Тени плыли за ней, смыкались, отрезая путь назад. Мысль о том, что это ловушка, мелькнула и погасла, сожжённая решимостью.
Проход вывел её в просторный зал. И тут холодный свет кольца выхватил из мрака кости. Десятки, сотни скелетов в истлевших доспехах легионеров. Черепа с пустыми глазницами смотрели на неё, а на стенах, как насмешка, были нацарапаны и перечёркнуты их имена. Леденящая волна ужаса подкатила к горлу. Воздух был спёртым и пах пылью, тленом и чем-то ещё... металлическим, словно кровь, давно впитавшаяся в камень. Она оказалась в гробнице.
Именно тогда она увидела его.
Слабый, едва уловимый отсвет. Не добрый, не злой. Просто… манящий. Он исходил от браслета на руке одного из скелетов. Изделие из бледного металла было опутано тончайшей паутиной чёрных прожилок, которые пульсировали в такт её собственному учащённому дыханию.
— Возьми меня, — прозвучало у неё в сознании, и голос был похож на звон тысячи хрустальных игл. — Твой свет — это лишь семя. Я — почва, в которой оно взойдёт настоящей силой. Силой, которая не отражает, а поглощает. Не отступает, а уничтожает. Стань сильнее. Защити его.
Это было безумие. Всё в ней кричало, чтобы она бежала. Но перед глазами встало лицо Евгения — разбитое, униженное. И его слова: «Отстань, Анна! Ты ничем не можешь помочь».
Она протянула руку. Пальцы дрожали. Прикосновение к металлу было не просто ледяным — оно было живым, обжигающе холодным, как прикосновение к обнажённому нерву. В следующее мгновение чёрная сетка на браслете ожила, впилась в её кожу тончайшими шипами. Боль была острой и краткой, а затем её сменила волна такого могущества, что у Анны перехватило дыхание.
Она чувствовала, как её метка, её скромный дар, взрывается изнутри, перерождаясь во что-то новое. Что-то чудовищное и прекрасное. Сила лилась через край, и для её проявления больше не нужен был свет. Ей была нужна лишь тьма. И здесь её было в избытке.
Она больше не думала — просто подняла руку, на которую был надет браслет, и выпустила всю свою боль.
Слепящий, абсолютно чёрный луч ударил в стену напротив. Он не осветил и не сжёг её. Камень просто… исчез. Испарился беззвучно, оставив после себя идеально гладкую, глянцевую впадину небытия.
Тишина стала абсолютной. Даже Шепчущие Тени замерли, и в их бестелесном шёпоте впервые проскользнул ужас.
Анна опустила руку. Она смотрела на своё запястье, где браслет теперь выглядел как вторая кожа, а чёрная сеть прожилок пульсировала тёмной энергией. Страх ушёл. Сомнения испарились. Их место заняла холодная, непоколебимая уверенность.
Она сжала кулак, и вокруг него сгустился ореол того же чёрного света, поглощающего всё вокруг.
Теперь она сможет его защитить. Теперь ничто не посмеет причинить ему боль.
Она повернулась и пошла прочь из склепа. И на этот раз Тени не просто расступились — они прижались к стенам, замирая в рабском ужасе, а их безликие формы клонились в низком, почтительном поклоне, образуя живой, трепещущий коридор.
На площади у школы №9 пахло остывающим камнем, пылью уходящего лета и сладковатой затхлостью увядающих лиан, оплетающих фасад. Виктор вдохнул полной грудью, ощущая странное спокойствие. Год назад он стоял здесь потерянным первокурсником, сжимая в потных ладонях ремень рюкзака. Теперь его поза была расслабленной, а взгляд — уверенным. Рядом, прислонившись к парапету фонтана, бездельничал Павлин, лениво следя, как струйка воды обвивается вокруг его пальца, рисуя в воздухе замысловатые спирали.
— До сих пор не верится, что они сунулись к нам на станцию, — негромко проговорил Павлин, словно продолжая вслух их общую мысль. Его взгляд стал серьёзнее. Он машинально дотронулся до плотной нити, скрытой под воротником формы. Под тканью угадывался твёрдый контур амулета-бомбы, подаренного Камико. — Если бы не твой шест и не мои кастеты… Имени бы нашего не вспомнили.
— Кое-как, но отбились, — сухо ответил Виктор, следя за толпящимися у входа учениками. Его глаза искали знакомые лица, отмечая изменения. — Надеюсь, эта штуковина так и останется у тебя как сувенир. Мне не хочется проверять, что там сенсей дала нам «на один раз».
Внезапно воздух над площадью задрожал, и в центре, над головами собравшихся, материализовалась сияющая проекция Агоры Девяти. Та же процедура, тот же ритуал. Но что-то было не так. Голос Девяти, обычно вещавший с холодным, безличным спокойствием, на этот раз звучал жёстче, в нём проскальзывали металлические нотки.
—…а потому бдительность и безупречная верность своей метке — есть залог не только вашего успеха, но и безопасности всего Фидерума, — вещала проекция, и слова повисли в воздухе тяжёлым предупреждением. — Помните: отклонение от пути ведёт к хаосу. А хаос будет уничтожен.
Следом в небо взмыл рой бумажных журавликов. Один из них, изящно порхая, подлетел к Виктору и, приземлившись ему на плечо, прочирикал тонким голоском прямо в ухо: «Виктор Таранис. Второй курс. Класс: 99-Г. Классный руководитель — Гарадаев Григорий Галинович». Другой журавлик повторил то же самое Павлину, после чего оба рассыпались в пыль.
— Что-то тревожное у них сегодня настроение, — заметил Павлин, стряхивая с себя пепел.
— Или поводы для тревоги, — мрачно парировал Виктор.
Они направились ко входу, где у высоких дверей уже находился их ещё не до конца собравшийся класс. Над всей этой группой, словно мрачный страж, возвышался Гарадаев. Его тень на стене вела себя куда активнее самого мага: она металась по периметру, вытягиваясь в странные щупальца, чтобы пристально «рассмотреть» то одного, то другого ученика, будто выискивая что-то.
Пока они ждали, к ним присоединился Марк «Шрам». Он подошёл тихо, по-кошачьи неслышно, и возник рядом словно из ничего.
— Ну что, парни, соскучились по затхлым коридорам? — он хрипловато усмехнулся. Его глаз, привыкший к ночным вылазкам, щурился от осеннего солнца.
— Как же, прям не мог дождаться, когда опять буду зубрить Мировой Язык, — фыркнул Павлин. — Лето, конечно, было… насыщенным. Особенно в конце.
Марк кивнул, понимающе. Его взгляд скользнул по их лицам, отмечая новую жёсткость в уголках рта, тень беспокойства в глазах.
— Слышал, у вас там гости были. Не из приятных. — Он понизил голос почти до шёпота. — По слухам, таких точечных вылазок Теней этим летом было несколько. Не в массовом порядке, нет. То тут, то там. Как будто пробовали на зуб новые районы. Или искали что-то.
Виктор и Павлин переглянулись. Эта информация придавала их собственному столкновению новый, куда более зловещий оттенок.
— Нашлось что-нибудь интересное в… ваших летних поставках? — осторожно спросил Виктор, имея в виду контрабандистов серебра.
Марк лишь многозначительно поднял бровь.
— Спрос рождает предложение. А спрос на определённые блестящие металлы этим летом подскочил. Люди ищут защиту. Чувствуют что-то. — Он резко оборвал себя, заметив приближающегося к ним Гарадаева. — Ладно, не будем пугать народ в первый же день. Что-то мне подсказывает, что этот год выдастся... весёлым.
В этот момент класс почти собрался, и Гарадаев кашлянул, призывая к вниманию. Его тень мгновенно замерла, слившись с его собственным силуэтом.
— В этом году нашу славную компанию ждёт пополнение, — его резкий голос прокатился над головами учеников. — Знакомьтесь: Тельдаир Дивит. Переведён к нам из Мидира для прохождения… адаптационного курса.
Из-за спины Гарадаева вышел юноша. И на него невозможно было смотреть без лёгкого чувства недоумения — он был безупречен для этого места. Идеально отутюженная униформа, ни единого намёка на пыль на ботинках. Волосы, уложенные с математической точностью. Черты лица — правильные, почти красивые, но лишённые какой-либо живости. Его движения были плавными, точными и до жути экономными. Он кивнул, и этот жест был лишён всякого намёка на искренность или дружелюбие — лишь холодная, отточенная вежливость.
— Можете называть меня просто — Тэд. Надеюсь, мы станем… друзьями, — произнёс Тельдаир, и его голос звучал ровно, без единой эмоциональной вибрации.
— Смотри, у тебя появился конкурент в «перфекционизме», — ткнул друга в бок Павлин.
— А ты всё равно останешься королём болтунов, — с усмешкой парировал Виктор.
Гарадаев, не комментируя, развернулся и повёл класс внутрь академии, в Атриум Стихий, где для всех второкурсников уже начиналась традиционная «Выставка кружков».
Когда толпа учеников у входа поредела, в наступившей тишине стали отчётливо слышны тяжёлые, уверенные и неспешные шаги.
Все обернулись. На площадь вышли Евгений Динами и Анна «Щит».
Но это были не знакомые им с прошлого года ученики. Евгений шёл с прямой спиной, его обычно насмешливое лицо было мрачным и сосредоточенным, взгляд устремлён куда-то вдаль, будто он нёс на своих плечах груз невероятной важности и ему было абсолютно плевать на всех собравшихся. Он не просто игнорировал одноклассников — он будто не видел их вовсе.
А вот Анна заставила похолодеть кровь. Она шла не позади него, как раньше, а плечом к плечу, и в её осанке читалась не прежняя преданность, а холодная, хищная уверенность. Её взгляд, пустой и тёмный, медленно скользил по площади, сканируя каждого, оценивая угрозы, составляя карту местности. На её запястье поблёскивал странный браслет из бледного серебра.
Гарадаев, уже стоявший в дверях, обернулся на звук шагов. Его тень на стене дёрнулась.
— Евгений, Анна, — его голос прозвучал сухо, без привычной усталой иронии. — Учебный год начинается с опоздания. Не лучший старт.
Динами даже не взглянул на него. Он лишь отмахнулся, как от назойливой мухи, и, не сбавляя шага, прошёл в распахнутые двери.
— Дела были поважнее, — бросил он через плечо ледяную фразу.
Анна на секунду задержалась на пороге. Её безжизненный взгляд скользнул по замершим ученикам, и Виктору почудилось, что в её глазах на мгновение погас и без того тусклый свет, поглотившийся абсолютной, бездонной тьмой. Не проронив ни слова, она скрылась в полумраке коридора вслед за Евгением.
Воцарилась тяжёлая, неловкая тишина, нарушаемая лишь шёпотом фонтана.
— Ну что, — неуверенно фыркнул Павлин, пытаясь разрядить обстановку. — Видимо, кто-то всё лето тренировал не только магию, но и зловещий вид. У них теперь своё тайное общество мрачных ребят?
Виктор не поддержал шутку. Его внимание было приковано к компасу на запястье — подарку родителей, ещё одному артефакту дяди. Две стрелки: одна всегда указывала на север, а вторая всё лето бестолково вращалась, и Виктор так и не понял её предназначения. Сейчас же вторая стрелка замерла, упрямо и чётко указывая на дверь, в которую только что скрылась Анна.
— Не стоит шутить, — тихо, задумчиво проговорил Виктор, не отрывая взгляда от стрелки. — Нужно быть осторожными. Смотри. Мой компас… он всё лето вёл себя как сумасшедший, а теперь указывает на Анну.
Павлин нахмурился, присмотрелся к прибору.
— Может, она намагнитилась? Или у неё в кармане спрятан большой кусок железа? — попытался он пошутить снова, но в его голосе уже не было уверенности.
Виктор лишь покачал головой и убрал компас в портфель, направившись в Атриум за остальными.
Атриум Стихий, обычно наполненный гулким эхом голосов и мерцанием голограммы Земли, сегодня больше походил на шумную ярмарку. Стенды кружков и секций пестрели плакатами, зазывающими криками старшекурсников и вспышками демонстрационной магии. Воздух был густым от энергии и возбуждения.
Павлин, словно мотылёк, притянутый к блестящему, уже пялился на стенд «Спортивной секции Воздухатов», где парень в потрёпанной куртке виртуозно гонял на скейте между макетами облаков, оставляя за собой искрящийся след.
— Смотри-ка, они тут трюки новые придумали! — он ткнул Виктора локтем в бок, не отрывая восторженного взгляда. — Надо будет заглянуть к ним. Для гонки не помешает.
Виктор лишь кивнул, его внимание целиком поглотил скромный, пыльный стенд «Любители Истории Нищура». За ним сидела худая женщина в очках с толстыми линзами и что-то задумчиво чертила на старой карте. На столе лежали потрёпанные фолианты и странные артефакты, явно найденные в тех самых тоннелях. Его пальцы сами потянулись к «Энциклопедии Совершенства» в рюкзаке — столько вопросов могло найти здесь ответы...
Его взгляд скользнул по соседнему стенду, бедному и неприметному. Над ним висела кривая, самодельная табличка «Кружок Мирового Языка. Познай Суть Слова». За столом, выпрямив спину в струну, сидела Марина Никитична Языкова. Перед ней на столе стояла знакомая всем ваза. Розы в ней сегодня были не просто мёртвыми — они были неестественно чёрными, почти бездонными, и их бутоны, казалось, следили за проходящими с немым, хищным интересом. Сама учительница не зазывала учеников. Она неподвижно сидела, сложив руки на столе, и её холодный, буравящий взгляд медленно обводил толпу, будто выискивая тех, кто неправильно ставит ударение в собственных мыслях.
В трёх шагах от них, неподвижный, стоял Тельдаир Дивит. Его взгляд был прикован к сложной схеме термагического реактора на стенде «Технологии Нищура». Он изучал её с такой интенсивностью, словно пытался сжечь взглядом металл и стекло, чтобы докопаться до сути.
— Бр-р-р, — поёжился Павлин, заметив, куда смотрит Виктор. — Кажется, даже на празднике кто-то должен страдать. Пойдём отсюда, а то ещё заставят склонять что-нибудь ужасное.
Виктор молча кивнул, в последний раз бросив взгляд на исторический стенд. Он мысленно пообещал себе вернуться сюда, когда поблизости не будет этого леденящего душу молчаливого часового с её мёртвыми цветами.
Именно в этот момент свет погас.
Не мягкое затухание, а резкий, оглушительный щелчок, от которого наступила абсолютная, давящая тишина. На миг воцарилась тьма, и её тут же пронзили первые испуганные вскрики. А потом зашелестело стекло.
Со всех сторон, с огромных зеркал, украшавших стены атриума, послышался треск. Не громкий, а тихий, зловещий, будто ломались кости. Из тончайших трещин поползли чёрные, маслянистые нити. Они струились по стеклу, сплетаясь, перекручиваясь, образуя слова на древнем, забытом наречии, смысл которого был ясен без перевода. Всего одно слово, выведенное мерцающим зловещим шрифтом:
Паника, сдержанная до этого момента, вырвалась на свободу. Крики стали громче, кто-то бросился к запертым наглухо дверям, кто-то замер на месте в ступоре.
Первым не выдержал Вадим «Ржавый». Рыжеволосый парень, обычно вечно хохочущий, сейчас сжался в комок у самого большого зеркала.
— Отпустите! — взвыл он, заливаясь слезами. — Я — Вадим! Вадим, отпустите!
Его собственная тень на стекле шевельнулась, отделилась от него и ухмыльнулась его же голосом, но искажённым, полным ядовитой насмешки:
— Вадим? А кто тогда это?
Тень указала пальцем на бледное, искажённое ужасом отражение самого Вадима. Тот, закатывая глаза, замотал головой, отрицая сам себя, отрицая своё существование, своё имя.
— Нет… это не я… я не он…
Его лицо у всех на глазах начало расплываться, как свечной воск. Черты сглаживались, глаза и рот превращались в бесформенные дыры, пока на его голове не осталась лишь гладкая, жуткая маска, лишённая какой-либо индивидуальности. Его тело бессильно рухнуло на пол.
Хаос достиг апогея. И тут к одному из зеркал, неспешной, уверенной походкой подошёл Тельдаир. Он наклонил голову, с холодным, научным интересом рассматривая феномен.
— Интересное проявление паранормальной активности, — произнёс он ровным, лишённым эмоций голосом, словно комментировал погоду.
Из глубины зеркала навстречу ему поднялась его собственная тень-копия. Но у неё не было лица. Там, где должны были быть глаза, нос, рот, была лишь гладкая, матовая поверхность.
— Ты точно Тельдаир? — прошипела тень, и её шёпот скребся по нервам, как нож по стеклу.
Тельдаир на мгновение замер, его мозг, должно быть, обдумывал абсурдность вопроса.
— Конечно, — ответил он с той же точностью. — Я — Тельдаир Дивит.
Тень в зеркале издала яростное шипение, будто система дала сбой при встрече с абсолютно чистой. Зеркало перед ним не выдержало и с громким хрустом треснуло от края до края, рассыпавшись на осколки. Тэд лишь отряхнул рукав.
В другом конце зала Ирина «Протокол», прижимая к груди свой драгоценный блокнот, лихорадочно писала, её рука выводила аккуратные строчки несмотря на тряску.
— Нарушение параграфа 9.3 Устава Магической Безопасности… несанкционированное применение ментальной магии высокой интенсивности… субъекты проявляют свойства полиморфизма… — её бормотание оборвалось, когда чёрная щупальцевидная тень вырвалась из рамы и выхватила из её рук несколько страниц, скомкав их в небытие. — Мои записи!
— Хватит записывать, бежим! — крикнул Виктор, появляясь рядом как из-под земли, и схватил её за руку, резко дёрнув от надвигающейся тени.
Рядом Анна «Щит» уже создала перед Евгением сияющий барьер из чёрного света. Но тени, будто голодные пираньи, набросились на него. Они не рассеивались, а впивались в сияние, поглощали его, пожирали своими бездонными ртами. Барьер трещал и таял на глазах.
В эпицентре хаоса, неподалёку, Марк «Шрам» отбивался с яростью загнанного зверя. На его кулаках красовались массивные, самодельные кастеты из тусклого металла, на которых проступали те же серебряные прожилки, что и на шесте Виктора. Он бил коротко, жёстко и точно, и каждый удар со звонким хрустом разбивал осколки зеркал и на миг отбрасывал тени, заставляя их шипеть от боли при контакте с серебром.
— Ко мне! — хрипло крикнул он, прикрывая спиной Соню «Кисть», которая стояла, прижавшись к стене. У неё не было ни серебра, ни серебряной магии для прямой конфронтации. Одна из теней, извиваясь, подобралась к ней почти вплотную и прошипела:
— Назовись! Скажи своё имя!
Лицо Сони побелело, но губы были сжаты в твёрдую, тонкую линию. Она молчала, и в её глазах читалась не паника, а сосредоточенное, почти маниакальное усилие воли. Она знала правило. Тень, не получив ответа, сделала последний выпад — но её когтистые щупальца прошли сквозь девушку, как сквозь дымку, не причинив вреда. Соня вздрогнула, но осталась невредима. Её истинное имя, принесённое в жертву, было для них недоступно.
Внезапно Виктор, отбиваясь шестом, мельком заметил движение у выхода. Его взгляд скользнул к тому месту, где всего несколько минут назад сидела Марина Никитична Языкова. Стенд «Кружка Мирового Языка» был пуст.
— Держись! — крикнула Анна Евгению, но её собственное отражение в одном из осколков зеркала ухмыльнулось ей.
— Слабая! — проревело оно её же голосом, но полным ненависти. — Смотри, как он падает из-за тебя!
В зеркале она увидела, как Евгений, её Евгений, проваливается в чёрную, бездонную пропасть.
— НЕТ! — вскрикнула она, и на миг её концентрация дрогнула.
Этого мгновения хватило, чтобы тени прорвались. Но Евгений не растерялся. Он резко схватил её за запястье — его пальцы обожгли ей кожу холодом — и рванул прочь, к выходу.
— Жертвуем слабыми! — бросил он через плечо ледяную фразу своим ошеломлённым лоялистам.
Глеб «Знамя» и Ольга «Клеймо», пытавшиеся прикрыть отход, на миг замешкались. Этого мига хватило, чтобы чёрные щупальца обвили их, затянули в зеркальную гладь, которая сомкнулась над ними, как вода над тонущим кораблём. Их крики оборвались мгновенно.
Виктор и Павлин, прижатые спинами к холодной стене, отбивались как могли. Шест Виктора свистел в воздухе, разбивая осколки зеркал, на миг отгоняя тени, но их было слишком много. Павлин, сражавшийся без своих серебряных кастетов, отчаянно метал в наступающую тьму сгустки посеребрённой воды, но её объёма не хватало на всех.
— Используй бомбу, быстрее! — закричал Виктор, отбивая очередную тень, пытавшуюся схватить его за горло. — Иначе мы все здесь сгнием!
Лицо Павлина исказилось гримасой ужаса и решимости одновременно. Он выхватил из-под воротника амулет-бомбу, подаренный Камико, и с криком «Горите, твари!» изо всех сил нажал на него.
Ослепительная, чистая волна серебряного света ударила от него во все стороны. Это был беззвучный взрыв, волна отрицания самой тьмы. Свет не слепил, а очищал. Тени, коснувшись его, испарялись с тихим шипением. Зеркала один за другим звонко рассыпались в мелкую, безвредную пыль, похожую на алмазную крошку.
Когда всё закончилось, в зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистыми всхлипами и стонами. Свет зажёгся вновь, выхватывая шокированные, испачканные пылью лица выживших.
Ирина, дрожащей рукой, уже дописывала строку в своём блокноте: «Протокол инцидента: Большинство потерь — неопознанные одноклассники. Личности стёрты».
Анна стояла на коленях, глядя на то место, где ещё минуту назад были Глеб и Ольга. Её плечи тряслись.
— Это я… — прошептала она, и её голос был пустым, как взгляд. — Я их не спасла…
В стороне, абсолютно невредимый, стоял Тельдаир. Он смотрел прямо перед собой, но его левый глаз неестественно дёргался, двигаясь хаотично, словно не мог найти фокус.
К ним, с лицом, темее чем его собственная тень, подошёл Гарадаев. В его руке он сжимал длинный, чёрный, как смоль, осколок зеркала.
— Смотрите, — его голос прокатился по изуродованному залу, заставляя всех вздрогнуть. Он указал на стену, где из размазанной копоти и пыли проступали страшные, написанные будто кровью, слова: «Глеб, Ольга, Вадим, Григорий».
— Тени не могут начать «Пир» просто так… — продолжил он, и в его глазах бушевала буря. — Их что-то приманило. Что-то очень сильное и очень тёмное.
Павлин, пытаясь отряхнуться, подошёл к луже воды, растёкшейся от одного из его же заклинаний. Он хотел умыться, но замер. В воде отражались обломки потолка, клубы пыли, другие ученики… но его собственное отражение отсутствовало.
— Мать даже не заметит разницы, — горько усмехнулся он, и в его голосе прозвучала неприкрытая боль.
В этот момент Виктор, инстинктивно проверяя свой рюкзак, почувствовал лёгкую вибрацию. Он открыл замок и заглянул внутрь. Стрелка его загадочного компаса, подарка дяди, бешено вращалась и вдруг замерла, упрямо и недвусмысленно указывая на одинокую фигуру в дверном проёме.
Туда, где, опёршись о косяк, стояла Анна. Её запястье с бледным браслетом пульсировало тусклым светом, а в глазах стояла та самая бездонная тьма, что поглотила зал.
После инцидента в Атриуме занятия экстренно отменили, и учеников разослали по домам. Улицы Нищура были густыми от шёпота и отблесков тревожных голограмм колец, оповещающих о произошедшем. Виктор летел, почти не видя дороги, и лишь у собственной двери на мгновение остановился, будто пытаясь стряхнуть с себя липкий налёт кошмара.
Дверь скрипнула, пропуская его в прихожую. Он ввалился внутрь, словно его вытолкнули из одного мира в другой, менее реальный. Пыль с формы осыпалась на чистый пол, а в глазах стояла непроглядная пелена ужаса, через которую он едва различал знакомые очертания дома.
Из кухни тяжело вышел Димитрий. Его отпустили с полей раньше — комбинезон был в засохших комьях земли, руки — грубые, исчерченные мелкими трещинами. От него пахло потом, влажной глиной и чем-то горьким, вечным. Увидев сына, он замер на пороге, и вся его обычная, усталая сдержанность мгновенно испарилась, сменившись звериной настороженностью.
— Виктор? — голос отца прозвучал тише обычного, хрипловатым от внезапно сдавившего горло напряжения. Он сделал шаг вперёд, не отрывая глаз от сына. — Что... что случилось? Мать звонила... что-то про школу... про какую-то атаку... — Он не договорил, увидев всё — и пыль, и разорванную ткань на плече, и самое главное — пустое, отсутствующее выражение на лице сына.
Виктор молчал. Он потянулся к вешалке, чтобы повесить куртку, но пальцы дрогнули, не сработали. Он так и застыл, опустив голову, не в силах выговорить ни слова.
Димитрий приблизился вплотную. Его взгляд скользнул по лицу сына, по грязи на форме, задержался на этом потерянном, потухшем взгляде. И тогда отец сделал нечто совершенно для него неестественное. Его рука, тяжёлая и шершавая, неловко потянулась к щеке Виктора. Не чтобы шлёпнуть или отругать, а чтобы дотронуться, проверить, цел ли, жив ли, настоящий ли. Палец дрогнул в сантиметре от кожи, и Димитрий резко дёрнул ладонь назад, словно обжёгшись. Сжал её в напряжённый кулак.
— Ты... — он сглотнул ком, вставший в горле. — Ты цел? Там... эти тени... — он выдавил слова, будто каждое причиняло физическую боль. — Анна Алексеевна сказала... что лица... — Он не смог договорить. Его собственное лицо исказилось гримасой ужаса и полной беспомощности. Он видел этот немой шок в глазах сына, в которых обычно горел огонь любопытства или упрямства.
Виктор поднял голову. Впервые за долгое время он увидел в отцовских глазах не раздражение, не спор, не укор, а настоящий, животный, неприкрытый страх. Страх за него. Этот взгляд пробил глубже, чем любой шёпот Теней.
— Цел, — выдавил Виктор, и голос сорвался на шёпоте. Он мотнул головой в сторону, будто указывая на невидимого Павлина. — Павлин... помог. Амулет... сработал. — Он не стал углубляться в детали. Сейчас это не имело значения.
Димитрий медленно кивнул, переваривая информацию. Его кулаки понемногу разжались. Он перевёл взгляд с сына на грязные следы на полу, потом снова на Виктора.
— Иди... умойся, — пробормотал он глухо, указывая подбородком в сторону ванной. — Обед... на плите. Лепёшки. Тёплые.
Виктор молча кивнул и побрёл в ванную. Димитрий остался стоять в прихожей, глядя ему вслед. Тень от висевшего кристалла света падала на его лицо, ложась в глубокие морщины и подчёркивая немой вопрос в глазах: «Что теперь? И как уберечь?».
Кабинет Гарадаева тонул в предвечерних сумерках. Последние лучи солнца, пробиваясь сквозь высокое окно, ложились на стол длинными пыльными тенями, выхватывая из мрака лишь один предмет — чёрный, будто впитавший в себя весь свет, осколок зеркала.
Гарадаев стоял спиной к двери, неподвижный, как изваяние, вглядываясь в угасающий день за стеклом. Его тень, отброшенная на пол, была неестественно статична — она не повторяла едва заметного ритма его дыхания, а лежала плотным, чужеродным пятном.
Тишину разрезал тихий, но уверенный стук в дверь. Не дожидаясь ответа, внутрь вошел Евгений. На его лице застыла маска почти что траурной скорби, но глаза, холодные и пронзительные, горели совсем иным огнём — огнём расчётливого, праведного гнева.
— Григорий Галинович, — его голос, ровный и тяжелый, нарушил зыбкую тишину кабинета. — Позвольте выразить соболезнования. Глеб, Ольга, Вадим… Они были верными соратниками. Опора нашего класса.
Он сделал искусную паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе, впитаться в стены, заставить учителя прочувствовать их вес.
— Но их гибель… Этот кошмар… Его можно было предотвратить.
Гарадаев не обернулся. Его ответ прозвучал приглушенно, будто из глубины колодца:
— Предотвратить? Атака была внезапной, Евгений. Никто не мог предугадать…
— Внезапной? — Евгений резко шагнул вперед, его подошвы четко пробили по паркету. Его голос сбросил маску соболезнования, обнажив стальной сердечник обвинения. — Для кого внезапной? Для нас — да. Но не для них. Для Виктора Тараниса и Павлина Неро.
Он выдержал паузу, глядя на неподвижную спину учителя.
— У них был артефакт. Мощный, серебряный, специально созданный против таких существ. Они знали, как уничтожить Теней. Они знали, что те придут. И они ждали подходящего момента, пока не полегли первые жертвы, чтобы явить себя героями.
Гарадаев медленно, очень медленно повернулся. Его лицо было невозмутимым полотном, но тень на стене позади него дрогнула, её контуры поплыли, как чернила в воде.
— Что ты предлагаешь, Евгений? — спросил он, и в его голосе прозвучала усталая терпимость.
— Официальное расследование, — отчеканил юноша. Его палец поднялся, будто протыкая воздух цитатами из Устава. — В строгом соответствии с параграфом 12.4: «Хранение и применение неучтённых артефактов уровня угрозы «Омега» без санкции Агоры». И параграфом 9.7: «Сокрытие информации, приведшее к массовым жертвам и хаосу».
— Это очень серьезные обвинения, — заметил Гарадаев. — Основания?
В ответ Евгений молча поднял руку с Кольцом Всезнания. Тусклый луч проектора вырвал из темноты угол кабинета, заполнив его дрожащим, искажённым изображением. Кадры были обрывистыми, снятыми в панике, но на них без труда угадывался актовый зал: обезумевшие ученики, падающие тела, и среди этого хаоса — Павлин, сжимающий в кулаке какой-то предмет, и Виктор, пробивающийся к нему сквозь толпу.
— Свидетельские показания моих источников. Артефакт отсутствует во всех школьных реестрах. Откуда он? Почему они хранили его втайне? Почему не предупредили ни вас, ни кого-либо еще? — Евгений говорил железно, выстраивая свою извращенную логику. — Их безответственные действия спровоцировали панику и косвенно привели к гибели людей.
Он сделал последний шаг к столу, понизив голос до доверительного, но оттого не менее опасного шёпота:
— Моя семья… и родители Анны… они в ярости. Они требуют самых решительных мер. Чтобы подобное никогда не повторилось. И чтобы виновные понесли заслуженное наказание. Ради безопасности всех учеников Нищура.
Гарадаев молчал. Его взгляд скользнул с уверенного лица Евгения на зловещий осколок зеркала на столе. Тень на стене за его спиной сжалась, сформировав чёткий, сжатый кулак.
Наконец, он кивнул. Один короткий, резкий кивок.
— Расследование будет. Завтра, первым уроком. Ты обеспечишь явку своих свидетелей. И предупредишь Виктора и Павлина.
Уголок губ Евгения дрогнул в подобии холодной, удовлетворённой улыбки.
— Будет исполнено, Григорий Галинович...
Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.
