Будет весело и страшно,

Будет больно и смешно,

Будет как на промокашке,

Будет как в немом кино.

Стук вагонных колёс – самое сильное снотворное, покачивание вагона – самые приятные ощущения. До Костромы ещё пара часов. Мне снится странный сон.

Паутинки сахарной ваты наполняют пространство какого-то праздника. Звучание оркестра издали напоминает звуки шарманки. Кривляются яркие клоуны. Не хватает разве что канатоходцев. Через радостное беснование - в направлении пожарной каланчи, которую я видел в прошлый приезд, с грустным лицом Пьеро плетётся девушка в платье из суровой ткани. Она идёт по площади, мимо торговых лавок. Грустное создание заходит в помещение бывшей пожарной охраны и, достав из льняной сумки молоток, открывает одну из боковых дверей. Медленно поднимается по винтовой лестнице на самый верх и так же - при помощи молотка - открывает живописную стеклянную дверь, через которую радостно сияет солнце. Девушка выходит на узенький балкон, с которого было видно Волгу, смотрит в сторону Волги – оттуда идёт хрустальный свет. «Это Сула, Сула, Вселенная готова принять жертву», - слышу я голос. «О, свет Сулы, ты знаешь – тот, кто, падая с башни, превращается в чайку - и есть ангел». Девушка с соломенными волосами, раскинув руки, падает вниз.

Я снова вижу площадь, слышу грохот кровельной жести. Праздные люди оборачиваются в сторону падающего тела. В их глазах небесная радость. Девочка с пломбиром в руках испачканными губами шепчет: «Мама, это Кострома?» «Да, доченька, теперь все будет хорошо». В толпе шёпот. Люди праздника, передавая друг-другу ножи, которыми только что резали шашлык, отрезают кусочки плоти от конвульсирующего тела и кладут себе в рот.

- Мама, я не хочу, - ноет девочка и отпихивает от лица кусок плоти.

- Причастись, дорогая, причастись…

Я просыпаюсь, в голове вертится: Сула, Сула... Гитара, слава богу, на месте. Тёмное утро. Начало осени. Надо успеть в холодный и вонючий туалет, пока храпит остальной вагон. Скоро Кострома.

Вот я накидываю кожаную куртку и выхожу из вагона. Тепло. Перрона нет, и надо спускаться вниз. Что ж, провинциально. Маленький вокзал эпохи конструктивизма, за ним - старые машины такси. Бужу таксиста, он зевает и назначает цену. Пытаюсь торговаться, потом понимаю, что желающих много, причём Вовка всё равно оплатит. Путь на авто занимает пару минут. Универмаг, здание филармонии, центр. Всё же здесь красиво.

Меня встречает Вовка, стол накрыт, пахнет кофе. Его жена – пианистка Клара - спит. Завтракаем, выплывает заспанная Клара и делает вид, что рада меня видеть. Она ничего. Выступление вечером. Я спрашиваю хозяев: что такое «Сула»? Оказывается, это подземная река, что течёт через город. Когда-то давно её русло заковали в трубы и засыпали землёй, теперь видно только устье. Володя обещает показать, говорит, что в древности там было языческое капище. Днём приходит какая-то девушка из Ярославля и поёт немного похоже на Янку. Я глажу свою концертную рубашку.

Концерт. На разогреве поют какие-то рок-барды. Подмечаю, что неплохо. Народу полно, главное, что много пива. Атмосфера дружелюбная. Каждый хочет выпить со мной и услышать что-нибудь про Егора. Я рассказываю про его кошек и как они провоняли весь «ГрОб Records». Вспоминаю старые добрые времена. Володя зовёт - моя очередь. Я гвоздь программы и легенда. Забавно. Все ждут мою улыбку и мои песни. Много шучу – смеются. Всё же интересная у меня жизнь, никто не знает, как я выгляжу, но все любят мои песни. В прошлый приезд Вова привёл меня в это кафе, и пока мы, перекусывали спросил парней за соседним столиком, знают ли они Чёрного Лукича. Те сказали, что знают и очень уважают. При этом лица их стали серьёзно-взволнованные. Тогда Вовка показал на меня и объявил: «Вот он». Вы бы видели их лица!

Пою «Маленькая девочка-дебилка» и замечаю краем глаза знакомое лицо. Поворачиваю голову: да это же девушка из сна – та, что скинулась с их каланчи. Стоит, облокотившись о стену, и улыбается. Испытываю шок: разве такое возможно?

Объявляю перерыв, чтобы покурить. Со мной выходит несколько человек и просят рассказать, как погибла Янка. Говорю, что она «закусилась» с пьяными бомжами? и они убили её камнем по голове. Я действительно так считаю.

После концерта садимся в Вовину машину и едем к той самой Суле - на ночной пикник….

Ну и так далее, кто захочет почитает по ссылке:

https://freelit.net/literatura/stranitsy-vsekh/viewpage/565-lyubov-k-utekayushchemu-prizraku.html

Вот ведь оказия… действительно вёл, или это литературный приём?

Я не купила виолончель ) Когда Сашка ездил на гастроли в Москву мне разом пришло с фриланса, с работы и он подкинул — и у меня разово на карточке оказалось 15 тыр. И я подумала — а чего бы на озоне не заказать виолончель?

Ну то есть я пыталась играть и на басу и на гитаре (акустика так и висит на стене — ему на денюху подарили). А басуху обратно забрал ее хозяин (и усилок тоже). Но! Минус пальцы! Ну то есть полчаса-час игры и уже пальцы в мозолях! А если постоянно? Во-вторых — они тяжелые! Виолончель-то на полу стоит! Не надо на весу держать, не надо пальцы мучать (палочкой играешь). Ну лады надо зажимать — но это попроще.

То, что я никогда не играла на виолончели меня не останавливает. Я и на ударных никогда не играла, а научилась в 40+. Безо всякой музыкалки там, без сольфеджио (меня не взяли в музыкалку, сказали слуха нет. поэтому я ходила в художку)

В общем, когда я ему позвонила в разгар гастролей в москву, типа а я хочу виолончель купить — он как раз ехал в тачке полной музыкантов, на репетицию. Почти все в музыкалке учились (и на сольфежио ходили), ну и тридцать лет играют в одной из групп, которую до сих пор приглашают играть (например в москву). А один вообще с Летовым лично играл. Забраковали они мою идею. Надо было не слушать их, а просто купить на озоне и все.

Про озон — я на него подсела! До двух часов ночи например выбирала кастрюлю. При том, что у меня своих штук шесть (или восемь?). Ну ладно купила блендер (старый сломался), ну ладно духовка (ее и не было), ну на работу шмотки (на удивление подошли). Но зачем кастрюля? Зачем виолончель? Наука еще найдет ответы на эти вопросы )

Ну вот, декабрь начался. Посмотрим что будет.

По замыслу организаторов, этот Мемориал Башлачева, видимо, должен был быть сдержанным и строгим, в отличие от предыдущих двух ленинградских (1988, 1989) и московского (ноябрь 88-го). Каждый из них был по-своему показательным, потому что, как теперь понятно, все, связанное с именем Башлачева, концентрирует для внимательного взгляда многие проблемы развития, существования и перспектив русского рок-н-ролла.

Так уж повелось в России, что главным поводом для объединения людей чаще становится не какая-нибудь позитивная и светлая идея, а похороны и оплакивание посмертно канонизированных героев. И, увы, даже в этих случаях центром внимания становится не сам человек, а миф о нем, отношение к которому имеют как бы и все подряд, но ответственность за свою причастность чувствуют немногие.

И уж совсем у немногих находится достаточно силы и понимания, чтобы сохранить в атмосфере неуверенности, печали и безысходности чувство перспективы и сопричастности чему-то большему и просто по возможности лучше делать свое дело.

Первый ленинградский концерт прошел в атмосфере неуверенности и невозможности осознания того, что, собственно, произошло. Но, довольно быстро, лейтмотивом в разговорах рок-сообщества стала безусловная исключительность роли Башлачева в русском рок-н-ролле.

И, отягощенные сознанием этого, люди организовали московский лужниковский концерт и второй ленинградский - и были ошеломлены, увидев, что публика в своем большинстве вовсе не склонна относиться к Башлачеву с должным пиететом. Противоречие между местом Башлачева в пантеоне русского рока и очевидной ненужности его тем, ради кого организуются концерты, проявилось вполне недвусмысленно. Московское шоу продемонстрировало также несовместимость (в наших условиях) вполне благородных целей сбора денег на благотворительные нужды и мемориального вечера. Действительно, для того, чтобы собрать деньги, лучше всего организовать просто хороший рок-н-ролльный концерт, а вспоминать Башлачева лучше все-таки среди людей, для которых это действительно важно.

В этой неуютной ситуации оказался и концерт 20 февраля в большом концертом зале «Октябрьский». Полный зал, красно-синяя подсветка, большой портрет Башлачева, черная борода и черный галстук ведущего Анатолия Гуницкого… Концерт был заявлен как акустический: ни Кинчев, ни Цой, ни Гребенщиков, ни Бутусов не были упомянуты в афише (и не выступали), что должно было послужить неким фильтром для публики, потому что имени Башлачева и участников концерта было вполне достаточно для того, чтобы заполнить 2,5-тысячный зал.

Слухи о Кинчеве все же ходили, и некоторое количество красногалстучной молодежи просочилось на концерт, создав несколько нервозную обстановку у входа. В отсутствие вышеперечисленных лиц самым притягательным для «молодой шпаны» довольно неожиданно стал Егор Летов, что только добавило мрачности герою подполья.

Первая половина концерта, если не считать регулярных выкриков: «Костю давай!», свиста в адрес неизвестных публике персонажей, таких как Инна Желанная и угрюмо и деловито дефилировавших «спецназовцев», прошла чинно и спокойно: молодящийся герой 70-х Юрий Ильченко, малоизвестный певец «Сайгона» Андрей Дворин, немного растерянная Желанная, инвалид рока Сергей Рыженко, Андрей Макаревич с песнями в духе монологов М. Задорнова…

Большим знаком препинания в спокойном течении концерта стал Олег Гаркуша, прочитавший свое стихотворение «Если меня убьют». «Митьки» в Ленинграде всегда к месту и к слову, каковыми оказались и полномочные представители митьковской культуры Дюша Романов и Миша Васильев (ТРИЛИСТНИК). Официальный комфорт самого респектабельного в Ленинграде зала смог нарушить лишь Егор Летов. На протяжении трех коротких песен он выплеснул в лицо зрителям такую порцию ярости и ожесточения - по силе равную двум-трем десяткам гребенщиковских «Козлов», к которым БКЗ уже вроде бы успел привыкнуть - какой привычное вместилище кобзонов и пьех не получало никогда.

И… сорвал самые громкие аплодисменты за весь концерт, в которых отчасти потерялась выступавшая следом Янка. Выход Шевчука предваряло длинное инструментальное вступление Никиты Зайцева (скрипка) и Михаила Чернова (флейта), за которыми последовали десятиминутные «цыганские» напевы того рода, который вызывает пренебрежительную усмешку у молодежи, вскормленной на СМИТС и КЬЮР, как нечто «слишком русское» и традиционное раздражение у профессиональных патриотов, как вызывающе антинациональное. Шахрин с Бегуновым непритязательно и уверенно сыграли свой уральский ритм-энд-блюз и выглядели наиболее естественно и уместно.

Закончилось все несколько натужным пением ильченковского гимна 70-х «Бей, Колокол!» всеми участниками за заметным исключением Летова и Янки. Возможно, этот финал должен был означать некое единение все и вся под набат несуществующего колокола, но киноверсия «От Винта» в исполнении певца времени колокольчиков, прозвучавшая прямо перед этим, говорила сама за себя - и за всех - достаточно ясно.

В одной из пауз своей программы Юрий Шевчук открытым текстом и даже несколько добродушно выразил как бы то же самое, о чем за полчаса до него с таким остервенением пел Летов: «Пускай в этом году настанет конец этой чертовой власти». Только вот Летова нынче, как, может быть, и Башлачева в свое время, беспокоит совсем другое.

Ветераны отправились в ДК Связи на неофициальную часть мероприятия, а Егор с Янкой, сопровождаемые ленивыми выкриками осточертевших поклонников - вдоль по сырой Лиговке к метро.

Сергей Афонин, Сергей Чернов.

РИО, Ленинград. «ЭНск», Новосибирск, 4/90 г.

Янка Дягилева, «Придет вода», 1998г.