CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Звучит драматично, но я говорю об этом в самом простом смысле. Я ненавижу толпы. Ненавижу стоны, грохот падающих гирь, маленькие лужицы пота, которые никто не вытирает. Ненавижу неловкие разговоры ни о чём. Поэтому я оформил ночное повышение тарифа — чтобы можно было проходить после полуночи.

В первый раз я вошёл в 1:13 ночи и почувствовал, будто открыл секретный уровень мира. Внутри было пусто. Темно, кроме аварийных огней. Музыка выключена. На ресепшене никого. Только гул автоматов с напитками.

Рай.

Или, по крайней мере, так мне казалось.

Сначала ничего страшного не было. Зал тихий, но обычный. Мне даже понравилась эта жутковатая неподвижность. Я надел наушники, но музыку не включал. Тишина нравилась больше. В ней было… что-то благоговейное.

Потом, через несколько ночей, я заметил странность. В раздевалке было холоднее, чем в остальном здании. Не «кондиционер шпарит» холод, а сырой, подземный. Такой, что пробирает до костей. Такой, при котором вспоминаются подвалы и морги.

Но страннее всего были не температура. А сами шкафчики. Ночью шкафчики казались… живыми.

Впервые я заметил это, когда завязывал шнурки на скамейке. Металлические дверцы за моей спиной громко щёлкнули, как остывающий металл. Только это не прекращалось. Щёлк. Скрип. Дребезг. Сдвиг.

Здания оседают — понятно. Но это звучало так, будто внутри кто-то шевелится. Я поднялся и приложил ладонь к одному из шкафчиков. Ощущение было, будто по ту сторону двери кто-то дышит.

Я отдёрнул руку так резко, что едва сам себя по лицу не ударил. Сказал себе, что драматизирую. Просто старый металл. Перепад давления. Да что угодно. Но следующей ночью я услышал… шёпот. Тихий. Едва слышный. Слов разобрать невозможно. Но это был точно, абсолютно точно шёпот. Я обернулся так резко, что поскользнулся на плитке. Никого. Разумеется. Я замер. Задержал дыхание.

И клянусь, я снова услышал шёпот от шкафчиков. На этот раз я смог разобрать слово.

«…почему…?»

Я ушёл, так и не позанимавшись.

На следующую ночь я подумывал не возвращаться. Но упрямая, скептичная часть моего мозга победила. Должно же быть объяснение. Правда?

Пробила полночь. Я вошёл. Тишина. Как обычно. Но теперь тишина была другой. Она казалась осведомлённой. В раздевалку идти не хотелось, но и струсить — тоже. Я заставил себя зайти.

Я замялся перед своим шкафчиком. Жужжание люминесцентных ламп казалось громче. Моё собственное дыхание отдавалось эхом.

Щёлк. Скрип. Шёпот. Я застыл. Одна из дверец плавно распахнулась. Это была не моя. Я не видел, как она двинулась. Я просто заметил, что она открыта… хотя секунду назад была закрыта.

Я уставился на неё целую минуту, ожидая, что кто-то выскочит и крикнет «Попался!». Но ничего не случилось. Потом изнутри этой открытой ячейки… я услышал тихое дыхание. Не знаю, что на меня нашло, но я шагнул вперёд и заглянул внутрь.

Пусто. Совершенно пусто. Но дыхание продолжалось… у меня за спиной. Я медленно обернулся. Ничего.

И тут — ХЛОП!

Дверца, которую я только что открыл, захлопнулась так, что металл звоном отозвался. Я закричал. Вслух. Как в настоящем ужастике. Сердце, казалось, вот-вот разнесёт грудную клетку.

А затем… Моё отражение в зеркале на другой стороне комнаты повернулось и посмотрело на меня. Хотя я не двигался. Я стоял, как окаменелый, лицом к шкафчикам. Моё отражение было развернуто ко мне. Улыбалось. Оно подняло руку и помахало. Я отпрянул так резко, что ударился о дверцы за спиной и рухнул на пол.

— СТОЙ!

Я и сам не понимал, кому кричу. Отражение склонило голову. Улыбка шире. Слишком широкая. И потом… оно беззвучно произнесло что-то губами. Три слова.

«Ты её бросил».

Я перестал дышать. Откуда, чёрт возьми, оно знает—

Нет. Нет, не думай об этом.

— Хватит, — прошептал я. — Прекрати.

Отражение моргнуло. Медленно. Намеренно. Потом повернуло голову обратно, как положено в зеркале. Полностью спокойно. Будто ничего и не было.

Я вылетел из раздевалки и не возвращался неделю.

Но вы знаете, как работает ужас. Избегая его, ничего не решишь. Мозг не отпускал. Я снова и снова прокручивал это. Отражение. Шёпот. Дыхание. Слова.

Ты её бросил.

Это память, которую я хоронил глубоко. Секрет, о котором никому не говорил. Ночь, когда я ненавидел себя сильнее, чем думал возможно. Ночь, когда я ушёл, хотя кому-то нужна была помощь. Ночь, когда кто-то едва не умер.

Я пытался забыть. Шкафчик — нет.

Я сказал себе, что мне нужна точка. И вернулся. Опять поздно ночью. Потому что, видимо, я идиот. Карта пискнула на входе. Гул автомата встретил меня, как обычно. Но воздух был другим. Гуще. Тише.

Зал казался темнее. Даже аварийные огни — тусклее. С того момента, как я вошёл, я чувствовал взгляд. К тренажёрам я не пошёл. Сразу — в раздевалку. Переступив порог, я понял, что меня там ждут.

Зеркала были запотевшие, словно комната была полна пара. Но тепло не ощущалось. Было ледяно. Дверцы шкафчиков были чуть-чуть… приоткрыты. Не настежь. На долю сантиметра, будто что-то внутри толкало их изнутри.

Воздух гудел шёпотом. Не тихим теперь. Ясным. Слоистым. Наложенным друг на друга. Десятки голосов. Сотни.

«почему ты…»

«ты знал…»

«ты ушёл…»

«это твоя вина…»

«скажи…»

«скажи правду…»

У меня подогнулись колени. Зеркала медленно прояснились. Моё отражение смотрело на меня. Сейчас оно не улыбалось. Оно плакало. Настоящие слёзы катились по щекам. Те же глаза. Всё то же. Только… не я.

Оно заговорило. Я услышал голос вслух, не в голове.

— Ты принёс это с собой.

Я покачал головой.

— Принёс что?

Оно не ответило. Зато все отражения во всех зеркалах повернулись, под углами, которые не должны были сходиться, отражения, которые не могли меня видеть. Десятки меня. Все смотрели. Все ждали.

Потом моё отражение шагнуло вперёд. Вышло из зеркала. Я попытался бежать. Но пол подо мной завибрировал. Плитка сдвинулась. Я рухнул, содрав ладони.

Отражения вылезали из зеркала одно за другим. Это уже не были мои копии. Они были… неправильные.

Некоторые старше. Некоторые моложе. Некоторые поломанные. Кривые. Перекрученные. Изувеченные. Версии меня, которые не должны существовать. Версии меня, которые умерли. Версии меня, которые сделали ужасные, невыразимые вещи.

Они окружили меня. В их глазах было обвинение.

— Ты её бросил, — загудели они хором. — Ты её бросил. Ты её бросил.

— ХВАТИТ! — закричал я. — Я НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЕЙ НУЖНА ПОМОЩЬ!

Вперёд вышло одно отражение. Первое. То, что улыбалось.

Оно опустилось рядом со мной на колено.

— Но ты знал, что ей больно.

У меня провалился желудок. Речь была не о какой-то случайной девчонке. Речь была о моей сестре. Мне было семнадцать. Ей — пятнадцать. В последнее время она стала такая тихая. Такая далёкая. Я подумал, что ей просто нужно пространство.

Однажды ночью я услышал её плач сквозь стену. Я простоял у её двери целую минуту. Почти постучал. Но мне не хотелось с этим разбираться. И я ушёл.

В ту ночь она попыталась покончить с собой. Мама успела её найти. Я ненавидел себя. Но закопал это. Сделал вид, что ничего не было. Мы никогда об этом не говорили. Она получила помощь. Она жива. С ней всё хорошо сейчас.

…Правда?

— Зачем вы мне это показываете? — прошептал я.

Все отражения улыбнулись одновременно.

— Потому что она никуда не ушла.

Раздевалка застонала. Металл повёлось. Стены растянулись. Дверца в дальнем углу медленно скрипнула. Внутри, в темноте, что-то шевельнулось. Девочка. Свернувшаяся клубком. Бледная. Плачущая. Моя сестра. Но моложе. Такой, какой была в ту ночь.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, не уходи снова.

Сердце раскололось.

— Я не уйду, — сказал я. — Я здесь.

Я протянул руку. И что-то схватило меня за запястье изнутри шкафчика. Не она. Что-то иное. С длинными чёрными пальцами и слишком многими суставами.

Оно сжало запястье так, что кости заскрежетали.

— Ты её не спасёшь, — прошипело существо. — Ты её никогда не спасал.

Я закричал, когда оно потянуло меня в темноту. Я вырывался. Царапался. Пинался. Отражения смотрели без эмоций. Тварь втащила меня наполовину внутрь. Тьма проглотила всё. Воздух внутри был густой и влажный. Пахло гнилью и старыми слезами.

Я думал, что умру. И тут услышал голос за спиной. Настоящий голос. Тихий. Дрожащий. Её голос.

— Отпусти его.

Всё застыло. Хватка на запястье ослабла. Я повернулся. В проёме раздевалки… стояла моя сестра. Не юная. Не сломанная.

Та, какая она сейчас. Живая. Сильная. Немного печальная, всегда чуть печальная, но выздоравливающая. Она смотрела на меня. По-настоящему смотрела.

— Я ходила сюда, — прошептала она. — Каждую ночь. Я знала, что ты здесь. Знала, что что-то не так.

Тени отпрянули от неё.

— Ты не бросил меня, — сказала она. — Ты не знал, как помочь. Но сейчас ты здесь.

Она протянула руку и схватила мою другую ладонь. Тёплую. Настоящую. Вытянула меня из шкафчика. Существо внутри завизжало. Отражения скрючивались. Зеркала треснули.

Вся раздевалка завопила. Свет замигал бешено. Металл покоробился. Шёпот превратился в оглушающие, нечеловеческие вопли.

Сестра крепко обняла меня.

— Закрой глаза, — сказала она.

Я послушался. Мир взорвался.

Я очнулся на парковке.

Было 3:07 ночи. Моя сестра сидела рядом со мной на бордюре, обняв колени. Она смотрела на вход в зал.

— Оно больше тебя не тронет, — сказала она.

У меня дрожал голос.

— Что это было?

Она помедлила.

— Боль, — наконец сказала она. — Та, что гниёт. Та, что заполняет пустоты. Зал… он питается секретами. Виной. Люди приходят туда чинить тело. А шкафчики, — она вздрогнула, — они хотят то, что у тебя в голове.

Я уставился на здание. Тёмное. Немое.

— Но… как ты это остановила? — спросил я.

Она не посмотрела на меня.

— Потому что со своей я уже справилась.

Эти слова ударили сильнее всего. Мы долго сидели молча.

Наконец я прошептал:

— Прости.

Она кивнула.

— Знаю.

Снова пауза. Потом она глубоко вдохнула.

— Поедешь со мной домой? — тихо спросила она.

Я кивнул. Мы поднялись. Когда шли к машине, я заметил у своих ног что-то. Полотенце из зала. Аккуратно сложенное. Я своё не брал.

У меня всё внутри оборвалось. На полотенце было написано чёрным маркером.

Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЕЁ СЛЫШАЛ.

Я застыл. Сестра увидела. Подняла. Прочла. Её руки чуть дрогнули. Она посмотрела на меня.

— Не пускай это обратно.

Я кивнул. Мы сели в машину и уехали.

Утром я отменил абонемент. Но вот что странно:

Через час после отмены… мне пришло письмо из зала.

«Нам жаль, что вы уходите. Прежде чем мы полностью закроем вашу учётную запись, пожалуйста, заберите свои вещи из раздевалки».

Был вложен файл. Фото дверцы шкафчика. Чуть приоткрытой. Внутри… я увидел полотенце. С новой надписью.

Жирнее. Злее.

ТЫ БРОСИЛ НАС ВСЕХ.

В ту ночь я не спал. Пишу это сейчас, потому что мне нужно, чтобы кто-то поверил. Я не знаю, чем зал является на самом деле. Паразитом? Зеркалом? Дверью?

Знаю только одно: ему не нужно было моё тело.

Ему нужна была моя вина. И я боюсь… оно ещё не закончило со мной. Потому что в тишине моей квартиры, только что —

Из шкафа в коридоре… я услышал мягкий металлический щелчок.

Как будто открылась дверца шкафчика. А затем… шёпот.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Объявление было маленьким и простым, затерялось в бесплатных местных объявлениях между тем, кто продавал щенков питбуля, и тем, кто хотел купить подержанную бензопилу. Там было написано:

Инвалиду нужна помощь с оформлением дома к Хэллоуину. Могу платить 50 долларов в час за ожидаемые 3 часа работы. 75 долларов за каждый час сверхурочно.

Сидя в машине, я жевал вяленое мясо и скептически разглядывал объявление. Мне совсем не хотелось возиться с каким-нибудь странным старикашкой, который часами будет требовать вешать скелеты строго в «правильных» местах. И кто его знает, где хранятся украшения и в каком они состоянии — перспектива рыться в каком-нибудь чердаке или подвале в поисках барахла меня тоже не радовала.

Я глянул на приборку машины. Сраный индикатор тормозной системы всё ещё горел. Мне позарез нужны были деньги на новые тормоза и шины, и эти лишние баксы могли бы помочь начать ремонт, пока я жду следующую зарплату. Плюс, кто знает? Вдруг если им понравлюсь, дадут ещё и чаевые. Вздохнув, я достал телефон и набрал номер под объявлением.

— О… алло?

Я почувствовал, как морщусь в трубку. — Эмм, да? Я… ну, я увидел ваше объявление насчёт помощи с хэллоуинскими украшениями, и если вам всё ещё нужен человек, я мог бы прийти и заняться этим.

Пауза, потом: — Нет, помощь всё ещё нужна. Вы могли бы прийти сегодня?

— Сегодня вряд ли, но, наверное, завтра часов в шесть вечера, если это нормально?

— Хм, да, звучит хорошо.

— Не слишком поздно? Я просто… собирался зайти после работы.

— Нет, шесть — самое то. Только вы один, пожалуйста. Не хочу показаться грубым, но я немного пуглив с незнакомыми и не хочу, чтобы у меня в доме одновременно было больше одного человека.

Окей, странно. Наверное, затворник какой-нибудь. — Конечно, без проблем. Я буду один. Оплата как в объявлении? 150 за первые три часа и 75 за каждый следующий?

— Да, верно. И если всё пройдёт хорошо, смогу добавить немного сверху в конце.

О да. — Договорились. Тогда до встречи… — я замялся, не зная, обратиться «мадам» или «сэр». Голос был чуть высокий, но дрожащий, водянистый — сложно понять, мужчина или женщина. — …и спасибо за возможность.

— Нет, это вам спасибо. До завтра.

Повесив трубку, я пару минут смотрел на телефон. Люди какие же всё-таки странные. И всё же деньги хорошие, к тому же дело приятное, и по голосу это явно не маньяк с топором. Скорее просто одинокий человек, которому нужна помощь.

Выруливая с парковки у заправки, я подъехал к светофору — тормоза жалобно взвизгнули. — Да слышу я тебя, ублюдок. Работаю над этим.

Дом оказался двухэтажной белой фермерской постройкой на окраине города. Когда-то, возможно, это и правда было частью фермы, хотя вид у него был не настолько старый. Этот район на участки под застройку начали делить ещё до моего рождения, и хотя забор участка уходил далеко во всех направлениях, сквозь северную линию деревьев я всё равно видел силуэт соседнего дома.

Подойдя к парадной двери, я заметил записку, приклеенную рядом со звонком. На ней было: «Дверь открыта, заходите. Я в гостиной».

Скривившись, я живо представил старуху, голую и раскинутую на диване, обёрнутом плёнкой, как из фильма, — ждёт, чтобы я вошёл и поддался её затхлым чарам. Меня передёрнуло, и я сунул записку в карман. Глупости. И я уже опаздывал. Толкнул входную дверь — она легко поддалась, и я вошёл.

Внутри дом был немного странный. Не то чтобы запущенный или грязный — наоборот, очень чисто, ни пылинки. Но почти без декора и цвета — светлые, выцветшие стены, кое-где прерванные бежевыми наличниками. Слева я заметил мебель и решил, что это и есть гостиная. Да, там кто-то сидит в… что за…

В комнате было так темно, что я сначала едва не пропустил: на дальнем конце, в кресле, сидел кто-то. Похоже, тот самый человек, который меня нанял, но разглядеть было невозможно — он был полностью накрыт зелёной простынёй, как дешёвый привидение из магазина распродаж.

— Эм, здравствуйте?

Простыня-призрак слегка шевельнулась. — Да, я здесь.

Я старался не показывать, что меня колотит, но меня, блядь, колотило. — Эм, вы… в порядке?

Призрак тихо потрясся от смеха. — О да. Сейчас объясню. Хотел сказать по телефону, но побоялся, что вы передумаете. Ничего страшного.

— Эм… и что «ничего страшного»?

— Моё состояние. У меня генетическая особенность — глаза крайне чувствительны к свету. Я нормально переношу небольшие источники в темноте и лунный свет, но дневное освещение или когда светят на всю комнату — это для меня очень болезненно.

Я сглотнул и коротко кивнул. — О, эм. Понятно. Мне жаль. И извините, что немного опоздал.

Призрак поднял руку и отмахнулся. — О нет. Я просто рад, что вы пришли. Украшения в комнате в конце коридора, напротив. Все в коробках. На коробках подписано, куда что примерно ставить.

Обернувшись, я увидел край стопки коробок в комнате напротив. — Ладно. Эм, вы хотите указать, куда что конкретно, или просто…

— Нет, под этой штукой я толком ничего не вижу, и ещё долго не будет достаточно темно, чтобы её снять. Я на вас полагаюсь. Просто размещайте по зонам, как на коробках, — это всё, о чём прошу.

Я кивнул, прежде чем вспомнил, что она уже сказала, будто не видит меня. — Эм, хорошо. Постараюсь сделать всё как надо.

— Я уверена, у вас выйдет. И не волнуйтесь, как стемнеет, я смогу вас видеть.

Я запнулся на последней фразе. Наверное, она не хотела, чтобы это звучало крипово, но вышло охуенно крипово. Я тряхнул головой и перешёл через холл. Неважно. Платят нормально, и, похоже, ничего сложного…

Твою же, коробок до хрена.

Шестнадцать, если точнее. Пять — для комнат на первом этаже, все они пустые, кроме гостиной, где мой работодатель сидел тихо, и кухни, где стоял стол без стульев и холодильник. Я подумал спросить, куда именно ставить то, что подписано как «вторая дверь справа, первый этаж», но передумал. Она уже сказала — действовать по своему усмотрению, так ведь?

И всё же, хоть я и не ас в праздничном декоре, расставлять что-то в пустых комнатах оказалось на удивление трудно. Без ориентира в виде мебели и картин всё казалось мрачно чужим: каждый череп, каждый тыквенный фонарь, каждый призрак выглядели не поставленными, а брошенными.

От всего этого внутри как-то не по себе становилось, и я облегчённо перевёл дух, когда закончил с внутренними коробками и перешёл к тем, что предназначались для улицы. Парадное крыльцо. Боковое крыльцо. Снаружи гаража. В таком духе. И ещё пара коробок с пометкой «Двор».

Час на улице — и я поймал себя на том, что мне даже нравится. Дом-странность остался где-то на заднем плане, а развешивать декор снаружи оказалось весело. В основном вещи были качественные, и, к моему удивлению, в хорошем состоянии. Я повесил скелетов на крыльцо, расставил на лужайке надгробья и крадущихся чёрных котов. Вокруг одного из двух больших деревьев во дворе я устроил маленький шабаш ведьм вокруг, как я понял, котла или чего-то такого. Выглядело классно, но с наступлением темноты я уже понимал, что издалека это будет плохо видно. В одной из коробок я видел прожектор, но удлинителей не было.

Зайдя в гараж, я порылся на тесных полках и удивился, когда нашёл длинный шнур. Розетки на фасаде были рядом, и шнур позволял дотянуться до дерева и прожектора с запасом. Аккуратно настроив свет от дома, я наклонил прожектор так, чтобы силуэты ведьм были видны по мере приближения к дому. Я довольно усмехнулся. Вышло реально круто, если уж сам себя не похвалишь.

Вернувшись к коробкам, я обнаружил несколько мелочей, но ничего, что стоило бы выставлять. Резиновая летучая мышь забавная, но не в тему, а вот эта бумажная тыква слишком выцвела и пожелтела…

Я замер, когда пальцы наткнулись на пластиковую карточку. Достал и прищурился, не понимая, почему водительское удостоверение лежит среди декора.

На правах — симпатичная улыбающаяся девушка по имени Жасмин Паркс. На вид примерно ровесница… нет, на два года старше, двадцать шесть. Но кто она? И почему её права в коробке?

Я глянул на дом. А вдруг мой работодатель — это Жасмин? По голосу и росту это вполне могла быть женщина, хотя уверенности ноль. Всё ещё странно, но логичнее: права случайно затесались из дома, а у меня сложилось впечатление, что она живёт одна. Значит, это странное привидение внутри — Жасмин Паркс?

Я ощутил странную смесь грусти и щемящей надежды. Если у неё и правда такая чувствительность к свету — это ужасно. Звучала она мило, и на фото действительно очень красивая.

Я встряхнулся. Нельзя тупеть из-за симпатичной мордашки. Фантазии про незнакомку, которая может оказаться вообще не тем человеком. Поднявшись, я сунул права в задний карман. Нет, надо закончить обход, отдать ей права, получить деньги и свалить. Кивнув шабашу в знак одобрения, я взял две коробки, в которых рыскал, и направился в дом проверить всё напоследок.

Когда я вошёл обратно, внутри было кромешно темно.

— Эй, алло? Кажется, я закончил. — Я боком протиснулся внутрь с охапкой почти пустых коробок, проводя рукой по стене, пока не повернул в комнату, где они стояли. Чёрт, внутри и правда тьма. Даже привыкнув, я еле различал тени других коробок, ставя свои. — Я поставил прожектор для тех ведьм, но… эм, направил его от дома. Если хотите, могу выключить.

— Замечательно. Вы проделали отличную работу.

Я дёрнулся и тихо охнул — голос прозвучал совсем близко. Я думал, что она всё ещё в гостиной, но это было как будто отсюда, из той же комнаты, хоть в темноте я терял ориентиры. Сердце бухало, я кивнул, потом спохватился и сказал: — Спасибо! Думаю, вышло как раз три часа, так что сверхурочки не надо. Если можно $150, я поеду.

Мягкий смешок, потом: — Деньги в моей сумочке. На диване, в гостиной. Если не сложно, возьмите сами.

Я почти хотел возразить — мол, не хочу лезть в чужую сумку, — но она сама предложила, да и, может, ей правда трудно это делать. Я нащупал путь в коридор, размахивая перед собой руками, как слепой. Да, ей включать свет, чтобы искать в сумке, — больно, а в темноте она же не видит…

— Теперь я вижу тебя.

Я застыл, моргнул. — А?

Голос определённо шёл из комнаты с коробками, за моей спиной.

— О да. Я вижу тебя очень хорошо. Ты очень красивый.

В груди снова ёкнуло, но теперь к этому примешивалось липкое беспокойство: я оглядывался в мутной темноте и никого не видел. — Эм, спасибо? Я… вообще-то вас не вижу.

Обернувшись, я увидел, как из-за стопки коробок поднимается тёмный силуэт.

— А сейчас?

В этом силуэте было что-то такое, что сердце перешло на галоп, горло сжалось. Я быстро пошёл в гостиную, вытащил телефон и включил фонарик, шаря по дивану в поисках сумочки. — Да-да. Простите, я возьму деньги и мне надо бежать.

Мне было дико неловко лезть в чужую сумку, но страх и жгучее желание свалить отсюда перевесили последние остатки приличий. Красная сумочка лежала у спинки дивана, я запустил руку в основное отделение и другой рукой, с телефоном, распахнул его шире. Под пальцами шуршали купюры, и в тот же момент в коридоре протяжно скрипнула половица. Посветив на деньги, я отсчитал $150, остальное сунул обратно и развернулся, чтобы рвануть в коридор и наружу.

Я застыл: из-за дверного косяка в гостиную выглядывал силуэт головы. Он казался уродливо неправильным, но в темноте деталей не разобрать — может, мне просто мерещится. Я ещё размышлял, не промчаться ли мимо, когда она снова заговорила.

— Ты уверен, что уже уходишь? Я хотела посмотреть на тебя ещё.

Меня пробрал озноб. — Да, сорян, мне правда пора. Я взял только $150. Спасибо за работу и…

Фигура вышла в проём, и голос у меня оборвался. Что-то было не так. Это был не глюк: её тело выглядело неправильно. Я сдерживал себя, чтобы не светить на неё, с тех пор как включил фонарь, но надо было убираться, а она приближалась, и я стоял как вкопанный, и надо было что-то сделать, потому что это неправильно, это очень неправильно, и, чёрт…

Я направил фонарь на неё — и мы закричали оба.

Она была из глаз. Голая — вся, от головы до пят, вздутая, бугристая, покрытая гроздьями мерзких глаз: маленьких, больших, мутных и ярких, которые наводились на меня с яростью, даже если это означало смотреть прямо в слишком яркий свет. Их было так много — все двигались каждый сам по себе, так густо устилали кожу, что между ними едва проглядывали пятна бледного, серого мяса. Что-то во мне сломалось при этом зрелище, и я сорвался с места, свистя и воя, уворачиваясь от её хватки и ломясь к входной двери. Она же визг перешёл в шипение — густое, кипящее, и становилось всё громче, пока она гналась за мной.

— Я же, блядь, сказала, как ненавижу свет!

Я не сбавлял, только распахнул дверь. — Простите! Мне надо идти! — Извиняться в таком моменте — полный бред, но рот работал сам по себе, пока остальное тело спасало нам жизнь. Я сиганул с крыльца и припустил к машине, и на долю секунды мелькнула надежда, что она не выйдет из дома. Потом шипение взвилось, как поезд срывается на нас. Она, сука, реально догоняет? Кажется, да…

Она сбила меня с ног как раз у ведьминого круга, который я сделал у дерева. Оставаться на ногах не было шанса — она ударила сбоку, и я кубарем вылетел в пятно света от прожектора, который тут же погас. Я отчаянно думал снова его включить и ослепить её, но времени не было. Она уже навалилась — влажные, вздутые пальцы впились в пояс, потащили назад, к дому. Никаких слов, только мой визг и её уставшее, злое шипение.

Я вгрызался пальцами в траву, в землю — зацепиться не за что. Нужно было вырваться и найти оружие, хоть что-нибудь, быстро. Она уже протащила меня треть пути обратно.

И тут я увидел удлинитель, которым подключал прожектор возле ведьм. Рванув вправо, я схватил шнур покрепче, свернулся на секунду клубком. А потом, пока она не успела среагировать, перевернулся на спину и изо всех сил ударил её ногами в грудь. Под левой пяткой что-то хрустнуло, она взвыла по-новой и отпустила меня — по крайней мере на миг. Я увидел, как она скорчилась, прижимая правое плечо, тёмная жидкость сочилась меж длинных, тонких, ветвистых пальцев.

Часть меня хотела просто рвануть к машине. Может, она достаточно ранена или отвлечена, и я успею. Но потом она подняла голову — смотрела не только сотнями глаз по всему телу, но и двумя тёмными провалами в глубине того, что у неё вместо головы. Там была злость, но хуже — там был голод.

Хрен с этим.

Вскочив на колени и выпрямившись, я дёрнул удлинитель с обеих сторон — вырвал вилку из наружной розетки, а прожектор отлетел и грохнулся у основания дерева. Перевёл дух, метнулся ей за спину и быстро обмотал шнур вокруг шеи два раза, затянул и поволок к стволу. Всё происходило странно — я видел себя как бы со стороны: был какой-то простой, животный план, но не помню ни мыслей, ни чувств. Нужно было просто сделать. Сделать — и выжить.

Я тащил её, не обращая внимания на дёрганья, перекинул длинный конец шнура через одну из толстых нижних ветвей и начал подтягивать. Она лезла пальцами к шее, пыталась освободиться или подтянуться выше, но она устала, а я следил, чтобы не поднять её настолько, чтобы она достала до ветки. Она только сучила ногами и глазела на меня всеми этими ужасными-ужасными глазами. Я держал шнур, рычал и потел, готовый сорваться и бежать, если дерево или провод не выдержат.

Но выдержали. И она, наконец, перестала шевелиться. Только тогда во мне шевельнулась вина. Вдруг она просто несчастная мутантка? Может, та самая девушка, чьи права я нашёл?

Но нет. Тогда я этого не знал, но потом наводил справки. Она давала то же объявление шесть недель каждый из последних пяти лет. В эти же периоды в округе пропали без вести восемь человек — в том числе в прошлом году, когда студентка по имени Жасмин Паркс исчезла без следа.

И даже без этих знаний вина быстро схлынула. Адреналин уходил, и, пятясь от висящего тела, я отстранённо понял, что дрожу и плачу. Что бы это, блядь, ни было, она хотела меня убить. Или оставить у себя. Да пошла она.

Сев в машину, я уставился на её силуэт, качающийся на фоне восходящей оранжевой луны. Лучшая декорация за весь вечер. Хрипло хохотнув, я завёл двигатель — на приборке в сумраке вспыхнул оранжевый индикатор тормозов. Я поморщился, взгляд скользнул на часы и вернулся к последнему штриху моего «оформления».

Я отработал уже больше трёх часов.

Оставив двигатель включённым, я поплёлся назад — через двор и в дом. Сумочка лежала там, где я её оставил, и мне повезло. Внутри было ровно $75. Засунув деньги в карман, я пошёл обратно тем же путём, обходя дерево с его «пассажиром» подальше и прислушиваясь, нет ли движения.

Только у машины я обернулся и показал ей средний палец. — С днём, блядь, всех святых.

Тело дёрнулось в октябрьском лунном свете, и я плюхнулся в машину и вжал газ. Если оно дёрнулось ещё раз — я этого уже не видел.

Следующие несколько дней я мониторил газеты и сайты — ждал новостей о найденном чудовище или хотя бы о каком-то убийстве. Ничего. Через полгода дом и дерево снесли бульдозером.

Думаю, некоторые вещи скрыты. Их не должны видеть, и мир помогает держать их в тени. Уберечь тебя от встречи с ними. Но это не значит, что их нет. И не значит, что иногда, когда час приходит, они не могут увидеть тебя, найти тебя — во тьме.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Работа в Коллегии опасна. Необязательно быть ликвидатором или отправляться в выжженные миры, чтобы понять это. Иногда достаточно просто сидеть в архиве и смотреть на чужие фотографии.

Я тружусь в Отделе ОКИ. Моя должность звучит сухо — «фотонолог». Суть проста: мне приносят пачки снимков, а я должен внимательно их рассматривать, описывать увиденное и отправлять дальше. Сотни, тысячи фотокарточек проходят через мои руки. Лица на пляжах, дети в парках, застолья, похороны, свадьбы, уродливые снимки природы. Я должен внимательно их рассматривать, фиксировать, что именно изображено, и отправлять их с описаниями дальше.

Я не люблю хвастаться, но то, что я вижу, не всякий заметит. Ещё на тестах мне сказали, что у меня повышенная восприимчивость к психо-менталике. Я до конца так и не понял, что это значит, но в принципе догадываюсь. Я всегда ощущал что-то иное. С самого детства.

Началось всё с одного случая.
Помню соседку с третьего этажа: обычная женщина, полная, шумная, пахла кислой капустой. Но каждый раз, когда она проходила мимо, я видел за её спиной длинного, белого червя. Он постоянно пульсировал и обвивал её, но она будто и не замечала этого. Я тогда его боялся так, что прятался в шкаф. Через пару недель соседку нашли в подъезде — или, вернее, то, что от неё осталось. Только кожа, аккуратно снятая, будто одежда. Ни капли крови. Отец уже спустя несколько лет шептал, что это «тварь выманила её в коридор и разделала».

С тех пор я привык, что вижу больше, чем другие. И потому наверное меня определили сюда, в фотонологи. «Пускай глазастый займётся картотекой», — так, наверное, решили.

Сначала всё это было простой рутиной. Подшиваешь фотографии, пишешь короткие описания: «мужчина среднего возраста в светлой рубашке», «ребёнок с собакой», «дом с верандой». Иногда попадалось странное — какой-то мясной клубок на стене подвала, или снимок, где русалка выползла на берег. Но всё это относилось к разряду привычного: Разломы приносят свои подарки, ликвидаторы не всегда успевают раньше обычных людей.

Иногда задавал себе вопрос: а как вообще эти карточки попадают ко мне на стол? Люди снимают свою жизнь и всякие странные находки — это понятно. Но как они потом оказываются у меня? Ликвидаторы ходят по домам и выпрашивают снимки? Курьеры собирают их с мест происшествий? Мне хотелось спросить у тех, у кого доступ повыше, но они не говорят. Либо сами не знают, либо… В общем, я махнул на всё рукой: достают они эти фото — и пусть дальше достают. Какая разница как.

А потом начали приходить другие снимки.

Сначала это было что-то мелкое: в углу кадра виднелась тощая чёрная тень. Будто человек, но слишком вытянутый, слишком худой, с руками, которые неестественно свисали, как верёвки. Я подумал, что очередное Искажение. Бывает.

С каждой новой пачкой их становилось больше. Этих черных тварей Они толпились на заднем плане фотографий полей, стояли у дверей домов, тянулись вдоль улиц. Иногда фото приходили полностью чёрные — и среди этой чёрноты проступали десятки худых силуэтов.

Я вначале просто не обращал внимания, но потом стало иньересно и попытался говорить об этом. Сначала осторожно, с коллегами: «Вы с таким сталкивались?» — они отмахивались. Потом пошёл к начальству, принёс пачку снимков. Те даже не взглянули: «Работайте дальше. Не забивайте себе голову, товарищ». А потом меня начали просто игнорировать.

И тогда случилось то, что я запомню на всю жизнь.

Я шёл по коридору НИПа. Обычный коридор, один из многих, что вёл к моему кабинету. Белые стены, серый кафель, двери с табличками. И тогда я увидел, что в конце этого коридора стояла человеческая фигура. Тощая, обгоревшая до черна, вытянутая, как на снимках. Она дёргалась, но при этом оставалась на месте, будто сломанный кадр.

Эта тварь начала ковылять ко мне, издавая клацающее звуки. Она шла шатаясь и спотыкаясь словно ожившая кукла.

Я попятился и потом побежал прочь, это явно было ненормально и команда охраны должна была что то с этим сделать. Но куда бы я не сворачивал, за поворотами меня ждали такие же монстры. Они клацали, щёлкали, тела прерывисто дёргались, их становилось всё больше и больше. Совсем скоро меня уже преследовала толпа этих тварей.

Я пытался заговорить с людьми — окликал, хватал за рукав, толкал плечом. Но друге сотрудники шли мимо, смеялись, обсуждали свои дела, словно я и не существовал. Они не видели ни меня, ни чёрных фигур. Те же твари двигались прямо сквозь толпу, проходили сквозь тела людей, будто через дым, и никто даже не вздрагивал. Это зрелище было невыносимым: мир оставался обычным только для них, а для меня — уже трещал по швам. Я остался один и мне никто не мог помочь, кроме меня самого.

Я сорвался с места и побежал, не глядя под ноги. И тут вдоль стен я заметил новые указатели — черные таблички и стрелки, которых раньше точно не было. Слова на них менялись, но складывались в одно и то же: «Беги», «Прячься», «Дальше». На каком то внутреннем плане я чувствовал, что должен следовать по им.

Коридоры открывались один за другим. Пустые пролёты, бесконечные лестницы, закоулки, которых я никогда не видел в этом здании. Я знал его планировку наизусть, но теперь она рушилась, менялась прямо у меня на глазах. Здание вытягивалось, перестраивалось, удлиняло коридоры и строило новые этажи, уводя меня меня вглубь.

Страх гнал меня всё дальше, твари не собирались останавливаться. Несколько раз они появлялись из стен чуть ли не сбивая меня с ног.

Я спотыкался, врезался в стены, но продолжал нестись по этим чужим коридорам. Наконец я вылетел в пустой коридор — в конце которого увидел дверь.

Серая, строгая, такая же как и все двери на полигоне, но к этой со всех сторон сходились те самые знаки и стрелки, протянувшиеся по потолку и стенам, как вены неведомого организма.

Дверь тянула к себе, казалось даже бежать стало легче и я почувствовал, что только там можно найти спасенье от обугленных тварей. Я врезался в неё всем телом, рванул ручку и захлопнул за собой, поворот замка отозвался громким, успокаивающим щелчком.

Тяжело дышал, сердце билось в висках. Комната оказалась небольшой, явно меньше моего кабинета, но с теми же серыми стенами и холодным светом. Наполнение этой комнаты было довольно скудным: белый стол, пузатый телевизор и кассета перед ним. Я дрожащими от адреналина руками, вставил кассету в проигрыватель.

Телевизор загудел, экран вспыхнул. Появившиеся при включении помехи сменились на черный экран,а потом на изображение какого то кабинета. Затем появился мужчина в строгом черном костюме. Седые волосы, осунувшееся лицо, но одного взгляда было достаточно чтобы понять, он какой то важный человек коллегии. Он сел за дубовый стол и посмотрел прямо перед собой, словно видел меня по ту сторону экрана. Раздался низкий уверенный голос.

— Приветствую вас, товарищ. Если вы смотрите эту кассету, значит, вы были направлены в этот НИП из-за своей особенности. Скорее всего, вы не шарлатан, раз смогли пережить вступительное испытание. То, что вы видели, — люди, лишённые крови и ставшие марионетками “Концепта”. Они не опасны для людей, но при определённых условиях крайне неприятны. И тем не менее — вы живы. Вероятно вы думаете, что вам повезло выжить, но поверьте это не так. Так или иначе, нам нужны люди, подобные вам. Способные и находчивые, живучие.
Под столом есть небольшая ячейка. Там — протоколы и указания, что делать дальше. Советую всегда держать эту книжечку рядом: если хотите жить — без неё не получится. И да, чисто для протокола, уведомляю, что ваша настоящая должность вовсе не фотонолог. Совсем скоро вы узнаете о своих обязанностях и да, отказаться от новой должности уже нельзя. Попробуете — умрёте.

Он сказал это негромко, но в голосе было столько твердости, что кожа на спине покрылась мурашками.

— Чтож раз все вопросы улажены…

Он замолчал, поправляя свой галстук.
А затем резко и неестественно радостно добавил:

— Товарищ! С этой минуты вы — часть куда большего!
Ваша особенность стала силой, а ваша наблюдательность — доказательством компетентности!
Впереди нас ждут испытания, но вместе мы сумеем всё преодолеть и удержать мир от распада! Добро пожаловать в Подотдел Психо-Концептуального Контроля — здесь страх уничтожают во имя общего блага, а каждый шаг становится значимым вкладом в общую победу Советского Союза!

Экран погас. Кассета щёлкнула и выскочила из проигрывателя.

Я отодвинул стол и увидел маленький отсек. В нём лежала книжечка. Белёсая обложка переливалась синими буквами: «ППКК». Я провёл пальцами по буквам, они оказались неестественно гладкими и холодными.

И тогда я понял, что понятие «безопасность» — иллюзия. Нельзя отсидеться в стороне, прикрываясь спинами ликвидаторов. Даже если ты перебираешь фотокарточки в архиве за бетонными стенами, даже если вокруг тебя только пыль и папки — всё это неважно.

Пока существуют Искажения, пока сама ткань мира хрустит под давлением того, что то за гранью, пока мы ещё живы нигде не безопасно.

И единственное, что мы можем, это продолжать бороться.

🧠

— Доктор, Маша нарисовала автопортрет, а он получился… странным.

— Странным в смысле «неудачно»?

— В смысле — как фото в похоронной рамке.

✏

В Машином пенале жили три карандаша.

Красный — горячий, всегда требовал: «Делай быстрее, пока не передумала!»

Синий — занудный: «Не спеши, всё должно быть правильно и чётко.»

Жёлтый — мечтатель: «Главное, чтобы красиво. Остальное неважно.»

Они спорили обо всём: куда сесть на перемене, у кого тетрадка аккуратнее, с кем дружить, а кого лучше обходить стороной.

Както на уроке рисования дали задание: «Нарисуй себя настоящую».

Маша оживилась, а карандаши тут же зашумели:

— «Рисуй, как есть!» — подгонял Красный.

— «Вымеряй всё: расстояние между глазами, длину носа!» — требовал Синий.

— «Добавь улыбку, людям нравится, когда дети улыбаются», — настаивал Жёлтый.

Маша тихо хихикала, чтобы никто не заметил. Только она знала, что карандаши разговаривают, и только она их слышит.

Она скользнула взглядом по классу: Петя в углу жевал ластик, Лена выводила на парте круги, а Витя сосредоточенно считал, сколько раз сможет моргнуть подряд. Странные они, конечно… но свои.

Маша открыла альбом. Линии лица, глаза…

— «Глубже морщины! Не жалей карандаш!» — подгонял Красный.

— «Тень под глазами темнее!» — командовал Синий.

— «Побольше седых волос, они придают характер», — мечтал Жёлтый.

Когда рисунок был готов, Маша откинулась назад. С листа на неё смотрела измождённая старуха с тонкими губами и взглядом, в котором давно не было детства.

— «Это не я…» — прошептала Маша.

Карандаши засмеялись — сухо, по очереди, как будто ждали этого момента.

Маша моргнула… и класс исчез.

Вместо школьного двора — высокий ржавый забор с колючей проволокой. Вместо спортплощадки — выцветшие лавки, на которых её «одноклассники» в одинаковых халатах сидели и раскачивались взад-вперёд.

А в мутном оконном стекле на неё смотрело лицо той самой старухи.

Карандаши лежали на исцарапанном столе.

Молча.

И тишина была хуже их смеха.

🩻 Клиническая аннотация по случаю:

Субъект описывает эпизод взаимодействия с канцелярскими принадлежностями, сопровождающийся визуальными искажениями пространства, замещением привычных декораций и искажением автопортрета до образа пожилой женщины.

Налицо утрата временных ориентиров на что указывает проекция старческого облика на детскую личность.

Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, не умеет рисовать.