Мир кошмаров и приключений

Десять лет назад выпала мне неожиданная ночная поездка на пару сотен километров в одну сторону. К тёще, у которой, по совпадению, гостили мы с женой, приехала из деревни переночевать перед поступлением в местный вуз её племянница, Катя. А документы для поступления девчонка умудрилась забыть в деревне. Сказала, что так аккуратной стопочкой на полочке в ее комнате лежать и остались.

Такая неприятная ситуация, значит, сложилась. Автобусом абитуриентке никак не успеть сгонять туда и обратно до экзамена. Родители Катькины на юга умотали, препоручив девицу моей теще. Ну и вот. Девчонка в слезах, тёща мрачнее тучи из угла в угол ходит, жена за рукав рубахи меня треплет, мол Васёк, спасай светлое Катенькино будущее, а то и поступление она провалит, и родственного скандала, что не досмотрели за растеряшкой, не избежать.

- Васенька, дорогой, съезди с Катей в Берёзовку, привези документы её, мы все тебе так благодарны будем, так благодарны, - щебечет мне на ухо жена Оля и прямо так томно дышит, что мысли возникают в моем котелке совсем не о поездке.

- Нельзя ребенку ночь перед первым экзаменом в дороге проводить. Она никакая будет завтра и точно не наберет нужный балл, - голосом Левитана врезается в воркующее бормотание жены суровый тёщин бас, разрушая поток приятных мыслей. И тут же добавила непреклонным голосом:

- Я с тобой, Василий съезжу в Березовку. Оля и Катя пусть отдохнут. Кате завтра сдавать, а Оля её сопровождать будет. А ты выспишься завтра днём, у тебя же выходной будет.

- Так может, я сам смотаюсь, Зинаида Петровна? - начал было возражать я.

Мне вовсе не улыбалась перспектива провести несколько часов в машине наедине с тёщей, которая меня откровенно недолюбливала, несмотря на то, что я её доченьку чуть ли не на руках носил и зарабатывал нормально. Да и к тёще, которая своего мужа вышколила до рабского подчинения, я относился уважительно, хоть и без излишнего пиетета. Я не зря про классический зловредный характер тёщи рассказываю, ибо в том, что произошло ночью в дороге, именно он сыграл определенную роль. В этом я уверен на все сто.

- Нет. Со мной поедешь. Я в доме сестры все знаю, ключи у Катеньки уже взяла. Так что, Василий, топай свою колымажку заводи. Я через десять минут спущусь и поедем. Буду с тобой разговаривать в дороге, чтобы не уснул ты, - объявила Зинаида Петровна.

-«Ну, зашибись. К-комбо! Мало того, что после работы ночью кататься, так еще и тёщины нотации слушать всю дорогу. Знаем мы твои разговоры», - подумал я, но вслух кротко сказал «Хорошо», накинул ветровку и вышел на лестничную площадку.

Нет, я не смалодушничал. Вдруг племянница оставила документы не там, где говорит. Тогда что мне придется рыться в чужом доме? Лучше уж пусть едет и сама там разбирается, перетерплю как-нибудь это сомнительное удовольствие.

- К семи утра, мы должны вернуться, Василий! – донеслось мне вслед, когда я сбегал вниз по лестничному маршу. Поёжившись от ночной прохлады, я ускорил шаг.

Через двадцать минут моя «Ауди А4», брезгливо обозванная тёщей «колымажкой», разрезала ночную тьму на загородной дороге, изредка выныривая из мрака на освещенные участки и снова устремляясь в темноту. Вскоре и эти нечастые вереницы фонарных столбов закончились, и наш автомобиль катился по ленте гладкого, почти чёрного асфальта, въехав в очередной лесной массив, которыми богата наша область. Через полчаса езды по туннелю из охватывающих с двух сторон дорогу деревьев, перестали попадаться и без того редкие встречные машины, а попутных и вовсе не было.

Едва слышно играла классическую музыку магнитола, перекрывая её, бубнила что-то поучительное недовольная спутница на соседнем сиденье. Я помалкивал, пристально вглядываясь в дорогу, освещаемую галогеновыми фарами, и не реагировал на её монотонную речь. Здесь на дорогах через леса нужно быть особенно внимательным. То кабан через асфальтовую полосу сдуру рванет, то косуля выскочит. Не дай бог столкнешься, и машину разобьёшь, и вдобавок штраф нехилый заплатишь за пострадавшее животное.

- А у Федьки-то, одноклассника дочкиного, новая машина, большая. Как его, энтот – Ленкрузер! И дом Федька строит двухэтажный за городом, а вы с Олей ютитесь в двушке. На садовом участке нажили один туалет и сарайчик для инструментов, - завела новую пластинку Зинаида Петровна, ехидно поглядывая на меня.

- Ну и женитесь сами на этом Федьке! Муж вам все равно против ничего не пикнет! – не вытерпел, наконец, я и крутанул ручку магнитолы, добавляя громкость. Приятная музыка заглушила тёщины вопли, извергшиеся подобно раскалённому вулкану, сразу после моей дерзкой фразы.

Минут десять клокочущая злобой женщина пыталась переорать музыку, даже порывалась прикрутить звук, но я резко отпихнул её руку от регулятора громкости, не переставая следить за дорогой. Когда она вновь повторила подобную попытку, я резко дал по тормозам и, едва не сорвав автомобиль в занос, остановился на узкой обочине. Заглушил двигатель.

- Выходите, Зинаида Петровна, прогуляйтесь и остыньте немного. Начнёте опять свой трёп, развернусь и поеду назад. Как хотите потом оправдывайтесь перед племянницей и её родителями, поверьте, я им объясню причину! – гневно выпалил я.

После таких доводов, тёща только вытаращилась и беззвучно, как рыба, разевала рот, набитый через один золотыми зубами. Довольный достигнутым эффектом, я уже собрался завести двигатель и продолжить движение в сторону Березовки, до которой ещё было ехать и ехать. И тут заметил, что моя вынужденная родственница пялится своими круглыми гляделками не на меня, а на поворот дороги метрах в тридцати впереди.

Я перевел взгляд на ту же точку и… сам остолбенел. Я - крепкий тридцатилетний мужик не робкого десятка, в здравом уме и надёжной памяти. Но при том зрелище, что я увидел через лобовое стекло, признаюсь, был вынужден засомневаться как минимум в собственном зрении и частично в рассудке.

Из того самого, ближнего поворота, прямо на мой автомобиль ехал, нет – будто плыл, не касаясь поверхности, огромный, светящийся бледно-мертвенным голубоватым светом грузовик. При этом он был полупрозрачным, сноп света от фар моей «Ауди» прошивал его насквозь, теряясь в тёмной груде деревьев вдалеке. Его очертания чем-то смахивали на формы допотопного «ЗиЛа» или чего-то схожего. Освещенный синим светом салон кабины грузовика был пуст. В нём не было водителя, однако чёрное рулевое колесо покачивалось само собой, подруливая в моём направлении. В кузове надвигающейся на меня машины шевелилась, бугрясь, определенно живая масса, вздымаясь волнами и выпрастывая нечто похожее на отростки-конечности над бортами. И таких отростков были десятки.

Наверное, с моих губ сорвалось что-то нецензурное, я услышал пару матерных слов моим голосом, который исходил со стороны. Ругаюсь, я крайне редко, но как тут было удержаться, когда из кузова грузовика, остановившегося прямо перед капотом нашей легковушки, посыпались на серебрящую придорожную траву вытянутые, многорукие существа, издающие пронзительный свист, переходящий в шипение. Они поднимались после падения на жалкое подобие тонких конечностей. Их невероятно худые, человекообразные тела с конусными головами, лишёнными глаз и носа, излучали такой же рассеянный синеватый свет, как тот, что исходил от их странного транспорта.

- Выххходиии, - прошелестело в моем разуме, замораживая волю к сопротивлению и подчиняя себе. Я бы, разумеется, выполнил этот приказ, поскольку не в человеческих силах было противиться ему, но на моё счастье собственных ног абсолютно не чувствовал, а следовательно не мог оторвать пятую точку от водительского сиденья. В отличие от Зинаиды Петровны.

Находясь в полупарализованном состоянии, я наблюдал за тем, как моя тёща спокойно отстегнула ремень безопасности, зачем-то покопалась в своей сумочке и с ледяной улыбочкой на лице вышла из машины. Всё что происходило после, выжглось отчётливыми образами в моей памяти, и я готов поклясться, что видел именно то, о чём рассказываю и никак не иначе.

Тёща направилась прямиком к жутким существам, которые уже касались своими паучьими руками моего автомобиля, заставляя индеветь полированный металл и искриться ледяными кристалликами. В салоне автомобиля тоже воцарился ледяной холод. Я даже ощутил как моё лицо и руки щиплет от морозного сквозняка. И это в середине июля, когда в наших краях температура и ночью не падает ниже двадцати градусов тепла в это время года!

Впрочем, это было не самое поразительное… Я продолжал наблюдать за Зинаидой Петровной со смешанными чувствами. Тёща мне, конечно, все нервы вытрепала, но она всё-таки живой человек, и главное – мать моей жены. Как я потом Оле объясню, если каким-то чудесным образом выпутаюсь, а она сгинет?

Вокруг женщины роем закружились худосочные твари, готовясь накинуться все разом и расправиться с ней. А потом придёт и моя очередь. Пришла в голову мысль, что и я, и Зинаида Петровна, должны обязательно стать такими, как те существа из грузовика. Мы станем почти бестелесными, но смертоносными для живых и будем нападать на остановившихся ночью водителей, чтобы пополнить бесконечное содержимое кошмарного грузовика. Эти мысли в моём разуме были не моими. Я улавливал их пророческие обещания всей своей сущностью, вцепившись обеими руками в руль и трясясь от холода и страха.

Однако тёща не оправдала ни ожидания чудовищ, ни моего мрачного прогноза событий. Она обернулась ко мне, её глаза пыхнули багровым светом, черты лица исказились, вытягиваясь вниз и трансформируя золотозубый рот в отвратительную клыкастую пасть. Затем, ни секунды не медля, она схватила ближайшую тварь, мгновенно обрётшую настоящую бледную плоть в её когтистых, чешуйчатых лапах. Существо, оценив внезапно изменившийся расклад, возопило так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Только вопль ему нисколько не помог, как и отчаянные попытки вырваться. То, что недавно было Зинаидой Петровной, разинуло пасть и впилось в голову пойманной жертвы. Обоих охватило синеватая дымка и терзаемое существо истаяло в лапах тёщи, скукоживаясь и оседая белой пылью на придорожную траву. А глаза женщины полыхнули ещё более насыщенным, алым огнём. Она довольно заурчала и потянулась за следующим пассажиром грузовика.

Остальные твари в панике метнулись прочь от чудовища, ещё более опасного, чем они сами. Но спасительного транспорта достигнуть успели не все. Ещё одна удирающая полупрозрачная субстанция оказалась поймана, укушена и рассеяна в прах.

Как только последнее существо слилось с кузовом грузовика, тот взревев двигателем, выбросил сноп синих искр из-под колес, и едва не задев мою машину, вылетел на дорогу. Заложив крутой вираж, он развернулся и помчался в ту сторону, с которой приехал. За ним вслед убрался и ужасный холод, едва не заморозивший меня. А демоническая тёща осталась стоять на месте, довольно потирая огромные чёрные ладони. Она проводила призрачную процессию взглядом, пока та не скрылась за поворотом, стряхнула с цветастой блузы насевшую седую пыль и… направилась ко мне.

Её когти заскрипели о ручку машины, когда она открывала дверцу. Как-то отстранённо я отметил, что тёща стала куда массивнее и выше, и с трудом втискивается на соседнее сиденье. Я, переживший один ужас, находился в крайнем смятении, не зная чего ожидать от новой напасти. Может всё-таки она меня не прикончит? Мы же родственники, хоть и терпеть не можем друг друга. Такого рода слабая надежда тлела в моём воспаленном событиями сознании, которое тускнело и грозилось меня вовсе оставить.

- Ну что, зятек расселся? Поехали! - Зинаида Петровна подцепила кривым когтем пряжку ремня и пристегнулась – про порядок и безопасность она не забыла и в таком образе. Поскольку я продолжал оставаться в оцепенении, она протянула ко мне уродливую, шипастую конечность и легонько постучала по плечу. От её прикосновения я задрожал как осиновый лист, меня словно укололи жгущие иглы. Тёща мельком увидев своё отражение в зеркале заднего вида, ощерилась, выдав вроде булькающего «Аххх, дааа» и вновь принялась изменяться, так и не убрав горячих когтей с моего плеча.

И если её чудовищное обличье мой разум еще как-то терпел, то обратной метаморфозы: кусков отваливающейся, осклизлой черной плоти, осыпающихся шипов и хрустящих костей черепа, теперь стремящихся к прежнему человеческому облику, - он не вынес. Я провалился в спасительное беспамятство, так и не увидев финала мерзкой процедуры. Последним, что я запомнил, был её прожигающий взгляд тускнеющих миндалевидных глаз, почти вернувшихся к изначальной форме, но ещё не потерявших адского накала…

Очнулся я, когда уже рассвело, под окнами тёщиной многоэтажки. Тёща, слава богу, моя обычная тёща, сильно трясла меня за плечо, уцепившись самыми обычными человеческими пальцами, чуть толстоватыми и с потертым золотым обручальным кольцом на одном из них.

- Как я здесь оказался? – хрипло спросил я срывающимся голосом. – Мы же там на дороге..а эти на напали и вы их прогнали, убили даже двоих.

- Никак кошмар приснился Васенька!? – деланно всплеснула руками тёща. – Ой, немудренно. Ты так зятек измотался. Считай без передыху до Берёзовки и обратно ехал, да ещё мне документы Катины помогал в доме искать. Вот молодец!

Она потрясла прямо перед моим носом розовой прозрачной папкой с кипой бумаг, подтверждая свои слова об удачном путешествии, а я совершенно ничего не помнил с того момента, как я отключился в машине на обочине. Ни дороги в Берёзовку и обратно, ни поиска документов в чужом доме, ни своей пассажирки. Зато Зинаиду Петровну в качестве демона из преисподней запомнил прекрасно, до малейшей детали. Не бывает таких четких кошмаров! Просто не может быть!

- Да-да, наверное, приснилось, Зинаида Петровна, - пробормотал я. Решил пока что не доказывать тёще того, что она лжет, а действительно отоспаться и на свежую голову отделить сон от яви. Не дай бог объявит меня сумасшедшим. Она может подобное отчебучить и без всяких адских возможностей. Поди потом отмойся.

- Ну, пойдём тогда, я тебя покормлю и выспишься у нас, пока там Катя с Олей по университетам бегать будут, а мы с мужем сходим к Мамоновым в гости, - подозрительно ласковым голосом проворковала женщина. Такие добрые нотки у неё проскользнули на моей памяти всего дважды. Первый раз, когда я ставил подпись в книге актов о браке с её дочерью Олей, а второй раз, когда её подруга Мамонова позвонила и сообщила, что умер их бывший ненавистный начальник из конторы. А нет – был ещё и третий раз. Тогда муж Зинаиды Петровны, Данталион Николаевич, подарил ей на юбилей набор из тринадцати янтарных статуэток, изображавших древних воинов. Подарок такой себе – воины из тёмного янтаря были дефективными, некоторые выглядели полными уродцами, но юбилярша была на седьмом

небе от счастья.

Вот со своими подарками, я ни разу тёще не угодил, например.

И вот сегодня, она ко мне по-хорошему, почти с лаской, обращается. Может я и правда услужил ей с документами племянницы, а может – притворяется, пытаясь утвердить во мне уверенность в обычном ночном кошмаре. Я поднялся в её квартиру, быстренько перекусил и завалился спать на диване в зале. Засыпая, я слышал обрывки фраз едва слышного разговора тёщи и жены: «Веселая дорога получилась…идиоты посмели напасть… муженек твой испугался» и ещё что-то неразборчивое.

Рутина последующей вереницы рабочих дней затянула меня с головой, заставив на время позабыть события той невероятной поездки в Берёзовку и притупив мой почти животный страх перед открывшейся мне новой ипостасью Зинаиды Петровны.

Через две недели, приехав на очередные посиделки у родителей жены, мы остались с ночевкой по просьбе Ольги. На тот момент всё произошедшее мне уже и вправду виделось нелепым сном, порождённым моей буйной фантазией.

Посреди ночи, проснувшись от духоты, я выбрался из постели, стараясь не разбудить тихо посапывающую жену, и потихоньку пошлепал через зал на лоджию – подышать свежим воздухом. Бывает со мной такое: минут пятнадцать постою, вдыхая прохладный ночной воздух, а потом снова сплю как дитя.

Только в этот раз балкон был занят. Там курила, опершись на перила, Зинаида Петровна, выпуская густые клубы белого дыма. Дворовые фонари уже, наверное, часа два как были отключены, поэтому торс и голова её темнеющего, полноватого силуэта неясно вырисовывались на фоне покачивающихся макушек тополей и звездного неба. Она пыхнула сигаретой, сильно затягиваясь в очередной раз, и её глаза блеснули в полумраке знакомым мне демоническим светом. Для блика это свечение было слишком ярким и неестественным. Вдобавок, воображение услужливо дорисовало мне зловещую ухмылку на лице Зинаиды Петровны. Я попятился обратно, прочь из зала, поспешив вернуться в кровать. Затем долго не мог унять бешено колотящегося сердца и уснуть. Будить жену и рассказывать ей о её родительнице, я не стал. Как и в прошлый раз.

С тех пор, я стараюсь как можно реже бывать в гостях у родителей жены и категорически отказываюсь там ночевать. Каждый раз жена недоумевает, а Зинаида Петровна с Данталионом Николаевичем хитро перемигиваются, когда я придумываю причину не оставаться с ночевкой. А я всё так же продолжаю делать вид, что всё нормально и уж точно избегаю ссор с тёщей. Чёрт её знает, что она такое…

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

- Разойдитесь! Вы же следы затопчете! – грозный голос рыцаря, восседающего на вороном коне в полном боевом облачении, разогнал небольшую кучку крестьян, столпившихся вокруг места происшествия. Мужики в панике отхлынули от изуродованного тела, насаженного на кол прямо возле деревенской церквушки.

Местные были немало наслышаны о рыцаре Джоне Нессе, нынче повелевшего им убираться прочь. Слышали немало хорошего, но больше пугающего. Говорили, что сэр Джон рожден самой преисподней, чтобы выслеживать и убивать тех, кто умудрился улизнуть из ада на бренную землю, населенную беззащитными людьми. Также ходили слухи, что Несс никогда не снимает своего закрытого шлема, чтобы люди не узрели его демонических красных глаз, а вороной конь рыцаря питается исключительно мертвецами, чем и сам Джон иногда грешит. Согласно сплетням, это нужно для того, чтобы обладать силой мертвых и способности чувствовать приближение нечисти. Досужие вымыслы о Джоне Нессе так переплелись с правдой, что редкий рассказчик мог что-то наверняка утверждать о досточтимом рыцаре. Зато все знали знаменитый фамильный герб Джона.

Его небольшой ромбовидный щит с девизом «Упокоится упокоенное», на котором золотой лев убивает чёрного беса, мог подробно описать любой пьянчуга в самой захудалой таверне. А также любой мог поведать о том, что Несс враждовал с сумасбродной воительницей, отказавшейся от дворянских привилегий, и одновременно обольстительной темноволосой красавицей Анной Квинси. Девушка занималась тем же ремеслом, что и Джон, и, иногда, переходила дорогу воину на его тропе охоты. Поговаривали, что однажды эти двое даже сошлись в поединке, бросив в лицо друг другу немало оскорблений. Что уж никак не соотносилось с чванливым рыцарским кодексом. Поединок закончился сломанными мечами, измятыми латами и весьма памятным шрамом на щеке Джона, который навсегда остался досадным воспоминанием для его ущемленного самолюбия. Кроме того, Анна заявила, что при их следующей встрече, кто-то непременно умрёт.

Среди нагромождения всех этих сплетен, поросших поверх невероятными небылицами, правдой была лишь информация о стычке, рыцарском девизе и о том, что сэр Джон действительно периодически отправлял обратно в ад созданий, которым не полагается находиться на земле. Он действовал иногда в одиночку, реже - с небольшим отрядом помощников. Храбрый рыцарь появлялся в землях могущественных лордов и за «умеренную плату» избавлял их владения от чрезвычайных проблем, которые не решались с помощью обычных солдат и их мечей. Впрочем, сказать к чести Несса, иногда он делал это и почти бесплатно. Когда дело касалось небогатых поселений и им нечем было ему заплатить, то воин довольствовался только кровом и пищей.

Ещё бродили слухи о том, что шесть лет назад родителей и брата Несса разорвали оборотни и именно с тех пор рыцарь стал охотником на монстров. Это тоже было похоже на правду. Не зря же этих тварей сэр Джон истреблял с особенным вдохновением и упорством.

- Эй ты, постой! – наклонившись из седла, рыцарь схватил за тощее плечо худого как скелет старика, пытавшегося прошмыгнуть мимо закованного в броню воина. Пойманный старик затрепыхался, как муха в паутине, пытаясь вырваться и начал молить о пощаде. Его перепуганный взгляд не отрывался от гравировки с золотым львом на нагруднике всадника.

- Успокойся, не меня бояться надо. Я здесь, чтобы помочь вам, - рыцарь поднял свободной рукой забрало шлема, открыв своё лицо взору пожилого крестьянина. Чуть полноватое, рыжебородое лицо знаменитого охотника, со спокойными серыми глазами, никак не вязалось у присутствующих с его грозным образом. Старик перестал дергаться и вырываться.

- Староста Бенджамин Хедсвик, - представился он, уже без страха разглядывая всадника. - Отпустите плечо, сэр Несс, вы мне его чуть не сломали.

Рыцарь извинился и спрыгнул с коня, звякнув доспехами. Не спуская глаз со старосты, он оглядел несчастную жертву, ставшую причиной его появления здесь. Эта несчастная стала одиннадцатой погибшей, пока Джон добрался в богом забытую глухомань из своего имения.

На изуродованный труп девушки смотреть без содрогания было невозможно. Впрочем, Несс видал и много чего похуже. Однако для местных обывателей раны выглядели кошмарно, даже не считая того, что тело было нанизано на массивный кол. Если верхняя часть тела погибшей ещё как то напоминала человека, то из нижней половины, тот, кто её убил, сотворил нечто невообразимое.

- Это Леонора Мартинс, ведьма. Она жила здесь за холмом почти тридцать лет, - подал голос старик, даже не пытаясь взглянуть на тело.

- Ведьма? И вы её столько терпели? – полюбопытствовал воин, стащив латные рукавицы и начав копаться в пристегнутой к седлу дорожной сумке.

- Она вылечила здесь всех заболевших во время Красного Мора. Лечила больной скот, она добрая! Была…

Староста видимо ожидал удивления сэра Джона такому неприсущему ведьмам Йоркшира поведению, но тот лишь с пониманием кивнул и принялся исследовать голову трупа, теперь нацепив на руки перчатки из тонкой кожи. За тридцать два года жизни, наполненной суровыми испытаниями, сэр Джон привык все оценивать лично и беспристрастно. Зачастую сами люди совершали такие жуткие преступления, на которые не всякое сверхъестественное существо было способно.

- Я слышал о ваших помощниках Эндрю Берне и Луи Ривалье. Они тоже здесь? – спросил Хедсвик, оглядываясь. - С такой командой вы быстро избавите нас от этой напасти. Все деревни в округе наполнены страхом, поселения теряют людей, многие уже боятся носа показать в леса и даже к соседям. Лорд Валлис в долгу не останется. Вы ведь здесь по его просьбе, не так ли?

Лицо рыцаря внезапно посуровело, губы сердито поджались, а руки сжались в кулаки. Рыцарь секунду раздумывал, а потом ответил:

- Эндрю Весельчак и Луи Волк из аббатства Ривалье мертвы уже почти две недели. Полезли в гнездо кровососов без меня и, разумеется, не подготовились, как положено. Да простятся им их грехи на небесах!

Закончив тираду, сэр Джон заметил, что рот жертвы немного приоткрыт. Он осторожно извлек оттуда квадратную деревянную щепку с вырезанным причудливым символом.

- Упокой Господь души светлых воинов, - начал неистово креститься староста, не переставая наблюдать за непонятными ему манипуляциями сэра Несса. Тот внимательно изучил символ, потом достал из седельной сумки мутный стеклянный фиал, вытащил из него пробку и капнул на дощечку чем-то вроде белого тягучего масла. Попав на деревянную поверхность, жидкость зашипела, запенилась и слегка задымила. Едкий, слабенький дымок от вещицы явно не удовлетворил ожиданиям Джона, и рыцарь вновь принялся обследовать тело, попутно опрашивая старосту.

- Не посещали ли вашу деревню посторонние люди незадолго до того, как погиб первый человек? – спросил Хедсвика сэр Джон, не отрываясь от своего занятия, теперь тыкая в труп тонкой металлической палочкой с острым концом.

Старик наморщил лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь полезное. Похоже, шок от сегодняшнего события мешал ему быстро соображать.

- За последний месяц проездом останавливались только те торговцы, что бывают у нас каждый год. Скупали по дешевке зерно и эль. Все для большой йоркширской ярмарки, как обычно. Чужих не было, иначе людям Валлиса быстро бы донесли на них, и чужакам бы пришлось уплатить пошлину за проезд по нашим местам, - староста почесал плешивый затылок. – Бурь, наводнений, засух и других несчастий тоже не происходило.

- Значит ничего странного, - задумчиво пробормотал рыцарь, потом снял окровавленные перчатки и бросил к подножию окровавленного кола. - У меня здесь всё. Тело сожгите если не хотите ещё неприятностей.

- Что это была за тварь? – рискнул осведомиться Хедсвик. К рыцарю и старику подошли пятеро самых смелых крестьян, вцепившихся побелевшими пальцами в черенки лопат и вил. Они почти перебороли свой страх, почувствовав в Нессе своего защитника. Тот внимательно посмотрел на них; не разбегутся ли селяне в панике от того, что он скажет? Как правило, это было обычной реакцией, там, где он появлялся и пытался организовать из местных вспомогательную команду для очередной охоты.

- Я думаю, что это был вервольф. Иногда они ведут себя обычно, а иногда, как здесь, оставляют знак вызова охотникам и свидетельство своего превосходства. А потом начинают убивать вдвое больше, - невозмутимо сказал Джон, вертя в пальцах находку.

При этих словах рослый чернобородый мужик грозного вида, бросил вилы и пустился наутек, задыхаясь от бега и нахлынувшего ужаса. Остальные четверо и Хедсвик очевидно были значительно храбрее и лишь сильнее сжали в руках свое примитивное оружие.

- Мы готовы идти с вами на зверя, сэр Несс, - выбритый наголо мускулистый крепыш с вилами бегло взглянул на своих односельчан – те согласно, словно по команде, кивнули. Что ж, с тех пор, как сэр Джон лишился своих помощников, лишние руки ему в схватке с монстром не помешают.

Несс никогда не брезговал помощью простых людей, которые в своих поступках действовали куда благороднее, а порой и храбрее напыщенных смельчаков из древних дворянских бойцов. Не то, что эта брезгливая особа Квинси, подарившая ему внушительный шрам на физиономии.

При воспоминании о нахалке Джон скрипнул от ярости зубами и вновь переключился на мысли о бойцовских качествах крестьян, раздумывая, как получше приспособить их к непростому делу.

Джон по достоинству оценил храбрость простолюдинов в Шервуде, когда шестеро вооруженных до зубов латников, приданных ему в помощь местным лордом, бросили его на грязной дороге, раненного и выбитого из седла отвратительным лесным упырем. При виде чудовища набросившегося на Несса бойцы лорда Кэмра пустилась наутек. Джона, еще совсем неопытного в деле охоты на монстров, спасли несколько проезжающих мимо на телеге крестьян. Тварь они, конечно не убили, но смогли отогнать рогатинами и мотыгами рассвирепевшего упыря.

Один из этих крестьян – Эндрю Весельчак впоследствии и сам стал охотником на нежить, правда, не без длительных уговоров Джона. Теперь рыцарь корил себя и за его смерть в том числе, когда вспоминал всех, кто сражался и погиб рядом с ним. Но что сделано, то сделано.

- Приберите здесь и отправляйтесь к дому Леоноры. Я осмотрюсь там, может быть найду следы, - сэр Джон легко вскочил на коня и выразительно взглянул на старосту. - Хедсвик, не побоишься указать мне путь к дому ведьмы?

- Я слишком стар, чтобы бояться чего-то, благородный рыцарь, - хихикнул нервно старик. - Только пойдем пешком. Здесь недалеко, но нужно идти тропами среди множества колючих кустарников. Поди ещё, израните своего великолепного жеребца. Жаль такое красивое животное, господин. Денег больших, наверное, стоит. Не переживайте, ребята присмотрят за ним, покормят, напоят, почистят.

Рыцарь тяжело вздохнул и слез с коня. Расставаться надолго с Цезарем он не любил. Верный конь был его настоящим другом, причём не раз вступавшим в бой с нечистью. Взять хотя бы ту драку с мертвецами в Мерсии. Сколько гнилых черепов сокрушил тогда Цезарь крепкими копытами? Вот и сейчас Цезарь всхрапнув, положил ему голову на латное плечо – мол, иди, я подожду здесь.

Сэр Джон сбросил большую часть своего гринвичского доспеха, оставив на себе лишь нагрудник и набедренники. С мечом в руке и неизменным щитом, заброшенным за спину, он последовал за старостой, который с неожиданной для его преклонного возраста прытью, затопал к тропинке, начинающейся у вересковых зарослей. Лезвие оружия рыцаря было посеребрено искусным французским ремесленником из Лиона и не раз уже разило не только вервольфов, вампиров и троллей, но и оказалось эффективным против тварей почти всех мастей.

- Знатный у вас меч, сэр Несс, - похвалил клинок Хедсвик, когда они через четверть часа добрались до дома несчастной Леоноры. Сам старик ни капельки не пострадал от колючих веток на извилистом пути, а у взмокшего рыцаря, вдобавок к его шраму, на подбородке алела кровавая длинная царапина. Помимо того, даже считай половина доспеха весила изрядно.

- Да, меч стоящий, - буркнул Джон, недовольно ощупывая сочащуюся кровью царапину. - Ещё не добрался до вервольфа, а мне уже пустили кровь.

Дом ведьмы был самым обычным деревянным жилищем, увитым подсохшим плющом, покосившимся и кое-где поросшим мхом. Обычное дело для ведьминого жилища: несколько развешанных на палках черепов разной величины и принадлежности, от коровьих до кошачьих. Аккуратные кусты полыни, тысячелистника и других нужных растений для зелий были ухожены и заботливо очищены от прочей травы. Дверь в дом была приветливо приоткрыта и словно приглашала войти внутрь.

Сэр Джон замялся перед входом, заметив странные выжженные проплешины на земле и кусочки обгоревших костей чуть в стороне от дощатого крыльца. Он осторожно раздвинул сапогом кусты полыни и обнаружил ещё кости и осевшую серую золу. Некоторые из костей были человеческими. Без всякого сомнения.

- Эй, Хедсвик! Что-то не похоже, что Леонора занималась здесь лечением страждущих, - с сомнением воскликнул сэр Джон, пнув ногой истлевший человеческий череп. Его меч, покинувший ножны, почти незаметно задрожал в тренированной руке.

- Думаю, сэр, вы найдёте ответы внутри дома, - высказался староста. - Войдем и узнаем.

- И то верно, - согласился рыцарь, толкнув кованым сапогом застонавшую дверь. Он вошел в дом, озираясь по сторонам.

Шестое чувство не раз выручало Несса. Не подвело и в этот раз. Входя в дом, он бросил беглый взгляд на обнаженное лезвие своего меча, отполированного до зеркального состояния, и вздрогнул. Вместо тщедушного Хедсвика, в нем отражался покрытый шерстью и клыкастый монстр, вот-вот готовый обрушиться сзади на незащищенную шею и голову рыцаря.

Прыжок монстра и рыцарь, стиснутый в узком пространстве, завертелся, едва избегнув смертельного удара. Вервольф промахнулся и врезался со всего маха в стену, обвалив деревянную полку со склянками и горшками. Теперь пришла очередь Несса атаковать. Молниеносный разворот и выпад снизу вверх – прямо сквозь желудок в самое сердце, убил чудовище наповал. Воин схватил обмякшую тварь и выволок тушу из полутёмного дома на дневной свет.

Но Джону не дали времени разглядеть поверженного врага. Мощный удар пришелся на щит, висящий на спине. Сорванный щит отлетел в сторону, а рыцаря толкнуло вперед, сбив с ног. Вдобавок, похоже, на фамильной ценности Нессов образовалась изрядная вмятина.

Когда сэр Джон смог подняться и встретить нового врага лицом к лицу, то противник оказался не один. Ещё две рослые кошмарные фигуры выросли из дверного проема. Засада вервольфов провалилась, и теперь они рассчитывали прикончить его численным преимуществом, имея на то немалые шансы. За домом рыцарь услышал тяжелые шаги ещё одного противника. Мысли молниеносно носились в голове у Джона, разрабатывая новый план сражения.

«Значит все четверо так называемых «деревенских крестьян» здесь, возле мертвого главаря-старосты… Оборотни, действующие стаей? Очень странно, обычно они одиночки. Ну, конечно же! Это не обычные оборотни, а…»

- Ульфхеднары! Идите сюда сукины дети! – заорал рыцарь, постоянно крутясь на месте, чтобы не прозевать атаку с тыла. Шансов у него и впрямь было немного сразу против четверых монстров. Но не сдаваться же без боя!

- Мы шли за тобой с самого Вудстока, убийца! Там ты в начале лета прикончил нашу мать! - прорычал монстр у него за спиной, добавляя в звериный говор знакомые нотки. Похоже, это был тот самый лысый крепыш из деревни.

Теперь они все четверо кружили вокруг Джона, выбирая удобный момент для смертельного броска и готовясь совершить месть.

- Вашего папашу я тоже к ней отправил, гаденыши! – рыцарь явно провоцировал монстров. - Ну, смелее! Кто первый хочет испробовать серебра?

Ульфхеднары одновременно бросились на рыцаря. Его меч успел дважды сверкнуть, обезглавив одного и лишив правой «руки-лапы» второго монстра. Но потом звери сбили человека с ног, вырвали из руки меч и принялись раздирать нагрудник. При этом приложили рыцаря по голове так, что у него перед глазами всё поплыло.

- Освободим тебя от железок и отобедаем! Медленно! Ты ещё будешь жив, когда у тебя не будет ни рук, ни ног, – под когтями ульфхеднара нагрудник расползался как ветхое тряпье.

Безоружному, придавленному к земле человеку, было бесполезно сопротивляться. Вывихнутая при падении правая рука не слушалась воина, а левой Джону было не дотянуться до сапожного ножа. Что же, за последние шесть лет смерть постоянно ходила рядом с ним, гибли друзья-охотники, просто люди, плохие и хорошие, в большом количестве. Так должно было рано или поздно закончиться. Теперь нужно достойно принять свою смерть, по возможности не крича и не моля о пощаде безжалостных врагов.

Учитывая изобретательность ульфхеднаров и их личную неприязнь к Джону, умереть, не издав ни звука, было затруднительно. Скандинавские оборотни-ульфхеднары в отличие от своих английских чистокровных сородичей не сразу убивали добычу. Им нравилось умерщвлять жертв медленно.

Однако в этот раз отведать человечины им не довелось. Нависших над поверженным рыцарем оборотней разметал град метких, невероятно быстрых ударов поблёскивающего серебром топора. Рассеченные твари повались на землю, истекая желтоватой кровью, а над всё ещё лежащим на спине Джоном возвысилась стройная девичья фигура, облаченная в прекрасно сработанную кольчугу. Выдернув лезвие топора из черепа убитой твари, фигура протянула ему руку, предлагая подняться. Сфокусировавшийся взгляд Джона узнал знакомые, чёрные как вороново крыло, длинные волосы девушки, спасшей его жизнь. Он крепко сжал предложенную ладонь и рывком поднялся на ноги, всё ещё пошатываясь от боли в звенящей после удара голове.

- Леди Анна…Благодарю вас, - подобрал меч и прохрипел рыцарь, чувствуя как его лицо заливает краска стыда из-за того, что настырная девица в этот раз не просто обошла его, а спасла ему жизнь.

- Я ведь обещала, что когда мы встретимся ещё раз, то кто-то умрёт, - заливисто рассмеялась девушка. – Вам повезло, сэр Джон, что погибли не вы, а стая ульфхеднаров, которую я уже месяц выслеживаю! Хотя за ваш длинный язык мне бы следовало снова вызвать вас на поединок. И снова, к вашему счастью, вас так потрепали твари, что победа над вами не принесет мне славы.

- Да, сейчас мне бы не хотелось сражаться, леди Анна, - сконфуженно проговорил Джон, чувствуя, как вновь пылает шрам на его щеке. Он кое-как подвязал оборванный ремень поднятого и забрызганного кровью ульфхеднаров щита. – Я готов принести прилюдные извинения в ближайшей таверне и угостить вас хорошим вином и лучшей едой, если вы поможете мне туда добраться.

Девушка собиралась ещё сказать что-то язвительное и наверняка обидное для только что спасенного мужчины, но поймав полный восхищения ею взгляд серых глаз Джона, передумала. Она улыбнулась воину и посмотрела на него так, что у очарованного собеседника совсем потерялся дар речи. Потом подставила шатающемуся рыцарю плечо, и они медленно побрели в сторону деревни. Там Джона ждал верный Цезарь, а его спутницу - Изольда, любимая лошадь леди Анны Квинси, охотницы на монстров…

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

Темнота и тишина. Обоняние лежащего под несколькими изрубленными телами, едва дышащего человека уловило отвратительный запах разложения. На его лицо капнуло что-то тягучее, склизкое. Ярослав вздрогнул и пришёл в себя, зашевелился, пытаясь выпростать придавленные конечности. Кое-как ему это удалось. Всё ещё плохо соображая, он с трудом сдвинул с себя окостеневшую мертвую груду и выбрался наружу, затем совершенно обессиленный уселся на пронзённого несколькими стрелами монгола. Кругляш оранжевого солнца, клонящийся к далёкому горизонту, мягко топил окрестности неестественным сумеречным светом. Воин взглянул на застывшее, обескровленное лицо своего врага. Может и не монгол, а какой-нибудь татарин, кипчак, булгарин, ханец или еще кто-то. Не имеет значения. Для Ярослава все эти захватчики с раскосыми глазами на одно лицо, всех их он одинаково ненавидит и готов убивать, пока сам не погибнет. Впрочем, ещё больше них он ненавидел светловолосых наёмников, предателей из пограничных племён. Однако излить ненависть – это на потом, а сейчас нужно идти, пробираться к своим. Раз он пролежал под телами неизвестно сколько времени и его не вытащили враги, значит битва была столь кровопролитной, что победившим было не до него.

Поднявшись с трупа он зашатался и чуть снова не упал. Голова после полученного днём удара, сбившего с него шлем и отправившего в спасительное беспамятство, ныла так, что он даже прижмурился от тянущей боли. Но, по крайней мере, голова была месте. На бедре и правой ноге тоже кровоточили раны, к счастью не опасные.

Ярослав огляделся. Вся степь от леса до самой реки Калки, покуда хватало взора, была усеяна телами погибших славян и ордынцев. Причём русичей полегло едва ли не больше захватчиков. Это было неудивительно. Даже ему, обычному княжескому сотнику, не являющемуся стратегом, с самого начала битвы был ясен исход побоища. Да и разве можно было называть это битвой. Вступавшие в сражение отдельными дружинами русские князья были разбиты по очереди, несмотря на отчаянную смелость и удаль их воинства. Союзники-половцы, схватившиеся с передовыми отрядами врага, покинули поле боя сразу после флангового удара тяжёлой монгольской конницы. Ярослав был в составе дружины князя Мстислава, пытающейся как-то спасти ситуацию. Но их было слишком мало…

Последнее, что помнил ратник из сумятицы боя – позолоченную маску-шлем монгольского знатного воина, вихрь режущей и колющей смерти вокруг него, а потом всё погасло после страшного удара по голове сзади.

Он брел по полю брани, перешагивая через мертвецов. Картина идущему открывалась ужасная: павшие громоздились друг на друга, со знатных воинов уже видимо мародёры утащили уцелевшую броню, забрали ценное оружие. Простых ратников же было не счесть. В мозгу Ярослава засновала бешенной белкой мысль: почему же монголы не похоронили хотя бы своих убитых, не воздали почести собственным победителям. А павшие дружинники? … Почти весь цвет русского войска лежал здесь навеки потерянным и безмолвным. По виду тел и распространяющемуся от них запаху Ярослав понял, что в беспамятстве не один день он пролежал заваленный мертвыми. Воина снедала печаль и горечь поражения. Но все вопросы о незахороненных и чувство боли оставили его, когда он увидел то, что заставляло бежать самых сильных воинов без оглядки.

Неподалеку на растерзанном теле монгола уселась человекоподобная тварь, вгрызающаяся окровавленной клыкастой мордой в давно остывшую мертвечину. Чудовище вовсю чавкало, не прерывая омерзительного пиршества и не отвлекаясь на подошедшего вплотную раненного человека.

-Падальщик, - прошиб Ярослава холодный пот. - Конец мне.

Тварь представляла из себя нечто среднее по размеру между медведем и волком. Это существо свободно бегало как на двух лапах, так и на четырёх, было вечно голодным и на вид запросто могло управиться с несколькими ратниками разом. Ярослав не мог отвести взгляда от чудища, известного ему ранее только по лубочным рисункам, да скупым историям странников и охотников. Его словно заворожила тёмная прочная кожа, кое-где покрытая редкими клочьями бурой шерсти, прикрывающая узлы стальных мышц, круглые жёлтые глаза и кинжальные клыки, способные вмиг прогрызть пластинчатую броню, не говоря уж о его простой продырявленной в трех местах кольчуге.

Тварь выглядела точно так, как рассказывал не единожды прошлой зимой ему, ещё совсем неопытному ратнику, старый одноглазый Феликс. Над стариком смеялись бывалые воины, крутя пальцем у виска. Ровно до той поры, пока из Дальнего разъезда всадники не привезли голову и лапу такого чудища. Выжившие после схватки с тварью двое из пяти разведчиков сообщили местным, что у этих зверюг целые гнездовья в Старых болотах, откуда берёт свое начало злосчастная река Калка. По ночам и в сумерках монстры нападали на мелкие деревушки подле Старых болот или караулили путников в лесу. Но в основном промышляли по кладбищам, лакомясь мертвечиной. По болотам эти звери шастают, однако чистых вод избегают. Днем не высовываются, несмотря на всю мощь и силу, а при виде крупных отрядов воинов погружались в самые глухие трясины болот. Однако недавняя междоусобная война между князьями помогла чудищам осознать, что и живые для них не более, чем корм. А уж новая война, какой еще не бывало на русской земле, снабдила их и мертвым, и живым кормом в изобилии. Теперь этот падальщик трапезничал посреди бела дня, нисколько не опасаясь присутствия воина. Не исключено, что поблизости были и другие, из-за которых победители оставили поле минувшей битвы.

Внезапно трупоед почувствовал на себе взгляд человека и повернул клыкастую голову к наблюдателю. Зверь ощерился, низко и утробно зарычал, но и шагу не сделал с места. Что-то было не так. Феликс говорил, что днём они предпочитают не связываться с людьми. Но этот видимо почувствовал слабость ратника, запах крови, источаемый его ранами, и угрожающе приподнялся на задние лапы, издав протяжный вой. Вздыбленный, он на две головы возвышался над рослым ратником. Со стороны леска, начинающегося в дальнем овраге, зверю вторили еще несколько воющих голосов.

- Пшёл отсюда! – закричал Ярослав, быстро перекрестил себя и монстра заодно, хаотично озираясь и ища подходящее оружие. Сломанные копья, разбитые клинки, навершие от булавы – бесполезный хлам для стычки с таким соперником. Монголы, отступая при виде падальщиков, собрали всё годное оружие. Из подходящего нашелся обломок копья длиной в руку и небольшой круглый щит.

-Лучше, чем ничего, - промелькнуло в голове попятившегося воина.

Тварь лишь презрительно фыркнула на очередное наложение креста и наскоро припомненную молитву. Решив, что на четырех лапах удобнее и быстрее, она или он, невозможно было определить, какого пола была особь, в несколько прыжков оказалась рядом с Ярославом. Очевидно, теперь падальщик намерился попробовать свежей человечины. Стремительное движение когтистой лапы, едва заметное глазу, едва не снесло парню голову. Однако размашистый удар цели не достиг, как и последующая попытка прокусить кольчугу Ярослава в области живота. Ярослав не зря стал сотником, едва ему исполнилось семнадцать, и уже три года редко кто мог бросить ему вызов в любого рода поединках.

Человек увернулся и вместо желаемого результата падальщик получил кромкой щита по приплюснутой морде, что сделало её ещё более плоской, и затем остриё копья воткнулось ему в правый бок. Дико взвыв и захлебываясь чёрной густой кровью, трупоед повалился на землю и, немного подёргавшись, затих.

- Это тебе не бабусек-ягодниц в лесу ловить! – торжествующе завопил Ярослав и зло пнул костенеющее тело, опьянённый победой над невиданным и опасным врагом.

Как оказалось, кричал он зря. Уже с разных сторон, а не только из оврага, до ратника донёсся долгий вой, и он различил пять, нет, семь приближающихся к месту стычки падальщиков. Ярослав справедливо решил, что единственное его спасение в бегстве, причём немедленном. Но, пробежав всего несколько шагов, присел от резкой боли в ноге. Под холщовой штаниной глубокий порез на икре, распух и сочился сукровицей.

Ярослав всей кожей чувствовал, как к нему бегут падальщики, десятки падальщиков. Собрав последние силы и превозмогая рану, он побежал к реке, неуклюже припадая на больную ногу. Добежав до берега, оставшиеся тридцать саженей, молодой человек с удивлением обнаружил, что монстры отстали и его не преследуют. Он сбросил с себя кольчугу и погрузился в прохладные речные воды. Проплыв пару десятков саженей, он обернулся, чтобы разглядеть, отчего отстала погоня.

Ярослав плохо рассмотрел детали, но, в целом, причина была понятна. На берегу реки, катался ком из рвущих друг друга на куски звериных тел. Крупные степные волки большой стаей напали на трупоедов, преследующих убегающего раненого человека.

- Волки и медведи ненавидят нечисть, - говорил Феликс. - И нападают, как только видят. Даже если их меньше. Сама природа враждебна этим диаволам.

Судя по жалобному визгу, волкам, сцепившимся с падальщиками, приходилось несладко. Переплыв реку Ярослав, бросив взгляд на место драки зверей, рассмотрел особенно крупного трупоеда, видимо вожака. Монстр пристально глядел на человека, не решаясь ступить в водную преграду. Коротко рыкнув он, переваливаясь поспешил присоединиться к одерживающим победу соплеменникам. Этот зверь явно не уступал размерами медведю, хозяину леса, и был куда опаснее и агрессивнее косолапого. Уцелевшие волки кинулись наутёк, но трупоеды их догнали. На небольшой дистанции падальщики вполне могли соперничать в скорости с самыми быстрыми лошадьми.

Ярослав не стал рисковать и продолжать разглядывать происходящее на другом берегу. Неожиданно ему повезло. На пути к ближайшему, известному ему, поселению, Гостивлю, парню попался проткнутый стрелами всадник, придавленный лошадью, над которой роились трупные мухи. Чуть подальше от него лежали два сраженных монгола, один из которых был обезглавлен. Из-под ноги всадника виднелась рукоять оброненного меча. Вытащив его и примерив оружие к руке, ратник удовлетворённо хмыкнул. Приятное ощущение оружия в ладони придало ему сил. Лёгкая кожаная броня с нашитыми круглыми железными бляхами, снятая с трупа монгола, тоже пришлась ему впору. Тяжело было оставлять тело всадника-соотечественника неубранным, но был большой риск, что монгольский отряд или, чего хуже, падальщики появятся здесь. Вздохнув и пробормотав под нос несколько прощальных слов, адресованных погибшему собрату, воин отправился дальше.

К раннему утру следующего дня он был в Гостивле. То есть там, где раньше располагался оживленный торговый городок. Ныне сожжённый деревянный Гостивль встретил его только удушливым запахом гари и сладковатой вонью смерти, источаемой от тех немногих, кто избежал смерти в огне и пал нетронутый пожарищем. От дотлевающих груд брёвен, некогда бывших домами, вверх поднимался легкий дымок. Одни повешенные болтались на перекладинах наспех сооруженных виселиц, другие прямо на крылечных столбах развалин собственных домов. Мужчины, женщины, старики, дети. Ярослав старался не смотреть на их обезображенные лица. Ему было нестерпимо стыдно за проигранное сражение, словно вина лежала только на нём, а не на вечно грызущихся между собой великих князьях и их полководцах.

Молодой человек дошёл до центральной площади, но так никого и не встретил, только мёртвые. Мёртвые, всюду мёртвые. Приколотый копьём к стене уцелевшего здания городовой стражник со снятой с лица кожей. Красивая, почти полностью обнажённая девушка с обугленными руками, переброшенная через останки двух детских тел. Несчастная даже сначала показалась ему живой. Однако у нее было перерезано горло, после того как с ней позабавились захватчики. Гнев наполнил Ярослава, когда он представил, что с ней сотворили ордынцы.

Эти звери, похуже падальщиков, - громко сам себе вслух сказал парень, размышляя куда ему двинуться теперь. Ни лекаря, ни боевых товарищей в уничтоженном городе ему не найти. Да и желудок уже начало сводить от голода, хорошо хоть по пути через ночной лес вдоволь напился кристально чистой воды из ручья.

- Эй! Сюда…На помощь! - услышал ратник слабый женский голос из дымящихся развалин. Неужто в этом пепелище ещё был кто-то живой?

Ярослав оторвал кусок рукава от перепачканной рубахи и прижал к лицу, вбегая в почти догоревшую избу, лишённую крыши. От тлеющего дерева исходил жар, белый дымок струился по несгоревшему настилу, поднимаясь выше и не давая дышать. Непонятно, как здесь мог кто-то выжить.

- Помоги…- снова раздался девичий голос откуда-то снизу. Ярослав ринулся на крик.

Так и есть – изба сгорела, но в подполе, накрытом крышкой из сырого дуба, остались девушка одного с Ярославом возраста и парнишка лет тринадцати. Они чудом не задохнулись в дыму, который хоть в основном и поднимался вверх, но понемногу просачивался и в подпол. Крышка была придавлена увесистым полусгоревшим бревном, которое молодому человеку едва удалось сдвинуть настолько, чтобы освободить прячущихся в подполе людей.

- Как тебя зовут? – спросил Ярослав спасенную, выведя несчастных узников из избы. - Как вы там не задохнулись? Сколько сидели?

Про себя он отметил, что хоть девушка чумазая и перепачканная сажей, но явно не из крестьян. Утонченная, захватывающая дух красота её лица, тонкий стан, проглядывавший за прорехами в длинной рубахе, пристальный взгляд зелёных глаз. Всё это он оценил мгновенно и покраснел, когда его взгляд был пойман обладательницей перечисленных достоинств.

- Мария, - представилась девушка, потом коснулась оголенного плеча мальца. - А это Ванька, брат мой меньший. Он глухой. Волки на него в детстве в поле напали, испугали. Кричал бедолага тогда так, что оглох.

Худенький подросток тут же спрятался за её спиной, когда разговор зашел о нем, однако при этом сжимая в руке большой охотничий нож. Парнишка был готов сразиться с кем угодно за сестру.

- Там дымно, не понимаю, как вы выжили, - заглянул в подпол ратник и, вспомнив, что не назвал своего имени, протянул руку и сказал, – Ярослав!

- Внизу ход подземный за ограду и тайная комната ещё одна. Только выход засыпался, когда стены рухнули. Хорошо, там мясо вяленое и вино есть! Два дня сидели! Уже хотели ход копать, крышку не могли поднять, - затараторила девушка, - Хорошо что тебя услыхали, как ты ругаешься на извергов.

- Так, погодите. Я сейчас, никуда не уходите, - Ярослав прыгнул в подпол, собрал в узел несколько больших кусков вяленого подкопчённого мяса и две бутыли с холодным морсом.

- Далеко идти нам! – пояснил он, выбравшись из подпола. - Кто знает, куда татары дошли и где сейчас быть безопасно. К нашим пойдем, в Перемышль, там крепость серьезная, с ходу взять они её не смогли бы.

Услышав про татар, девушка вздрогнула и расплакалась. Крики терзаемых горожан до сих пор страшной музыкой стояли в её ушах. Ярослав прижал её к себе, успокаивая.

Они не видели, как к центру выжженного городка по единственной от удушливого дыма улице пробирается тройка трупоедов, старательно принюхиваясь, и то и дело приподнимаясь на задние лапы, озирая окрестности. Дым сбивал их с толку, но они всё равно чуяли живых, живую еду. Мальчишка оказался более глазастым – он молча затеребил за руку Ярослава и указал на опасность, пока ещё не слишком близкую. Чудовища были саженях в ста от них и еще точно не определили место нахождения троих людей.

- Уходим! Идите за мной через дым, может, он собьёт их со следа! – поторопил ратник спутников.

- Ты ранен? – спросила девушка, глядя, как он приволакивает ногу, и сама подобрала валяющееся в саже копье.

- Посмотрим в безопасном месте. Быстрее, - Ярослав то и дело оглядывался на улицу, затянутую дымом, где только что видел три угрожающих силуэта.

В это раз им повезло. Дым помешал падальщикам последовать за ними. Они несколько дней и ночей шли вдоль дороги к Перемышлю, прячась от отдельных ордынских всадников и небольших отрядов, уводящих связанные вереницы пленных славян. Ярослав трижды порывался освободить сородичей. Мария едва сдерживала его благородный порыв, прекрасно осознавая, чем может закончиться эта затея. В один из коротких привалов она перевязала воину заживающую ногу, выдавив на рану сок лечебной травы. Ногу как будто кипятком ошпарили, но Ярослав даже не пискнул. Примитивное лечение оказалось весьма эффективным и к утру следующего дня молодой человек чувствовал себя почти здоровым.

До Перемышля оставалось пара часов пути, когда они нос к носу столкнулись с разъездом ордынцев. Четыре конных лучника выехали им навстречу, когда они в очередной раз выходили к дороге проверить, не сбились ли с пути. Бежать к лесу было поздно, стрелы бы неминуемо догнали бы их. Оставалось только ринуться в безнадёжную атаку.

Поначалу все шло удачно. Ближайший монгол упал с лошади, проткнутый насквозь мечом Ярослава, а потом трое остальных выстрелили из наборных луков. Одна стрела отскочила от доспеха, вторая острым наконечником оцарапала ухо Ярославу, а третья … воткнулась в шею мальчику. Брат Марии умер мгновенно, уставившись непонимающими глазёнками в свою сестру. Вне себя от ярости и горя девушка изо всех сил всадила в брюхо коню острие копья. Ярослав прикончил упавшего всадника, приготовившись получить в спину две стрелы и надеясь лишь на крепость брони. С такого расстояния лучники не могли промахнуться. Однако удача снова улыбнулась ему. Лошади монголов вздыбились и захрапели, почуяв близкий запах падальщиков. Не подчиняясь всадникам, они понесли их прочь, подальше от смерти, приближающейся к кромке леса.

- Маша, оставь его. Нужно бежать, мы почти у Перемышля. Даже если его осаждают, мы обойдём татар и попадём к своим. Ты ему уже не поможешь, - Ярослав силой оттащил девушку от мёртвого брата. Он тоже слышал хруст кустов и видел мелькание хищных силуэтов, готовых их атаковать и непонятно чего выжидающих.

Держа оружие в руках, они побежали в сторону Аранского леса, в направлении поднимающихся вдали столбов дыма, а за ними, пока ещё достаточно далеком расстоянии следовали несколько падальщиков, возглавляемые огромным рыжим вожаком. Вожак заприметил Ярослава еще там, на поле битвы и не собирался упускать свою жертву. Лишь часть стаи остановилась, чтобы сожрать павших в скоротечном бою воинов и мальчишку. Вкусившие человеческого мяса монстры теперь пренебрегали даже кониной, питая к свежей людской плоти особенное пристрастие.

Люди бежали изо всех сил, чувствуя впереди спасение, а за спиной неминуемую смерть, неотступно преследующую их уже в каких-нибудь пятидесяти шагах позади. Падальщики немного приотстали, потеряв беглецов из виду, когда те с сотню саженей пробежали по руслу ручья, но потом снова почти нагнали. Окраина леса была совсем близко, а за ней – спасительные стены и городская стража.

Лес поредел, и всё больше солнечного света пробивалось на мягкую низкую траву сквозь кроны деревьев. От окраины леса до города рукой подать. Шагов четыреста, не больше. Но ратник вдруг снова захромал. У него открылась рана на ноге, и он упал бы, не подхвати его Мария. А позади, уже почти нагнав людей, грузно бежали падальщики, рассыпавшись цепью. Вожак короткими рыками командовал ими, призывая охватить в смертельное кольцо. Он видел, как раненый человек прикончил его сородича на поле битвы, и глаза его горели лютой ненавистью.

Поняв, что до Перемышля ему уже ни за что не добежать, Ярослав толкнул Марию в сторону города.

- Беги! Татары если и осаждают, то их силы у главных ворот! Авось проскочишь! Да быстрее ты! – прикрикнул Ярослав, увидев что девушка не собирается следовать его приказу.

- Я тебя не оставлю! – упрямо заявила Мария, становясь с ним рядом и нацелив копьё на подступающих тварей

- Беги, дура. Погибнем оба зазря! – ратник уже не сдерживался в выражениях, пытаясь прогнать непослушную девушку.

Мария вспыхнула возмущенным румянцем, но не сделала ни шагу. Да и было уже поздно. Пока они препирались, десяток падальщиков окружил их. Оставалось лишь подороже продать свою жизнь.

От края леса донёсся тяжёлый топот конских копыт, и десятки закованных в железо всадников разнесли в клочья разбегающихся в панике трупоедов. Рыжего вожака, израненного ударами чеканов дружинников, настигли и разорвали боевые псы.

Мария устало опустилась на траву, а Ярослав так и стоял как вкопанный, двумя руками вцепившись в меч. Он ещё не осознал до конца, что они спасены. Всадник в богато украшенном пластинчатом доспехе подъехал и спешился прямо перед ними.

- Поднимайтесь, княгиня. Сядете на моего коня, - раздался густой бас из-под изящного забрала шлема. В лес тем временем вливались всё новые и новые отряды конных воинов.

- Едем в город? – спросила Мария, распорядившись, чтоб коня подвели и опешившему Ярославу.

- Перемышль пал. Отходим к Киеву, там все силы собираться будут, великая княгиня, – сказал командир всадников и одобрительно похлопал по плечу Ярослава, вкратце узнав об их путешествии из сожжённого города.

- Ну что, назовешь ещё раз княгиню Марию дурой? – через четверть часа хитро полюбопытствовала девушка у Ярослава, едущего рядом с ней на коне, когда их никто не слышал из спутников.

Ратник лишь сконфуженно опустил голову под звонкий смех девушки и сделал вид, что не услышал вопроса. Колонна всадников, пехотинцев и обоз медленно тянулись в сторону Киева. Впереди была тяжёлая, кровопролитная война с нежитью и захватчиками…

Автор: Дмитрий Чепиков https://proza.ru/2021/02/18/1446

В Записи Разрядной книги о “береговой службе” и отражении нашествия крымских татар в 1572 г. прямо пишется «А как крымской царь приходил, и на Сенкине перевозе стояли по сю сторону Оки двести человек детей боярских. И Теребердей мурза с нагайскими тотары пришол на Сенкин перевоз в ночи и тех детей боярских розогнали и розгромили и плетени ис подкопов выняли да перешли на сю сторону Оки реки».

****************************************************

- Идут, князь! Татары! – всадник круто осадил коня возле человека внушительного роста, в дорогом пластинчатом доспехе. – Их тысячи и тысячи.

- Значит, Дмитрий не ошибся, здесь, на Сенькином броде, - больше для себя проговорил князь.

- Что прикажете? – всадник унял гарцующего коня.

- Скачи в Серпухов. Скажи, продержим хана, сколько сможем. Скажи, князь Шуйский и полк будут стоять до последней возможности, - князь посмотрел на своих воинов, внимательно прислушивавшихся к их беседе.

- А я тебе говорю Тимофей, зря князь эту нехристь, Черногоста Лесного, позвал нам в помощь.

Грех это неискупимый, - ворчал ратник, елозя точильным камнем по и без того острому лезвию сабли и исподтишка поглядывая на благородного вида высокого старца в рваных развевающихся одеждах, склонившегося над водой неподалёку от Сенькиного брода. Нижняя часть лица старика при этом двигалась, шевеля густой седой бородой. Черногост что-то бормотал себе под нос, погрузив в сероватую речную воду крюк своего узловатого деревянного посоха. До готовящихся к битве воинов его слова долетали частично и разобрать их смысл было невозможно. Да и не до того им было, ратники готовились встретить холодной сталью многочисленного и ненавистного старого врага, постоянно совершавшего набеги и уводящего людей в полон тысячами. Вдобавок задача у княжеского отряда в две с небольшим сотни человек стояла непростая – как можно дольше удержать ногайцев на броде, выиграв хотя бы полдня для сбора основного войска, стягивающегося со всех сторон к Москве.

Шуйский с интересом следил за манипуляциями старого волхва, легенды местных лесов, которому, люди болтали, не одна сотня лет. Чуть дальше, на самом броде в воде работала молотами группа воинов, которым князь поручил особое дело.

«Врут небось, - размышлял князь, вспоминая вчерашний вечер когда к нему дядька Антип привел Черногоста, пожелавшего помочь русскому воинству в битве, - Церковь всех соперников извела в свое время, такое незапамятное, что уж мало кто вспомнит про языческих богов, про волхвов, про древних деревянных резных идолов, которым до пришествия христианства на Русь поклонялись, и жертвы приносили. Старик, конечно, в глубоких годах, но есть хитрость одна, и отца Черногоста, и деда, и прадеда также Черногостом величали. Жен они не держали, а вот в ученики нужных людей бывало брали. Отсюда и слухи, что лесной отшельник бессмертен. Также Шуйскому поведали почему церковь волхва не трогала, тут уж молва заходила о некой тайной помощи адепта древней религии самим великим князьям».

Молва сомнительная, но не о ней раздумывал Шуйский, томясь в ожидании битвы. А мысль его интересовала следующая: сказал старик, что с ним крепче достанется иноземцам, да чтобы передал ратникам чтоб когда помощь от него, Черногоста, придет, чтоб не пугались, но и не приближались к ней. На вопрос князя в чём состоит помощь старец лишь ухмыльнулся, да молвил «Увидишь, княже завтра потерпи. Главное, добро мне дай». И, развернувшись, ушел отдыхать в заваленную сторожку в небольшой рощице на холме у реки. Теперь же Шуйский видел, как Черногост вынул посох из воды, поворошил у себя за пазухой и достал плотно набитый тряпичный мешочек. Закончив бормотать, он размашисто сыпанул содержимое мешочка, напоминающее обычную серую пыль, в речную воду. Вода слегка вспенилась, побурлила и стихла. Вниз по течению потянуло темные разводы, закружило их и растворило в глубоких омутах, там, где река изворачивалась, поворачивая на север. После этого действа, волхв, запахнул одежды и побрел прочь, в сторону заваленного домишки, в котором провел предыдущую ночь.

- И всего-то, - с досадой выдохнул князь, словно ребёнок, ожидавший какого-то чуда. Таким надеждам было объяснение, только чудо могло позволить пережить его отряду сегодняшнюю битву, о целях которой Шуйский до поры, до времени даже сотенным не болтал. Хотя уже и без его слов подчиненные давно уж догадывались, что встречать будут силы немалые, а не просто брод охраняют от шальных отрядов захватчиков.

Князь перевел взгляд с уходящей фигуры старца на противоположный берег Оки. Место для встречи многотысячной татарской орды было удобным. Сенькин брод – шириной тридцать саженей от берега до берега и глубиной чуть выше пояса, кое-где и помельче. Больше таких переходов поблизости нет. Выше и ниже по течению на многие версты пороги да омуты лихие. Только тут бусурманам идти, не иначе. А позиция у княжеского отряда хороша.

Обрывистые известняковые берега с плетнями и подкопами господствуют над бродом. Сразу напротив брода с десяток телег, выстроенных в линию. За ними воины с пищалями.

- Почто нас так мало тут поставили? - сотенный голова Фёдор, вертевшийся поблизости и не раз спасавший князя в схватках с литовцами, слышал разговор князя с разведчиком и мгновенно оценил ситуацию. - Нас же сомнут!

- Тебе как малому дитяти всё объяснять? – усмехнулся князь. - Поставь тут войско большое, и татары частью завяжутся, но большей частью обойдут нас, и пока с ними тут дело будет – остальные Москву пожгут, к тому ж не все силы наши к основному войску присоединились. Каждый час нам дорог.

- А глянут, что мало, в лоб лезть будут, - сообразил Фёдор, скрестив руки на могучей груди, покрытой его «счастливой» кольчугой. Все стрелы и удары сабель, которые столько раз пытались поразить самого верного дружинника Шуйского, вязли в ней и отклонялись, словно по волшебству. В одном из боев с немцами ему удалось захватить отличный лёгкий доспех, но кольчугу сотенный голова носить не перестал.

- Верно, - подтвердил князь, - и нам нужно как можно больше татар оставить в реке. Мушкетеры фон Штадена идут сюда, помогут огневым боем.

- Не успеют наёмнички… - авторитетно заявил Фёдор, глядя, как на горизонте растет пылевое облако, поднимаемое десятками тысяч копыт вражеских лошадей.

Пока князь беседовал с сотником, на берег из брода вышли два десятка полуголых воинов с деревянными молотами. С раннего утра и до этого момента они вбивали заострённые колья и короткие копья в глинистое дно Оки, так чтоб смертельные наконечники ровно на ладонь не доставали до поверхности воды.

- Всё, князь Иван. Почти пятьсот забили, - светловолосый худощавый юноша отчитался перед Шуйским.

- Молодец, Василь. Обсыхайте, коней отведите к лесу, луки хватайте, и к плетням. Скоро начнётся.

Как только усталые ратники ушли, по ближнему берегу и прилегающему мелководью пешие дружинники разбросали сотни рогулек – скрученных заостренных железных прутьев, погибель для лошадей. На обоих холмах, охватывающих дорогу, ведущую от Сенькиного брода, за плетнями и в пролазах засели лучники, а в нескольких саженях от берега перегородили путь, укрывшись за стоящими вплотную телегами стрелки. Всё было готово для боя. Подоспей вовремя наёмные мушкетёры Штадена, и тогда они устроят татарам настоящее пекло.

- Чую, Иван, последнее это дело наше, - к князю подошел седой воин в полном панцире, второй сотенный голова.

- Не хорони, боярин, нас раньше времени. Не в таких передрягах бывали. Штаден с людьми подойдёт, а может, татары сюда вообще лезть передумают, - попытался успокоить старого бойца Шуйский.

- Это ты Василю с ребятами такое скажи, - сотник был явно зол, - Царь-то наш в Новгород дёрнул, а мы тут ложись костьми.

- Не зря тебя, Андрей, в мой опальный полк отправили, - тоже рассердился князь. - А ежели нас разобьют, Москву сожгут, царя казнят? Что тогда с Русью будет? Ежели Воротынского под Москвой побьют, царь тогда в Новгороде новое войско соберет и войну продолжит. Наперёд думать надо.

Не став спорить с Шуйским, не по чину ему, сотник развернулся и зашагал к защитной линии телег. Полсотни стрелков вытянулись в струнку при его приближении. Разжалованный боярин Андрей Бексин был суров с подчинёнными, но в бою себя не щадил, чем снискал большое уважение у вверенных ему ратников.

- Кижма, Босой, Артем. Проверьте порох и пищали, большую ручницу мою зарядите, - привычно скомандовал он притихшим воинам, озирающим мутнеющий горизонт. Облако пыли вдали разрасталось. Оно шло широким верстовым фронтом. Потом, стеснённое лесом, сужалось.

- Матерь пресвятая, – ойкнул молодой лучник Никола на верхнем правом плетне, - Тьма идёт!

На него цыкнули старшие, опытные бойцы, поскольку на телегу влез князь, держать перед всеми слово.

- Люди! Те, кто живет на русской земле и считает её своим домом! Тут не только русские – вон пан Бажинский - поляк, немец – Ульрих, башкиры имеются. На нас идет орда, огромной силой идёт. В этот раз не дань брать, а всех мужей перебить, ваших жён и детей в полон увести. И не будет больше Руси, коли каждый из вас сейчас не будет, как вепрь, драться. Не за царя, не за князя своего, а за себя сражайтесь, за дома свои! Не отступать без моего приказа ни на шаг!

Опальный боярин удивленно взметнул брови, услышав, как князь призвал драться не за царя. Подумал, что если какая-нибудь паршивая овца донос на Шуйского сделает в Тайный приказ, то плохо князю придётся. Правда для этого надо ещё битву с громадной армией крымцев, турок и ногайских татар Девлет-Гирея пережить.

Шуйский тем временем собирался ещё что-то сказать воодушевительное, но передумал, решив, что достаточно. С тридцатью всадниками, вооруженными топориками-чеканами и саблями, он отъехал в лесок. Эти люди его особый резерв. Его небольшая засада должна была выжидать до момента, когда татары прорвут «гуляй-город» из телег и хлынуть в устье между приречными холмами. Двести человек приготовились встретить крымскую орду сталью и огнём.

Пятнадцатитысячный авангард мурзы Теребердея черной тучей приближался к Сенькиному броду. С высокого обороняемого берега уже можно было различить в общей массе вражеской армии отдельных всадников и торчащие вверх копья с цветными бунчуками. Русские воины замерли, ожидая условного сигнала сотника Фёдора. Тот внимательно следил из-за плетня за передвижением татар своим пристальным взглядом серо-голубых глаз. Перед боем у него мелькнула мысль о любимой жене, Татьяне, и четверых детях, бывших сейчас в Москве.

Первые татары подошли к противоположному берегу, помялись, разглядывая кручи с плетнями и ряд пустых телег, за которыми пока никого не было видно. Затем всадник в роскошных ламинарных доспехах ткнул рукой на брод, и первая татарская сотня спустилась в воду, вздымая фонтаны водяных брызг. Солнце, тем временем уже спускалось к лесу, и фигуры захватчиков со стороны засевших славян выглядели абсолютно черными, неестественными. Первую треть брода конница прошла спокойно. Внезапно сразу три передовых лошади дико заржали, вздыбились и рухнули в воду, топя всадников. По реке поползли темные полосы людской и лошадиной крови.

Не сообразив, в чём дело, татары упрямо лезли вперед, напарываясь на копья и колья, вбитые в илистое дно. В спину им поддавливала уже вторая сотня, почти наполовину вошедшая в брод и пытавшая обойти место, где гибли люди и кони. Но и там их ждали неведомые ловушки. Наконец молодой татарский воин, сброшенный с лошади, нащупав в воде кол, выдернул его и поднял над водой, показывая находку внимательно наблюдающему за происходящим всаднику в богатых доспехах. Тот моментально среагировал, подняв руку вверх, и всадники, развернувшись в воде стали выбираться вновь на дорогу, с которой спустились к броду. Противоположный татарам берег так же мертво молчал. Только около полутора сотен трупов лошадей и нескольких десятков их наездников медленно тащило вниз течением.

- Лошадей жалко, - вздохнул Фёдор, глядя, как спешиваются передовые татары и несутся вдоль воинства, заполонившего дорогу, всадники, останавливая весь авангард крымского войска. Ещё один час был выигран, а солнце спускалось всё ниже, даруя надежду, что захватчики не рискнут ночью лезть в смертельную для них реку. Но у тех были другие планы. Их подгонял сам Теребердей, грозивший поотсекать головы сотникам, если те немедленно не переправят своих воинов через реку.

Теперь татары изменили тактику. С полсотни их, раздевшись, полезли в воду – вынимать колья для прохода всадников. Русский берег ожил появляющимися из-за плетней лучниками, которые раз за разом посылали смертельные стрелы в запаниковавших крымцев и валили их в воду. Некоторым лучникам даже удалось достать нескольких всадников и на берегу. Свалился с коня командующий переправой воин в богатых доспехах. Авангард охватило замешательство.

По команде одного из тысячников – конные стрелки татар, выстроились и осыпали сотнями стрел повозки и плетни защитников. Но славяне успели спрятаться в пролазы и прикрыться щитами, у кого они были. Кроме двоих, не успевших и теперь утыканных стрелами с тёмным оперением подобно ежам. Вновь в воду под прикрытием конных стрелков полезли татары вынимать колья со дна. Другие захватчики, теснясь и мешая друг другу, лезли вперёд, не обращая внимания на подводные ловушки.

Началась отчаянная перестрелка. Стрелы летели туда и обратно, опрокидывая людей в реку, валя с лошадей и заставляя бессильно обвисать на плетнях. Татары платили тремя-четырьмя воинами за каждого убитого лучника с вражеского берега. Но такой размен их устраивал. Сам мурза Теребердей подскакал к берегу посмотреть на «русское войско», не дающее ему переправиться. Он спешился вне досягаемости от вражеских стрел и пребывая в раздражении наблюдал за тем, как его воины не могут преодолеть речной переход, обороняемый небольшим русским отрядом. Его присутствие еще сильнее подстегнуло подчинённых и те ещё более плотной толпой ввалились в воду, преодолевая Сенькин брод. И тут произошло то неожиданное, о чём с неохотой и страхом рассказывали немногие выжившие, вернувшиеся к своим домам после окончания кровопролитной войны.

Как только плотный поток всадников достиг середины брода, воды Оки забурлили, завихрились, выбрасывая на мелководье многочисленную неведомую силу. Поначалу это были десятки толстых, словно брёвна абсолютно чёрных щупалец, покрытых острыми желтоватыми шипами. Эти щупальца охватили кольцами замедлившийся, почти замерший от ужаса строй татар, шипы резали броню наступающих словно ветхие тряпки, вспарывали крупы перепуганных лошадей, оставляя на кромках ран, светящуюся разъедающую плоть слизь. Над рекой пролетел протяжный утробный вой, заглушающий крики раненых и умирающих. Он послужил сигналом для новой невероятной атаки.

Смертоносные ядовитые щупальца убрались, утаскивая с Сенькиного брода в недра глубоких омутов мертвые и живые тела. Затем их сменили человекоподобные, но чрезвычайно сильные создания. Обнаженные, с кожей синюшного оттенка, местами раздутые и походящие на несвежих утопленников, они продолжили дело своих предшественников, безжалостно губя обезумевших от страха воинов. Задние ряды татар в панике выбирались на берег и бросались прочь, невзирая на окрики командиров.

Тем временем к броду подходили всё новые силы авангарда, скапливаясь на берегу, сталкивая своим напором в реку впередистоящих и создавая дополнительный хаос.

Мурза Теребердей застыл на берегу подобно соляному столбу, не веря своим глазам. Кровь леденела в его жилах, сердце замирало от кошмарного зрелища и подсказывало убираться прочь от ополчившейся на его армию магической реки, но бывалый военачальник понимал, что стоит ему побежать, как за ним последуют все его люди. И объяснить великому Девлет-Гирею, что проклятые славяне наслали на него гнев речных богов, он попросту не успеет. Хан обезглавит его, и ему повезет, если смерть будет столь быстрой и милосердной.

Пока самые противоречивые мысли метались в голове у мурзы, к утопленникам, рвущим на части всадников, присоединились куда более приятные на вид, но не менее смертельные создания. Бледные, нагие женские тела замелькали в вихре речного побоища. Сил новоприбывшим зеленоволосым хищницам было не занимать, к тому же они были куда проворнее уже большей частью отступивших с добычей утопленников.

Глухой вой над Окой сменился пронзительным визгом новых атакующих, отнимая волю к сопротивлению даже у тех, кто пришел в себя и попытался сопротивляться. Да, были и такие! На Русь не приходили трусливые и слабые завоеватели. Только сильному и беспощадному могла покориться эта загадочная земля.

Несколько всадников, отчаявшись выбраться из водной ловушки, принялись исступленно рубить разъяренных водниц. Вот одному воину удалось снести могучим ударом голову обитательнице реки и её тело, нелепо взметнув руками, погрузилось в воду и тут же унеслось ускорившимся течением. Другой всадник сцепился с водницей вплотную и вогнав ей в глазницу кинжал, пошел ко дну со сломанным позвоночником: так сильно сдавила его в агонизирующей хватке воительница из реки. Другие заметили, что необычный враг уязвим, и яростная схватка закипела.

А главное – мгновенно оценивший изменившуюся обстановку Теребердей, полностью овладел собой и с помощью тысячников хладнокровно навел порядок среди своего войска, столпившегося на берегу. Действуя где криками, а где и оружием, военачальники быстро выстроили ряды лучников, и те обрушили рой стрел на дерущихся на броде. Безразличные метательные снаряды вспенили и без того беспокойную воду, разя и речное воинство, и собственных бойцов. Не прошло и четверти часа, как путь для авангарда вновь был свободен. Только небольшой славянский отряд на другом берегу теперь противостоял им. Но что такое горстка обычных людей, когда армии вторжения удалось частью убить, а частью разогнать речных чудовищ. Воодушевленные татары вновь хлынули на брод, под возобновившийся аккомпанемент русских стрелков, которые сами до той поры, разинув рот, взирали на речную битву.

Подстегиваемые сотниками ногайские всадники преодолели брод, потеряв многих, и первые их десятки устремились к ряду телег.

Словно гром прогремел, повалили клубы дыма, и прорвавшихся к телегам воинов снесло огненным залпом из пищалей. Затем вновь последовали лучные залпы с противоположного берега, снова не щадящие ни своих, ни чужих. Опёршись на плетень, сидел со стрелой в гортани сотенный Фёдор. Не помогла на этот раз «счастливая» кольчуга.

- По два десятка стрел осталось, - удалось пробраться к князю Николе, командиру лучников. - Что делать?

- Берегите стрелы. Пусть побольше переправятся. Вместе с пищальщиками встретите, - Шуйский был абсолютно спокоен. После увиденного на реке, врядли что-то вообще могло вывести его из равновесия.

Когда Никола между свистящих стрел проскользнул обратно к плетням, князь отправил гонца к Штадену, чтобы тот не губил людей, а вернул их в Серпухов, всё равно тот не успевал.

Воспользовавшись почти спустившейся темнотой и всё равно теряя всадников от обстрела изрядно поредевшего отряда «боярских детей», татары сумели переправиться через Оку, потеряв на броде почти семь сотен воинов из авангарда.

На берегу, после смертоносного залпа, с ними в рукопашную сцепились пищальщики и вооруженные мечами и топорами стрелки. Яростный бой вспыхнул с новой силой. Полсотни защитников из последних сил удерживали налезших толпой и разметавших телеги ногайцев.

- За мной! Ура! – с громогласным кличем в ряды прорвавшихся врезались бронированные всадники из засады во главе с князем. Чеканы и булавы опустились на головы растерявшихся противников и едва не обратили в позорное бегство. Но переправилось очередное подкрепление, конные стрелки заняли холмы и повалили плетни. Зарубили нескольких лучников-славян, пытавшихся стрелять из пролазов.

Меткими стрелами повыбили почти всех всадников вокруг Шуйского, раздающих смерть захватчикам направо и налево. Спрыгнув с раненого коня, князь с торчащими стрелами в ноге и плече рубился с тяжеловооруженными пешими воинами. Одного из его соперников, прежде чем упасть под ударом татарской сабли, застрелил из ручницы опальный боярин Андрей. Шестеро воинов вытеснили князя к поваленному плетню и сбросили с высокого берега в воду. Раненого Шуйского течением потянуло вниз, где на извороте реки уже скопились груды трупов.

В наступившей темноте нападавшие добили уцелевших «боярских детей» и оттащили к плетням своих раненых и убитых, не заботясь о тех, кто остался в воде. Мурза Теребердей с ужасом осмотрел горы трупов. Только здесь, на захваченном берегу, их было больше двухсот. Авангард татар продолжал переправляться через Оку, изредка напарываясь одиночными всадниками на последние колья, вбитые русскими воинами.

Впереди всю стотысячную крымскую орду и примкнувших к ним турецких янычар ждало сокрушительное поражение под деревней Молоди, несмотря на четырёхкратное превосходство над русскими войсками.

А здесь, на месте невероятного сражения татар, славянских воинов и призванных им в помощь магией Черногоста речных чудовищ, всё уже закончилось…

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

Журналист пришел в себя от острой боли в кисти правой руки. Он выругался матерно, осознав, что привязан в полуголом виде к терпко пахнущему деревянному столбу. Все его тело до пояса было исцарапано, штаны оборваны по колено и стали похожи на бриджи, голова гудит как паровоз, но хуже всего эта проклятая боль в пальцах руки, заломленной за спину. Будто кто-то медленно сдавливал тисками безымянный палец и мизинец правой руки. Неподалеку от его ловушки брезжил желтым светом залепленный ночными насекомыми уличный фонарь, до слуха доносилось тарахтение генераторов, а в подступающем мраке шевелились, нерешительно топчась на месте, неясные людские силуэты.

Но Павлу было не до их разглядывания. Позади него что-то хрустнуло, зачавкало, довольно заурчало и боль прошила руку молодого человека насквозь. Он застонал, рванулся всем телом, но только лишний раз убедился, что привязан, а точнее пристегнут ремнями к столбу на совесть. Его судорожные рывки ни на миллиметр не ослабили путы. Однако боль в руке утихла, и конечность ниже локтя почти не ощущалась, занемев.

Зато перед столбом нарисовалась сгорбленная старушонка в растянутом до колен дырявом сером свитере и нахлобученном на голову цветастом платке, надвинутом на старческое лицо настолько, что были видны лишь жующий рот и подбородок, покачивающийся в такт двигающимся челюстям. Старуха на секунду прекратила жевать и, протянув костлявую ручонку к собственному рту, погрузила скрюченные пальцы в свой зев, что-то извлекая оттуда. Потом, к ужасу побледневшего Смирнова, вытащила на неровный фонарный свет и покрутила перед своим носом его, Пашин, обгрызенный до кости мизинец, и сплюнула себе под ноги чем-то черным и тягучим. Паша засипел, покрываясь холодной испариной и одновременно мучительно пытаясь сообразить, связана ли боль в руке и кошмарная бабка, выбросившая кусочек недогрызенной плоти. А если и так, то почему он больше не чувствует боли? И что с ним собираются сотворить эти гребанные сектанты? Других вариантов идиотской выходки местных у него не было.

- Аксинья, ах ты стерва, мать твою! – долетел могучий рык со знакомыми нотками до слуха пленника. – Сказано было же, не трогать мясо пока Отец не вкусИт его первым. Вот же дура старая!

Старушка молча крутанула головой в платке, словно сова, на сто восемьдесят градусов и, развернувшись к жертве сгорбленной спиной, торопливо засеменила от жертвенного столба к сельсовету, злобно набалтывая монотонную чепуху, не складывающуюся в разборчивую речь.

Затем из темноты в направлении Павла зашагал Вениамин Михайлович, бережно неся в одной руке черный пакет, а в другой – грозного вида поблёскивающий тесак.

- Эй, дед, не надо, слышь?! Не надо! – слова стыли в горле у Паши, когда он представлял себе, что произойдёт дальше. Сейчас Карлов выпустит ему кишки, отрежет всё что можно и раздаст тем тварям, что топчутся толпой в темноте, выжидая своего времени.

- Не гоношись, еще не помираешь. Не прямо сейчас, по крайней мере,- хихикнул пенсионер, выудив из пакета мертвую тушку дохлого зайчонка, того самого, что он подобрал в поле, выроненного аистом. Он положил пакет на землю, распорол тесаком тушку и принялся намазывать, изрисовывать загустевшей звериной кровью торс журналиста, тщательно выводя замысловатые символы.

- Вениамин Михайлович, давайте договоримся. Я клянусь вам всем, чем можно, что я никому ничего не расскажу. У меня деньги есть, много денег. Я всё отдам, переведу вам на счет. Ну, пожалуйста, бога ради! - видя, что дед не реагирует на его просьбы и мольбы, москвич начал нести откровенную чушь, лишь бы выиграть время, оттянуть надвигающееся грозное нечто, которое точно близилось. – Ну хотите я вам других людей приведу? Хотите на вас буду работать? Только не убивайте!!!

Последняя отчаянная фраза заставила Карлова на секунду прекратить его изобразительные художества. Он уставился в лицо Павлу, а потом растянул узкий рот в торжествующей ухмылке.

- Ты что, столичный, глупее себя сыскать хочешь? Цыц! Не то отчикну тебе что-нибудь лишнее до прихода Отца, раз уж Аксинья уже кусок от тебя отщипнула, - старик вновь принялся рисовать каракули на теле пленника, а за его спиной из полумрака выступили пять или шесть фигур, почуяв запах человеческой и заячьей крови. - И так я добр к тебе, безбольного чая на тебя весь запас извел, чтобы не страдал сильно.

Пленник замолчал, поняв, что упрашивать пенсионера бесполезно. Только ненавидяще сверкал глазами,

- А ну осади назад! – коротко рявкнул на долговязые худые силуэты Карлов. Однако те не отступили, а лишь выстроились в неровный ряд вместе с ещё несколькими примкнувшими к ним. Павел насчитал одиннадцать мрачных истуканов, явно не желающих ему ничего доброго. Плюс Карлов и та старушка, отгрызшая ему палец.

Когда старик закончил мазать тело журналиста мертвой кровью и присоединился к толпе, местные подтащили почти к самому столбу две пустые железные бочки. Установив их вертикально, Карлов и еще какое-то полусгнившее существо неопределенного пола стали изо всех сил бить по металлу толстыми деревянными палками, выстукивая только им известный особый ритм. Стучали без устали минут пятнадцать и так громко, что Паше показалось, что он оглох.

А потом… со стороны темнеющей громады леса до сельсоветской площади раздался оглушающий, раздирающий барабанные перепонки вой, своей громогласностью перекрывший грохот пустотелых бочек, который тут же стих. Это адское завывание нарастало и нарастало, переливалось накатами, становясь схожим со звуком сирены гражданской обороны.

Теперь кошмарные аборигены, из которых относительно человеческий облик имел лишь заманивший Пашу пенсионер, расступились полукругом по бокам и сзади от окровавленной жертвы, почтительно склонив уродливые головы. Затем, местные по очереди бухнулись на колени и замерли в ожидании своего господина. Окровавленный пленник тоже перестал дергаться и стих, до рези в покрасневших глазах, вглядываясь в сгустившуюся темноту, где оглушительный вой оборвался и ночная тишина затопила деревню. Спустя несколько секунд её нарушил треск ломающихся ветвей и гулкий тяжелый топот приближающейся к сборищу огромной туши.

Гигантская обезьяноподобная фигура, отделилась от чернильной кромки леса, до которой было не более полусотни метров, и неумолимо зашагала к месту проведения ритуала. Даже сгорбленная, она возвышалась над шиферными крышами деревенских домов. Три ярко-алых миндалевидных глаза блестели фонарями на уродливой голове, поросшей россыпью шевелящихся отростков на скошенном затылке. Хрустнул под толстыми столбами-ногами чудища заваленный огородный плетень. Тощая кошка с истеричным мявом рванула в сторону из-под ног шествующего, зигзагом метнувшись сначала к зданию давно пустующего магазина, но и там её что-то напугало, заставив изменить траекторию и бежать облупившемуся клубу.

Когда тварь приблизилась к сборищу, окружившие Пашу местные вышли из молчаливого оцепенения, и принялись хором бормотать нечто похоже на молитву, а журналист всё неотрывно смотрел на приближавшуюся смерть.

До этого момента у Паши ещё тлела надежда на чудесное спасение, несмотря на всё его бедственное положение. Но встретившись в упор взглядом с омерзительным божком, который оказался практически у столба, израненный человек утерял оставшуюся слабую веру. Москвич бессильно обмяк на врезавшихся в тело веревках, поблёк сознанием и закрыл глаза. Но даже такая детская уловка не помогла. Паша чувствовал, как пристальный взгляд монстра обжигает его. Словно третьим глазам он видел, как раздувающиеся ноздри перекрученного носа твари принюхиваются, с наслаждением вдыхая запах его крови и довольно урча в такт молитве местных ублюдков.

- Простите меня все… - едва слышно задвигал непослушными губами журналист, обращаясь к тем, кого обидел в своей жизни, кто был далеко от него сейчас и, к счастью, не увидит, каким кошмарным образом он сейчас умрёт. У Паши не было никакого сомнения, что способ его умерщвления будет вопиюще болезненным и не слишком быстрым. Не зря же аборигены устроили всю эту сцену с ритуалом и заманили его, жадного до денег и сенсаций идиота в подготовленный капкан. Тварь склонилась над жертвой, разинув зубастую пасть, и на пленника понесло могильной вонью.

Короткие сухие автоматные очереди разорвали сгустившийся ночной ужас. Вспышки выстрелов, не полностью скрытые пламегасителем штурмового оружия, методично поблёскивали с плоской крыши заброшенного магазина. Вот почему там не спряталась удирающая от чудовища перепуганная кошка, почуяв чужака.

Тем временем крупнокалиберные пули рвали на части деревенских служителей мрака, заставляя их в панике метаться на площади, натыкаться друг на друга и даже на своего хозяина. Вениамина Михайловича отбросило очередью на стену сельсовета с оторванной по локоть рукой и развороченным бедром, где он выл от боли, истекая густой, почти черной кровью. Способное пробивать стены и легкобронированную технику оружие зацепило и Уносящего детей, отхватив куски плоти от его мощного предплечья, но не причинив ему серьезной раны. Неподобающе быстро для столь массивных габаритов, монстр развернулся и понесся гигантскими прыжками в сторону засевшего на крыше здания стрелка. Рана на его конечности за секунду окуталась белёсой дымкой, которая заискрила, затягивая и восстанавливая поврежденную поверхность. Опомнились и несколько уцелевших деревенских жителей и немного запоздало устремились за своим хозяином, который покрыл уже добрую половину расстояния между ним и человеком, ведущим огонь спецпатронами, не уступающими по мощи дробовику.

Сменив магазин, неизвестный сосредоточил огонь на несущейся на него разъяренной твари, но пули теперь просто исчезали в окутавшем чудовище слое белой дымки. Зато, из-за кирпичной подсобки, рядом с магазином выскочил крепкого вида, коротко стриженый парень, и со всего маху, вогнал в бок ревущего божка нечто напоминающее средневековую пику. Широкое лезвие оружия на полметра погрузилось в чавкнувшую плоть чудовища. Уносящий детей взвыл, отшвырнул от себя на добрый десяток метров атаковавшего его наглеца, вырвал из брюха заплывшее черной тягучей жижей острие пики.

Грозной громадой монстр надвигался на ошарашенного, пытающего подняться с земли парня, пока его уцелевшие последователи забивались в самые укромные уголки деревенских покосившихся хат. Что же он напомнит им их трусливое предательство, их неуплаченную цену за необычное долголетие, но позже. Сначала Уносящий детей расправится с этим дерзким человечишкой, нанесшим ему чувствительную рану, потом вернется к стрелку на крыше, не прекращающем поливать автоматическим огнём его могучую спину. Пули – ерунда, но вот непривычная, горящая боль в боку злобного божества нарастала и нарастала, сковывала движения, распространялась по древним жилам, неслась в каждую клеточку тысячелетнего старого тела, созданного из плоти и магии кем-то давно забытым и куда более могущественным, чем сам Уносящий детей.

Прошагав половину расстояния до поднявшегося на ноги парня, монстр грузно осел на отнявшиеся и подкосившиеся ноги-столбы. Впервые за многие века чудовище ощутило страх, непонимание и даже некое подобие удивления. Он едва не рухнул мордой оземь но сумел удержаться, опершись на узловатые, покрытые клочьями редкой черной шерсти руки. Раны божка больше не затягивались. Бронебойные пули, посланные сообщником парня, теперь рвали его сгорбленную спину, щедро выплёскивая на пыльную землю гроздья отравленной черно-зеленой крови.

- Получи, скотина! – с воплем подскочил к обессилевшей твари парень и вонзил в кривую ушную раковину на кошмарной голове тонкое лезвие причудливого кинжала с полыхающим красным камнем в навершии рукояти клинка. Уколол, немедленно вытащил и снова ударил, под самое основание уродливого черепа, увернувшись при этом от последнего взмаха гигантской лапы.

Пораженное смертельным ударом существо завалилось на спину, хрипя и булькая. Агонизирующее тело выгибалось, плясало белыми огоньками и человек, сразивший его, предпочёл за лучшее отойти на безопасное расстояние. Затем парень вернулся к магазину и помог спуститься вниз загадочному стрелку, оказавшемуся хрупкой, худенькой девушкой, чуть пониже его ростом. Девушка, едва очутившись на земле, тут же опасливо прицелилась в ближайшие, тронутые ветерком кусты, но напарник ей показал жестом убрать оружие.

- Они не сунутся без хозяина к нам, Ксюша, - рассмеялся он, отряхивая свою одежду от насевшей после падения пыли.

- Дядя велел быть настороже, даже если ты абсолютно уверен в их повадках, - приятный мелодичный голос девушки казался чем-то инородным в липкой от страха и крови местной атмосфере. Она насупилась, но оружие поставила на предохранитель и убрала за спину, что-то сказала противоречивое, дерзкое. Однако парень лишь улыбнулся, он давно привык к её подколкам. Так беззлобно препираясь, они направились к подвешенному на ритуальном столбе, ошалевшему от происходящего журналисту, миновав тающую кучу из шерсти, хрустящих и ссыхающихся костей – всё, что осталось от повелителя проклятой деревни.

Парень осторожно придерживал Павла Смирнова, пока девушка ловко перерезала ремни, впившиеся в тело несостоявшейся жертвы. Раны несчастного тут же были обработаны обеззараживающим и обезболивающим спреем, ловко перевязаны, а сам он одет в чистую футболку с розовым зайцем, которую девушка достала из небольшого рюкзачка. После нескольких глотков прохладного напитка в пластиковой бутылке, вынутого из того же рюкзака, москвич и вовсе пришел в себя и оглядел своих неожиданных спасителей.

- Вы кто такие? Откуда тут? Что это за твари? – завалил он парочку спешными вопросами. Покалеченная рука побаливала, из разбитых губ сочилась кровь, он был весь покрыт царапинами и синяками, но твёрдо решил добиться понятных ответов. Если такие, конечно, существовали. А еще – было бы неплохо получить материал, компенсирующий все его страдания.

- Тебе достаточно знать, что я – Артём, а эта заноза, - парень спрятал кинжал в покрытые рунами ножны и кивнул в сторону девушки, - Моя сестра Ксения. И мы спасли тебе жизнь.

- Случайно спасли, потому что следили за твоим другом Карловым и ждали очередного ритуала, - вставила свои пять копеек Ксюша, - Ты не первый, которого этот старикан подготавливал для дара своему господину.

- Он мне не друг! – зло ощерился Павел, бегло взглянув на вытянувшегося в предсмертной судороге Вениамина Михайловича. Старик, заманивший в Волчью Александровку столичного гостя, в последний раз содрогнулся и уставился пустыми, остекленевшими глазами в звездное ночное небо. – А как же остальные? С ними тоже надо что-то делать. Часть разбежалась.

- Без своего хозяина они никто и ничто, умрут быстро, а может быть – уже мертвы. Только Он поддерживал в них слишком долгую жизнь. Обречены все, кто хоть раз получил от божка дар. Так что наша работа здесь закончена, - отрезал Артём, - Твои вещи уже у нас в машине. Мы доставим тебя на станцию, а дальше ты сам по себе. О случившемся здесь болтать не рекомендую. Если не хочешь чтобы тобой заинтересовались психиатры или полиция.

- Но я заснял материал… - начал лепетать Смирнов.

- Это на котором истории убитого человека и которого ты видел последним? – холодно оборвала его девушка. – Мы забрали все носители. Пойдём уже, предприниматель, мой брат здесь приберется немного. Тёма, канистры за магазином, мы подождём тебя в машине.

Через полчаса тёмная «Нива» с тремя пассажирами неслась по едва заметной грунтовке, выхватывая фарами нужное направление, а позади них, над опустевшей, видевшей много зла и боли деревней, поднималось огненное зарево…

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

Павел Смирнов попивал горячий чай из пузатой голубой чашки и поглядывал на своего хитро щурящегося собеседника, сидевшего напротив него за полированным дощатым столом. Вкус травяного сбора, предложенного хозяином дома, был восхитителен и бодрящ. Чай как рукой снял Пашину усталость после долгого пути на поезде из Москвы и полуторачасовой тряски в «копейке» пенсионера.

Вениамин Михайлович Карлов, пригласивший журналиста Смирнова в Волчью Александровку, всегда сам собирал полезные травки и не признавал никаких магазинных сортов чая и, боже упаси, кофе. Семидесятилетний одинокий старик поглаживал седую, аккуратно подстриженную бороду и сыпал историями своему столичному гостю, приехавшему за местными колоритными легендами о нечисти, воровавшей детей в девяностые и начале нулевых, а ныне обескровливающей домашний скот в забытой миром деревеньке в двадцать дворов. К слову сказать, к сегодняшнему дню в Волчьей Александровке не то что детей - молодёжи уже совсем не осталось. Все кто мог, давно разъехались по городам в поисках лучшей жизни. В деревне, по словам Карлова, остались старики, да старухи, доживать последние годы.

Однако детишки и даже взрослые и поныне хоть нечасто, да продолжали таинственно пропадать уже из соседних деревень. Между тем, власти списывали всё происходящее на сложную криминальную ситуацию, на заповедник Змеиный с наполнявшими его дикими зверьми, раскинувшийся труднопроходимым лесным массивом на сотни гектаров, и попросту на людей, добровольно ушедших из дома. По статистике в стране пропадают десятки тысяч людей в год. Правда, восемьдесят-девяносто процентов из них потом находятся живыми, еще процентов пять - погибшими. Здесь же, из пропавших местных – не нашелся ни один, ни в каком состоянии.

«Мистика и жизнь» конечно не «РенТВ» и не «ТВ3», но предприимчивый Павел, рассчитывал добыть потрясающий материал в захолустье и благодаря ему сделать карьеру именно на этом телеканале. Он предложил Вениамину Михайловичу аж пятьдесят тысяч рублей, если материал того будет стоить и заплатил треть авансом. Целое состояние по местным меркам.

Обрадованный вниманием и незапланированным доходом пенсионер самолично встретил Пашу на проржавевшем до дыр синем «жигулёнке» припарковавшись возле железнодорожной станции. К слову сказать, на станции и людей-то не было, кроме скучающего кассира, бездомного алкаша и пары молодых людей - парня спортивного телосложения и худенькой девушки, которые спорили о чем-то своём. Настоящая глухомань. После бесчисленных подъёмов и спусков петляющей грунтовки, журналиста встретил деревянный дом Карлова, одиноко стоявший на отшибе Волчьей Александровки. Дом, построенный на пологой возвышенности, был не из тех новомодных «экологических» построек, которые массово клепают строители его знакомым на подмосковных дачах, а самый настоящий, прекрасно сработанный пятистенок из леса-кругляка, без единой трещинки и почернения на многолетнем дереве.

«Еще батя мой строил. На совесть вышло!» - гордо похвалился, подъезжая ко двору, Вениамин Карлович, оценив заинтересованный взгляд журналиста и добавил. – «Пойдём в дом, много чё интересного за чаем с бубликами расскажу. Про наш традиционный деревенский праздник поведаю, покажу его даже, наснимаешь от души своего видео. Сегодня уже поздновато, у меня заночуешь, а завтра к местным старожилам тебя сведу. Добавят они тебе историй к моим рассказам. Но мои истории – самые интересные. Запомни, Пашок!».

Павел недовольно поморщился при столь фамильярном обращении, но решил не одергивать старика, пусть называет, как хочет, лишь бы время и затраченные деньги себя оправдали. Начальству-то он счёт выставит, как минимум нолик приписав к расходам. Оттого и без оператора он попёрся к чёрту на кулички, чтоб потом бухгалтерша лишнего у болтливого Васьки не выспросила. Ваське только налей – сразу язык до колен, ничего в себе не держит. Паша не такой, Паша хитрый, скрытный и целеустремленный. Притащит главреду Егорычу эксклюзивчик, глядишь, и ему птица удачи кокетливо улыбнется с верхней жёрдочки карьерной лестницы. Егорыч его и так своим протеже считает, так что дело за малым.

Теперь он сидел напротив неумолкающего пенсионера и, попивая чаёк, глядел на моргающий красный индикатор видеокамеры, а Карлов, (ничуть не смущаясь направленного на него объектива импортной техники) рассыпался историями. Старик иногда переходил с одного рассказа на другой, вскакивал с места в особо волнительные моменты повествования, и Паша тут же просил его присесть и продолжить.

- Так-так. Подождите, вы прервались на том месте, где вы на призрачного волка охотились в заповеднике тридцать лет назад, и перескочили на историю про чудовище, уносящее детей. Давайте по порядку, - недовольно пробурчал Павел и сделал тайминговые пометки на планшете. Он перевёл взгляд на окно, за которым постепенно смеркалось и травяные пологие холмы, начинающееся прямо под домом, заливались золотисто-оранжевым светом солнца, на две трети опустившегося за ломаную линию горизонта. Где-то там, между холмами, пряталась мелкая речушка Волчья, один из рукавов которой кольцом огибал деревню и вновь впадал в основное русло. Про реку Смирнову был также обещан увлекательный рассказ.

- Итак по порядку, детей ведь в деревне уже давно не осталось, а месяц назад одного мальчонку сволокли из Щербатовки, но ведь я не просто так перешел на уносящего детей, - хитро улыбнулся хозяин дома, пока Паша раздумывал о том, что ему надо еще местных пейзажей поснимать для полноты картины. – Он-то под вечер обычно и приходит, и ты его, Пашок, прямо сейчас услышать можешь.

- Услышать? – недоверчиво спросил журналист, всё ещё борясь с желанием выразить неудовольствие старику за фамильярность, даже со скидкой на то, что Вениамин Михайлович в три раза старше его.

Вместо ответа пенсионер встал из-за стола, подошел к окну, распахнул створку и приложил палец к губам. Смирнов снисходительно и несколько недоумевающе наблюдал за его манипуляциями. Но тот жестом попросил подойти Павла, всё так же сохраняя безмолвие. Журналист нехотя поднялся и приблизился к старому интригану.

Он уже собрался выдать нечто оскорбительное Вениамину Михайловичу, как вдруг услышал детский плач. Скорее даже младенческий, а не детский; слабый, но всё-таки четко различимый в вечерней безветренной тиши. И он с каждой секундой ставился всё громче, всё надрывнее. И столько горести и боли несли эти пронзительные звуки, что у Павла захолодило, заболело сердце.

- Чтоже мы тут…а там! – не договорив, журналист схватил со стола камеру и рванул из дома на улицу, спасать плачущее дитя. Ещё у окна он определил направление источника плача и теперь со всех ног летел к речушке, спрятавшейся в высокой траве в двухстах метрах от хозяйского сруба.

- Погоди, Пашок! – донёсся вслед ему крик старика. – Погоди, глупень ты московский, я же пошутил.

Но Павел не останавливался. Он перемахнул через низенький штакетник и бежал со всей скоростью, на которую был способен, сжимая в руке драгоценную камеру. Вот оно – действительно настоящее сверхъестественное! Его путь к успеху! Аркаша Самсонов и эта грудастая выскочка Эльвира будут локти кусать, когда он в Москву вернётся!

Однако не пробежал он и половины пути к речке, как внезапно стал столбом. Из-под его ног, едва не опрокинув бегущего назад, взмыла ввысь черная, в закатном свете, тень, хлопая большими крыльями и уронив добычу в густую траву.

Павел сначала не разобрал, что это за тёмно-серый, пищащий свёрток валяется прямо под ногами. А когда рассмотрел – истерически рассмеялся. Перед ним лежал, вытянувшись в струнку, крохотный дергающийся в агонии зайчонок.

- Ну ты ж мать твою… Бегун какой! – задыхающийся старик нагнал журналиста и тоже остановился, уставившись на затихший и переставший пищать предмет.

- Этот уносит детей? – ткнул Смирнов пальцем в далёкую тень, уносящуюся в быстро темнеющее небо.

- Да я же только собирался тебе рассказать, а ты припустил по-чемпионски, - Вениамин Михайлович восстановил дыхание. – Не обманул я. Детей аист уносит, только не людских, а заячьих. Это птица хищная, хоть вам городским, по-другому кажется.

- Михалыч, мне настоящие истории нужны, а не эта туфта, - зло пнул Павел носком кроссовка мертвую тушку, развернулся и побрёл обратно к дому.

- Будут тебе настоящие истории, сынок, - недобро сощурился старик, извлёк из кармана штанов мятый непрозрачный пакет, и осторожно положил туда мёртвое тельце зверька. После чего, почесав затылок, пенсионер последовал за гостем.

Остаток вечера прошёл в рассказах неумолкающего старика и периодическом позёвывании уже сонного Павла, только и успевающего менять карты памяти в камере. Пенсионер, заметив, что гость из столицы клюет носом и вот-вот вырубится прямо за столом, предложил ему пойти отдыхать, приготовив для него удобную деревянную кровать в отгороженной перегородкой комнате без дверей и маленьким квадратным окошком. Журналист поблагодарил деда и завалился на боковую, тут же огласив дом раскатистым храпом.

Вениамин Михайлович взглянул на спящего Павла и покинул комнату, задернув на входе в спальню плотную занавеску, играющую роль двери. Пенсионер взял с полки мятую пачку сигарет и вышел подымить на крыльцо сруба, с удовольствием разглядывая округу и редкие огоньки окон, поочередно зажигающееся в остальных деревенских домах. К скудному свету от окошек и десятка фонарей вскоре добавилась луна, поднявшаяся над заповедными лесами и затопившая призрачным светом окрестности.

Этого было достаточно старику, чтобы разглядывать всю деревню. Ох и любил же он эти ночные виды, как и всё, что находилось вокруг него. И товарищей-пенсионеров любил, и каждое деревце, и каждый куст, и каждую животину. Даже перестал сердиться на гостя за безжалостный пинок убитого аистом детёныша. Докурив, Карлов затоптал бычок сигареты и побрёл к своему старому другу Мирону, решив нанести тому ночной визит и поделиться новостями. Но перед этим на минутку заглянул в дом и захватил небольшой подарок. Не с пустыми же руками идти…

Тем временем, поначалу крепкий и приятный сон Павла Смирнова, наполненный полуголыми загорелыми девушками на мальтийском пляже, сменился новыми тяжелыми повторяющимися картинами на фоне знакомых деревенских пейзажей. Дневные события, произошедшие с молодым человеком, причудливо переплелись с неожиданными, пугающими образами, настойчиво привязавшимися к спящему.

А снилось журналисту следующее:

Вот он едет рядом с Карловым от ж/д станции бесконечными полями на его дряхлой машинке, а старик изливает на него поток бессвязных, ничего не значащих слов, не отрываясь взглядом от пыльной дороги. А потом, пенсионер внезапно поворачивается к Паше и лицо у него не своё, а Пашиного директора – Егорыча. Мало того, что лицо чужое, так ведь и глаза у псевдоначальника желтые, змеиные, с коричневыми вертикальными зрачками. В самую глубину души журналисту заглядывают эти глаза. А душонка-то, не без греха!

Раззевает клыкастый рот начальник и давай корить Пашу за его намерения лишних денег себе в карман положить, и за то, что оператора без премии оставил, за брошенную им пять лет назад девку беременную, и за прочие грехи. Молодой человек силится выпрыгнуть из подскакивающего на кочках автомобиля, но у него не выходит, ручка дверцы намертво заклинила. Хватает водитель цепкими руками Пашу за шею и душит. Смирнов кричит во сне, и наваждение тут же переключается на момент стремительного бега журналиста на звук младенческого писка у речки. Добегает он до берега, а треклятый аист не улетает, и не аист это вовсе, а худой-прехудой высокий человек с птичьей головой, который в клюве настоящего младенца за ножку держит. А тот трепыхается и жалобно хнычет. Глядит это страшилище на москвича углями красных глаз, шипит, да руками-палками, подобно птице машет, но только не взлетает, а на месте стоит. И Паша тоже стоит столбом, в шаге от чудища, помертвевший от ужаса, с отнявшимися ногами и руками, словно загипнотизированный.

Журналист проснулся, весь покрывшись холодной испариной. В доме заметно посвежело, сквозняк постукивал приоткрытой форточкой в соседней комнате, с улицы доносилось пение ночных птиц. Молодой человек сел на кровати, оглядел полумрак помещения, вытерев ладонью лоб от липкого пота. Протянул руку к телефону, который с вечера положил рядом с собой на стул, стоявший возле кровати. Рука наощупь поелозила по сиденью стула, но телефон не обнаружила.

Паша чертыхнулся, подумав, что всё-таки оставил мобильник на столе, там, где записывал истории Михалыча. Встал с кровати, натянул штаны и футболку, и, хватаясь за стенку, медленно двинулся в большую комнату. На порожке, разделяющем комнаты, зацепился ногой, но смог устоять. Журналист старался не шуметь, чтобы не разбудить хозяина дома, который должен был отдыхать на диване. Но диван был пуст.

«Интересно, куда это черти понесли Карлова среди ночи?» - пронеслась мысль в голове у Паши, дотянувшегося до выключателя на косяке двери. Кнопка выключателя сухо щелкнула, но свет не зажегся. Пользуясь тем, что лунный свет, попадающий внутрь дома, дает хоть какое-то освещение, молодой человек подошел к столу и осмотрел его поверхность. Но и там, ни телефона, ни камеры не было. Красная спортивная сумка с вещами и документами, оставленная им под столом, тоже отсутствовала. В сознании журналиста тихонько начала закипать злость. Не иначе дед упер дорогостоящее оборудование и вещи, а потом свинтил из дому. Он тут теперь будет торчать как дурак, без телефона, документов и денег (потому что банковские карты были запихнуты в кармашки чехла телефона). И ждать неизвестно чего. Ведь все доказательства связи с Карловым остались в сетевой переписке, даже полиции вот прямо сразу и предъявить нечего. Пароли к соцсетям Смирнов менял так часто, что давно уже перестал запоминать их, безгранично доверяя браузеру. Правда, ещё оставалась робкая надежда, что старик просто по привычке убрал куда-то вещи гостя.

Пока Паша вскипал справедливым гневом и придумывал ужасные способы экзекуции подлому старику, с улицы, через приоткрытую входную дверь, донесся тихий разговор. Ни секунды не раздумывая, охваченный яростью, молодой человек рванул на крыльцо. Ну сейчас-то он выскажет пенсионеру, что он обо всем этом думает! Бить Михалыча, конечно нельзя, не дай бог помрет аксакал, но обматерить как следует за перемещение личных вещей непременно надо. И не «Пашок», он ему, а Павел Романович, как его в конторе величают коллеги.

Полный решимости, Паша выскочил на крыльцо, напряженно всматриваясь в залитый лунным светом двор. В следующее мгновение мир поплыл перед его глазами, а голову охватило страшной болью. Молодой человек рухнул с крыльца как подкошенный, ободрав при падении правую часть лица о посыпанную мелким щебнем дорожку. Четыре пары сильных рук тут же подхватили обмякшее тело журналиста и поволокли его к центру деревни. А вслед процессии, волокущей парня, смотрел Вениамин Михайлович, довольно потирая бороду и опираясь на увесистый обломок доски, которой минуту назад треснул выбежавшего на крыльцо Смирнова.

- Шо, Михалыч, работает старая схема? – донесся из темноты ехидный дребезжащий голос и от стены дома, отделилась худая фигура высокого старика, присоединяясь к стоящему у крыльца хозяину дома. Он выглядел куда старше Карлова, можно даже сказать куда древнее. Кожа его лица была настолько морщинистой и сморщенной, что выглядела неживой, ребристой маской, лишь немного двигающейся у уголков рта, когда старик говорил. А потом он широко улыбнулся, обнажая подпиленные треугольные зубы, и облизал сухие, растрескавшиеся губы неожиданно белым языком.

- А то! Как видишь, уже третьего щенка за год нашему Отцу подарю, а ты только одну почтальоншу из Никифоровки притащил! – Карлов горделиво задрал подбородок.

- Ну ладно, ладно. Молодец, что тут скажешь. И за телефончик благодарствую, звонить мне некому, но ты же знаешь, коллекцию нужно пополнять, - осклабился зубастый собеседник.

- Дались тебе эти телефоны, Мирон, - миролюбиво сказал Милахыч и прислонил обломок доски к перилам крыльца.

- Ну ты же куришь свои дурацкие сигареты, хотя уже сто лет от них удовольствия не получаешь, - начал сердится Мирон. – Хорош препираться, пойдём, а то без Отцовской награды останемся.

Зубастый дед, с неожиданной для его возраста прытью, зашагал прочь из двора.

- Не сто, а сто шестнадцать, - тихонько пробурчал Вениамин Михайлович, запирая дверь дома. Затем прихватив пакет с дохлым зайчонком, направился вслед своему закадычному другу, раздумывая по пути о том, что Отец не брезгует такой мертвечинкой. Это детёныш ведь, а дети - лакомство для Уносящего детей, как издревле называли Отца. Хотя он ещё полвека назад запретил себя так местным называть, обозначив себя Хозяином и благодетелем, дарящим долгую-долгую жизнь.

«Как бы Отец не прознал, что я этого дурака аистом разыграл, назвав запретное имя» - сжалось медленно бьющееся сердце Карлова, когда он следовал к центру деревни, минуя редкие фонари с мутно светящими лампочками советских времен. Старик уверено шел к выкрашенному в желтый цвет сельсовету, самому освещенному месту в округе. Он опытным взглядом окидывал льющие тусклый свет фонари, провисшие электрические провода, прислушивался к звуку мерно тарахтящего где-то во тьме генератора. За электроэнергию в Волчьей Александровке отвечал он, и он же имел связь с начальниками из района, также получающими Отцовскую благодать. Правда, не в той мере, что местные. Местные – особая каста, самая счастливая по их же меркам, хоть и долгожительство сказалось на многих из них не самым добрым образом. Слабели рассудком со временем одаренные Отцовским благом и внешний вид изменился не в лучшую сторону. Вот, к примеру, Вениамин Михайлович был самым молодым из сельчан и самым разумным…

Начавшего приходить в себя Пашу Смирнова волокли без особых церемоний. Пару раз его и так гудящая после удара запрокинутая голова чувствительно приложилась затылком о позеленевший щебень некогда асфальтированной и единственной в деревне дороги. Он задергался, пытаясь вырваться из цепких рук несущих его. Но четверо людей, тащащих его к сельсовету, оказались столь сильны, что даже не заметили его попыток высвободиться.

- Уроды! Отпустите меня! Я вас всех пересажаю, клянусь! – вопил журналист, не прекращая попыток высвободиться из железной хватки похитителей. Но руки и ноги жертвы словно тисками зажали, причём негодяи довольно хихикали, упиваясь его бессильной яростью, что привело москвича еще в большее неистовство. Снедаемый гневом, он постарался разглядеть одного из преступников… и тут же перестал орать, в изумлении воззрившись на увиденный в лунном свете профиль лица, того, кто держал его правую руку.

Это был рослый, слишком рослый для обычного человека, лысый дед с крючковатым носом и бородищей до пупа. Сначала Павел не сообразил, что это так белеет на темном лице старика, а когда-таки понял, захлебнулся подступившим ужасом. Всё дело состояло в том, что значительная часть щеки деда, обращенная к нему, была начисто лишена плоти от глаза до нижней челюсти. Белели стиснутые зубы, черные бесформенные клочья свисали со скулы, а запах – от человека исходил такой запах, будто журналист как в детстве побывал ради любопытства с ребятней на разрытом собаками скотомогильнике.

Паша завертел головой, пытаясь увидеть остальных. Вид остальных был не лучше, а у того, первого, пузатого старикана вообще полчерепушки не было. Вместо положенных в данных местах костей и плоти, чудовищную голову плотно обвил клубок тонких веток, похрустывающий при каждом шаге.

- Господи, помоги, - едва слышно зашептал Смирнов, перестав сопротивляться. А потом дед, которого он разглядывал первым, повернулся к нему, нацелив взгляд подсвеченных красным фосфоресцирующих глаз на помертвевшую от страха жертву. При этом, безмолвно разевая зубастый зев, лишенный губ. Когда из отвратительной пасти монстра высунулся бледный раздвоенный отросток, невероятно удлинился и шершаво лизнул лицо журналиста, тот, не выдержав, отключился. Вся четверка захрипела особым тембром и мелко затряслась на ходу, что видимо, обозначало смех.

Продолжение следует...

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

- Ну, готовы увидеть кое-что по-настоящему интересное? - спросил Михаил Алексеевич.

В темноте я не видел его лица, но был уверен, что он лукаво улыбается. Мы находились в подвале больницы, построенной одним из Строгановых для лечения заводских рабочих. Больница появилась незадолго до отмены крепостного права, по назначению не использовалась со времён Октябрьской революции, а ныне и вовсе представляла собой торчащие посреди бурьяна голые стены без окон, дверей и крыши.

Мой спутник указал на что-то лучом фонарика. Я глянул и оцепенел. Буквально замер с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью: вдоль стены лежал скелет. Судя по чёрной плесени, покрывавшей его, лежал он здесь уже давно, скорее всего, не один десяток лет. Конечно, зрелище чьих-то бренных останков уже само по себе может вогнать в ступор любого, кроме прожённых циников, но здесь... Здесь было кое-что другое: скелет принадлежал существу, каких нет и не может быть в природе!

Впрочем, считаю нужным дать небольшие пояснения.

Я приехал в этот старинный прикамский городок, надеясь собрать кое-какой материал для новой книги. Во второй половине 90-ых интерес ко всему таинственному и сверхъестественному был высок как никогда. Интерес этот подогревали и регулярные публикации о Молёбской аномальной зоне, и показ сериала "Секретные материалы" по первому каналу, и масса книг о потустороннем, заполонивших прилавки. Мне хотелось быть в тренде. Моя предыдущая книга "Йети: хозяин лесов", посвящённая поискам "снежного человека" в российской тайге, неплохо продавалась. Но гонорары, какими бы большими они ни были, рано или поздно заканчиваются.

Я решил взяться за новый опус, на сей раз посвящённый загадкам горнозаводского Урала. Это направление показалось мне весьма любопытным: соперничающие династии Демидовых и Строгановых, медеплавильные и солеваренные заводы, подземелья, бунты, особая мифология, элементы которой щедро разбросаны по творчеству Бажова... Было и кое-что ещё: байки о гигантском пауке-людоеде, обитавшем в одном из городских подземелий, ислухи о здешнем враче, немце Михаэле Штокмайере, практиковавшем чёрную магию и бесследно пропавшем вскоре после установления Советской Власти. Истории об огромных пауках отнюдь не типичны для городского фольклора, поэтому я предполагал, что из них можно выжать что-нибудь стоящее. Я изложил свои идеи издательству, и оно отнеслось к нимвполне благосклонно: предложило новый контракт, выплатило аванс и предоставило полную свободу действий.

Как правило, начитавшись материалов о каком-либо заинтриговавшем меня городе, я, планируя поездку, первым делом связывался с руководством местного музея или редакцией газеты (буде таковая имелась). Как правило, и там, и там мне всегда шли навстречу (кому ж не хочется, чтоб о его городе написали в книге!) и рекомендовали какого-нибудь краеведа, обладавшего колоссальными познаниями обо всём необычном и сверхъестественном. Так вышло и здесь - я предварительно созвонился с администрацией музея, а приехав, был радушно встречен Михаилом Алексеевичем, представившимся знатоком местной старины.

Был он из тех людей, про которых говорят, что они неопределённого возраста: в одну минуту он казался типичным пенсионером, а в следующую я уже готов был дать ему не больше тридцати пяти. Ростом и комплекцией мой новый знакомый вышел примерно с меня, и самой яркой чертой его внешности была совершенно лысая голова, покрытая нежно-розовой, почти как у младенца, кожей. Ни бороды, ни усов, ни бровей, ни ресниц. Руки он старался держать в карманах, но во время короткого рукопожатия я успел заметить, что они были точно такими же розовыми и безволосыми. Сам Михаил Алексеевич, немного стесняясь, пояснил, что это вероятно что-то генетическое, потому как он такой с детства: волосы не растут и загар не пристаёт. Он вообще старался избегать солнца. А ещё категорически отказывался фотографироваться. Отшучивался, "нефотогигиеничен", мол. Ну, у каждого, как говорится, свои тараканы... Зато рассказчиком был великолепным и знаниями обладал сколь обширными, столь и глубокими. Историю родного города он мог поведать, начиная от первых поселений времён похода Ермака и заканчивая вчерашними событиями. А когда я перевёл разговор в русло таинственного и сверхъестественного, привёл меня к руинам бывшей заводской лечебницы.

- Скажите, известно ли вам следующее имя: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм? - спросил краевед, пока мы пробирались через пустырь, поросший высоченным, выше человеческого роста, борщевиком.

Я помотал головой.

- Неудивительно, - заметил Михаил Алексеевич, - ведь свои труды он обычно подписывал одним словом: Парацельс.

- Ну! - усмехнулся я. - Кто ж не слышал о Парацельсе! Вы хотите сказать, что этот известный врач и алхимик имеет какое-то косвенное отношение к строгановской заводской лечебнице?

- Как врач - никакого, а вот как алхимик - возможно... Вы где-нибудь встречали его рецепт получения гомункулуса?

Я напряг память, потому что действительно читал что-то подобное.

- Если я не ошибаюсь, - начал вспоминал я, - он писал о том, что нужно поместить в колбу некоторое количество крови, закупорить и закопать эту колбу в навоз на определённый срок? Правильно?

- Почти! - кивнул Михаил Алексеевич. - Только в оригинальном рецепте речь шла не о крови, а о мужском семени. И да, вы правы, колбу надо было зарыть в конский навоз на сорок дней, сопровождая всё это действо определёнными магическими ритуалами. По истечении срока, полагал Парацельс, в колбе будет сидеть маленький человечек - точная копия своего создателя. А вот кормить гомункулуса надо как раз таки кровью.

Он замолчал. Мы преодолели борщевичные дебри и остановились перед дырой, некогда бывшей входом в лечебницу. Я не торопил собеседника и тоже молчал.

- Так вот, - продолжил Михаил Алексеевич, словно прочитав мои мысли. - Интересующий вас Штокмайер весьма увлекался идеями Парацельса.

- Серьёзно? - невольно перебил я. - Алхимия? В конце девятнадцатого века? В эпоху пара и электричества?!

- И тем не менее, - невозмутимо продолжил краевед. - В обществе в те времена вновь расцвёл интерес ко всему эзотерическому. Это было время господства идей мадам Блаватской, Папюса, Элифаса Леви... Впрочем, всё это в большей степени декадентство и интеллектуальное баловство. Штокмайер был не таков. Он, знаете ли, с немецкой точностью делил свою жизнь на две части - дневную и ночную. Днём это был свято верный клятве Гиппократа доктор с золотыми руками и мягким, полным благожелательности голосом. Ночью же спускался в подвал больницы и предавался там своим оккультным изысканиям. Сложно сказать, когда он спал да и спал ли вообще!

- Вы будто лично его знали! - сказал я.

- О, вы не поверите, сколько сил и времени я посвятил изучению жизни и деятельности этого человека! - улыбнулся Михаил Алексеевич.- Удивительная личность!

- Верю! Я ведь фактически только из-за него в ваш город и приехал, - кивнул я. - А всё-таки, чем же он занимался? Пытался вырастить в колбе гомункулуса?

- Штокмайер был увлечён идеей создания искусственной жизни. С помощью магии и алхимии, понимаете? С этой целью он связался с чернейшими из оккультных обществ Европы и Азии. Одному богу (или чёрту) ведомо, каких усилий это ему стоило! Однако ж, факт в том, что он начал вести регулярную переписку с адептами этих учений и получать выписки из подлинных гримуаров и копии их страниц. Вам что-нибудь говорят названия вроде "Пнакотических рукописей" или "Книга Эйбона"? Нет? Так я и думал. Поверьте мне, это жуткие книги! В них нет ничего похожего на теософию, каббалу или христианский мистицизм. Тексты их настолько... как бы это лучше сформулировать?... чужды и противны всем традиционным вероучениям, что вполне могут быть правдой.

Тут мой спутник прервал рассказ и показал рукой куда-то вглубь здания.

- Сейчас, - сказал он, - мы с вами спустимся в подвал - бывшую вотчину алхимика Штокмайера. Если, конечно, вы по-прежнему не боитесь испачкаться.

Испачкаться я не боялся. Мы вошли внутрь и, подождав пока глаза привыкнут к царящему внутри сумраку, пошли куда-то, перешагивая через груды кирпичей и куски обвалившихся перекрытий. Пройдя почти через всё помещение, мы оказались перед провалом, ведущим в совсем уж кромешный мрак.

Так мы оказались в подземелье, где луч фонарика высветил скелет, некогда принадлежащий колоссальному пауку. Туловище, похожее на великанскую грудную клетку, восемь оканчивающихся раздвоенными копытами ног и вытянутая голова с изогнутыми, как янычарские клинки, жвалами. По моей скромной оценке, от кончика одной ноги чудовища до кончика другой было не менее трёх метров, а если б эта тварь стояла на них, её ядовитые жвалы наверняка оказались бы прямёхонько против моего лица.

- Ох ты ж боже мой! - выдавил я. - Что ЭТО?

Я был настолько потрясён, что совершенно забыл про болтающийся на шее фотоаппарат.

- Что это? - переспросил я.

- Монстр, - послышался из темноты голос Михаила Алексеевича. - Перед вами то, что осталось от первого творения Штокмайера. Но не подумайте, что Штокмайер вырастил его в пробирке, как парацельсовского гомункулуса! В вышеупомянутых мною гримуарах, особенно - в удивительной "Книге Эйбона", содержался рецепт создания живых существ, внешне чем-то похожих на бесформенные комки серой слизи. Ползающая протоплазма. Этакие, знаете, амёбы-переростки размером с кошку или кролика. Порождения упоминаемого в книге Уббо-Сатлы, гигантской разумной первоматерии, господствовавшей на Земле, когда та была совсем юной. И, подобно своему прародителю, существа эти обладали зачатками разума. Штокмайер назвал их "анималькули" - "зверюшки". (В своё время, если помните, Левенгук назвал этим словом открывшийся ему микромир.) Конечно, у каждой отдельной особи умственные способности не превышали таковых той же кошки, но Штокмайер обратил внимание на одну вещь: отдельные экземпляры могли объединяться, действуя как единое целое! Понимаете? Из нескольких ползающих комочков получался один организм. Более того, их ум и память тоже становились едиными - чем больше, тем умнее!

Я рассеянно кивал, даже не осознавая, что собеседник всё равно меня не видит, потому как луч фонарика по-прежнему был направлен на скелет паукообразного великана. Честно говоря, то, что рассказывал Михаил Алексеевич про этих "анималькулей", казалось мне чистой воды фантазией. Как человек, не один год зарабатывающий поиском и описанием якобы сверхъестественного, я выработал иммунитет к подобным вещам. В конечном итоге, все они хороши только для жадных до мистики потенциальных читателей моей будущей книги.

- ... Впрочем, выведенные Штокмайером создания были, увы, далеки от совершенства, - продолжал Михаил Алексеевич. - Одной из проблем были их аморфные, лишённые костей тела. Передвигались они медленно, распластавшись по земле, удлиняя, а затем вновь сокращая тела. Но хитрый немец нашёл выход из положения! Гляньте-ка сюда!

При этих словах круг света немного сместился и остановился там, где у монстра должен был находиться сустав. Я наклонился, немного недоумевая, присмотрелся и тогда увидел нечто такое, что заставило меня резко выпрямиться и издать короткий нервный смешок: бедро и таз совершенно не подходили друг другу, в обе кости были вбиты или ввинчены металлические штыри, соединённые между собой почти превратившейся в ржавую труху толстой проволокой.

- Чёрт возьми! - сказал я, испытывая одновременно и облегчение, и разочарование. - Так это всего лишь чучело!

- Разумеется! - послышался из темноты невозмутимый голос краеведа. - Это кости коров, сложенные и собранные в... скажем так, паукообразную конструкцию. Голова - перевёрнутый бычий череп, а то, что вы наверняка приняли за клыки, - самые обыкновенные рога.

- Зачем?! - засмеялся я. - Пугать обывателей? Неужели ваш доморощенный Парацельс занимался такой ерундой?!

- Отнюдь. Добыть бычьи кости было проще, чем человеческие, а, кроме того, Штокмайеру хотелось создать что-то необычное. Прихоть творца, если хотите. Он собрал скелет, облепил его своими созданиями, а когда они срослись, превратившись в некое подобие мышц, обучилсвоего монстра ходить. Поэтому все истории про огромных пауков, о которых вы упоминали - чистая правда... Была только одна загвоздка - эти скользкие твари, эти отродья Уббо-Сатлы, как и все создания, вызванные к жизни при помощи тёмных ритуалов, нуждались в человеческой плоти. Понимаете? Оно, - луч фонаря обежал вокруг лежащего скелета, - пожирало людей. Убивало излишне любопытного обывателя ударом копыта, а потом существа облепляли тело и потихоньку переваривали.

Краевед произнёс эти слова тем же спокойным голосом, каким часом ранее рассказывал мне об особенностях жизни рабочих на строгановских заводах, но у меня прямо-таки мороз по коже пробежал. И почему-то остро захотелось бежать из этого подвала прочь.

- Вы это всерьёз, Михаил Алексеевич? - тихо спросил я.

- А это уж как пожелаете! - был ответ. - Скелет перед вами, а верить мне или нет - дело ваше. Но, с вашего позволения, я продолжу. Век гиганта был недолог - оказалось, что выращенные Штокмайером создания, скажем так, нестабильны. В том смысле, что их плоть быстро разлагалась под солнцем. Монстр прожил всего несколько дней, успев убить четверых, после чего заполз в одну из ночей в подвал, где и издох. Доктор же, воодушевлённый первым относительным успехом, вновь погрузился в поиски новых оккультных знаний. Изыскания продолжались почти двадцать лет... Вы же помните, что доктор хотел не просто поиграть в Творца и создать жизнь, но жизнь вечную? Эликсир бессмертия, в некотором смысле.

- Нашёл?

Из темноты послышался смешок.

- Нашёл! - в голосе Михаила Алексеевича почему-то звучала лёгкая ирония. - Выведенное им новое поколение "анималькулей" не особо отличалось от своих предшественников. Они были чуть мельче, но зато, если их вовремя кормить и оберегать от прямого солнечного света, могли жить сколь угодно долго. А ещё они были умнее. Гораздо умнее. Это и сгубило неугомонного доктора.

- В смысле? - не понял я. - Пишут, что он примкнул к белому движению во время гражданской, а затем эмигрировал куда-то в Европу. Разве нет?

- Пойдёмте, я покажу вам кое-что ещё! - сказал Михаил Алексеевич. - Это будет завершение нашей экскурсии. Только аккуратней - на полу тут чёрте что навалено.

Он вновь повёл меня куда-то. Куда именно, определить было трудно, поскольку единственным ориентиром для меня был только прыгающий круг света, поэтому я уловил лишь то, что идём мы прямо, никуда не сворачивая.

Я изо всех сил старался не отставать, но идти быстро, не видя собственных ног, оказалось отнюдь не просто, поэтому, когда я нагнал своего проводника, тот уже стоял и обводил лучом пространство небольшого закутка. Когда фрагменты того, что выхватывал из темноты свет, сложились в голове в единую картину, я вновь обомлел. Аккуратно, один к одному, на полу лежали скелеты. Только не коровьи, а человеческие. Числом не менее тридцати. Передо мной было самое настоящее массовое захоронение.

Я не смог вымолвить ни слова, только шумно выдохнул.

- Вот тот, - сказал краевед, направив луч на бренные останки в самом дальнем углу, - когда-то был достославным доктором Штокмайером.

- Он... умер? - выдавил я. Наверное, ничего более дурацкого спросить было нельзя, но я чувствовал себя совершенно растерянным и даже удивился, что вообще смог произнести что-то членораздельное.

- Его съели, - ответил Михаил Алексеевич. - Помните, я говорил, что новое поколение существ, выведенных им, было намного умнее предыдущих? В какой-то момент они решили, что присутствие создателя их тяготит. И они поступили с ним точно так же, как и с прочими, лежащими здесь, - съели. Облепили всё тело и обглодали дочиста. А потом... потом из подвала вышел человек, внешностью немного похожий на доктора и в его одежде, но всё же совершенно чужой.

- Не понимаю... - пробормотал я.

- На самом деле, всё просто. Завладев чужим скелетом, "анималькули" срослись вместе, имитируя человеческую кожу, глаза, нос, губы и уши. "Человек" этот ничем особо не выделялся среди обычных людей, ну, разве что, поначалу был молчалив. Но только поначалу. Доктора, конечно, хватились, но время было смутное - люди гибли и пропадали без вести каждый день, поэтому особо искать и не стали, а уж потом решили, что он тайком покинул страну.

Тут мой задремавший было внутренний скептик вновь поднял голову. Я вдруг понял, что всё рассказанное может быть ещё одной городской легендой. Ведь фактом было только одно - наличие человеческих останков в подвале давно заброшенного здания. Скорее всего, то были забытые жертвы террора, красного или белого. Это, конечно, ужасно, но ничего сверхъестественного. Ну а всё остальное - плод безудержной фантазии провинциального краеведа. Что ж, читателям я изложу именно его версию, она чертовски интересная. Впрочем, чувствовалось, что история ещё не закончилась...

- Михаил Алексеевич, - спросил я. - Если эти существа, эти "анималькули", как вы их называете, ушли отсюда, приняв человеческий облик, почему скелет несчастного доктора лежит там, в углу? И откуда взялись прочие?

Ответ не заставил себя ждать:

- Видите ли, дорогой мой, "анималькули" могли лишь имитировать человеческую плоть, да и то не всю (изобразить волосы и ногти у них не получалось), а мёртвый костяк - вещь недолговечная, хрящи и связки разлагаются быстро. Проще говоря, скелеты нужно регулярно менять. Собственно говоря, мы здесь именно за этим.

После этих слов свет погас.

- Опа! - непроизвольно вырвалось у меня. - Батарейки сдохли?

Вместо ответа из темноты раздался короткий смешок, очень мне не понравившийся.

- Михаил Алексеевич? - осторожно позвал я.

Молчание.

Я замер и прислушался. Из окружавшей меня непроглядной темноты донёсся странный, какой-то "склизкий" звук. В голове мигом возникла неуместная ассоциация: целый таз холодца вывалили на стол, а потом одну сторону стола приподняли, и холодец скользит по столешнице, пока не достигнет края и не упадёт на пол.

Мне вдруг стало невыносимо жутко. Я вспомнил, что во время короткого рукопожатия, которым мы обменялись с краеведом при встрече, мне показалось, что у него нет ногтей. И понял, что ни за что на свете не хочу, чтобы тот, кто стоит в темноте, дотронулся до меня ещё раз.

И вот тут я вспомнил про болтающийся на шее фотоаппарат с мощной вспышкой, которая всё это время была включена. Я мысленно возблагодарил и ангела-хранителя - за подсказку, и самого себя - за то, что в своё время не поскупился и оставил в магазине фототоваров круглую сумму.

Я направил камеру наугад в темноту и нажал на кнопку спуску. Яркий белый свет на долю секунду озарил пространство подземелья, выхватив силуэт стоящего буквально в двух шагах существа, которое теперь если и напоминало человека, то лишь тем, что стояло на двух ногах. Оно остолбенело, а я получил шанс.

Перезарядка вспышки занимала не более пары секунд. В следующий раз я направил её в противоположную сторону, и она осветила мне путь к спасению. И я побежал, если можно назвать бегством такой способ передвижения: два прыжка в темноту - вспышка в сторону преследующей меня твари - две секунды ожидания - вспышка в сторону пути отступления - снова два прыжка... Один раз упал, чудом не разбив фотоаппарат, несколько раз ударился обо что-то.

В памяти даже не отложилось, как я выбрался из подвала, выпрыгнул через давным-давно разбитое окно в заросли борщевика и нёсся, не разбирая дороги, пока не добежал до первых жилых кварталов.

Стоит ли говорить, что в тот же день я забрал из гостиницы вещи и поехал на вокзал, чтобы покинуть город первой же электричкой? И сидел в ожидании посадки, нервно разглядывая каждого входящего в зал ожидания?

Я никому ничего не стал рассказывать. Уже из дома я позвонил по межгороду в краеведческий музей и спросил, числится ли в их рядах сотрудник по имени Михаил Алексеевич. Сначала мне ответили, что никакого Михаила Алексеевича у них нет, но потом вспомнили, что да, был такой сотрудник, но пропал без вести около пяти лет назад - вышел вечером с работы, а до дома не дошёл. "А кто им интересуется?" - спросили на том конце. Я промямлил что-то невнятное и повесил трубку.

Полуотснятую плёнку я отнёс в ближайшую фотолабораторию, попросив, чтобы напечатали все отснятые кадры. И теперь у меня есть четыре снимка десять на пятнадцать, на которых нечётко виден светлый силуэт на фоне абсолютной черноты. Силуэт этот отдалённо напоминает восковую фигуру человека, которая начала плавиться. Эти фотографии - единственное доказательство того, что ужас, с которым я встретился в маленьком старинном городке, реален.

Я так и живу с этим ужасом внутри. Я хожу по улицам, постоянно озираясь - я боюсь лысых людей. Зимой легче - зимой все в шапках. А ещё боюсь того, что рано или поздно оно (они?) найдёт меня, ведь оно знает, кто я и откуда. Оно придёт в мой дом днём или ночью и сделает так, чтобы я впустил его. А потом, может быть, спустя всего час, из моих дверей выйдет человек моего роста и моей комплекции. На нём будет моя одежда и даже черты его лица будут чем-то напоминать мои. Но это буду не я.

Автор: Пётр Перминов http://samlib.ru/p/perminow_p_l/animalkuli.shtml