В Московском гарнизонном военном суде (МГВС) началось повторное рассмотрение уголовного дела в отношении бывшего сотрудника управления «К» ФСБ (занимается борьбой с киберпреступностью) полковника Дмитрия Фролова. Он обвиняется в получении взяток от руководства банка «Кредитимпэкс» на сумму свыше 87 млн руб. В суде выяснилось, что экс-полковник покинул Россию и находится в Дубае, где, по словам защиты, проходит лечение из-за проблем с сердцем.

Судья Антон Голиков сообщил, что подсудимый был уведомлен о заседании по последнему известному адресу в Москве – в Тихвинском переулке, – а также по номеру телефона. Но на заседание суда он не явился. Адвокат Андрей Андрусенко ответил, что связь с клиентом затруднена, хотя еще на стадии апелляции Фролов передавал медицинские документы из клиники в Дубае.

Документы оформлены на английском и русском языках с нотариальным переводом с арабского. В них указано, что Фролов проживает в Дубае и еще в сентябре 2025 г. обратился к американскому доктору Гапалу Гаулу с жалобами на боли в груди – симптоматикой, соответствующей последствиям перенесенного еще в 2021 г. инфаркта. Медик рекомендовал госпитализацию.

Вместе с тем еще в апелляционной инстанции Фролов просил рассмотреть дело в его отсутствие, напомнил адвокат. Судья пришел к выводу, что рассмотрение в отсутствие подсудимого невозможно, поскольку ему вменяется особо тяжкое преступление, и объявил о необходимости предпринять дополнительные меры уведомления.

При этом в суд явился бывший акционер «Кредитимпэкса» Георгий Шкурко, от которого Фролов, по выводам следствия, получал взятки. 64-летний предприниматель рассказал суду, что зарегистрирован в Раменском, разведен, имеет пятерых детей и не работает.

Согласно закону, он станет пенсионером в следующем году. Подсудимый передвигался с трудом и отвечал на вопросы сидя. Сейчас он находится под подпиской о невыезде, хотя до этого долгое время содержался в СИЗО.

Изначально по делу проходили три фигуранта: Фролов, Шкурко и подчиненный Фролова по «банковскому» управлению СЭБ полковник Андрей Васильев. Васильев единственный еще на стадии первого процесса согласился на прекращение дела по срокам давности, и его производство было прекращено. Васильеву и Фролову следствие также вменило мошенничество в особо крупном размере (ч. 4 ст. 159 УК) на сумму 637 млн руб. – по версии обвинения, в отношении девелоперов Сергея Гляделкина и Сергея Ткача, у которых были похищены доли в компании «Юрпромконсалтинг».

По этому эпизоду фигуранты свою вину также отрицали. В отличие от Васильева от прекращения дела они отказались, настаивая на полном оправдании. По версии следствия, с 2007 по 2013 г. Фролов обеспечивал «общее покровительство» банку «Кредитимпэкс», которому ЦБ указывал на сомнительные операции с контрагентами. За непринятие мер к отзыву лицензии банкиры, как установил суд в первом процессе, передавали ему через Шкурко от 100 000 до 150 000 евро ежемесячно. Общая сумма – 87,1 млн руб. в пересчете по курсу ЦБ. Лицензия у банка была отозвана в мае 2014 г.

Первый процесс в МГВС завершился в июне 2024 г. неожиданной переквалификацией обвинения с получения взятки на мошенничество. Суд решил, что Фролов преувеличивал свои возможности по покровительству Шкурко и тем самым вводил его в заблуждение. В итоге Фролов получил шесть лет, но был освобожден из-за сроков давности. Аресты с имущества, включая виллу в Италии стоимостью 2,1 млн евро, были сняты. Шкурко получил четыре года восемь месяцев и фактически уже отбыл наказание, проведя в СИЗО более трех лет.

Гособвинитель, не согласившись с приговором суда и переквалификацией статьи Фролову, подал апелляционное представление, рассказал «Ведомостям» Андрусенко. Прокуратура требовала для фигурантов 14 и 11 лет реального срока.

Апелляционный суд в октябре 2024 г. решил, что приговор в первой инстанции выносить не стоило. Впоследствии кассационный суд отменил прекращение дела, а позднее было принято решение о новом рассмотрении. Защита Шкурко и Фролова намерена добиваться оправдательного приговора.

Фролов был уволен со службы еще в 2013 г. в связи с утратой доверия.

Стоит отметить, что по этому эпизоду в отдельном производстве был осужден знаменитый полковник ФСБ Кирилл Черкалин. Он свою вину признал и получил наказание в виде шести лет лишения свободы. Но в колонию он не отправился в связи с отбытием срока.

Фролов был задержан одновременно с Черкалиным еще в 2019 г. В том же году столичный суд обратил в доход государства имущество Черкалина на сумму более 6,7 млрд руб. При обысках у семьи Черкалиных, а также в его служебном кабинете нашли $72,75 млн, 8,5 млн евро, 4000 фунтов стерлингов и 800 млн руб. В доход государства по решению суда были переданы пять квартир, два загородных дома, шесть участков общей площадью 7000 кв. м (в том числе в Барвихе), 14 нежилых помещений и два автомобиля, принадлежащих бывшему сотруднику спецслужбы.

https://www.vedomosti.ru/society/articles/2025/12/11/1162272...

Как его вообще заграницу выпустили как секретоносителя.

Оружейник стачки не любит

Организаторами июльских волнений стали социал-демократы. Тогда в Туле они еще не делились на большевиков и меньшевиков (советская печать в 1925 году утверждала, что дрейф был в сторону большевиков, но это сомнительно). На ТОЗе эсдеков презрительно называли «скубенты» — производное от слова «студенты», так как наибольшее количество революционно настроенных молодых людей происходило из студенчества. Второе название — «астрабарцы» — сугубо местное, его происхождение точно установить не удалось.

К лету 1905 года война с Японией завершилась, «гособоронзаказы» соответственно сворачивались, доходы предприятий и, как следствие, рабочих уменьшались. Одновременно с этим до Тулы дошли известия о стачках в Иваново-Вознесенске, Костроме и других городах центральной России.

Рабочие Патронного, Байцуровского заводов, завода Марковых реагировали бурно — готовили свои забастовки и только Оружейный благодушно дремал.

Современники объясняли это просто: «Три вещи любил оружейник: свою хату, голубей и водку». К тому же администрация завода прибегала к оригинальным зубатовским приемам: «Заводское начальство само устраивало собрания рабочих по мастерским, где выставляло себя защитником и другом рабочего класса».

Странно, почему другие предприятия до такого не додумались...

Несовершенство «зубатовщины»

Рабочий Николай Вепринцев вспоминал:

«...весь цех был собран около иконы у нашего верстака. Подполковник (представитель руководства ТОЗа. — С. Т.) говорил с военными приемами; грудь держал колесом и неуклюже размахивал руками. Речь свою окончил обычным обращением к рабочим высказаться, кто чем недоволен, но охотников не находилось и высказывались лишь цеховые мастера и старшие браковщики, которые указывали, что цех всем доволен, что рабочие и дальше будут продолжать так же работать и благодарить бога, что о них заботятся и т. п. Я находился в двух шагах от этой своры и самого начальника. Не знаю, от волнения-ли или от злобы нервно сжимал и скрипел зубами, что не могло не обратить внимания стоявших со мной рядом рабочих. Я знал, что в толпе есть и наши ребята, но они не решались говорить. Я попросил слова, которое не без иронии мне было дано, как безусому мальчишке. Говорил я о том, чтобы улучшили наше положение: увеличили заработную плату, устроили вентиляцию, сделали вешалки для одежды, которую мы вынуждены были мокрой класть на сальные и пыльные станки и тем самым портить как одежду, так и станок; увеличить кубовую для кипятку, из-за которого нам, сдельщикам, приходилось терять много времени и т. д. Во время моего разговора из среды рабочих посыпались и другие требования и раздались ободряющие голоса, указывавшие, что я говорю правду.

Подполковник немедленно согласился на устройство вешалок и строго запретил класть мокрую одежду на станки. По остальным же требованиям пустился в пререкания и тут же стал расспрашивать, сколько зарабатываю я и мои соседи. Когда я указал, что мы зарабатываем не более 1 р. 20 к. в день, который тянется с 7 часов утра до 5–6 вечера, что этого мало не только для семейного, но не хватит и одинокому, то он через мою голову обратился за ответом к моим соседям и мастерам и неожиданно для нас возник спор между мастерами и рабочими».

Дело в том, что цеховые мастера, стоящие в заводской иерархии выше простых рабочих, часто обманывали последних при начислении заработка, присваивая их деньги себе.

Руководство же завода жило в уверенности, что заработок до низовых сотрудников доходит в полном объеме. Поэтому прозвучавшие цифры изумили подполковника. Что же касается мастеров, то, как они ни старались, «ничего путного возразить не могли.

Начальник же, видя, что на этом пункте страсти разыгрываются, прекратил прения и перешел на вентиляцию. — Что же, мол, вам надо устроить — электрическую?» — загнанный в тупик оратор перешел на «аттракцион невиданной щедрости», как будто бы баллотировался в гласные. — «Какую хотите делайте, лишь бы воздух в цехе был хороший, а то сейчас хоть топор вешай и после работы в такой обстановке у рабочего болит голова».

Собрание на этом было закрыто, дальнейшее митингование по заводу прекращено.

«Дома меня встретили со слезами, предчувствуя, что меня опять заберут, — продолжал рассказ Вепринцев. — Товарищи же по кружку (социал-демократическому. — С. Т.) из этой первой попытки нашли ту самую, что называется, изюминку, вокруг которой стали группировать рабочее мнение и по тем временам, надо сказать, развили довольно сильную агитацию за улучшение положения рабочих. <...>

К устройству вентиляции также приступили и устроили. Но устроили так, что нам пользоваться ею не представлялось никакой возможности. Сквозняк дул по нашим головам и из нашей среды все чаще и чаще стали отправляться в больницу. Мастера же, видя, что мы начали закрывать форточки, стали хихикать: „что-ж, просили вентиляцию и не пользуетесь?“ А можно-ли ею пользоваться или нет, им до этого никакого дела не было».

«Божья Дудка» оружейников

Примерно такие же уступки по мелочам, чье исполнение часто не решало проблемы, а усугубляло ее, делались на заводе повсеместно, из-за чего к концу июля даже невозмутимые прежде «казюки» задумались о справедливости. Из своих рядов наиболее политически активная часть оружейников выдвинула чтеца, им сделался некто М. Константинов по кличке «Шаляпин», или «Божья Дудка», знакомивший в перерывах собратьев с революционными газетами; читать умели не все. Позже появились даже собственные листовки.

Заводская администрация и городские власти обо всем происходящем знали, информаторов в рабочей среде было достаточно. Поэтому «июня, 29 дня на совещании под председательством и. д. губернатора В. Н. Хвостова, в составе начальника гарнизона г. Тулы полковника С. В. Камеровича, и. д. прокурора М. И. Пузыревского и начальника жандармского управления Н. В. Нестерова определили: командировать в распоряжение г. Начальника Императорского Оружейного завода две роты войск и взвод казаков с 6 часов утра 30 июня».

Первый «блин»...

Опасения были не напрасны. Утром 30 июня около 9 часов утра на Императорском оружейном заводе около 30–40 человек рабочих, преимущественно молодежь Инструментальной мастерской, собравшись на внутреннем дворе и «с криком: «ура», «бросай работать», ломанулась в ближайшие мастерские, требуя прекратить работу и устроить стачку. В большинстве мастерских заговорщикам дали отпор, вследствие чего произошла драка — рапортовал полицеймейстер Воронцов в донесении начальству № 377, сохранившемся в архиве тульского губернского жандармского управления. Частично материалы архива были опубликованы к 20-летию Первой русской революции в брошюре «Июльские забастовки в Туле в 1905 году», составленной историком и краеведом Н. М. Добротвором.

Забастовщики разбежались. Часть из них ушла в свои мастерские и как ни в чем не бывало заняла рабочие места, другая — большая — часть ушла с завода совсем. Несколько человек мужественно продолжали протест разбрасыванием прокламаций Тульского комитета РСДРП. Естественно, они были задержаны и препровождены в жандармское управление, имени их известны: Николай Вепринцев, Егор Ларевский и Павел Немиров. Распространение листовок тогда каралось уголовно, но по документам жандармерии рабочих поставили под особый надзор полиции, взяв залог в 300 руб. (зарплата примерно за 10 месяцев работы) и отпустили. Позже всех зачинщиков беспорядков уволили без права поступления обратно.

До конца дня 30 июня порядок на ТОЗе более не нарушался. Охрана завода военной силой продолжалась еще несколько дней.

* * *

Попыткой забастовки на оружейном заводе июльские выступления рабочих не ограничились, главные беспорядки, вошедшие в историю Тулы и Первой русской революции, были еще впереди. О них в следующий раз.

Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Это всё мои досужие домыслы. Я был в море и ни сном ни духом. Пришёл я с моря — и это вот всё началось... Объятия, слёзы, переходящие в смех:
— Да сколько ж тебя не было-то? Как будто лет десять! Чё-то морду-то отожрал на импортных харчах. Господи, как я скучала, как скучала! Зять ещё этот, скотина...
— не унималась тётя Валя на вокзале.

Ну мы с мамой тоже поздоровались и пошли домой. Так как дома меня не было каких-то несчастных полгодика, я навернул маминых пирогов и отбыл в опочивальню — дрёмой понежиться на родных перинах. Нарыло меня по-взрослому, и спал я в общей сложности 26 часов, с двумя перерывами — на попить и пописать.

Предположительно:

— Нет, Наташка, это ненормально — столько спать. Может, он помер ещё вчера, а ты сидишь чай с пирогами жрёшь. Иди ложку к носу приложи — должна потеть. А мёртвые, сама знаешь, не потеют.
— Валя, что ты несёшь?

Пошли проверять.

— Ну, вспотела?! Да не ты — ложка. Да?! Чёрт! Ну, слава богу. С другой стороны — значит, дышит. Хотя... очень странно. Вторые сутки пошли. Слушай, а может, это летаргический?! А что, очень может быть. Лет на двадцать заснёт, не больше.

В общем, меня проснуло-таки, и я ходил чумной ещё полдня потом. А квартирки-то у нас — мечта стукача. Через стену не то что шёпот — мимику было видно. Что-то там на кухне были разговоры за полковника. Ну это я чисто мимолётом услышал. Ну и как бы ладно. Чё мне эти их бабьи разговоры.

А у меня мышление ассоциативное. Ну как мышление?.. Ну, я слышу что-нибудь — и сразу себе это как-то представляю. У меня почти все существительные — живые. Ну, в виде образов. Не надо думать, что я настолько уж переспал.

Ну а полковник он какой?! Осанистый, коренастый, усатый, скорее всего, грудь на выкате — чтоб медали лучше было видно, и руку должен жать так, чтобы в туалет хотелось — тем, кто это видит. Мне тогда генерал Лебедь сразу представился. Ну мысленно, а не лично. Он так говорил, что листья на соседних деревьях осыпались от конкретики. Ну, такой, как Иволгин в «Особенностях...». Ну и всё, я полковника представил — и ушёл.

Тут в какой-то день смотрю — мамка волнуется. А по ней это сильно заметно. Подойдёт, утюг включит, пальцем поверхность потрогает, так бровями в сторону поведёт — мол, горячий — и выключит. Села на кресло — сразу встала и села на диван. Медленно открыла шторы — и резко задёрнула. Взяла газету почитать — тут же свернула. Открыла книгу — читала стоя. И это вы ещё не знаете, как я переживаю. Тут природа не то что не отдохнула, а за все поколения мне странностей подобрала. Ну да ладно. В этот момент важно тихим голосом спросить:
— Что случилось? — чтоб не спугнуть.

резко захлопнув книгу

— Ничего не случилось. С чего ты взял?

Тапки левый с правым перепутала — и пошла на кухню непринуждённой походкой, насвистывая. А у нас с деньгами всю жизнь было не особо, а тут я с моря вернулся — первая копейка в доме завелась — а она насвистывает. Видимо, действительно ничего особенного не произошло. А делиться такой информацией нельзя ни в коем разе. Ты что?! Мы люди не суеверные, но чёрные коты в нашем районе нас обходили за версту.

Ну к нему идти?.. Что это ещё за закидоны?! В глаза его никогда не видывала — и домой?.. На ресторан пока тоже рано замахиваться. Может, он жадный и скажет: «Каждый платит за себя» — а нафига это мне нужно? — прикидывала мама все возможные варианты потенциальных событий.

Как потом выяснилось, там на каком-то совете в верхах было принято решение, что полковник сам прийти изволят. А зная маму — она в такие моменты так начинает убирать квартиру, что если не остановить, она ремонт сделает в хате.

Всё чин-чинарём. Спала на бигудях — поэтому не спала. Плюс нервничала. В общем, проснулась в три часа ночи — и давай ждать шести вечера. Ну, чтоб не опоздать. У нас в семье так. Отпуск летом — а мы в январе уже стоим на вокзале при параде и с сумками. Смех смехом — мы действительно несколько раз из-за маминого обострённого чувства пунктуальности припёрлись на вокзал за два часа до поезда. А там — фонарь один. Стояли под ним неподвижно, как два маньяка в ночи.

А мамы у меня совсем немного. Ну вот эти выражения — «метр в прыжке», «метр с кепкой», «Женщина, встаньте. Ах, это вы уже?!» — это ироничные шуточки про невысоких женщин и суровая реальность жизни моей мамы. На медосмотре на вопрос «Рост?» отвечала сухо, коротко, чётко:
— Полтора метра.
Ни больше ни меньше. Всё, что было — всё принесла. Больше нет.

Но на такие важные случаи у мамы были припрятаны туфли на шпильках. Как наденет — так хоть в баскетбольную секцию отдавай.

А по другую сторону линии фронта тётя Валя маму главнокомандующему рекламирует. А уж как она это делает — я знаю. Беседы с тётей Валей всегда сопровождаются запиванием валидола валерьянкой.

Ну а как... Такое событие! Я дома остался. Интересно же — на полковника глянуть хоть одним глазком. Мать раза четыре ставила на газ чайник. Там вода уже умаялась кипеть. Ну, с пяти часов. И тут — ни секундой раньше, ни секундой позже — в 18:00 снова закипел чайник, и раздался звонок в дверь. Мы с мамой так вздрогнули, как будто не ожидали. Ну, мама — женщина всё-таки — выдержала паузу, секунды три точно, и отворила дверь.

— А-а-а где полковник?! — волнительно спросила мама, смотря куда-то вниз. И закрыла дверь.

А зная маму, лучше ей в такие моменты наводящих вопросов не задавать. Тётя Валя всё расскажет. Она же там, на первом этаже, дежурила — на случай чего.

В общем, оказалось, что не все полковники выглядят как генерал Лебедь или Иволгин. Мать моя готова была к любому повороту событий, по её словам, но чтоб ещё ниже её?!
— Что это за цирк с карликами?!
— У Гулливера отпросился, что ли?!
— Конкурс лилипутов где-то в городе?!
— цензурно резюмировала она вечером, когда уже подотпустило.

Это было самое короткое свидание офицера Советской армии в истории человечества, однозначно. Да и мама моя таких скоротечных не припомнит, хотя бывало всякое.

Тётя Валя сидела на кухне, вся в слезах, и наминала полковничьи пироги, приговаривая:
— Это ж столько трудов насмарку, а?..

Доела все пироги на нервной почве, встала из-за стола, сказала:
— Ну тебя, Наташка, с твоими пирогами!
— захлопнула дверь и ушла.

На фото: генерал Лебедь.