Вдруг стало светло, и Яна выбросило из подвала.
– Здорово, Мороз! – приветствовал его Руслан, снимая куртку. – Слышь? – он хмыкнул. – Мне показалось, как будто ты погрузился сам уже. Спишь чо ль?
Ян ошалело крутил головой и щурился, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Он посмотрел на стекло процедурной, потом в угол, где был в кошмаре колокол, – пусто.
– И тебе не хворать! – Ян прижал ладони к векам. – Не выспался ни хера. Ты как вчера, разобрался?
– Ну, да. – Руслан накинул на плечи белый халат. – Сразу заменил потоковый предохранитель, почистил контакты датчиков, переподключил троицу, – он кивнул на стекло, и Ян снова бросил туда испуганный взгляд. – Но это ты видел. Потом ты ушел, я еще раз все проверил. Теперь-то точно все должно быть в ажуре, вот те крест. Работаем?
Яна с еще большим тщанием подключили. Он повторно пролистал, освежил в памяти «якоря». Нейропаутина привычно холодила коготками голову. Руслан снова по телефону отчитался Кочергину, и в трубке снова в ответ раздалось громкое антиматериалистское «с Богом».
– Поехали, – махнул рукой Ян и растворился в потоке воспоминаний.
Вразнобой стучат, закрываясь, двери машины, водитель закуривает и поднимает ладонь. Обход библиотеки, хруст гравия режет слух. Сторож приглашает войти.
Скрипит дверь, звон украдкой вползает в голову. Подземный мрак режут лучи света. Размытый ключ входит в замочную скважину. И снова все тонет в звоне.
Ян входит в комнату, его тело сгущается из теней перед колоколом. Спину жгут лучи фонарей. Холод и тяжесть в руке – осколок колокола. От него исходят волны вибрации, и Ян начинает дрожать с ним в унисон.
Сзади голоса – зыбкие, словно под толщей воды. Растерянные, испуганные. «Стой! – узнает Ян голос Волковой. – Назад!» Они видят его. Он больше не бесплотный наблюдатель, он здесь, рядом с ними. Ян улыбается им как друзьям, которых давно не видел, но не может оглянуться, чтобы заговорить и успокоить. Не может отвести взгляд. Под медной кожей колокола движется тень. Воздух тоже начинает дрожать – он сгущается и тянется к Яну. К его нейропаутине.
Ян вдруг очнулся в кресле, он снова выпал в реальность. Его мутило, дыхание царапало горло, в глазах пульсировало. Из-за пульта обеспокоенно смотрел на него Руслан.
– Я… – начал он, – вытащил тебя.
– Спасибо… – прохрипел Ян. – Почему?
– А сам как думаешь? Нельзя так долго под такой нагрузкой, – словно неразумному ребенку объяснил техник. – Копыта отбросишь. И так прождал, сколько можно, а ты все не успокаиваешься.
Ян ощутил холод впитавшей пот одежды и тяжесть во всем теле. Бившаяся боль в глазах охватила всю голову. Ян застонал.
– Чо такое, башка трещит? – Руслан поднялся и помог ему разоблачиться. – Не удивительно, у тя ж давление шкалит. Теперь-то понял, почему отключил?
Отсоединенный от проводов Ян, не в силах встать, повалился обратно в кресло.
– Та-ак, – протянул Руслан и пошел за аптечкой. Набрал стакан воды и вернулся к Яну. – Вот, здесь цитрамон… Еще анальгин. Тебе чего?
– Что-то все не ладится с этим делом, да? – пристукнул по столу кулаком Кочергин. – Ты как, Морозов, получше?
Ян мигнул, боясь двигать головой.
– Агутин, – продолжал начальник, – твое слово. Что не так? Почему мы чуть стабилизатора не угробили?
– Петр Андреич, – тихо проговорил Ян, – возможно, это от того, что спал мало.
– Спал он мало! – вспылил Кочергин, но увидев, как поморщился от его крика Ян, понизил тон: – Так иди и проспись, Морозов.
– Я не понимаю, чо не так, Петр Андреич, – развел руками Руслан. – Вчера все проверил, к чему имею допуск. Аппаратура исправна. Тут только профессора Градиевского спрашивать.
– Понял, Москву наберу, – пожевал ноготь Кочергин.
– Слышь, – повернулся к Яну Руслан, – а ты не помнишь, чо там видел?
– Только образы, как во сне… Дай «якоря», – протянул тот руку. Руслан вложил в нее папку. Ян пролистал бумаги, задерживаясь на каждой. Помотал головой: – Не могу зацепиться.
Какие-то смешанные чувства таяли в памяти Яна. Опасность, но вместе с ней – что-то словно уже давно забытое.
– Угу. – Кочергин поднялся. – Слушай мою команду: Морозов – в комнату отдыха шагом марш. Агутин, не в службу, а дружбу: проверь еще раз аппаратуру, вдруг что-то упустил. – Ян лениво поднялся, Руслан с кислым лицом отсалютовал начальнику.
Ян плелся по коридору мимо комнаты отдыха – возникла мысль, и нужно было ее реализовать. Он повернул в ответвление к лифту. Здесь было две двустворчатых двери: одна вела в процедурную, где лежали оперативники, другая вела в архив. Вот туда-то Яну и было нужно.
Он постучался и вошел. Ловко орудующая спицами пожилая дама посмотрела поверх очков сперва на массивные напольные часы с кукушкой, потом на посетителя:
– Доброго вам дня, Господин Морозов. Чем могу быть вам полезна?
– И вам доброго дня, Мелинда Мстиславовна. – Ян поклонился.
Он до сих пор не знал, как себя вести с этой женщиной, несмотря на то что работал здесь не первый год.
– Мне, пожалуйста, информацию по спящей аномалии и… том по аномалеведению, – опустил он глаза.
Мелинда Мстиславовна, в девичестве Завадская, отложила недовязанный лазурный шарф и поднялась с монументального стула, бывшего, как и она, родом еще из царской России.
– Могу предположить по вашему виду, господин Морозов, не такая уж она и спящая. – Она взяла с тумбочки перчатки и подошла к ведущей в архив двери. – Какой лот вас интересует?
– Харитон пять ноль четыре, – ответил Ян, и Завадская, вынув чехол с ключами из внутреннего кармана пиджака, милостиво кивнула:
– Я в архив, господин Морозов, а вы пока поищите справочник вон там, – указала она уже облаченным в атлас перчатки перстом на книжные полки в другом конце ее владений. – Кнопфе, если вам нужна проверенная информация, и Скобенко, если приемлете досужие россказни.
С этими словами она вынула из чехла изменяющийся ключ и двумя пальцами вставила его в замочную скважину.
Ян вытряхнул на стол все содержимое папки. Первым взгляд упал на черно-белое фото церкви, дата – 1932 год. Кресты уже сняли. Подпись – «перед сносом купола». На башне темнеет что-то, похожее на колокол.
Ян отложил фото и погрузился в чтение:
«Церковь Вознесения Господня, построена в 1858-1862 годах на деньги купца Василия Ионовича Строганова. Колокол установлен в 1862. Нет информации, когда и кем отлит. В 1926 году церковь закрыта, выдан ордер на снос купола и переоборудование бывшей церкви под библиотеку. В 1933 году начало работ по демонтажу. Колокол после сброса раскололся. По свидетельствам очевидцев, имело место «самозакапывание», что есть не спровоцированное погружение в почву на глубину три метра семьдесят сантиметров. Погружение остановилось в 1935 году, Комиссия по активным, спящим и потенциальным аномалиям (КАСПА СССР) опасности не усмотрела и постановила изолировать и опечатать объект.»
На отдельном листе значилось:
«Справка по объекту Х-504 «Колокол». Был привезен в 1860 году по заказу Строганова В.И. из Тобольской губернии, но документов о перевозке не сохранилось, следовательно, невозможно установить, когда и кем объект изготовлен. Пробы указывают на типичные и традиционные для XVIII века материалы и способ изготовления.
Установлено, что является спящей аномалией акустического типа. Информация о предшествующих активациях отсутствует.»
Голова была словно набита ватой, и Ян помассировал виски. Затем он отложил досье и раскрыл знакомый учебник по аномалке под редакцией К.Г. Кнопфе. Он достаточно хорошо помнил эту книгу: подтверждая квалификацию, каждый год сдавал по предмету зачет.
В общем, новой информации почерпнуть не удалось, все было лаконично, академично и архаично. Сочетаний «колокол – акустическая аномалия» было описано несколько. Все, в принципе, как и объект Х-504, укладывались в одну схему: изготовление – инициация – краткая активная фаза – разрушение либо гибернация с возможной повторной активацией.
Это не объясняло странного поведения аппаратуры: провалы в памяти у контактирующих с аномалиями агентов нередки. Но никогда (за редкими исключениями, воспоминания об одном из которых до сих бросали его в дрожь) не возникали сложности с восстановлением и выравниванием этих провалов.
– Прошу меня простить, господин Морозов, – подплыла к его столу Завадская. – Мне показалось, вы не очень хорошо себя чувствуете. Я приготовила вам чай. – И она поставила на стол чашку.
Ян тепло поблагодарил владычицу архива, и она с достоинством удалилась.
Пришел черед пособия Скобенко. Этот том не проходил через руки Яна. Книга отпечатана в прошлом году. «Только для служебного пользования ОРА – КГБ».
На первый взгляд, ничего нового. Ян терпеливо пролистал главу «Акустические аномалии». Снабжена она была куда более свежими примерами, но ничего категорически нового. Ян открыл оглавление, и на последних страницах взгляд его зацепился за что-то любопытное. По всей видимости, именно это и имела в виду Завадская: «Неподтвержденные свидетельства очевидцев» – стр. 481.
«В 1718 г. в селе Дьяконово (ныне не существующее – прим. авт.) Сибирской губернии святым отцом Гавриилом описан следующий случай: на должность звонаря в Церковь Святой Троицы был принят блаженный немой сирота Пахом. В результате неустановленного несчастного случая работник был сочтен безвременно усопшим и уложен на отпевание. По окончании оного Пахом «воскрес» и заговорил, после чего покинул село в неизвестном направлении.
С точки зрения современной науки можно сделать предположение, что Пахом в результате несчастного случая впал в скоротечный летаргический сон. Феномен обретения воли и голоса «немым блаженным сиротой» может объясняться множеством способов. Однако, в рамках нашего исследования мы делаем предположение, что звонарь мог попасть под влияние аномалии неустановленного типа (см. стр. 405), чье воздействие повлекло изменения в его мозге, восстановив утраченные функции.»
Ян перелистнул страницы. В главе, включающей в себя и страницу под номером 405, шли рассуждения о потенциальном использовании аномалий в народном хозяйстве, медицине и науке, в том числе – внезапно – в изучении иных пространственных измерений, чье существование подспудно объясняется теорией Викторова Н.Е. «Но, – Ян потер глаза и захлопнул книгу, – не доказано научно».
Он еще раз поблагодарил Завадскую за чай и информацию и все-таки отправился подремать в комнату досуга. Надо было все обдумать и собрать силы на решительный и финальный, как Ян надеялся, штурм упорных укреплений агентского забвения. «Чего доброго, – думал Ян, сняв туфли, и растянувшись на диване, – решат, что я саботирую. А там объяснительные, вопросы, комиссия, волокита…» Он зевнул до звона в ушах, но, когда закрыл рот, звон не пропал. Ян разлепил тяжелые веки – и мутным из-за расплывающихся ресниц взором различил какую-то фигуру на фоне светлого прямоугольника дверного проема. Фигура бесформенно клубилась, то сгущаясь, то становясь совсем прозрачной – и тянулась к нему, и звенела, и этот звон пробирал до костей.
Фигура перестала дрожать, и Ян различил черты Лиды, его жены. Ее лицо исказила гримаса боли, тело было сведено судорогой, и она тянулась к нему – истерзанная, брошенная, одинокая…
Ян застонал и попытался в ужасе отгородиться рукой от нее и неловко сполз с дивана.
Он проснулся еще в падении. Комната была пустой, и такую же пустоту потери вдруг ощутил в себе Ян. Лида… Он обхватил голову руками и застонал. Ее образ таял, и какая-то давно забытая нежность вдруг зазвучала в где-то в душе Яна.
Ноги Руслана, выпростанные из-под пульта управления, голосом Руслана ответили, что нет, черт тебя дери, железяка тупая, он не обедал, но очень бы хотел, и Ян подождал, пока техник закончит, чтобы отправиться в столовую.
– Ты уверен, что вытянешь? – орудуя ложкой спросил Руслан. – Ты, по-моему, еще хуже выглядишь, чем утром.
– Давай поскорее закончим с этим, – поморщился Ян, – осталось немного. Надо доделать уже.
– Ну, как знаешь, Мороз, – покосился на него Руслан.
Они вышли из столовой и начали спускаться в ЦБАС.
– Слушай, – вдруг остановился Ян, – иди пока без меня, я щас подойду.
– Свежий воздух покурить? – понял техник, – ну давай, давай.
Ян развернулся бросился вверх по лестнице, потом через вестибюль института на улицу – в осеннюю морось. Через дорогу – телефон-автомат. В НИИ тоже такие стояли, но Яну вдруг стало слишком тесно среди гулких и пустых коридоров.
Он вспомнил, а ведь это было каких-то лет десять назад, до ЦБАСа, до спец отдела – как близки они были с Лидой, как они любили друг друга. Что произошло потом? Его бытность стабилизатором, и эта бесконечная вереница шпионов, вредителей, преступников и психопатов, и он – в их головах, их памяти, их душе. А его душа? Где она?
Монета провалилась внутрь автомата, Ян набрал номер.
– Спецстрой, слушаю, – ответила девушка на том конце.
– Лидию… – голос сорвался, и Ян кашлянул, – Лидию Борисовну, пожалуйста.
– По какому вопросу? – зевнула девушка в трубку.
– По личному, это муж. – Почему-то у него подскочил пульс и участилось дыхание. Он нервничал?
В трубке зашуршало, что-то стукнуло, и раздалось приглушенно-заинтересованное: «Муж».
– Да? Ян? – раздался настороженный голос Лиды. Когда же он вот так просто звонил ей днем? Она подумала, наверное, невесть что.
– Привет, Лида, – начал Ян и умолк, он ведь даже не подумал, что сказать.
– Привет, что-то случилось? – уже успокоилась жена.
– Я… – Ох, как непросто начинать говорить после лет молчания. – Я просто хотел сказать, что скучал. – Глупо, как же глупо он звучал сейчас.
– Ян, – растерялась Лида. – Что-то случилось? Ты в порядке?
– Я просто хотел сказать тебе… – Ян прерывисто вздохнул. Его ноготь отковырнул чешуйку краски, и он отдернул руку. – Прости, я был… я был…
– Ян… – Лида всхлипнула? И зашептала: – Не сейчас, дорогой, давай дома поговорим, мне тоже нужно тебе многое сказать, хорошо?
– Хорошо, – шепнул он, улыбаясь, и повторял это почему-то снова и снова, даже когда Лида сказала «целую» и повесила трубку: – Хорошо… хорошо.
Он вышел из телефонной будки и вдохнул эту осень, эту морось, словно набираясь сил перед последней битвой. Он решительно шагнул вперед – в этот НИИ, в этот ЦБАС, к машине, к ждущему его колоколу, чтобы завершить структуризацию, чтобы вернуться домой. И капли стекали по его лицу.
Он уже коснулся пальцами ручки кабинета, но вдруг замешкался, не в силах войти. Может, к чертям все это: повернуться и просто уйти? Прочь от Кочергина, от НИИ, от аномалий? Домой, к Лиде, ведь еще можно все наладить? Ян покачал головой. И что потом? Это путь в никуда. Увольнение по НСС, а может, и статья. Да и кто будет вместо него? Вдруг то, что там ждет, действительно опасно? Кого тогда подставит Ян? Нет, надо сначала закончить с этим.
Дверь резко распахнулась, заставив Яна вздрогнуть, а открывшего ее Руслана – отпрянуть и завопить.
– Мороз, бля… ф-фух, – сдулся Руслан. – До инфаркта доведешь. Чо тут стоишь?
– Да вот только подошел, – развел руками Ян.
– Короче, Кочерга звонил, просит уже заканчивать. Я в сортир, и давай начинать. – Руслан протиснулся мимо Яна в коридор.
Он присел за свой стол, достал из ящика фото смеющейся Лиды и так и сидел, держа его в руках, пока не вернулся техник.
Потом были сборы: Ян привычно скинул куртку и забрался в кресло. Вернувшийся Руслан еще влажными и пахнущими мылом руками, словно верный оруженосец, помогал ему нацепить всю аппаратуру. Ян смотрел отрешенно и решительно.
Звонок начальнику, громкое «разрешаю!», маска, отгородившая Яна от мира.
– Поехали! – И привычный ослепительно яркий мрак погружения.
…Он снова в комнате с неумолчно звонящим колоколом. Вибрация проникает под кожу, выбивает воздух из легких, заставляет стучать зубы и дрожать кости. Колокол ждал его. Как и то, что в нем таилось. Оно проступает на литом боку и жадно тянется к нему своей дрожащей тенью, но теперь Ян готов. Все, что ему сейчас нужно – это сдюжить, вытерпеть, пока оперативники заставят колокол замолчать; продержаться достаточно долго, чтобы они все вспомнили.
– Стой!.. – крик рвется из груди Волковой. – Назад!
Медный осколок ледяной тяжестью твердо лежит в руке. Со свистом рассекая воздух, Ян бьет перед собой – прямо в дрожащее марево. И оно отдергивает свои призрачные щупальца. Ян бьет снова – и оно начинает отступать, оно поддается.
Ян с трудом оборачивается. Он видит их: решимость Громова, замешательство Волковой, ужас Мелюжного. Он видит их, а они видят его – возникшего ниоткуда, сотканного из звона. Ян встречаются взглядом с Громовым. «Кто ты?» – кричат глаза оперативника. «Я – свой!» – отвечает взглядом Ян. Бесконечный миг раздумий – и оперативник кивает Яну и начинает отдавать приказы. Группа приходит в движение, падает на пол сумка, Громов склоняется над ней. Мелюжный, уже с глушилкой в руке, пытается настроить ее еще точнее. Волкова и Громов, вытащив антирезонатор из сумки, шагают мимо Яна – готовятся накинуть его на колокол. Сейчас все будет кончено. Только бы выдержать, только бы дотерпеть.
И в эту секунду оно выстреливает в Яна, опутывает, сжимает, подчиняет. Ян видит, как его рука размахивается – и бьет осколком в колокол. Вспышка звона болью взрывается в голове, она оглушает, ослепляет, выбивает душу из тела. Ян видит краем глаза, как Громов и Волкова валятся наземь, зажимая уши, и кровь проступает меж их пальцев. И тень из колокола добирается до нейропаутины и...
Он стоит один, вокруг лишь дрожащая от звона тьма. Вибрация выворачивает наизнанку. Оно здесь, Ян чувствует его: оно вокруг, оно изучает его и никуда уже не торопится. Ян уже не чувствует тела, не может пошевелить и пальцем, не может дышать, не может моргнуть. Он может лишь чувствовать – боль, ужас и беспомощное отчаяние рвут его изнутри.
Оно дрожит вокруг Яна – ощупывает тело, начинает зудеть под кожей. Поднимается к его голове, собирается на нейропаутине – и устремляется куда-то прочь по проводу.
Тьма вдруг отпускает его, и Ян обнаруживает себя прижимающим ладони к колоколу и чувствует, как утихает дрожь. Оно ушло. Ян остался.
Он в том же подвале, у его ног лежат, начиная приходить в сознание, Громов и Волкова. Где-то за дверью стонет Мелюжный. Тень усталой улыбки падает на лицо Яна. Он выдержал, он справился. Осталось совсем немного, и Ян сможет покинуть это место.
Дома его будет ждать Лида, и будет долгий разговор, и кто знает, чем он закончится. Может, еще есть шанс все вернуть?
Лида… Ян хочет смахнуть непрошенную слезу, но – не может отнять рук от колокола. Он рвется сильнее, снова и снова – до боли, до хруста, но все бесполезно. Спокойно, ш-ш-ш, спокойно: нейропаутина еще действует, Ян сейчас соберется и вытащит себя, а если не сможет – всегда есть Руслан.
Но паутины нет на голове, нет связи с миром, и некому прийти на помощь. Ужас осознания молнией поражает Яна. То, что было в колоколе, ушло – в реальность, в его, Яна, тело, а он остался – здесь, в воспоминаниях, чтобы бесследно исчезнуть.
Он не чувствует боли, он перестает чувствовать вообще хоть что-либо. Мозг заволакивает туманом, тело истаивает. Но пока он не исчез, пока он не забыт – звучит крик его отчаяния, его кошмара.
Первым поднимается Громов, и несмотря на то, что череп его пылает болью, он помогает остальным. Уши словно забило ватой, но Громов чувствует: звон прекратился, аномалия заснула. У него смутное ощущение, будто здесь должен быть кто-то еще. На мгновение ему даже слышится, как кто-то истошно зовет его. Он растерянно оглядывается, но кроме его группы здесь больше никого нет.
Сколько раз рука Руслана поднималась, чтобы вытащить Яна? Но он стискивал зубы, сжимал пальцы в кулак – и ждал до последнего. Даже когда тело Яна ходило ходуном – Руслан утирал выступавший пот на лбу и ждал. Показатели были на границе красной зоны – Ян шел по краю. И внезапно, совершенно без перехода – норма. Руслан даже вздрогнул, заметался взглядом по пульту – вдруг ошибка? – но ошибки не было. Ян резко пришел в норму.
Руслан поднялся, подошел к стабилизатору и несколько секунд настороженно слушал его ровное дыхание.
Раздавшийся сигнал пробуждения заставил Руслана вздрогнуть, он обернулся на звук – а когда повернулся обратно, Ян задергался. Он засучил ногами и нелепо замахал руками, хватая и дергая как-то все разом. Его маска наполовину сползла, один слой нейропаутины повис на проводах, часть контактов оказалась сорвана.
Руслан опомнился и бросился помогать.
– Ну-ну, не дергайся, – успокаивал он Яна. – Щас аппаратуру поломаешь, как потом чинить? – Перехватив руку стабилизатора, прижал ее к креслу. – Ну, куда рвешься-то? В сортир что ли захотел?
Ян уже успокоился и лежал смирно, позволяя технику отключить себя.
– Ну, как сам? – Руслан уже отсоединил последний слой паутины и тащил маску с лица товарища. – Заставил ты меня понервничать. Все в ажуре?
На него уставились широко распахнутые глаза Яна.
– Мороз, – опешил Руслан. – Ты чо, нормально все?
Глаза Яна метнулись в сторону и снова сфокусировались на лице техника.
– Ну ты давай, отдохни, приди в себя, – отошел от него Руслан. Поднял трубку: – Петр Андреич! Агутин, да… можно вас?
– Да дай ты ему отойти. Три погружения за два дня! – хмыкнул Кочергин, глядя на блуждающего по кабинету Яна. Глянул на часы, засуетился: – Так… это, Агутин, там сейчас гости начнут просыпаться. Надо бы их в курс дела ввести, чтоб не переживали. Морозов, – обернулся он к Яну. Тот не отреагировал, и Петр Андреевич покачал головой.
– Ну, спасибо, мужики! – Громов стиснул сперва ладонь Кочергина, затем Агутина. Подошел к Яну, и протянутая им рука повисла в ожидании: – Спасибо, дружище, за твою работу! Вправил ты нам мозги. – Стабилизатор поднял голову, и их взгляды встретились. Какой-то смутный образ вспыхнул в памяти Громова, отчаянный вопль долетел до его измученного слуха из глубин памяти… и бесследно пропал. Оперативник поморщился от резкой боли. Ян отвел глаза, посмотрел на протянутую ему ладонь и неловко вложил в нее свою.
Громов потер глаза, устало улыбнулся и повернулся к своим. Волкова осторожно массировала то виски, то уши. Мелюжный всхлипывал.
– Что такое? – Громов положил ему руку на плечо.
– Я не помню, – тот утер выступившую слезу. – Я вспомнил все, но что-то забыл. И я не помню, что я забыл!
– Не раскисай, пехота, – улыбнулся ему Громов. – Сейчас поедем в отделение, быстро отчитаемся, и по домам, отдыхать.
– Иногда, – подошел Кочергин, – пациенты отмечают появление чужих воспоминаний.
– Вот как? – поднял брови Громов.
– Нет повода для беспокойства, – кивнул Кочергин. – Обычно, это проходит после того, как поспите. Мозг сам разберется, просто дайте ему эту возможность. Ну, – развел руками Петр Андреевич, – ваших уже оповестили, они в пути. Попрошу вас воспоминания не обсуждать, кабинет не покидать.
Оперативники согласно покивали и еще раз поблагодарили команду ученых. Кочергин мотнул головой и первым вышел из процедурной. За ним шагнул Руслан, Ян послушно поплелся следом. Волкова проводила его взглядом, и какое-то смутное ощущение узнавания возникло у нее и тут же растаяло.
Прибывшая за оперативниками машина выехала со двора НИИ. Глядя, как свет ее фар рассекает сумерки, Кочергин выбросил окурок и объявил Яну и Руслану, что они могут ехать по домам.
Ян выглядел настолько выжатым и потерянным, что Кочергин предложил подвезти его до дома.
Лида прибралась и приготовила ужин. По телевизору шла «Кинопанорама», Лида пыталась ее смотреть, но постоянно отвлекалась и ничего не понимала. Чем сильней сгущались сумерки, тем дольше стояла она у окна и смотрела во двор.
Она увидела темную фигуру, вышагивающую к подъезду, и вся напряглась. Но нет, это не Ян, походка не его. Человек попал под свет фонаря, и Лида узнала его: то был сосед с пятого.
Этот телефонный разговор, это «скучал» голосом Яна… Лида не знала, что думать. Мысли ее метались между «все еще может быть, как раньше, и даже лучше» до «он уходит от меня», и Лида стояла у окна и жевала волосы, хотя думала, что прекратила это делать еще в школе.
Фары высветили асфальт перед домом. У подъезда остановилась темная «Волга». Из нее никто не выходил. Лида заинтересовалась. На такси не похоже. Может, ждет кого? Хотя, кого можно ждать в такое-то время?..
Из «Волги» вышел Ян. Лида прильнула к стеклу. Она не могла припомнить ни единого раза, чтобы мужа домой кто-то подвозил. Как-то неловко он захлопнул дверь и повернулся к подъезду. Машина, взревев мотором, укатила, а Ян стоял, будто бы в замешательстве. И Лида вдруг с каким-то облегчением поняла: муж выпил. Возможно, выпил еще до того, как позвонил ей. Выпивал он крайне редко, а сегодня оказался как раз такой случай. Он не собирается уходить от нее. Он не хочет снова сблизиться. Он просто выпил. И глядя на одиноко замершего на пятачке перед подъездом мужа, Лида почему-то почувствовала, что все еще любит его. Вот сейчас он поднимется к ней, поест, ляжет спать. А завтра утром – или вечером, если он будет не в настроении, или в какое-то другое время она просто сядет рядом, возьмет его руку и скажет: «Знаешь, Морозов, а я все равно люблю тебя. И делай с этой информацией все, что хочешь!»
И стало ей тепло-тепло, и она улыбнулась, подняла руку и помахала своему любимому пьяному мужу, нерешительно замершему на холоде внизу.
Он поднял глаза, увидел ее в окне, как-то дергано и механически поднял руку и махнул в ответ. А потом вошел в подъезд.
