CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

— Ищите тех, кто сломлен, тех, кто близок к трону, тех, кого гложет зависть. Совикус укажет путь, но не доверяйте ему.

Он не назвал Всеволода, но его взгляд задержался на образе короля, который мелькнул в бурлящей лаве за окном — фигура в бордовом плаще, чьи плечи ссутулились под невидимым грузом.

Хаотики дрогнули, их искры вспыхнули ярче, и с низким гулом, похожим на рев далекого зверя, они поднялись в воздух. Черный вихрь закружился у ног Моргаса, вырвался через окно и понесся прочь из Запретной Земли. Ветер завыл громче, каменные пустоши задрожали, а острые скалы, торчащие из земли, словно клыки, затрещали под напором их силы. Они мчались через бесплодные равнины и мертвые леса, оставляя за собой шлейф холода и пепла. Деревья гнулись, их ветви ломались с сухим треском, звери в панике разбегались, а птицы падали с небес, не выдерживая их присутствия. Граница Альгарда встретила их тишиной — луна скрылась за тучами, и хаотики проскользнули в Вальдхейм незримо, как тень в ночи. Их шепот, низкий и зловещий, коснулся лишь тех, чьи сердца уже знали тревогу.

Ночь в Вальдхейме была тяжелой. Буря, начавшаяся накануне, била в стены дворца, а ветер завывал в щелях, как голоса мертвецов. Хаотики расползлись по королевству — тени вползали в переулки, скользили вдоль каменных стен, проникали в дома через дымоходы и щели под дверями. Лошади в стойлах ржали, бились о деревянные перегородки, дети плакали во сне, а стражники на башнях сжимали копья, оглядываясь в темноту и не понимая, что сжимает их грудь. Тьма стала гуще, факелы мигали, хотя ветра внутри не было, и в воздухе повис металлический привкус — предвестник хаоса и смерти.

В своих покоях король Всеволод стоял у окна, его фигура в бордовом плаще казалась одинокой в тусклом свете единственной свечи. Стекла дрожали под ударами ветра, а за ними молнии рвали небо, освещая лицо короля — бледное, с глубокими тенями под глазами. Он смотрел на бурю, но взгляд его был пустым, словно он видел не дождь, а что-то иное. Его руки, сжимавшие подоконник, дрожали, пальцы впились в камень так, что костяшки побелели.

— Тени… слишком громко… — пробормотал он, его голос сорвался на хрип, и он сжал голову ладонями, как будто хотел выдавить шепот, что звучал внутри. Тень в углу комнаты дрогнула, хотя факел горел ровно, и на миг отделилась от стены, став гуще, чем должна быть. Всеволод резко обернулся, его глаза сузились, но тут же помутнели, и он отвернулся, не заметив, как кубок с вином выскользнул из его руки и упал на пол, расплескав красные капли, похожие на кровь. Он не нагнулся за ним, лишь пробормотал что-то невнятное. Шепот ветра за окном слился с его словами, и холод пробрал его до костей, хотя огонь в камине горел жарко.

В другом крыле дворца лорд Гарольд ворочался в своей постели. Его старое тело ныло от шрамов, а разум терзали сны — горящие деревни на границе, крики его людей, лица воинов Эрденвальда, что смеялись над его поражением двадцать лет назад. Хаотик, сгусток тьмы с мерцающей искрой, завис над ним, незримый, но тяжелый. Гнев Гарольда, старый и ржавый, как его меч, вспыхнул ярче — он видел Хротгара, его ухмылку, слышал топот волчьих всадников. Во сне его рука сжала рукоять меча, лежащего рядом, и он проснулся в холодном поту, бормоча: «Война… только война…» Его голос дрожал, но в глазах горел огонь, которого не было на совете.

Леди Эверина сидела в казначействе, окруженная сундуками и свитками. Ее пальцы перебирали монеты, золотые кругляши звенели, но счет путался. Хаотик притаился в углу, его темная энергия текла к ней, цепляясь за страх — страх потерять власть, казну, порядок. Шепот, тонкий и ядовитый, звучал в ее ушах: «Все исчезнет… война заберет последнее…» Она стиснула зубы, пересчитала монеты снова, но цифры ускользали, как песок сквозь пальцы. Ее сердце забилось быстрее, а разум шептал, что нужно больше — больше золота, больше влияния, чтобы выстоять.

Диана спала в своей комнате, ее волосы разметались по подушке, а рука сжимала медальон Люминора — подарок от Андрея, память об уроках о богах. Хаотик скользнул к ней: черный сгусток тьмы завис над кроватью, его искра мигнула, ища изъян в юной душе. Но ее любопытство, ее надежда на отца и вера в Люминора были сильнее страха. Она шевельнулась во сне, ее брови нахмурились, когда шепот коснулся ее — образы огня, криков, теней. За окном раздался треск, Диана проснулась, ее глаза распахнулись, глядя на дым, который вился за стеклами. «Буря…» — прошептала она, но сердце сжалось от тревоги. Она встала, подошла к окну, но тьма снаружи казалась живой. Медальон в ее руке нагрелся, и хаотик отступил, его энергия рассеялась, не найдя пути внутрь.

В башне, среди старых книг и оплывающих свечей, Совикус сидел за столом. Его худое лицо освещал тусклый свет, но в глазах вдруг вспыхнули спирали – он почувствовал хаотиков.

— Пришли, наконец, — прошептал советник, его тонкие губы изогнулись в усмешке.

Он взял перо дрожащей от предвкушения рукой и начал писать на пергаменте — имена, слабости, пути. Совикус знал тех, к кому стоит направить хаотиков: Гарольда с его гневом, Эверину с ее жадностью, стражников с их страхом. Но в глубине души шевельнулась тень — жажда власти, и она могла обернуться против Моргаса. Он стиснул перо сильнее, чернила капнули на бумагу, и шепот хаотиков слился с его собственным:

— Скоро…

Далеко в Запретной Земле Моргас смотрел в окно, где лава пульсировала, складываясь в переменчивые фигуры. Его каменный трон гудел от наплыва сил, но в глубине глаз Моргаса на миг мелькнул страх — не перед Люминором или другими светлыми богами. Этот страх был древним. Он не знал, куда исчез Эон, но боялся, если зайдет слишком далеко, вдруг он вернется — и тогда сам Моргас может пасть первым.

Но жажда власти быстро победила страх. Он отогнал эту мысль, как прогоняют назойливую муху, и вновь сосредоточился на деле:

— Нужно с чего-то начать… Начать вторжение. Моргенхейм — город на самой окраине, в лесу. Он подойдет. Отправлю туда больше хаотиков. Пусть этот проклятый город падет первым.

Тем временем Вальдхейм дрожал — не от ударов вражеских таранов, а от чего-то более глубокого: в тавернах вспыхивали ссоры, стражники ругались на постах, даже в полночь, в свете фонарей, тени тянулись неестественно длинно. Мир начинал ощущать приближение хаоса.

Диана вернулась в постель, ее пальцы сжимали медальон. Она решила утром обязательно рассказать Андрею о своих снах — о тенях, огне, шепоте. Буря за окном стихала, но тьма осталась, и Вальдхейм уже не был прежним.

— Ну, ты дрыхнешь, что ли? — спросила тень Жекиным голосом.

— Смотрю на небо, — Лёха вздохнул, садясь прямо. — Пытаюсь запомнить его.

— Ты никак помирать собрался?

Лёха пожал плечами.

— Ну что там? — спросил он.

— Народу много. — Блондин расстелил каремат рядом с костром и уселся на коврик, скрестив ноги по-турецки. — Основная площадка забита палатками так, что и плюнуть негде. Я видел ещё огни костров ниже и выше по тропе. У родника очередь.

— Я, почему-то, не удивлён, — хмыкнул Лёха.

Друзья помолчали.

— Ты дозвонился? — спросил Лёха минутой позже.

— Да, — кивнул Жека. — Сообщил по своим каналам о пропаже группы туристов на Алтае.

Лёха молча кивнул. Разлил чай по кружкам и поставил котелок ближе к огню. Ветер усилился. Стало холодать.

— Тебе советую вырубить телефон, — сказал Жека, грея руки о горячую кружку. — Если объявят в розыск, то на тебя выйдут очень быстро.

— Не выйдут, — ухмыльнулся Лёха и кивком указал в сторону склона. — Я выбросил его.

Жека проследил за его взглядом.

— Уверен, что не вернёшься? — спросил блондин.

Лёха внимательно посмотрел на друга: в его голубых глазах отражалось пламя.

— А ты? — спросил Лёха. — Ты же слышал слова Мии: обратного пути нет.

— Ну-у-у… — протянул Жека, поигрывая кистью, будто взвешивал шансы. — Из того места, может быть, и не возвращаются, но она ничего не сказала про то, что ждёт нас за мостом.

Лёха на это лишь покачал головой, в очередной раз удивляясь оптимизму блондина.

— Я, — Жека указал на себя, — по крайней мере, хочу в это верить.

— Твои слова — да богу в уши, — улыбнулся Лёха.

— Э-ка ты заговорил, — хмыкнул блондин. — Неужели дошло наконец?

Лёха несколько секунд изучал лицо друга, но всё же решил промолчать, так как знал, что подобные разговоры у них обычно затягивались на часы. К тому же в глазах блондина промелькнули озорные искорки — верный признак того, что Жека уже приготовился парировать ответ Сумрака.

— Ты придумал, как нам связаться? — спросил Лёха, переводя тему. — И надо бы какое-то кодовое слово.

— Ну верёвкой. — Жека отставил кружку и принялся распутывать тонкий репшнур. — Двойной булинь: одну петлю — тебе на пояс, вторую — мне.

— Ладно, — согласился Лёха. — Что насчёт слова? Или фразы? Я там встречал ваших двойников, и мог бы поклясться, что это вы, если бы…

— Да-да, — Жека вскинул руку в предостерегающем жесте. — Я помню твой рассказ про ухо… А ты уверен, что эти мы, ну другие мы, не будут знать или помнить это слово? Как это вообще работает?

— Если бы я знал, — вздохнул Лёха. — Ладно, тогда другой вариант.

Сумрак подтянул свой рюкзак, раскрыл боковой карман и достал маленькую записную книжку с ручкой. Быстро написал фразу — старое прозвище Жеке и дурную считалочку, которую Лёха тогда придумал про друга.

— Вот, — протянул он листок Жеке. — Напиши и ты что-нибудь. Моё забери себе, а я возьму твой текст. Быть может, это сработает.

— А ты конспиролог, однако, — скривился блондин, и, прочитав Лёхины закорючки, добавил: — Хреновый, скажу я тебе, с не менее хреновым почерком.

— Тем лучше. Свои каракули я точно ни с чем не спутаю.

— Ну-ну, — Жека цокнул языком, но спорить не стал.

Он что-то написал снизу листа, разорвал его пополам и протянул Сумраку кусок со своим текстом, Лёхин же спрятал в карман. Лёха прочитал: «Хреновому конспирологу, от обворожительного блондина».

— Да уж, — Сумрак растянул губы в кривой ухмылке. — Вот тут я спокоен: такой высокопарной слог ни один иной не повторит.

— Ну и отлично, — Жека вернул другу тетрадку. — А зачем тебе она? Будешь дневник вести?

— Не помешает записывать, — Лёха кивнул. — Камера там не работает, а вот всякие тексты порой встречаются, типа загадок.

Жека запахнул куртку и вдруг разом помрачнел.

— Что? — спросил Лёха.

— Что-то мне сыкотно, Лёха. — Друг смотрел в сторону городских огней. — Вот никогда ничего не боялся, а сейчас как будто ледяной водой окатили.

Лёха молчал. У него самого руки слегка подрагивали, и вовсе не от холода. Облака растянуло, а месяц скрылся. Стало темно, хоть глаз коли. Сумрак задрал голову. Нашёл взглядом Кассиопею. Улыбнулся. Небо закрутилось. Перед глазами вспыхнула яркая вспышка, а следом пришла тьма. Холодная, непроглядная тьма.

Просыпаться Лёха не хотел. Ему снилась Алёна: они гуляли по парку, ели мороженое и кормили голубей; звучала музыка, шумели фонтаны, прохаживались парочки и галдела радостная ребятня, кувыркаясь на батуте. Хоть Лёха понимал, что это всего лишь сон, его постоянно отвлекало странное ощущение холода и влаги. По спине словно струился поток воды.

— Лёша, ау, ты со мной? — Алёна дёрнула Лёху за рукав. — Почему, когда я завожу разговор о свадьбе, ты будто улетаешь куда-то?

— Извини, — Лёха провёл рукой по шее — она была сухой, но Сумрак мог бы поклясться, что по его спине бежит вода, причём снизу вверх.

— Я думаю позвать Машу и Вику, они…

Алёна продолжала говорить, но Лёха не мог заставить себя сосредоточиться на словах. Он крутил головой по сторонам, понимая, что это неправильный сон. Впрочем, само осознание собственного сновидения говорило само за себя — так не бывает, это неправильно. Однако вспомнить события, предшествующие сну, у Сумрака не получалось. Словно не было ничего. Он понимал кто он такой, понимал кто такая Алёна, но не помнил о себе ничего.

На лицо упал лучик солнечного света, принося тепло. Лёха отчётливо осознавал это, но никакого солнца не было — парочка шла в тени высокого здания. Алёна вдруг резко закричала, обхватила лицо руками и забилась в судорогах. Мир накренился. Прежде чем приложиться затылком о мостовую Лёха услышал хлопанье крыльев и птичий клёкот, похожий на крик орла.

Где-то журчала вода, а холодный поток проникал под куртку, студил спину и приносил облегчение: затылок саднило, прикушенный язык распухал во рту. Лёха открыл глаза, щурясь на яркое солнце. Он лежал на дне оврага в ручье. По бокам вздымались раскидистые деревья с пышной кроной, снизу рос кустарник дикой малины, но пахло здесь вовсе не малиной. Этот запах был Лёхе смутно знаком, но он соображал туго, а потому просто смотрел прямо перед собой, силясь собрать разрозненные мысли в голове.

Тень упала на лицо. Сумрак лишь в последний момент успел заметить несущийся к нему предмет. Лёха дёрнулся в сторону, откатываясь. Тяжёлая палица с глухим стуком опустилась в ручей, взметнув брызги воды. Сумрак попытался встать, но голова закружилась, и он снова рухнул на спину. Затылок отозвался глухой болью.

Нападавший снова занёс палицу, на этот раз метя в область паха. Лёха, понимая, что не успевает, подставил под удар стопу, отклоняя дубинку в сторону. Хоть удар и пришёлся вскользь, но Сумраку хватило и этого: стопа вспыхнула огнём. Здоровенный мужик с жутким перекошенным лицом, тем не менее, провалился следом за палицей, наклонившись вперёд. Лёха изловчился и пнул противника в живот. Впрочем, тот этого даже не заметил. Он прижал Лёху коленом к земле и занёс кулак для удара. Сумрак крутился, как уж под вилами, силясь вырваться из крепкой хватки, но противник был крупнее и сильнее, так что все потуги лишь вызвали боль в груди — мужик давил всё сильней. Дыханье сперло, а перед глазами заплясали цветные круги, но урод не спешил, явно наслаждаясь моментом.

Лёха шарил рукой пытаясь нащупать хоть что-нибудь. Он понимал, что если ничего не предпримет, то следующий удар для него станет последним или же мужик попросту раздавит ему грудную клетку.

Спасла Сумрака птица: крупный беркут с криком пронёсся над оврагом. Уродливый мужик отвлёкся на птицу, и хватка ослабла. Лёха вывернулся, подобрал ноги и с силой ударил противника в голову — урод отпрянул, а Сумрак бросился бежать.

Беркут кружил над ручьём. Его громкий клёкот пробирал до пят. Мужик Лёху не преследовал. Он схватил палицу и стал крутиться на месте, высматривая птицу. Сумрак, продолжал нестись вверх по оврагу, ища взглядом торчащие корни: если у Лёхи получится забраться по крутому склону, то у него может появиться преимущество над противником. Впрочем, сражаться с этим уродом Лёха не желал. Вверх и дёру!

Птица выпорхнула словно из ниоткуда. Беркут пролетел над Лёхой, заставляя того вжать голову в плечи и прижаться к земле, после чего стремительно атаковал мужчину с палицей. Урод встал боком, занёс дубину для удара и замер, но в глазах его Лёха прочёл испуг. Всё произошло в два быстрых мгновения: мужик ударил — беркут резко взмыл вверх и обрушился на урода выставив острые когти; раздался высокий звук, словно лопнула тонкая гитарная струна, и урод рассыпался мириадами искр, беркут тоже исчез.

Лёха не верил своим глазам. Он тяжело дышал, сплёвывая кровью. Губы его кровоточили, а левая скула саднила — вероятно урод всё-таки попал, но в пылу схватки Сумрак этого не заметил. Болел затылок. Впрочем, негодование Сумрака быстро улетучилось, как дым на ветру: он наконец понял, где очутился. Противный холодок пробежал по спине.

— Твою мать… — выдохнул Лёха.

Он умылся из ручья и ощупал затылок — на руке осталась кровь. Рёбра болели, скула пульсировала — там набухала шишка, но он всё ещё был жив. В прошлый раз в этом месте беркуты Лёхе не встречались, и уж тем более птицы, которые помогали. Скорее напротив: всё, что двигалось, разговаривало и мыслило — пыталось всеми возможными способами помешать или сожрать.

Сумрак осмотрелся. Овраг уходил вниз по склону, и ручей там обрывался небольшим водопадом. Сверху же русло изгибалось. Берега были крутыми и местами скалистыми — так просто не подняться. Лёха только сейчас заметил, что на поясе у него болтался кусок репшнура — вторая петля двойного булиня оказалась разорвана.

«Не получилось», — с досадой подумал Лёха, развязывая узел.

Вернувшись вниз по течению, Сумрак подошёл к палице и попробовал её поднять — дубинка была тяжёлой. Лёха вспомнил, что в прошлый раз уже встречался с любителем помахать «бревном», но тогда им с Алёной помогла вспышка.

— Чёрт, — выругался Лёха.

Он стал внимательно осматривать округу. Должно же быть хоть что-то. Ведь в прошлый раз у него был рюкзак. Но кроме палицы урода на дне оврага не нашлось ничего полезного. Тогда Лёха поднял взгляд и почти сразу заметил то, что искал: его ярко-красный рюкзак висел на дереве, зацепившись лямкой за сухую ветку. Сумрак осмотрел край оврага и обнаружил след, будто там что-то тяжёлое скатилось вниз. Кажется, этим чем-то был сам Лёха. Иначе сложно объяснить, почему рюкзак висел на ветке, а Сумрак оказался на дне оврага. Вероятно, в этот раз его выбросило сюда более жёстко. Хорошо, что он ничего не сломал.

Голова болела. Но Лёха надеялся, что эта не та боль, которая сводила с ума, а всего лишь последствия падения да пара тычков того урода — будь он трижды неладен. Покрутившись на месте, Лёха вернулся за обрывком репшнура и замерил его длину — мало, но до корня может достать.

С пятой попытки Лёхе удалось перекинуть камень с верёвкой через толстый корень. Подёргав репшнур, Сумрак убедился в его надёжности и стал карабкаться вверх, морщась от боли в груди.

Взобравшись, Лёха растянулся на земле и лежал так минут десять. Голова кружилась, но чувствовал он себя более-менее сносно. Солнце висело в зените, что слегка обнадёживало. Однако не стоило забывать про вспышку. В том, что она случиться, Сумрак не сомневался. Раз появился бешеный мужик с палицей и не менее бешенный беркут, то и вспышки не заставят себя долго ждать.

«Хоть какая-то стабильность», — подумал Лёха и вслух добавил, глядя на рюкзак:

— Ну и как тебя доставать?

Применив уже проверенный способ — камень и обвязанный вокруг него репшнур — Лёха смог перекинуть верёвку через сухую ветку. Дело оставалось за малым: навалиться всем весом и сломать сухую ветвь. Это Сумраку удалось, правда рюкзак упал на дно оврага. Выругавшись себе под нос, Лёха снова полез вниз, закрепив верёвку за ствол бука.

«Снова буки, — думал Сумрак, спускаясь. — Следом должен быть сосновый бор».

Но в этот раз всё, конечно, могло быть иначе.

Спустился Лёха быстро. Перетащив рюкзак подальше от воды, он раскрыл нижний клапан и стал вытаскивать вещи: Сумрак переживал, что пакеты с крупами могли порваться, а рюкзак уже успел набрать воды. Разложив пожитки на камнях, Лёха внимательно изучил вещи — как ни странно, но всё, оказалось на месте. В прошлый раз он не досчитался половины снаряжения и запасов еды. Глядя на свои пожитки, Лёха кивнул сам себе: хорошо, что они с Жекой загодя поделили провизию поровну — есть шанс, что у друга осталась вторая половина и блондин сможет протянуть, пока они не встретятся.

«А встретимся ли?»

Лёха окинул овраг взглядом. Дубинка здоровяка не внушала оптимизма. Вряд ли этот мир изменился настолько, что теперь вместо кровожадных сов и филинов, тут встречаются на каждом углу доброжелательные беркуты. Лёха улыбнулся каламбуру, возникшему у него в голове.

Сумрак взглянул на небо: солнце уже перемахнуло зенит и медленно клонилось к горизонту.

«Часа три», — навскидку прикинул Лёха и перевёл стрелки часов.

Действие бесполезное, но так ему казалось правильно, да и успокаивало это: хоть какая-то постоянная в этом мире, пускай и преходящая, но всё же. Что-что, а ход времени тут оставался таким же, как и в родном мире. По крайней мере в перерывах между вспышками наручные часы синхронизировались с солнцем. Лёха это проверял несколько раз за те дни, что он провёл в лагере у пещеры. Собственно, как и компас: прибор всегда показывал точно на север. Зная где север, всегда можно определить время по тени.

Идти Лёхе никуда не хотелось: он всё ещё надеялся, что Жека может быть где-то рядом, но кричать и звать Сумрак опасался — здесь на зов мог выйти кто угодно. Перекусив консервой, Сумрак ощупал затылок — под коркой запёкшейся крови, он нащупал здоровенную шишку. Решил оставить так. Обработал ссадины перекисью и залепил пластырем лопнувшую кожу на щеке.

Те вещи, которые не были упакованы в гермомешок всё-таки промокли, и Лёха решил разложить их на тёплых камнях — просушить. Отломив веточку, Сумрак расчистил участок земли от камней и решил провести эксперимент с тенью и компасом, потому как уходить ему совершенно не хотелось.

Воткнув ветку в землю, Лёха положил рядом компас, так, чтобы север указывал на Сумрака. В такой схеме север — это условный полдень, а юг — шесть часов. Разделив воображаемую окружность на двенадцать равных частей, Сумрак определил, что тень находится между тремя и четырьмя часами. Подвёл стрелки. После решил провести обратный опыт: направил часовую стрелку на солнце, а оставшуюся большую часть окружности — взял грубо от четырёх часов до двенадцати — поделил пополам. Там должен был быть север. Компас указывал в том же направлении. Лёха довольно кивнул. И тут его осенило. Ведь подобный метод работает только в Северном полушарии, в южном нужно делать наоборот: двенадцать на циферблате направлять на солнце и делить пополам меньшую часть окружности — от двенадцати до часовой стрелки. Значит он находился всё ещё в Северном полушарии Земли? А Земли ли? Или это всё очень точная симуляция?

Чтобы закрепить экспериментальную часть, Лёха решил опробовать ещё один метод. Нашёл в ремкомплекте иголку и потёр острый её край о шерстяной носок. Сделал углубление в земле, налил туда воды из ручья, сорвал крупный лист, положил на него иголку и опустил этот кораблик в лужицу. Листик стал медленно поворачиваться и в какой-то момент замер. На всякий случай, для чистоты эксперимента, Сумрак прикрыл ямку с водой ковриком от ветра, но стрелка больше не двигалась и указывала острой частью в том же направлении, что и синяя стрелка компаса.

К пяти часам вещи просохли. Лёха решил, что всё же следует куда-то двигаться. Ночевать в холодном сыром овраге ему не хотелось, так как палатка осталась у Жеки, если она, конечно, переместилась сюда тоже. Покосившись на пояс с ножнами, Сумрак вздохнул. Обнажив клинок, Лёха проверил остроту лезвия. Стукнул пальцем по клинку, прислушиваясь к звону, будто заправский кузнец, определяя по звуку качество стали — естественно не обладая подобными знаниями — и, наконец, надел пояс, убрав мачете в ножны. В отличие от Жеки и Гавра, Лёха фехтовать не умел вовсе, но с клинком на боку он хотя бы чувствовал себя уверенно и, вероятно, мог внушать опасения другим. Впрочем, иные игнорировали эдакую демонстрацию силы и бросались даже на толпу вооружённых самодельными копьями туристов.

Упаковав рюкзак, Лёха ухватился за репшнур и стал карабкаться наверх. С тяжёлой ношей за спиной это оказалось непросто, но он выбрался. Правда взмок как мышь. Хорошо хоть погода здесь стояла майская и прохладный ветерок приятно холодил кожу. Осмотревшись, Сумрак решил не мудрствовать лукаво и взял курс на юг. В прошлый раз это направление вывело его и Алёну к земляничной поляне, где им повстречался странный дед.

Воспоминания обожгли сердце болью. Лёха стиснул зубы, поправил лямки рюкзака и заковылял вниз по склону.

(Поход 2) Там, где кончаются сны. Глава 8

Хранитель Частот улыбнулся — странной улыбкой, словно человек, который разучился это делать и теперь заново осваивает забытый навык.

— Время здесь течёт иначе, Алексей Павлович. Для вас прошло столетие, для неё — всего несколько лет. Стэбэ существует на пересечении временных потоков. Здесь 1916 год соседствует с 2025, а люди из разных эпох могут встретиться за чашкой чая, если того пожелают.

Мы двинулись к городу по дороге, которая, казалось, была соткана из самого пространства — она возникала под нашими ногами и исчезала позади, словно сон, от которого остаётся лишь смутное впечатление. По мере приближения к Стэбэ я начал различать детали, заставившие меня сомневаться в собственном рассудке.

Город походил на Оренбург времён его расцвета как торговой столицы региона — те же широкие улицы, ведущие к центральной площади, те же купеческие особняки и храмы. Но здания словно перетекали друг в друга, меняя архитектурный стиль от классицизма к модерну и обратно. Некоторые строения выглядели полупрозрачными, сквозь них просвечивали другие здания, как если бы несколько версий города были наложены друг на друга.

А между этими зданиями двигались люди — люди всех эпох, от казаков в форме XVIII века до дам в нарядах Серебряного века, от советских граждан 1970-х до современных городских жителей. Все они, казалось, сосуществовали в каком-то странном симбиозе, не замечая анахронизма своего положения.

— Что всё это значит? — прошептал я, останавливаясь на краю площади, где в центре вместо привычного памятника возвышалась конструкция, похожая на гигантские песочные часы, внутри которых переливалась субстанция, напоминающая жидкий свет.

— Стэбэ — это город-перекрёсток, — ответил Хранитель, наблюдая за моей реакцией. — Место, где сходятся все версии Оренбурга, которые когда-либо существовали или могли бы существовать. Многие города имеют свои отражения в других реальностях, но Оренбург особенный. Его основание на границе миров создало аномалию, разлом в ткани бытия. Стэбэ — это эхо всех возможных Оренбургов, собранное воедино.

— Но как… как это возможно?

— Вы историк, Алексей Павлович. Разве вы не задумывались, почему так много странных историй связано с этим городом? Почему именно здесь происходили события, которые не укладываются в рамки обычной логики? Пугачёвское восстание, которое до сих пор полно загадок. Таинственная смерть Хабарова, о которой боятся говорить даже спустя века. Феномен Сакмарского треугольника, где с 1940-х годов пропало более сотни людей. Всё это — проявления влияния Стэбэ на ваш мир.

Меня охватило головокружение. Прямо перед нами остановилась карета, запряжённая лошадьми с удивительно умными глазами. Дверца открылась, и я увидел женщину лет тридцати, одетую в строгое, но элегантное платье начала XX века. Её тёмные волосы были собраны в сложную причёску, а глаза — проницательные, яркие — смотрели на меня так, словно заглядывали в самую душу.

— Елена Сергеевна Волкова, — представил её Хранитель. — Фрейлина императрицы Александры Фёдоровны, физик, математик и первая в истории Хранительница Перехода Оренбург-Стэбэ.

— Рада наконец встретиться с вами, Алексей Павлович, — произнесла она чистым, звонким голосом. — Я следила за вашими исследованиями с большим интересом. Ваша работа о подземных ходах старого Оренбурга особенно впечатлила меня — вы почти нащупали истину, хоть и не могли её полностью осознать.

Я не мог вымолвить ни слова, ошеломлённый этой встречей. Елена Волкова была центральной фигурой моего исследования последние три года. Я собирал крупицы информации о ней из архивов, дневников её современников, официальных отчётов о её исчезновении… И вот она стоит передо мной, живая, настоящая, словно и не прошло больше века с момента её таинственного исчезновения.

— Прошу вас, присоединяйтесь ко мне, — она жестом пригласила меня в карету. — Нам предстоит важный разговор, и лучше провести его в более подходящей обстановке, чем улица.

Я вопросительно взглянул на Хранителя Частот.

— Идите, — кивнул он. — Елена Сергеевна объяснит вам больше, чем могу я. Мы встретимся позже, у Башни Времени.

Я шагнул к карете, чувствуя себя персонажем фантастического романа. Внутри обнаружилось просторное купе с мягкими бархатными сиденьями. Елена села напротив меня. Дверца закрылась сама собой, и карета тронулась, двигаясь по улицам с сюрреалистичной плавностью.

— У вас, должно быть, множество вопросов, — начала Елена, внимательно наблюдая за мной. — Постараюсь ответить на самые важные. Стэбэ существовало всегда, с момента основания Оренбурга, и даже раньше. Этот город — не просто параллельная реальность, это нексус, точка соединения множества миров. В вашем мире распространено представление, что есть только одна реальность, и, возможно, есть какие-то параллельные вселенные, существующие отдельно. Но истина сложнее — миры переплетаются, накладываются друг на друга, создавая узоры, подобные узорам на карте Дагерова.

— Карта… она действительно существует, — пробормотал я, всё ещё не до конца веря происходящему.

— О да, — улыбнулась Елена. — Дагеров был одним из первых, кто смог визуализировать структуру Переходов. Его гениальность заключалась в том, что он использовал не только географические координаты, но и временные, и ещё нечто, что можно назвать резонансными частотами реальностей. Я усовершенствовала его метод, используя знания физики начала XX века и… некоторые другие источники.

Карета свернула на узкую улочку, где здания, казалось, были созданы из цветного стекла — они переливались всеми оттенками спектра, меняя форму при каждом взгляде.

— Вы сказали, что я ваш преемник, — напомнил я. — Что это означает?

Елена аккуратно поправила перчатку на правой руке, и я заметил, что материал перчатки странно мерцает, словно содержит вкрапления микроскопических звёзд.

— Каждый Переход между мирами должен иметь своего Хранителя — человека, который понимает его природу и может… регулировать его работу, если хотите. Я была Хранительницей Перехода Оренбург-Стэбэ почти сто лет по вашему времени. Но теперь мне нужно двигаться дальше. Есть другие Переходы, требующие моего внимания. И Оренбургский Переход не должен остаться без присмотра.

— Но почему я? Я всего лишь историк, я ничего не знаю о… о физике параллельных миров или что это вообще такое.

— Я тоже была просто учёной, когда попала сюда, — мягко ответила Елена. — Хранитель не обязан понимать все механизмы работы Перехода. Важнее другое — способность чувствовать границы между мирами, находить закономерности в кажущемся хаосе, и, главное, хранить равновесие. Не позволять ни одному из миров поглотить другой. У вас есть эта способность, Алексей Павлович. Она в вашей крови — наследие Горностаева. И в вашей душе — ваше стремление к истине, к познанию того, что скрыто за поверхностью видимого мира.

— Но я должен буду остаться здесь? Навсегда покинуть свой мир?

— Не совсем, — Елена покачала головой. — Хранитель существует на границе миров. Вы сможете перемещаться между Оренбургом и Стэбэ, наблюдать за обоими мирами, поддерживать равновесие. Но да, ваша жизнь изменится необратимо. Вы больше не будете полностью принадлежать только одному миру.

Карета остановилась перед зданием, которое я немедленно узнал — это был Караван-Сарай, величественное сооружение, построенное в XIX веке как резиденция башкирского и казахского представительства. Но здешний Караван-Сарай отличался от того, что я знал — он был больше, величественнее, его купол сиял материалом, похожим на перламутр, а стены, казалось, были созданы из вещества, которое одновременно выглядело как камень, металл и живая ткань.

— Здесь находится Архив Переходов, — объяснила Елена, когда мы вышли из кареты. — Место, где хранятся записи о всех путешествиях между мирами, случившихся в районе Оренбурга за последние три столетия. Здесь вы найдёте ответы на многие ваши вопросы, если решите принять роль Хранителя.

— Если решу? То есть, у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда, — серьёзно ответила она. — Вы можете вернуться в свой Оренбург, к своей прежней жизни. Со временем воспоминания о Стэбэ поблекнут, превратятся в странный сон. Вы продолжите свои исследования, возможно, даже напишете какую-нибудь научную работу о городских легендах Оренбурга, но никогда не узнаете всей правды. Это будет… безопасный выбор.

Мы поднимались по широкой лестнице к входу в Караван-Сарай. С каждой ступенью я чувствовал, как что-то внутри меня меняется, словно я приближаюсь к точке невозврата.

— А если я соглашусь?

— Тогда вы станете частью чего-то большего, чем просто человеческая жизнь. Вы будете хранителем границ между мирами, защитником равновесия, летописцем невероятных историй. Это путь, полный чудес и опасностей, знаний и тайн. Это… интересный выбор.

Мы остановились перед массивными дверями, украшенными символами, в которых угадывались элементы разных письменностей — от арабской вязи до рунических знаков, от санскрита до чего-то, напоминающего двоичный код.

— Подумайте хорошо, Алексей Павлович, — Елена смотрела на меня проницательным взглядом. — За этими дверями начинается путь, с которого нельзя просто так свернуть.

Я глубоко вдохнул, чувствуя, как бьётся моё сердце. Всю жизнь я искал ответы, пытался заглянуть за завесу тайны, окутывающую историю моего города. И вот она, правда — более странная, более грандиозная, чем я мог себе представить. Часть меня была напугана, другая — невероятно воодушевлена.

— Чего бы хотел Горностаев? — спросил я тихо.

Елена улыбнулась — тепло, понимающе.

— Он хотел того же, чего хотели все искатели истины во все времена — увидеть мир таким, какой он есть на самом деле, без иллюзий и фильтров. Павел Дмитриевич был храбрым человеком. Он не отступил, когда открыл для себя существование Стэбэ. Он шагнул навстречу неизвестному.

Я взглянул на двери Караван-Сарая, потом оглянулся на причудливый город, раскинувшийся внизу. Стэбэ пульсировал жизнью — странной, не похожей на ту, к которой я привык, но удивительно притягательной. Это был город загадок, город историй, которые никогда не были рассказаны, — по крайней мере, в моём мире.

— Я хочу узнать всё, — твёрдо сказал я. — Я принимаю роль Хранителя.

Елена кивнула, и в её глазах промелькнуло что-то похожее на облегчение.

— Я знала, что вы согласитесь. Все знаки указывали на это. Идёмте, вам многое предстоит узнать.

Она коснулась дверей, и они бесшумно открылись, открывая проход внутрь Караван-Сарая. Из глубины здания лился мягкий золотистый свет, и доносились звуки, похожие на мелодию, которую я слышал из приёмника — ритмичные сигналы, складывающиеся в странную музыку.

— С этого момента начинается ваше настоящее обучение, — сказала Елена, входя внутрь. — Вы познакомитесь с природой Переходов, с законами, которые управляют взаимодействием миров, с опасностями, которые грозят равновесию. Вам предстоит встретиться с другими Хранителями, изучить карты Дагерова-Волковой, научиться настраиваться на частоты разных реальностей. Это будет непростой путь, но я уверена, что вы справитесь.

Я шагнул за ней в золотистое сияние, чувствуя, как меня окутывает энергия этого места — древняя, мудрая, непостижимая. Внутри Караван-Сарай оказался намного больше, чем казался снаружи — огромный зал, уходящий вверх и вдаль, заполненный стеллажами с книгами, свитками, странными артефактами, светящимися сферами и механизмами, назначение которых я не мог даже представить.

— Добро пожаловать в Архив Переходов, — торжественно произнесла Елена. — Добро пожаловать домой, Хранитель.

И в этот момент я почувствовал, что она права. Впервые в жизни я был там, где должен был быть. Среди историй, которые ждали, чтобы их услышали, среди тайн, готовых раскрыться, среди миров, ждущих своего исследователя. Я сделал свой выбор — и этот выбор принесёт мне знания, о которых я даже не мечтал.

А где-то в Оренбурге, в старой квартире в доме, помнящем Пугачёвское восстание, радиоприёмник марки «Урал-авто» 1976 года выпуска продолжал тихо работать, хотя никто не включал его. Из динамика лилась та особая тишина, наполненная едва уловимыми звуками — тишина, которая иногда превращается в голос, рассказывающий удивительные истории для тех, кто умеет слушать.

На стене, под отклеившимися обоями, проступали линии древней карты — карты, которая однажды приведёт сюда нового искателя истины. Потому что некоторые истории никогда не заканчиваются, они лишь находят новых рассказчиков.

И я стал одним из них — Хранителем Частот, летописцем невидимых миров, хранителем равновесия между Оренбургом и Стэбэ, между настоящим и возможным, между историей, которую знают все, и историей, которую знают лишь избранные.

Мой путь только начинался, и впереди лежали миры, ждущие своего открытия.

- Чертов лес, - бормотал он, вытирая рукавом вспотевший лоб, но даже эта привычная ругань звучала вяло, без обычного задора.

Гущин шагал пешком, ведя лошадь за поводья. Его валенки, пропитанные водой, хлюпали при каждом шаге, оставляя на снегу темные отпечатки. Иногда старый солдат останавливался, прислушиваясь к лесу, и тогда его мозолистые пальцы непроизвольно поглаживали кожух ствола «Льюиса», притороченного к седлу.

Осипов ехал, расстегнув тулуп. Внезапное тепло давило, как пар в доброй бане. Хуже была только тоска. Тяжелая, липкая, заползавшая в душу червями сомнений. На Висельную тропу ступило шестеро бойцов. Вернее - пятеро, мальца можно не считать, на Егора он не полагался, этот, хоть и не трус, в чужую драку не полезет. Банда Варнака состояла из пятерых. Минус Юсуп - итого четверо. Но и отряд потерял двоих. Ночью расклад вновь поменялся в пользу налетчиков.

Может, не стоило стрелять Коржа? Стоило погодить, пока не настигнут Варнака? Да откуда комиссар мог догадаться, что Вольскому придет такая блажь - сунуть голову в петлю!

Яшка ехал сгорбившись, вцепившись в гриву лошади. «Браунинг» его больше не радовал - весь восторг от трофея растворился, как кусок сахара в кружке горячего чая. Теперь пистолет казался просто куском железа - холодным, мертвым. После смерти учителя, если б юнец и почувствовал радость трофею - скорее, устыдился бы.

Шелестов всхлипнул и быстро, пока никто не обернулся и не заметил, вытер лицо рукавом.

Мельник шагал впереди. Сегодня он то ускорялся, то замедлял шаг, словно спешил куда-то, но вспоминал об отряде, следовавшем по пятам. Лицо Егора, заросшее бородой, оставалось непроницаемым. Смерть Вольского ничуть не тронула его. Из-за галчонка мельник переживал гораздо больше, чем за людскую душу.

- Ты хоть понимаешь, что это был за человек? - вдруг вырвалось у Чернова, когда тот поравнялся с бирюком.

Проводник на секунду сбавил шаг, медленно поднял глаза. В них не было ни злобы, ни укора - только усталое равнодушие. И, по своему обыкновению, промолчал.

Балтиец скрипнул зубами. В груди под бушлатом что-то клокотало - горячее, колючее, готовое вырваться наружу потоком матерной ругани. Но слова застревали в горле, превращаясь в комок беспомощной ярости. Что он мог сказать этому лесному человеку? Обвинить в черствости? Так бирюк и не притворялся, что ему близки их горести и потери.

- Григорий Иванович, - вдруг тонко пискнул Малой, поднимая руку. - Смотрите!

На поляне, чуть поодаль от тропы, темнело бесформенное пятно. Осипов инстинктивно пригнулся к гриве, нащупывая рукоять «Маузера». Не засада ли? Комиссар оглядел опушку, выискивая в серых иглах хоть малейшее движение.

Лес продолжал давить безразличной тишиной. Ни крика, ни свиста, ни выстрела. Только где-то далеко, в чаще, с тихим скрипом прогнулась под тяжестью мокрого снега еловая ветвь, роняя комья белизны.

- Сходи, проверь, - приказал командир Яшке, не отрывая глаз от подозрительного пятна.

Шелестов уже начал слезать с коня, но его опередил Федор:

- Я пойду.

Щелкнув затвором, загнав патрон в патронник винтовки, он спрыгнул на землю. Движения матроса были осторожными, выверенными - сперва пригнулся, осмотрелся. Потом начал подбираться к темному предмету, перебегая от дерева к дереву.

- Как на том самом авроле, - мелькнуло в голове.

На мгновение ему даже показалось, что пахнет морем, а не этим проклятым, сидящим в печенках лесом.

Запах и был другим - сладковато-прелым, знакомым любому, кто вдыхал смерть.

Последние метры Чернов прополз по-пластунски, цепляясь локтями за раскисшую землю. Его бушлат мгновенно пропитался влагой, но матрос, привыкший к северным штормам, не обращал на это внимания. Приблизившись, он приподнял голову и ткнул предмет, издали похожий на мешок с тряпьем, стволом винтовки.

- На море - штиль, братцы! - крикнул Федор, расслабляясь и поднимаясь во весь рост.

Остальные, с шумом выдыхая затаенное дыхание, начали спешиваться. Кони фыркали, упираясь - животные чуяли смерть раньше людей. Осипов первым подошел к находке, резким жестом отстранив Яшку, который рванулся вперед с глуповатым любопытством молодости.

Вблизи мешок с тряпьем обернулся человеческим телом. Кто-то уже спустил его на землю - не бросил, а аккуратно уложил на спину, даже скрестив руки на груди, словно в гробу. Только шея, перекрученная, как мокрое белье, да обрезок веревки, врезавшейся в синеватую кожу, свидетельствовали о насильственной смерти.

- Васька-Алтын, - выдохнул Григорий, и в его голосе прозвучало нечто среднее между удовлетворением и разочарованием.

Он узнал этого человека сразу, хотя ранее видел эту рожу лишь в розыскных листках. Нос-картошка, рассеченный когда-то саблей шрам через левую щеку, золотой зуб, блеснувший в полуденном свете. Правая рука Варнака. Тот самый Васька-Алтын, что в прошлом году под Кунгуром целый продотряд в землянке заживо сжег - двадцать три человека.

- Свеженький, - процедил Лавр, потыкав носком сапога в руку покойника. - Суток не прошло.

Осипов почувствовал, как в груди вспыхнула радость. Настоящая, пролетарская - острая, как удар штыка. Они нагоняли Варнака! Все эти дни погони, бессонные ночи, замерзшие пальцы - не напрасны. И потери не бессмысленны. Но почти сразу же радость сменилась холодным сомнением. Комиссар мысленно прикинул: с крюком до мельницы, с расстрелом Коржа, с похоронами Вольского - они должны были отстать минимум на день. А вместо этого...

Неужто Варнак заплутал? Мысль мелькнула, но тут же рассыпалась в пепел, как мотылек в огне свечи. Леха-Варнак, который родился и вырос здесь, который знал эти леса как свои пять пальцев? Невозможно.

- Третий висельник! - Федор обернулся к товарищам и провел ладонью по лицу, смахивая несуществующую пыль. - Неспроста это все… ох, чую, неспроста…

- Может, свои? - неуверенно предположил Гущин, но тут же прикусил язык, почувствовав на себе тяжелый взгляд командира.

Осипов едко усмехнулся, крутя в пальцах папиросу, которую так и не решался закурить.

- Свои же вздернули, а потом свои же спустили? Ты, Лавр Аристархович, думай поперед, как сказать собрался.

- Не-не, - замотал головой балтиец, нервно постукивая прикладом трехлинейки по земле. - Юсуп, Вольский, теперь - этот вот… три висельника за два дня! Не верю я в такие совпадения.

Яшка резко икнул - глухо, по-детски нелепо. Все разом повернулись к мельнику, будто ища у того ответа. Великан стоял неподвижно на тропе, его тень, длинная и угловатая, ложилась на снег, как черная трещина.

- Эй, леший! - матрос сорвался на крик. - Ты ж здешний! Ты-то что скажешь?

Бирюк медленно перевел взгляд с тела на чекиста. В его глазах не было ничего - ни дна, ни отражения. Одна пустота.

- Невидаль, - проговорил он после долгой паузы, растягивая слово, словно пробуя его на вкус.

- Ась? - Чернов сделал шаг назад, невольно крепче сжимая винтовку. - Что еще за невидаль такая? Говори толком, черт косматый!

- Да брось ты, - Григорий резко махнул рукой, но в его голосе не было прежней твердости. - Поповские сказки.

- Так ты знал? Знал, да? - Федор рванулся вперед, его глаза бешено блестели. - Знал и молчал!

Яшка беспокойно завертел головой, ища глазами Вольского - того самого учителя, который мог бы сейчас разложить все по полочкам, объяснить все научно, по Марксу. Но, вспомнив, что Иван Захарович лежит заваленный камнями где-то позади, мальчишка тоскливо вздохнул, сжав кобуру с «Браунингом».

Матрос, забыв, что уже дослал патрон, с нервным щелчком передернул затвор. Латунная гильза, выброшенная наружу, описала в воздухе блестящую дугу и бесшумно утонула в рыхлом снегу.

- Эй, морда кулацкая! А ну-ка выкладывай, что за невидаль такая, пока дырок в тебе не наделал!

Мужик не шелохнулся. Только его губы чуть дрогнули. На мгновение даже показалось, что проводник недобро усмехнулся.

- Кто увидел - не расскажет. Кто услышал - не поверит.

Эти слова подействовали на Чернова как удар хлыста. Он закачался на месте, лицо его исказила страшная гримаса, где смешались ярость и животный страх.

- Говори, контра, - завопил балтиец, прикладывая винтовку к плечу.

В этот момент Осипова осенило. Он вдруг понял тех, царских офицеров, кто командовали его ротой на Германской. Солдаты их за это люто ненавидели, а зря. Нет, причин ненавидеть царских офицеров хватало, хотя бы за то, что все они - белая кость, угнетатели и эксплуататоры. Но не за это. Потому что сейчас Григорий поступил точно так же. Потому что иначе никак.

Его удар - быстрый, сильный, выверенный годами - пришелся Федору точно в солнечное сплетение. Матрос ахнул, согнулся пополам, выпуская из рук оружие. Гущин, понимавший, к чему идет дело, уже стоящий наготове, едва успел подхватить падающего Чернова.

- Очухался? - процедил комиссар, попробовав кулак на зуб. В глазах его горел холодный огонь - не гнева, а необходимости. - Или добавить?

Балтиец, задыхаясь, мотал головой. Его лицо постепенно приобретало нормальный цвет, но в глазах еще стоял тот самый животный ужас, что заставляет человека верить в любую нечисть.

Выпустив восстанавливающего дыхание товарища, пулеметчик присел рядом с трупом. Было ясно - свои уже побывали здесь: карманы вывернуты, подкладка порвана в спешке.

- Чертов Варнак, - пробормотал Лавр, вытаскивая из кармана смятую винтовочную гильзу.

Она была пуста - только запах пороха еще держался в латуни. Затем показались коробок спичек с полустертой этикеткой "Заря" и... небольшой медный крестик на оборванной бечевке, позеленевший от времени.

- Ты еще зуб золотой у него забери, - с усмешкой подсказал Федор, оправившийся после удара.

Он стоял поодаль, нервно пощипывая проступившую за время похода бороденку.

Лавр поморщился, будто укусил лимон. Его лицо, изрезанное морщинами, как изюм, выразило отвращение.

- Не мое это, - отрезал он.

- А Корж не побрезговал бы, - продолжал дразнить матрос, явно пытаясь выместить злобу. - Помнишь, как он за пистолем рванул? И как обратно…

- Ты меня с уркой не путай! - зарычал Гущин, резко поднимаясь. Его глаза яростно вспыхнули. - Я к Георгию представлен был! За Мукден! Сам генерал Куропаткин…

- Отставить! А то обоих…

Голос Осипова прозвучал, как выстрел. Он не повышал тона, но в этом одном слове чувствовалась такая угроза, что оба спорщика замолчали. Комиссар не стал заканчивать фразу, но его ладонь, медленно легшая на деревянную кобуру «Маузера», говорила красноречивее любых слов.

Наступила тягостная тишина. Даже Яшка, обычно неугомонный, замер, широко раскрыв глаза. Чернов не выдержал первым. Он шумно выдохнул, плюнул в снег и отвернулся.

- Ладно, командир, - пробормотал матрос, но в голосе еще дрожала обида. - Ты у нас командир.

Лавр же, промолчав, вдруг нагнулся и поднял брошенный крестик.

- Все ж таки… - пробормотал он, протирая находку о рукав. - Негоже святыню в грязи топтать.

Перекрестившись, старый солдат сунул крестик за пазуху.

Григорий видел это, но промолчал. В его глазах мелькнуло что-то, какая-то смесь чувств. Но сейчас было не до того. Тени становились длиннее, а впереди еще был долгий путь...

Кони шли, понуро опустив голову. Их копыта с хлюпающим звуком вязли в раскисшей земле. Люди, облегчая ношу животным, брели рядом, устало переставляя ноги. Снег таял неравномерно - то тут, то там обнажались черные пятна земли, похожие на лишаи бездомного кота.

Вдруг впереди мелькнуло движение - среди деревьев, в пятнистом свете, пробивающемся сквозь хвою, замерла косуля. Животное стояло, подняв изящную голову, уши настороженно поворачивались, улавливая каждый звук. Она смотрела не на людей, а куда-то в чащу, будто высматривала что-то более страшное, чем вооруженный отряд чекистов.

- Глянь… - шепнул балтиец. Его пальцы сами собой сжали винтовку. - Свежее мясцо… командир, дай шмальну?!

Чернов, еще не приставив приклад к плечу, прищурил левый глаз, будто прицеливаясь, прикидывая шансы сразить добычу. Двести саженей с гаком, для трех линий в умелых руках - пустяковое дело.

- Сколько мы ее еще разделывать будем, - медленно произнес Григорий, больше рассуждая вслух, чем возражая. В его голосе звучала усталость - не столько физическая, сколько душевная.

- Командир, Федька дело говорит, - неожиданно поддержал товарища Гущин. Старый солдат облизал пересохшие губы, словно смакуя плывущий по ним горячий жир. - Тушенка да сало - сколько можно-то! Живот пучит, как у дворняги от падали.

- Да никуда твой Варнак не денется, - добавил матрос, не отрывая глаз от косули. - Сам же видел - нагоняем контру!

Осипов вздохнул. Походный рацион - жесткое сало, черствые сухари и противная тушенка с мутным жиром - давно стоял у него поперек глотки. Перед глазами невольно вставали картины из прошлого: дымящаяся уха в чугунке, томленая в печи баранина, мамкины пироги с капустой... Но тут же вспомнилось другое - приказ. Приказ, хоть костьми лечь, но догнать банду Варнака. Причем не просто догнать, уничтожить, но еще и вернуться с грузом.

Было и еще кое-что. Еще одна причина нагнать Варнака. Причина, о которой комиссар пока не решался говорить.

Косуля, почуяв неладное, вдруг встрепенулась. Ее тонкие ноги напряглись, готовые в любой момент рвануть в чащу.

- Решай, командир, - прошептал Чернов. - Сейчас убежит...

Все решил Шелестов. Юнец не смел перебивать старших товарищей, но его глаза - большие, влажные, как у голодного щенка - смотрели на Григория с такой немой мольбой, что комиссар не выдержал. Взгляд мальчишки напомнил ему другую страницу собственной биографии. Как Осипов сбежал из дома, твердо решив воевать против ихэтуани в Манчжурии. Тогда похлебка из лебеды была за счастье, а варево из картофельных очистков - праздником. Но повоевать в Восстании боксеров не довелось. Свои же не приняли - мал был, младше Яшки.

- Давай, не промахнись, Робин Гуд, - сквозь зубы процедил чекист, осторожно поднимая руку в разрешительном жесте. Его пальцы замерли в воздухе, будто боясь спугнуть хрупкое равновесие между голодом и дисциплиной.

- Не нужно, - внезапно прозвучал голос мельника.

Он стоял чуть в стороне, заметно опередив отряд, почти незаметный - серая армячина сливалась с хвоей и стволами деревьев.

- Тебя спросить забыли, - злобно прохрипел Федор. - Все равно постишься! А мешать вздумаешь - я тебя самого шлепну, как курицу на суп!

Егор медленно перевел взгляд с матроса на комиссара. В его глазах - глубоких, как лесные омуты зимой - мелькнуло что-то опасное, словно вспышка молнии за горизонтом. Но он лишь тяжело вздохнул, и этот вздох прозвучал как предостережение - глухое, невысказанное.

Матрос, не дожидаясь дальнейших пререканий, ловко нырнул под брюхо лошади, появившись с другой стороны. Его движения были отработаны до автоматизма - еще бы, сколько раз приходилось стрелять с качающейся палубы! Он положил винтовку на седло, создав импровизированный упор, и аккуратно, чтобы не спугнуть добычу случайным щелчком, потянул шайбу предохранителя.

- Только не дергайся, красавица, - прошептал балтиец не то своей кобыле, не то косуле.

Лошадь, почуяв неладное, замерла, лишь уши ее нервно подрагивали.

В лесу воцарилась звенящая тишина. Даже ветер словно затаил дыхание. Глаза каждого неотрывно следили за косулей. Животное, не подозревающее о смертельной опасности, продолжало щипать прошлогоднюю траву, изредка поднимая изящную голову. Хоть она еще была жива, но в воображении людей уже трещали на углях сочные куски мяса, капал золотистый жир, распространяя по лесу аппетитный аромат. Вопроса о меткости Чернова не возникало - он попадал в бутылку со ста саженей, даже приняв штоф водки на грудь.

Раздался выстрел. Но не тот, хлесткий, раскатистый гром трехлинейки, разносящийся гулким эхом по всему лесу, а сухой, короткий хлопок - будто кто-то резко чихнул.

Косуля вздрогнула всем телом и исчезла в чаще быстрее, чем успела испугаться, оставив после себя лишь шевелящиеся ветки да горсть выбитой копытами земли.

Отряд замер в оцепенении. Даже кони удивились, перестав жевать удила.

Все медленно, словно в дурном сне, повернулись к Федору. Он лежал в грязи, раскинув руки в странном жесте - будто пытался обнять небо, как старинного друга. Лицо балтийца сохраняло безмятежное выражение - та самая лукавая улыбка, с которой он травил анекдоты у костра, от которых у Яшки горели уши.

В правой руке матрос сжимал дымящийся «Наган». А во лбу, чуть выше переносицы, там, где у моряков сходятся морщины от постоянного прищура, зияла маленькая, аккуратная, черная дырка, будто выведенная циркулем.

Кровь еще не успела хлынуть - лишь первая капля медленно сползала по переносице, как слеза.

Невычитанные, но уже написанные главы, можно найти ЗДЕСЬ.