Да уж, много скотов принеслось
Бородатых, подстриженных, лысых
Чтобы выплеснуть зависть и злость
На святую, как правду, Ларису.

Вот не терпится вам, сволочам
Тем, чей голос скрипуч и нечист
Растоптать пожилую мадам
Ту, чьи песни - как сказочный бриз

Ту, что пела "Три белых коня"
Вы хотите и их замарать?
Грязной желчью повсюду плюя
Как на это глядит ваша мать?

Пожилую старушку, вы что?
Все подкуплены этой Лурье?
Овертона открылось окно.
И не верите, твари, судье.

И Борщевскому, что адвокат,
Доверять вы не хочите тоже?
Из арт-группы вы "Кто виноват"
Это видно по мерзостной роже.

Девяностые, значит, вернуть
Вы мечтаете, там вот бабульки
Из квартир вылетали, и в путь
Отправлялись последний, не булькнув.

Нет, закончились те времена
Беззаконья, мошенничеств, лжи!
Схема Долиной в путь нам дана
Всех, кто против - на строгий режим!

Источник

В бархатах но́чи, где звёзды мерцают,
чёрная роза, как тайна, живёт -
её лепестки мою душу терзают и в
сердце печаль, словно тень, прорастёт

Она не для солнца, не для рассвета,
её красота – в глубине тишины,
в ней отзвук забытого, тайного лета
и шелест несбывшейся, сладкой весны

Как символ страстей, что в душе затаились,
как отблеск любви, что ушла навсегда -
в её аромате мечты растворились
и болью пронзают меня иногда …

Ночь, а как будто ясно.

Так ведь всегда прекрасно.

Море голосов воробьиных.

Ночь, а как будто ясно.
Так ведь всегда прекрасно.
Ночь, а как будто ясно,
И на устах невинных
Море голосов воробьиных.

Ах, у луны такое, —
Светит — хоть кинься в воду.
Я не хочу покоя
В синюю эту погоду.
Ах, у луны такое, —
Светит — хоть кинься в воду.

Милая, ты ли? та ли?
Эти уста не устали.
Эти уста, как в струях,
Жизнь утолят в поцелуях.
Милая, ты ли? та ли?
Розы ль мне то нашептали?

Сам я не знаю, что будет.
Близко, а, может, гдей-то
Плачет веселая флейта.
В тихом вечернем гуде
Чту я за лилии груди.
Плачет веселая флейта,
Сам я не знаю, что будет.

t.me/l66days

10 декабря 1972 года умер Семён Кирсанов - блистательный поэт, гений по разнообразию стиховых форм, всегда оказывающийся в чьей-то тени: в юности - Маяковского; в старости - Евтушенко и Вознесенского, которые и начинали же с подражания ему самому. Главный формалист советской поэзии, трюкач стиха - Кирсанов не то полузабыт, не то даже и не прочитан толком. Его запомнили франтом и гурманом, наследником Серебряного века, владельцем редкой мебели и библиотеки с полным изданием Велимира Хлебникова, хозяином квартиры, где висят картины Давида Бурлюка.

Кричал я всю ночь.
Никто не услышал,
никто не пришел.
И я умер.
Я умер.
Никто не услышал,
никто не пришел.
И кричал я всю ночь.
- Я умер! -
кричал я всю ночь.
Никто не услышал.
Никто не пришел...

Источник публикации - околоподъездная интеллигенция