В пламени обеденных страстей
В одном городе, ничем не примечательном, кроме серости неба и вечной спешки жителей, обитал некто Аркадий Яковлевич. Мужчина с должностью, с зонтиком и с непоколебимым, как скала, убеждением. Что пища имеет право на существование исключительно в состоянии «с пылу, с жару».
Остывший суп был для него не просто кулинарным недоразумением, а личным оскорблением, моральным падением того, кто его подал.
Жена его, Лидочка, женщина с кроткими глазами в которых читалась бездонная усталость от бытия, что лишилось всякого смысла, кроме одного, угодить любимому супругу.
И вот Лидия стояла у своей плиты, этой геенны огненной в малогабаритной кухне, стояла, как стоял некогда Сизиф, вкатывающий свой камень.
Весь её день, каждый её час, был исчисляем, подчинён железному расписанию: к шести часам вечера, моменту переступания мужем порога, борщ на столе должен был издавать пар определенной плотности, а котлета издавать негромкий, но внятный хруст.
Отклонение в пятнадцать минут в сторону остывания приравнивалось к катастрофе. Гости, редкие свидетели этой кухонной лихорадки, уходили в тихом смятении, смутно ощущая, что стали соучастниками некоего абсурдного ритуала.
Однажды, за семейным ужином, когда родственница посетовала на здоровье Лидии, измученной бесконечной готовкой, Аркадий Яковлевич брезгливо отодвинул чуть остывшую тарелку и изрёк с ледяным спокойствием:
— Не ваше дело. Её не будет... другая найдётся.
В комнате повисла тишина, густая, как холодеющий кисель. Эти слова зависли в воздухе их дома тяжёлым приговором, который надлежало исполнить в будущем.
Но ничто не вечно под луной, и даже самый исправно работающий механизм однажды ломается. Брак их рухнул. И на прощальном объяснении, этом странном судилище без судьи, Аркадий Яковлевич, человек в целом здравый, извлек из глубин памяти главное, по его мнению, обвинение.
Голос его дрожал от неподдельной боли, когда он произнес:
— Был случай… Я вернулся с работы на час раньше. А ужин… ужин еще не был готов!
Он смотрел на Лидочку с упреком, в котором читалось всё. И предательство, и крушение идеалов, и крах всего миропорядка. Для него это было не опоздание с подачей котлет, а краеугольный камень, с которого рухнула Вавилонская башня их совместной жизни.
Прошли годы. Лида, к общему удивлению, вышла замуж за немолодого инженера, человека тихого. Который не только ел вчерашний суп, но и иногда сам его разогревал. Жизнь ее обрела спокойные, плавные очертания.
Аркадий Яковлевич же остался один в своей тщательно обставленной квартире. И теперь он ел всё. И холодные котлеты. И остывшую кашу. И вчерашний чай.
Он ел это молча, под мерный гул холодильника, в комнате, где больше не слышно было суетливого бега жены, не звенели вовремя поставленные на стол тарелки.
Та «другая», о которой он говорил с такой уверенностью, так и не нашлась.
Возмездие настигло его в виде безразмерной, всепоглощающей тишины и полного равнодушия мира к температуре его ужина.
И, быть может, впервые в жизни он вкушал подлинную, горькую пищу бытия. Пищу остывшей реальности, от которой некуда и не к кому было апеллировать.
Так и закончилась эта история. Тихим, медленным остыванием.
© Ольга Sеребр_ова
Материал был ранее опубликован на https://dzen.ru/a/aRcanYEv3lPKtDCS

