Конец 2025 года ознаменовался неожиданным (для многих) появлением нового блокбастера под названием «Волчок». Но даже при просмотре трейлера многие наверняка обратили внимание, что «Волчок» позиционируется как семейный приключенческий фильм, да ещё и с элементами комедии. Удивителен и рейтинг 16+, хотя сюжет развивается вокруг приключений двенадцатилетнего мальчика из благородной семьи. Автор и ведущий «Маяка Истории» посетил премьеру «Волчка» в этом выпуске расскажет о всех тайнах и противоречиях странного «Волчка».

- Не дай бог такое несчастье никому. Пускай выздоравливает.

"Криминальные новости" увидела Лиля на экране маленького телевизора, работавшего фоном, и вдруг в передаче мелькнуло что-то знакомое!

- Подожди, мам! – сказала девушка.

Отец заворчал про то, что нечего дома и в выходной про работу думать, Лиля не слышала ни его, ни диктора, которая рассказывала что-то. Она – смотрела. Крупным планом показали фотографию парня. Знакомое лицо! Странно знакомое.

- Лиля! Отомри.

Отец смешливо надавил на кончик ее носа. Лиля улыбнулась. По телевизору уже передавали прогноз погоды.

Лиля продолжила говорить с родителями, сказала, что передаст Лениной маме привет и наилучшие пожелания, но перед ней все время стояло увиденное на экране лицо.

Когда она пошла к себе, родители переглянулись. Отец развел руками.

Лиля закрыла за собой дверь в комнату. Откуда она знает это лицо? И вдруг перед ней в памяти возник скрин второй картины. Это же один из тех парней! Она не зря вчера рассматривала картины во всех подробностях!

Лиля включила компьютер. Да. По телевизору показывали фото одного из парней, изображенных на городском пейзаже. Зря она не слушала, о чем говорил диктор, но с другой стороны, парня явно не нахваливали. Фото было похоже на одно из тех, что приклеивают на табло – "их разыскивает полиция". Лиля решила завтра поехать и посмотреть, если ли фотография. Если есть, то она узнает, за что парня ищут.

Утром Лиля вышла пораньше. Она остановилась около ближайшего отделения. Да, вот он. Дальше шел текст, говоривший, в чем подозревается данный гражданин.

- Доброе утро, лейтенант.

Лиля вздрогнула. Она так увлеклась, что не заметила подошедшего человека.

- Здравия желаю, товарищ капитан! – ответила она машинально, продолжая еще думать о своем, но краем глаза заметив форму и погоны.

- Можно не так официально, - улыбнулся ей Никитин, - вы уже слышали, что ваш одноклассник Одинцов вышел из комы?

Лиля ответила, что она слышала. Она рассказала, что была у Одинцова дома, разговаривала с матерью и Елена Олеговна потом ей звонила. Взгляд девушки постоянно возвращался к фотографии. Вдруг не он? Все-таки там мелко.

- Чем вас так заинтересовал этот персонаж? – спросил ее Никитин.

Лиля подумала, что можно и показать капитану скрин. Не говорить, про все остальное. Но пейзаж показать.

- Мне кажется, я видела этого человека на одной из картин Одинцова, - сказала она.

Капитан удивленно поднял брови. Лиля достала телефон, показала скрин и тут же нахмурилась.

- Здесь очень мелко. Дома я рассматривала на компьютере. Один вот из этих людей изображен на фото.

Капитан Никитин посмотрел на нее.

- Давайте поедем в управление и там все увидим.

Лиля кивнула. Они разошлись по машинам и отправились на работу. В управлении Лиля молча последовала в кабинет к Никитину, скинула ему на ноутбук скрин. Капитан увеличил масштаб и минут десять рассматривал изображение.

- Вы правы. Это он, но почему вы заинтересовались этой картинной?

Приплыли. Лиля закусила губу. Вот и что ему сказать? Про рыжего кота, который привлек ее внимание? Подумает – неадекватная девица в управлении!

- Случайно.

- Врете, лейтенант.

Лиля судорожно вздохнула. Хотела как лучше. Потом она мысленно махнула рукой. Про кота не скажу, а все четыре картины можно и показать. Ничего сверхъестественного в этом же нет.

Она снова достала телефон, сбросила на ноут три остальных изображения и рассказала все то, что продумала в субботу. Не сказала только про кота. Могла же она там, в гимназии, обратить внимание на пейзаж из-за знакомой фамилии? Могла. Вот так все и случилось.

Никитин слушал внимательно.

- Елена Олеговна отошла поговорить по телефону, мне неудобно было идти за ней, и у меня было много времени, чтобы смотреть картины, я и смотрела, а потом обратила внимание на то, что он рисовал на пленэре, а память на лица у меня хорошая, товарищ капитан.

Капитан чувствовал, что девушка что-то недоговаривает, но подробнее расспрашивать не стал. Он хмыкнул, вглядевшись в набросок. Ну, очень хорошая память. Трудно что-то разобрать в паре линий на наброске, но на пейзаже объявленный в розыск Трачук вполне узнаваем.

Он открыл скрин с натюрмортом. Если здесь есть и правда что-то очень ценное, Трачук мог участвовать в нападении на Одинцова. Плохо, что тот пока не может говорить. Но если он так изобразил случайного человека, то наверно и предметы на натюрморте возможно опознать. Нужен эксперт.

Непонятно, при чем здесь чердак. Капитан спросил девушку, зачем она сделала этот скрин, на что Лиля честно ответила, что в таких местах дети ищут сокровища.

- Спасибо, лейтенант. Я покажу ваши находки эксперту, возможно, он скажет, что ценного изображено на картине.

Лиля попрощалась и отправилась работать.

Вечером ей позвонила мама Лени и сказала, что к нему можно прийти.

- Если вы не передумали, Лиля.

С разрешения врачей, ей посоветовал так капитан Никитин. Вдруг визит девушки поможет Одинцову прийти в себя окончательно. Они договорились на следующий вечер.

- Нести Лёне ничего не нужно, - сказала Елена Олеговна в ответ на вопрос Лили. – Ему пока ничего нельзя есть. Все строго диетическое, кормят в больнице хорошо.

Дома Лиля снова открыла школьные альбомы, которые они недавно рассматривали со Светкой. На одной из фотографий она увидела, как они с девчонками хвастаются фигурками, которые подарили им мальчишки в седьмом классе на восьмое марта. А своей руке Лиля увидела котенка, у Светки был щенок. А где этот котенок? Лиля вспомнила, что сажала его на елку, как украшение.

- Мам, а где у нас ящик с игрушками?

- Рано еще, елку-то наряжать, октябрь только! – отец посмотрел на нее поверх очков.

- Пап, да и елки нет пока. Посмотреть хочу просто.

Игрушки оказались на балконе в самом дальнем углу самодельного стеллажа. Елку большую не ставили уже давно, но выкинуть память о детстве было жалко. Отец ворчал, но помог дочери добраться до нужной коробки. Лиля осторожно выкладывала стеклянные игрушки на диван и на самом дне обнаружила рыжего котенка.

- Вот что я искала! - с триумфом подняла она игрушку, - хочу завтра Леньке показать. Это нам пацаны дарили. Вдруг ему поможет.

Отец снова посмотрел поверх очков, погладил дочь по голове и потом помог сложить все назад.

Ночью Лиля поставила котенка на стол рядом со своим диваном, улыбнулась и уснула. А во сне она увидела Рудого. Кот ластился к ней и мурчал, а она гладила его по спинке и голове.

Бледное лицо одноклассника испугало Лилю. В его лица словно выцвели все краски, но девушка постаралась не показывать этого. Она поздоровалась и протянула парню котенка. Он медленно и с трудом поднял руку, взял игрушку и на мгновение рядом с ним оказался настоящий рыжий кот!

Лиля успела подумать, что врач будет ругаться, но, похоже было, что Рудого никто кроме нее не заметил!

А Леонид посмотрел на котенка в своей руке и, еле шевеля губами, сказал:

- Помнишь!

Глава 5

- Лейтенант, зайдите ко мне.

Лиля пожала плечами, в ответ на вопросительные взгляды коллег и отправилась к капитану. В кабинете кроме него находился незнакомый Лиле пожилой мужчина.

Лиля поздоровалась.

- Заходите и смотрите: узнаете что-нибудь? У вас же хорошая память.

Девушка почувствовала подколку в словах Никитина. Она зашла в кабинет и внимательно посмотрела на его стол.

На нем находились вещи. Старые вещи, даже старинные. Книги, письма, чернильница, гусиного пера, правда, не было. Один из свитков привлек ее внимание.

"Можно?", - взглядом спросила она.

Капитан посмотрел на незнакомца.

- Браво, девушка. У вас и на самом деле отличная память! Эксперт-криминалист Воропаев, Евгений Максимович, - представился мужчина, - берите и смотрите. Это как раз то, из-за чего пострадал ваш одноклассник!

***

- Рукопись отправили на экспертизу, - рассказала Лиля родителям, - потом что будет, не знаю. Ленька сказал, что нашел ее давно. Никому не говорил. Ему нравилась тайна. Он иногда залезал на чердак и рассматривал находку, а потом снова тщательно прятал туда, где нашел. В пластик заворачивал, чтобы не испортилась.

- А что за рукопись? – поинтересовался отец.

Лиля пожала плечами.

- Девятнадцатый век, начало, это мне Воропаев сказал точно. Насчет автора молчит. Говорит, что боится ошибиться.

- Как она могла оказаться на чердаке? - спросила Лилю мама. – Здание, конечно, старое, но это сталинка. Какой там девятнадцатый век!

Этого Лиля не знала.

- Возможно, спрятал кто-то из жильцов. Если посмотреть, кто жил в доме с самого начала и кем работал, это и можно установить, - ответила она, - не знаю, важно ли это.

- А как они нашли свиток?

- Ленька сказал. Он начал приходить в себя и рассказал капитану Никитину про тайник.

Одинцова продержали в больнице еще почти месяц. Лиля приходила к нему в гости, они то вспоминали школу, то просто молчали.

- Выпишут, я обязательно напишу твой портрет, - обещал ей Ленька.

Перед самой выпиской Одинцова капитан Никитин сказал Елене Олеговне, что подозреваемый в нападении на Леонида находится в СИЗО. И его подельник тоже.

- Вашему сыну ничего больше не угрожает, - сообщил он.

Лиля несколько раз спрашивала про Рудого. Елена Олеговна сказала, что кот снова куда-то пропал.

- С тех пор, как Лёнечка пришел в себя, я его и не видела! – восклицала она.

Они вместе с Лилей обошли весь квартал, писали объявления. Елена Олеговна жалела, что не сфотографировала кота.

Лиля десятки раз просматривала сделанные фотографии и скрины картин, где она точно видела рыжего, но безрезультатно. Кота там больше не было.

Мистика какая-то! Лиля вспомнила, что кот пропадал долго, а потом появился. Появился, чтобы привлечь ее внимание. И как только она начала раскручивать тайну, Лёня пришел в себя!

Что это? Случайность или что-то еще?

Современному человеку было трудно сделать какой-то другой вывод, но мысленно Лиля постоянно обращалась к этим моментам.

Про свиток ей не дали забыть в управлении.

- Лейтенант, вы будете работать с капитаном Воропаевым, - сказал ей полковник.

Лиля несколько растерялась Воропаев – эксперт, у нее таких знаний нет.

Полковник заметил ее реакцию.

- Евгений Максимович сказал, что вы человек заинтересованный, и он рассчитывает на ваш энтузиазм.

Лиля отправилась к Воропаеву.

- У меня нет достаточно специальных знаний, товарищ капитан, - честно сообщила она.

- Я в курсе. Я читал ваше дело, но именно вы это все замутили (Лиля мысленно фыркнула), значит, будете продолжать. Вам же интересно!

Лиля кивнула. Ей – интересно.

- Как бы вы действовали? - поинтересовался Воропаев.

Лиля ответила то, что сказала матери. Проверить, кто жил в доме, найти возможного организатора тайника. К сожалению, Ленька лазил в него не один раз и следы того, кто свиток прятал, давно пропали, если и были.

Лиля закопалась в архивы. Болели глаза и спина. Довольно долго она не могла ничего найти. Квартиры в свеже построенной сталинке получали люди, приближенные к руководству, так сказать. Лиля обнаружила, что не все они вели честную жизнь, но обнаружить точно того, кто спрятал на чердаке рукопись, она не могла.

Воропаев тоже не сидел без дела. Он вел расследование со своей стороны и выяснил, что свиток был похищен вместе с прочими рукописями еще в тридцатых годах из одной из разрушенных церквей. Кроме рукописей пропали и другие ценности.

Лиля снова взялась за списки жильцов. Она заинтересовалась, где они жили до того, как поселились в их городе и получили квартиру в новом доме.

И она нашла.

- Вот, Евгений Максимович, - Лиля положила перед Воропаевым документы, - Коржаев, Силантий Петрович. Он и его семья приехали как раз из тех мест, где разрушили много сельских церквей со всеми последствиями этого.

- Интересно. Где жил этот Коржаев?

Они проверили квартиру, но ничего больше найти не удалось.

- Жаль. Возможно все остальное Коржаев, если мы не ошибаемся и тайник на чердаке его рук дело, реализовал, - вздохнула Лиля.

- Он мог спрятать и в другом месте, - возразил ей Евгений Максимович.

- Где, например? У него могла быть еще одна квартира?

- Не знаю, как квартира, а вот дача – могла! – усмехнулся Воропаев. – И завтра мы там поищем.

***

- Лень, завтра мы едем с Воропаевым и целой бригадой на раскопки! – сообщила Лиля. – Не знаю, когда и вернусь. Там старый дом, заброшенный. Дача у Коржаевых только сейчас так бы называлась, а много лет назад это был дом в одной из деревень, которая позже была заброшена. И участок заросший. Да и земля уже мерзлая…

Пока шли розыски в архивах, наступила почти зима. Почти, потому что декабрь пришел, а снег нет. Теперь Лиля этому радовалась. Было холодно, но хотя бы руки не мокли в перчатках и варежках.

Часть людей занялись проверкой дома, часть отправились с металлоискателями на участок.

Лиля отправилась в подвал. Она захватила фонарь и, стоило включить его, как раздался негодующий писк, фырканье и топот лапок. Девушка остановилась и обвела развалины лучом. Никого. Кто тут поселился? Крысы? Но тут и есть-то нечего. Девушка погасила фонарь, замерла и постояла в темноте.

- Миу, - услышала Лиля.

Нет, не крысы. Кошка! И котята. Взрослая кошка так не пищит.

- Что там, Лиль? – спросил ее сверху один из коллег.

- Аборигены здесь, - усмехнулась девушка, снова включая фонарь.

- Потусторонние сущности? – поинтересовался парень, - место располагает!

Лиля улыбнулась.

- Кошка и котята. Надо их найти. Как они здесь не замерзли еще.

Подвал был довольно велик, и пришлось звать на помощь. Кошка и пара котят никак не хотели даваться в руки людям.

- Товарищи, мы вообще-то не за этим приехали! - рассердился, в конце концов, Воропаев, бегая по подвалу.

Вдруг он замер.

- Ну-ка, давайте сюда металлоискатель! – сказал капитан, наклонившись к одной из стен.

***

Через два часа они ехали обратно. За пазухой у Лили прятались отловленные рыжие малыши. Протестовавшую кошку пришлось засунуть в спортивную сумку и застегнуть молнию не до конца, чтобы могла дышать. Ее один из коллег обещал отвезти к сестре. Поверить в клинике, а потом устроить в приют.

Воропаев потирал руки: кроме кошки и котят в подвале обнаружился приличный сундучок, который явно не был пуст.

"Один котенок – мне, один – Леньке", - думала девушка.

Рудого они так и не нашли. Лиля мысленно спорила сама с собой. Рациональная ее часть доказывала, что такого не бывает, но та часть, которая в детстве верила в сказки, еще не совсем исчезла.

Ленька не мог сказать сам. Он был в коме. Но зато он смог послать к ней своего пропавшего друга, рыжего друга по имени Рудый. Его дух, душу послать. Не бывает так? Если бы ей кто-то рассказал, она бы не поверила, скорее всего. Но она же видела кота на картинах! Сама видела…

"И сегодня котята нам помогли. Если бы не они, мы могли бы не так тщательно обшаривать подвал", - думала Лиля. – "Ленька своего котенка наверняка снова назовет Рудый, а я как?".

- Лиля, а что вы скажете, если я предложу вам немного сменить специализацию? – услышала она вопрос капитана Воропаева.

Рыжий котенок высунул мордочку и пискнул, глядя девушке в лицо.

- Я подумаю, Евгений Максимович, - ответила девушка.

конец

В первую ночь спалось замечательно: тихо — как под водой, а воздух чистый и сладкий. Епифанов дышал вместе с домом и напитывался окружающей его тишиной, пока за стеной не послышались чьи-то тяжелые шаги. Прошли совсем близко — словно в полуметре от самого Епифанова — и это притом, что отельер огородил участок и все в деревне знали, что это частная территория.

«К бытовке, наверное, пошли, инструмент тырить», — решил Епифанов и выскочил на улицу, включив всё наружное освещение, чтобы застать вора врасплох. Зайдя за дом, он обнаружил следы. Быстро засеменив, Епифанов уже собирался крикнуть в спину удирающему наглецу, что на участке установлены камеры (они еще, правда, не были подключены) и утром он подаст заявление в полицию. Но задний двор встретил его пустотой и тишиной. Мир по-прежнему стоял на паузе и был обездвижен. Лишь в пятидесяти метрах за забором монотонно покачивались макушки вековых деревьев.

Епифанов прошел по примятому газону и, к своему удивлению, обнаружил, что следы обрываются в нескольких метрах от дома, словно человек просто взлетел. Тогда Епифанов решил, что тот быстро вернулся назад тем же путем, наступая на собственные следы, но вскоре понял, что начало они берут не у ворот, а прямо посреди двора. Кто-то явно решил над ним подшутить.

К утру следы исчезли — словно их и не было, но хозяин отеля не верил ни в галлюцинации, ни в то, что это могло ему присниться. Конечно, ему, как и всем приезжим, объясняли, что наша деревня непростая и что необъяснимое здесь, скорее, норма. Но разве так не во всех деревнях? Епифанов знал, что единственная нечисть — это люди, а против людей есть методы. Но он решил пока не спешить с выводами и подождать.

Следующей ночью снова послышались шаги. Распахнув глаза, Епифанов не сразу вспомнил, где он. В городе всегда шумно, и к этому привыкаешь. Машины ездят всю ночь или истерят сигнализацией во дворах, пьяные кричат под окнами, ветер треплет жесть на стройках возле дома. И ты просто часть живого организма, а потому не замечаешь его хронических спазмов, бульканья и других движений органов. В деревне же каждый писк комара или крик совы может заставить проснуться.

Снова рядом прошли, буквально за стеной — кажется, даже задели плечом фасад. Епифанов приложил ухо и прислушался: вот прошел первый, пауза, за ним второй — словно идет по пятам. Между собой о чем-то тихо переговариваются, но слов не разобрать. А может, Епифанову всё это действительно кажется, и просто дом натужно шепчет о том, что дает усадку?

Выскочив прямо в трусах на улицу, отельер закричал:

— Харе уже тут слоняться! Вы на частной, мать вашу, территории!

Но его снова встретила сиротливая тихая ночь. Вдалеке залаяла собака, кто-то хлопнул дверью. Но всё это было далеко — в деревне. Лес всё так же меланхолично шелестел верхушками деревьев.

«Может, зверье шастает?» — решил Епифанов, но, найдя следы, понял, что кабаны, лоси и лисицы всё же не носят обуви. Подошва, правда, какая-то странная, да и, судя по размеру, ноги женские. Сегодня следов оставили много, с обеих сторон дома, и шли явно в обратную сторону. Обрывались отпечатки так же — посреди двора.

Проклиная себя за то, что сразу не подключил камеры, Епифанов решил утром первым делом позвонить в контору и вызвать мастера. Он было ступил на порог отеля, как вдруг замер на месте. Грязные земляные следы встречали его на ресепшене и уходили в сторону номеров. Это были не просто следы от обуви, а самые настоящие отпечатки ног. Холодок спустился по спине и замер где-то в области ягодиц. Пришлось крепко их напрячь от греха подальше. Не найдя чем бы вооружиться, отельер сжал как можно сильнее кулаки — оружие не самое грозное, особенно, если говорить о Епифанове. Но если ударить в горло или ухитриться попасть в глаз, то вполне можно одержать верх в битве один на один. Телефон Епифанов оставил в номере, а значит, вызвать подмогу не получится, да и связь тут ловила только в самом дальнем углу участка.

— У нас заселение начнется только через два месяца. Можете забронировать номер на сайте! — крикнул он первое, что пришло в голову. Но никто, разумеется, не ответил.

Ступая медленно — ставя пятку, а потом перекатываясь на носок, Епифанов шел по следу. Дом был наполнен каким-то шепотом: он разносился со всех сторон — то громче, то тише. Слышны были отдельные, но совершенно непонятные слова, и на усадку грешить тут уже не было никакого смысла.

Шаг за шагом отельер дошел до одной из комнат, у двери которой обрывались следы. Вот только дверь была заперта на замок, а ключи лежали в ящике стола на ресепшене. Епифанов глянул ну ручку: та была чистой, до сих пор в целлофане. Дернув за нее, он убедился, что замок надежно заперт. Но следы обрывались именно тут. Накачанный по самые уши адреналином, отельер в два длинных прыжка достиг ресепшена, рывком выдвинул ящик и начал лихорадочно шарить внутри рукой. Отыскав ключи, он вернулся к двери и, с третьей попытки попав в личинку, повернул ключ.

Двухкомнатный номер люкс с джакузи и камином встретил его полумраком. Уличное освещение с трудом пробивалось сквозь неплотно сдвинутые шторы и лишь слегка подсвечивало комнату. Внутри никого. Епифанов потянулся было к выключателю, но тут рядом с ним кто-то прошел. И не просто прошел, а наступил на ногу. При этом Епифанов почувствовал, как ветерок коснулся его щеки, а в нос ударил гнилостный запах.

Вскрикнув от неожиданности, отельер отскочил в сторону — благо в сторону выключателя. Пальцы сработали автоматически — ударили по клавише. Модная люстра в стиле лофт тут же вспыхнула и явила глазам номер за двадцать тысяч в сутки. Никого. А шаги снова раздавались снаружи дома. Не просто шаги. Кто-то бегал и, кажется, смеялся…

***

Вот тогда-то Епифанов впервые и появился у нас в участке и — на свою радость и нашу печаль — обнаружил нас на месте. Мы как раз только вернулись с обхода. День выдался не самый удачный. В деревне начались волнения по поводу разбитого зеркала. Казалось бы, ерунда, но не в Безрадном. У нас такие вещи — на уровне уголовки или катаклизмов. МЧС даже уведомление может прислать.

Дядя Саша поручил мне писать отчет, а сам принимал Епифанова, одновременно с этим принимая сто граммов святой воды. Мне тоже приказал выпить, так как это лучшая дезинфекция против несчастий.

— Ну так вы уже сами нашли решение. Подключите камеры и смотрите, кто там у вас ходит-бродит, — сонно ответил дядя Саша, когда полуночный гость закончил свой рассказ.

— Я-то подключу. Подключу! Но вы же должны знать, кто у вас тут на плохом счету. В деревне три с половиной человека проживает. Наверняка у кого-то из них уже имелись приводы за подобные вещи, — верещал отельер, прогоняя нашу с начальником дремоту.

— Местные у нас люди серьезные. А если же кто из лесу приходит, так это, как правило, сразу всех касается, а не кого-то одного. Обычно поступает несколько жалоб за день. Хотя вы у нас отшельником заделались, всякое может быть… — выстучал участковый пальцами дробь по столу.

— Я не отшельник, — гордо заявил Епифанов, — я предприниматель. Налогоплательщик. Для вашего же Мухосранска стараюсь — поднимаю ему респектабельность, прорубаю горизонты для туризма. И для моего предприятия важна некоторая обособленность.

— Я вас понял. Завтра утром мы к вам зайдем, всё проверим.

— Да что мне утром! Утром никто у меня не шастает. Приходите ночью.

— Опять ночью! — ударил по столу дядя Саша. — Ох-ох-ох… Нам за эти ночные переработки и вредность уже должны памятники из сухого молока поставить, — обратился начальник уже, скорее, ко мне. — Хорошо, будем у вас ближе к закату. Не переживайте, разберемся.

Дядя Саша вытолкал посетителя тактичным пинком за дверь и закрыл участок на три замка.

Утром Епифанов позвонил в контору и выяснилось, что камеры у него все то время были подключены и давно пишут. Можно даже глянуть запись на цифровом облаке. Ругая себя за глупость, отельер выехал за пределы деревни, поймал в свой электронный сачок сеть, скачал записи с камер и поспешил к нам в участок, где заставил нас смотреть свое домашнее кино.

На быстрой перемотке мы наблюдали как Епифанов носится по ночному двору и вокруг дома в трусах и что-то ищет на земле. Больше никого на записи не было.

— Мне не показалось. Я не идиот, — обиженно бубнил Епифанов, и мы понимали, что в одном из двух этих утверждений может таиться правда. Мы-то давно знаем, что невидимость не освобождает преступника от ответственности.

Ночью мы пришли к Епифанову, чтобы во всем убедиться лично.

— Зря вы всё это затеяли. Люди сюда не поедут, — сказал я Епифанову после экскурсии по отелю, где стоимость самого дешевого номера в сутки равнялась четверти моей зарплаты.

— С чего вы взяли? — насупился тот. Епифанов был связан стальными тросами кредитов. Этот отель был его ставкой на зеро. Всё или ничего.

— Места у нас проклятые, все знают.

— Тем лучше, — нашелся тот, — халявный досуг. Занимательная чертовщина. Люди такое любят. Понаедут блогеры со своими расследованиями паранормального…

— Если доедут… — задумчиво произнес дядя Саша, осматривая дом на наличие подкладов и других нелегальных артефактов. — Со строителями не ссорились? Может, не заплатили кому?

— На что вы намекаете? — обиделся Епифанов. — Я со всеми по договору работаю — в белую.

— А с местными проблемы были? Может, кого послали или словом каким недобрым обозвали? — вспомнил дядя Саша про слова о Мухосранске.

— Я неконфликтный человек. Ругаться на ровном месте не мой метод.

Мы с дядей Сашей переглянулись, еле сдерживая смех.

Ночь плавно опустилась на Безрадное, и дневные звуки сменились ночной музыкой: шелестом травы, дыханием холодного ветра. Но по-прежнему никто не приближался к дому. Мы обошли участок по периметру, обследовали дом — тишина.

— Как всегда, стоит приехать в автосервис, и уже нигде ничего не стучит и не подтекает, — ворчал себе под нос Епифанов, сидя на крыльце.

Я уже шел в его сторону, чтобы попрощаться, но тут кто-то круто толкнул меня в плечо. Я замахнулся для ответного удара, но никого не увидел. На земле появились следы. Я потянулся рукой, чтобы схватить невидимку, но поймал лишь пустоту.

Заметив это, дядя Саша двинулся в мою сторону, но тут кто-то отдавил носок его начищенного до зеркального блеска уставного ботинка. В доме тоже послышались глухие шаги, а одно из окон отеля резко пошло трещинами и лопнуло. Несмотря на ущерб, Епифанов радостно запрыгал на месте:

— Ага! Я же говорил! Говорил!

Дядя Саша нахмурился и достал из кармана самый мощный оберег, каким можно было противодействовать любой силе — хоть физической, хоть потусторонней, хоть прибывшей из дальнего космоса — ксиву полицейского, и громко произнес:

— Лейтенант Цаплин. Представьтесь и предъявите ваши документы!

Продолжение следует...

Александр Райн "Цикл рассказов про Безрадное"

Дорогие читатели, буду рад вашей поддержке!

Вот тут можно угостить печенькой

Тут подписаться на телегу

Тут посмотреть список моих ближайших литературных концертов (сегодня выступаю В Тюмени, следующий на очереди Омск)

День и ночь Гримсхольм гудел от кузниц: их трубы изрыгали черный дым, тянущийся к небу, как дыхание дракона, а тяжелый стук молотов отзывался эхом в переулках. Там, между каменными стенами, женщины спешили с корзинами хлеба и рыбы, а мальчишки-оборванцы юркали следом, надеясь урвать кусок.

Мечи и доспехи Эрденвальда ценились не за красоту, а за надежность: их сталь, закалённая горным холодом, могла рассечь щит до основания, а кольчуги гудели под ударами копий, но не рвались. На рынках шум стоял тяжелый — меха и шерсть громоздились тюками, пахли сыростью и дымом костров, рядом в бочках хранился мед — тягучий, горьковатый от горных трав, а на прилавках трепыхалась рыба из ледяных озер. Замок короля был не украшением, а частью скалы: стены сливались с утесом, тяжелые своды держали тепло лишь огромных очагов, где поленья взрывались искрами. Гобелены в залах были не пышные — суровые, с грубой вышивкой битв, где предки держали знамена, покрытые пятнами, напоминавшими кровь. Узкие окна смотрели не на простор, а на каменные хребты, словно глаза зверя, выслеживающего добычу. Ветер выл в щелях, пах смолой и снегом, и в ясные дни с башен виднелись земли Альгарда, на которые Хротгар давно строил свои планы.

Хротгар был высоким, широкоплечим, с телом, закаленным в сражениях, как сталь в горне. Его волосы, когда-то черные, побелели инеем седины, густая борода обрамляла лицо, испещренное шрамами. Темные глаза горели огнем, в котором смешивались гордость, упрямство и скрытая тьма. На нем всегда был темно-зеленый плащ, подбитый шкурой бурого медведя, и кольчуга, он не снимал ее даже в замке. Его дубовый трон, украшенный резьбой в виде орлов, был отполирован его руками за годы тяжелых раздумий.

Он был суров, но справедлив — народ любил его за защиту, которую он давал, и боялся за гнев, который он обрушивал на врагов. Эрденвальд процветал под его рукой: сундуки полнились золотом, амбары ломились от зерна, а кузницы гудели, как сердце королевства.

Король Эрденвальда, Хротгар, еще в юности познал вкус зависти, когда Всеволод женился на сестре королевы Миреллии, прекрасной Эльзе, хотя ее прочили в жены самому Хротгару. С того дня его сердце омрачилось: братский союз Альгарда и южного королевства стал началом неприязни, и с годами она только росла. Позже Хротгар женился на дочери короля Фолькстейна, сурового Герхольда. Этот брак был союзом домов, а не сердец. Он никогда не любил жену — союз был лишь цепью, навязанной долгом. Когда она погибла при загадочных обстоятельствах, Хротгар не скорбел как муж. Смерть королевы подорвала союз с Фолькстейном, посеяла разные слухи; были и те, кто шепотом говорил: «А не сам ли Хротгар убрал жену, которую никогда не любил?»

Хротгар не опровергал домыслы. Его молчание лишь подогревало страх и уважение: никто не знал, что скрывается за его суровым лицом — равнодушие, ненависть или холодный расчет.

Особой болью стала для него весть о смерти королевы Эльзы. Ее утрата потрясла Всеволода и весь Альгард, но и в сердце Хротгара осталась зияющая рана — смесь скорби и ненависти. С годами он пытался укрепить свое положение браками сыновей. Старшего, Торвальда, он хотел женить на Диане, дочери Всеволода, но король Альгарда неизменно отвечал отказом — каждый отказ был для Хротгара будто пощечиной, подталкивавшей его зависть к ненависти.

Торвальд отличался холодным умом и рассудительностью. Он сидел рядом с отцом на советах, изучал карты и военные ходы, слушал военачальников и запоминал каждую деталь. Народ уважал его за твердый характер и умение держать слово. Младший сын, Эймунд, был иной: горячий, нетерпеливый, он жаждал битв и славы. В его горячности Хротгар видел собственную молодость.

Однако тень зависти не покидала Хротгара. Вальдхейм сиял ярче, имя Всеволода звучало громче, а венец его затмевал венец Хротгара. Зависть тлела в сердце годами, как угли, и ждала ветра, который раздует пламя.

— Хротгар… — произнес Заркун и замолк на миг, позволяя словам повиснуть в воздухе, как сладкий дым, обволакивающий разум. Король почувствовал, как его сердце сжалось — не от боли, а от тихой, манящей горечи, она разливалась по венам, словно вино, приправленное ядом желания. Тень бога зависти придвинулась ближе, ее очертания дрожали в лунном свете, пробивающемся сквозь щели ставен, и голос зазвучал вновь, еще тише, еще интимнее, будто делился секретом, предназначенным только для двоих.

— Но разве это справедливо, Хротгар? — прошептал Заркун, и в его тоне сквозила не злоба, а нежная забота, как у старого друга, который знает все твои слабости и любит тебя за них.

— Ты, с твоей силой, твоим умом, твоей верностью... Ты заслуживаешь большего.
Представь: трон, сияющий в лучах славы, где ты — первый, единственный. Эльза у твоих ног, ее глаза, полные восхищения, обращены только к тебе. А Всеволод? Он станет тенью, забытой историей, пылью под твоими сапогами. Я могу показать тебе путь, мой дорогой. Только прислушайся... только позволь зависти расцвести в твоей душе, как цветок в саду, который ждет твоей руки. Что тебе мешает? Гордость? Страх? Они — цепи, и я помогу разорвать их. Шагни ко мне, Хротгар, и возьми то, что по праву твое...

Образы вспыхнули в ночном видении: юная Эльза в белом, ее глаза сияют, а взгляд обращен только к Хротгару. Они идут рядом, рука в руке, толпы кланяются им, и песни летят в их честь.

— Даже когда смерть пришла к ней, — продолжал голос, сладкий, как вино, но горький в послевкусии, — он обрел славу в скорби. Его народ плакал вместе с ним, и даже боги, казалось, опустили головы. А твоя жена? Кто оплакивал ее? Никто. Ее смерть принесла тебе только слухи и подозрения. И снова ты остался один.

Тень обвила его сны, будто змей, окольцовывающий жертву, мягко, но неотвратимо.

— А Диана… — зашипел Заркун, его голос стал почти нежным, как колыбельная. — Ты предлагал союз, достойный царей. Но Всеволод смеялся, отказывал снова и снова. Он унижал тебя. Разве это справедливо? Разве не твой сын Торвальд должен был стать ее мужем? Разве не твои внуки должны были унаследовать Вальдхейм?

Хротгар резко проснулся, хватая ртом воздух, пропитанный утренней сыростью, но сон не отпустил его полностью, слова Заркуна проникли глубже, чем любой кинжал, — они открыли старые раны, обещая исцеление в отмщении.

Зависть росла — медленно, но неизбежно неся Хротгара к краю. Днем он правил Эрденвальдом с привычной твердостью: отдавал приказы, судил споры. Но в глазах подданных он замечал зависть — или это было его собственное отражение зависти, растущей внутри? Заркун не спал; он шептал ему во время вечернего ужина с детьми.
«Смотри, — мурлыкал его голос легким дыханием на ухо, — даже твои дети, они не уважают тебя. Но это можно изменить... Всего один вздох, один миг слабости — и ты вернешь свое. Я помогу, друг мой. Я всегда здесь, для тебя...»

Ночью Заркун вернулся. Не сразу — сначала легкий ветерок, пропитанный ароматом яблок, коснулся его кожи. Затем тень тонкой паутиной сплелась вокруг ложа, и голос, бархатный, как прикосновение любовницы в темноте, зазвучал вновь.

— Хротгар… мой верный, — прошептал Заркун, и это имя прозвучало как приглашение к пиру. — Ты боролся, я вижу. Ты пытался заглушить меня делами дня, но разве можно заглушить правду? Она жжет, как огонь в жилах, не так ли? Смотри, что я принес тебе сегодня… Видение, сладкое, как месть, которую ты заслуживаешь.

Образы нахлынули волной, теплой и манящей, а голос бога зависти продолжал:

— Всеволод на коленях, его корона в твоих руках, а глаза его полны страха — того самого страха, который он сеял в тебе годами. Народ Вальдхейма склоняется перед тобой, их голоса сливаются в хор: «Хротгар! Хротгар Великий!» Диана, прекрасная и покорная, стоит рядом с Торвальдом, и их дети — твои внуки — играют у трона, где орел Эрденвальда парит над всеми землями. А Эльза… О, Эльза возвращается в твоих снах, ее губы шепчут твое имя, не его. Она выбирает тебя заново, в этом новом мире, где нет вторых мест.

Заркун рассмеялся тихо, мелодично, как ручей в запретном саду, и тень его коснулась плеча Хротгара, холодная, но обещающая тепло.

— Что мешает тебе стать великим, вписать свое имя в легенды? — спросил он, голос сочился медом, смешанным с каплями соблазна. — Страх перед богами? Они слепы к твоим страданиям. Долг? Он — цепь, наложенная слабым королем. Протяни руку, Хротгар. Возьми мою силу. Один шаг — и зависть расцветет, как роза в крови, давая тебе всё: власть, любовь, отмщение. Разве не этого ты всегда хотел в глубине души? Шепни «да», и я сделаю это реальностью… для тебя, только для тебя.

Хротгар закрыл глаза. Его руки дрожали, как у воина перед первым боем, но сердце уже сделало выбор. Губы едва шевельнулись, и голос, хриплый от долгого молчания, вырвался в темноту:

— Да.

«Что я наделал?» — мелькнула мысль, но за ней тут же последовала другая, сладкая, как яд: «Наконец-то... наконец-то мое».

Тень вздрогнула от восторга, разрослась по стенам, заполнила зал, и тихий смех Заркуна наполнил покои.

Смех стих так же внезапно, как возник. Холод тени отступил, и на его место пришла вязкая усталость. Тяжесть век сомкнула глаза Хротгара, тело налилось свинцом. Король еще пытался удержаться, но сон, темный и глубокий, как бездонная пещера, затянул его в свои объятия.

В последний миг он успел услышать шепот, ласковый и хищный одновременно:

— Спи, мой король. Завтра начнется твое возрождение.

И Хротгар погрузился в сон без сновидений — слишком тяжелый, чтобы увидеть что-либо, слишком глубокий, чтобы проснуться прежним.


***

Утро в Гримсхольме было холодным и вязким, как недопитое вино. Туман стекал с гор в узкие улицы, обволакивал крыши и башни, скрывал силуэты людей, превращая их в бледные тени. Трубы кузниц дымили, молоты стучали, но даже привычный звон звучал приглушенно, будто сам город слушал и ждал.

Хротгар проснулся разбитым. Слово, сорвавшееся ночью с его губ, еще стояло в груди тяжелым камнем. Он пытался убедить себя, что это был сон, наваждение, но сердце знало: решение принято, пути назад нет.

И тогда он явился.

В зале совета, где пахло холодным камнем и копотью факелов, стоял человек. Никто не видел, как он вошел: ворота были закрыты, стража клялась, что чужаков не пропускала, а слуги говорили, что двери не открывались. Он словно вышел из самого тумана и осел здесь, будто всегда был частью замка.

Высокий, в тяжелом плаще из темного сукна, с лицом, теряющимся в глубине капюшона, он излучал спокойствие, от которого веяло властью. Голос его был низким, мягким, но в этой мягкости чувствовалась сила, отчего хотелось склонить голову и сдаться без боя.

— Эйвар, — назвался он.

Имя прозвучало знакомо, как эхо ночного шепота, и Хротгар понял: это тот, кому он сказал «да».

В руках странник держал дары: свертки редких специй, пахнущих дымом и горькой смолой, и клинок, чье лезвие поглощало свет. Факелы колыхнулись, словно сами потянулись к этому оружию, а затем погасли на миг, оставив зал в тревожном полумраке.

Хротгар встретился с его взглядом и увидел в тени капюшона два желтых огня — глаза как у зверя, который смотрит на добычу. В груди кольнуло, и он понял: сделка заключена.

«Это он... воплощение той тени, — подумал король, пальцы невольно сжались в кулаки. — Заркун во плоти. И я.. я позвал его сам».

— Ты сделал выбор, мой король, — будто прочитав его мысли, произнес Эйвар, и в его словах скользнула нежность, как в ночном видении: сладкая, манящая, обещающая все, что было отнято. — Теперь мир изменится... для тебя, как ты и мечтал в своих снах. Да, весь мир склонится перед твоей силой. Но это лишь начало, Хротгар. Путь открыт, и я поведу тебя по нему.

Факелы вспыхнули ярче, осветив зал золотистым пламенем, и тени на стенах протянулись к дубовому трону, дрогнули в поклоне — или в объятии? Хротгар крепче сжал подлокотники, вырезанные в виде орлов, и в этот миг ему почудилось: тени не просто танцуют — они касаются не только его, но и фигур за спиной. Торвальд, его холодный, рассудительный сын, стоял в дверях зала, сжимая свиток с картами; Эймунд, младший, с мечом на поясе, замер поодаль, хмурясь от странного холода.

Тень скользнула по ним, невидимая, но ощутимая, и Хротгар ясно понял: теперь и их судьбы связаны с этим «да». Даже если они не знают, их жизни уже принадлежат сделке, вплетены в паутину зависти, которая теперь опутывает весь Эрденвальд.

Эйвар улыбнулся — или это была усмешка в тени капюшона? — и протянул клинок. Лезвие блеснуло, отразив пламя, и в нем Хротгар увидел не свое лицо, а видение: Всеволод на коленях, корона в пыли, а позади — знамена с орлом Эрденвальда над Вальдхеймом.

— Возьми, — прошептал Эйвар, голос его стал еще ниже и тише. — Пусть этот клинок станет красным от крови твоих врагов — и путь назад закроется навсегда. Ты готов, мой верный?

Хротгар кивнул, пальцы потянулись к рукояти. Клинок лег в ладонь холодным, но жгучим — как обещание мести. В этот миг он почувствовал, как нечто ледяное и одновременно пылающее пробежало от руки Эйвара по его коже, впиваясь в плоть. В глазах потемнело, он сжал рукоять крепче, пытаясь устоять на ногах. Ощущение было таким, будто сама сущность Эйвара вливалась в него, оставляя неизгладимый отпечаток.

— Я готов, — выдохнул Хротгар, и голос его звучал уже иначе — глубже, жестче, словно принадлежал не ему.

Эйвар едва заметно склонил голову, в его взгляде мелькнуло удовлетворение.

— Тогда пусть начнется твой путь.

***

К концу недели армия Эрденвальда пересекла границу Альгарда. Войско растянулось по долинам, каждый шаг отдавался в земле тяжелым гулом, в воздухе стоял запах пота, дыма и конской шерсти. Тысячи голосов сливались в глухой ропот, барабаны задавали ритм, и вся эта масса двигалась вперед как единое целое.

Впереди — Хротгар. Доспех отражал бледный рассвет, плащ рвался в порывах ветра. Его лицо было жестким, но глаза выдавали перемену: в них пылал чужой огонь, ненасытный и страшный. Клинок, подаренный Эйваром, висел у короля на поясе, ненасытный и жаждущий крови.

По правую руку держался Торвальд, старший сын. Его кольчуга тускло поблескивала под небом, лицо оставалось неподвижным, холодным. Взгляд пронзал горизонт, а в руках он нес знамя Эрденвальда — черного орла на зеленом поле. В его хватке оно не трепетало, а реяло ровно, обещая смерть каждому, кто осмелится встать на пути.

Слева верхом двигался Эймунд, его лицо пылало: глаза горели нетерпением, рука то и дело касалась рукояти меча. Доспехи еще сияли новизной, без следов битв. Эймунд бросал взгляды на отца — в них жила преданность, но и осторожная тень сомнения. Хротгар изменился: плечи стали тяжелее, взгляд потемнел, дыхание холодело. В его глазах не просто гнев — в них пылал черный огонь, чуждый и страшный.

Лошади фыркали и косились, словно чуяли невидимого спутника, идущего рядом с войском. Воины же смотрели только вперед: для них существовали лишь звук барабанов, звон стали и силуэт их короля, сияющего во главе колонны.

Из долины донесся собачий лай, потом звон колокола у колодца — первые звуки тревоги. Женщины у амбаров подняли головы, дети бросили игры. На горизонте колыхалось море копий, зеленые и черные знамена качались на ветру. Так армия Эрденвальда подошла к приграничным поселениям, и вместе с ней пришла ночь, в которой не было места жалости.

***

Они ударили по двум деревням — Осенним Холмам и Каменному Ручью, расположенным у реки, воды которой текли между королевствами, разделяя их, как тонкая нить. Деревни были малы: дома из дерева и соломы теснились вокруг колодцев, амбары с зерном стояли у окраин, а сады, где цвели яблони, шумели листвой на ветру.

Вечер окрасил облака в багровый, словно предчувствуя кровь. Воины Эрденвальда ворвались в Осенние Холмы, как ураган, сметающий все на своем пути, факелы летели на крыши, и пламя взметнулось вверх, пожирая солому, будто голодный зверь. Огонь трещал, выбрасывая искры в небо, дым поднимался черными столбами, закрывая солнце, как саван.

Мужчины хватали топоры и вилы, их руки дрожали, но глаза горели — они вставали перед дверями, защищая свои семьи, но сталь Хротгара была быстрее, безжалостнее. Копья вонзались в груди, мечи рубили руки, кровь текла по земле, смешиваясь с грязью. Тела падали, как срубленные деревья, стоны людей тонули в реве воинов. Женщина с ребенком на руках бежала к лесу, ее длинные волосы развевались, платье цеплялось за кусты. Ее крик разорвал воздух, как нож — тишину, но стрела вонзилась в спину, пробив легкое, и она рухнула на колени, прижимая сына к груди, и его глаза остекленели от ужаса, глядя на мать, чья жизнь угасала. Старик у колодца поднял палку, его голос дрожал, моля о пощаде, но копье пронзило его грудь, кровь хлынула изо рта, и он упал, его тело сползло в грязь, а вода в ведре, что он нес, окрасилась красным, как вино.

В Каменном Ручье резня была еще страшнее. Воины Хротгара ворвались с криками, звучащими, как вой волков, их мечи рубили без разбора и старых, и малых. Амбар подожгли — факелы полетели в сухое зерно, и пламя взревело, как зверь, выпущенный из клетки, черный дым поднимался к небу зловещим столпом, дым от горящих деревень закрывал звезды. Молодой парень, чьи руки были сильны от труда в поле, бросился на воина с ножом, его лицо пылало яростью, но копье вспороло ему живот, как нож вспарывает рыбу, и он упал, хрипя, его кровь залила камни у ручья, который теперь тек красным потоком. Девочка в ужасе убегала к воде, ее босые ноги скользили по мокрой траве, но споткнулись о корень, и топор опустился на ее спину, разрубив пополам — ее крик оборвался, тело рухнуло в реку. Вода потемнела, понесла кровь вниз по течению. Мужчина с вилами бросился на всадника, но копыта лошади размозжили ему череп, его мозг смешался с грязью, а крик жены, которая видела это, оборвался, когда меч вонзился в ее шею. Дома горели, их деревянные стены трещали, а дым душил тех, кто еще дышал, их кашель тонул в реве огня.

Так завершилось первое столкновение: Осенние Холмы и Каменный Ручей исчезли в огне и перестали существовать.

Хротгар и его сыновья наблюдали за всем происходящим с вершины холма. Король глядел сурово, будто высекал в памяти картину разрушения. Его лицо не тронуло сострадание. Торвальд разделял его молчание — твердый и холодный, но младший, Эймунд, не выдержал. Его губы дрожали, он сжимал кулаки, будто хотел броситься вниз и остановить бойню, но знал — поздно. В его сердце впервые поселился страх не врагов, а того, к чему ведет их отец.

А армия не знала сомнений. Она шла дальше, и гром ее шагов перекрывал эхо погибших деревень.

Заркун смотрел на это из теней, его крылья трепетали от восторга, желтые глаза горели, как факелы в ночи. Он стоял на краю леса, его тень сливалась с дымом, поднимающимся над уничтоженными деревнями, и улыбка, тонкая и злая, исказила губы.

Это был лишь первый шаг — резня в Осенних Холмах и Каменном Ручье должна была стать искрой, которая уничтожит Альгард. Темные боги ждали этого — их план из зала теней двигался вперед, и Заркун знал: зависть Хротгара — это меч, который пронзит сердце Альгарда, откроет путь к Ловцу Душ и Арту, чья сила ждала своего часа, и даст темным богам их победу.