Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса
Седьмая глава здесь: Странные похороны
Восьмая глава здесь: Стук в дверь
Девятая глава здесь: Реальный мир
Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса
Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба
Двенадцатая глава здесь: Разговор
Тринадцатая глава здесь: День перед выборами
Четырнадцатая глава здесь: Ответы
Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса
Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца
Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло
Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу
Девятнадцатая глава здесь: Пятнадцать минут
Хватка на моей шее ослабла, а потом и вовсе исчезла.
Первое, что я увидел, открыв глаза — утреннее солнце. Яркое, тёплое.
Я ожидал, что окажусь в калейдоскопе образов, в бешеном вихре событий, который закручивает само бытие в водовороте времени и пространства, в безумии, которое невозможно понять или описать. Но вышло иначе.
Ни людей, ни животных. Лишь тёплый ветер, играющий какую-то свою невидимую игру с высокими стеблями диких растений. Меня окружало пустое поле, заросшее бурьяном.
— Эй! Есть кто‑нибудь? — крикнул я.
Огляделся и почувствовал позади какое‑то движение. Дикий зверь? Человек? Может, Андреас нашёл меня? Я резко обернулся.
Пустое поле исчезло. Вместо него возникли разноцветные современные здания, а между ними дорога, упиравшаяся в приветливо открытые двери. Над ними висела табличка с надписью «Атомное кафе». Изнутри тянуло тёплым пивом, жареным луком и моющими средствами. Я подошёл ближе.
Сквозь большое окно я увидел несколько столиков, за которыми сидели жители Ругенбрамса. Олаф и Румия устроились в глубине зала и держались за руки, болтая о чём‑то весёлом. Румия смеялась, обнажая белоснежные зубы, а Олаф показывал ей листы с напечатанным текстом. Его рука порхала над столом, словно небольшая экзотическая птичка.
Чуть ближе ко мне сидел человек, похожий и на Гуннара, и на Петера одновременно, будто их средний брат. Он читал книжку «Кулинария» и улыбался. Такой спокойный, сосредоточенный. Ни следа безумия.
За соседним столиком расположились Свен и Хелле. Через секунду в зал вошёл кто‑то ещё. Я не мог определить, кто именно, хотя его движения казались знакомыми. Этот человек приобнял Хелле сзади и поцеловал в щёку. Она ласково коснулась его руки. В её жестах было столько нежности, что внутри у меня сразу же вспыхнула ревность. Я подбежал к самому окну и почти прилип к стеклу.
Незнакомец обернулся, и я увидел свою точную копию. Те же черты лица, неряшливая причёска, небольшой порез после бритья, который я всегда оставляю, как ни стараюсь быть аккуратным, тонкие морщины на лбу. Он был похож на меня до мельчайших деталей.
Неделю назад я, наверное, сошёл бы с ума от увиденного, но после того, что я пережил в Ругенбрамсе, это показалось немного странным, но вполне укладывающимся в логику здешнего абсурда зрелищем.
Но о чём я только думаю? У меня же есть другое дело. Я должен найти гармонизатор, а время опять утекает.
Не проще ли оставить всё как есть? Не я виноват во всём случившемся. Можно просто расслабиться и отдаться волнам времени, которые будут качать меня на миллионах образов прошлого, настоящего и будущего. А из моей бедной черепушки будут улетучиваться последние остатки разума, пока мне наконец не станет всё равно. Чем этот вариант хуже других?
— Это только начало, — произнёс Герман у меня за спиной. На нём был офисный костюм, от которого пахло дешёвым одеколоном.
Он поднял электронный планшет, почти такой же, как у Свена, и постучал ногтем по стеклу. Цифры дрогнули, словно косяк рыбы, заметивший хищника, и выстроились в новую последовательность.
— Здесь всё держится на внимании. Куда смотришь — там и реальность. Не задерживай взгляд на приятном, если не хочешь увязнуть.
Я посмотрел обратно в окно. Картина внутри переменилась. Олаф сидел уже один. Он уткнулся в фотографию Румии и рыдал. Хелле нервно теребила волосы, а рядом с ней стояла клетка с попугаем породы жако.
В углу, возле бара, застыл, словно статуя, Ханс в полицейской форме. Его нога начинала превращаться в ствол берёзы. Ботинок распирало корой. Из кожи головы выстреливали зелёные язычки листьев.
Реальность стала совсем зыбкой. Каждый раз, когда я опускал взгляд, внизу оказывалось что-то новое. Асфальт превращался то в деревянный настил, то в болотные кочки, а в какой-то момент в мармеладное суфле. Мармелад тянулся за подошвами, сладко пах. Ноги провалились почти по колено, и я окончательно застрял.
За стеклом раздался грохот. Внутрь бара ворвался мой двойник, опрокинув ближайший столик. Он что-то кричал, а в руках у него был пистолет.
Я не сразу понял, что произошло. Звук выстрелов сначала показался частью общего шума, фоном, который здесь менялся каждые несколько секунд. Только когда Олаф, широко раскрыв глаза от удивления, рухнул лицом на стол, а Хелле дёрнулась и уронила клетку с попугаем на пол, до меня дошло, это я только что стрелял. Точнее тот, другой я. Хотелось заорать на двойника, на этот город, на чёртово небо, но рот лишь открылся, и оттуда вышел только хрип.
Мой двойник приставил пистолет к виску и нажал на спуск.
В тот же миг под моими ногами снова возник асфальт. Я внезапно вырвался из мармелада и, потеряв равновесие, упал, больно проехавшись плечом по кирпичной стене.
Германа Штрауса уже нигде не было. Я осторожно заглянул внутрь бара, ухватившись руками за раму. Свет погас, стулья оказались на столах. Он был пуст.
Насколько это реально? Был ли это настоящий я?
Гармонизатор… Чёртов гармонизатор. Нужно сосредоточиться…
Я попытался направить мысли в нужное русло. Я ведь здесь как раз за этим. Последний шанс вернуть всё на свои места.
Но мне нужна была помощь.
Если бредовая логика осталась прежней, то, возможно… Я сел на землю и прислонился спиной к стене. Рука нащупала в кармане перо Болтуна. Да. Слава богу, здесь оно тоже решило остаться со мной.
Попугай появился из-за крыш и плавно спланировал на асфальт. Его перья были взъерошены, на правом глазу образовалось бельмо. Он хотел что-то произнести, но не смог.
Жуткие образы с новой силой навалились на меня. Всё больше и быстрее, они догоняли друг друга, опережали и сливались в странные причудливые видения.
Появилось множество прохожих, сотни, может быть, даже целая тысяча, они заполнили маленький тупик, где был я. Люди внезапно начали кувыркаться спиной вперёд и, сталкиваясь, превращаться в воздушные шары, которые падали вниз и вкручивались в землю. Из облаков начала расти трава. Дома принимали изогнутую форму капли, роняли крыши, потом стыдливо подхватывали их каменными руками и убегали прочь.
Я не был уверен, что это происходит на самом деле.
— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — проговорил попугай голосом тибетского мудреца. Таким, каким я его себе представлял, по крайней мере.
— Мне нужно найти гармонизатор, — сказал я, вроде бы вслух.
Попытался подняться, но ноги дрожали, как будто кто-то резко увеличил гравитацию. Герман Штраус орал мне в ухо:
— Ешь цифры! Цифры — это полезно!
Откуда-то раздались артиллерийские залпы, и я увидел, как над головой пролетают, выстроившись в чёткий клин, плюшевые мишки. Они хохотали, но этот хохот был больше похож на свист.
И среди этого хаоса я заметил Болтуна, следовавшего за ними. В клюве он держал чёрный овал, который болтался под действием то ли ветра, то ли взбесившихся законов физики.
Попугая то сносило в сторону, то он резко падал вниз, словно проваливался в воздушную яму, то вдруг, будто телепортировавшись, оказывался позади самого себя.
Мне показалось, что его полёт длится целую вечность. Но вот он мгновенно возник передо мной, отпустил гармонизатор, и тот завис в нескольких сантиметрах над землёй.
— Уговори его вернуть порядок, — с мольбой в голосе произнёс Болтун.
— И ты — наша единственная надежда на спасение? — тяжело вздохнул попугай и превратился в улитку.
Я потянулся к гармонизатору, вытягивая руку так далеко, как только мог. Она же, словно насмехаясь надо мной, с каждым сантиметром становилась всё короче, будто её кто-то подрезал невидимыми ножницами, а сам прибор, наоборот, ускользал всё дальше.
Сверху громыхало. Сзади что-то тяжёлое ударилось о спину и медленно поползло вверх по спине. Я вздрогнул, представив огромного слизняка, распластанного по мне холодной вязкой массой. Не знаю, почему всплыла в голове именно эта картинка, но от неё по коже побежали мурашки. Усилием воли я заставил себя не оборачиваться, прижал тело к зыбкой поверхности и пополз вперёд, цепляясь пальцами за всё, за что ещё можно было зацепиться.
Земля подо мной стала словно натянутая ткань батута, где я, единственный, кто не прыгает. Казалось, даже дома решили принять участие в этом развлечении. Меня подбрасывало то вверх, то вниз, но я полз.
Не уверен, сколько прошло времени, да и существовало ли оно сейчас вообще, прежде чем мои пальцы коснулись чёрной поверхности.
Моё тело зависло в чёрной пустоте. Такой же, как была в колодце.
— Я не буду останавливать хаос, — твёрдо произнёс голос.
Его сложно было как-то охарактеризовать, в нём не было ни цвета, ни тона.
— Ты и остальные гармонизаторы — единственные, кто может существовать в этом мире, не сойдя с ума? — спросил я, тяжело дыша. Теперь, когда мои мысли наконец-то обрели хоть какой-то порядок, мне совсем не хотелось возвращаться туда, откуда я пришёл.
— Ты ошибаешься… Я не гармонизатор. Гармонизатор — это всего лишь… мой способ связи с вами, людьми.
— Тогда кто ты? — удивился я. Вопрос вырвался сам, без обдумывания, потому что другого в этот момент просто быть не могло.
— Я — сущность всего, — ответило оно.
Такой простой ответ. Слишком простой для того, чтобы его можно было сразу принять.
Я почему‑то надеялся, что за всем стоит кто‑то конкретный, отдельный, вполне осязаемый, тот, на кого можно обвинить и ненавидеть. Андреас. Свен. Кто угодно подошёл бы на эту роль, только не «всё сразу». Ненавидеть «всё» оказалось невозможно. Ненависти просто не за что было зацепиться.
— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как вопрос звучит в этой пустоте особенно глухо и одиноко.
— Зачем теперь? — переспросил голос.
— Ты же не просто так создал всё это… Ругенбрамс, Андреаса, даже нас… — слова давались тяжело.
— Андреас — моя гордость, — усмехнулся он. В этом усмешливом оттенке не было тепла, но и злобы тоже. — Он получился настолько нереальным, что сам стал реальностью. Он — физическое воплощение меня.
— Ты хочешь построить что‑то новое? — спросил я, стараясь уловить хоть направление его замысла.
— Нет… — протянул он, делая небольшую паузу, словно пробуя это слово на вкус. — Я устал от старого.
Какие слова я мог ему сказать, чтобы убедить вернуть всё, как было? Я перебирал в голове варианты, но каждый казался бессильным и пустым. Свен, учёный, который был намного умнее меня, уже пытался и не смог. Он знал больше, понимал глубже, умел подбирать аргументы, но даже его знаний оказалось недостаточно. После него был ещё один, которому тоже пророчили успех, исследовали его разум… Но он тоже провалил задание. Если они не сумели, то что мог сделать я?
Я поймал себя на мысли, что когда‑то рассуждал обо всём куда проще. Раньше, по вечерам, я сидел в баре. «Этот — слабак, этот — предатель, этот — трус, эта — идиотка». Я вешал ярлыки с такой лёгкостью, будто мне кто‑то действительно дал на это право, будто я стоял над ними и видел больше, чем они.
Теперь я ясно понимал, откуда это бралось. Я знал, что раньше мне казалось, будто я что‑то значу. Что имею право судить этот мир, исправлять, менять его по своему усмотрению. Но на самом деле… кого я обманываю? Я даже не могу написать книгу про Ругенбрамс, просто изложить то, что видел и пережил. Какой уж тут «судья мира», когда я не в силах толком разобраться даже в себе.
И тут я понял. Причина хаоса не какое-то божественное существо, не Андреас, не вселенная… Причина — люди. Мы и есть источник всего, что происходит, и плохого, и хорошего. Мы — причина самого хаоса. И, если смотреть честно, он, в целом, не так уж и плох…
— Пусть мир остаётся таким, каким он есть сейчас, — сказал я. Голос прозвучал неожиданно твёрдо, будто решение давно созрело и только ждало момента, чтобы выйти наружу.
— Правда? — удивлённо спросил голос. В этом коротком слове слышалось неподдельное изумление, словно он до конца не верил, что я скажу именно это.
— Правда, — ответил я, готовясь к тому, что снова окажусь в безумном мире абсурда снаружи, где никакие правила больше не работают как прежние. Готовясь к тому, что моё сознание уже никогда не сможет мыслить привычными категориями, простыми схемами «причина — следствие», я прощался с собой… Навсегда.
Открыв глаза, я огляделся. Вокруг был мой кабинет. Только сидел я не за собственным столом, а напротив него, на месте посетителя. На меня смотрел Андреас, принявший форму взрослого мужчины. Лицо то же, только вытянутое, чуть осунувшееся. У меня в животе всё сжалось. На секунду я почти поверил в то, что это очередная декорация, новый уровень хаоса. Стоит моргнуть, и стены потекут. Но я моргал, а стены оставались прежними.
— Нам понравилась ваша книга, — сказал Андреас, — но мы её не напечатаем. У нас другая тематика.
— Х-хорошо, — неуверенно пробормотал я.
— Но это неважно. Вы напишете следующую. Она будет лучше. Пусть в ней будут вампиры или оборотни, хорошо?
Я опустил голову и увидел, что держу в руках стопку бумаг с надписью: «Ругенбрамс». Бумага была настоящая, шершавая, чуть влажная от моих подпотевших ладоней. Я провёл пальцем по буквам, проверяя, не сотрутся ли они.
— А если я её перепишу, и главный герой окажется сексуальным зомби?
— Нет, — твёрдо ответил Андреас.
— Спасибо, — зачем-то поблагодарил я его и вышел из кабинета.
Почему всё вернулось на круги своя? Почему этот хаос вдруг свернулся обратно в привычную реальность? Почему это странное сознание, или что бы это ни было, всё исправило?
Ответа не было. Но внезапно я отчётливо понял, где можно было хотя бы попытаться его найти, если он вообще существует.
Мои руки судорожно раскрыли рукопись. Я лихорадочно начал её листать, страницу за страницей, почти не видя текста, пока не добрался до самой последней.
На ней была напечатана единственная фраза:
У этого мира всего одна цель и причина — чтобы человек становился лучше.
Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter
