Один день мамкиного коммуняки. Посвящается @The.RedGhost
Приходит The.RedGhost после школы домой, весь красный, злой, аж трясется весь. Мама его спрашивает:
- Сыночек, что случилось, ты весь нахухренный какой-то опять, тебя опять мальчишки в школе побили?
- Отстань, мама, не хочу говорить об этом!
- Неужели опять собачие какашки тебе в портфель сложили?
- Нет, мама, отстань!
- О Боже, неужели опять помочились тебе на лицо?
- Мама, блять, да что ты вообще понимаешь? Это все материальное, это все ерунда! Я вынужден день изо дня жить среди этих вонючих недобитков буржуазных! Я подвергаюсь эксплуатации! Я вижу как они за эти капиталистические деньги покупают себе булочки в столовой, а ты знаешь какая там остаточная прибыль вообще...
- Ну так и ты покупай, я ж тебе даю деньги...
- Мама, нахуй, ты вообще ничего не понимаешь! Я эти деньги на революцию откладываю! Как ты не понимаешь мою боль, жить среди этого буржуазного мусора! Дышать с этой падалью одним воздухом. Эх, жаль товарища Сталина с нами больше нет!
Вечером, сделав все уроки и высрав пару десятком коммунистических памфлетов на пикабушечке товарищ The.RedGhost ложится спать. Он накрывается одеялом и достает потертый портрет товарища Сталина, подсвечивая его стареньким телефоном Nokia с наклеенной на него красной звездой.
- Коба, миленький, на кого ты меня оставил. Я уже больше так не могу. Каждый день получать пизды и пить мочу. Я устал... Я хочу чтоб они все сдохли, булкохрусты эти ебучие, антисоветчики, остобенно Fekalizator, сука такая. Расстрелять, расстрелять их всех нахуй!
- Правильно говоришь, таварисч - с грузинским акцентом отвечает ему Коба - расстрелять их всех нахуй!
- Бля, Коба, Кобочка, наконец ты мне ответил. Я хочу чтоб они все сдохли! Ты мне очень нужен, когда ты вернешься!
- Очинь скора - с сильным грузинским акцентов отвечает усатый мужчина с фотокарточки - кагда я вернусь, мы вместе с тобой будет стрелять всех этих бешенных сабак. А пока ты должен не ждать, а готовиться! Копи деньги на революцию, читай мои труды и труды Маркса. Картавого пассивного педераста можешь не читать, он нихуя не понимал в насстоящем коммунизме!
- Да, Кобочка, миленький, я сделаю все как ты скажешь!
- Ну вот и молодець (с сильным акцентом)! А теперь, дорогой мой товарищ, тебе бы немного расслабится и идти спасть. Завтра тебе снова получать пизды и струей мочи в ебальник, поэтому ты должен быть сильным и отдохнувшим! До встречи, арривидерчи!
После этого наш юный коммунист достает свой маленький член и начинает неистово дрочить на лик святого Джугашвили. Сделав свои грязные делишки он заправляет свой микроскопический уд в трусы и ложится спать с довольным улыбающимся лицом. Сегодня ему будет сниться товарищ Сталин и как вместе они устраивают массовые казни. Конец.

— Сергей, — сказал редактор Туронок, брезгливо разглядывая гранки с кроссвордом. — Есть тема. Бомба. Пойдете вы.

Я пожал плечами. Если Туронок называл что-то бомбой, обычно это оказывалось открытием овощебазы или юбилеем районного военкома.

— Учредительный съезд, — значительно произнес он. — Партия нового типа. Коммунисты-монархисты.

— Кто? — переспросил я. — Это диагноз?

— Это, Сергей, политический плюрализм. Собираются в ДК Первой Пятилетки. С вас триста строк. И без вашего, знаете ли, нигилизма.

В ДК пахло пыльными кулисами и вчерашним винегретом. В фойе, под монументальным панно «Ленин указывает путь к коммунизму», толпился народ. Публика была пестрая, как содержимое дамской сумочки.

Слева стояли суровые старики в орденских планках, похожие на обветренные скалы. Справа — какие-то нервные люди с бородами-лопатами, в хромовых сапогах и с нагайками. Казаки, догадался я. Или артисты ТЮЗа. В наше время грань зыбкая.

Над сценой висел кумачовый транспарант. Буквы, вырезанные из пенопласта, гласили: «За Веру, Царя и Социалистическое Отечество!». Рядом портрет Николая Второго. Император был изображен в буденовке. Художник, видимо, был концептуалистом, или просто пил.

Я нашел место в пятом ряду, между дамой в шляпке с вуалью и мужиком в тельняшке. Мужик дышал на меня портвейном «777» и дружелюбием.

— За кого топим? — спросил он. — За красных али за белых? — За дружбу народов, — уклончиво ответил я. — Это правильно, — кивнул мужик. — Главное, чтоб государь был. И чтоб цены на колбасу, как в восемьдесятом.

На сцену вышел лидер. Звали его Аполлон Виссарионович Шер. До перестройки он заведовал баней, потом торговал антиквариатом, теперь спасал Россию. Одет он был в сталинский китель с золотыми эполетами. На груди, рядом со значком «Ударник коммунистического труда», сиял Георгиевский крест.

— Товарищи! — зычно крикнул Шер. — И господа! Братья и сестры во Марксе и Христе!

Зал затих. Слышно было, как где-то в вентиляции жужжит муха.

— Доколе?! — спросил Шер. — Доколе нам будут врать, что монархия и социализм несовместимы? Чушь! Кто был первым большевиком? Петр Первый! Он у бояр бороды стриг? Стриг! Раскулачивал? Раскулачивал! А Иосиф Виссарионович? Это же чистый самодержец, только без короны. Мы исправим эту историческую ошибку!

Зал одобрительно загудел. Дама в вуали прослезилась и перекрестилась на бюст Ленина.

— Наша цель, — гремел Аполлон Виссарионович, размахивая шашкой, которая постоянно цеплялась за микрофонный шнур, — Социалистическая Империя! Каждому дворянину — паек! Каждому рабочему — титул! Мы вернем ГУЛАГ, но он будет православным! Каторжане будут петь псалмы и строить Днепрогэс!

— Дело говорит, — шепнул мне сосед в тельняшке. — Порядок нужон. А то распустились… Царя-батюшку расстреляли, а водку после одиннадцати не купишь. Где логика?

Потом начались прения. Выступал хорунжий Петров. Он требовал переименовать КГБ в «Опричный Приказ» и выдать чекистам кафтаны. За ним вышла старушка-пенсионерка, ветеран сцены. Она читала стихи собственного сочинения: «Взвейтесь кострами, синие ночи, Боже, Царя храни, нет больше мочи!»

Атмосфера накалялась. Чувствовалось величие момента и острая нехватка буфета.

В конце принимали гимн. Оркестр, состоящий из трех баянистов и одной трубы, грянул вразнобой. Половина зала запела «Интернационал», вторая половина — «Боже, Царя храни». Получилась удивительная какофония, в которой слово «Славься» рифмовалось со словом «разрушим».

Аполлон Шер стоял в позе Наполеона на Курской дуге. Глаза его горели фанатичным огнем человека, который твердо знает, как обустроить Россию, но не знает, где занять десятку до получки.

После собрания мы с соседом в тельняшке вышли на улицу. Шел мелкий ленинградский дождь, серый и безнадежный, как проза соцреализма.

— Ну что, — сказал сосед, закуривая «Беломор». — Вроде дело хорошее. Душевное. — А кто царем-то будет? — спросил я. — Романов? Или внук Зюганова? — Да какая разница, — махнул он рукой. — Лишь бы человек был хороший. И пьющий. Непьющего мы не потянем.

Мы постояли еще минуту. Мимо проехала милицейская машина с мигалкой. Из ДК выходили новые русские дворяне, пряча партийные билеты в карманы джинсов.

В этом абсурде была какая-то высшая, непостижимая гармония. В стране, где памятники сносят чаще, чем ремонтируют дороги, соединить корону с серпом было самым логичным выходом.

Я пошел в редакцию писать про рождение новой политической силы. Триста строк. Заголовок я придумал сразу: «Серп, Молот и Скипетр: Третьим будешь?».

Туронок, конечно, забракует. Скажет — слишком много иронии. А какая тут ирония? Чистая правда. Жизнь.

Этот и другие рассказы тут https://dovlatov-ai.web.app/blog/garmoniya