Фэнтези истории

Оставшись наедине с самим собой, Марагвейн двинулся по коридору в сторону комнаты Зэрин. Маленький проход почему-то стал казаться ему в разы длиннее, чем был на самом деле. Каждый шаг эхом отзывался в его голове, а сердце тревожно колотилось в груди.

Дум на несколько мгновений остановился возле двери пытаясь подобрать слова. Он ненавидел подобные разговоры; так как попросту не умел их вести.

«Даже выйди я против стрыги, чувствовал бы себя увереннее!» — мелькнуло в голове, но он тут же отогнал эту мысль сжимая и разжимая кулаки. Он знал, как ломаются те, кто впервые переступает через чужую жизнь. Знал, как их трясёт потом, как мерещатся убитые в каждом углу.

«Что, если с ней что-то не так?» - думал он, глядя на закрытую дверь, - «Если это уже не та Зэрин, которую я знаю? Ведь произошедшее могло вызвать у неё шок, но что, если последствия окажутся глубже?»

«Что, если всё-таки придётся вторгнуться к ней в разум?» - мысль эта была неприятна, но он решил пока оставить её при себе, списав все переживания на навалившуюся на него усталость.

Марагвейн поднял руку и уже собрался постучать, но остановился: кто-то вёл тихий диалог с Зэрин.

Дум нахмурился.

«Эдвард?.. Нет, кажется, ещё один женский голос. Трудно разобрать…»

Он тихо постучал, будто взвешивая каждый удар и не дожидаясь ответа толкнул дверь. Та бесшумно отворилась. В маленькой комнатушке на кровати сидела Зэрин. На ней была красивая сорочка, расшитая на ресакский манер: подол был украшен замысловатыми узорами, также как и рукава с горловиной. Эта ночная рубашка была одной из тех вещей, что он давеча купил для неё на рынке.

Девушка по началу не заметила его, она молча расчёсывала свои короткие, мокрые волосы гребнем. На мгновение замерев, она приподняла голову и слегка повернув голову странно посмотрела в его сторону. Её взгляд был холодным, почти чужим. Затем лёгким кивком головы она дала ему понять, что он может войти.

Инквизитор вошёл в комнату и осторожно обошёл кровать. Каждый шаг давался с неимоверным трудом — он страшился увидеть её рану. Травница молча наблюдала за ним, и ему казалось, что в её взгляде было что-то не так.

Наконец, в какой-то момент он увидел аккуратно, насколько это было возможно зашитый шрам на левой щеке девушки. Рана была свежей, но хорошо обработанной.

Заметив его взгляд, Зэрин произнесла: — У госпожи Риссы золотые руки…

Он выглядел весьма удивлённым, так как действительно, было стойкое ощущение, что этому шраму уже несколько лет.

— Она целитель? — удивлённо спросил Дум.

— Нет, я и сама не поверила своим глазам. Просто у Риссы много целебных мазей, думаю даже господин Книжник позавидовал бы.

Его широкие губы тронула слабая улыбка, она вела себя, как прежде: — При должном уходе быстро заживёт, и практически не останется следов.

Девушка кивнула: — Я даже не знаю, как её отблагодарить…

Опустив взгляд, она вновь сделалась какой-то грустной и отстранённой, и заново принялась расчёсывать волосы. Дум заметил, как её движения стали более резкими, нервными.

Бегло осмотревшись, он заметил столик, на котором стояла небольшая ваза с цветами. Взяв стоявший возле него табурет, он поставил его перед подругой и сев неловко положил руку ей на колено. Зэрин вздрогнула, и он тут же убрал её. Девушка выпустила гребень и поймала его руку. Гребень упал на пол. Она подняла на него алые глаза и произнесла: — Ты же ведь знаешь, что в Ресакие короткие волосы для девушки означают, что она опозорена и обесчещена? Я же всю жизнь стригла волосы на асестский манер…

Её голос дрожал, и она отвела взгляд в сторону. Это взволновало его.

— Ещё будучи ребёнком, когда Градимир привёл меня в Пучай, соседские дети смеялись надо мной из-за моих волос и глаз. Только Радим и Пустимир защищали меня, а я всем забиякам говорила, что сожгу их… И спустя столько лет всё так и случилось. Иронично, да?

Одинокая слезинка скатилась по её щеке.

— Я… я… — её полные губы дрожали, — всё ещё чувствую запах сожжённой плоти, я чувствую его пепел на своей коже…

Он обнял её, и девушка вновь вздрогнула. Затем, вцепившись в него своими маленькими руками, она заревела горячими слезами.

— Дум, я не хотела этого, но мне было так страшно! — голос её дрогнул, но было слышно, что она пыталась держать себя в руках.

Он ничего не говорил, лишь гладил её прямые волосы. Она всё сильнее сжимала его.

— Ты впервые кого-то убила?

Девушка молча кивнула. И они какое-то время сидели вот так, пока Зэрин наконец не успокоилась.

Утерев покрасневшие от слёз глаза, она спросила его: — Ты помнишь своё первое убийство?

— Я его прекрасно помню. Боюсь, что не смогу никогда забыть его.

Его ответ слегка удивил девушку.

— Расскажи мне, прошу.

Инквизитор устало улыбнулся и откинулся назад, уперевшись спиной в стену. Растрепав волосы, он запрокинул голову, насколько это было возможно, вновь странно улыбнулся и расстегнув несколько пуговиц куртки, наконец произнёс: — Первым, кого я убил, был мой старший брат. Да, не делай такое лицо, ты не ослышалась — я убил своего старшего брата.

Зэрин замерла на мгновение.

— Что ты помнишь об Асесе? О наших традициях? – опустив голову, продолжил Дум.

— К сожалению, совсем мало. Ведь меня забрали оттуда, когда мне не было и пяти лет.

— Помнишь ли ты о Пяти правящих династиях?

Она отрицательно замотала головой: — Очень смутно, практически ничего.

Похоже, у него получилось отвлечь её от дурных мыслей. Хотя бы на время.

— Я так и думал. Как я уже говорил, я из Принцев крови. Мой род входит в одну из правящих династий.

Травница внимательно слушала, ведь Дум редко бывал столь разговорчив.

— Однако я не был прямым наследником. Им был мой старший брат. И так получилось, что я убил его.

— Как… как это случилось?

Он какое-то время молча смотрел на неё, словно не решаясь продолжать. Зарина впервые видела его таким неуверенным.

— В моём поступке нет чести или доблести. Мой брат был редкостным мерзавцем, который упивался своей властью. Но даже он не заслужил такой смерти.

Дум на мгновение замолчал, после чего продолжил: — Его звали Зено, Зено Марагвейн. Он был на два года старше меня. Зено должен был стать наследником Дома Марагвейн. Меня обучали как его защитника. Лучший мастер меча Асеса был моим наставником.

Зарина была поражена услышанным.

— Сам Чёрный мечник?

Инквизитор кивнул.

— А твой брат? Как так получилось, что ты убил его?

Он какое-то время молчал, собираясь с мыслями.

— Я… я должен был быть его защитником, оберегать его от несчастий. Вместо этого мне пришлось стать его тенью. Тенью, что скрывала грязь. Зено позорил наш род: постоянные пьянки, драки, долги… — его пальцы сжались в кулак, ногти впились в ладонь. — Отец и мать закрывали на это глаза и мне приходилось терпеть. Но, однажды он пересёк черту. Дочь местного кузнеца… Она была дорога мне. Когда я узнал, что он опорочил её… — Дум осёкся, вспоминая, дрожавшую девчонку с разорванным платьем и мертвецким взглядом — Именно тогда я решил, что убью его.

Зэрин напряглась, её рука дёрнулась, будто хотела коснуться его, но передумала.

— Он любил хвастаться, стоя на краю оврага - Змеиного Кряжа. И я заманил его в то место... Помню, какой в тот вечер на горизонте горел закат. - Дум криво усмехнулся.

— В тот день братец перепил даже себя. Отливая на самом краю обрыва, Зено бормотал, как «заслужил право наслаждаться жизнью», как «слабаки» позорят Асес. - он замолчал, вспоминая, как ветер трепал накидку брата.

- Я подошёл сзади. Не думал. Просто… толкнул.

Зэрин вздрогнула.

- К моему сожалению, там оказалось не так высоко, как я рассчитывал. Клянусь Создателем, его можно было бы назвать счастливчиком, если бы при посадке он не напоролся на древесный сук. Скорее всего, он выжил бы…

— А как ты собирался сказать родным, что он погиб?

— Я бы просто сказал, что в пьяном угаре он не удержался, верхом пустив коня в карьер и сорвался вниз.

Марагвейн невесело усмехнулся:

— Я спустился. Не сразу, но всё-таки спустился. Я стоял возле него, наблюдая, как жизнь постепенно покидает это слабое тело, как кровь пенилась на его губах, а из брюха торчал здоровенный кусок осины. И его чёрные глаза сперва смотрели пьяно, как у тупой скотины. Потом в них вспыхнула злоба. Он понял, что это был я. А в конце… - он невольно сглотнул и Зэрин впервые увидела, как дрогнула его рука — В конце в них было… некое подобие смирения. Будто он ждал этого.

— Но ты не знал про сук, — тихо сказала она.

— Нет, — выдохнул он. — Я думал, он разобьётся. А вышло…

— Ты жалеешь о содеянном?

— Нет.

Её рука скользнула по его щеке, и только в этот момент он понял, что плачет. Тихо, беззвучно, горячие редкие слезы стекали по его лицу.

Положив свою руку поверх её, он грустно улыбнулся:

— Не надо меня жалеть, милая Зэрин. Ведь самое паршивое, что это не слёзы сожаления, а слёзы от осознания того, что в каждой из жизней я бы поступил также…

Девушка нежно улыбнулась ему. Её глаза загадочно блеснули и в какой-то момент их губы слились в внезапном, страстном поцелуе. Этот поцелуй был жадным, горячим и в нём содержалась вся боль и тяжесть пережитых событий.

Дум страстно прижал её к себе, чувствуя, как её тело дрожит. Он понимал, что сейчас им обоим нужно забыться, хотя бы на время. Забыть о страхе, о боли, о потере. Их объятия становились всё крепче, а дыхание — тяжелее. В этом моменте не было места словам. Только тепло их тел и биение сердец.

Даже спустя время, он так и не смог вспомнить, кто сделал первый шаг.

Подгоняемый далёкими раскатами грома, он прибавил шагу. Странные, безликие здания сливались в размытые пятна. Некоторые из местных шарахались прочь, другие бросали гневные взгляды, а иные и вовсе кидали оскорбления вдогонку.

Энергия, собиравшаяся со всех концов Филлоси в одну точку, внезапно остановилась. Мгновение тишины сменилось мощным «всплеском». Однако для филлосцев все осталось неизменным — всего лишь несколько стай птиц, прятавшихся в ожидании назревающего дождя, взмыло в мрачное небо.

Глаза Марагвейна наблюдали истинное буйство чародейства и волшебства. Случившееся было свойственно молодым, не опытным колдунам. Количество затраченных сил поражало; столь мощного «всплеска» инквизитор прежде ещё не наблюдал. Опытные маги были более аккуратны в подобных вопросах, предпочитая так явно не заявлять о своём присутствии. Страшно было представить, что происходило в близи от эпицентра.

Хотя город был ему незнаком, за сутки он освоил его ориентиры и смог сократить путь. Чем ближе он приближался к месту, где сходились потоки магии, тем мрачнее становился его настрой — ведь с каждым шагом Дум был всё ближе к таверне «В гостях у волколака».

Единственное, что теперь грызло его изнутри – это навязчивое желание оказаться возле Зэрин, как можно скорее.

С неба начали срываться первые капли дождя. Его силы начали предательски иссякать – дыхание сбилось, а ноги налились такой тяжестью, что каждый шаг требовал невероятных усилий. Сбавив темп, он сделал ещё несколько неуверенных шагов, но внезапно в глазах потемнело, а земля начала уходить из-под ног. Через мгновение Дум навалился на стену ближайшего здания, чувствуя, как ноги окончательно отказываются ему подчиняться. Сердце бешено колотилось в груди, а тело обильно покрывалось каплями пота и дождя. Пыльный и мокрый, тяжело дыша, он огляделся.

Улица перед ним погрузилась в хаос: опрокинутые прилавки; горожане, жавшиеся к стенам в страхе перед «всплеском» магии и бродячие псы, истошно заливались лаем

«Похоже, я на месте», — мелькнуло в его голове.

Чутьё не обмануло: на противоположном конце улицы маячила фигура — невысокий полный мужчина с котомкой. Он нёс кого-то на руках. Горожане косились на него с опаской.

Внезапно мужчина замер, будто почувствовав чужой взгляд, и медленно обернулся. Это был Идаволл. Спустя секунду он вновь двинулся вперёд, будто ничего не произошло.

Перед глазами Дума заплясала рябь - похоже, действие аналога «Живой воды» наконец закончилось.

«Не здесь. Не сейчас», — подумал асест, но в этот момент ему показалось, будто усталость нескольких дней навалилась на него.

Прилагая все силы, чтобы оставаться в сознании, он попытался идти вдоль стены, но в какой-то момент его веки начали тяжелеть. Ему очень захотелось спать.

Моргнув, он понял, что кто-то хлопает его по лицу. Тут же отстранившись в сторону он открыл глаза и увидел перед собой невысокого крепкого мужчину с суровым лицом и проницательными голубыми глазами. Перед ним стоял Ривз.

Небо уже заволокло тучами, и моросил мелкий противный дождь. На плечах бардийского горца был накинут поношенный, но всё ещё добротный плащ. В свободной руке он держал второй. Позади него отряд городской стражи рассредоточился по улице.

— Ты не упал, надо же, — протягивая накидку, произнёс горец.

Несколько раз озадаченно моргнув, Дум, наконец, понял, что тот имеет в виду — он всё-таки потерял сознание, но каким-то образом остался на ногах.

Взяв второй плащ, асест накинул его на плечи и натянул капюшон. Он уже успел порядком намокнуть.

Горец молча достал из сумки фляжку и откупорив, поводил ею под носом инквизитора. Тот непроизвольно успел сделать несколько коротких вдохов, и спустя пару мгновений окончательно пришёл в себя — казалось, что пары неизвестной жидкости проникали прямо в подкорку мозга.

— Что это? — морщась, поинтересовался Дум.

— Домашняя настойка по рецепту моей бабули. Святая была женщина, — отхлебнув и скривившись, ответил Ривз, — Самое то после вчерашней ночи… и в особенности сейчас, учитывая нынешние обстоятельства.

С этими словами он подал фляжку собеседнику, но тот отказался.

Ривз лишь пожал плечами и сделав ещё пару глотков, убрал её. Довольно крякнув, он кивнул головой в сторону улицы, которая уже была оцеплена отрядом стражи:

— Шестеро человек зашло в переулок, вышло двое. Рыжеволосый мужчина средних лет и молодая девушка… с красными глазами.

Услышав эти слова, лицо асеста омрачила тень, а в глазах появился странный огонёк.

— Нет ни тел, ни следов. Четверо жителей Филлоси пропали без следа, — продолжил командир городской стражи.

— Лучше начни с того, что четверо жителей Филлоси пытались сделать с одинокой девушкой? — голос инквизитора звучал довольно сурово. По-видимому, горцу не нашлось, что ответить на этот вопрос. По крайней мере сейчас.

Сделав пару глубоких вдохов, инквизитор аккуратно двинулся куда указывал горец.

Не обращая внимания на непогоду, солдаты согнали горожан под крышу одного из зданий, напоминавшего склад и принялись допрашивать их там. Плащ с капюшоном скрывал внешность Марагвейна, что вызвало повышенный интерес у самых любопытных, и они начали о чем-то оживлённо перешёптываться, поглядывая в его сторону.

Проходя мимо одной из лавок, куда настойчиво ломился ещё один стражник, Дум замер на мгновение: его взгляд уловил несколько потрепанных и промокших мешочков специй, часть из которых успела порваться и их содержимое было разбросано по брусчатке. Горец, по-видимому, тоже это заметил.

Громко, хмыкнув, он указал в сторону переулка, проход в который охраняла пара его людей. Некоторые из жителей, заметив его жест, как-то подозрительно притихли.

Оказавшись перед входом в проулок, командир дал понять стражникам, что они свободны.

— Прошу тебя… вас, быть терпимее, — еле слышно произнёс Ривз, перед тем как войти.

Инквизитор молча заглянул в переулок и увидел перед собой довольно странную картину — маленькую тупиковую улочку, лишённую всех цветов. Запах, шедший отсюда, был пропитан ароматами пепла и магии. Его натренированный взор наблюдал остатки колдовской энергии.

Хмурясь, он вошёл первым.

Несмотря на царившую прохладу и влажность на основной улице, через несколько шагов он начал ощущать нарастающие волны тепла, что исходили из проулка — через пару шагов от промокшей ткани начали подниматься струйки пара. Даже мелкие капли дождя испарялись, не успев коснуться брусчатки.

Чем дальше они шли в глубь переулка, тем больше каменная брусчатка и стены зданий выглядели деформированными. Только благодаря царившей в последнее время непогоде здесь всё не вспыхнуло.

Его взгляд блуждал вокруг. Неожиданно остановившись, он опустился на землю и принялся изучать каменное покрытие, где некогда угадывались следы грязи и луж. Он различал следы борьбы.

Ривз молча, с нескрываемым любопытством наблюдал за действиями Марагвейна.

— Спрошу ещё раз, командир. Что здесь произошло? — не поднимая взгляда, спросил инквизитор.

— Если дословно цитировать местный люд, то: «Асесткая девка соблазнила достойных мужей Филлоси и вместе с подельником убила и спрятала тела», — пока горец говорил, он старался подражать местным. Наконец закончив, Ривз поморщился и сплюнул в сторону.

Миндалевидные глаза инквизитора сузились, от чего во внешних углах появились морщины.

— В свою же очередь скажу так, — потирая шею, продолжил стражник, — в ходе моего небольшого расследования, до того, как я заметил тебя, я смог узнать, что несколько человек, в компании девушки, против её воли, вошли в переулок. Спустя какое-то время за ними последовал полный рыжеволосый мужчина. — Говоря эти слова, Ривз медленно обошёл Марагвейна, стараясь внимательно проследить за эмоциями на его лице, — после чего последовала яркая вспышка, и спустя пару мгновений рыжий мужчина с девушкой на руках покинул переулок…

Всё это время, пока говорил командир городской стражи, взгляд Дума изучал переулок. Задержавшись на пару мгновений на кусках оплавленного металла и выжженном силуэте, он наконец произнёс:

— Нет. Я хочу услышать твою версию того, что здесь произошло, Ривз.

Горец тяжело вздохнул и отвёл взгляд, вновь потирая шею:

— Нападавшие… двое из нападавших были из вчерашней компании, с кем мы играли в кости. По-видимому, они решили припугнуть твою подругу, из-за чего и завязалась драка.

— Это была не просто драка, командир. Ты и сам это понимаешь, — наконец изрёк Марагвейн.

— Да. Понимаю. Вот только город этого не поймёт. Он этого так не оставит, — на мгновение в воздухе повисла тишина.

Подхватываемые лёгкими порывами ветра, крупицы праха создавали некую иллюзию опадающего снега:

— Рано или поздно, Олег узнает о случившемся, и у него появятся методы воздействия на тебя.

Асест слегка приподнял бровь и выпрямившись, спросил:

— И что ты предлагаешь? Мы оба понимаем, что это дело не замять.

— Так точно, — всё также избегая взгляда, горец начал неспешно прохаживаться из стороны в сторону. Затем, понизив голос, он наконец встретился с Думом взглядом и сказал, — это дело не замять, но можно найти иное решение. Я понимаю, что твои друзья действовали в целях самозащиты, но филлосцы не будут слушать доводы рассудка. Охваченные единым порывом, они превратятся в слепую толпу, не желающую разбираться в причинах. Их волнуют лишь следствия — гибель земляков от рук твоих спутников. Филоссцы захотят крови.

Инквизитор невесело усмехнулся:

— Рискну предположить, что решающим фактором здесь является то, что замешаны в этом асесты?

Ривз молча кивнул и опустил взгляд. Он явно чувствовал себя виноватым.

Не он один.

Отряхивая руки от пепла, Марагвейн, наконец, поднялся и невесело рассмеялся.

— Сдаётся мне, что ты хочешь шантажировать меня!? Вот правда не очень у тебя это получается! Идёшь по стопам своего хозяина? — последняя фраза стеганула горца, словно бичом.

Казалось, что слова, брошенные Думом, задели горца за живое. Он тут же сжал кулаки и покраснел, однако быстро взял себя в руки:

— Инкв… господин инквизитор. – Ривз слегка наклонил голову, будто вежливый жест мог скрыть напряжение в его голосе. - Несмотря на то, что мы знакомы всего ничего, я с уверенностью могу сказать, что уважаю тебя и людей твоей профессии. Однако, - он сделал паузу, растягивая слова, - если ты примешь неверное решение, то мы оба окажемся в заведомо проигрышном положении. Твои друзья могут пострадать…

Дум выпрямился во весь рост расправив широкие плечи, и тень капюшона скользнула по лицу, оставив лишь блеск тёмных глаз. Он сделал шаг в сторону горца, – медленный, тяжелый. С каждым движением в воздух вздымалась тонкая пелена пепла.

— Угрозы? Слишком уж низко для бардийского горца. – иронично усмехнулся он, — В чём твой интерес, командир городской стражи? Твоя заинтересованность в этом деле подобна фанатичности, я нутром чую, что здесь преобладают твои личные интересы. Что этот Зверь сделал с тобой?

Ривз невольно отступил на шаг и бросив взгляд назад, тихо произнёс:

— Прошу меня простить - ты не так понял мои намерения… Моя жена и дочь. Зверь убил их.

Догадки инквизитора подтвердились:

— Понимаешь ли ты, что ожидает тебя, когда Олег узнает, что ты науськивал меня на убийство этой твари? Потеря должности будет меньшим из зол для тебя.

Горец судорожно сглотнул и раздражённо произнёс:

— У нас нет времени на все эти разглагольствования. То, что я предлагаю, должно произойти сегодня ночью. На рассвете, вы с друзьями покинете город.

— Но как ты объяснишь людям, что случилось с погибшими?

— Я сделаю то, что ненавижу больше всего на свете — я буду врать. Я буду врать настолько искренне, что людям просто не останется ничего другого, как мне поверить. Я буду нести такую ахинею, что люди и не подумают, что кто-то смог это придумать. Тем более, я приправлю это капелькой правды, добавив крепкий аргумент, что у нас есть множество свидетелей вчерашней нашей игры.

Дум молча кивнул головой, соглашаясь со словами Ривза.

— Однако инквизитор, стоит поспешить. Мои люди постараются не дать сильно распространиться этой информации, в особенности, чтобы она не сразу дошла до ушей наместника.

— Значит, ты всё-таки хочешь поставить меня перед выбором?

Ривз прикрыл глаза и молча покачал головой, после чего сказал:

— Ты сделаешь то, что должен. Я знаю это…

В воздухе между ними повисла тишина. Казалось, что само время замедлило свой ход. Наконец пошел дождь – сначала слабый, но с каждым мгновением все больше и больше капель падало на покрытую пеплом брусчатку. Инквизитор и командир городской стражи молча стояли, глядя друг другу в глаза и осознавали: эта ночь может повлечь за собой необратимые последствия.

Вдалеке сверкнула молния.

* * *

На улице сделалось неестественно темно — тучи практически заволокли весь небосвод, закрыв солнце. Моросил мелкий противный дождь. Застегнув плащ и накинув капюшон пониже, Дум подходил к гостинице. Его уже какое-то время мучило чувство тревоги.

У самого входа, когда он уже положил руку на дверную ручку, его кто-то окликнул. Повернувшись, он узнал старика-эльфа, который также снимал номер в гостинице. Выходя со стороны конюшни, тот вёл под уздцы молодую лошадку и затворял за собой ворота.

Сейчас на старце была надета походная одежда на ресакский манер, поверх которой также был накинут старый промасленный плащ. На лошади, по бокам от седла, с помощью широких ремней, было закреплено несколько переметных сумок.

— Ты что-то хотел? — переспросил инквизитор.

— Ироничное название, правда? — повторив свой вопрос, эльф указал на вывеску и ухмыльнулся.

Посмотрев на табличку и вновь прочитав название таверны, Марагвейн молча кивнул.

Он думал, что диалог на этом исчерпан, но заметив, что старик продолжает смотреть на него, решил уделить ему немного времени. Не часто удаётся встретить столь древнего альва.

— Уже уезжаете? В такую погоду?

— О да! — он расплылся в улыбке, явно польщённый тем, что Дум обратил на него внимание. — Я уже достаточно здесь погостил. Хотя жалко пропускать День Дракона. Признаюсь честно, я весьма удивился, узнав, что в здешних краях его вообще отмечают.

— Это же эльфийский праздник? – уточнил Дум, наблюдая, как старик поправляет съехавшие, на лошади, лямки сумок.

- Верно, - старик воздел палец, будто подчёркивая важность своих слов, - И тем страннее, что наместник вздумал устроить торжество здесь!

- Насколько я могу судить – Олег питает слабость к эсманской культуре. А эсманцы также отмечают День Дракона.

Старик усмехнулся:

- А вы весьма умны, господин инквизитор. Спасибо, что уделили мне немного вашего драгоценного времени. Мои дряхлые косточки говорят, что пора уходить. – закончив с лямками, альв поправил потрёпанный плащ и указал на тёмные тучи над головой.

— И что же кости ещё говорят? — поинтересовался Марагвейн.

Лицо старика сделалось серьёзным и мрачным. Затем, подойдя чуть ближе и наклонившись к асесту, он прошептал:

— Тьма надвигается, инквизитор. Старые боги проснулись. Уходи отсюда, пока не поздно.

Марагвейн удивлённо моргнул и слегка отстранился от эльфа.

— Что ты сказал?

Старик несколько раз озадаченно моргнул и приложил ладонь ко рту, чтобы его было лучше слышно.

— Я говорю, что холода надвигаются! Пора отсюда уходить на юг!

Сказанное стариком не понравилось Думу, однако он списал эту странную речь на возраст. Человеческие старцы часто чудят, чего уж говорить об эльфийских. Особенно о столь древнем. Одному Создателю известно, сколько ему лет. Марагвейн не удивился бы, если бы узнал, что тот видел Исход ларов.

— Прощай, старик. — Отворачиваясь, молвил он.

— До встречи, инквизитор. — проверив, как хорошо застёгнут плащ, старый эльф слишком ловко для своего возраста запрыгнул в седло.

Марагвейн схватился за дверную ручку и перед тем, как зайти внутрь, ещё раз посмотрел на вывеску: «В гостях у Волколака».

Хмыкнул, отворил дверь и зашел.

* * *

Переступив порог таверны, которая накануне вечером была наполнена дымом и гулом разговоров, Дум скинул капюшон и осмотрел зал. Других вариантов, где искать Зэрин, у него сейчас не было. Он надеялся, что с ней всё в порядке.

Асест сразу почувствовал мрачное настроение, царившее здесь: сегодня таверна пустовала. Лишь за одним из столов, закинув ноги на стол, меланхолично сидел Идаволл, окружённый несколькими бутылками, часть из которых была пуста. Эдварда и Риссы нигде не было видно.

— Закрыто! — услышав скрипнувшую дверь, сурово произнёс менестрель. Но, увидев, что это Дум, бывший убийца медленно отложил цевницу, которую держал в руках. По-видимому, он собирался сыграть что-то на ней.

В его глазах сверкнуло что-то недоброе.

— Ну что, инквизитор? Как там твой досуг? — произнёс он с презрением, подмигнув. — Или ты уже устал от спасения мира?

Марагвейн проигнорировал его провокацию, расстегнул плащ и явственно почувствовал навалившуюся на него усталость. Идаволл, откинувшись на спинку стула, слегка покачивался на нём, пристально наблюдая за Думом.

— Где Зэрин? Она в безопасности? — спросил инквизитор, снимая мокрый плащ и двинувшись внутрь залы. Его голос был низким и спокойным, но в нём чувствовалась скрытая напряжённость.

— В безопасности? — усмехнулся рыжеволосый. Его голос был подобен шипению ядовитой змеи. — Госпожу чуть не изнасиловали из-за тебя! Не совладав с эмоциями, она испепелила человека заживо. Это так ты держишь своё обещание?!

Глаза инквизитора на мгновение округлились, но он быстро взял себя в руки. Однако прежде чем он успел что-либо сказать, менестрель сделал несколько успокаивающих взмахов рукой.

— Тише-тише, а то ещё сосуды в глазах полопаются. Этот вопрос уже улажен.

— Она не… — начал Дум дрогнувшим голосом.

— Я был рядом, — перебил его Идаволл.

— Я видел тебя. Как и ты меня.

— Не понимаю о чём ты. – пожав плечами, сказал бард.

Слова Идаволла не понравились ему.

— Как бы то ни было, я благодарен Создателю, что ты оказался с ней, — ответил Марагвейн, медленно двигаясь к столу, за которым вальяжно развалился трубадур. Холодные огоньки плясали в его глазах. — Только вот не до конца понимаю, как ты там оказался?

Глаз менестреля пару раз дернулся.

— Я наблюдал за ней…

— Зачем? — не унимался Марагвейн.

Менестрель резко вскочил с места, повалив несколько бутылок на пол. Его лицо покраснело от злости. Он был не в себе от выпитого и от переполнявшей его ярости. Быстро сократив дистанцию, он схватил асеста за ворот влажной куртки. Его холодные рыбьи глаза сверлили Марагвейна.

— Ты спрашиваешь меня зачем? — зашипел трубадур, опасно сузив глаза, — Если ты до сих пор не понял, всё случилось из-за твоей вчерашней выходки. Ты виноват в случившемся, ты-ы-ы, ТЫ!

На мгновение Дум замер, словно вкопанный — правда резанула его слух. Мокрый плащ выпал из его рук, и он положил свою ладонь поверх руки Идаволла.

— Отпусти, — сказал Марагвейн, стиснув челюсти. Он чувствовал усталость в каждой мышце после бессонной ночи, но не собирался поддаваться на провокации.

Однако спокойствие товарища ещё сильнее разжигало ярость трубадура. Его глаза опасно заблестели.

— Твои слова были о том, что ты сможешь защитить нас, её! Не мои! — продолжал бард. — Ты пустышка, инквизитор! Твои речи ничего не стоят!

Инквизитор нахмурился, но не убрал своей руки, крепче сжимая запястье барда.

— Чего молчишь? Боишься взять ответственность за свои слова? — продолжал бард. Его голос становился всё более агрессивным. — Или ты думал, что стоит схватиться за меч, и все недруги разом попрячутся?

— Отпусти, — процедил Марагвейн сквозь зубы, которые скрежетали словно жернова. Он чувствовал, как внутри нарастает гнев. Только осознание того, что слова Идаволла правдивы, позволяло ему сохранить самообладание.

— Отпусти! — передразнил его менестрель, скорчив рожу.

— Похоже, ты забываешься, бард. Не забыл ли ты, с кем разговариваешь? — наконец рявкнул Марагвейн, глядя ему прямо в «рыбьи глаза». — Человек с твоими навыками, с такими связями… имеешь ли ты право судить о том, как защищать чью-то жизнь?

— Ты думаешь, что знаешь меня? Ты не знаешь ни черта! — выкрикнул Идаволл, - Я спас её, когда ты шлялся незнамо где!

Он отвёл руку куда-то за спину, Дум же выглядел напряжённым, словно пружина, готовая распрямиться.

«Не в первый раз вижу, как он делает подобное движение», — заметил про себя асест.

— Что сделано, то сделано, — холодно продолжил Марагвейн. — Однако то, что случилось сегодня в Фиоллоси, останется в Фиоллоси.

Бард резко переменился в лице и, отпустив куртку инквизитора, отступил на шаг назад, чуть не повалив один из стульев, когда понял, что имел в виду тот:

— Собираешься копаться у неё в голове? Как у того паренька в Пучае? — он странно усмехнулся. — Может быть, тебе ещё раз стоит подумать о том, кто на самом деле из нас двоих хочет защитить её? Я тебе этого не позволю.

В этот момент асест почувствовал, как напряжение достигло своего пика. Он сделал шаг к барду, и их взгляды встретились — два человека, на грани.

Марагвейн медленно провёл ладонью по лицу. Его голос, хриплый и тяжёлый разорвал тишину:

— Это всё ради её безопасности, — на мгновение он замолчал будто бы подбирая слова. — Первое убийство может оставить неизгладимый след, как в её душе, так и на её личности. Сейчас есть возможность хоть как-то сгладить углы, пока это не укоренилось в ней… Разве ты не понимаешь этого?

Его голос звенел словно сталь, приглушённая усталостью, однако в глазах играли нотки сожаления.

Бард хмыкнул — его агрессия постепенно начала ослабевать. Похоже, что-то в словах Дума заставило его убеждения дрогнуть. Возможно, даже сейчас внутри него разгорались противоречивые чувства.

Инквизитор медленно кивнул, но тень сомнения проскользнула по его лицу.

— Возможно, в твоих словах есть доля правды. — произнёс он негромко.

Вскинув тонкую рыжую бровь, Идаволл оценивающе осмотрел уставшее лицо асеста. Затем, словно опомнившись, Идаволл несколько раз мотнул головой и, закрыв глаза, сделал долгий протяжный вздох.

— Знаешь… прежде чем винить тебя, мне стоило напомнить себе, что мы сами решили остаться с тобой, а игроков в кости нам посоветовал Эд, — странно улыбнувшись, Идаволл похлопал товарища по плечу, поправляя ворот его куртки. — Ты вроде человек опытный, однако с подобным возможно не встречался ранее… Просто совет на будущее: не давай тех обещаний, что не сможешь сдержать.

Дум медленно кивнул, чувствуя, как напряжение между ними наконец стало спадать.

Бывший убийца вновь направился к столу, за которым сидел, и, откупорив одну из бутылок, начал с наслаждением пить. Алкоголь потёк по его усам.

— Как она? — неспешно поинтересовался Дум, поднимая плащ.

— Ты разве не расслышал? Она впервые убила человека… — ответил Идаволл, глядя на него.

— Я видел выжженную тень на стене одного из зданий, — произнёс Марагвейн.

— Если хочешь знать, как она, можешь сам спросить. На твоё счастье, госпожа сама изъявила желание увидеть тебя. Рисса искупала её, и сейчас они наверху, — ответил Идаволл, выдыхая и опуская взгляд. Тревога за травницу не покидала его сердце.

— Однако предупреждаю: можешь делать всё, что угодно, лишь бы ей стало лучше, но не смей копаться в её разуме! — добавил он твёрдым голосом, хотя одна только мысль о том, что кто-то может копаться в чужом разуме, заставляла нервничать даже его.

Кивнув, Марагвейн медленно двинулся в сторону лестницы. Его рука легла на поручень, а нога опустилась на первую ступень, как вдруг его осенила одна мысль:

— Что ты сделал с телами?

— Их нет, — коротко ответил Идаволл.

Его ответ вновь не понравился инквизитору.

— Как ты смог так быстро избавиться от них?

Идаволл фыркнул и слегка прикрыл глаза. В его взгляде мелькнула искра торжества. Пожав плечами, он сел обратно за стол и, взяв цевницу, начал наигрывать какую-то замысловатую мелодию.

Асест приподнял брови. Поняв, что он не получит ответов, он начал подниматься наверх. Каждый шаг по ступеням сопровождался не только скрипом, но и нарастающим чувством тяжести в его душе.

В тот момент, когда он был уже на середине пути, Идаволл прервался на мгновение и произнёс:

— Завтра на рассвете мы покинем Филлосси, независимо от результата твоей авантюры… дальше ты сам. И знай: как бы ты ни говорил и ни действовал, инквизитор, ты не всемогущ. Как бы ты ни хотел, ты не сможешь защитить всех и каждого. Я думаю, ты понимаешь, что у каждого из принятых тобой решений есть последствия.

— Я знаю… — тихо ответил он, молча стиснув поручень так сильно, что дерево затрещало под его рукой. Правда, сходящая с уст этого человека, который сам скрывал свои тёмные секреты, жалила больнее всего.

Усталость, болезнь, беспричинная ненависть людей — всё это вкупе со словами трубадура ещё сильнее усиливало его раздражение.

Он продолжил подниматься по лестнице, и та скрипела в такт его шагам. Менестрель же вновь заиграл свою замысловатую мелодию.

Очень странно себя ощущаю. Такое чувство, будто моя личность растворилась в социуме, что сама по себе я уже ничего не значу. Слишком мало мне теперь приходится быть с собой наедине, ощущать и чувствовать. Возможно, мне помогли бы медитации, но в этом вихре лиц и событий всё время кажется, что это успеется, но, естественно, ничего не успевается. Эти пьянки с товарищами одинаковы, но мне как-то подозрительно их не хватает. Наверное, это зависимость. Не люблю зависеть.

Эти вещи очень тяжёлые, и я иду уже давно. Нужно что-то предпринять, но что? Нельзя ступить на следующую ступень, не избавившись от накопленного груза. Я просто физически ощущаю, как тяжела моя душа, как ей трудно стало подниматься в небо. Я провела обряд очищения и отдала себя полностью силам природы. Но стихии спросили меня: «Есть ли Бог, который простит тебя»? «Не знаю», ответила я, а сама подумала: «Нет». И что же делать? Не будет ли лицемерием, если я скажу, что Он есть, только ради того, чтобы мне простили мои грехи? Будет. Кольцо греха - вот оно что.

Мне хочется причинять боль тем, кого я люблю. Людям, которых хочу оградить от всех пакостей мира и неприятностей, которые могут доставить люди. Если это разрушительная сила, которая проявляется во мне таким образом, то я хочу, чтобы она была направлена на что-то другое.

Я всё время раскаиваюсь в том, что сделала. Но. Не умею просить прощения, не умею мириться, не умею признаваться в любви. Наверное, что-то опять родом из детства, потому что как ни стараюсь, сломать это ОЧЕНЬ трудно. И надо? Пока что я не уверена, что оно того стоит. И эта дурацкая гордость…

В моей душе спит и молчаливая Валькирия, и гордая Йеннифэр, и смешливая маленькая девочка, а - ля Пеппи Длинныйчулок. Что проснётся в большей степени – не знаю.

Мне кажется, что в моей жизни просыпается что-то новое. Слабые отголоски приближающегося события я чувствовала и раньше, но не так ярко. Снова проваливаюсь в выгребную яму и буквально чувствую, как яд распространяется по моему телу. Мне нравится это сравнение, оно точное.

Когда-то давно ещё я решила уйти из этого мира, но всё-таки испугалась, поэтому выбрала наименее болезненный способ – творчество. Я придумала свой собственный мир, где правят красота и благородство. Где есть храбрые воины, прекрасные принцы, справедливость. Честь, достоинство, мужество, отвага – я верю, что всё это существует. Это наивно, но это то, за что я держусь. Высокие идеалы, чистота мыслей и чувств – я хочу писать только об этом.

Артём, почему тут рядом нет другого мира? Для отдыха. Где не было бы никого, только птицы. Я плавно качаюсь на волнах и гляжу в яркое небо. Шорох волн и шелест листьев, падающих на воду рядом с моим лицом. Теплая вода гладит уставшее тело. А на глубине темно и сыро, и хочется спать. В любой момент можно уснуть – когда пожелаешь. Чисто и легко уйти в небо.

Безумный мир…

Меня пугает приземленность. Но нет, моя душа так и осталась мятежной, ищущей высокие идеалы здесь, в этом мире.

Снова стала мечтать. Это так здорово! Идти по тёмной аллее одной - ну наконец-то одна! - и снова бродить по своему миру. Забраться высоко в горы, найти хижину Даросвета, моего первого учителя. Полистать огромные пыльные книги - ну, разумеется, очень древние, как же без этого? Встретить гостей, случайно набредших на эту хижину и отправиться с ними на поиски чего-нибудь. Там мои друзья. Там все проблемы улаживаются с помощью мечей, фразы звучат чисто и отчётливо, а люди не стесняются смотреть в глаза друг другу. Там хорошо… Я когда-нибудь туда уйду.

*  *  *

Защитники городка не продержались и часа. Словно дернутая гигантской рукой, осела западная часть стены – там, куда вели подкоп гномы. В пролом хлынули имперские панцирники – союзники из числа людей. Лучники Алдариона не давали стрелять засевшим на башнях арбалетчикам.

Наспех выставленный заслон из городской стражи и ополчения был разбит в считанные минуты. Если бы городок продержался до вечера, то дождался бы подкрепления. Но гномы, хоть их не подгоняли, работали без отдыха: никто не хотел оказаться между подступающей армией Филона Доброхота и высокими стенами, на которых хватало метких стрелков.

Следом за тяжелой пехотой входили отряды эльфов, за ними – перепачканные в земле гномы.

Некоторые здания уже горели. Город, изначально отданный на разграбление, был обречен. Люди, разбившись на небольшие отряды, рассеялись по улицам. Отовсюду слышались крики боли и ярости.

Почти все отряды эльфов ушли в центр города – у них было задание сохранить библиотеку и магическую башню. Еще один отряд остался у пролома, и сейчас эльфы с презрением смотрели на грабеж, который чинили люди. Едкий смех был вызван наблюдаемым ими спором среди гномов: многие из землекопов хотели вознаградить себя за долгие часы, проведенные за тяжелой работой, и также принять участие в дележе добычи. Их командир долго кричал, но, в конце концов, махнул рукой. Добрая половина длиннобородых  с веселыми криками направилась к ближайшему винному погребу.

- Это не война! – скривился один из эльфов по имени Алассэ Лаирэ.

- Нет, - тут же отозвался я, - это как раз и есть война. Со всеми ее прелестями. Все мы знали, на что идем. Если войска  Доброхота дошли бы до наших городов, было бы то же самое.

Услышав наши слова, к нам развернулся наш друг, командир отряда  Авата Аман. Он насмешливо посмотрел на нас обоих.

- Эр Сул как всегда прав! – В эти слова Авата вложил изрядно иронии. – Это война. А эти дураки, когда подписывались в союзники Доброхоту, могли бы и подумать, что пограничные города не пощадит никто.

- Доброхот думал, что нанесет удар первым, - сказал Алассэ. – Алдарион говорил, я слышал. Но лето слишком засушливое, возникли проблемы с питьевой водой.

В этот момент к эльфам с небольшим сопровождением подошел капитан имперцев Рэст Талькон. Все его люди были уже пьяны, но на ногах держались твердо. С бесстрастным лицом рядом шел командир Алдарион.

Некоторые из воинов, видимо, искренне пытались угостить эльфов:

- Лимпэ! Лимпэ! – весело кричали они. – Вино!

Но эльфы хранили молчание и качали головами.

- В общем, так, - начал говорить Рэст, - ваша задача: занять эти две башни и удерживать их до подхода основных сил.

- Не понял? – Авата Аман по обыкновению иронично улыбался.

- Все просто, - встрял Алдарион, - Доброхота ждали к вечеру, но из города успели послать вестника. Авангард его армии на марше, и будет здесь всего через несколько часов. Командуй занимать башни. Гномы будут сейчас заделывать стену. Давайте-ка поднимемся наверх.

Авата отдал необходимые приказания. Рэст орал на своих людей, приказывая собрать всех гномов, а также привлечь уцелевших горожан для работ.

Алдарион дождался еще нескольких командиров. Вместе мы поднялись на стену. Чуть позже туда пришел Рэст Талькон и запыхавшийся старейшина гномов.

Рэст показал рукой, с которой так и не снял латной перчатки, на запад.

- Видите? Это идут наши. Здесь они будут лишь к вечеру. Максимум, на что мы можем рассчитывать – это имперская тяжелая конница. Весть мы уже послали. Попросили и магов подмогнуть, ежели чего. Так что, выстоять - выстоим.

Рука капитана прорезала воздух, описав небольшую дугу.

- А вот северное направление. Что мы там видим? Правильно, войска неприятеля. – Все посмотрели в указанном направлении. Горизонт был темен от нахлынувших орд. – Если они не дураки, а они не дураки, то атака будет не с севера, а в этот самый пролом, с которым мы так поторопились. Что можно сделать за пару часов?

Старейшина пожал плечами.

- Сделаем, что сможем. Но наши и так копали без отдыха. Слишком быстро не получится.

Талькон кивнул.

- Вот поэтому вся надежда на лучников. Орудия они не успеют подвезти. Все понятно?

Конечно же, всем все было понятно. Стена быстро опустела. Остался лишь Алассэ, я и задержавшийся Авата Аман.

Алассэ остановившимся тяжелым взглядом смотрел на север. По губам я легко прочел, что он шептал:

- Мелиссэ… Мелиссэ… (любимая - эльф.)

Авата легко дотронулся до его плеча.

- Что с тобой? Дурное предчувствие?

Алассэ вздрогнул и кивнул.

- Хэри  Сиквилиссэ – ты видел ее? – спросил я, сразу обо всем догадавшись. - Что она сказала тебе?

- Она сказала, что мы так и не побыли вместе… Она знала…

Я опустил голову.

- Вы снова вместе?

Алассэ резко развернулся и попытался поймать мой взгляд. В его глазах глубоко засела печаль.

Я слегка улыбнулся: во мне уже вызрело предчувствие и понимание того, что именно я должен сделать.

- Я рад за вас.

Алассэ тоже улыбнулся:

- Смерти нет.

Авата Аман деликатно покашлял.

- Ладно, давайте готовиться. Времени мало. Я займу ту башню. Вы же командуйте в этой. Эр Сул, протряси городские оружейные склады – нам понадобится очень много стрел…

И уже после была атака степных конных лучников. Бешено билась в сознание сила их шаманов, которых привезли на сменных лошадях. Наши маги пытались противостоять им, но расстояние было слишком велико.

Что-то негромко хлопнуло. Наспех сооруженная стена вмиг разъехалась как песочная, словно не гномы ее делали, а малые дети. Конница хлынула в пролом, направляясь к рядам щитников, которые перегородили дорогу. И тогда эльфы начали стрелять – с башен, со стен, из окон домов.

Я слышал, как вражеские шаманы, сгрудившись у наспех разведенного костра, что-то бешено  кричали. Конница, теряя людей, сдала назад.

Шаманы творили сильные заклинания, - некоторые из них, отдавая всю силу, падали без сознания. Но когда степняки начали стрелять, ни одна из их стрел не проходила мимо цели. А стреляли они по нам.

И вот тогда пришло время сделать свою работу: разделившимся сознанием я видел, как с тетивы сорвалась стрела, и на конце ее сидела смерть. Смерть Алассэ…

Я дернулся к бойнице, пытаясь закрыть друга своим телом, и слышал его крик:

- Ава карэ! (Не делай этого! стой! - эльф.)

Стрела ударила ровно в солнечное сплетение, разом лишив дыхания. Пришла боль. И пришла темнота…

Сознание как взрыв вернулось ко мне. Весь в поту я проснулся на своей кровати. Меня вырвало. Сноходцы должны избегать смерти во сне – это сильно подрывает здоровье.

Заснуть я смог лишь через час.

Была ночь. Я знал, что сделал все так, как нужно, и теперь просто удовлетворял  свое любопытство.

Под навесом, где-то на лесной дороге, я видел их. Видел их встречу. И знал, что отныне все будет хорошо.

Она только едва ощутимо вздрогнула, когда с ветки взлетел филин. Ее губы что-то прошептали, но я не разобрал.

*  *  *

Днем мы виделись в парке в последний раз. Она сидела на скамейке, откинув голову назад, подставив лицо солнцу. Волосы темным водопадом обрушивались вниз. Чуть заметная улыбка блуждала по губам.

- Вот и всё? Не так ли? – спросил я, желая услышать совсем другой ответ.

- Спасибо тебе, - вдруг сказала она. – Мне и правда стало значительно легче.

Мы помолчали. Ксения приподняла голову и посмотрела на меня.

- Я все хотела спросить. А, правда, что все сноходцы обречены на вечное одиночество?

- Правда, - ответил я. – Но я не знаю почему. Хотя, быть может, все это чепуха, и мы сами себе все это внушили. Как знать?

- Понятно. – Ксения коротко кивнула и поднялась со скамейки. – Прощай.

- Я не хочу тебя терять, - просто сказал я.

- Я знаю.

Сделав шаг, она остановилась спиной ко мне. Постояла, опустив голову, словно принимала трудное решение.

- Ты так и не сказала, как именно я тебе снился?

- Это уже не важно. Впрочем, ты потом поймешь сам. Пока!

Она шла по залитой солнцем дорожке. И как бы странно это ни звучало, но я знал, что теперь уже никогда не буду прежним. Я знал, что она уносила большую часть меня. И в этот момент я всем сердцем ненавидел свое призвание.

Глядя ей вслед, я отчаянно шептал:

- Обернись. Обернись!

Все это странно, но она и впрямь обернулась, и лишь на миг, отражая солнце, золотисто сверкнули ее глаза. Но и этого краткого мига хватило, чтобы тончайшая иголка боли дошла до самой глубины моего сердца. И тогда я вспомнил. Вспомнил всё…

Эпилог

Мне представился дождь. Просто хочется летнего дождя. Влажного, пахнущего озоном воздуха.

Комок неистраченного безумия, распухший у меня в груди, вот-вот взорвётся.

Бегать босиком. Кричать от радости и от непривычного ощущения мокрой одежды на теле. Сходить с ума от запаха деревьев.

Пусть – лес.

Дождь застаёт меня на дороге между деревней и стоянкой. Я стою и смотрю, как крупные тяжёлые капли поднимают дорожную пыль. Подул сильный ветер, испуганно зашелестели деревья. Нет. Это не просто слова.

У каждого, кто это испытал, при воспоминании защемит сердце.

Смеюсь и бегу по пустынной дороге, поглубже напялив тонкий капюшон. Раздаётся гром. Я замираю, в восторге созерцая серое угрюмое небо. Впереди – мокрая дорога с темнотой леса по краям, постепенно переходящая в свинцовое небо.

Издавая странные визги, стягиваю с себя сандалии, и ступаю на влажный асфальт. Вот оно! Я чувствую, как пульсирует жизнь.

Смеясь, бегу по дороге. Единый порыв, цельность, чистота, гармония… Если меня спросят, кто я, отвечу: ветер, скользящий по радуге.

Быстрее – дождь уже не капает, а стремится к земле бесконечным потоком – шлёпая босыми ногами, не обращая внимания на камушки и мелкие осколки, я – ветер! Меня подхватывает стихия, и я кружусь среди облаков.

Промокшая, озябшая и совершенно счастливая, возвращаюсь в лагерь. Меня встречают с понимающей улыбкой на лице, закутывают в тёплый плащ и сажают в середину под импровизированный навес. Протягивают что-то горячительное. Глоток – и внутри разливается огонь, согревающий до самых кончиков озябших пальцев. Не успеваю отдышаться, как кто-то подкидывает идею: «Пойдёмте купаться?» И вот уже толпа весёлых и безумных мчится к речке. Именно в этой радостной и бесшабашной атмосфере кажется, что возможно всё. Твое сознание радостно переворачивается только от мысли о том, что мой мир где-то рядом. Всего лишь шаг…

Если бы я мог, то хотел бы когда-нибудь спеть именно так.

Рождалось глубокое чувство воплощения давно ожидаемого, успевшего уже уйти в глубины памяти. И вдруг – это происходит. Всплывает, подчиняет себе. Как волшебство. Но не по твоей воле. Красота открывается сама по себе, по прихоти, без причины.  Играет и дразнит.

А после уходит, как будто говоря: ищи меня! Давай поиграем!

Она убавила звук. Была почти полночь.

Тут же, со всей силой, пришел дождь. В нем я тоже услышал музыку. Казалось бы -хаотичное падение капель, но все подчинялось естественной гармонии. Где-то разрозненные капли собирались в струи, и с разной силой и ритмом ударяли по краю жестяного подоконника, попадали в образовавшуюся лужицу в ящике для цветов. Часть капель стаккато ударяла в широкий козырек над балконом. Ветер швырял радужные брызги на стекло. Вода, в нескольких местах стекая с крыши, ударялась об асфальт. И был еще какой-то звук, - я подумал, что так капли рассекают воздух, задевают черные ветви голых деревьев, сталкиваются и разлетаются невесомыми брызгами.

Я подошел к окну.

Свет уличного фонаря падал на стекло, частью проникая в комнату. Была видна сумасшедшая пляска веток, - часть стены, как экран, отражала это. Свечи разбрасывали нереальные тени, колеблющиеся, - они словно дышали нам в такт.

Огонек зажигалки на мгновение ослепил меня, отразился в окне. Я жадно затянулся горьковатым дымом.

Конец сигареты вспыхивал и угасал, висел в воздухе, как будто сам по себе, двоился.

Ветер залетал в приоткрытую форточку, шевелил занавески. Пламя нескольких свечей  прихотливо подрагивало.

Она подошла и встала рядом.

Мы смотрели в ночь, о чем-то думали, полностью осознавая всю громоздкость и ненужность слов, и я слышал ее дыхание, переживая особенную близость. Хотелось стать на мгновение невесомым духом, воспарить вместе с ней, и быть там – среди дождя и ветра, чтобы увидеть тех двоих, замерших у окна.

Я мог бы поцеловать ее, но только слегка коснулся губ – мимолетно, с нежностью. Провел рукой по слегка влажной щеке. Она положила голову мне на плечо, – прядь волос приятно щекотнула кожу, и я почувствовал, как скользнула ее легкая улыбка. Загадочная, подкупающая и обезоруживающая. Она словно говорила: я верю тебе.

Одной рукой я почти невесомо касался ее волос. Сигарета медленно дотлевала, пока не погасла совсем. 

А потом мы танцевали, медленно перемещаясь по кругу.

Наши объятия становились теснее – мы чувствовали дыхание друг друга, и казалось, что сердца бьются в  такт.

Шаг за шагом. Во власти музыки и силы момента…

Дождь и музыка. Невесомые тени. Плавают струи дыма – сигарет, благовоний, к ним примешивается сладковатый запах марихуаны.

Я лежу на кровати, закинув руки за голову, и смотрю на палевое небо.

Она сидит в кресле напротив, поджав ноги, и тоже смотрит в окно…

Темные пряди волос падали ей на лицо, стекали по плечам. Такая тихая и задумчивая, немного грустная, она вызвала во мне щемящее чувство нежности.

О чем она могла думать сейчас? Что-то вспоминала? Просто отдалась во власть момента? Или ждала чего-то? Она была прекрасна и бесподобна.

Раздался тихий сухой треск спички.

Я приоткрыл глаза, и тут же поймал на себе ее немного отстраненный взгляд – она смотрела на меня сквозь призму своих мыслей, слегка наклонив голову. Курила длинную сигарету, не убирая от лица. Сильно выдыхала дым, так что он обтекал пальцы, в которых была зажата сигарета, и колебал пламя стоящей напротив свечи. И не отводила взгляда.

Я тоже.

В мягком полумраке это казалось таким естественным.

Она изредка стряхивала пепел в блюдце. Иногда улыбалась. Ее взгляд пьянил.

Она встала и немного покружилась по комнате, раскинув руки. А потом просто подошла и легла рядом, справа от меня, положив руку мне на грудь. Наши лица были совсем рядом.

Прядь волос, заведенная назад, соскользнула и задела меня.

Наши губы встретились: этот поцелуй был как последний шаг вперед, как признание и как открытие. Как ключ, открывающий дверь.

Я обнял ее, и так мы лежали, соединенные одной мыслью и одним чувством. Как будто замершие вне времени.

Постепенно я провалился в легкое забытье…

…Я вижу темный ручей. В воде играет ее отражение. Вода плавно обтекает камни. Я вижу ее в длинном тяжелом платье синего бархата с очень высоким стоячим воротником. Ветер шевелит ветви деревьев вдоль ручья, иногда лучи солнца играют на поверхности воды. Ветер шевелит её фиолетовые с темным отливом волосы. Свет дробится, заставляет жмуриться…

Я продремал не более получаса, но почему-то никак не почувствовал, как она уходила. Я улыбался про себя естественной верности такого ее шага.

Воздух был напоен множеством запахов, на грани восприятия мерещился тонкий аромат ее духов – так она бы могла незримо подходить со спины, ненароком выдав себя.

Но ее не было.

Я поднялся и пересел в кресло напротив. Достал сигарету и закурил, так же как и она, воспользовавшись спичкой.

Вскользь провел пальцем по губам. И снова улыбнулся – так еще живо было воспоминание.

Дым невесомо струился вокруг, и я закрыл глаза.

Так было: ночь, дождь и  тишина…

***

Одна за другой по высокой траве бежали волны. Беспокойный ветер всё пытался что-то сказать, но лишь бессильно обтекал одинокое дерево.

Ветер приносил под крону долгожданную свежесть, ибо тень уже давно перестала спасать от зноя. До этого времени случайные порывы лишь раздвигали ветви, и тогда яркие пятна бежали по коже, нагревая ее.

Вот уже несколько часов солнце застыло в самой высокой точке небосвода. Те двое, что прятались в тени дерева, больше не пытались говорить.

Устало прислонившись к стволу и прикрыв миндалевидные глаза, она иногда слегка касалась его волос. Его голова покоилась на ее коленях, и только она была скрыта тенью. Все же остальное тело было отдано солнцу. Но мужчина, казалось, не замечал жары. А солнце все также ярко текло по металлическим украшениям и деталям его одежды.

И вот пришли сильные порывы освежающего бриза. Где-то рядом было море.

Взметнулись и опали на лицо пряди ее длинных фиолетовых с темным отливом волос. Женщина улыбнулась и поправила прическу. В приоткрывшихся на миг глазах, несмотря на блуждавшую улыбку, глубоко засел огонек потаенной грусти.

- Мы так толком и не побыли вместе, - сказала она, наклонив голову.

Мужчина молчал. То ли не хотел говорить, то ли просто задремал.

Блеск в ее глазах пропал. Густые длинные ресницы скрыли его.

Она не видела, как сверху невесомо падало перо на ее платье, но слышала, как с ветки взлетала птица…

*  *  *

Я видел все это. Видел так же ясно, как если бы стоял рядом.

Видел потому, что это был чей-то сон. Видел потому, что был сноходцем. И видеть чужие сны – это моя работа.

Мне было грустно. Ничто вокруг этой грусти не вызывало. Чистейшее синее небо, похожее на заполненный до краев бассейн. Теплый ветерок, редкий шелест  лип. Благожелательные люди в парке.

Я допил пиво и выкинул пустую банку в стоящую рядом со скамейкой урну. Не мешкая, достал вторую банку. Она все еще сохраняла холод.

Сидящая рядом женщина неспешно пила сок через трубочку и посматривала на прохожих. Я заметил, что она избегала смотреть мне в глаза.

- Так зачем это вам? – Я сделал глоток пива и повернулся к ней.

Она тоже развернулась. Вымученно улыбнулась, став похожей на какого-то мягкого зверька, которого хочется помимо воли погладить.

- Для вас это принципиально? Ведь я же плачу деньги.

- Нет, не принципиально. Но вы хоть что-то знаете о сноходцах?

Ее улыбка стала шире. Кажется, она даже чуточку развеселилась.

- Знаю, что это не те, кто во сне ходит, как лунатик. Вы умеете проникать в чужие сны и помогать. Когда снятся страшные сны. Когда снятся навязчивые сны. Когда выходят подсознательные страхи. Вы не психотерапевты.  Вы действительно работаете с самым, если угодно, сырым и свежим материалом.

Я кивнул.

- В принципе, верно. Но вы должны понимать, что я буду вторгаться в ваше подсознание. Это многих  и останавливает. Вы ведь в общении с окружающими, даже пусть и друзьями, не стремитесь открывать себя, так почему же готовы довериться чужому человеку?

Она долго молчала, погрузившись в себя. Взгляд стал отрешенным. Губы жевали соломинку.

- Причина проста, - не глядя на меня, начала говорить эта женщина, - помимо того, что мне вас посоветовала подруга, я видела вас во сне.

Наши глаза встретились. От неожиданности я вздрогнул, так порывисто было ее движение. Каряя радужка на солнце отливала янтарем. Я словно посмотрел в зеркало…

*  *  *

Равнина казалась зеленым морем - морем, ожидавшим грозы. Справа волны накатывались на невысокие холмы, всё же остальное пространство казалось чистым.

Лишь у горизонта ее прекрасное зрение позволяло видеть черные точки всадников.

И сон был разрушен…

Но я снова видел ее, грустную и домашнюю, чуть сонную, с распушенными черными прядями, – такие бывают, когда она только-только проснулась. Ну, еще бы! Это был осенний вечер - именно такой, когда время застывает за шорохами шин и долгим-долгим дождиком, сильным и шумным. Когда дремота подкрадывается незаметно, и при пробуждении совершенно не ясно, сколько же времени прошло.

На кухне шумит закипающий чайник, за окном - бесконечный в своей серости горизонт в потеках воды. Непонятно откуда взявшийся котенок, про которого так и хочется сказать: он гуляет сам по себе, и, возможно, просто перебрался по перилам балкона, а теперь прячется от дождя в тепле и уюте.

Этот котенок как будто продолжение ее личности: случайно попал в тепло дома, и просто пережидает ненастье – слишком оно сильное даже для всех свободолюбивых.

Да, ей грустно. Это видно по ее поблекшим глазам. И я догадываюсь, что она давно уже кого-то ждет. Или, скорее даже, устала ждать.

Вечер тягуч. В случайно распахнувшуюся форточку ветер забрасывает несколько горстей свежести, капли попадают на пол, и - всего несколько – на кожу. Капли прохладные, но она не вытирает их, внимательно рассматривая на свету.

Чуть позже она стоит неподвижно у окна со стаканом горячего чая. Взгляд остановился. Стал еще более отстраненным, нежели чем когда я видел ее в парке.

Котенок также недвижно сидит на широком пластиковом подоконнике среди множества безделиц и косметики, лишь кончик хвоста нервно подрагивает: он понимает, что за стеклом – вода, а воду он не любит.

Когда оживает домофон, она бросает случайный, вскользь, взгляд на часы: 20.14. И за окном уже почти совсем темно. И придти он должен был в шесть. И вообще, она же волнуется. В ее взгляде появляется злость и упрямство, и она идет открывать…

На пороге стоит все тот же мужчина, похожий на того, кто был под деревом вместе с ней. Но на этот раз он ощутимо пьян, и промок, наверное, полностью, до белья.

Он прячет взгляд. На его скуле красуется свежий кровоподтек. На лбу сорвана кожа, рана слегка кровоточит. С волос стекает вода. И злость ее уходит. Точнее, отодвигается.

- Тебя что, избили? Ты подрался?

Мужчина шально и пьяно улыбается, вскидывая голову.

- Да, - говорит он твердо, - я махался. Да так, что трупы разлетались во все стороны.

- Кто? – переспрашивает она, стараясь быть серьезной: настолько данное утверждение не вяжется с его субтильной внешностью поэта.

- Трупы, мертвецы, - следует уточнение.

- А это что? – Ее пальцы слегка касаются скулы.

- Ах, это! – Мужчина  досадливо морщится, но не скрывает довольной ухмылки: - Это меня последним трупом задело.

Она легко смеется и обнимает долгожданного и непутевого гостя.

И, кажется, дождь уже слабеет.

Я понимаю это лишь потому, что я – котенок, и я выхожу через приоткрытую дверь балкона…

После небольших всполохов картинка возвращается: мужчина резко поднимается с земли, словно услышав, как скачут те далекие всадники. А она так надеялась, что он не увидит их из-за высокой травы!

- Зачем ты  уходишь? Ведь война – это не твое!

- Я знаю, что не мое, - говорит он, стоя к ней спиной, - но я должен. Понимаешь, должен! Так всегда было, и так всегда будет.

Он порывисто разворачивается и достает длинный и узкий изящный эльфийский нож.

- Я отдам тебе свою кровь. Это будет залогом того, что мы еще раз встретимся, пусть даже и не в этом мире. Ты согласна?

О да, она согласна! Она уже протянула ему руку, прочтя его мысли. И два свежих надреза ярко алеют среди золота солнца и изумруда примятой травы.

А потом он вскакивает и бежит в ту сторону, где темнели высокие фигуры всадников. Темп и сила его бега говорит о том, что он сможет так бежать весь день.

В ярко-синем режущем глаза небе кружит одинокая птица.

Я вижу все это потому, что я –  та самая птица.

*  *  *

Асфальт был все еще мокрым, когда мы снова встретились в парке. Из-за облаков только-только несмело проглядывало утреннее солнце. Аллеи были пустыми. Если люди и проходили мимо, то все они спешили, иногда поглядывая на нас. Еще бы! Я же никуда не спешил! Я сидел утром на скамейке в парке рядом с симпатичной женщиной, мы о чем-то воздушно говорили. И, конечно, я пил неизменное пиво.

Ночью и правда шел дождь. Я узнал об этом только утром. Она же…

- … лежала на кровати и смотрела в небо. И вдыхала этот волшебный запах влаги, падающей с небес. –  Несмотря на не продолжительный сон, от нее веяло свежестью и энергией. Мне понравились ее слова, и то, как она это сказала: я, как наяву, прочувствовал все сказанное ей – и ночную темноту, и шум дождя, и цвет неба, и запах. - Я чуть задремала лишь под утро…

- Ты помнишь, что тебе снилось? – Я неспешно потягивал пиво из алюминиевой банки.

Женщина покачала головой.

- Нет. Да и был ли сон?

- Сны снятся всегда. Независимо от того, помнишь ты или нет.

Не ожидая, что она согласится,  я все же предложил ей пива. Она взяла протянутую банку, пшикнула крышечкой и сделала приличный глоток.

- Не мешает? – Постучала ногтем по банке.

- Нет, не мешает, - ответил я, сразу поняв, что она имеет в виду. – Во сне все другое. Главное – сохранять ощущение своего Я. Что-то вроде осознанных сновидений, но интереснее. Так что, не важно, трезвый я спать ложусь или нет. Ты должна это понимать.

- Да, кстати, хотела сразу спросить: чего это, в первую встречу на «вы», а теперь вдруг на «ты»?

Я заметил, что бессонная ночь слегка расслабила ее. Во всяком случае, ее поведение сильно отличалось от первой встречи. Но такое часто бывает после того, как я касался подсознания клиента.

И все же, улавливая смешливые искорки в ее карих глазах, я понимал, что есть что-то еще, мною не понятое. Может, она слукавила, сказав, что не помнит сегодняшних снов?

- Привычка у меня такая. Я же все-таки вторгаюсь в запретные области. Чаще всего люди не рассказывают другим даже свои сны. А я все это вижу.

Она задумалась.

- Хорошо. А ТЫ видел мой сон сегодня?

- Конечно.

- Можешь рассказать?

Помимо воли я постарался поймать ее взгляд. Но увидел простой интерес, смешанный с недоверием. Но к этому я привык.

- Могу рассказать.

- Расскажи, - кивнула она.

И я рассказал - рассказал, как смог. Про всадников, про сцену в прихожей, про дождь, про котенка…

- Значит, так вы являетесь в чужие сны? Как котята, к примеру?

- Только в начале. Чтобы человек привык. Возможностей гораздо больше.

- Понятно, - кивнула она, и я понял, что она больше не хочет продолжать этот разговор.

- Ну, что ж? – Я не желал затягивать этот момент. – Тогда до завтра?

Женщина снова кивнула, чем-то напомнив мне японку. Потянулась к сумочке.

- Сколько я должна тебе?

Мой ответ удивил меня самого:

- Ксения, мне не нужно денег. Ты можешь провести вместо этого со мной какое-то время? В смысле, давай прогуляемся?

- Хм. И что же мы будем делать?

Я пожал плечами.

- А давай напьемся? Просто так. Без причины.

Она засмеялась. Совсем как сегодня во сне. Свободно и легко. Такой смех, как мне кажется, должен идти от сердца.

- Ну, ты даешь! Ну, хорошо, пойдем! Иногда важно уметь поддаваться сиюминутным настроениям. Они могут принести что-то новое, не так ли?

Я не мог не согласиться…

*  *  *

Вы пробовали когда-либо представлять, как вы бежите? Как ускоряете темп? Еще быстрее, выходя за рамки физических возможностей? А бег уже мысли, сквозь преграды, сквозь Вселенные, не останавливаемый ничем, кроме возможностей вашего сознания?

Точно так же я летел. Летел в пустоту, не в силах нащупать огонек ее сознания. Возможно, она снова проводила ночь без сна. Возможно, была не одна. Мысль о том, что она специально закрывалась от меня, я старательно гнал.

Вокруг было темно. Но постепенно реальность начала вырисовываться вокруг: была ночь, и полная луна только-только показалась из-за густых облаков. Мы молча прогуливались возле ее дома – совсем как днем, когда я провожал ее.

Я чувствовал, что ее мысли  спутаны и беспокойны. И больше всего мне было интересно, осознает ли она, с кем сейчас бродит по скверику во сне?

Но вот мы подошли к подъезду, перекинулись парой фраз о чудной лунной ночи.

Поскрипывая маленькими колесиками, как от детского велосипеда, из-за угла выехал гроб. Крышка медленно отодвинулась в сторону. Из гроба встал во весь рост граф Дракула и подмигнул ей. А она рассмеялась и покачала головой:

- Ох, уж эти киношники!

Видимо, я начал исчезать из поля ее сознания, так как женщина перестала обращать на меня внимание. Я мог бы напомнить ей о себе, но вместо этого решил просто понаблюдать. И что бы там не происходило, решил не вмешиваться.

Я знал, что сейчас она совсем одна дома. Ее окно на первом этаже единственное не было темным. И спать ей  лечь было не суждено:  когда ночь окончательно вступила в свои права, граф Дракула решил устроить целое представление.

Подручные Дракулы стали сгонять отовсюду народ, так что вскоре во дворе дома образовалась приличная толпа.

Вампир выехал в гробу на видное место, театрально обвел всех рукой и сказал:

- Сейчас я буду вас всех убивать. Крови будет море!

Двух ближайших к нему людей он просто разорвал пополам, дабы остальные уверовали в серьезность его заявления.

Началась паника. Дороги к отступу преграждали подручные Дракулы. А так как в доме светилось всего одно окно, люди стали стучаться именно в него. Но странная сила не давала им сделать это: так ветки слегка скребут стекло, не в силах сократить расстояние. Вряд ли она обращала на эти звуки внимание.

А бойня продолжалась. Весь двор был усеян безвольными телами и залит кровью. Дракуловы помощники сгоняли все новых жертв. В сумятице некоторым удавалось сбежать, и они носились по городу, сея панику.

Так продолжалось всю ночь. Лишь едва начал брезжить рассвет, а безумие было посеяно уже всюду.

Я видел, как из толпы выбежала молодая женщина. Она направлялась к подъезду. Она легко открыла кодовую дверь, и я понял, что ей уже приходилось здесь бывать.

В истерике, с растрепанными волосами, она все звонила и звонила в дверь, пока на пороге не появилась моя клиентка. Они не стали разговаривать, а лишь взглянули друг другу в глаза.

Ксения выбежала во двор.

Явно рисуясь перед ней, вампир сидел на куче трупов, одну ногу поставив на чью-то оторванную голову. Окровавленными губами Дракула улыбнулся и сделал неопределенный жест, как бы говорящий: проходи, тебе не причинят вреда.

Женщина выбежала на улицу. Всюду навстречу ей попадались обезумевшие люди. Они хватали ее за руки, тянули назад, что-то мычали в лицо. У одной женщины были выжжены глаза. И этот запах… Этот тяжёлый запах безумия… Даже горы трупов и Дракула не испугали ее так, как он. Ксения закричала, закрыла глаза руками и побежала назад, домой.

Там она опять легла спать, и очутилась в этом же самом городе. Но теперь Ксения знала, что делать. Накинула чёрный плащ и выбежала из дома. Помахала рукой Дракуле, наступила в лужу крови. И  бежала по улице, оставляя за собой кровавые следы, а чёрный плащ развевался за ее спиной. Она смеялась. Вновь безумные вышли навстречу, и снова стало страшно. Но она обняла женщину с выжженными глазами, обняла мальчика, у которого с тошнотворным хрустом отваливались руки.  Обнимала всех, кто попадался на пути, смеялась и плакала от страха. И делала это не по доброте душевной и не по какому-то наитию, а просто для того, чтобы от нее тоже стало пахнуть безумием, и нечисть обходила стороной.

Я просыпался с очень странным чувством. Наверное, мне все же стоило вмешаться…

*  *  *

На этот раз встречу назначила она. В центре города. Так что мы могли прогуливаться по улицам и говорить. После вчерашнего дня и ее внезапной откровенности, после ее рассказа о себе, я хотел о многом спросить.  Во мне окончательно вызрело чувство, будто бы я уже знал эту женщину давным-давно, и что теперь просто-напросто произошло узнавание. Так, как если бы вы встретили на улице хорошего человека и, почувствовав к нему симпатию, стали бы душевно разговаривать, и за разговором выяснили, что учились вместе в начальных классах, и что были друзьями не разлей вода. А с течением времени все это стерлось из памяти, но вот воспоминания смутно-смутно ожили на пороге сознания.

Она рассказала мне о своем сне:

- Я бродила с кем-то возле своего дома. А потом в гробу приехал Дракула. Всю ночь ко мне  кто-то скребся. И двор был усеян телами жертв… Помню, как проснулась в холодном поту. Вряд ли кто-нибудь сможет понять эту атмосферу, этот ужасный город под полной луной, где всё происходит в гробовом молчании. Не страшно? Да. Вот только я, человек не верующий в Бога, поднялась с кровати, в каком-то полубреду очертила вокруг себя круг и начала читать «Отче наш». Эгоистично? Нет, скорее, обычное лицемерие. Но вряд ли даже самый рьяный атеист сможет перед лицом смерти сказать, что «Бога нет».

Мы долго молчали, и просто шли рядом. Видимо, не отдавая себе отчета, она взяла меня под руку. Она была задумчива и тиха. Я же пытался унять сердцебиение. Интуиция подсказывала мне, что я на пороге важных открытий.

Наконец, она прервала молчание.

- Я хочу попросить у тебя прощения за вчера. Я понимаю, что ничего такого не сделала и не сказала. Просто чувствую такую потребность. Такое чувство, будто я переступила запретную черту. Не так ли?

Я выдержал ее взгляд и просто кивнул.

- Мы не будем больше видеться. И с сеансами всё. Нам лучше не встречаться.

- Почему же?

- Лишнее это. Вчера ты наговорил мне кучу лестных слов. Ты видел меня от силы два раза. В этом есть что-то болезненно притягательное и… страшное.  Что-то, что заставляет меня чувствовать не собой. Но я же не такая!

Я покачал головой и невесело усмехнулся.

- Да нет, ты  особенная, – сказал я, и добавил: - И мне искренне жаль, что я встретил тебя.

В ее глазах стеной встало упрямство, и я все думал: почему же она так страстно бежит от себя?

- Ты ошибаешься, я вполне себе обычная. Во мне нет ничего особенного. Наверное, это  просто желание, пойми правильно, податься навстречу тому, кто говорит, что видит во мне личность. Мне приятно это, но я совсем другая. Искаженная тень той самой, так ожидаемой тобой откровенности. Ты видишь во мне лишь то, что хочешь видеть. Во мне нет этого. Я хотела бы, чтобы было, но этого нет. Отсюда непонимание.

- Да, и еще, - спросила она после небольшой паузы, - почему тебе жаль, что ты меня встретил? Разве сам факт встречи не важнее? Понимаешь, о чем я?

- Всё сожаление лишь в предчувствии потери. Вот и всё. Это тот самый момент, который бесполезно пытаться описать. Это то, чего я начал бояться с первой секунды нашей встречи. Я заметил: чем мы ближе друг к другу, тем сильнее обжигает узнавание, или – признание. Ты не пойдешь, как я, через боль. Вот что я понял. А все остальное – шелуха и просто слова.  Ты говорила,  что рада встрече со мной. Говорила, что я все же нечто особенное в твоей жизни. Так почему же так нелепо складываются обстоятельства? О ком ты больше думаешь – о себе или обо мне?  Да, встреча с тобой была предначертана. И, казалось бы, с такой позиции не о чем и жалеть? Но откуда во мне это горькое чувство провала, будто мы вновь не справились с возложенной на нас задачей?

Под конец я говорил резко и зло, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Так доведенного до истерики человека хотят привести в чувство ударами по щекам. Мне казалось, что она перестала слушать меня, отгородившись в последней, самой отчаянной попытке сохранить свою мнимую целостность. Я понимал, что мое сознание сдергивает многие тайные покровы, и что до самого сокровенного – едва ли не шаг. И я задал себе вопрос о чистоте своей мотивации. В свое время мой друг сказал примерно так: а что будет, если объект твоих желаний полностью откажется от тебя? Будешь ли ты так же, по-прежнему, относиться к ней? Если да, то это похоже на что-то подлинное. И вот я стоял перед таким же выбором, не веря происходящему.

А она уходила прочь. И у меня не было желания что-либо менять. Во мне едкой каплей засела злая обида. Но не мы ли сами рядом с первым камнем сеем зерно будущего поражения, когда начинаем чего-то желать? Ведь все, практически абсолютно всё в нашем мире имеет свою цену. И я говорил сам себе в тот момент: ты пожалеешь, если не попробуешь. Ты должен сделать все, что в твоих силах, остальное же – во власти судьбы.

Я догнал ее и дотронулся до плеча. Ксения развернулась. В ее глазах застыли злые слезы. Довольно грубо она спросила:

- Чего тебе?

Я обнял ее. Она не противилась. Противоречивым клубком внутри нее жили самые разные чувства, от злости до признательности.

- Прости меня. Прости меня, пожалуйста, - шептал я, пытаясь сдержать подступающие слезы.

Людская толпа безмолвно обтекала нас.

- Ты идиот, - прошептала она, и положила голову мне на плечо. Я вдыхал запах ее волос. Больше всего в этот момент мне хотелось перестать существовать.

- Последний сеанс, – попросил я. – Еще один и все. Хорошо? Только ляг спать вовремя, умоляю…

Она сделала шаг назад, коротко кивнула, и пошла прочь. На этот раз я не стал ее догонять.

Мысленный монолог №1

Я помню и те дни, когда я верил в то, что в каждом человеке есть нечто интересное для меня (банально все это, просто мало было знакомств), и казалось, что мир вокруг такой разнообразный.  И были ночи без сна, мы пили друг друга, но не было дна. Мы казались такими интересными. О, какой уникальный опыт познания чьего-то бытия! Было время, когда алкоголь появлялся сам собой, но не от необходимости развязать языки собравшимся, а просто так.  И было время, ставшее настоящим, когда градус важнее всего. Где та грань? Выдохлись люди, устали? Или слишком много было разочарований, - словно вьющихся над источником коршунов,  не желающих  брать или давать, а жрать, не ведая меры?

Мы медленно плывем на волнах наших мыслей, как одинокие листья, сорванные отнюдь не причудами ветра. Наше столкновение – случайно, и нет сил остановиться, чтобы молча смотреть внутрь друг друга и созерцать ту самую похожесть, что так сближает и отталкивает нас. Руки раскинуть, задыхаясь от нахлынувших чувств.

О, давно ли чувствовал я этот ни с чем несравнимый восторг?! От которого действительно перехватывает горло, от которого хочется орать, и от которого хочется взвиться в небо? Почему мне кажется, что все-таки дано человеку летать?

Я вижу темные стены древнего замка, которого никогда не было ни на одной карте этого мира. Я вижу  пламя костров, в чьей пляске - первобытное варварское неистовство и необузданность. Я вижу на стенах тяжелые драпировки в свете множества факелов.  И вижу тебя в открытом бархатном платье, где смешались пурпур и синева, серебро и блеск какого-то металла, рожденного не в недрах этой планеты. Ты танцуешь, а я стою в тени и смотрю. Когда-то не нужно было ни музыкантов, ни их инструментов, чтобы слышать музыку. Она рождалась сама собой, просто так, потому что хотели, потому что, могли слышать. Лишь потом научились копировать, просто копировать.

Я вижу игру света и тьмы, в чьих причудливых одеяниях скрываются образы - не вымышленные, - запечатленные одним ответным движением души. А может, это память о прошлом играет со мной?

Ожившие свечи, вспыхнувшие от простого движения ресниц. Почти нереальные пары кружатся по залу, а я сижу все так же в тени, и задумчиво курю, глядя поверх голов.  Ко мне кто-то подходит, наполняя уже успевший не раз опустеть кубок... Свет свечей удивительным образом оживляет даже доселе невыразительные лица, а как загадочно блестят глаза! И не глаза это вовсе, а лица!

И музыка, музыка! Под нее, такое ощущение, реальность  становится только объемнее. Кто сказал, что мы ограничены несколькими чувствами, несколькими измерениями?  О, я чувствую, реальность готова лопнуть, разродившись чем-то тяжелым, но удобно ложащимся в приготовленную ладонь. Так древние мастера отливали могучие знаки, и в каждом – объемность размером с реальность.  Все ничтожнее становится человек.

Холод и надежность  протянутой ладони, чуть ощутимая щекотка длинных волос на моей щеке. Неуловимый поцелуй...

Я говорил тебе, что часто видел картины не из этой нашей жизни, где мы с тобой были вместе. В разное время, в разных ипостасях. Куда же все это уходит? На сколькие странствия и испытания мы обрекаем сами себя?

Ты говорила мне, что мы похожи с тобой на двух маленьких потерявшихся детей. Потеряны мы, или же сами что-то потеряли? За все это время, что мы нашли друг в друге, и что потеряли? Что в наших действиях и словах было целеуказующим? И что разрушило связь?

Ты знаешь меня. Я глуп и упрям. Ровно настолько, чтобы спорить с судьбой. Моменты слабости, говоришь? О, да! Были и они. Но все возвращается на круги своя.

А я знаю тебя. Да, возможно и такое, что и больше тебя самой. Но что это меняет?

Черт возьми, сегодня я обязательно напьюсь. Я буду грустить о тебе. Бессмысленно, обесценено. Наверное, буду жалеть себя. А еще – ждать…

На примятой окровавленной траве лежала девушка примерно одних с Любовью лет. Из ее груди торчала стрела. Ее прерывистое свистящее дыхание говорило о скорой смерти. Увидев Аншерола, девушка слабо улыбнулась и протянула к нему руки.

Он опустился рядом, приподнял девушке голову. Любовь с Нарцитой и остальные разбойники притихли.

— Нарцита, сделай что-нибудь, — попросил предводитель.

— Могу только прижечь. Ее невозможно вылечить. Сила уходит.

— Не надо, — проговорила Агнева. — Я только продержалась до твоего прихода.

— Кто на вас напал?

— Воины Хранителей. Их было не меньше трех десятков. Забрали десяток пленных. Я слышала, что казнь состоится после полудня. Меня оставили сообщить об этом тебе.

— Никто не знал о сегодняшнем перемещении. На нас тоже напали. Я думал, из-за гостьи.

— Какой гостьи? — Агнева нашла глазами Любовь. — Подойди.

Любовь опустилась рядом.

— Беглянка, — констатировала девушка.

— Откуда знаешь? — удивилась маг.

— Воины упоминали твой побег. То, что не удалось тебя поймать. Брат отличный защитник. Ты в полной безопасности рядом с ним.

— Я вовсе не хотела ничьей смерти, — Любовь душили слезы.

— Не надо обвинять себя. Нас предали.

— Кто?! — воскликнул Аншерол.

— Не знаю. Думаю, его не будет среди приговоренных. Вам надо поспешить в город.

Агнева вздохнула. Ее глаза застыли. Девушка умерла.

Аншерол поцеловал сестру в лоб и встал.

— Развеем по возращении из города. Я пойду вместе с Любовью. Остальным оставаться здесь.

— Я могу перенести, — предложила Нарцита. В ее возрасте после перемещения силы не покидали мага.

— Не стоит привлекать к себе внимание магов. Думаю, они караулят у ворот вместе со стражниками. Любовь же еще слаба для обнаружения магом.

— Она не сможет защитить тебя.

— Придется полагаться на меч.

— Возьми хотя бы одного, — настаивала Нарцита.

— Ждите здесь.

Ворота они прошли без проблем, хотя в них стоял маг, насторожившийся при виде Любови. Изучая ее силу, маг не нашел признаков магии. Женщина удивилась настолько маленькому уровню силы. Но это и к лучшему.

— Как называется город? — спросила она Аншерола, идя по главной улице.

— Тахнар. Один из больших городов Джанара.

— Странно скрываться около большого города.

— Не мой выбор.

— Ух, ты, неужели предводитель не всегда все решает, — съязвила Любовь.

— Решил тот, чью кровь ты носишь в медальоне. Алмаза учится в Тахнарской магической академии.

Любовь притихла. Теперь она поняла, что Аншерол не обманывал ее возле водопада. В отличии от Хранителей, которые… Маг не могла найти причину их обмана.

— Поэтому ты их ненавидишь?

— И поэтому тоже, — Аншерол ответил тоном человека, не желающего продолжать разговор на эту тему.

Главная улица Тахнара вела прямо на городскую площадь. На одной стороне улицы стояли дома зажиточных горожан, на другой стороне находились всякого рода заведения. От торговых лавок до игорных домов. Последние не брезговали иметь комнаты, где за небольшую плату посетители могли узнать результаты будущих ставок. Их предсказывали разного рода бедные маги, не сумевшие пристроиться в приличное место. Не сложно догадаться о результатах подобных предсказаний. Они всегда были в пользу посетителя, но с оговоркой о возможном проигрыше. Обобранные таким способом нередко выдавали незадачливых магов. Рейды по игорным заведениям совершались каждый месяц, что наносило немалый ущерб. Игорные дома платили казне города огромные штрафы и выдавали магов. Те же не могли заплатить за себя и подвергались тюремному заключению. Редко, когда мага лишали силы. Кстати, тюрьма находилась на главной улице вблизи площади.

Аншерол с Любовью миновали городской совет Хранителей. Маг увидела недобрый блеск в глазах разбойника, который только что потерял сестру. Наверно, он бы хотел ворваться в город вместе со своими людьми и перебить Хранителей, но вместо этого вынужден будет смотреть на казнь защитников Агневы.

— Они сами виноваты, — не удержалась Любовь. — Зачем вообще становиться разбойником?

— Тебе не понять, — Аншерол вырвал руку. — Ты живешь совсем в ином мире.

— Ином? Мы все живем в одном государстве.

— Только ты понятия не имеешь о людях.

— Неправда. Есть разные люди. Те, которые мирно трудятся на благо, и те, которые забирают себе плоды чужих трудов. Разве это справедливо? Не давать ничего взамен?

— Разве справедливо иметь больше необходимого и не делиться? — парировал предводитель.

— Как будто ты с кем-то делишься? — фыркнула Любовь. — Стоит ли напоминать, сколько всего делают Хранители вместе с магами для простых смертных.

— Могу поспорить насчет необходимости иметь вас.

— Что ты сказал?! — Любовь встала от такой наглости. — Хорошо, что тебя никто не слышит из магов.

— Знаю-знаю, чем грозит пренебрежение к вам.

— Советую помолчать хотя бы в городе.

Дальше они шли молча.

На площади вокруг помоста собрались горожане. Любовь с Аншеролом оказались в задних рядах. Помост окружали воины. Маг вглядывалась в лица и некоторых узнала. По спине прошел озноб. Воины тоже могли узнать ее. Около ступенек стоял молодой воин с изуродованным шрамами лицом. В предпоследнем бою в отряд прилетел огненный шар. Именно она не успела отразить его, не успела закрыть воинов водной преградой. Тогда несколько воинов погибло, а он выжил, навсегда потеряв красоту. Любовь переживала, еще не зная, что следующий бой окажется последним для нее самой.

Аншерол проследил за ее взглядом.

— Знакомый?

— Не смогла отразить атаку. На самом деле, я совсем никудышный маг.

— Теперь ему не придется рисковать собой ради Хранителей.

— Как ты можешь так говорить?! — прошипела тихо Любовь. — Он защищал Джанар от врагов.

— Которых нажили эти же Хранители.

— Те земли принадлежали нам издавна, — напомнила маг.

— Да, конечно. Только сомневаюсь в желании нынешнего поколения вернутся к нам. Как бы то ни было, воин устроился неплохо. Многие просто становятся нищими из-за невозможности работать. Никакого попечения не предусмотрено.

— Всегда можно наняться слугой и выполнять посильную работу за еду.

Аншерол так зло посмотрел на Любовь, что ей стало страшно.

— Ты это серьезно?

— Вполне, — неуверенно подтвердила женщина.

— Ты ведь знаешь, что вместе с мужчиной вся семья становится в услужении на неопределенный срок.

— Знаю, но тем и лучше. Детям не надо искать работу. Все с детства при деле.

— Насколько мне известно, твоя семья имеет в услужении не один десяток семей бывших воинов. Хорошо ли им живется? — Аншерол зло смотрел на замешкавшуюся Любовь.

— Думаю, лучше жить под крышей и сытым, чем под небом нищим, — женщина опустила глаза под осуждающим взглядом разбойника.

На самом деле, она сама была противницей этого закона. Бывшие воины становились зависимыми от хозяев. Над ними господствовали маги вместо законов. Люди передавались из поколения в поколение, но не освобождались. Семья Любови владела потомками воинов, пришедших к прадедам.

— Вижу, что думаешь совсем не то, что говоришь, — уже мягче проговорил Аншерол.

— Согласна, не все маги отпускают людей, но большинство соблюдает закон. Лишь бы люди хорошо работали и не бунтовали.

— Имеешь ввиду семью Аукара?

Любовь лишь кивнула, не в силах говорить о прошлогоднем событии.

Продолжать разговор не получилось.

На дороге показались четверо мужчин в наручных кандалах. Их вел десяток воинов с мечами на поясах и копьями наперевес. За любую попытку побега преступник будет ими проткнут. Впереди шел представитель городского суда со свитком.

— Где остальные шестеро? — спросила Любовь.

— Приведут после или они приговорены к тюремному заключению. Нам лучше встать подальше.

Аншерол попятился. За ним отошла Любовь. Маг тоже могла быть узнана воинами.

— Сомневаюсь, чтобы разбойникам сохранили жизни. Вы же никого не щадите.

Первым на помост взошел представитель городского суда. Мужчина был простым смертным. Он оглядел толпу и задержал взгляд на Аншероле с Любовью. Те предусмотрительно не снимали капюшонов от самых ворот. Любови взгляд мужчины показался слишком пристальным. Все же он отвернулся и начал читать приговор поднявшимся вслед за ним осужденным. Ожидающий на помосте палач принялся за работу, едва представитель городского суда умолк и сошел вниз. Всех четверых ожидала смерть.

— Придется уйти, — прошептал Аншерол. — Видишь, представитель шепчет что-то воинам и озирает толпу?

— Думаешь, он нас узнал?

— Лучше не рисковать.

Аншерол повернулся и направился в прилегающую к площади улицу. Любовь направилась за ним. За последние сутки предводитель потерял немало людей и сестру, так что ему есть смысл скрываться.

— Не стоило приходить в город, — проговорила Любовь.

— Наверно. Скоро уйдем.

Они миновали несколько улиц. Дома здесь принадлежали самым бедным, о чем говорили облупленные стены, дыры в крышах, разбитые окна. Одетые в лохмотья мужчины сидели на покосившихся крылечках. Они равнодушно смотрели на хорошо одетых Аншерола с Любовью, не пытаясь просить и одной монетки. Женщин практически не было видно, как и детей. Они ушли в богатую часть города просить милостыню. Мужчины не занимались этим, боясь попасться и стать воинами. К женщинам же с детьми относились менее сурово. Детей могли отправить в общий дом, а женщин посадить в тюрьму на год. И там, и там самым ужасным становились побои.

Любовь знала о четверти населения, живущих в невыносимых условиях, но не представляла всего ужаса. Живя в большом доме и всегда сытая, женщина не думала о людях Джанара. Она сталкивалась со слугами, воинами, но все они были прилично одеты и не голодали. Люди делали работу и получали плату. Любовь ни разу не встретила недовольного лица.

— Притихла?

— Не представляла себе такое…, — Любовь не находила подходящего слова.

— Неравенство.

— Они ведь могут работать.

— Если бы их брали на работу.

— И почему не берут?

— Подойди и узнай.

Любовь увидела молодого человека, стоящего возле входной двери своего дома. Дом, как и сам хозяин, выглядел лучше остальных. Одежду еще не тронуло тление.

— Почему ты не работаешь? — спросила Любовь.

— Я хорошо работал у одного торговца, — отвечал парень. — Наша семья жила в достатке и ни в чем не нуждалась. Мой младший брат поступил неразумно, совершив мелкую кражу. Я пришел в суд и просил о снисхождении. Лучшего бы я этого не делал. Маги решили, что я тоже могу совершить преступление, и приговорили к тюремному заключению вместе с братом. Затем нас публично объявили возможными ворами. Теперь меня никуда не берут, боясь кражи. Почему маги так жестоки с простыми смертными?

Любовь не смогла дать ответа.

— Мог бы сразу сказать о бывших преступниках.

— Этот парень ничего не сделал. Он лишь попросил за брата. Разве маги не заступаются друг за друга?

— Бывает, — согласилась женщина.

— И их принимают за преступников?

— Конечно, нет! — маг осеклась.

— Вот видишь. Маги совсем по-разному относятся к своим и к нам. Стой!

Аншерол опоздал с предупреждением. В конце улицы стояли воины во главе с магом. Будь Любовь в силе, она бы давно почувствовала его присутствие. В них были направлены четыре лука.

— Аншерол! — заговорил маг, оставаясь на месте. — Ты не смог не прийти на казнь. Что же ушел так рано?

— Напротив, слишком долго пробыл в городе, дал вам собраться.

— Беглая Любовь, ты тоже здесь. Два преступника за день — богатый урожай.

— Разве не ты брал моих людей в лесу?

— Жаль, но мне пришлось заниматься другими делами.

— А, знаю, — небрежно проговорил Аншерол. — Похороны сына. Сожалею, — в голосе сквозило притворство.

— Ты заплатишь за его смерть! — прорычал маг и кивнул налево.

Из-за угла вышел воин, ведя перед собой девочку лет десяти. К ее горлу воин приставил кинжал.

— Алмаза! — крикнул Аншерол. — Ты не посмеешь убить будущего мага!

— Хочешь проверить? Ты ведь не допустишь смерти еще одного ребенка, — лицо мага выражало победу над разбойником.

Аншерол медлил. При упоминании о смерти ребенка он побледнел. Любовь ничего не могла сделать.

— Ну же, мое терпение не исходе.

— Откуда мне знать, что девочка не пострадает.

— Даю слово, — проговорил маг. — Сдавайтесь оба!

Между ними в огненном коконе возникла Нарцита. Едва кокон опал, маг подбежала к Аншеролу.

— Так я и знала, что без меня не справитесь.

Она схватила Аншерола с Любовью за руки и снова вызвала кокон.

Через несколько секунд все трое стояли на опушке леса. Ни разбойников, ни Агневы не было. Вероятно, женщину перенесли вглубь леса.

— Теперь они убьют Алмазу! — набросился Аншерол на мага. — Нарцита!

Женщина упала на землю. Из спины торчала стрела. Один из лучников успел выстрелить.

Аншерол с Любовью опустились рядом.

— Не волнуйся за девочку, — успокоила его Нарцита. — Она станет сильным магом, о чем известно Хранителям. Иначе, они бы не позволили дочери предателя-мага учиться. Всегда найдется предлог для отказа. Ты же знаешь.

— Знаю. Как же я теперь без тебя? Не стоило меня спасать.

Нарцита улыбнулась.

— С тобой остается Любовь. Она сильнее, чем предполагает.

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулась Любовь. — Мне всю жизнь твердили о посредственной силе. В школе вечно отставала по магической практике. Чуть не исключили. Отец заступился, хотя и от него потом досталось.

— Хранители таким способом ослабляют сильных магов. Они не хотят конкуренции.

Нарцита держалась. Маг может бороться со смертью, используя силу. Любовь ощутила упадок своей силы, которой и так было немного. Будь здесь хотя бы пятеро магов с Лечебными Артефактами, Нарциту могли бы спасти.

— Прости, — Нарцита догадалась, откуда черпает силу.

— Ничего, тебе сейчас нужнее. Сама говоришь, что я сильная.

— Не покидай Аншерола, пожалуйста. Без мага он долго не проживет. Я понимаю, что наша жизнь противоречит твоим убеждениям.

— Мне некуда идти. К тому же сегодня я увидела совсем другую жизнь Джанара, о которой имела смутные представления.

— Аншерол умеет переубеждать магов, — подтвердила Нарцита. — Мы с Амраном тоже подпали под его влияние, поэтому остались с ним. Теперь прощай.

Любовь перестала ощущать упадок сил. В ту же минуту Нарцита закрыла глаза. Дыхание остановилось. Маг умерла.

Аншерол прикоснулся губами к ее лбу.

Агневу с Нарцитой сожгли на одном костре. Пепел развеяли в лесу.