Таня Милованова (которую и впрямь тайком разглядывал Скворцов) с лёгким презрением дёргает точёным носом. Для неё он — как мерзкая каракатица, вечно грязный и всеми унижаемый неряха, даже не человек, а так, непонятно как получившееся недоразумение. У Тани великое будущее, она актриса школьного театра, танцовщица, отличница и предмет воздыханий всех мальчишек. А кто он? Неудачник и слабак, тупица в дурацких очках с замотанной изолентой дужкой. Маменькин сынок. Невзрачная мышь, боязливый нескладный пацан с белой от извёстки спиной — слишком уж часто стоит, прижавшись к школьным стенам.

Последний урок закончился, и толпа школьников радостно бежит в вестибюль. У гардероба столпотворение. У Скворцова даже и мысли не возникает лезть в толпы пихающихся острыми локтями учеников, он всегда берёт свою куртку последним и тихо выскальзывает из школы. Он считает дни до конца четверти, когда начнутся каникулы, и можно будет не идти в проклятую школу, целыми днями сидеть дома и читать про подвиги Смока Беллью в найденной на полках книжке Джека Лондона. По литературе и русскому языку у него всегда пятёрки, выделяющиеся округлыми пузиками на фоне двоек и троек по остальным предметам.

Домой добирается извилистыми путями. Во дворах много гопников, которые могут отобрать портфель, изорвать тетради и в кровь разбить нос. А то и вовсе стянуть новую рубашку, если подойдёт по размеру кому-нибудь из этих сквернословящих, пьяных, обкуренных пацанов. Страшнее всего появляться около общаги, там вечно на усеянных окурками детских площадках сидят "наркоманы", как с неприкрытым ужасом называет их мама. Поэтому Коленька Скворцов идёт сначала до людного пятачка около рынка, берёт там пирожок за восемь рублей, выданных мамой (в школьной столовой он почти никогда не ест, и после уроков всегда мучает голод), съедает его, сидя на лавочке в близлежащем парке и глядя на голубей. Если в кармане находится горсть семечек, он подкармливает птиц, чтобы как-то скоротать время. Он ждёт, пока стемнеет.

Ну а уж как становится совсем темно, Коля пробирается по поросшему бурьяном пустырю за околицами бараков. Земля под ногами усеяна шприцами и битым бутылочным стеклом. Однажды он наткнулся тут на молодую девушку, лежащую в луже собственной мочи с разодранными колготками и затянутым у предплечья ремнём. Коля тогда подумал, что девушка умерла, подошёл ближе, но тут она вдруг зашевелилась, и он убежал в испуге.

В бараки тоже лучше не заходить. Тут не "наркоманы", а "зэки". Люди с мутным взглядом и синими наколками на руках, однако более взрослые в основном и даже как будто спокойные. Частенько Коля, обозрев дальнейший путь, прошмыгивал через бараки, чтобы сократить дорогу, а не обходить по долгой кривой через заводскую промзону и примыкающую к его дому рощу.

На сей раз не повезло. Из темноты раздался повелительный окрик:

— Э, слышь! Подь сюды.

Коля замер, готовый пуститься наутёк. Только бегает он плохо, пару раз его уже легко догоняли, сшибая с ног болючим ударом по коленям. Он повернулся и покорно направился к голосу из темноты.

На лавке под старым каштаном сидели трое пацанов. Типичные гопники их маленького сибирского города — один в новом адидасовском костюме и с бритой головой, остальные двое одеты похуже, в куртки и трико поверх остроносых туфель. Скворцов с тоской подумал, что надо всё-таки было бежать. Сейчас его отпинают этими туфлями.

— Да это фуфел малой, Валера, — сказал один, харкнув под ноги.
— Ладно. Слы, парняга, тя как звать?
— К-коля.
— К-коляяя, — передразнил "адидас", — чё тут лазишь, Коля?
— С-со школы иду.
— Ты чё бля, с какой школы, уроки давно кончились. Пиздишь мне, что ли, малой?
— Неа.
— Как не, если да. Ты чё, с-сука, — выкрикнул парень в костюме и пнул Скворцова по голени, оставив грязевой отпечаток подошвы на брюках.
— Я не пизжу, — взвыл мальчик, отскакивая назад и отряхивая штанину.
— На месте стой, сучка! Кыра, глянь, чё там у него.
— Без ментов, — зачем-то сказал Кыра и профессионально, как самый натуральный мент, во мгновение ока обшарил карманы Скворцова.
— Нету у него нихуя, Валер. Ключи одни.
— Портфель.

Из портфеля на землю вытрясли тетради и учебники. От соприкосновения с глинистой почвой они мгновенно приобрели бурый оттенок.

— Бля, только жопу подтереть. Где живёшь, малой?
— Н-на "десятке".
— Кого знаешь там?
— Дядю Сашу.
— Какого нахуй дядю Сашу? — Валера ещё раз пнул его, но уже несильно. — Из старшаков знаешь кого?

Коля молчал, мучительно прокручивая в голове имена пацанов со двора. Нет, он никого не знал.

— Живёшь с кем?
— С м-мамой.
— М-мааамой. Бля, как ты меня бесишь, пидарас. Мамка дома у тебя?
— Да, — благоразумно соврал Скворцов, хотя мать сегодня работала в ночную смену на скорой.
— А ключи тебе тогда нахуя? Хули пиздишь опять? Щас в гости к тебе пойдём. — Совсем осатанел Валера, раздавая оплеухи. Голова Коли болталась на плечах, как болванчик.
— Р-ребята, можно я пойду?
— Стой, куда собрался, сука?

В этот момент кое-что произошло. Восстанавливая потом в памяти цепочку событий, Коля решил, что это и послужило отправной точкой в его дальнейшем становлении. Валера схватил его за ворот рубашки. Новой рубашки, подаренной матерью. И хлипкий воротник с треском разорвался, оставшись в пятерне гопника. В висках Скворцова запульсировала глухая ярость, ему стало дико обидно и горько, что мама потратила деньги из скудной зарплаты на него, слабака, а какой-то хлыщ в спортивном костюме порвал рубаху.

Он поднял глаза на Валеру. В последний миг тот, кажется, что-то понял. Скворцов с неожиданной для самого себя быстротой подхватил выкатившийся из пенала карандаш и ударил что есть мочи, со всей злобой, на которую был способен, в незащищённое горло парня, попав куда-то в область кадыка. Валера захрипел и попятился, держась за горло. А Коля сразу рванулся бежать, забыв и про учебники, и про дневник, в простейшем животном желании выжить. Он ломился сквозь дворы и палисадники, падал, разодрав в кровь ладони и колени, и тут же подскакивал. Кровь бухала внутри головы, сзади кричали парни и выл Валера что-то вроде "иди сюда, пидор!" Останавливаться Коля, конечно, не собирался.

И ему таки удалось убежать. Прокуренные лёгкие преследователей сдались уже минут через пять погони. Коля отсиделся в более-менее тихом дворе, пока к нему опять не привязались какие-то пацаны, и ушёл домой. Благо, комплект ключей у него отобрать не успели.

"...Пораженный Джон Беллью слабо пробормотал:
- Ничего не понимаю!
- Говорят, в бассейне Юкона немало медведей! - объяснил Кит. - У меня всего только одна смена белья, я попробовал медвежьего мяса, и мне хочется ещё. Прощайте!"

Коля отложил книжку Лондона, которую начал читать во второй раз, и пошёл на кухню сделать бутерброд. Мама, испуганная приключениями сына, позвонила в школу и выхлопотала ему освобождение по причине болезни, а сразу после этого наступили каникулы.

Всю неделю он выходил на улицу только ради того, чтобы сбегать в магазин и выбросить мусор. Коля боялся, что Валера с друзьями найдут его. В ночных кошмарах ему являлись гопари, безжалостно избивающие его и маму в подъезде, а он ничего не мог сделать. Мальчик завидовал сильному Смоку Беллью из книжки и даже начал приседать дома с тяжестями, отжиматься и качать пресс. Все мышцы тела ныли от внезапных нагрузок. По физре у него всегда стояла твёрдая тройка, и то из жалости учителя.

На расспросы матери о том, что случилось, Коля отделывался дежурным "какие-то парни пристали, а я убежал". Но почему-то вызывали сладкое удовлетворение воспоминания о том, как он воткнул карандаш в горло тому уроду. И фиг с ними, с учебниками, то чувство стоило многого.

Когда наступило наконец время идти в школу, Коля долго думал, но в итоге всё-таки кинул в новый портфель найденную на балконе увесистую железную гирьку. Маленькая гиря удобно ложилась в кулак, утяжеляя удар до разрушительной силы. Это на случай того, что на улице опять встретятся Валера и его друзья.

Первый же урок начался с привычных издевательств. Миша с Ваней хохотали сзади и обкидывали одноклассника комочками жёваной бумаги. В конце концов на его парте скопилось целая кучка белых комков, так что учительница, подойдя, уставилась на него строгим взглядом.

— Ты что за мусорку тут развёл, Скворцов?
— Я.. это.. ээ..
— А он просто на свиноферме живёт, Наталья Ивановна, — давясь смехом, ответил за него Миша, — у них, у свиней, так принято.

"У них, у свиней", — больно закололо в висках, — "у них, у свиней"...

— Сам ты свинья, Сулейманов.
— Чё ты сказал?
— Пошёл нахуй, говорю, — отчётливо произнёс Коля в наступившей тишине.

Учительница в шоке смотрела на всегда молчаливого и затюканного одноклассниками ученика. Дети оборачивались на Колю.

— Скворцов!..
— Слышь, Скворцов, я те башню снесу на перемене, понял?
— Посмотрим.

На перемене его потащили за угол школы. Кто-то постоянно пинал его под зад, но сколько Коля ни оборачивался, так и не смог заметить, кто это делает.

На пятачке за углом, где обычно курят старшеклассники, собралась целая толпа. Мелькали знакомые лица — взбудораженные, разгоряченные предстоящим зрелищем избиения очередного "лоха". Миша Сулейманов скинул куртку, оставшись в мастерке на голом теле, поджаром и спортивном. Миша с малолетства занимался футболом и ходил на рукопашку. Он разминался, весело перекрикиваясь с друзьями из своей шайки.

Коля поставил портфель на землю и едва не пропустил первый удар. Он вовремя сумел уклониться — кулак Миши промелькнул около самого уха. Коля выхватил из портфеля гирьку и ударил в ответ, неумело и наотмашь, но угодил очень удачно. Костяшки заныли от удара, Миша отшатнулся. На его лбу прямо на глазах выступал огромный багровый шишак.

— Э, ты хули сделал?

Сбоку Колю больно пнули с разбегу, он покатился по земле, но тотчас подпрыгнул, как неваляшка. И ударил уже нового противника, на этот раз не так хорошо, однако испугал. Подбежал ещё кто-то, его били, но он не закрывался руками, а бил в ответ, крепко стиснув зубы. Было не больно и не страшно, вообще никаких эмоций, одна только злость рвалась из сердца наружу. Его оттеснили к забору из штакетника, Коля бросил в толпу гирьку и рванул на себя полуоторванную штакетину. Повёл вокруг себя доской со ржавым гвоздем на конце. "Очки уронил" — подумалось печально.

— Убью, — прошептал мальчик. Мишины друзья отступили. Связываться со сбрендившим никто не хотел.
— Э, вы чё тут творите, молодёжь?

Из-за угла появились одиннадцатиклассники. Коля знал некоторых из них, особенно Пашу, здорового парня-футболиста.

— Паха, смотри, чё он сделал, — ныл ему Миша, показывая налитую кровью шишку.
— Ну а чё ты хотел, кидаетесь толпой, вот он за себя и стоит. Молодец пацан, хули. Тя как зовут?
— Коля, — недоверчиво ответил Скворцов, опуская доску.
— А я Паха. Держи лапу, молодчага. Сам-то откуда будешь?
— С "десятки" я.
— О, и я там живу. Чё-то раньше тебя не видел. Выходи сёдня во двор, познакомлю тебя с пацанами. Пиваса попьём. Этих не бойся, если чё — мне говори, я им сам пизды дам. Ну бля, молодчага ваще...

— Скворец, да я те базарю — нет в той хате лавэхи. Они ваще бичи, выбрось ты нахер этот ключ, там нехуй ловить. Подставляться только, кипеж наводить.

Колян Скворцов по погонялу Скворец сидел на корточках, вертя в руках отобранный у Танюхи Миловановой ключ. К 18 годам бывшая некогда редкой красавицей девочка подсела на иглу и делала пацанам минеты за дозу. На днях он за чек герыча забрал у неё ключ от её собственной квартиры. Однако, по словам Колымы, живут её родители небогато, за последний год Танька вытащила из хаты всё, что там было ценного. Шлюха, наебала его таки.

— Слышь, Колыма, а ты Джека Лондона читал? — Спросил он, по-гусарски, с отставленным мизинцем потягивая пиво Багбир из одноразового пластикового стаканчика.
— Кого? Скворец, ты пургу-то не гони, нам мутиться надо щас, завтра на зону засылать. Во, смари, какой шкет идёт.

Через двор шёл, озираясь, мальчуган лет двенадцати. Он не замечал их, сидящих под старым каштаном.

— Э, слышь! — Крикнул Колыма. — Подь сюды!

Мальчик подошёл, боязливо потупив взгляд.

— Чё кого, здорова, малой, — начал свою обычную телегу Колыма.
— Отъебись от пацана.
— Чё? Скворец, да нам..
— Отъебись, я сказал. Пускай идёт.

Товарищ махнул рукой, и мальчик испуганно убежал. Скворец глядел ему вслед с некоторой завистью. Как хорошо быть тем, кто ещё не попробовал медвежьего мяса.

Вот попробуй отложить телефон прямо сейчас. Чувствуешь лёгкое беспокойство? Как будто что-то важное пропускаешь? Это и есть ломка. Только без белочек — пока.

Когда-то и про табак говорили: «Полезно! Расширяет лёгкие и круг общения!» Про морфий писали: «Лучшее средство от зубной боли и плохого настроения». Про соцсети говорят то же самое. Только вот все симптомы — те же. Тянет, зависимость растёт, и мозг тихо сжимается, как свитер после горячей стирки.

Я не против технологий. Без них мы бы до сих пор искали адрес по звёздам и спорили в курилке, а не в комментариях. И тут важно не выкинуть телефон, а научиться не поглощать его цистернами.

Как с едой: можно съесть яблоко — а можно двадцать эклеров. Всё вроде сладко, но потом смотришь в зеркало и думаешь: «Это точно я?» Так и с контентом — если потребляешь в меру, спишь спокойно. Если без меры — мозг опухает от чужих мнений и чужих жизней.

Как с этим справиться? Завёл будильник. Не чтобы вставать — чтобы останавливать скроллинг. Как только звенит — убрать телефон. Я например ещё выключаю за час до сна и включаю через час после. Четыре года живу так.

За это время узнал две вещи:

1. Мир не рухнул.

2. Я стал жить насыщеннее.

Серьёзно. Оказалось, реальность интереснее Reels’ов. Там запах кофе, когда утро. Тёплый луч солнца на ладони. И люди, с которыми можно говорить голосом, а не эмодзи.

Проводите digital-профилактику. Не потому, что “так надо”, а потому что — иначе пропустите свою собственную жизнь. Она короткая, и сама себя не пересмотрит.

Вильям Сива

Он бросил папку на стол Брэндона.

— Оформи как несчастный случай. Хоть какая-то польза от тебя будет.

Брэндон тоскливо глянул на папку. В Мидвью, штат Орегон, ничего интересного не происходило — только скука и бессмысленные рапорты.

Мисс Адамс, милая старушка, раз в неделю жаловалась, что сосед хочет её убить — разговаривает с ней «недружелюбно и даже… злобно». Последнее слово она всегда произносила шёпотом, будто боялась, что он услышит.

Ноа Картер, фермер под пятьдесят, писал заявления о похищении инопланетянами и неизменно добавлял, что полиция скрывает эти случаи.

И таких — полгорода. Брэндон уже снял несколько десятков выпусков про каждого и этим заслужил раздражение коллег, но сделать они ничего не могли.

Он лениво раскрыл брошенную папку. Фото тела девушки с телефоном в руке в ванной полной воды. Телефон подключён к розетке. На первый взгляд — обычная нелепая смерть.

Но...

Карие глаза.

Брэндон застыл, словно к нему пришло озарение:

«А если… Не может же быть просто совпадение?»

Буквально две недели назад парень по имени Руперт Грин, возвращаясь пьяным с вечеринки, решил забраться к себе в дом через узкое кухонное окно.

Руперт застрял. Пытался протиснуться, ухватился за кран и открыл его. Мойка начала набираться водой. В процессе он, похоже, потерял сознание. Упал лицом в воду. Захлебнулся.

И он тоже был кареглазым.

Брэндон медленно оторвал взгляд от фотографий.

— Карие глаза, вода, несчастные случаи… серийный убийца, — прошептал он, сам ужаснувшись своей догадке.

— Что ты там бурчишь? — раздражённо спросил Итан из-за перегородки.

— Они могут быть связаны! — Брэндон схватил камеру, прижал к груди папку и, не слушая никого, вылетел из участка.

— Ну что за идиот, — устало пробормотал Итан, уткнувшись в экран с отчётами.

***

Он выбрал себе идеальное прозвище: Дарвин.

Как в природе не обойтись без санитаров леса, так и в городе должен быть тот, кто выполняет эту работу. Он не получал за это зарплату, не ждал славы и, возможно, никогда не услышит благодарности. Зато с его помощью мир становился хоть немного, но лучше. Потому что без него естественный отбор больше не работал как надо.

Когда он в поисках любых упоминаний о себе наткнулся на видео, снятое одним из местных копов, то едва не подавился элитным кьянти:

— Всем привет, я Брэндон Корки, полицейский, а это канал «Копские тайны»! В нашем тихом городке Мидвью, возможно, орудует маньяк! Я назвал его Кареглазым водным серийным убийцей! Сейчас я на Восьмой-стрит…

Всё это время на заднем фоне чётко виднелась табличка: «Шестая стрит».

Дарвин схватился за голову. Неужели его план, тщательно выстроенный, продуманный до мелочей, раскусил тот, кто сам бы идеально подошёл в качестве жертвы?

— Пока я обнаружил два случая, но уверен: их больше, — продолжал Брэндон на видео. — Всё выглядит как несчастные случаи, но их объединяет то, что у обеих жертв были карие глаза, и они утонули…

Дарвин тяжело вздохнул. Он-то точно помнил: у Хелен были голубые, у Руперта — зелёные. Глаза... он всегда смотрел в глаза перед смертью. Он бы не ошибся. Да и вода не была его фетишем. Остальные умерли совсем иначе…

Хелен он нашёл случайно. Наткнулся на её сторис, где она уверенно утверждала, что законы физики — выдумка тайного мирового правительства.

Она моментально вошла в его список на отбор.

Дарвин представился агентом, решившим разоблачить заговор. Даже удостоверение распечатал и заламинировал. Сказал ей, что всё прослушивается, и, чтобы их не засекли, нужно идти в ванную комнату. Он говорил вкрадчиво, часто оглядывался, будто за ним следят. Девушка легко согласилась. Дарвин давно заметил: чем симпатичнее человек, тем больше ему доверяют. Поэтому вложился во внешность. Родительские деньгипозволяли не экономить.

Хелен привела его в дом. Набрала ванную. Даже легла туда — послушно, с лёгкой дрожью в голосе, спросила:

— А вы уверены, что они нас не услышат?

— Вы же знаете: физика выдумана. Их можно обмануть, только нарушив правила.

— Да, да… конечно, — закивала она.

Когда он бросил её телефон в воду, она всё ещё не понимала, что происходит.

С Рупертом план был совсем другой. Дарвин заранее пробрался в дом, приготовился. Одел на себя потрёпанный костюм Авраама Линкольна. Тёмная тройка, цилиндр и даже накладная борода — всё ради подыгрывания убеждению бедолаги: шестнадцатый президент США жив и вот-вот откроет ему тайны мироздания. А для этого необходимо включить на ноутбуке запись спектакля «Наш американский кузен» и поиграть в русскую рулетку с автоматическим пистолетом.

Но всё испортил сам Руперт.

Дарвин услышал шум с кухни. Подошёл.

Хозяин, едва держась на ногах, пытался влезть в окно.

— Лин… кольн… — прохрипел он, губы растянулись в пьяной улыбке. — Я знал… ты придёшь…

Через секунду он рухнул в мойку, полную воды. Дарвину оставалось только слегка придержать его затылок.

Маньяк посмотрел видео ещё раз. Брэндон Корки кривлялся, как ребёнок, которого случайно одели в костюм полицейского.

— Меня раскрыл идиот, — прошептал Дарвин.

Внутри что-то дрогнуло. И это была не злость. Что-то хуже. Привкус... унижения.

Наверное, на такого не стоило даже обращать внимания. С другой стороны, он кандидат ничуть не хуже остальных.

***

Брэндон сидел за компьютером, просматривая архивы с так называемыми несчастными случаями.

«Гари Даунинг зашёл к другу, когда тот отсутствовал, и отпил из бутылки с надписью „Виски“. Внутри оказался бензин, который он тут же выплюнул. Часть попала на рубашку. Гари закурил и сгорел заживо».

— Жидкость есть. Но бензин — это не вода. Почти… но не то, — пробормотал Брэндон, нахмурившись, и щёлкнул мышкой по следующему делу.

«Джеймс Смит решил ограбить банк. Помимо маски, ему почему-то показалось важным покрасить лицо золотой аэрозольной краской — на баллончике значилось: „Токсична“. Банк он действительно ограбил, но через шесть часов умер от отравления».

— Тоже нет, — вздохнул Брэндон.

Он потянулся к четвёртой за вечер кружке — чай успел полностью остыть. Брэндон щёлкнул по следующему делу. На экране вспыхнули жёлтые буквы: «Причина смерти: утопление».

«Ночью в торговом центре Майкл Джонсон решил украсть пару пираний из большого аквариума. Он не придумал ничего лучшего, чем нырнуть. Однако проблемой стали не сами пираньи, а то, что Майкл не умел плавать».

— И глаза у него карие… — задумчиво произнёс Брэндон.

В этот момент на экране в углу всплыл значок нового письма. Отправитель — «Конкурс блогеров».

О таком он раньше не слышал, но сейчас каждый день появляется что-то новое. Брэндон кликнул:

«Видели твои расследования. Ты крут! Хочешь попасть в шоу “Конкурс блогеров” от ЭнБиЭн? Поднимись на заброшенную телевышку у Юнион Сквер в полночь. Не забудь видеокамеру — стань лицом справедливости».

Брэндон перечитал письмо и на миг замер. Внутри что-то заныло: не делай.

«А точно ли это не мошенники?» — подумал Брэндон, но быстро отбросил эту мысль как недостойную блогера. Если это и правда афера, он просто обязан разоблачить её на своём канале.

Он посмотрел на часы, а потом на стоящую рядом камеру. Та, казалось, блестела от предвкушения.

«Если я сейчас не сделаю что-то стоящее, я так и останусь полицейским с семью подписчиками. Тем, над кем смеются коллеги, пока он остаётся в отделе только благодаря связям Корки-старшего».

***

Ржавая, исписанная граффити телевышка возвышалась над Мидвью. Почва у подножия была усыпана мусором, кусками железа и потухшими окурками. От дождей бетон под ногами выцвел, и между плитами росла трава. Выгоревшие от солнца жёлтые таблички угрожали штрафами за проникновение, но краска на них почти стёрлась.

Перед входом Брэндон остановился и оглянулся. Будто ждал, что кто-то, хоть кто-то, выкрикнет: не заходи! Но улица была безлюдна. Лишь пустые пакеты, запутавшиеся в металлической сетке ограждения, шуршали на ветру.

Он толкнул дверь, она скрипнула, и посыпалась ржавчина. Внутри было темно. Только сверху, сквозь дыру в потолке, сочился кровавый свет. «Дежурная лампа», — подумал Брэндон и, стараясь идти уверенно, начал подниматься по дряхлой лестнице к верхней площадке.

Наверху, в самом центре, зиял лестничный проём, обрамлённый ржавыми перилами, из которого и вышел Брэндон. Место оказалось открытым, но с низким потолком. По периметру тянулись панорамные окна. Некоторые были разбиты, стекло хрустело под ногами. Лёгкий сквозняк хлопал не до конца закреплённым углом баннера. На нём большими буквами красовалась надпись: «КАСТИНГ КОНКУРСА БЛОГЕРОВ». Перед баннером — штатив с камерой и телесуфлёром, два осветительных прибора. Они заливали помещение алым светом. За камерой что-то делал, слегка пригнувшись, мужчина в чёрной водолазке.

— Меня зовут Дарвин, — отвлёкся от своего занятия незнакомец. — Пока остальные не подошли, нужно снять с вами пару кадров.

— Дарвин… Дарвин... Что-то знакомое…

— А, да. Был такой известный кинематографист.

— Точно-точно! — поспешно закивал Брэндон, не желая казаться необразованным.

— Вставайте около того разбитого окошка. Снимайте сами себя и читайте дословно текст с суфлёра. А я жестами буду показывать, куда вам двигаться.

— Хорошо!

Брэндон направил на себя камеру, но сразу заметил неувязку:

— Простите…

— Да?

— Я… своей камерой перекрываю суфлёр.

Дарвин медленно выдохнул, будто это могло спасти его от глупости жертвы, и проговорил сквозь зубы:

— Чуть сбоку камеру держите.

— Понял!

Брэндон включил камеру и начал читать:

— Мои расследования привели меня на эту заброшенную телевышку. Именно здесь я узнаю, кто такой Кареглазый Водный Серийный Убийца…

Когда он заговорил снова, губы будто дрогнули от чужих слов. Горло пересохло, и он замолчал.

— Подождите. А что, если я… не найду? — спросил Брэндон и запнулся. — Я не хочу врать своим подписчикам.

Дарвин выглянул из-за камеры и, не моргнув, произнёс:

— Это для промо. Ни к чему не обязывает, но привлечёт внимание.

— А, ясно, вам, профессионалам, виднее, — ответил Брэндон и, нажав на запись, начал заново.

— Только мне удалось связать, казалось бы, разрозненные несчастные случаи…

Дарвин жестом руки показал шаг назад. Брэндон подчинился и продолжил.

— Маньяк выбирает только кареглазых. Запомните! Это может стоить вам жизни!

— Немного не то, — прищурившись, с наигранной досадой заметил Дарвин. Он выдержал паузу, будто сомневался, стоит ли продолжать: — Встаньте ко мне спиной. А это… я подержу.

Дарвин подошёл к Брэндону и отобрал у него видеокамеру, будто вырвал у ребёнка предмет, которым тот пользуется неправильно.

В этот момент площадка дрогнула и слегка покосилась. Немного, буквально на полсантиметра, вызвав неловкую паузу.

— Всё нормально! — уверенно произнёс Дарвин. — Так бывает.

Брэндон доверчиво кивнул, повернулся и заметил, что шнурок на его кроссовке развязался. Он наклонился, чтобы поправить это недоразумение.

Тем временем Дарвин сделал шаг вправо, и край пола вдруг резко пошёл вниз. То ли сгнило крепление, то ли металл треснул от времени, но площадка не выдержала и провалилась. Дарвин пытался ухватиться за плечо Брэндона или за поручень, но рука схватила пустоту, и он упал. Посмотрев на Брэндона с отчаянием, Дарвин через секунду вместе с камерой исчез в тёмном проёме, оставив только скрип металла.

Брэндон пошатнулся от резкого движения, оступился, но чудом свалился около ржавого поручня и ухватился за него. Несмотря на проржавевшие дыры, конструкция выдержала.

— Дарвин?! — закричал он, выглянув в окно.

Внизу неловко и неестественно лежало тело Дарвина. Брэндон только теперь понял, что забыл, как дышать.

— Я убил человека! — в ужасе прошептал он спустя несколько минут. Будто чужими пальцами достал телефон и набрал номер своего участка.

***

— Это был несчастный случай, — начал Итан, протирая глаза. — Как бы мне ни хотелось сказать обратное, ты ни при чём.

Брэндон чуть подался вперёд.

— Команда осмотрела его дом. Нашли пачку газетных вырезок, вклеенные в альбом. Несчастные случаи — тринадцать штук.

— И? — не выдержал Брэндон.

— И костюм Авраама Линкольна. Очень похожий. Что бы это ни значило. А ещё — видео. Признание, где он открыто называл себя серийным убийцей Дарвином. Говорил, мол, был санитаром города.

— То есть я всё-таки...

— Нет, не всё-таки. В конце он записал короткое обращение, лично тебе. Что-то вроде: «Не слушайте этого идиота. Я не выбирал жертв по цвету глаз и уж тем более не убивал их только с помощью воды».

— Так я был прав? — неуверенно переспросил Брэндон. — Я раскрыл дело серийного убийцы!

Итан устало поднялся и уже занёс руку, чтобы отвесить здоровенный подзатыльник, но резко остановился:чёрт с ним, жалко даже силы тратить.

— Нет. Ты ничего не раскрыл. Ты просто его случайно выманил, и он так же случайно выпал из окна. Пока пытался тебя убить.

Он сделал паузу и ткнул пальцем прямо в Брэндона:

— Запомни это. И, пожалуйста, не рассказывай об этом в своём дурацком блоге…

***

«Всем привет. Это снова “Копские тайны”. Сегодня вы узнаете, как я поймал самого хитрого и опасного серийного убийцу в США — маньяка по прозвищу Дарвин».

Брэндон снимал себя внутри полицейского участка. Позади, старательно отворачиваясь от камеры, сновали его коллеги. В какой-то момент он заметил проходящего мимо Итана и поспешно направился к нему.

— Итан, расскажи, как я поймал Дарвина!

— Отстань… я занят… — буркнул Итан, не замедляя шага.

— Ноа Картер говорит, что Дарвин был инопланетянином! — продолжил Брэндон, не выключая камеру.

Итан стремительно огляделся в поисках спасения, увидел дверь с табличкой «WC», и резко свернул туда.

— А мисс Адамс считает, что это был настоящий Чарльз Дарвин! Ну тот, с бородой и теорией! И что он хотел убить её, а не меня…

— Отстань! — ответил Итан, захлопывая дверь.

— Я заказал себе новую камеру! На этот раз — ударопрочную!

Дверь распахнулась, и красный от злости Итан закричал на него:

— Отста-а-а-ань! Сказал же! А то я сам доделаю то, что не смог Дарвин! Вернее, оба Дарвина — и маньяк, и тот, кто придумал естественный отбор!

Брэндон медленно опустил камеру, голос его сделался трагичным:

— Ну вот… А я ведь просто хотел объяснить людям, чем мы тут занимаемся. Мне ведь тоже хочется приносить пользу.

Итан замер в нерешительности, на мгновение его лицо смягчилось, ему даже стало немного жаль этого недотёпу.

— Так, без тебя мы бы, может, и не взяли Дарвина… — начал он и тут же осёкся, заметив довольную улыбку Брэндона. Тот выключил камеру и дружелюбно ответил:

— Спасибо! Этого я и хотел!

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

— Плохо, — нахмурилась бабка, глядя на диагнозы. Затем перетасовала карты и повторила. Выпал панкреатит и внематочная беременность. — Древние силы, — посмотрела она на нас исподлобья. — Я с таким не сталкивалась и не знаю, что вам советовать. Чувствую, есть какая-то связь по моей специфике, но менее научная. Энциклопедией тут не поможешь.

— Ладно, пойдем мы, — откланялся дядя Саша.

— Давайте хотя бы флюорогр-р-рафию сделаем и биохимию кр-р-рови провер-р-рим, — замурлыкал огромный черный кот, преграждая нам путь.

— Отстань от них, Баюн! — гаркнула бабка. — Мы их потом на диспансеризацию пригласим.

Дело затянулось, стало рвать наши плотно забитые работой будни. У дяди Саши никогда не было висяков, а тут прямо удар по репутации. Епифанов ходил к нам ежедневно как к себе домой и ныл, ныл, ныл… Открытие отеля откладывалось, а кредиты сжирали остатки епифановских сбережений.

К делу подключили нашего покойного товарища Лисина. Его душа оставалось прикованной к Безрадному из-за грехов, совершенных им при жизни, что оборвалась в нашем лесу. Теперь он вынужден выполнять общественно полезные работы, чтобы заслужить искупление. Но даже призрак не смог обнаружить следов своей братии.

— Я тоже не вижу их, и мне от этого не по себе, — призналось привидение и попросило перевод в другую часть леса — подальше от этой чертовщины.

Тем временем отель уже был истоптан вдоль и поперек. Следы появлялись не только на полу, но и на стенах, потолке и даже на крыше. Всюду была земля. Епифанов не расставался с веником и шваброй, стараясь спасти свой и без того сомнительный бизнес.

В какой-то момент дядя Саша понял, что мы работаем неправильно и надо действовать более рационально. Прибегнув к старым картам и расспросив знатоков истории, мы исключили несколько факторов: дом не стоял на месте погоста, здесь не проводилось казней, обрядов, здесь не было пожарищ, а до Епифанова вообще никто в этом месте дома не строил. Мы имели дело с девственно-чистой территорией. Но кто же тогда постоянно топчет газон, шепчется и портит имущество?

— Слушайте, а откуда они идут? — спросил я, когда мы в очередной раз смотрели втроем на медленно пропадающие следы.

— Ниоткуда они не идут! — вопрос, кажется, взбесил не спавшего уже месяц Епифанова. — Доходят до конца дома и на этом всё! Их цель — свести меня с ума, и, видит Бог, у них это получается.

— Не думаю… — сказал дядя Саша, жуя колосок и глядя, как на земле тают следы, а примятая трава снова выпрямляется. — Ты прав, Денис Денисович, вопрос хороший, — похвалил он меня. — У вас колышки есть какие-нибудь? — обратился он к Епифанову.

— Куски арматуры остались, а что? Думаете, это вампиры? Пронзим им задницы, то есть сердца и забетонируем? — просиял тот.

— Вам бы поспать как следует, — с жалостью посмотрел на него участковый и попросил принести арматуру.

Воткнув железяки в землю по ходу следов, мы получили направление. Затем натянули веревку так, чтобы она касалась всех колышков, и смогли определить примерную траекторию пути. Обойдя забор, мы с дядей Сашей оказались на подступах к лесу и поставили еще одну метку. Вернуться решили утром, когда сумерки ослабят свою хватку и можно будет что-то разглядеть. Епифанова заковали в наручники и насильно забрали с собой в участок, чтобы тот хоть немного прочистил мозги крепким восьмичасовым сном. Мы же с дядей Сашей прикорнули всего на три часа и, наполнив желудки кофе, вернулись к нашей метке.

— Смотри, Денисыч, трава неровно растет, — указал мне дядя Саша на еле заметную полосу.

Мы пошли по ней, и уже через минуту вечный полумрак древнего леса принял нас в свои объятия. Чем дальше мы следовали, тем четче вырисовывалась тропинка. С каждым новым шагом трава становилась всё мельче и всё больше теряла свою жизненную силу, превращаясь в мертвое сено, пока в один момент окончательно не сменилась черной сухой землей.

— Я эту дорожку раньше не видел, — сказал я.

— А-на-ло-гич-но, — ответил дядя Саша, а сам достал карту леса и принялся наносить на нее новую линию.

Вскоре лес начал меняться. Приближаясь к неизвестному ельнику, мы оба прекрасно понимали, что дело пахнет очередным проклятым местом.

Наконец дорожка вывела нас на поляну, окруженную черными когтистыми деревьями, злобно тянущими в наши стороны острые шипы. Земля здесь была черной, как ночное беззвездное небо, словно являлась его отражением.

— Дядь Саш, а разве на улице не день?

— Ты забыл, как тут время движется? — строго спросил начальник, но я заметил в его взгляде непривычную тревогу. Он тоже сомневался.

На поляне было пусто. Мы сделали несколько шагов вперед, и тут до нас стали доноситься голоса. Их были десятки, и в основном женские. Они то шептали нам что-то длинной скороговоркой, то отрывисто кричали, то превращались в издевательский смех. Но мы не чувствовали чьего-то присутствия, словно всё это было обрывками старой малоразборчивой звукозаписи. Чем ближе мы подходили к центру, тем голоса становились сильнее. Несколько раз мне под ногами попадались головешки и мелкие косточки животных.

— Давно они горели, даже очень, — заметил дядя Саша, подняв одну из обугленных толстых веток. — Земля здесь такая мертвая, что на ней даже ничего не гниет. Не удивлюсь, если наткнемся на козлиный череп или фигурки из корней.

— Ты знаешь, что это за место? — схватил я за рукав начальника.

— Догадываюсь. Старое место шабаша. Судя по всему, заброшенное.

— Ведьмы? — догадался я.

— Они. Но у нас тут ведьмы уже лет триста не водятся, насколько я знаю, — дядя Саша внимательно оглядывался по сторонам, словно ждал, что кто-то выскочит из ближайших кустов. — Кажется, я понял в чем дело.

Я попросил не тянуть с ответом, а заодно и с пребыванием нас в этом жутком месте.

— Дом стоит на ведьминой тропе, — наконец сделал вывод лейтенант.

— А если на человеческий перевести?

— Ведьмы шли сюда по той дороге, где Епифанов поставил свой отель. Видимо, духи прошлого продолжают ходить туда-сюда, потому-то наши призраки их и не видят.  

— И что же делать? — я тоже начал оглядываться по сторонам.

— Ничего, — сказал дядя Саша и повел нас к выходу.

***

— То есть как это ничего?! — набросился на нас посвежевший от сна Епифанов, когда мы объяснили ему суть.

— Мы никак не можем на это повлиять, это не в нашей компетенции.

— Что значит не в вашей? Следы есть?

— Есть, — согласились мы.

— Проникновение на частную территорию есть?

— Вопрос спорный, — сказал дядя Саша. — Раньше эта территория не была вашей, а мы в прошлое вернуться с вашими документами не можем. Поверьте, я бы с радостью выписал всем этим товарищам штрафы, но наш уазик хоть и является машиной вне всякого времени, но перенести нас в ту эпоху всё равно не сможет.

— Ну а мне что прикажете делать? Я же всё вложил в этот отель! — он обреченно рухнул на стул и закрыл лицо руками.

— Сдвинуть ваш отель метров на сто, — предложил я.

— Он у вас идиот? — обратился Епифанов к моему начальнику.

Я обиделся и уже было потянулся к дубинке, но дядя Саша строго посмотрел на меня, и рука моя вернулась обратно в карман.

— Дайте нам еще немного времени, попробуем проконсультироваться кое у кого, — попросил мой начальник и разрешил Епифанову остаться у нас на несколько дней.

Тем же вечером дядя Саша сел на мотоцикл и уехал из деревни, оставив меня за старшего, а вернулся почти через полторы недели, да еще и не один. За талию его крепко обнимала какая-то незнакомая фигура в черной кожаной куртке, черных облегающих джинсах и высоких ботинках на толстой подошве с металлическим носком. Из-под мотоциклетного шлема выбивались кудрявые черные волосы.

— Знакомьтесь. Варвара — потомственная ведьма с южного Урала, — представил мне свою спутницу начальник.

Девушка сняла шлем, и я сразу понял, что она ведьма. Только ведьма может околдовать одним взглядом. Я на целую минуту впал в прострацию и не мог вымолвить ни слова, глядя на ее пухлые угольно-черные губы и в такие же глубокие, как небо над проклятой поляной, глаза. В их темной бездне я терялся, и чем больше смотрел, тем сильнее накатывала на меня необъяснимая, но при этом какая-то желанная тревога. Да и вся они источала столько энергии и силы, что меня невольно бросало в жар.

— А этот робкий птенчик Денисов Денис Денисович — старший сержант и моя правая рука, — засмеялся дядя Саша, глядя на то, как я потерялся рядом с этой прекрасной молодой ведьмой.

Я протянул руку и поздоровался с Варварой, зачем-то еще раз представившись.

— А он у вас идиот, да? — спросила эта мрачная девица, за что я сразу ее возненавидел. — Да ладно, чего ты напрягся-то, шуткую я, — ударила она меня в плечо.

— Дядь Саш, а вот без этих мамкиных неформалов нам никак не обойтись? — все еще обижаясь, спросил я у шефа.

— Никак, — строго ответил тот.

— А ты сам-то не папкин мент? — моментально отреагировала Варвара, намекая на наши с дядей Сашей отношения.

«Ведьма», — подумал я про себя.

— Соображаешь, хоть и не с первого раза, — сказала Варвара, глядя на меня в упор с хищной ухмылкой.

— Пока я при исполнении, чтение мыслей могу засчитать за оскорбление чести сотрудника.

— Глядите, какой строгий, — засмеялась Варвара, и смех этот отозвался в моей душе как прекрасный перезвон будильника в первый день отпуска, когда тебе нужно ехать не на работу, а на море.

Продолжение следует...

Александр Райн

Вот тут можно угостить печенькой

Тут подписаться на телегу

Тут посмотреть список моих ближайших литературных концертов

Жила у нас в подъезде семья одна. Обычные люди. Серега с Люськой и две девки у них. Квартира — трешка, ремонт еще с девяностых, обои отклеиваются, трубы вечно текут. Серега на заводе горбатился, Люська по хозяйству. Старшая у них, Ленка, засиделась в девках. Двадцать пять уже, а все никак. Ну, бабы ж дуры, им лишь бы чадо свое замуж побыстрее выдать. Люська бегала, суетилась, все по бабкам каким-то шастала.

И вот надыбала она одного хмыря. Типа, спец по карме или че там. Пришел он к ним. Я тогда у Сереги сидел, мы карбюратор перебирали на кухне. Заходит этот... ну, обычный мужик, в свитере катышками, только зенки у него какие-то... водянистые, пустые. Глянул на Ленку, потом на квартиру.

— У вас, — говорит, — ржавчина в доме.

Я смотрю — ну, батарея ржавая, так ЖКХ, чтоб их, не топят ни хрена, трубы прогнили. А он свое дальше гнет:

— Это знак, типа. Сажа черная на роду. Если Ленка замуж выйдет, мужик ее тут же и скопытится. Тень черная на ней.

Люська в слезы, конечно. «Че делать, спаси-помоги».

Этот хмырь и выдал: надо, мол, обряд провести. Снять «венец», все дела. Только надо ехать к нему на дачу, там у него «место силы». Ну, Серега меня попросил отвезти, у меня «Газель» рабочая. Поехали. Ленка, Люська и я. Серега дома остался, бухал.

Приехали в какую-то глухомань, СНТ заброшенное. Грязь, ноябрь, снег этот... серый, с мазутом наперемешку. Дом у мужика — сарай гнилой. Воняет внутри тухлой капустой и сырой землей. Он говорит: «Ленку одну оставьте, тут дело интимное, надо, типа, чтоб она "жениха" из мира духов приняла, чтоб он насытился и отстал».

Люська, дура, согласилась. Я еще подумал — ну, нимфоман старый, но Ленка-то кобыла здоровая, если че — врежет.

Сидим в машине, курим. Час, наверное, прошел. Выходит Ленка.

Слушай, я не знаю, как объяснить. Она шла... как будто у нее коленки во внутрь гнутся. Дергано так. Лицо — мел. А глаза... как у рыбы мороженой. Села в машину, молчит. От нее душком потянуло..., как из мясного отдела, когда там холодильник потек.

Привезли домой. И тут началось.

Пару дней тихо было. А потом захожу я к Сереге за солью, по-соседски. Сидят они на кухне. Ленка у плиты стоит. И вдруг берет сковородку чугунную, тяжелую, раскаленную. И молча, без крика, х*рак! — и в стену. Штукатурка во все стороны, вмятина в бетоне.

Люська орет. А Ленка поворачивается... У нее лицо, боже, не шевелится. Мышцы атрофировались. Только челюсть отвисла, и слюна течет, густая такая, как клей.

И тут она разбегается — и башкой в косяк дверной. С размаху!

Звук такой был... мокрый. Как будто арбуз об асфальт. Хрустнуло что-то, кровь брызнула, а она стоит, шатается и лыбится. Зубы скалит.

Дальше — хуже.

Мелкая их, Катька, лет семь ей было. Ленка ее полюбила вдруг. Ходит за ней по пятам, шепчет че-то. А голос не ее. Хриплый, как будто у старухи. «Пойдем, — говорит, — сестренка, я тебе жениха покажу».

В один день Серега на смене был. Слышу — визг дикий. Вылетаю на площадку.

Дверь у них нараспашку. Ленка тащит Катьку на балкон. А у нас восьмой этаж! Катька упирается, орет, а Ленка ее за руку держит... Я смотрю, а у Ленки пальцы... ну, мать его, нечеловеческие какие-то. Длинные стали, узлы на суставах вздулись, и она кожу ребенку просто в мясо сжимает. Синяки черные прямо на глазах наливаются.

Я подлетаю, хватаю Ленку за плечо. А она... твердая. Как дерево. И холодная, ледяная, будто труп из морга. Она голову ко мне поворачивает — шея хрустит, меня аж передернуло. Смотрит. И в этом взгляде, короче... там ничего человеческого нет. Пустота и злоба лютая.

— Не твое дело, — шипит. — Все уплачено.

Я ей с локтя в челюсть дал. Зубы выбил, кровь черная пошла, густая, как деготь. А она даже не моргнула. Но Катьку выпустила. Я мелкую схватил, к себе в хату закинул, дверь закрыл.

Потом менты приехали, дурку вызвали. Ленку связать только вчетвером удалось. Она санитару ухо отгрызла. Просто взяла и откусила, как хрящик куриный. Кровища хлещет, санитар орет, а она жует и смотрит в потолок.

Нашли мы потом бабку одну, нормальную вроде, деревенскую. Она сказала: тот хмырь, «колдун» хренов, Ленку не лечил. Он ее продал. Подселил в нее тварь какую-то, сущность голодную. Типа сделка: он силу получает, а твари — тело свежее. И что тварь эта, если уж вошла, то никогда обратно не выйдет. Она семью жрать будет, пока всех не изведет. И в первую очередь за младших принимается, в них жизненной силы больше.

Ленку в дурку закрыли, в область увезли. Кололи чем-то тяжелым, чтоб овощем лежала.

Серега к ней ездил через месяц. Вернулся седой весь. Говорит, она там на кровати лежит, привязанная. Худая, как скелет, обтянутый кожей серой. И гниет заживо. Пролежни до костей, вонь стоит такая, что глаза режет. Врачи ничего не понимают: некроз тканей, непонятной этиологии. Будто организм сам себя отторгает.

Умерла Ленка через полгода. В муках, говорят, страшных. Кишки скрутило так, что позвоночник треснул.

А тот мужик, колдун исчез. Дом в СНТ сгорел. Только пепелище осталось.

Серега спился. Люська с горя чуть в окно не вышла. А Катька... Катька по ночам кричать стала. Говорит, сестра приходит. Стоит в углу, черная, длинная, и пальцами ее манит.

Вот такая вот, блин, «свадьба». Налей еще, а?