Мемуары прабабушки 28-29 страница
-28-
В жаркие дни я находила свободные 15 минут и купалась в озере, и, по-видимому, простудилась.
В одну из суббот я затопила баню и пошла за водой для домашних нужд. Тётя Нюра приехала с поля, пошла доить корову. Я этого не знала и дала себе волю поплакать. Дело в том, что в холке моя нога болела уже третий день — нести воду на коромысле приходилось хромая.
В баню мыться хозяева мои ходили всей семьёй и возвращались тоже вместе. На этот раз дядя Гриша с детьми пришёл и велел мне идти в баню. Когда я разделась, тётя Нюра, вымывшись, ждала меня.
— Фёкленька! У тебя, наверное, болит нога? Может, ты наколола? — спросила она. — Я видела, как ты несла воду и хромала на правую ногу.
Она осмотрела мою стопу — там было всё в порядке. Взглянув выше колена — бедро было отёчное. Тут же помогла мне вымыться и одеться. Дома они с дядей Гришей решили, что я или прыгнула, или оступилась и вывихнула ногу.
Утром дядя Гриша положил меня на телегу и повёз к бабке-костоправке. Та, осмотрев ногу, сказала, что вывих в бедре. Тут же, намылив руки, стала разминать опухоль. Я кричала, сколько могла. По три утра меня возили на такие процедуры.
По ночам я бредила, не вставать, не ходить не могла. Они вынуждены были везти меня домой. Наши жили на железнодорожной станции Бочат. Отец работал на ремонте железной дороги.
Мама называла у меня нарыв от кости, а врач назвал это свищом. Когда свищ созрел, он не прорвался. Соседи маме посоветовали напарить семя льняное и намылить овчинную лапку, привязать к свищу. Мама это проделала, и я впервые за всю болезнь уснула.
Мой нарыв прорвался. Я буквально плавала в гнойной массе. Мама, обтерев меня, положила на чистую тряпку. К утру следующего дня моё тело охватил болезненный зуд — тело покрылось тёмно-багровыми пятнами. Потом образовалось 34 чирья, охватившие всю спину и бока. Я не могла даже сесть — могла только стоять или лежать на животе.
-29-
Врач сказал, что я заразилась гнойной массой от свища. Из отверстия свища ещё месяц вытекала сукровица, и я хромала.
Вскоре дядя Гриша привёз Нину, а меня забрал с собой. За всё лето я с Тасей виделась только два раза. К ней попасть было нелегко: в ограде — две собаки. Тася говорила, что её хозяева очень богатые: четыре дойных коровы, много овец, лошадей и всякой птицы. Кроме неё, они держали ещё трёх работников. Ко мне приходить у неё не было свободного времени.
Наконец настал покров. Я спешила домой, думала: мне разрешат учиться. Дядя Гриша положил на телегу два мешка муки, два килограмма шерсти — это было сряжено. Тётя Нюра сшила мне из своего сарафана платье, положила луку, чесноку и семечек. Сказала: «Это тебе, Фёкленька, за хорошую службу». Прощаясь, прослезилась.
Позднее, через год, мы узнали, что дядя Гриша утонул в реке Бачат, переезжая по мосту, который обрушился. Я от души жалела его, тётю Нюру, Олю, Васятку. Какая судьба дальше у этой семьи без дяди Гриши?
Мама работала по-прежнему день и ночь: днём находила работу — побелка квартир, на ночь несла узлы грязного белья для стирки. Пекла калачи из пшеничной муки к пассажирскому поезду.
Отчим, что зарабатывал, успевал пропить, ещё не получив зарплату. Варил самоводку: накрошит хлеба в миску, зальёт самоводкой и хлебает, а потом два-три дня с ножом или топором гонял семью.
Дело было в субботу. Отец с утра варил самоводку. Мама сказала мне, чтобы я сходила за Ниной, говорит, что я по ней соскучилась. Хозяйка Нину отпустила с тем условием, если я останусь нянчить.
Отчим, конечно, к вечеру напился, стал дебоширить. Мама с грудным ребёнком, Тася и Нина босиком по снегу выскочили из дома и спрятались у близ живущих соседей. Соседка была дома одна — закрыла дверь на крючок. Пока отчим рубил дверь, моя семья выбила окно и выскочила из дома. Через два дома мама с Тасей спрятались у соседей в избе, а Нина не успела. Она забежала в ограду, зарылась в копну сена.
