Р. Ю. Белькович – Кровь патриотов. Издательство "Владимир Даль", 2020 г
Введение в интеллектуальную историю американского радикализма.
Революция и реакция
...Таким образом, идеи Американской революции были одновременно и радикальными по своему содержанию, и в то же время — укорененными в политической традиции, уходившей корнями в англосаксонский период истории Англии. Идеи эти не остались в тиши кабинетов — они стали теоретической базой вооруженного восстания. Тем самым население колоний продемонстрировало их принципиальную важность для самосознания американцев. Существование новых республик (важно помнить, что независимость в результате войны обрели отдельные колонии, а не государство, в которое они только впоследствии объединятся) было обязано готовности людей проливать кровь за собственную независимость. Отвоевав право на самоуправление, американцы отвоевали и право на революцию. Государство отныне должно было быть только таким, каким его хотели видеть граждане. Представители новой власти были вынуждены использовать революционную риторику даже после возникновения единого национального государства в 1787 г., так как значение Революции было слишком велико. Даже Линкольн, о контрреволюционном характере правления которого будет сказано ниже, в своем первом инаугурационном послании говорил: «Эта страна со всеми ее институтами принадлежит людям, населяющим ее. Если существующее государство перестанет их удовлетворять, у них всегда будет конституционное право изменить его или революционное право распустить или разрушить его». Таким образом, Линкольн вынужден был признать наличие у населения США не только конституционных, но и революционного права, стоящего выше любого позитивного регулирования и не связанного предписаниями государства.
...Одной из характерных черт процедурной составляющей принятия новой Конституции являлось то обстоятельство, что эта процедура нарушала требования Статей Конфедерации. Действовавший основной закон содержал требование о единогласном характере принятия решений, тогда как предлагаемый документ в нарушение этого требования вводил норму о достаточности голосов 9 штатов из 13 для вступления новой Конституции в силу. Принцип большинства также реализовывался и в порядке принятия решений новыми представительными органами федерального уровня. В этом обстоятельстве содержится ряд важнейших моментов, существенных для всей логики американского конституционализма.
Во-первых, новая Конституция, сегодня претендующая на почти священный для США характер, допускала нарушение нормативной преемственности, а значит — и правовой определенности, уже в порядке своего принятия. Сильное централизованное государство оказывалось важнее и выше права, в защиту которого от посягательств другого сильного централизованного государства и выступили патриоты в 1776 г. Сторонники сильной власти не скрывали своей готовности осуществить (и осуществили) контрреволюцию, утвердив принцип силы над принципом верховенства права. Во-вторых, указанная процедура символическим образом сместила фокус внимания с добровольного (и потому — единогласного) принятия на себя обязательств на предполагаемое право большинства создавать обязательства для меньшинства. Государство превращалось в самостоятельный субъект, чье существование переставало быть попросту выражением актуальной воли населения. Оно становилось внеисторической сущностью, не связанной конкретными, индивидуальными актами согласия со стороны индивидов или их групп. В случае с США это прежде всего проявилось в умалении значения штатов в процессе принятия решений, в частности — по финансовым вопросам. Как уже было сказано, Статьи Конфедерации не предполагали возможности централизованного, одностороннего введения налогообложения в интересах центра — установление налогов оставалось прерогативой штатов, которые не стремились это право реализовывать, прекрасно понимая незаинтересованность в том населения. В условиях явного нежелания людей финансово содействовать укреплению государственной власти перенос пространства принятия подобных решений на федеральный уровень во многом возвращал жителей колоний в дореволюционное положение. Только принцип добровольности налогообложения теперь нарушался не британским, а американским парламентом. В-третьих, объяснение нарушения конституционной процедуры безусловно существовало — люди свободны в определении своей судьбы и не могут быть связаны текстом нормативного акта (даже такого, как Конституция в том или ином ее виде). Однако эта идея и это право народа не может быть исчерпано в конкретный момент времени — иначе говоря, если одно поколение (или даже группа людей) может сбросить с себя узы позитивной системы вне процедур, предлагаемых самой этой системой, такое право должно быть и у всякого последующего поколения. Конституция 1787 г., возникшая из отказа следовать правилам Статей Конфедерации, легитимна в той мере, в какой она является воплощением принципа «земля принадлежит живым». Эта Конституция не может претендовать на вечный характер или абсолютную юридическую силу, превосходящую права индивидов, на которых она распространяется. Однако именно такая абсолютизация Конституции и созданного ей государства и являлась целью не только федералистов в XVIII в., но и всех их идейных наследников до настоящего времени.
Принятие Конституции возродило у последовательных республиканцев старую веру в заговор против свободы — только теперь этот заговор воплощался в жизнь не английским правительством, а своими собственными согражданами. И этот заговор был еще страшнее прежнего, так как порождал он «самую отвратительную систему тирании в истории, многоглавую гидру деспотизма, способную причинить бесконечно больше гнета, зол и страданий, чем бич тирана-одиночки». По мнению противников централизации — антифедералистов, Конституция отдавала в руки федерального центра полномочия, которые делали его мало отличимым от деспотического английского парламента. Новая возможность создавать на федеральном уровне государственный долг означала возможность для одних жить в роскоши за счет других. Возможность федерального правительства вводить налоги означала не только фискальные узы, но и постоянное присутствие этого правительства в повседневной жизни граждан. Критике подвергалась и система представительства, предлагавшаяся новой Конституцией, и предусмотренное пунктом 8 статьи 1 право конгресса создавать армию. Кроме того, статья 3 не упоминала суд присяжных по гражданским делам, что напоминало о попытках короны контролировать судопроизводство. О заимствовании опыта метрополии свидетельствовало также право конгресса самостоятельно определять заработную плату для своих членов — практика оплаты труда губернаторов короной, а не населением колоний в свое время вызывала волну негодования у американцев, так как в этом они видели способ ликвидировать контроль населения над властью. Теперь та же самая практика закреплялась в США на конституционном уровне. Судья из антифедералистов Томас Тредвелл из Нью-Йорка отнесся к новому основному закону так: «С этой Конституцией мы не просто пренебрегли нашей общей верой — хуже, мы прямо нарушили ее».
...Поэтому, высказываясь в 1792 г. по поводу введения в действие закона о Центральном банке, принятого на федеральном уровне, Томас Джефферсон сразу перевел разговор из плоскости теоретических рассуждений (вопрос о приоритете прав штата он полагал решенным) в плоскость радикального политического действия, показав тем самым пример для последующих поколений патриотов. В своем письме к Мэдисону он не просто вел речь о неправомерности федерального законодательства по вопросам, прямо не отнесенным к ведению центра, — он указал на персональную обязанность сопротивляться воплощению подобных актов в жизнь: «Право создавать банки и корпорации не было дано государству в целом (general government). Оно остается у самого штата (state). Признание каким-либо лицом иностранного законодательства (foreign legislature) в вопросах, относящихся к делам штата (state), представляет собой акт государственной измены, и любой совершивший подобный акт... должен быть признан виновным в измене и в силу этого приговорен к смертной казни». Трудно найти более емкое выражение традиции, которая во второй половине XX в. будет отнесена к области маргинальной политической мысли и которая сохранится лишь в практике групп, объявленных властями США экстремистскими. Напомним, однако, что приведенная выше цитата принадлежит перу Томаса Джефферсона, президента, а на тот момент — государственного секретаря США в период правления Джорджа Вашингтона.
Конфликт штатов и федерального центра обострился в 1798 г. после принятия ряда законов, вводивших ограничения на иммиграцию, а также предусматривавших уголовную ответственность за критику конгресса и президента. Эти акты для антифедералистов были очевидными свидетельствами тиранической природы федеральной власти. Джефферсон и Мэдисон составили проекты резолюций штатов Кентукки и Виргиния по вопросу взаимоотношений с федеральным центром, в которых подробно изложили свои взгляды на договорную природу США. Союз, с их точки зрения, представляет собой добровольное объединение штатов, не имеющее в лице своих органов абсолютной власти над входящими в США политико-правовыми образованиями. Последние имеют право и должны следить за тем, чтобы федеральный центр не выходил за пределы отведенных ему полномочий, — именно на этих условиях штаты и продолжают существовать в рамках США. В частности, в резолюциях речь шла о праве штата нуллифицировать акт федеральных органов власти, незаконно расширивших сферу своих полномочий. Иными словами, создание Соединенных Штатов, по мнению Джефферсона и его сторонников, не повлекло за собой исчезновения тех политических единиц, которые в 1776 г. объявили свою независимость от Великобритании, — они сохранили свою самостоятельность и после вступления во взаимное общение в рамках США. Федерация, возникшая на основании Конституции, остается лишь добровольным союзом, по своей природе принципиально не отличающимся от закрепленного ранее в Статьях Конфедерации. Как человек, по мнению революционеров 1776 г., не утрачивал свои права, вступая в общество, так и объединения людей не растворяются в более масштабных политических структурах, которые существуют только до тех пор, пока все их составные части не имеют к ним претензий.
...Теоретические основания этой борьбы Севера за территориальную целостность США обычно остаются в тени вопроса о рабовладении. Тем не менее как для сторонников независимости Юга, так и для администрации Линкольна вопрос состоял исключительно в том, может ли часть территории национального государства отделиться и стать самостоятельной. Кровопролитная война 1861-1865 гг. была свидетельством того, что ответ на этот вопрос вовсе не является очевидным.234 Противостояние Севера и Юга интересно тем, что оно в сжатой форме содержит в себе все те противоречия, которые являются «врожденными болезнями» государств Нового времени. Несмотря на то что в период Гражданской войны в международном праве отсутствовала современная система защиты территориальной целостности государств, уже в 60-х гг. XIX в. Авраам Линкольн фактически сформулировал ее теоретическую основу в своих программных высказываниях о будущем Союза. Прежде всего следует обратить внимание на то, что аргументация Линкольна не основана на необходимости освобождения чернокожего населения. Это и неудивительно, так как вопрос о рабовладении сам по себе никак нс связан с во просом о наличии или отсутствии права у территории на выход из состава государства. Линкольн вполне определенно высказывался на этот счет: «Я заявляю, что у меня нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где он существует. Я считаю, что не имею законного права делать это, и я не склонен делать это».
Истинной задачей Линкольна являлось сохранение США в пределах современных ему границ: «Если бы я мог спасти Союз, не освободив ни одного раба, я бы это сделал, и если бы я мог спасти его, освободив всех рабов, я бы это сделал: если бы я мог спасти Союз, освободив некоторых и не трогая остальных, я бы сделал и это. То, что я делаю в отношении рабства и цветного населения, я делаю потому, что верю в то, что это поможет сохранить Союз».
Из примечаний
Ср. высказывание анархо-индивидуалиста Бенджамина Таккера: «Мы объявляем войну Государству как главному врагу личности и собственности, как причине практически всех преступлений и всех несчастий, какие только существуют, как самому отпетому преступнику... Оно производит из людей преступников быстрее, чем успевает их наказывать» (Tucker В. R. Anarchism and Crime // Tucker B.R. Individual Liberty. Millwood: Kraus Reprint Co., 1983. P. 58-59).
Lovejoy D. S. “Desperate Enthusiasm”. P. 236. В период Революции апологеты короны, касаясь вопросов сопротивления власти, писали: «Переход от духовного антиномианизма к светскому легок и очевиден: тот, кто почитает закон Божий, с тем же почтением относится и к повелениям Короля; тот же, кто чувствует себя свободным от закона Господа, вряд ли будет ощущать себя связанным статутами своего Суверена» (Fletcher J. A Vindication of the Rev. Mr. Wesley’s “Calm Address to Our American Colonies”. Dublin: Printed for W. Whitestone, 1776. P. 46).
Война Севера и Юга не являлась в действительности гражданской войной, так как представители восставшего Юга вовсе не планировали захватывать власть в том государстве, от которого они пытались отделиться. Для Юга северные штаты представляли собой уже самостоятельное государство, агрессия которого повлекла за собой военные действия. В этом смысле война почти точно повторяла ситуацию 1776 г.
Стоит отметить, что сторонники освобождения чернокожего населения в своих требованиях исходили прежде всего именно из права каждого на самоуправление, а не из идеи равенства рас. Джефферсон, признавая необходимость освобождения негров, не считал возможным их мирное сосуществование с белым населением США в связи с расовыми различиями. См., например: Jefferson Т. Notes on the State of Virginia // Jefferson T. Writings. P. 264— 267. О необходимости «депортации» негров: Jefferson Т. The Autobiography // Ibid. P. 44. Об этом же см. обращение Линкольна к депутации от цветного населения 14 августа 1862 г.: Lincoln A. Address to a Deputation of Colored Men on Colonization // The Works of Abraham Lincoln. V. Ш. P. 163-169.
