Погрузитесь в вихрь сюрреализма, абсурда и философских откровений с третьей частью сборника метафизических рассказов!
Если Вы пропустили первые два рассказа "Неугомонный" и "С утра шла война за независимость", можно прочитать их здесь:
1. Часть. https://pikabu.ru/story/sbornik_metafizicheskikh_rasskazov_s_yelementami_syurrealizma_absurda_fantastiki_i_filosofskoy_prozyi__vzryiv_realnosti_i_fantazii_13270598
2. Часть.
https://pikabu.ru/story/sbornik_metafizicheskikh_rasskazov_s_yelementami_syurrealizma_absurda_fantastiki_i_filosofskoy_prozyi_2_chast_zmeya_i_noch_byila_dushnoy_13293499
Следующие три истории — «Комод», «Регистратор» и «О свободном человеке» — уведут вас за пределы привычной реальности, где время, пространство и смысл растворяются в потоке вечности.
Аннотации:
1. Комод — Волкодав у реки — страж забытых границ, где время замирает в ожидании. Его верность — не плоть, а вечный пульс бытия, превращающий дыхание в камень. Утрата хозяина разрывает завесу иллюзий, открывая бездну, где любовь эхом отзывается в бесконечности, и река шепчет: "Жди, ибо вечность — это вечное возвращение"...
2. Регистратор — сюрреалистический калейдоскоп, где мистическая фигура, раздающая номера в хаосе вечности, сталкивается с шокирующим откровением своего собственного числа — 666. Абсурд, юмор и божественный свет переплетаются в поисках идентичности.
3. О свободном человеке — Сон рождает лицо из бездны, и дорога в дождь ведёт к столкновению с тенью себя. Грузовик — метафора судьбы, где выбор свободы разрывает цепи суеты. В миг перед концом сознание расширяется, обретая покой в созерцании: человек освобождается, растворяясь в потоке природы, где "я" — лишь волна в океане бытия..
🗣 готовы ли вы к метафизическому водовороту, где время и пространство – лишь декорации? Какая самая безумная история, которую вы читали? Тогда пристегнитесь и Мы начинаем:
1. Комод
Осталась любовь и ожившие камни...
Это был огромный, широкогрудый, крупный в кости, длинношерстный пёс-волкодав изумительного пепельно-серого окраса. При взгляде издали складывалось впечатление, что он весь покрыт инеем. Весь, кроме морды.
О ней же надо сказать отдельно, потому что она являла собой его характерную особенность. И как всякое проявление индивидуальности наложила свой отпечаток на характер, на имя и, соответственно, на всю судьбу пса.
Непропорционально-большая морда была цвета чёрной, безлунной ночи, отчего даже с близкого расстояния сторонний наблюдатель не сразу мог определить - намордник ли это на нём или такова она по своей природе. Твёрдый, широкий лоб гофрами складок плавно переходил в демоническое куполообразное утолщение затылочной кости. Объёмная пасть, несмотря на свои размеры, не могла полностью вместить передние клыки, поэтому они всё время пребывали в состоянии полу оскала, отнюдь не вызывая к собаке симпатии. Коренные зубы напротив, были наглухо зашторены, словно тяжёлыми портьерами, влажными обвислыми щеками, из-под которых непрерывно вытягивалась сосульками слюна. Брови, посредством постоянных усилий удерживались в приподнятом состоянии, что придавало физиономии достаточно глупый вид. Нижние веки, казалось лишённые всякой мышечной опоры, безвольно болтались мешками. Добавьте к этому выпуклые, словно стеклянные протезы глаза, и станет ясно, что лучшего имени, чем Комод такая морда не заслужила.
К тому же, на помощь природе в её творческих усилиях, пришёл человек. Собачье подсознание хранило память о том, как чьи-то сильные руки, крепко ухватив пальцами за тонкие, словно промокашка, хрящики ушей, властно приподняли его, - этот только что народившийся маленький шерстяной комочек, и резко встряхнули. Боль и недоумение, оставшиеся взамен крохотных лепесточков, оторванных под самый корень ушей, послужили ему пропуском в этот мир.
Так или иначе, полное отсутствие ушей стало данностью и, как показало время, не такой уж и плохой. К примеру, в драке он теперь мог с любым противником проделать ту же самую процедуру, причинив тому гораздо больше страданий. Хотя, что касается драк, то они случались крайне редко по двум основным причинам. Во-первых, свобода перемещения собаки с раннего возраста была ограничена длиной поводка и коротким словом «рядом». Во-вторых, несмотря на свою угрожающую внешность, это на самом деле был умный, добрый и весьма понятливый пёс. Старый, как мир постулат, утверждающий, что за внешним - явным и грубым, всегда сокрыто тайное и утончённое, нашёл здесь свою полную реализацию. Однако многие люди, как уяснил впоследствии пёс, не знали этого, они просто не понимали, что такое имеет место быть, а потому обозревали и оценивали лишь внешнюю, присущую вещам и явлениям форму.
Многие, но только не хозяин. Он понимал пса. Собака это чувствовала и отвечала тем же. Сказать самому себе, что это любовь, пёс не мог, поскольку не улавливал смысла, вкладываемого людьми в это слово. Он слишком часто слышал, как они произносят его в совершенно казалось-бы немыслимых, взаимоисключающих обстоятельствах. А потому просто уверовал, что они с хозяином неразделимое и нерасчленимое единое целое, и осознание этого единства сделало для него несущественным всякое словоблудие.
Оставаясь в квартире один, Комод иногда подолгу стоял перед зеркалом, склонив голову набок. Он рассматривал своё отражение и который уже раз мысленно соглашался с хозяином в том, что тот, как всегда прав, не давая ему полную свободу. Отпусти его сейчас на волю и неприятностей не избежать. Не каждая собака, не говоря уж о человеке, поддержит его предложение поиграть, порезвиться или просто побегать. В лучшем случае - шумная драка, если партнёр достойный, в худшем - проклятия в спину от парализованного страхом слабака.
И всё же в его жизни случались дни, когда предоставленный сам себе он мог делать всё, что ему заблагорассудится. Эти незабываемые дни хозяин называл рыбалкой. Комод всегда их ждал, а ждать, как и всякая собака, он умел и знал в этом толк. С достоинством, преисполненным терпения, уверенности и спокойствия пёс свято верил в то, что желаемое рано или поздно произойдёт.
И вот сегодня этот день наступил. Ранний, летний, серый рассвет только- только занимался, когда двое - человек и собака уже были в пути. Пёс шёл уверенной сильной поступью, ритмично покачивая пушистым опахалом хвоста. Всем своим видом он проявлял, как и подобает солидной собаке, полную отрешённость. Пес уже давно понял, что предчувствие свободы приносит такое же удовлетворение, как и сама свобода, а потому без особых усилий держал заданный хозяином неторопливый, размеренный темп.
А человек явно не спешил. Часто останавливаясь, он задумчиво смотрел в даль, прижимая руку к груди. Тогда пёс терпеливо усаживался рядом, прищуривал глаза и с удовольствием втягивал своим влажным, чёрным, словно лакированным носом, прохладный утренний воздух, пропитанный прекрасными запахами нарождающегося летнего дня.
Так, не спеша, с остановками, молчаливые спутники вышли к невысокому прибрежному обрыву, пологие земляные откосы которого утопали в золотистом песке. Там, внизу, между длинными белыми песчаными косами петляла речка. В этом месте её плавный изгиб образовывал тихую заводь, охваченную полумесяцем песчаного пляжа с двух сторон зажатого зарослями ивняка.
Отсюда было видно, как на одном его конце, видимо еще с вечера, разбила свой лагерь немногочисленная группа рыбаков. Изглоданные огнём ночного костра головёшки слабыми искорками мерцали под шаткой конструкцией, состоящей из прокопчённого котелка, кривой перекладины и покосившихся рогулин. Вокруг беспорядочно расположились распотрошённые брезентовые мешки. Невдалеке стоял крытый зелёный фургон, безжизненно уткнувшись своим тупым носом в кусты. Сами же рыбаки, словно нахохлившиеся воробьи, рядочком сидели у самой кромки воды, сосредоточенно и строго внимая утреннему клёву.
Оценив обстановку, человек решительно направился в противоположный конец косы, увлекая за собой собаку. Но лишь только лапы пса погрузились в мягкий, белый песок, как его маска солидной степенности растаяла без следа. Суетливо взбрыкивая задом, он ухватил поводок, рывками поторапливая хозяина. Недолго поупрямившись, тот расстегнул ошейник и шлёпнув пса по загривку, коротко бросил - «гуляй».
Раз, второй, энергично встряхнув головой, собака, как взнузданная лошадь, помчалась в бешеном темпе по кругу, нарочито небрежно загребая лапами песок. Цепочка глубоких, влажных воронок потянулась ей вслед. Но вскоре, набрав весьма приличную скорость, пёс разомкнул круговую траекторию и словно выпущенный из пращи булыжник, влетел со страшным шумом в реку. Фыркая от удовольствия, он поплыл, погнав впереди себя буруны.
Несколько минут спустя, пёс, широко расставив лапы, стоял на берегу стряхивая воду. Лихорадочные, волнообразные движения долго сотрясали всё его тело - от самых ноздрей до самого кончика хвоста.
Покончив с водными процедурами, он припал на передние лапы, и принялся флегматично копать яму, короткими сильными толчками выбрасывая далеко назад тучи песка. Достигнув достаточной на его взгляд глубины, пёс лёг, деловито свесив лапы в своё творение. И только теперь, высунув язык и содрогаясь от тяжёлого дыхания всем телом, смог наконец перевести дух. Не поворачивая головы, он скосил взгляд на хозяина и отметил, что тот, между тем, тоже зря время не терял, поскольку уже закинул свои удочки и сидел, удерживая цепким, неподвижным взглядом красные флажки поплавков.
Картина была весьма унылой и, немного отдышавшись, Комод решил внести в неё оживление. Лукавые чёртики запрыгали в его глазах. Он, не отряхиваясь привстал, и описав, на волчий манер, за спиной хозяина полукруг, бесшумно скрылся в прибрежных кустах.
Пёс точно знал, что через некоторое время хозяин отведёт взгляд от своих поплавков и обязательно посмотрит на выкопанную им яму, а, обнаружив её пустой, будет растерянно оглядываться по сторонам. Затем хозяин поднимется во весь рост и начнёт смешно топтаться на месте, выкрикивая его имя. Но Комод выскочит из своего укрытия лишь после того, как вволю насладится всей картиной. И тогда, виляя хвостом, даст этому встревоженному чудаку лапу, а тот, в ответ, непременно улыбнётся и потреплет его по загривку. Эта игра всегда забавляла пса своей незамысловатостью.
Однако, произошло нечто совершенно неожиданное. Плечи человека вдруг судорожно вздёрнулись и, обхватив руками грудь, он с долгим, протяжным вздохом медленно завалился набок. Через секунду конвульсия выгнула ему дугой спину, и он неподвижно замер на песке, откинув назад голову.
От удивления пасть Комода самопроизвольно открылась, а морда озадаченно склонилась в сторону. Ничего подобного раньше с хозяином не случалось. Лихорадочная работа мозга смогла представить лишь одно более-менее разумное объяснение подобного поведения, - хозяин разгадал замысел Комода и теперь сам приглашает его к игре. Однако игра была незнакомой, пёс не знал её правил, а потому решил просто подождать продолжения.
Чтобы как-то скоротать время, он стал наблюдать за поплавками. Оставшиеся без присмотра, они вместе с оседлавшими их стрекозами, медленно дрейфовали к берегу. Минута шла за минутой. € вот уже красные флажки поплавков легли возле влажной полоски песка. Теперь даже Комоду стало ясно, что рыбалка потеряла всякий смысл. Он не спеша вышел из кустов и направился сообщить об этом хозяину. Но едва он прикоснулся носом к его щеке, как сразу понял свою ошибку. Эта хорошо знакомая, источающая привычный запах щека была холодной. Ткнувшись для верности ещё раз, чуткий нос подтвердил - да, она холодная. Дело приняло совершенно иной оборот, но Комод уже точно знал, что надо делать. Всё решало время и не мешкая более ни секунды, пёс рванулся домой. В его движениях не было ни нерешительности, ни колебаний, он бежал ровной размашистой рысью словно молодой, полный сил волк. Не было в мире такой силы которая могла бы замедлить его бег или заставить свернуть с пути. Ведь там, дома, было то, что так необходимо сейчас хозяину, то, что вне всяких сомнений, сразу поможет ему.
Ещё на дальних подступах к дому Комод стал истово, во всю силу своих лёгких лаять. Испуганная хозяйка вопросительно застыла у открытой двери. Объяснять что-либо, у него не было ни времени, ни желания и решительно, но вместе с тем мягко отстранив её в сторону, пёс оказался в комнате.
Здесь он на секунду замер.
Пушистый, серый свитер, связанный из его - Комодовской шерсти, висел на спинке стула. Сполохи памяти высветили перед глазами пса лицо хозяина. Пес увидел, как лукавая улыбка тронула уголки его рта, весело искрящиеся глаза по-свойски подмигнули, и хозяин произнес - «Если бы не твой свитер, Комод, давно уж замёрз где-нибудь».
Лязг собственных челюстей, мёртвой хваткой сомкнувшихся поверх шерстяной ткани вывел его из оцепенения, а сильные, мускулистые лапы сами бросили в обратный путь. Неистовое, радостное возбуждение предчувствия победы придало новые силы. Сейчас хозяин оденет свитер и тепло вернётся в его остывшее тело.
Безошибочное чувство направления вывело Комода к знакомому рваному краю обрыва, но вид открывшейся перед ним картины внезапно остановил его. Пушистый хвост медленно опустился до самой земли. В его горле, мешая дышать, поднялся тугой комок, а из глубины мозга всплыла горькая мысль, что он опоздал.
Там, внизу на песке всё в той же позе лежал хозяин. Только теперь он был заботливо укрыт большим куском выцветшего брезента, а стоящие рядом рыбаки, возбуждённо жестикулировали и озабоченно переговаривались. Лёгкий ветерок доносил обрывки фраз, из которых он чётко мог различить лишь одно слово - «сердце». Здесь же стояла их крытая зелёная машина, все двери которой были широко распахнуты. Рыбаки, обступив хозяина со всех сторон, медленно подняли его и неуклюже покачиваясь, наступая друг другу на ноги, с трудом затолкали в свою машину, после чего втиснулись в неё сами. Несколько раз, выпустив из трубы дымные пузыри, чихнул мотор. Машина громко взревела и с натужным урчанием, медленно поползла прочь.
Какое-то время пёс отстранённо и тупо наблюдал, не имея возможности осмыслить ситуацию, потому что в голове вдруг случилась полная пустота.
Неожиданно, словно под ударом хлыста, тело Комода содрогнулось от импульса, повелевающего ему броситься вслед. Однако, вернувшаяся также неожиданно способность трезво оценивать обстановку, охладила страстный порыв души. Он вдруг увидел сиротливо брошенную, знакомую заплечную сумку хозяина, длинные тонкие хвосты свесившихся в реку рыжих, суставчатых удилищ и понял, что хозяин непременно вернётся сюда, что ждать его надо именно здесь. Как только эта простая и незатейливая мысль оформилась, то в голове постепенно воцарился порядок. Теперь уже спокойным взглядом проводив уползающую вдаль машину, Комод не спеша спустился с откоса и потрусил к берегу. Только сейчас он ощутил, как неудачно ухватил свитер. Один рукав волочился по песку и при медленном шаге время от времени попадал прямо под переднюю лапу, отчего Комоду приходилось дергать головой подобно нервной, бодливой корове.
Место он выбрал себе рядом с хозяйскими пожитками, в тени склонённых к воде ив. Здесь он наконец-то смог разжать онемевшие челюсти и отпустить свою ношу. Шерстяная тряпка мягко легла на песок, а поверх её устало распластался на брюхе Комод. Положив свою тяжёлую голову между передними лапами, он медленно сомкнул веки и приготовился ждать.
Внезапно пёс испытал чувство, которое нередко сводит людей с ума. Он оказался один в огромном, пустом мире - чужой для всех и никому не нужна его собачья преданность, потому что все живые существа либо боятся его, либо ненавидят. Он был отщепенцем, бродягой без рода и племени. И такое безысходное уныние овладело им, что морда сама запрокинулась на спину и Комод завыл так протяжно и тоскливо, что, испугавшись сам, задрожал всем телом.
После чего ещё долго тихонько поскуливал.
Но постепенно вернувшееся присутствие духа помогло преодолеть это короткое наваждение. Шелест ветра, вздохи, доносившиеся с вершин ив, лепет речки, чириканье воробьёв, перекличка певчих птиц в зарослях, пронзительные, манящие запахи свежей летней травы, вся эта чудесная нежная музыка раннего лета, сплетающаяся с извечной песней жизни, служили лучшим подтверждением того, что хозяин вернётся сюда.
Он обязательно вернётся, твёрдо повторил себе пёс. И пусть теперь, ради этого, ему придётся выждать, пока время сделает свой полный оборот вокруг вечности. И пусть, ради этого, бесчисленное количество золотых лун и жарких солнц навсегда прейдёт в своём хороводе. И пусть, ради этого, ему придётся стать камнем.
Вот и вся нехитрая история, записанная со слов старого рыбака. А ты, дорогой читатель, если улыбнулся скептически над этими строками, можешь сам, при желании, найти излучину этой реки, где на песчаной косе, в тени плакучих ив, ты сразу увидишь большой серый камень-валун. Подойдя к нему и, прикоснувшись рукой, ты сможешь ощутить его тепло. Тогда поймешь сам, что не камень — это вовсе, а собака.
2. Регистратор
Несомненно, это был Он. Пространственно-временная судорога вечности выплюнула Его из утробы небытия прямо на стул. И стул стал Его жизнью — прекрасной и немножко странной. Своим искромётно ограниченным умом Он приводил в неописуемый восторг всех окружающих. Даже вопросы:
не могли повергнуть Его в смятение. Он отвечал просто и ясно, как новорождённый. И это было выше среднего понимания. И это было похоже на чудо.
Единственно, пожалуй, чего Он не знал, а от того и страдал, — Он решительно не помнил свой номер. В том и заключалась Его тайна, вечная и непостижимая. И Регистратором стал Он от бога. Силясь вспомнить порядковое своё клише, Он в диком, хмельном упоении, с безумным отчаянием обречённого блистательно раздавал номера. Всем. Даже собакам. Им Он давал свои самые заветные: разноцветно пурпурные.
Иногда, за него работал стул, но согласитесь, что это не важно. Важен лишь номер — нескончаемая вереница знаков, чередою нулей уходящая в бесконечность. Но не было среди них одного — своего. И это сильно печалило Регистратора. В такие минуты Он часто всё путал: верх с низом, дилера с киллером, презентацию с презервативом, жизнь со смертью. А однажды, когда Он пошёл в баню, румяный цинковый банщик, весело подмигнув Ему потными бакенбардами сказал, что недавно им дали новый номер, согласно которому баня считается банком: депозитно — сертификатно — вексельным. И все банщики отныне банкиры. И не видно бы этому конца, когда б не Они. Их было двое, и они пришли. Скорее всего это были Он и Она, потому что имели по-женски зовущие лиловые, ниспадающие ноги, покрытые лайкрой, и уснувшие в сладкой истоме мягкие, пушистые груди. Но, вместе с тем, у них были бугристо-мозолистые плечи, была хрустящая дюжинная голова с плоским свинцовым взглядом и ещё была трубка сотовой связи, — а это уже несомненные атрибуты настоящего мужчины. И всё пребывало в движении, умом не познаваемом.
Регистратор был зачарован лицезрением разнообразных, изумительных форм и их действий. Состояние медитативного транса овладело им. Если бы Ему здесь и сейчас нужно было выразить разгадку их внутреннего существа единым словом, то Он, с этой целью, готов был употребить ту санскритскую формулировку, которая так часто встречается в священных книгах индусов и называется «махавакия», что значит: «это живущее ты». Но номер, номер… Только он не давал покоя, только его отсутствие, всегда придававшее смысл и значение каждой клеточке естества, мешало сделать это.
Реанимирующей конвульсией пронизав самую суть Регистратора, взрывом сверхновой разорвав Ему череп и мозг, Свет гигантским огненным штемпелем тиснул пространство.
Весёлые осколки мироздания разноцветными конфетти осыпались в звенящей пустоте ума. И остался пульсирующий знак.
Только он и ничего больше.
Порядковый номер Регистраторов — 666.
3. О свободном человеке
Обстановка в комнате удивительным образом напоминала бутафорию для съемок сентиментального фильма. Светло-зеленые стены со встроенными шкафами, широкая двуспальная кровать на мозаичном полу, резной, красного дерева стул, увешанный пестрой одеждой и безвкусная бронзовая статуэтка какого-то древнего божества, одиноко стоящая в углу. Неплотно задернутые тёмно-коричневые шторы, скрывали низко плывущие грозовые облака. Человек, лежащий на кровати, с наголо обритой головой, широко посаженными голубовато-серыми глазами, прямым носом и квадратным раздвоенным подбородком напоминал киногероя. Он не так давно проснулся и его, подернутые сонной поволокой глаза, отрешенно смотрели в потолок.
Вскоре человек протянул руку к прикроватной тумбочке и, вытряхнув из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Глубоко затянувшись, он выпустил длинную струйку дыма и перевел взгляд на стену. Часы на стене показывали двенадцать с четвертью, а это значит, что осенний воскресный день уже был в разгаре. Крепкая сигарета быстро вернула привычные ощущения реальной действительности. Однако сон крепко застрял у него в голове. Лицо! Бледное, худое, с мелкими чертами лицо, явившееся ему во сне, имело странное напряженное выражение, которое еще более подчеркивали запавшие щеки и маленький, плотно сжатый рот. Это лицо было до боли знакомо. Но кто он? Человек никак не мог вспомнить, хотя память на лица всегда была предметом его гордости. Ночное видение, словно маска застыло в сознании, но всякий раз ускользало, когда казалось, что память вот-вот настигнет его. И как это часто бывает в таких случаях, грубые вибрации неудовлетворенности вызвали состояние дискомфорта, преодолеть которое можно было лишь одним способом - вспомнить. Человек медленно опустил веки и сосредоточился. Где он раньше видел это лицо или лицо, очень похожее на то? Пока он безуспешно искал ответ на свой вопрос, негромкое жужжание телефона нарушило покой комнаты. Отыскав рукой телефон, он подумал секунду - другую, и снял трубку.
Чем дольше слушал он своего невидимого собеседника, тем озабоченнее становился его взгляд. Спустя какое-то время он приоткрыл рот, как бы намереваясь возразить, но тут же снова сжал губы и вопросительно взглянув на часы, короткой фразой - "буду через час" решительно завершил разговор. Судя по тому, как он с треском бросил трубку и раздраженно нахмурился, чувство досады за очередной потерянный выходной глубоко овладело им. Надо было ехать. Его ждали дела.
Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей на стуле одежде. Он все еще не мог отделаться от мысли о том, где, черт возьми, он прежде видел это лицо?
Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная лесополосой четырехполосная автострада летела под колеса прямая как жердь и темная, как погасший экран.
Человек выжимал сто двадцать километров в час, обгоняя с невозмутимым видом редкие попутные машины. Безусловно, он понимал, что скорость велика для такой мокрой и скользкой дороги, но человек был явно уверен в себе, в своих силах и в своей машине. Тихо и ровно работал мотор, еле слышно шелестели на влажном асфальте шины. За окнами автомобиля мягкими, словно приглушенными дождем красками, сверкала и переливалась осень. Бесхитростная мелодия негромко лилась из радиоприемника, тоскливо повествуя хриплым голосом о пронзительной обыденности жизни.
Мелкий, моросящий дождь между тем усилился. Водитель переключил дворники в непрерывный режим и плавно заложил руль влево для очередного обгона. Все остальное произошло в считанные секунды. Еще не совсем понимая, что случилось, он почувствовал, как машина вдруг вышла из повиновения. Ее встряхнуло и юзом понесло через разделительную разметку на встречную полосу. Человек растерялся лишь на какое-то мгновение, но сразу же взял себя в руки. "Только удержаться на шоссе" - мелькнула мысль. Сбросив газ, он крутанул руль вправо, потом сразу влево. Автомобиль накренился, водителя отбросило к двери, он вновь отчаянно рванул руль вправо, затем влево, но уже не так резко, и - о, чудо! - колеса вошли в зацепление с дорогой. Но прежде чем человек успел перевести дух, прямо перед ним, из пелены дождя возник встречный многотонный грузовик.
Предпринимать что-либо было уже поздно. Все что он успел сделать, так это вдавить до отказа педаль тормоза. Шины пронзительно взвыли, человек инстинктивно уперся вытянутыми руками в руль и откинулся всем телом на спинку сиденья, пока его автомобиль с заблокированными колесами несло навстречу судьбе. Неожиданно он почувствовал, как где-то в груди сделалось горячо, и это приятное тепло быстро распространилось по всему телу. Сознание вдруг стало ясным, все происходящее увиделось четко и в мельчайших деталях. К его великому удивлению, мысль оказалась такой тяжелой и неповоротливой, что просто не успевала за ходом событий. Она была бесполезна, на нее у человека не осталось времени. У него вообще уже не осталось времени. Взамен явилось безмолвное созерцание происходящего, осознанного контроля над которым, по-видимому, уже не было, как и не было никакого желания что-либо менять. Все больше погружаясь в неведомое ранее блаженное чувство безмятежного созерцания, теряя ощущение собственного "я", человек, словно завороженный, смотрел как дрожат в напряжении его руки, как покрылся холодной испариной его лоб, как замерла неподвижно на отметке 120 стрелка спидометра и как, заслоняя небо и поглощая весь горизонт, на него надвигается серая стена из стекла и металла.
В самое последнее мгновение "дворники" грузовика широким размашистым движением очистили от потоков воды его огромное лобовое стекло и человек ясно увидел лицо водителя.
Бледное, худое, с мелкими чертами лицо, имело напряженное выражение, которое еще более подчеркивали запавшие щеки и маленький, плотно сжатый рот. Это было последнее лицо из всех, когда-либо виденных им в этом мире. На него вдруг снизошло странное успокоение. То, что следовало вспомнить, он вспомнил, а стало быть, освободился от наваждения. Впереди уже ждала новая жизнь.
... Лежащий на кровати человек вновь медленно опустил веки и сосредоточился. Где он раньше видел это лицо, или лицо очень похожее на это? Пока он безуспешно искал ответ на свой вопрос, негромкое жужжание телефона нарушило покой спальни. Отыскав рукой телефон он подумал секунду - другую и, не поднимая трубку, решительным движением выдернул шнур из розетки.
Сегодня был выходной. Человек имел на него полное право и намеревался распорядиться им по собственному усмотрению. Ему вдруг нестерпимо захотелось побыть одному, хоть на день уехать прочь от всей этой мирской суеты куда-нибудь за город, в лес, на природу, туда, где дождь, где падают листья, где нет места делам, словам и проблемам. Желание было столь сильным, что даже бронзовое божество, молчаливо стоящее в углу, казалось слегка кивнуло ему головой в знак согласия.
Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей на стуле одежде. Он все еще не мог отделаться от мысли о том, где, черт возьми, он прежде видел это лицо?
Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная лесополосой четырехполосная автострада летела под колеса прямая как жердь и темная, как...
