Лига Писателей

— Да, ваш «Феникс» действительно восстал из пепла, — Зигер откинулся в кресле, сложив пальцы домиком. Его взгляд, острый под нависшими бровями, стал пристальным и оценивающим. — Жаль, Катрин не дожила до этих результатов. Она всегда скептически относилась к вашим методам. Считала их… чрезмерными. Но, должен признать, её консерватизм иногда был оправдан. Он удерживал нас от безрассудства.

Мышцы на спине Отто напряглись тонкой, стальной струной. На мгновение реальность кабинета поплыла, сменившись другим пространством, другим временем. Гул люминесцентных ламп в заброшенной подсобке патологоанатомического корпуса. Запах пыли и старого формалина. И её голос, негромкий,но раздражающий, как удар лезвия по стеклу: «Ты лепишь куклу, Отто. Я видела твои протоколы. Твои „якоря спасения“. Это уже не терапия. Это фабрикация. И я не позволю тебе использовать Агнией и «Феникс» для своей больной игры». Он сделал незаметный вдох, заставил диафрагму расслабиться. Образ растворился, оставив после себя лишь холодный осадок в желудке. Его лицо сохранило спокойное, слегка печальное выражение.

— Да… трагическая потеря. Она была блестящим специалистом. Мы часто спорили о подходах, но я всегда уважал её преданность делу. Её приверженность… классическим, проверенным методам.

— Спорили? — повторил Зигер, и в его голосе прозвучал лёгкий, почти неосязаемый интерес, тень чего-то большего, чем просто формальный интерес начальника. — В день её исчезновения вы тоже спорили, если верить записям системы безопасности. Она заходила в ваш блок поздно вечером. После официального окончания приёмов.

Стол. Стол в той подсобке. Её планшет, всё ещё открытый на странице с его же отчётами, которые она изучала со скептической гримасой. И её слова, брошенные уже на пороге, прежде чем его рука нащупала холодный металл статуэтки феникса на полке: «Она ещё человек, Отто. Где-то там, под всеми твоими слоями кода. И я найду способ это доказать. Твоя кукла никогда не будет готова».

— Мы обсуждали текущие протоколы, — тут же, без малейшей паузы на раздумье, ответил Отто. Голос его был ровным, как поверхность озера в безветренный день. — Она интересовалась ходом работы с пациенткой 003. Вы знаете, как она была дотошна. Настаивала на том, чтобы каждый шаг был выверен до миллиметра, соответствовал не только букве, но и духу этических норм. Я показал ей последние данные, объяснил логику каждого вмешательства. Она… высказала опасения. Считала, что я слишком увлекаюсь технической стороной, теряю из виду пациента как личность. Мы разошлись, оставшись каждый при своём мнении. Ушла она… расстроенной, наверное. Но определённо живой.

— И это была ваша последняя встреча? — спросил Зигер. Его глаза, казалось, изучали не графики на стене, а микродвижения лица Отто, игру света в его зрачках, напряжение в уголках губ.

Тишина после удара. Оглушительная, абсолютная. Только назойливый гул ламп. Её тело, странно скрюченное на холодном бетонном полу. Кристальная ясность мысли: она поняла суть проекта. Поняла конечную цель. И это делало её смерть не преступлением, а необходимостью. Санитарной мерой.

— Да. Она ушла. А я продолжил работу над калибровкой импланта. Когда наутро забили тревогу… это был шок для всех. До сих пор не верится.

Отто опустил взгляд на планшет, делая вид, что ищет следующий слайд, давая себе и Зигеру паузу. Она была выдержана идеально — достаточно для выражения сдержанной, профессиональной скорби, недостаточно для того, чтобы её сочли наигранной или чрезмерной.

— Ужасное дело, — покачал головой Зигер, и в его тоне снова зазвучала знакомая административная усталость, смешанная с досадой. — Полиция до сих пор ничего не обнаружила. Ни тела, ни убедительных мотивов, ни свидетелей. Просто… испарилась. Создаёт крайне нервную обстановку в коллективе. Шёпоты. Подозрения. Не лучший фон для прорывных исследований.

— Понимаю, профессор, — кивнул Отто, поднимая взгляд. В его глазах читалась искренняя, насколько это возможно, озабоченность. — Но работа, особенно такая, должна продолжаться. Особенно когда мы так близки к качественному скачку. Полная стабилизация личности Агонии, возвращение ей способности жить — это станет не просто медицинским успехом. Это будет живым доказательством эффективности «Феникса». Лучшей памятью о… всех наших коллегах, кто сомневался в необходимости идти вперёд, рискуя.

Зигер внимательно посмотрел на него. Взгляд был тяжёлым, непрозрачным, как старое, мутное стекло. Он откинулся ещё сильнее, и кресло тихо скрипнуло под его весом.
—Вы невероятно преданы этому конкретному случаю, Отто. Почти… лично. Катрина в своём последнем служебном письме, черновик которого нашли в её облаке, выражала обеспокоенность именно этим. Она писала не просто о «профессиональной фиксации». Она использовала более резкие формулировки. «Симптомы формирования искусственной, нарциссической зависимости, а не терапевтического альянса». Что пациентка, по её наблюдениям во время редких обходов, демонстрирует признаки неконтролируемого страха именно перед лечащим врачом, что является клинически ненормальным для этапа установления доверия.

Отто поднял голову, и его глаза встретились с глазами начальника. В них не было ни вызова, ни раздражения. Лишь чистая, холодная, почти фанатичная убеждённость учёного, столкнувшегося с непониманием со стороны дилетантов. «Она ещё человек… где-то там». Нет. Скоро от того человека не останется и следа. Останется чистая, восприимчивая форма, готовая принять любой замысел. И страх — необходимый катализатор этого процесса.
— Страх, профессор, — произнёс он медленно, подбирая слова, — является естественным и даже ожидаемым компонентом при работе с травмой такой глубины. Она боится не меня. Она боится той бездны, той пустоты в себе, которую мы вместе вынуждены исследовать. Она боится потери того последнего, что она считала собой. Моя задача — быть её единственным проводником через этот страх. Её якорем в шторме. Катрина, со всем моим уважением к её памяти, путала причину и следствие. Я не создаю зависимость. Я вынужденно становлюсь единственной константой в её разрушенной вселенной. И когда новая вселенная будет построена, когда личность стабилизируется, эта вынужденная зависимость трансформируется в здоровую привязанность, а затем и вовсе сойдёт на нет. Но для построения нужен абсолютный фундамент. Абсолютное доверие. Безусловное. Этого Виола, со всей её приверженностью дистанции, понять не могла. Она видела «куклу» там, где я вижу «Феникса» — существо, готовое родиться из собственного пепла, но нуждающееся в помощи, чтобы свершить это превращение.

Кабинет погрузился в тишину. Зигер не моргал, изучая его. —Надеюсь, вы правы, Отто. Искренне надеюсь. Для всех нас. — Он перевёл дух и повернулся обратно, его лицо снова стало маской управленца. — Продолжайте в том же духе. Держите меня в курсе всех значимых изменений. Но будьте… предельно осторожен. Проект «Феникс» — наша общая ставка. Самая крупная за последнее десятилетие. И его успех, — он сделал ударение на слове, — должен быть безупречным. Безукоризненным. Во всех смыслах. Клиническом, этическом, публичном. Я не хочу, чтобы чьи-то… необъяснимые исчезновения… бросали на него даже самую лёгкую тень. И чтобы в отчётах какого-нибудь этического комитета, не дай бог, появились термины вроде «ятрогенное расстройство личности» или «синдром искусственно вызванной зависимости». Мы создаём будущее, Отто. И оно должно быть белым, как этот халат. Понимаете?

— Вполне, профессор, — Отто сделал лёгкий, почтительный кивок головой. — Я позабочусь о том, чтобы каждый отчёт, каждая публикация отражали только чистоту метода и неоспоримость прогресса. Как вы и любите. Безупречность — наша общая цель.

Он выключил планшет, взял его подмышку и, отдав ещё один короткий кивок, развернулся к выходу. Дверь закрылась за ним с мягким, но неумолимым щелчком высококачественного замка.

В пустом, прохладном коридоре он остановился, прислонившись спиной к гладкой стене. Только теперь он позволил себе глубоко, медленно вдохнуть. Воздух показался ему внезапно очень холодным. Слова Катрин, её точные, как скальпель, формулировки, звенели в его ушах яснее, чем осторожные намёки Зигера. «Ты лепишь куклу». «Искусственная зависимость». «Страх перед врачом». Она, со своей проклятой проницательностью, уловила суть ещё до того, как процесс был завершён. Она не видела Агнию после последних, самых глубоких сеансов. Не видела, как в тех глазах, где раньше плескался дикий, животный ужас, теперь поселялось что-то иное — туманная, растущая зависимость, потребность в его голосе, в его присутствии, как в кислороде. Но она догадалась. Увидела направление вектора. И этого оказалось достаточно. Достаточно, чтобы стать угрозой.

Он оттолкнулся от стены и направился, с растущим интересом , к палате пациентки Агонии. Тяжелая, обитая со стороны палаты мягкой тканью, дверь скрипнула.

- Отто..? Где вы были?! - напуганный, тихий голос, который почти походил на панику проскользил к самой двери.

- Всё в порядке, Агния. Я рядом.

Я проснулся с первыми лучами солнца.
Быстро прогрел машину и повёз семью на зимнюю базу отдыха «Комета»
Мороз украсил окна раздевалки шикарными пальмами и пушистыми еловыми ветками я помог надеть коньки жене и дочке. Мы взялись за руки, и вышли на лёд.
На «Комете» было весело. Звучала музыка, дети играли в «пятнашки». Иней оседал на шарфах и ресницах, и было холодно, холодно. Половина катка арендовала сотовая компания «Мегафон», о чем красноречиво говорила капроновая лента, перегородившая каток надвое.
Вдруг я увидел летящие на меня глаза, в них читался ужас и неизбежность столкновения. Молодая девушка открыв рот и вытянув руки перед собой приготовилась к жёсткому столкновению. Сработал инстинкт, я резко увернулся, ноги подлетели вверх. Коньки выбили ледяной веер искр. Я всем телом приземлился на локоть правой руки, плечевая кость не выдержала и лопнула вдоль и пополам чуть выше локтя. Рука повисла и болталась как желе. Девушка увидев всё это тут же убежала.
При любом движении обломки кости впивались и резали мышцы. Сознание я не потерял, хотя очень хотелось. Я позвал жену и попросил вызвать скорую.
Обвел каток мутным взглядом, и постарался справиться с подкатившей тошнотой. Подумал зачем я вообще попёрся в холод на этот каток, хотя мечтал провести выходной дома.
Скорая помощ приехала довольно быстро. Врач оказалась с чувством юмора, сказала.
- Не переживай, да отрежут тебе руку и всего делов. До машины я доковылял сам врач испугалась ступать на скользкий лёд.
В машине меня через адскую боль заставили согнуть руку в локте, именно тогда и произошло это злополучное смещение костей. Наложили Г образную шину и повезли в больницу по кривой, перекопанной федеральной трассе.
В 2010 году во Владивостоке проходила САММИТовская стройка века. Каждая яма отдавалась в руке режущей болью. Я попросил врача сделать обезболивающий укол. Первый шприц оказался бракованный, поршень застрял на середине. Со второго раза все наконец то получилось . Доехали, сделали снимок, перелом со смещением. Повезли в хирургию, обкололи руку вдоль и поперек. Хирург сказал.
-Теперь терпи и засверлил предплечье, чуть ниже локтя, затем медленно стал вкручивать спицу, спица по началу не пошла. Второй ассистент предложил вкрутить «Американскую», на что врач лишь с кряхтением заметил.
-Ничего, щас родимая сома пойдет!
И поднажал. Спица со скрипом и хрустом полезла.
Я вспомнил как до крещения запросто мог вылечить себя от чего угодно и вообще не попадать в подобные передряги, но быть вампиром как раньше я тоже не мог. Перстень перетянувший опухший палец как бы предупреждающе сверкнул красным рубином;
-Помни о данном зароке!

От бабушки я поехал знакомить Натали со своими  родителями. Мама цокала языком и утверждала, что это всё не серьезно и будут ещё сотни девушек в моей жизни. Отец категорично заявил, что если я женюсь на кореянке, то больше ему не сын и немедленно должен выписаться из его квартиры и не появляться в его доме никогда. Меня трясло от непонимания, рассизма и жестокости близких мне людей.
Я тут же выписался из родительской квартиры и переехал  жить за город  в квартиру Натали.
Три года до свадьбы пролетели незаметно. Родители гордо сохраняли молчание, не звонили не писали, я даже стал забывать их лица. Моя любовь заполняла собой всё пространство милой однокомнатной загородной квартиры сглаживая и поглощая острые углы скандалов и недоразумений. Через три года у нас родилась красавица дочка! Моя семья для меня это главное и видит бог я старался изо всех сил и стал образцовым папой и идеальным мужем на сколько это было вообще возможным. На дворе стоял декабрь 2010 года. Придя домой вечером с работы я уставший по обыкновению пил чай. Наталья влетела на кухню ураганным ветром с притензией на перевес.
-Я как рабыня в заточении сижу дома с ребенком, ты же мужчина, вот и вывези нас куда нибудь на выходных погулять!
Я пообещал, что в субботу мы обязательно поедем на зимнюю базу отдыха "Комета".
А про себя подумал, что неплохо бы было выспаться в свой единственный выходной, а не мёрзнуть целый день на лыжной трассе. Но лучше помёрзнуть, чем выслушивать скандалы любимой супруги.

Заместителем директора компании "Мирэхён"- (что переводится как Мечта), оказалась симпатичная молодая кореянка по имени Наталья. Стройная, черноокая восточная кукла с командирским голосом. Впервые в жизни я по уши влюбился в это райское создание с адским характером. Ради Натали я готов был отдать всё что угодно и даже свою драгоценную жизнь. Никогда ранее я не испытывал таких сильных всепоглощающих чувств. Мне казалось что она идеальна во всём. Натали сердилась но мило, ругалась но это же девочка, принцесса имеет право. Первые поцелуи, первые свидания, романтика, восторг и шквал эмоции, с головой в омут.
Через неделю ухаживаний, я набравшись храбрости предложил Натали руку и сердце. Наталья мило улыбалась и просила не спешить с предложением.
Но я был чертовски настойчив и уже через месяц по моей инициативе состоялось долгожданное знакомство с родственниками Наташи.
Бабушка Натали всячески пыталась отговорить меня от дружбы и уж тем более от свадьбы настаивая на плохую генетику и на различие в национальности и культуре. Она так и говорила.
-Наташе нужен муж кореец! А ты русский "маудя глупый русский мишка", таких у нее сотни будут. Беги Саша без оглядки, беги пока не поздно!
Я летал на крыльях любви и не собирался сдаваться, даже если весь мир был против меня.
Тогда бабушка перешла к тяжёлой артиллерии рассказав о родителях Натали.
Всего у бабушки было пять дочек и один сын, мама Наташи была третьей по старшинству.
В те далёкие годы случилась трагедия, таксист проезжавший мимо заманил тогда еще школьницу маму Натальи в машину и изнасиловал. Таксиста не нашли. Но от случившегося у мамы развилась шизофрения. Врачи кое как погасили приступы, но болезнь так до конца и не прошла.
Годам к двадцати шизофрения поутихла и мама познакомилась с высоким симпатичным корейцем. Всё шло хорошо, они сыграли шикарную свадьбу, мама забеременела и тут в момент родов коварная болезнь внезапно вернулась. Муж как узнал о случившимся в сердцах сделал себе харакири, реально вспорол себе живот кухонным ножом. Маму Натали увезли в психушку, а новорожденная Наталья осталась лежать в роддоме. На Наташу оформили документы в дом малютки, бабушка и без того перегруженная своими детьми не могла вовремя забрать Наталью из роддома. Отца Наташи спасли родственники и увезли в другой город написав за него заявление о разводе.
Так прошло две недели, прежде чем бабушка забрала Наталью к себе. В общем бабушка заменила Наташе и папу и маму.

Светало, я кое как выполз из собачьей будки, всё тело затекло и пришлось немного размяться пробежав по покрытому инием перону. Голова больше не болела и появилась какая то ясность в мыслях. На первой попавшейся электричке я вернулся домой, благо контролёров с утра не оказалось и бегать по вагонам не пришлось. Всю дорогу я рассуждал, что мне немедленно нужно бежать в церковь и покреститься. Я был уверен, что христианский Бог защитит меня от всего на свете и тем более от этого страшного небесного блюстителя правопорядка. Ещё одной такой встречи с ним я не выдержу. Я бегом полетел в Марфо - Мариинский женский монастырь на Седанке и кое как дождавшись своей очереди покаялся батюшке во всех своих грехах. Пожилой священник пока длилось таинство, всё косился на меня как на сумасшедшего и дал совет обязательно сходить в поликлинику к психиатру.  Когда на мою шею повесили  крестик, я тут же ощутил тишину и покой, меня как будто оглушило. Я перестал видеть энергию, перестал чувствовать пространство и окружающую природу, неуёмная жажда жизненной силы исчезла, я превратился в обычного нормального человека. Появилось смирение и обыкновенная человеческая усталость. Буквально за неделю мои волосы заметно поседели, лицо покрылось рябью мелких морщин, но в целом я был больше доволен изменениями, нежели переживал за свой внешний вид. Какое счастье, что можно жить никого не вампиря!
Наконец я взялся за ум и устроился работать ночным пекарем в ресторан "Приморье", параллельно поступив в кулинарное училище на Первой речке. Через три года я получил долгожданный красный диплом повара пекаря четвертого разряда. За это время я как обычный человек лишился трёх зубов, неожиданно переболел всеми сезонными гриппами, чуть не оттяпал себе палец на левой руке фрезерным станком, в общем стал вполне обычным счастливым человеком без магии. В  конце мая я устроился в небольшую корейскую фирму "Мирэхён" на производство знаменитых Владивостокских булочек пяньсе, правда у нас они назывались по корейски пегоди.