пели, их голоса сплетались в зловещую мелодию, а их пальцы, покрытые кроваво-красными узорами, вонзались в кожу Ксавира. Тонкие лезвия, пропитанные маной, оставляли порезы, каждый из которых разрушал невидимые нити его защиты. Ксавир кричал, но заклинание заглушало его голос. Боль была невыносимой, но хуже было ощущение, как что-то чужое просачивается в его разум, словно вода в тонущий корабль.

Когда всё закончилось, эльфийки исчезли, оставив его одного.

Наутро Ксавир проснулся на той же кровати. Голова раскалывалась, тело покрывали порезы, а в ушах звенело. Но хуже всего был голос — низкий, властный, заполняющий каждую мысль:
— Я Ронер. Отныне я твой бог. Подчиняйся мне.

Ксавир сжал виски, пытаясь вытолкнуть голос. «Это не я, — думал он. — Это не мои мысли!» Но голос становился громче, настойчивее, как барабан, от которого нельзя укрыться. Он встал, чувствуя, как ноги двигаются сами собой, будто кто-то дёргает за нити марионетки. Его рука потянулась к клинку, а разум кричал, но тело уже не слушалось.

Через день Ксавир встретился с орками в условленном месте — заброшенной лощине, где росли колючие кусты и вился туман. Его наниматели, трое орков с серо-зелёной кожей и шрамами, были насторожены, но его репутация их убедила. Ксавир заговорил, и его голос звучал уверенно, хотя внутри он бился в ужасе:
— Империя готовит засаду в двух милях к северу. Идём в обход.

Орки кивнули, их глаза сузились, но они последовали за ним. В следующие дни Ксавир вёл их через леса и болота, спасая от ловушек — то находил замаскированную яму, то замечал отблеск имперского патруля. Орки, изначально подозрительные, начали ему доверять. Один из них, здоровяк по имени Грок, даже хлопнул его по плечу:
— Ты не как другие ушастые. Может, мы ошибались насчёт вас.

Ксавир хотел крикнуть, предупредить их, но его губы лишь улыбнулись. Голос Ронера шептал в голове:
— Хорошо, дитя моё. Веди их дальше.

На четвёртый день орки привели его в своё укрытие — пещеру, скрытую за водопадом. Там было десятка два орков: мужчины, женщины, даже дети, чьи глаза блестели в полумраке. Они скрывались от империи, торгуя крадеными артефактами и планируя вылазки. Ксавир смотрел на них, и его сердце сжималось от ужаса. Он знал, что будет дальше, но не мог остановиться.

Ночью небо разорвали вспышки. Имперские маги — эльфы в чёрных мантиях, окружённые ореолом маны — обрушили на пещеру бурю огня и молний. Камни трещали, водопад испарялся, а крики орков тонули в грохоте. Ксавир стоял в стороне, его тело неподвижно, а глаза — пусты. Он видел, как маги методично уничтожают всё: Грок пал, пронзённый ледяным копьём, женщина с ребёнком исчезла в пламени. И в этом хаосе Ксавир чувствовал… наслаждение. Чужое, липкое, как яд, оно текло через его разум, и он не мог понять, его это чувство или Ронера.

Когда пещера превратилась в дымящиеся руины, маги исчезли так же быстро, как появились. Ксавир остался один среди пепла. Его тело дрожало, но голос Ронера зазвучал снова, теперь громче, чем когда-либо:
— И так, дитя моё, присягни мне. Или умри.

Ксавир упал на колени, сжимая голову. Он хотел сопротивляться, хотел кричать, что скорее умрёт, чем станет пешкой. Но его губы уже шептали:
— Я присягаю…

Голос Ронера рассмеялся, и Ксавир почувствовал, как его разум тонет в темноте. Он был жив, но уже не принадлежал себе.


Продолжение:
Ксавир стал тенью самого себя, но Ронер не отпустил его полностью. Его навыки наёмника были слишком ценны, и империя использовала его как живую приманку. Он бродил по городам, притворяясь свободным эльфом, заманивая других орков и бунтарей в ловушки. Каждый раз, когда его клинок обрывал чью-то жизнь, он чувствовал отголоски того же наслаждения, которое теперь связывал с Ронером. Но где-то в глубине, за пеленой контроля, тлела искра — воспоминание о том, кем он был.

Однажды Ксавир получил задание выследить мага из религиозного ордена свободных эльфов — одного из тех, кто был устойчив к чарам Ронера. Встреча произошла в заброшенном храме, где маг, старая эльфийка с глазами, полными стали, посмотрела на него и сказала:
— Я вижу его в тебе. Но ты всё ещё там, под этой тьмой.

Ксавир хотел рассмеяться, но вместо этого его рука дрогнула. Ронер приказал убить её, но что-то — боль, память, ярость — заставило его замешкаться. Маг воспользовалась моментом, коснувшись его лба заклинанием, которое обожгло, как раскалённый уголь. Голос Ронера взревел в его голове, но на миг стал тише.

— Борись, — шепнула эльфийка. — Он не всесилен.

Ксавир не знал, поверил ли ей. Но впервые за месяцы он почувствовал, что его пальцы — его собственные. Он не убил её. Вместо этого он бежал, не зная, куда, слыша, как голос Ронера возвращается, обещая кару. Где-то там, в тенях мира, он искал способ освободиться — или хотя бы отомстить.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!