Здравствуйте, господа пикабушники. Я хочу поделиться с вами своим простеньким творением, надеюсь, вам понравится.
Предупреждаю, в тексте, вероятно, предостаточно ошибок и недочётов, не засчитанных мной таковыми, а также, это уже точно, 3000 слов.

Тусклый лунный свет освещал комнату, пыльную и душную. Тускло зелёные обои навевали неприятные воспоминания. Ветхий шкаф вещами был заполнен даже не на треть. Матрац в углу был довольно удобен, несмотря на свою неопрятность. Старая рама окна с облезлой синей краской уже не смотрелась так ущербно на фоне всего этого, тем более будучи прикрытой плотной шторой. Открыв форточку, я сел за скрипучий стол взял бумагу, ручку, включил настольную лампу, собрался с мыслями и начал писать письмо. Мой друг по почте попросил описать один мой день в той глуши, где я пробыл последние годы своей жизни. Я решил написать о том самом судьбоносном дне, когда все кончилось. Так и заглавив текст, я начал писать.

Судьбоносный день
Восход… начало дня, тускло желтое, почти белое, солнце восходит из за далеких гор. Его свет слепит мои глаза, сонные и слипшиеся. Луг, что расстелился от левого края горизонта до правого, уже который год встречает меня своим шуршанием. Редкие цветы: васильки, ромашки, тысячелистники, одуванчики - смотрят на меня, будто глаза луга. Как и всегда, осмотревшись, я не увидел никого, только я. Дом мой стоит на небольшом холме все того же луга. На часах уже девять - пора вставать.
Переворачиваясь на другой бок и принимаю положение “сидя”. На стене выделяется квадрат белого света. Шкаф, забитый вещами, сейчас мне не нужен, я и так в пижаме. Рядом со мной, на тумбочке, механический будильник тихо тикал, но несмотря на это, его тиканье раздавалось гулким эхом по комнате и в моих ушах.
Иду на кухню заварить себе кофе. Серые обои, когда-то бывшие ярко-зелеными, местами поцарапались и слезли, заменить их у меня нет возможности. Как и всегда на кухне меня ждут газовая плита в углу, стол рядом с синим диванчиком справа от меня, старое кресло с тумбочкой слева от меня, большое окно с деревянными покрашенными перегородками прямо напротив двери на кухню, на подоконнике которого стоит старенькое радио. Холодильник и небольшой шкафчик слева от окна. Дверца шкафчика открывается со скрипом: ”Кажется, в кладовке была WD-шка, обработаю после кофе,” - пронеслось в моей голове. Взяв любимый молотый темный кофе и высыпав три ложки в турку, взятую с крючка над шкафчиком, налил воды в нее и поставил вариться. Моя рука тянется к радиоприемнику - одна из немногих вещей привезенных мной, не считая одежды.
Включил радио и начал искать волну. Черный пластиковый тумблер крутился хуже обычного. Устает старичок. Искал любимую станцию, и в этот раз поиски заняли времени больше обычного. Станции каждый день меняли свое положение и никогда не оставались на одной волне более суток. Иногда они исчезали вовсе, но всегда возвращались. Наконец услышав звуки джаза, я вернулся к кофе, а эта зараза уже почти сбежала. Чуть не упал, когда кинулся к плите выключить газ. Взбодрил он меня ещё до первого глотка.
Налил кофе, добавил молока, три чайных ложечки сахара и сел в кресло, но почти тут же со вздохом и кряхтением встал, вспомнив о газете. Рядом с дверью в спальню проход в коридор. Прямо пойдешь - в зелёную пустошь придешь, направо пойдешь - место мытья найдешь, налево пойдешь - в темном чулане окажешься. Мне только прямо и ни шагу назад. Оловянная ручка протерлась до золотого блеска уже очень давно, ещё до меня. Открыв дверь, я ощутил на себе, как свет бичом ударил в глаза. Вновь осматриваюсь и вновь никого. И на что я надеюсь? Все тот же луг что и всегда. Направляюсь к почтовому ящику, идя по каменной тропинке, давно истоптанной и сравненной с землей. Открываю ящик и вижу в ней новую газетку и, неожиданно, письмо.
Я глазам своим не поверил. Я смирился со всем что здесь происходит. Газеты, электричество, газ, еда и вода из ниоткуда. Газовые и водопроводные трубы просто уходят глубоко вниз, в породу. Горы не приближающиеся как бы долго я не шел. Этот чертов бесконечный луг с его васильками и ромашками. Перемещающиеся станции. И я, который здесь уже более трёх лет сидит, хотя я просто хотел переселиться подальше от города, мне обещали домик посреди луга на холме с видом на горы и я его получил. Насладился видами, проверяйте. Протер глаза, письмо на месте.
Аккуратно взял элегантно сложенную бумажку. Письмо от Александра Павловича Вербицкого - человека, который и поселил меня здесь. Что ему надо от меня? В письме было сказано, что меня выселят завтра же за неуплату аренды. Любой человек не был бы рад такому также, как я. И вот так, этот день стал лучшим в моей жизни. Беру газетку и почти вприпрыжку иду на кухню.
Сажусь в кресло, смотрю на титульник газеты. “Завтра, 18 мая 1968 года, будет суд после пересмотра дела Леонида Борисовича Жириновского,”. Похоже, его могут отпустить и скорее всего отпустят, данные расследовательской команды говорят, что его подставили, а три убийства, в том числе одного ребенка, совершил Аркадий Романович Лапенко, никак не связанный с ним человек. Ха, если это так, то Лёне ой как не повезло. И очень иронично, что я могу с ним выйти на свободу. Я наконец-то взял кружку и отхлебенул горячего кофе
Кофе… горький, темный, терпкий, вкусный и без сахара. Его запах манит, а вкус поначалу отпугивает, но попробовав единожды - я накрепко подсел на него. Каждое утро начинается именно с кофе. Лишь когда я выпиваю чашечку - я просыпаюсь. По-началу я пил из-за эффекта, но потом, когда кофе уже засел в моем геноме, я начал пить ради вкуса, а прилагаемая бодрость - приятный бонус. Уже давно, ещё до заточения здесь, я думал: ”Как кофе вкуснее пить? С молоком или без него, с сахаром или без?”. Но все таки я понял, что мне он нравится одинаково в любой его вариации.
Остальная газета оказалась не такой интересной, как начало. Спорт, погода, рыбалка, теракты на ближнем востоке - все как всегда. Но в конце разворот с кроссвордом - одно из немногих развлечений здесь. Бывает я не могу решить их полностью или настроения нет, потому я просто вырываю нерешенные листы, да и решённые тоже, и откладываю на тумбочку. У меня уже сохранилась целая стопочка таких листочков. Решенные я использую, как их использовали ранее. Одного рулона, что уже был здесь, мне хватило лишь на полтора месяца, и он уже не восстановился. Ну, ладно, пора делать завтрак.
В холодильнике есть яйца. Включил газ, зажёг огонь, чугунная сковородка, немного масла, два удара костяшки и два еще нерожденных цыпленка уже точно не увидят свет. Я заметил,что в холодильнике яйца всё время оплодотворенные, даже только заселившись они уже были таковыми, по случайности разбив одно, я этот факт вскрыл. Но приготовление пока не окончено нужно немного посолить и поперчить, пара минут и готово. Беру сковороду и кладу на подставку, заранее положенную на стол. Беру вилку, а уже после еды, сидя на диванчике, думаю об обеде и решаю пожарить рыбу. Но для начала ее нужно поймать, в холодильнике даже малька нет, а ещё перед этим почистить зубы и умыться.
Иду в ванную комнату. В ней стандартный набор: раковина, унитаз, ванна с душем - и все это в комнатке два на два метра. Ещё сидя на фарфоровом троне, можно помыть руки, а уж зубы почистить вовсе плевое дело. Но сейчас я так не сделаю, зов природы мне не слышен. Мятная зубная паста уже не такая освежающая, такое чувство будто я привык к этому вкусу, а потому он мне кажется совсем невыразительным. Умывшись холодной водой, взглянул в зеркало. С той стороны на меня глядела осунувшаяся, сонная, блеклая, но все же не лишенная надежды в глазах морда. Так, теперь, если я хочу рыбу мне нужны черви и удочка.
Удочку я заимствую у чулана, она прямо над дверью, попутно беру с полки WD-40, чтобы смазать петли шкафчика. Удочка есть - теперь черви. Иду на задний двор там и огородик, и довольно крупный пруд. В огороде растут морковь, картофель, огурцы, пастернак, щавель и один кустик острых перцев. А немного поодаль компостная куча в ней и будем копаться. Черви жирные, красные, пахучие чем и хороши. Десятка, думаю, должно хватить.
Сам процесс рыбалки расслабляющий, а рыба прекрасная награда, но больше всего мне нравится поджидать момент и вытягивать, чувствуя вес и потуги жертвы собственной глупости. Сейчас осознаю, что если Вербицкий специально скрыл особенность этого дома и местности, то я сейчас на его месте - жду жертву, желающую удовлетворить себя. Но хватит рассуждать, пора действовать.
Прудик довольно большой, думаю, метров 35 на 60 где-то. У воды растут камыши, рогоз и мох. Хочется заметить, что пруд-то мельчает медленно, но верно. Когда я только приехал уровень воды был сантиметров на двадцать выше. Рыба же как будто неисчерпаемая. Сколько не ловил, да все плещется в холодненькой. Есть в пруду и окуни, и караси, и сорожки, и плотва, и раки. Карасей я вылавливал только мелких, крупные никак не попадались на крючок. А окуней я отпускаю, чистить их - дело неблагодарное. Зато ловится рыба всегда одинаково.
Выловив двух крупных карасей, я вернулся домой спустя два часа. Ну, вот и обед. Ещё до этого я решил, что буду запекать их в духовке. Рецепт прост - выпотрошить и очистить от чешуи, нарезать на равные кусочки, обмакнуть сначало в желток, а потом обвалять в панировочных сухарях, замотать в фольгу с нашинкованными морковкой, луком и горошком, пустить в духовку на 200 градусов и ждать до готовности. Вуаля! Вкуснейший обед и/или ужин готов.
Посидев в креслице и дорешав пару кроссвордов, я задумался над тем, что мне делать потом. Вероятно, за то время, что я здесь, мир не шибко изменился, да и новости из газет говорили об этом, так что я должен идеально влиться в общество. Буду работать рядом в Подмосковье, так как квартиру, однушку с ремонтом, я продал, а большую часть денег потратил на этот домик и какое счастье, что это была аренда. Но сейчас надо собрать вещи, их у меня немного, но они есть и они честно нажиты.
Достал из чулана чемодан и начал рыскать по комнатам, вспоминая, что здесь моё. Семь футболок, пять пар штанов, три пары шорт, пятнадцать пар носков, пылесос “Ракета”, телевизор, который здесь не ловит, и антенну “усы” к нему, зубная щётка, радио, удочка, четыре сотни рублей мелкими купюрами и всё? Оказывается у меня вещей очень немного. А теперь оставалось только ждать завтрашнего дня, и поэтому я пошел спать.
Восход… начало дня, тускло желтое, почти белое, солнце восходит из за далеких гор, кажущихся скорбяще сгорбленными. Его свет слепит мои глаза, сонные и слипшиеся. Луг, что расстелился от левого края горизонта до правого, сегодня не встречает меня своим шуршанием. Редкие цветы: васильки, ромашки, гвоздики, одуванчики - печально смотрят на меня, будто глаза луга. Как и всегда, осмотревшись, я не увидел никого, только я, но это ненадолго. Дом мой стоит на небольшом холме все того же луга. На часах еще нет девяти, но я решил встать с кровати.
Переворачиваясь на другой бок и принимаю положение “сидя”. На стене выделяется квадрат белого света. Опустошенных шкаф сейчас мне не нужен. Рядом со мной, на тумбочке, механический будильник не тикал, но работал, а его тиканье раздавалось в моих ушах.
Иду на кухню заварить себе кофе. Бледно зелёные обои местами поцарапанные, уже не смотрелись так ущербно. Как и всегда на кухне меня ждут газ

От письма меня отрывает физический фактор - бумага кончилась. Написал я больше чем планировал, гораздо больше. Обыскал ящички и комод - ничего. И только сейчас я понял, что в комнате становится прохладно, за окном даже не ветрено, но сорока минут хватило чтобы остудить столь некрупную комнату. Подошел к окну, закрыл форточку, загляделся на заоконный пейзаж.
Гладкие барханы снега радовали глаз своей идеальностью, крупные хлопья снега изредка падали на ДСП-шный карниз, всепоглощающая тьма смотрела на меня, пожирая и стачивая страхом, но мне нужно было идти туда.
Пройдя к выходу, попал на просторную кухню. Стандартный набор: плита, холодильник, стол, стулья, комоды, полки с баночками из под соли, кофе и прочего. Следующая комната - прихожая. Маленькая - два на три метра, но её наличие уже хорошо, в квартире в которой я жил ещё до жизни на лугах, таковой не было. Одеваю длинное пальто, кирзачи, кожаные перчатки, шапку и вперёд.
Мой двор весь был укрыт снегом, как маленький ребенок покрывалом. Темень такая, что забора с порога не видно, а тут-то метров пять от силы. Пробираясь сквозь мглу, как крот по своим тоннелям, я шел к почте, хвала кому-нибудь, что я живу не далеко. Глядя на дома, а точнее на их горящие окна, вспоминал тех кто тут живёт.
Здесь - бабушка Зоя “божий одуванчик”, буквально, худая, а волосы пышные, округлые, кудрявые, ярко белые. Тут - сапожник Борис Николаевич с женой Ольгой Олеговной, пьяница, но даже если выпьет добрый, весёлый и в ясном уме, его уже ни один самогон не берет, как ни парадоксально от этого он и хочет бросить, цитата, какой тогда смысл губить печень? Вон там - дед Александр, агроном, огород у него самый большой, а разнообразию плодовых культур позавидует каждый, в своей теплице с отоплением он даже ананас вырастил, довольно жаден до своего урожая, но уникальными образцами делится всегда, и хотя он и дед, ему всего пятьдесят четыре года, но он уже и лысый и безбородый, от того кажется старше. Здесь - молодая пара Борис и Ольга, да, как сапожника и его жену, удивительное совпадение. Приехали за спокойной жизнью и живут ею уже три года. Ольга довольно ворчлива и любит пожаловаться о жизни в городе и его жителях, в остальном хорошая хозяйка и жена. Борис человек приветливый, но молчаливый и печальный, работает в медпункте фельдшером и на работе он кажется радостнее, он объясняет тем, что работу любит и работать любит.
А вот и почта, а по совместительству - дом Виктора Ковальски, как можете понять он - поляк, характер - скрытный, не женат, никто не знает о его жизни больше работы, имени, фамилии, национальности и места жительства. Ни то откуда он приехал, ни то когда и зачем он приехал, ни то кто его родственники и так далее он не разглашает, а чем меньше ты лезешь с вопросами, тем лучше он к тебе относится, хотя и на вопросы не отвечает, фыркая, тяжело вздыхая или низко рыча в ответ. Было ещё только пол восьмого, потому почта работала без заминок.
Постучался и зашёл, не дожидаясь ответа. Виктор сидел и заполнял какой-то документ. Его голову покрывал плотный и непричесанный слой каштановых волос. Щекастое округлое лицо не соответствовало его худощавому телосложению. Длинные пальцы, как ветки на ветру, подрагивали вместе с нижней губой не то от холода, не то по иной причине мне неизвестной.
В желто-оранжевых тонах тонуло всё помещение. Этой палитры придерживались стены, стол, являющийся возвышающейся на полтора метра частью пола, три стула у стены, деревянный пол, облезающий потолок, даже клетчатая рубашка почтальона - жёлтая с оранжевыми полосами. О помешанности на таких цветах он говорит: ”Я просто люблю их и ничего более,”. Комнату освещала всего одна, но яркая лампа, света которой хватало для освещения всего помещения. В углу еле заметил пару крупных ДСП ящиков с маркировками.
Взглянув на меня своим единственным глазом, второго у него не было даже в виде протеза, хриплым тихим голосом воскликнул:
-Опять ты?! Уже третий раз за неделю ходишь! Ты там роман, что ли пишешь? На кой тебе столько бумаги?
-А с чего ты взял, что я за бумагой? - подозрение в ответе не таилось. Собеседник начал загибать пальцы.
-Письма всегда, как петух утром орёт, в одиннацать ты приносишь, посылки не отправляешь и не получаешь, письма я сам разношу. Сюда сейчас ты придёшь только за бумагой, а мне она тоже нужна.
-Ну, ладно, ладно, на следующей неделе не попрошу и ней.
-Две! - Виктор поставил точку в вопросе о бумаге, указывая пальцем на меня.
Поляк поднялся, ушел в комнатушку напротив его стола, пошуршал и, выйдя, выдал мне маленькую стопочку. Перехватил её и пересчитал листки.
-Пятнадцать штук! Да ты сегодня расщедрился…
-Лишь бы отстал… - ворчал почтальон.
Я уже хотел уйти, но меня остановили.
-Что там ты, вообще, пишешь?
-Письмо другу.
-А каково содержание?
-Я же рассказывал о том как жил на лугах? Пишу о том как оттуда выбрался.
-И твой друг верит в эту сказку?
-Ковальски, я, может, и выдумываю, но говорю о своем прошлом…
-Намек понят. - не дал он мне закончить мысль.
Вновь вернувшись в тьму я, аккуратно держа листки, неторопливо прогуливался до своего дома. На полпути ощутил чей-то взгляд, осмотрелся, это была бездомная овчарка, безобидная, но выглядит пугающе даже днём, со всеми своими шрамами, колтунами и маленькими глазами. Собака выглядывала из темноты, высовывая на свет уличного фонаря лишь свою морду. Она так и стояла, пока я не зашёл в дом. Итак, вот я вновь могу писать. На чем я остановился? Ах, да…

Меня ждут газовая плита в углу, стол рядом с опрятным синим диванчиком справа от меня, старое удобное кресло с тумбочкой слева от меня, большое окно с деревянными покрашенными перегородками и прекрасным видом прямо напротив двери на кухню, на подоконнике которого стоит мое любимое радио. Холодильник и небольшой шкафчик слева от окна. Дверца шкафчика открывается без скрипа: ”Помогла WD-шка,” - пронеслось в моей голове. Взяв любимый молотый темный кофе и высыпав три ложки в турку, взятую с крючка над шкафчиком, налил воды в нее и поставил вариться. Моя рука тянется к радиоприемнику - одна из немногих вещей привезенных мной, не считая одежды.
В спокойствии и довольно быстро нашел любимую волну с джазом, подхожу к кофе, а он уже готов! Переживаю в кружку и с ней иду за газеткой. У выхода стоят два чемодана с моими вещами, ещё раз удивился столь малому багажу. В почтовом ящике титульным листом ждет, она - серенькая, с четким текстом, сканвордом, металлическими скобами закреплённая газета. “Вся страна празднует День Пионерии!” гласил главный заголовок. Читая и попивая кофеек, я чувствовал себя счастливым впервые за долгое время и уезжать не хотелось, но вспомнил я все три года проведенные здесь и как отшептало. Через некоторое время подъехал Вербицкий, к этому времени я уже переоделся и морально был готов к отъезду. Уже в машине, когда мы уезжали из лугов, произошел такой диалог:
-А почему же вы не указали, что это место такое странное? - Александр начал сжимать переносицу, бархатный голос его остался столь же спокойным, ровным и уставшим.
-Я понимаю, это место уникально, не в самом лучшем смысле, но каждый крутится как может, и мне жить на что-то надо.
-Так устройтесь работать.
-Ну могу, не принимают на нормальную работу человека с двумя судимостями за мелкие кражи.
-Да ладно! Вы судимы? Не в обиду, но не очень-то и удивлен.
-Все так говорят.
-Ну и как? Бизнес процветает?
-Не сказать, что процветает, но на жизнь хватает.
-Хотя бы так, хотя бы вам хорошо.
-Вам тоже будет хорошо, я верю.
-От чего же?
-Многие, кто тут жил, нашли счастье.
-Да?
-Можешь не верить, но это так.
Сейчас осознаю - он был прав. Хотя и живу под Саратовым в маленькой спокойной деревушке. Но в этом и есть плюсы - спокойно, люди добрые, отзывчивые, с биографиями интересными, хотя и живём спокойно без приключений не обходимся.
Вот так вот, я жил и живу теперь. Надеюсь, у тебя дела не хуже.

Ваш друг, Владлен Антонович

Глубокий вдох - выдох. Вот я и закончил его, чувствуется лёгкость и отпущение. Складываю листки в стопку. Нахожу конверт и марки, заполняю его, закрываю и оставляю на столе. Завтра отнесу поляку, а сейчас сяду-ка чай попью и телевизор посмотрю. Как же, все таки, здесь хорошо!