Сообщество - Книжная лига

Книжная лига

28 150 постов 82 076 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

112

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.

Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.

В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.

Итак, поехали.

“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен

На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.

Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!

“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен

Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.

Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.

“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон

Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.

Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.

“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф

Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.

Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.

“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм

Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.

Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.

“Волшебный мелок”. Синкен Хопп

Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.

У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.

“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер

И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.

У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.

Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?

Источник: Литинтерес (канал в ТГ, группа в ВК)

Показать полностью 1
13

Янь Лянкэ «Сны деревни Динчжуан»

Работая над романом «Сны деревни Динчжуан», я старался написать добрую и красивую историю. Вы знаете, я много раз ездил в ту деревню. И потратил больше 200 000 юаней, чтобы помочь людям, умиравшим от СПИДа. И кошмар, который я там увидел, намного превосходит то, что я описал в романе. Это невозможно описать, а если попытаться, читатель потом есть не сможет. Очень трудно представить, что совсем недавно, в девяностые годы, рядом с нами происходил такой чудовищный кошмар” (с) Янь Лянкэ в интервью журналу Сноб

Янь Лянкэ «Сны деревни Динчжуан»

В 2006 году китайские власти изъяли весь тираж романа “Сны деревни Динчжуан”. По мнению властей содержание произведения очерняло действительность. Вопреки всем запретам книга нашла своих читателей и была переведена на английский, испанский, французский, немецкий, русский и японский языки.

“Сны деревни Динчжуан” описывают страницы китайской истории о которых не принято говорить. В 90-ые годы жители нескольких деревень стали жертвами массовой компании по сбору крови. Донорам предлагали солидное вознаграждение, и многие китайские бедняки соблазнились лёгким заработком. Все процедуры проходили в большой спешке, с огромным количеством нарушений: оборудование не дезинфицировали, иглы использовали несколько раз для разных людей. В результате очень многие были заражены СПИДом (в некоторых деревнях до 80% жителей).

Автор действительно щадит читателя: Янь Лянькэ сознательно не делает акцент на смерти и ужасах (хотя и то и другое, конечно же присутствует в тексте). Писателю в большей степени интересны взаимоотношения людей в это страшное время. Кого-то из героев огрубляет неотвратимость приближающейся смерти, кто-то же напротив, использует последние дни своей жизни для обретения мира и гармонии не только с окружающими людьми, но и внутри себя самого.

Если понравился пост подписывайтесь на мой канал. Там тоже много интересного.

Показать полностью 1
172

Ответ на пост «Как привить подростку любовь к чтению, чтобы он не превратился в овоща»2

у меня подружки спрашивают - а почему у тебя дети читают, а мы своих заставить не можем? а тут все просто оказалось.

у нас в семье принято детям читать вслух перед сном. с самого раннего возраста. какая бы ни была мама уставшая, какая бы куча дел по дому не маячила, но перед сном почитать - это святое. ну, и это удобный метод "воспитания". типа игрушки не уберешь - книги на ночь не будет. работает ) ну или чтобы ужин поели нормально (в детстве у нас все малоежки)

мы все учились понемногу
воспитывать своих детей
и поняли что лучший способ
вранье угрозы и шантаж

дети это любят и ценят. когда у мамы под бочком, золотые моменты общения. с мамой у нас отношения были и есть - не ахти какие. но именно это я помню, как лучшее из детства. наверное и у моих детей так же. мумми тролли, винни-пух, малыш и карлсон, в общем золотая классика. даже когда сами уже читать научились - хотя бы несколько абазацев вслух почитать, а дальше уже сами. и да, много лет работала схема, что книга - лучший подарок (хотя бабушки ворчали, зачем им эту ерунду покупаешь, полно же "нормальных" детских книг).

дети выросли уже, до сих пор читают. обе на бюджет поступили в свое время, гуманитарии

Показать полностью
536

Как привить подростку любовь к чтению, чтобы он не превратился в овоща2

Знаете, что меня раздражает? Когда родители жалуются: «Ребенок ничего не читает, только в телефоне сидит, тупеет на глазах!» А сами при этом последнюю книгу открывали на уроке литературы в 9 классе.

Сегодня поговорим о самом сложном возрасте - 12-17 лет. Я называю их «молодые взрослые», потому что они уже не дети, но ещё и не взрослые. И да, наши дети совсем другие. Они выросли в эпоху клипового мышления, бесконечных потоков информации и мгновенного доступа к любому контенту. У них другая скорость восприятия, они привыкли к визуальности и интерактивности. Классическое «сядь и прочитай» на них просто не работает. Но это их преимущество, а не недостаток! Просто нужен подход.

Кому-то достаточно одного читающего родителя, чтобы подхватить привычку. А у кого-то читают поколениями, но тинейджер предпочитает гаджеты. Но пока ребёнок живёт с вами в одной квартире, есть ВСЕ шансы привить ему эту норму жизни.

Вот шесть работающих способов:

1. Пусть читает ЧТО УГОДНО

Аниме, комиксы, энциклопедии про динозавров, фанфики - всё, что интересно. Привычка перелистывать страницы - это первая механическая привычка на пути к настоящему чтению. Не давите с «нормальной литературой». Манга - тоже книга, смиритесь.

2. Сходите в кино/театр по мотивам книги

После просмотра обсудите героев и вскользь упомяните, что есть книга-первоисточник. И начните её читать САМИ! В процессе невзначай делитесь впечатлениями: «О, в книге совсем по-другому!», «Этой сцены вообще в фильме не было!». Подросток заинтересуется - проверено.

3. Запишитесь в книжный клуб вместе

Пусть ребёнок просто присутствует, даже если молчит. После встречи - чай и ваши впечатления. Атмосфера, где книги обсуждают живые люди (а не училка с указкой), работает благодатно.

4. Смотрите рилсы книжных блогеров вместе

Соцсети - мощнейший инструмент управления вниманием подростка. Запрещать их глупо. Предлагать контент, который вас устраивает - вот что гениально. 15 минут совместного просмотра "BookTok" или книжных блогеров - и процесс пошёл.

5. Покупайте красивые книги

С яркими обложками, с иллюстрациями, необычным форматом. Даже взрослые любят картинки, чего уж говорить о подростках! Книга должна притягивать визуально.

6. Идите в библиотеку/книжный за компанию

И если ребёнок попросит купить комиксы - КУПИТЕ!!! Не морщите нос, не читайте лекций про «настоящую литературу». Просто купите.

Главное, поймите одну вещь:

Школьная литература НЕ приучает к чтению. У неё другая роль - изучение литературного процесса, анализ текста, понимание контекста эпохи. Это важно, но это не про любовь к чтению.

Не ждите, что подросток сам полюбит Толстого и Достоевского. Займитесь формированием читательской привычки самостоятельно.

И да, если вы сами не читаете - начните. Невозможно привить любовь к тому, чего сам не практикуешь. Важно подавать собственный пример.


Я веду телеграм-канал про книги, регулярно делаю обзоры книг, тематические подборки и делюсь лайфхаками, как встроить чтение в бешеный ритм жизни, а про детское чтение веду отдельную рубрику

Показать полностью
3

Зеркало Правды | Глава 9

Глава 9: Врата в преисподнюю

Едва раскалённое докрасна серебро коснулось основания шеста, как искры, похожие на рассыпавшиеся звёзды, взвились к потолку подземной кузницы Камико, оставляя на щеках Виктора горячие точки. В металле, который он молотком вплавлял в свой «Бо», отражалось его собственное, искажённое напряжением лицо. В воздухе стоял тяжёлый запах металла и гари.

— Серебро — не блестящая безделушка для устрашения глупцов, — раздался из угла низкий, ровный голос Камико. Она стояла в тени, скрестив руки на груди, и следила за каждым его движением. — Оно должно стать продолжением твоей воли. Частью удара, а не его украшением.

Под ударами молота серебряные нити расползались по бамбуку, образуя причудливый, хаотичный узор, напоминавший застывшую молнию. Виктор вытер лоб, оставив на лице тёмную полосу сажи.

— Сила, — продолжала Камико, выходя на свет, — рождается не в оружии. Она рождается здесь. — Она легонько ткнула пальцем в его грудь. — А оружие — лишь её проводник. Не забывай, кто кем управляет.

Тем временем в другой части Нищура, в душной подпольной мастерской, Павлин разглядывал свою новую игрушку. Слепой кузнец, пальцы которого были покрыты старческими пятнами и шаркали по наковальне, ощупывал только что остывшие кастеты с устрашающими серебряными шипами.

— Вода и серебро… — прохрипел старик, качая головой. — Странные союзники. Одно течёт, другое режет. Не дай одному утянуть тебя на дно, пока другое слепит глаза.

Павлин не ответил. Он уже модифицировал свою походную флягу, добавив внутрь мелкую серебряную крошку. Теперь струи воды из его рук должны были оставлять на Тенях не просто влажные пятна, а долговременные ожоги.

На следующем уроке контроля у Громова предвкушение сквозило в каждом движении Виктора. Обычно сосредоточенный и спокойный, сейчас он не мог усидеть на месте.

— Таранис, вы сегодня дёргаетесь, как наэлектризованный угорь в сетях, — сварливо заметил Степан Максимович, наблюдая, как от пальцев ученика то и дело отскакивают мелкие, неконтролируемые искры. — Что случилось? Метка барахлит?

— Всё в порядке, Степан Максимович, — поспешно ответил Виктор, с силой сжимая браслет-ограничитель. — Это я… это мы с Павлином новый воздухат собрали. Руки так и чешутся поскорее его обкатать.

Громов хмыкнул, но в его глазах мелькнуло сомнение. Он знал, что Виктор что-то замышляет, но списывал всё на юношеское нетерпение.

Их последняя ночь перед походом пахла остывающим металлом и горьковатым чаем из крапивы по рецепту Камико. Они сидели на холодной гранитной парапете крыши школы, глядя, как внизу зажигаются фонари, мерцающие, как рои гигантских светлячков.

— Думаешь, после этого мы станем героями? — спросил Павлин, передавая другую флягу, с питьевой водой.

Виктор сделал глоток обжигающей горечи и посмотрел вдаль, где чёрным силуэтом на фоне неба замер патруль Легиона.

— Герои — это миф, который придумывают для учебников, — тихо ответил он. — Мы станем теми, кто выжил. И всё.

Павлин достал из кармана потертый девит, подбросил его и бросил вниз, в темноту школьного двора, где должен был быть фонтан.

— На удачу. Или чтобы эти твари, если что, подавились.

Утром они стояли перед зияющим чёрным ртом входа в подземные тоннели. Павлин нервно крутил на пальцах новые кастеты, и серебро в них холодно поблёскивало в первом луче солнца. Виктор включил фонарик на кольце, луч которого рванулся вперёд, словно материальное копьё. Он прорезал тьму и выхватил из мрака облупившуюся надпись на ржавой стене: «Здесь спят те, кого стёрли».

— Ну что, Вик, — Павлин криво усмехнулся, стараясь, чтобы дрожь в голосе не была заметна. — Готов к повторному штурму врат в самое гостеприимное место Фидерума?

Виктор сделал шаг вперёд, и луч света дрогнул.

— Конечно. И помни правило — в тоннелях мы Вик и Пав. Никаких полных имён.

Они шагнули в темноту. Эхо их шагов тут же подхватилось и умножилось, смешавшись с далёким, едва уловимым шепотом, что полз из самых глубин, нашептывая чужие, давно забытые имена.

***

Воздух в лабиринте был густым и сладковато-гнилостным, как в лёгких давно умершего зверя. Стенки тоннеля, выгрызенные в скале древними машинами, пульсировали призрачным зелёным светом биолюминесцентных грибов. Под ногами хрустел непонятный мусор — обломки роботов-добытчиков, их острые останки торчали из щебня, словно окаменевшие кости. Где-то вдалеке монотонно капала вода, и эхо разносило этот звук, превращая его в зловещий шепот.

Виктор прижался спиной к шершавой, влажной стене, стараясь дышать ровнее. Серебряные прожилки на его шесте отзывались на каждое сердцебиение тусклым, мерцающим светом. Рядом Павлин присел на корточки, тыча пальцем в трещину в полу, откуда выползал, поскрипывая суставами, стальной червь.

— Смотри, проводник! — фыркнул Павлин, и его голос глухо утонул в гнетущей тишине. — Может, спросим у него дорогу? Он явно местный.

Виктор проигнорировал шутку. Его пальцы скользнули по проекции Кольца Всезнания, вытягивая в воздухе пульсирующую красным голограмму карты. Линии тоннелей петляли и обрывались, упираясь в крестики обвалов.

— Здесь должен быть проход на уровень B7, — сквозь зубы проговорил он, с раздражением тыча в пустоту перед собой. — Вместо этого — сплошная скала. Карта врет. Совершенно бесполезна.

Он с силой швырнул камень в темноту. Булыжник с сухим стуком ударился о стену, и эхо прокатилось по коридору. В ответ с потолка, с низким скрежетом, посыпался град ржавых болтов и кусков окаменевшей грязи.

— Эй, осторожнее! — взвизгнул Павлин, отпрыгивая. Грохот стих, оставив после себя звенящую тишину. — Может, перестанешь злить тоннели? Похоже, они мстят за твой перфекционизм.

— Тихо, — резко оборвал его Виктор. Его взгляд метнулся по стенам, и он сделал резкий взмах рукой, закрывая официальную карту. На её месте в воздухе возник чистый, пустой лист. — Если Агора не позаботилась об актуальности, придётся делать это самим. Отмечаем точку. Стена. Тупик. Придумаем название позже.

Прежде чем Павлин успел что-то ответить, воздух перед ними сгустился и похолодел. Из самой тьмы, из холодного камня стены, выползли три силуэта. Их формы были текучими, нестабильными, а «лица» пульсировали и перетекали, как расплавленный воск. Тишину разорвал шепот — не звук, а скорее ощущение, скрежет игл по стеклу прямо в мозгу.

Павлин среагировал первым. Взмах руки — и сгусток воды вырвался из его фляги, на лету превращаясь в прозрачный ледяной щит.

— Добро пожаловать на вечеринку! — крикнул он, и в его голосе звенела лихорадочная бравада. — Дресс-код — серебряные акценты!

— Спиралью! Не дай им окружить! — скомандовал Виктор, разворачивая Бо. Серебряные прожилки на шесте вспыхнули ослепительным белым светом.

Первая тень ринулась на Павлина. Тот увернулся с грацией уличного бойца, и серебряный кастет плашмя ударил по бесформенной «шее». Существо взвыло — звук, похожий на шипение раскаленного металла в воде, — и рассыпалось в клубящийся чёрный дым.

Вторая уже тянула к Виктору щупальце-руку. Он почувствовал, как метка на его запястье вспыхнула ледяным огнём. Короткий, отработанный выпад — и серебряный набалдашник Бо вонзился в центр тени. Та отступила, шипя и тая, оставляя в воздухе стойкий запах праха и озона.

Третья тень, самая крупная, пронеслась между ними вихрем. Её когтистая лапа метнулась не к ним, а к их кольцам. Тень что-то сделала с настройками, отключив фонарики, и мир погрузился в кромешную тьму, нарушаемую лишь ядовитым свечением грибов.

И тут из всех щелей, из-под обломков, из самой темноты поползли новые тени. Их было не три, а десять, двадцать. Они заполняли тоннель, их шепот сливался в оглушительный гул, давящий на сознание.

— Вик! — голос Павлина в темноте прозвучал сдавленно, уже без намёка на шутку. — Твои уроки у Громова… Сейчас бы эта штука с молнией пригодилась!

В ответ воздух разрезала короткая, яркая вспышка. Виктор, вложив в удар всю свою ярость и страх, чиркнул шестом, как гигантской спичкой. На миг тоннель осветился слепящей голубой молнией, тени на миг отпрянули, ослеплённые.

— Спиной ко мне! — прохрипел Виктор.

Они встали в круговую оборону. Павлин работал кастетами, его движения были резкими, отрывистыми. Каждый удар отбрасывал тень, но на её место тут же наползала другая. Виктор работал шестом, описывая им сложные дуги, которым научила Камико. Серебро жгло тени, но их было слишком много. Они накатывали волнами, их щупальца цеплялись за одежду, оставляя на коже полосы колющего холода.

Битва превратилась в изматывающий танец. Виктор отступал под натиском, чувствуя, как тяжелеет шест. Он делал выпад, пронзая расплывчатую грудь тени, и тут же уходил в нижний блок, парируя атаку другой, пытавшейся подсечь его с земли. Серебряные прожилки на Бо светились неровно, словно сердцебиение испуганного зверя. Со стороны Павлина доносилось тяжелое дыхание и хлесткие удары, сопровождаемые шипением испаряющейся тьмы.

Одной из теней удалось вцепиться в рукав Виктора. Ледяной холод мгновенно просочился через ткань. Рывок — и рукав с треском разорвался, но ледяная хватка парализовала предплечье. «Павлин!» — успел крикнуть он. Тот, не раздумывая, швырнул в упор сгусток воды, который на лету превратился в острую ледяную иглу и вонзился в «голову» тени. Хватка ослабла.

— Спасибо! — выдохнул Виктор, едва удерживая шест онемевшей рукой.

— Считай, что мы в расчёте! — откликнулся Павлин, уже отбиваясь от новой атаки.

Они сражались, отступая шаг за шагом. Шепот становился невыносимым, в голове всплывали обрывки чужих мыслей, страхов, последних воспоминаний. Виктор чувствовал, как силы на исходе. Ещё немного — и они будут смяты.

И тогда он перестал думать. Он закрыл глаза, отключив вводящие в заблуждение зрение блики и тени. Он доверился телу — мышцам, натренированным у Камико, и инстинкту, обострённому Громовым. Его шест задвигался с новой скоростью, не просто отражая атаки, а предугадывая их. Он бил на опережение, врезаясь в только формирующиеся силуэты, рассеивая их до того, как они обретали силу. Серебро горело огненными росчерками в темноте.

Их отступление замедлилось, а затем и вовсе остановилось. Они держали маленький пятачок, отбиваясь с ожесточением загнанных в угол животных.

И вдруг... тени отступили. Не все — несколько испарились от последних точных ударов, остальные просто растворились в стенах, словно их и не было. Внезапно наступила тишина, оглушительная после недавнего хаоса. На полу остались лишь пятна липкого, чёрного пепла. Они стояли, прислонившись к стене, тяжело дыша. Руки Виктора дрожали от напряжения, на лбу выступал холодный пот.

Выбравшись из узкого тоннеля, они очутились в просторной пещере. Пол был усеян белесыми остовами в истлевших робах Легиона. Воздух здесь был неподвижным и спёртым, пахнущим старой пылью и тлением.

— Ничего себе, — прошептал Павлин, ошеломлённо оглядываясь. — Целая рота... Откуда они все тут взялись?

Виктор молча перезагрузил кольцо. После махинаций тени свет фонаря был тусклым, будто из него забрали жизнь. Голограмма его собственной, чистой карты зависла в воздухе. Он медленно поводил рукой, сканируя периметр пещеры. Голограмма тоннеля за ними протянулась и уперлась в новый, только что нанесённый контур.

— Отмечаем. Обширная пещера на развилке двух главных тоннелей, — проговорил он голосом, ещё хриплым от недавнего боя. Он приблизил изображение, его пальцы провели в воздухе несколько точных линий, отмечая примерные размеры. — Множество останков Легиона. Предположительно, следы давнего инцидента.

Он подошёл к стене, где кто-то когда-то выцарапал и перечеркнул имена: «Антон, Егор, Михаил...».

— Здесь граффити. Список имён, все перечёркнуты, — он сделал паузу, вглядываясь в древние царапины. — Место гибели. Или место предательства. — Он на мгновение задумался, глядя на груды костей. — Назовём это... «Перекрёсток Костей».

На карте в точке пещеры появилась новая иконка — стилизованный череп, а рядом всплыла текстовая метка с выбранным названием.

Павлин молча пинал ногой один из черепов. Тот откатился, и из глазницы с лёгким звяканьем выпала потёртая монета.

— Вот и пенсия Легионера, — беззвучно прошептал он, поднимая кругляш. — Одна монета на сорок лет службы. Дешево.

Виктор молча сфотографировал граффити для архива.

— Похоже, это те, кто не успел сбежать в тот день, когда Агора решила запечатать тоннели. Их оставили умирать.

Сверху с скрежетом упал камень, обнажив скрытый люк в потолке. Павлин, всё ещё находящийся под впечатлением, автоматически сделал шаг вперёд, но Виктор резко схватил его за плечо.

— Стоять! Ловушка, — он указал на свежие зазубрины на металлическом краю люка. — Видишь царапины? Не от времени. Кого-то затащили наверх. Насильно.

Ещё час блужданий по бесконечным, похожим друг на друга тоннелям, и они вышли к очередному обрыву. Но на этот раз их ждало нечто иное.

Тоннель понижался, открывая вид на огромный подземный водоём. Вернее, на реку. Вода текла медленно, густая, маслянистая, цвета запекшейся крови и ржавчины. Её поверхность была покрыта радужной ядовитой плёнкой, которая лопалась пузырями, испуская едкий, кислый запах, разъедающий слизистую. Берега были усеяны не просто обломками, а целыми остовами роботов, гигантских и маленьких, их провода и механические кишки свисали в воду, как щупальца спящих чудовищ.

На несколько долгих секунд оба они просто стояли в ошеломлённом молчании, вглядываясь в это сюрреалистичное зрелище.

— Твою Агору... — наконец выдохнул Павлин, и в его голосе не было ни шутки, ни бравады — только чистейший, неподдельный ужас. — Это что вообще такое?

Виктор не отвечал. Он чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он видел многое в Нищуре, но это... это было за гранью. Это было похоже на открытую рану планеты, инфицированную и гниющую.

Павлин, движимый странным порывом, осторожно ткнул носком ботинка воду. Поверхность не просто шипела — она вгрызлась в материал, и тёмные едкие пятна поползли по ботинку, испуская дымок.

— Агрессивная... — он отшатнулся. — Они сюда всё своё дерьмо сливали? Веками? Это же... — он не нашёл слов, лишь с отвращением смотрел на свою испорченную обувь.

Виктор молча направил луч фонаря на противоположный берег. Свет лизнул гладкую, отполированную водой стену, испещрённую трещинами, складывавшимися в подобие ухмыляющегося лица. Пустота. Ни проходов, ни дверей. Только эта бесконечная, мерзостная река, уходящая в темноту в обе стороны.

— Ничего, — прошептал он, и в этом слове был привкус полного, тотального поражения. Вся их подготовка, серебро, победа над тенями — всё это было внезапно обесценено. — Абсолютно ничего. Всё это время мы... мы шли не туда.

Он с силой сорвал перчатку, яростно тыча пальцем в дрожащую голограмму своей собственной карты. Он поставил на ней новую метку — треснувшую звезду, светившуюся тревожным, ядовито-красным цветом.

— Отмечаем. Подземная река. Высококислотная, загрязнённая техническими отходами. — Он замолкает, глядя на мрачную, текущую в никуда воду. — «Ржавая Река Забвения»., идеальное название для этого гнетущего места.

Павлин поднял с земли кривую шестерёнку и с силой швырнул её в воду. Предмет ушёл на дно без единого всплеска, словно река была сделана из тяжёлой, вязкой смолы.

— Забвение... точно, — безрадостно усмехнулся он. — Даже дно не хочет этого хлама. Всё, что сюда попадает, исчезает навсегда. Думаешь, Агора специально сливает сюда свои самые страшные секреты?

— Здесь что-то было, — упрямо повторил Виктор, вглядываясь в туман над зловещей водой. — Возможно, обвал перекрыл путь. Или... они сами всё уничтожили, когда запечатывали тоннели. Стёрли с лица земли.

Он повернулся к обратному пути, и тень от его шеста легла на воду, на миг рассекая ржавую, мёртвую гладь.

Павлин вдруг наклонился, счищая грязь с плоского камня у самой кромки воды.

— Смотри, — он провёл пальцем по едва заметным, почти стёртым временем и кислотой буквам. — «Поверь мне, дальше ничего нет. — Л.».

Он саркастично хмыкнул, но в звуке не было веселья.

— Л. Наверное, Людвиг. Или Лиза. Или ещё один бедолага, который, как и мы, надеялся, что Агора оставила хоть кроху правды в этом аду.

Виктор в последний раз окинул взглядом эту ржавую реку забвения, сжимая шест так, что пальцы побелели. Разочарование и усталость грызли его изнутри, но где-то глубоко в груди тлела всё та же незатухающая искра.

— Ничего, — на этот раз его голос прозвучал твёрже. Он повернулся к Павлину. — Это всего лишь одна точка на карте. Одно поражение. В этих тоннелях ещё много развилок. Мы нашли серебро. Мы победили Теней. Мы уже не те беспомощные ученики, что спустились сюда. Рано или поздно мы найдём путь. Рано или поздно мы придём к истине.

Где-то в глубине за их спиной эхо повторило его последние слова, превратив их в тихий, но полный решимости шёпот.

Уже по пути к выходу, карабкаясь по груде обломков, Павлин окликнул его:

— Эй, Вик! Не забыл? После «Дня Фидерума» у меня будет гонка на воздухатах. Ты же придёшь поболеть? Без зрителя я как-то не уверен в себе. После всего этого... хочется увидеть что-то нормальное. Солнце, людей...

Виктор, уже стоявший на уступе, обернулся. В его глазах всё ещё стояли отблески Ржавой Реки, но он кивнул, коротко и чётко.

— Конечно приду. После того, как мы вдвоём выжили здесь, наблюдать за тем, как ты пытаешься не разбиться об очередную стену, будет даже расслабляюще.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ

Показать полностью
2

Сборник метафизических рассказов с элементами сюрреализма, абсурда, фантастики и философской прозы. 2 часть. Змея и Ночь была душной

Сборник метафизических рассказов с элементами сюрреализма, абсурда, фантастики и философской прозы. 2 часть. Змея и Ночь была душной

Если Вы пропустили первые два рассказа "Неугомонный" и "С утра шла война за независимость", можно прочитать их здесь:

1. Часть. Сборник метафизических рассказов с элементами сюрреализма, абсурда, фантастики и философской прозы. https://pikabu.ru/series/metafizika_51006

Аннотации:

3. Змея.

Шестилетний Джереми Мун, погружённый в воображаемые манёвры на холме, сталкивается с таинственным человеком, который оказывается его взрослым alter ego, вызывая у мальчика страх и смятение. Эта встреча, пронизанная символизмом змеи, разрушает иллюзии детства и намекает на неизбежность взросления.

4. Ночь была душная.

Данилов, терзаемый бессонницей и ночными кошмарами, погружается в сюрреалистическое путешествие по мирам, где реальность и фантазия сливаются в пугающий калейдоскоп. Его видения, полные символов и страхов, отражают внутреннюю борьбу с одиночеством и поиском смысла в хаотичном мире.

🗣 готовы ли вы к метафизическому водовороту, где время и пространство – лишь декорации? Какая самая безумная история, которую вы читали? Тогда пристегнитесь и Мы продолжаем:

3. Змея

Джереми Мун, шести лет отроду, деловито и несуетно собирался. Сегодня его ждал трудный день. Сегодня начинались манёвры. В том, что день предстоит не из лёгких, мог убедиться каждый, кто был в состоянии выглянуть в окно, потому что сделай он это, он не увидел бы ровным счётом ничего. Ничего из того, что рутиной обыденности каждодневно проявлялось на фоне заштатного, богом забытого армейского гарнизона.

Немыслимо-защитного цвета машины, без устали взбивающие дорожную пыль своими тяжёлыми квадратными задами. Снующие здесь и там, в шальном упоении долга, газельные, розовощёкие лейтенанты. Солидные двухъярусные фуражки старших командиров, устало кивающие друг другу при встрече. Возвратно-поступательные шеренги солдат, строевой дробью шагов чеканящие плац. Пара - тройка бездомных псов, не за страх, а за совесть, добровольным караулом бдящая воинскую столовую. Офицерские жёны-кокетки, рассеянно - глупыми улыбками тающие под жаркими взглядами усатых ядрёных сержантов. Словом, всё это забродившее содержимое грядущего дня, расплескалось под тупыми, мерными ударами рёва ночной сирены.

Поутру жизнь военного городка замерла.

Тактические учения! Вчерашний приказ был краток, а приказы, как известно, не обсуждают.

Джереми Мун осознавал всю важность поставленной задачи и потому не спешил в сборах. То, что весь личный состав мотострелковой бригады, затемно поднятый по тревоге, кованым топотом гуталиновых сапог торопливо растворился в ночи, мальчика нисколько не смущало. Это было не в первый раз. И бестолковая всеобщая сутолока, неизменно предварявшая манёвры, уже не могла сбить его с толку, а лишь слегка раздражала.

Наконец всё было готово. Ещё раз, придирчиво осмотрев себя, мальчик остался доволен. Просторные парусиновые штаны двумя большими пуговицами были наглухо пристёгнуты к лямкам, крестом захлестнувшими спину. Непокорные шнурки синих, линялых кед, не в пример другим, более взрослым ребятам, были умело укрощены бантиками - махаонами. Полупрозрачный целлулоидный козырёк надвинутой на глаза кепки, надёжно фильтровал отвесные солнечные лучи. Сухой паёк, рыжим краешком колбасы, в постоянной готовности выглядывал из единственного, но очень вместительного нагрудного кармана. Теперь в путь!

Его личный командно-наблюдательный пункт находился в полуторачасовом удалении от дома. Место, известное только ему, было замечательно во всех отношениях.

Вздыбленная высоким холмом земля, гранитной залысиной обращённая в сторону учебного полигона, позволяла держать в поле зрения всю панораму условного сражения и любое, даже самое незначительное перемещение вероятного противника, не могло ускользнуть от бдительного взора "главнокомандующего". Заболочено - квакающее подножие холма, плавно переходящее в крутые, трескучие заросли щетинистого кустарника являло собой серьёзное препятствием любому вражескому лазутчику, коварно задайся он целью, - незаметно овладеть высотой. Более того, нахлобученная боком на самую макушку возвышенности каменистая проплешина, усеянная разнокалиберными булыжниками, была окантована высокой травой, что позволяло "главнокомандующему" оставаться на своей позиции незаметным, а это имело для него решающее значение, ибо лишних неприятностей он не искал.

Медленно, в такт шагам, картина предстоящих манёвров разворачивалась перед мысленным взором ребёнка. Он уже видел ленивые, воронёные танки, которые словно упитанные поросята, глухо урча, уныло бороздили долину. От вертлявых неугомонных солдат прыгучими кузнечиками порхающих взад - вперёд, уже сейчас рябило в глазах. Зудящие, пузатые вертолёты, время от времени назойливыми стрекозами объявлялись в самых неожиданных местах. Нарочито - небрежно рассыпанные ватрушки бутафорских мин изредка давали знать о себе чадящими фонтанами грязи.

Привычные фрагменты легко складывались в узнаваемую мозаику учебного боя. Оставалось преодолеть последний подъём и можно лично убедиться с высоты своего положения в том, что и на этот раз всё происходит в соответствии с замыслом.

Самозабвенно карабкаясь по склону, Джереми Мун не сразу заметил некое неуловимое, плавное изменение, произошедшее вокруг. Спохватившись, в позе ящерицы-агамы минутной паузой, он понял, что это всего лишь на всего тишина, что гудящее месиво звуков маневрирующего полигона, сопровождавшее его дорогой, молча опрокинулось в далёкое эхо, а секунды вдруг показались отдельными, не связанными друг с другом промежутками времени.

Это не обескуражило, но насторожило. Спешно распластавшись в траве, он на всякий случай, решил проделать короткий завершающий отрезок пути по-пластунски. Замысловатой вязью витиеватых движений ужа мальчик осторожно скользнул к щербатым валунам, опоясывающим вершину и сколько возможно, приподнял над высокой травой голову в немом вопросе.

То, что он увидел, повергло в шок.

Страх, электрическим разрядом парализовал плоть. В сетчатку глаз через широко распахнутые немигающие зрачки, магниевой вспышкой света печаталась тёмная фигура человека. Закинув ногу на ногу, скрестив поверх колен кисти рук и слегка подавшись вперёд, сидящий в полном безмолвии человек, курил. Мало того, он занял самый любимый камень мальчика - такой плоский, такой тёплый и такой шершавый. Лёгкое покачивание спины незваного гостя выдавало степень его крайней сосредоточенности.

Однако страх заключался не в том, что это был человек. Малыш уже несколько раз видел людей. И даже не в том, что чужой разведал такое прекрасное место и теперь наверняка полюбит его. А в том, что Джереми Мун сразу узнал этого человека. Он вспомнил этот затылок, эти плечи, эту свесившуюся ладонь, эту зажатую пальцами вонючую сигарету.

На короткий миг, вывернувшись изнаночной стороной, память разом обрушила призрачные, хрупкие построения здравого смысла. Но вот, почувствовав чьё-то присутствие, человек стал нехотя, словно в замедленном повторе, поворачивать голову. Упругая волна липкого, животного ужаса мгновенно свернула кольцом тело мальчика и ударом освобождённой пружины инстинкта самосохранения швырнула его вниз по склону.

Серебристой молнией летел он прочь от этого страшного места. Бригадный генерал Джереми Мун, тридцати шести лет отроду, пожалуй, впервые в своей жизни был по-настоящему счастлив. Наконец он здесь, на той самой вершине холма, где когда-то им, совсем ещё мальчонкой, была обронена частичка чистой детской души, которая все последующие годы, мерцающим светом далёкого созвездия, нестерпимо влекла к себе.

Нахлынувшие воспоминания детства, тоской по утраченной свободе, сладко щемили огрубевшее сердце. Как вдруг, вкрадчивое шуршание травы за спиной прошлось холодком вдоль позвоночника. Резким поворотом головы он успел застать лишь чешуйчатый блик, да уходящий шелест травы.

"Змея" - брезгливо вздрогнул генерал. Он не любил змей, потому что боялся их.

"А ведь раньше этих тварей здесь не было" - с досадой подумал он, быстро шагая прочь от этого, ставшего чужим места.

Вечерним транзитным поездом оканчивался его генеральский отпуск.

4. Ночь была душная

Где - то в темноте невидимая глазу лаяла собака и ее вой протяжный и тонкий уносился ввысь к известному лишь им, собакам, их собачьему божеству.

Данилову не спалось. То подушка казалась ему длинной как простыня, то свет льющийся от причудливо - оранжевого фонаря заводил в нем тоску, то думы, внезапно нахлынувшие в его ночное сознание, становились навязчивыми, как пьяница на остановке. А теперь ко всему этому добавился заунывный собачий вой, перемежаемый неуверенным потявкиванием.

Данилов вертелся на кровати отчего простыня под его телом сбилась, обнажив бледный матрас, который в свете фонаря выглядел нереально и чуждо. В темноте, притаившейся в комнате чудилась Данилову иная, нездешняя жизнь и призрачные тени мелькающие в его раздраженном сознании будили в нем неотвязчивый детский страх. Он хотел, протянув руку, зажечь лампу, которая, как он знал, находилась на тумбочке в изголовье кровати, но не стал этого делать потому, что с электрическим светом приходила скука от знания привычного мира вещей, а эта ночная темнота была странной и пустой и в ней не было известных ему привычных ощущений. И он лежал, растворяясь в жуткой смеси темноты и оранжевого света фонаря в длинной тени от занавеси на окне и в голове его бродили туманные образы.

Сейчас его голова напоминала ему коммунальную квартиру полную тусклых событий и пахнущую плесенью и тараканами. Но сквозь знание обыденных вещей просвечивало удивление от жизни, от всех ее линий и бурлящих цветных водоворотов, где, искажаясь пропадали привычные лица знакомых и им начинали соответствовать события внутренней жизни. Постепенно звенящая пустота страха отступила и вокруг, словно у слепого после операции, вернувшей зрение, стали проступать сначала неясные, а затем все более отчетливые видения, которые вскоре заслонили собой привычную колышущуюся темноту, полную страхов...

Он сидел на длинном высоком деревянном постаменте и смотрел как сверху, из бурлящей бездны свешивалась белая, мутная лампа, неуклюжая и неприличная, словно лопнувшая звезда.

Его руки вырастали из пространства образуя молочное тело, колышущееся от дуновения ветра, а вокруг в суете ломанных многоугольников, трепетала жизнь. Стены домов, которые были внизу, обнажали убранство комнат и затхлый запах человеческого существования в суете вещей.

Постамент все рос и рос унося его все выше и выше и со стороны это выглядело так, будто прорвало трубу и фонтан хлещет вверх, поднимаясь выше верхушек деревьев.

Вокруг клубился туман, клочковатый и непохожий на тот утренний туман, которым бывают окутаны луга в предрассветный час. Этот туман был липким и душным и пачкал ладони от прикосновения к нему.

Тело Данилова стало пульсировать, будто в нем боролись неведомые духи, и он ощутил, как внезапно одна половина его стала злобной и агрессивной и испугавшись себя бросилась бежать сквозь клочья тумана, а вторая половина ощутила горечь и тяжелое чувство потери. Он стоял, глядя на свои ноги и решал, как жить. Ему казалось, что он сломал какой - то механизм внутри себя и теперь ему остается только мириться с этим.

Туман рассеялся и только теперь он понял, что земля под ним несется вперед, унося его, его тело в неведомую, изломанную даль. Вокруг все двигалось, меняя очертания и формы и в этом бурлящем пространстве и сам он ежесекундно менялся, принимая различные формы и страдал от этого. Он то становился громадным, вырастая до выпуклого, словно шар неба и тогда все росло вместе с ним, то мгновенно уменьшался до размеров бактерии и все, что было вокруг него становилось маленьким и неприличным. Мечущиеся тени плясали вокруг него и касались его осторожными теплыми движениями. Данилов ощущал, как вокруг него качается гигантский маятник, и от этого все пространство казалось зыбким и ненадежным.

Внезапно его тело споткнулось о торчащий из длинной полосы в струящейся земле радужный столб и взмахнув руками свалилось в бездну. Вокруг него стали мелькать металлические пролеты лестниц, спиралями поднимающиеся вверх. По ним ползли огромные раскаленные муравьи, таща на своих спинах белые неприятные личинки. В тишине было слышно, как шуршат их лапы.

Он посмотрел вниз. Спираль лестниц свивалась в тугую нарезку автоматного ствола, и он несся туда, к черной точке выхода, к двери, которая как он знал вела в никуда. Данилов ждал падения и в ожидании этого в груди поселился щекотливый холодок испуга. Дальше наступила темнота и чувство облегчения, словно он сбросил с своих плеч немыслимый и чудовищный груз.

Его тело лежало на песке и чувствовало его поверхностью кожи. Пора было вставать, потому, что где - то в глубине звенел будильник и его звон раздавался в гулкой пустоте звоном погребальных колоколов от которых замирает душа. Данилов попытался поднять свое тело, но понял, что оно уже занимает вертикальное положение, а песок - это просто время, теплое и шершавое. Время, сочащееся из будильника от толчков механического сердца внутри сложного механизма.

Данилов сел в резиновую лодку и поплыл по черно - белой грязной реке, текущей среди проталин в снегу, из которого торчали стволы берез. Стоя на коленях он погружал фанерное весло в струящуюся жидкую грязь, густую и тягучую и лодка легко плыла вперед. Он знал куда он плывет, но не мог бы этого сказать, потому, что здесь не было слов.

Черный мрак присутствующий в тени, белизна света делали мир объемным настолько, что он становился причудливо выпуклым и провалы теней и выпуклости света рисовали непривычный глазу ландшафт. От этого все становилось другим, и Данилов понимал, что можно упасть внутрь тени и падать так, как он уже падал в своих воспоминаниях, а свет, наоборот, казался ему высокой горой, и с вершины ее можно идти ровно, не боясь падения. Но он боялся лезть на эту гору, ибо не знал, где у нее вершина.

Река текла среди заснеженных берегов с мрачными черными проталинами и в них были видны блестящие прожилки воды. Вода стекала в реку и тут же становилась грязной.

Лодка качнувшись проплыла над порогами из черных скользких камней через которые с тошнотворным шипением перекатывала грязь. Повинуясь мимолетному чувству Данилов встал в неустойчивой лодке, и усилием воли заставил себя взлететь. Сначала он летел с трудом, будто внизу его была подвешена огромная чугунная гиря, но позже осознав, что ничто не мешает ему лететь полетел быстрее в клубящейся темной мгле, подгоняя свое тело желанием полета.

Он пролетал над паркетными полами, на которых механически танцевали часовые фигуры, над фабриками, из труб которых шел душный дым, над гигантским морем в котором плавали прозрачные ледяные рыбы. Он летел над желтыми кронами деревьев и внутри него царила светлая радость осознания своей полноценности. Темные провода высоковольтных линий будили в его душе страх и неизбежно, темная, мрачная сила влекла его к ним, к тонким паучьим нитям протянутого в пространстве, концентрированного страха. Тогда он начинал падать и что бы не упасть совсем на расстилающиеся внизу груды битого кирпича, принимался усиленно махать руками, как птица машет крыльями, борясь с ветром.

Данилов опустился внутрь квадратного помещения, состоящего из стен с окнами, закрытыми ржавой металлической сеткой, без крыши, с деревянными стеллажами вдоль стен, на которых лежали свернутые и перевязанные лохматыми веревками армейские матрасы. На нижнем из стеллажей сидела женщина в синем рабочем халате, надетом на голое тело. Это была одновременно и мать Данилова, и его первая жена. Он остановился в недоумении глядя на загорелую кожу в проеме халата.

- Ты зачем взял ложку из соусницы? - строго спросила Мать-Жена.

Он хотел, что - то ответить, как - то оправдаться, но жена - мать притянула его к себе и принялась взасос целовать его в губы совершая ненужные движения своим огромным телом. Данилов вырвался и бросился бежать наперекор воющему в ушах ветру.

Он бежал по городу, по набережным и его торопливые шаги с грохотом отражались от стен. Он чувствовал ужас внутри себя. Он боялся черных окон, черного отверстия канализационного стока, громадных голубей, сидящих на подоконниках.

Красно-коричневое небо, прочеркнутое линиями электропередачи было чужим, а темно - коричневые облака имели зловещие очертания.

В подворотне одного из домов стоял старый кривобокий шкаф, в открытой дверце которого зияло треснувшее зеркало. Данилов почувствовал, как какая-то неумолимая сила затягивает его внутрь этого зеркала.

Там, внутри, играл орган и горели свечи.

Черный человек стоял к нему спиной, склонившись над церковным столом, на котором распростерлась желтая говяжья туша. Он совершал какие - то странные движения, словно боролся сам с собой и от этого говяжья туша сотрясалась и раздавался тяжелый вздох.

Тело Данилова словно вмерзло в пространство. Он сознавал, что никакого пространства нет, что есть только этот черный человек и от него исходит то, что может выглядеть как пространство.

Карлики вокруг костра завели хоровод. Они били суковатой дубиной по медному тазу и пели тихими, звенящими как турбины голосами песню без слов. На головах их были надеты мешки, а тела были голые и потные.

Черный человек повернулся к Данилову. От него исходил такой ужас, что Данилов почувствовал, как внутри его тела что - то рвется.

Карлики по старушечьи заверещали и стали прыгать вокруг костра в бешенстве.

Это наша земля! Это наша земля! И мы должны ее есть! Есть!

Они упали на колени и с рычанием принялись поедать землю. Черный человек протянул к нему длинные светящиеся руки и глядя ему в глаза своими белыми зрачками стал шептать:

Я есмь истина и смерть. Истинно говорю вам - не ищите и обрящите. Руки твои - мои руки, ноги твои - мои ноги, голова твоя - дом мой…

Ужас рвущийся изнутри прозрачного тела Данилова взорвался в воздухе ослепительной багровой вспышкой. Обломки мрака долго клубились в воздухе черными больными птицами, а Данилов в шоке стоял посредине белого кубического пространства и икры его болели от напряжения.

Мир крутился вокруг него пепельным вихрем в котором изредка проносились сполохи света. Люди проходили сквозь него, не замечая этого и Данилов горько смотрел им в след.

Я один, я всегда один. Я иду сквозь миры, но они не держат меня, и я прохожу сквозь них. Я нигде не дома и нет мне покоя - жаловался он радужной русалке, сидящей на унитазе.

Это потому, что я боюсь. Я боюсь других людей, я сделал их бесплотными, что - бы они не мешали мне шелестом своих тел. Миры слушаются меня, но только тогда, когда я не хочу этого! Бесплотные люди послушны моей воле, но посмотри какие они уроды. Где мне взять настоящее?

Русалка с плеском нырнула.

Что такое любовь? - задумчиво спросил Данилов глядя в серое отверстие стока, в котором еще волновалась вода, потревоженная русалкой.

На стене оклеенной зелеными обоями в золотой цветочек мигнула зеленая лампа. Данилов вышел в ванную и погрузился в облако горячего, влажного пара.

Проснувшись он долго сидел на кровати глядя в суету машин за окном. Солнце заливало покатые крыши старых домов своим суетливым светом и в воздухе висела жажда действия. Данилов встал, привычным жестом натянул на ноги старое синее трико и принялся смотреть на стену, где в сальном пятне от головы торжественно сидела муха. Он чувствовал, как где-то в глубине его памяти, словно "Титаник" напоровшийся на ледяную гору, тонет воспоминание о тесном, мрачном пространстве где он провел ночь. Но оно, это пространство тем не менее казалось ему теплым и родным, и он с тоской смотрел на плоский и пыльный мир за окном. Мир, в котором машины ехали по телу огромной женщины, а люди, окруженные облаком своих забот, несли в руках невидимую им смерть невидяще глядя в вечность, и глупо улыбаясь огромной бомбе, зажженной в небе.

Показать полностью 1
28

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 10. «Розамунда, королева ломбардов»

Всем привет!

Мы плавно подбираемся к концу VI века нашей эры, и к тому моменту варвары в Европе всё больше становились обычными её обитателями и всё больше входили во вкус в своих варварствах. Вот и сегодня будет одна охренительная история, в которой «прекрасно всё» – от развлекух короля Альбоина с черепами его врагов и их живой роднёй до мести за эти развлекухи со стороны его невольной супруги. Кстати, об Альбоине. Вы слышали о нём прежде? Если нет, то сейчас расскажу.

(Картина Ч. Ландсира 1856-го года. "Убийство Альбоина, короля лангобардов")

(Картина Ч. Ландсира 1856-го года. "Убийство Альбоина, короля лангобардов")

Как я сказала в одном из прошлых постов (тут: История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 7.1 «Князь Велизарий»), благодаря знаменитым полководцам Велизарию и Нарсесу после длительной войны византийцы смогли одолеть остготов, поубивать их королей (последними из которых, не считая краткоправивших в 540-541 Ильдебада и Эрариха, стали Тотила(541-552) и Тейя (552)), а самих остготов либо изрядно поуничтожать, либо принудить к переселению, либо, по сути, ассимилировать (что и случилось, похоже, с большинством, т.к. Прокопий Кесарийский подчеркивал, что им не мешали и дальше жить в Италии, если они признают власть византийского императора и будут впредь себя хорошо вести). Так Остготское королевство к 555-му году перестало существовать, а его земли вошли в состав Византийской империи, и там стал действовать тот самый кодекс Юстиниана, а готский язык утратил статус государственного. И, казалось бы, тут и сказочке конец…но в реальной истории так не бывает.

Юстиниан I (527-565) наслаждался владением Италией до самой своей смерти, но всего через три года после этого печального события его преемник, Юстин II (565-578), прохлопал вторжение лангобардов, которые без особых препятствий вскорости заняли всю северную часть Апеннинского полуострова и создали там собственное Лангобардское королевство (568-774), которое оказалось более живучим и долгоиграющим, нежели его остготский предшественник. Вскоре лангобарды ощутимо продвинулись на юг и к 573-му году владели большей частью Италии, разрезав византийские владения на тонкие полоски, причем под властью лангобардов оказались такие города как Павия, ставшая их столицей, и Милан, Верона, Сполето и Беневенто, в то время как Рим, Венецию, Равенну и Неаполь, а также нынешние Сицилию, Корсику и Сардинию сохраняли за собой византийцы. И да, таким успехам лангобарды были обязаны своему первому королю – Альбоину.

(Королевство лангобардов примерно в 573-м году)

(Королевство лангобардов примерно в 573-м году)

Альбоин (ок. 526-573) королём лангобардов стал ещё в 566-м году, унаследовав власть от своего отца Аудоина (пр. 546-566), первого лангобардского короля из рода Гаузов. Об Аудоине, кстати, есть мнение, что его мать (Мения) была второй женой тюрингского короля Бизина и после его смерти вышла замуж за неизвестного по имени знатного лангобарда. А вот жена самого Аудоина и мать Альбоина, Роделинда, если верить всё тому же Прокопию Кесарийскому, приходилась дочерью последнему королю тюрингов Герменефреду и Амалаберге, и таким образом внучатой племянницей Теодориху Великому (если забыли, что это за тюрингские короли, то о них я рассказывала тут: История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 2. «Меровинги. Король Австразии»).

Короче, у лангобардов, похоже, были тесные и дружественные отношения с тюрингами, что неудивительно с учетом географической близости их земель (лангобарды жили тогда на территориях нынешних Австрии и Словакии, а потом ещё Юстиниан им, как союзникам, передал Сирмий (ныне Сербия), Паннонию и Норик). Нельзя того же сказать о других соседях и византийцев, и лангобардов, хотя тоже германцах – гепидах, с которыми лангобарды длительно воевали и в своих интересах, и в византийских.

Именно после передачи Сирмия (который гепиды считали своей столицей) случился в 548 или 549 первый открытый конфликт между лангобардами и гепидами. Потом, конечно, они заключили мир, но долго он не продлился, и в ходе начавшейся затяжной войны Аудоин убил в 551 или 552-м принца гепидов Торисмода, что дало почву для, можно сказать, вендетты между правителями этих двух народов. Но при этом Аудоин, похоже, успел скончаться тихо и мирно вскоре после того, как женил Альбоина на Хлодозинде, дочери короля франков Хлотаря I.

После его смерти агрессивный, амбициозный и очень активный Альбоин продолжил свои наезды на гепидов, и на этот раз не только убил их короля Кунимунда, приходившегося братом Торисмоду и сыном Торисвинту (ок. 548-560), но и присоединил все земли гепидов к собственным владениям. А ещё…захватил в плен и, овдовев, сделал своей женой дочь Кунимунда – Розамунду (ок. 540-573). По одной версии она стала пленницей Альбоина уже после гибели её отца или незадолго до того, по другой – именно её похищение и стало причиной нового витка конфликта. Как бы то ни было, когда Альбоин в 568-м году вторгся в Италию, чтобы понадежнее обособиться от своих бывших союзников, аваров (оставив им при этом Паннонию), Розамунда, похоже, уже стала его законной супругой и королевой лангобардов. Только ни малейшей радости ей это не приносило. Подробности её страданий и страшной мести решился изложить в своей пьесе

«Розамунда, королева Ломбардии» А. Ч. Суинбёрн

Время действия: VI век, 573 г. н.э.

Место действия: Лангобардское королевство (современная Италия).

Интересное из истории создания:

Алджернон Чарлз Суинбёрн (1837-1909) – английский поэт родом из Лондона. Родился он первенцем в семье капитана (а позже целого адмирала) Чарлза Генри Суинберна и леди Джейн Генриетты, дочери графа Эшбернэма. Его детство прошло на о. Уайт, а потом он учился в Итон-Колледже и знаменитом Баллиол-колледже, старейшем колледже при Оксфордском университете.

(Фото автора уже в зрелом возрасте, хотя есть портрет, где он изображен медноволосым красавцем в свои молодые годы)

(Фото автора уже в зрелом возрасте, хотя есть портрет, где он изображен медноволосым красавцем в свои молодые годы)

Во время учёбы в университете будущий поэт общался с прерафаэлитами, и его лучшим другом был тот самый Данте Габриел Россетти. После окончания колледжа Суинбёрн жил в Лондоне, где и начал активно писать стихи. Известен, к слову, он такими стихотворными произведениями как «Аталанта в Каледонии» (1864) и «Поэмы и баллады» (1865), но гораздо раньше были написаны его пьесы – «Королева-Мать» и «Розамунда» (оригинальное название: «Rosamund, Queen of the Lombards: A Tragedy») – обе 1860-го года. На русский язык «Розамунду» в 2010-м году перевел Э.Ю. Ермаков. Причем мне встречались два варианта перевода, где слово "Lombards" переводится и как "ломбарды", и как "Ломбардия". А правильно-то вообще "лангобарды".

О чём:

Король Альбовайн (Альбоин) в ходе доверительной беседы признался своему другу и боевому товарищу Нарсету, что, несмотря на все проблемные моменты, связанные с этим браком, он без памяти любит свою жену, Розамунду, дочь поверженного им короля Кунимунда, но при этом сомневается в том, что она хоть близко чувствует к нему то же самое. Нарсет – тёртый калач, и ему такие пи…душевные страдания не близки и не понятны, поэтому он только и смог сказать, мол, да конечно она тебя любит, друг и король, она ж твоя жена. Почему? Ну просто так и должно быть. Железный аргумент, но Альбовайна это ничуть не убедило, и, чтобы точно увериться хотя бы в преданности и покладистости жены, он, как-то своеобразно истолковав слова Нарсета, на пиру поднёс Розамунде вина в необычной чаше…сделанной из черепа её отца.

(Картина итальянского художника по имени Ф. Матания - "Розамунда, пьющая из черепа отца")

(Картина итальянского художника по имени Ф. Матания - "Розамунда, пьющая из черепа отца")

Розамунда, не моргнув глазом, выпила вина из чаши, заверила Альбовайна в своей любви, но очень скоро под предлогом духоты покинула пиршественный зал. И тут становится ясно, что Альбовайн просчитался…Но где? Королева вовсе не собиралась что-либо прощать своему мужу, ничего не забыла, и уже придумала коварный план мести. И можно было б пожалеть несчастную Розамунду, если б в собственные интриги обманом, шантажом и угрозами она не вовлекла свою прислужницу Хильдегарду и влюбленного в ту воина Альмахильда, бывшего у Альбовайна на хорошем счету. И как ни чешутся руки наспойлерить, я не стану, а предложу всем самим узнать, как Розамунда всё это провернула, и чем завершился её план.

Отрывок:

«…Завеса раздвигается, открывая взору накрытые столы, собравшихся гостей; среди них НАРСЕТ и ХИЛЬДЕГАРДА.

Возвращается АЛЬБОВАЙН

АЛЬБОВАЙН

Твою мне руку дай, что в мире всех светлее.

Садись здесь, мальчик, подле милой Хильдегарды.

(Все садятся)

Мне кубок принесите. Королева, пей со мной

За здравие и процветанье королевства

Из этой чаши, что держу я — поручиться

Она готова за Ломбардии властителя былого,

Что был он прям и честен с Богом и в бою:

То череп твоего отца. Так выпить сможешь

Ты за меня с отцом родным.

РОЗАМУНДА

О повелитель мой,

Он дал мне жизнь, кто жизнь тебе отдал;

Родил и воспитал, пока ты не убил его,

И я теперь твоя. Да будет так. Я выпью за тебя,

Того, кто государству стал и силой и опорой,

Того, кто славен, знаменит по праву,

Желая Божией любви и всяких благ.

(Пьёт)

АЛЬБОВАЙН

Прекрасно.

Подай мне Бог всего, что пожелала. Ну, друзья,

Мои бойцы и братья — разве Он не дал

Мне в жёны лучшую из дочерей земных,

Что любит и любима. Почему молчите?

Ответьте мне, вожди.

РОЗАМУНДА

К чему вопрос такой? Наполни кубок,

Пусть он по кругу весело пойдёт «…»

РОЗАМУНДА

Господин,

Страдаю сердцем я, и хочется мне спать. Простите,

Не в силах я сидеть.

АЛЬБОВАЙН

Но что тебя тревожит?

РОЗАМУНДА

Ничто.

Горячий воздух лета голову сдавил,

Как обруч из железа. Повелитель,

Я не желаю в обморок упасть, нарушив

Весёлую пирушку вашу.

АЛЬБОВАЙН

Что ж, тогда иди.

Да будет Бог с тобою.

РОЗАМУНДА

И с тобою тоже.

(Выходит вместе со слугами)

АЛЬБОВАЙН

Испорчен праздник. Не хочу здесь быть. А ты,

Мой мальчик, не пытай невесту резким словом,

Хотя б желала испытать она тебя.

АЛЬМАХИЛЬД

Не стану, о король.

АЛЬБОВАЙН

Не станет и она. Всем доброй ночи, если ночь

Бывает доброй. День здесь точно зол. И только

Для вас двоих и днём возможна радость. Хильдегарде

Бог в помощь и тебе.

АЛЬМАХИЛЬД

Тебе, король, всех благ.

(выходят)

Конец I акта

АКТ II

Комната в покоях королевы

Входит РОЗАМУНДА

РОЗАМУНДА

Живу лишь для того, чтоб спрашивать — зачем,

И удивляться, что мне умереть мешает.

Существовать продолжу от тебя отдельно,

Отец. Ведь ты из Рая видишь моё сердце,

Твоё дыханье ощущаю на устах, как поцелуй.

Пусть хладные останки твоего лица

Убийца осквернял, глумясь, сегодня ночью,

Я вижу ясно лик твой, как при жизни,

Под кожей кровь бурлит, хотя давно пролита.

Как добр ты был, как благороден духом, милый

Отец! Из тех, кого любил, осталась я одна,

Лишь ты мне шлёшь любовь, и я тебе в ответ.

Ещё вчера твоей была я дочерью, но ныне

Залито грязью это слово — лишь произнесу,

Язык горит от яда. Ничего не смею

Своим назвать из мира радостей, богатств,

Во всём отрава; в самом центре сердца

Тот яд разлит. Раз в смерти будет жизнь -

Так говорят священники недаром — я дарую

Жизнь эту мужу своему и твоему убийце,

Когда сражу его, как он сразил тебя…».

После этого вошла Хильдегарда, и Розамунда отвлеклась от своего (внутреннего) монолога на неё.

(«Розамунда, королева Ломбардии», гравюра Э.Ф.О. Сэндиса, 1861г.)

(«Розамунда, королева Ломбардии», гравюра Э.Ф.О. Сэндиса, 1861г.)

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

На самом деле, когда я читала этот эпизод с чашей, я была поначалу озадачена – вот так взяла и выпила? Потому что художники, которые в своём искусстве обращались к этому сюжету, все как один изображали этот момент морально и физически тяжелым для Розамунды. Разные эмоции вкладывали в её лицо – ужас, отвращение, скорбь, подавленный гнев…и я ожидала увидеть что-то из этого, поэтому мой шаблон с треском порвался. Но потом я прочитала вот тот процитированный монолог Розамунды, когда она оказалась в своих покоях, и…меня изумила глубина её горя и тоски, и привело в восторг то мастерство, с которыми она их скрывала на пиру, лишь бы ничто не испортило её замысел. Не знаю, как для кого, а для меня это был один из самых эмоционально насыщенных примеров монологов главных героев в драматургии.

Что касается остального, я на самом деле где-то до середины однозначно ловила каёф от этой трагедии, не меньший, чем когда-то от трагедий Шекспира. Хотя, несмотря на некоторые сходства, произведения знаменитого драматурга и Суинбёрна не очень-то и похожи. И я знала и чем дело кончится, и как примерно к этому придёт, но детали стали для меня неожиданностью, и не всегда в хорошем смысле слова. Я оценила троп с конфликтом мотивов (выбор между любимой девушкой и господином, которому симпатизировал и был предан всей душой Альмахильд), один эпизод в конце был просто прекрасно выписан. Но в то же время мне не понравилось, как прихрамывала местами на обе ноги логика, и мне не понравился смазанный финал, как будто автор вдруг понял, что лимит по знакам превысил. Я не против того, что детали разошлись с тем, что я знаю об этой истории, но можно ж было хотя бы эти расхождения сделать последовательными.

Кстати, господствующей является точка зрения, согласно которой нихрена Альбоин Розамунду не любил, а женился на ней по сугубо политическим мотивам, при этом между ними отношения скорее были неприязненными, и этой историей с чашей он над своей королевой именно что издевался, желая продемонстрировать свою власть. Короче сам себе злобный Буратина.

Отдельно прикололо меня имя Нарсета и указание на его роль здесь) Я не знаю, случайность это или умысел, но имя боевого товарища Альбовайна созвучно с именем Нарсеса, и, по одной из версий тех событий, именно Нарсес призвал лангобардов в Италию, то ли в качестве федератов для защиты этих территорий от франков (и всё просто вышло из-под контроля), то ли из мести Юстиниану или уже Юстину II, чьим обращением с собой остался недоволен. В общем, прикольная деталь.

В заключение хочу сказать, что, несмотря на описанные косяки, мне пьеса в целом понравилась, она короткая, и я рекомендую прочитать её. Тем более что, увы, других худпроизведений об этих событиях я на русском языке не нашла, а ведь эта история однозначно заслуживает внимания.

Если пост понравился, обязательно ставьте лайк, жмите на "жду новый пост", подписывайтесь, если ещё не подписались, а если подписались, то обязательно нажмите на колокольчик на моей странице (иначе алгоритмы могут не показать вам мои новые посты), и при желании пишите комментарии. Кроме того, всё ещё не завершен сбор на редкие книги, чтобы максимально полно раскрыть историю VI века. Благодаря неравнодушному подписчику мне удалось добыть книгу "Империи шёлка" и создать пост о Тюркском каганате, но пост о принцессе Пхёнган и истории ранней Кореи на примере книги Чхве Сагю всё ещё ждёт своего спонсора, и им можете стать именно вы.

Список прошлых постов искать тут:

История нашего мира в художественной литературе. Полный список постов со ссылками

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 1. «Теодорих»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 2. «Меровинги. Король Австразии»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 3. «Баллада о Хуа Мулань»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 4. «Борьба за Рим»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 5. «Меч на закате»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 5.1 «Туманы Авалона»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 6. «Сага о Хрольфе Краки»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 6.1. «Беовульф»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 5.2. «Тристан и Изольда»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 7. «Юстиниан»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 7.1 «Князь Велизарий»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 8. «Империи шёлка»

История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 9. «Сказание об Ануширване» и «Шахнаме»

Показать полностью 6
11

Посоветуйте современные книги почитать?

Не могу найти ничего стоящего на автор сегодня, попадаются или лютая боярщина или назад в СССР/Россию, а хотелось бы что-то фэнтезийного без нагибательства. Помогите, а?

5

Поэзия в вашей жизни. Современная русская поэзия

В этом выпуске мы разбираемся, что стало с поэзией после «Шестидесятников» и есть ли она вообще сегодня. Как от авангарда и концептуализма поэзия пришла к «Новой искренности» и постиронии, как стихи превратились в тексты песен, а потом — в рэп. Вспоминаем московских концептуалистов, куртуазных маньеристов, Воденникова и Сваровского, читаем любимые фрагменты, смеёмся над парадоксами «поэтических школ» и спорим, можно ли считать Хаски и Оксимирона наследниками Бродского.

Это разговор не только о литературе, но и о нас самих — о том, почему мы всё ещё ищем в стихах живое чувство, даже если теперь оно звучит под бит. Этот выпуск тоже строго 18+.

Слушать выпуск:

Упомянутые в выпуске песни можно послушать в специально собранном для вас плейлисте на Яндекс Музыке.

Пообщаться с нами можно в telegram.

Показать полностью 5
Отличная работа, все прочитано!