Сообщество фантастов

А Тису вспоминал, что Кровососов, Пастухов и Костоломов рассредоточили по городу, готовясь к любым неожиданностям. Охранять Жертвенник оставили Стражу, и стражники не справились, то ли потому что нападающие оказались не пальцем деланы, то ли из-за предательства.

Ручищи в шипастых перчатках аккуратно поддержали Первого. Рядом бойцы кутали в одеяла мальчишек, медик осматривал Аду; инопланетян Кровососы держали на прицеле.

- Всё в порядке, - сказал Первый, - это свои.

- У них капсула с биологическим материалом, - ответил ему старший.

- Да, - кивнул Тису, - и эту капсулу вы обязаны сберечь.

- Принято, - солдаты опустили оружие.

- Каков ваш приказ? – спросил Тису.

- Выдвигаемся на площадь, - прогудел динамик, - оказываем помощь Страже в подавлении беспорядков.

- Вас мало.

- Нас достаточно, - прозвучало в ответ.

Тису кивнул. Один в поле воин – в этом все Кровососы.

- Пастухи ушли к аэродрому, - говорил меж тем Старший, - Стража осталась без прикрытия с воздуха. Готовимся к худшему.

Тису пожал руку командиру.

- Выполняйте приказ, - сказал Первый.

- С вами пойдут мои парни, - Старший оглянулся на бойцов.

- Нет, - сейчас следовало аккуратно подбирать слова: - Там много работы для тебя и твоих бойцов. Мы найдём укрытие и выйдем на связь.

Старший колебался.

- Я Первый, - напомнил Тису, - мой приказ: остановите заразу. Нас будут защищать они.

Он кивнул в сторону инопланетян, стоявших в сторонке. Люди из другой галактики с любопытством поглядывали на доспехи Кровососов, бойцы ничем не выдавали своего любопытства, но Тису не сомневался, что каждый держит прицельный маркер на ком-нибудь из инопланетян.

- Мы уходим, - сказал Тису. – Выполните свой долг, мои верные воины.

Строй солдат – стена шлемов, наплечников, нагрудных пластин, ощетинившийся частоколом стволов – строй качнулся, двинулся вдоль улицы, грохнули по мостовой тяжёлые сапоги. Сила, воплощенный порядок, двинулся в сторону Жертвенника.

Тису оглядел своё воинство. Инопланетяне о чём-то совещались, баюкая капсулу, Ада сосредоточенно отрывала подол церемониальной одежды, превращая пуссаст в странное подобие тренировочного костюма, дети, кутаясь в одеяла, хлебали из серебряных фляжечек витаминный напиток. Если они переживут эту ночь, надо будет по гравировке на фляжках найти владельцев и наградить.

Только если там не алкоголь.

Тису, Первый, перевёл взгляд на инопланетянского Первого. Тот, включил подсветку шлема, чтобы видно было лицо…

Ух и морды у них… Челюсти – кореша перекусить, глаза сидят так близко, что аж косят друг на дружку… уроды.

Инопланетянин кивнул в сторону проулка. Тису кивнул в ответ. Пора идти. Искать укрытие, лечить раны, перекусить сухпаем, что оставили Кровососы…

Пережить эту ночь. Уроды там не уроды… Выживем – будем разбираться, кто тут урод.

Они прошли проулок. Вышли на улицу, залитую ночной мглой. Здесь не горели уличные фонари, не ходили люди, только издалека долетали крики с площади, разбавленные выстрелами, звучавшие то торопливым стаккато запальников, то неторопливым басовитым уханьем крупного калибра. Кровососы вступили в дело.

Все двери заперты. Брошенных домов нет, а если есть, то они дальше по улице и разгуливать просто так, тыкаясь во все дырки казалось бессмысленным. Следующая улица. Один дом – заперто, второй – развалины, в каких не спрячешься, не расположишься, третий…

Какой уж у этих инопланетян сработал инстинкт – шхазг их разберёшь. Увидели фары машины грузовика и давай намахивать, мол, эй, подвези, дружище. Ладно Тису сообразил, сунулся поперёк инопланетянского Первого к двери и - водителю:

- Здравствуй, добрый человек…

- Здравствуй, - ответил Кот.

И ствол с пассажирского сиденья. Ладно хоть те же инстинкты не подвели инопланетянина, хлопнул он дверью, вот точно по харе этой размалёванной хлопнул, а они кинулись от машины вообще не разбирая дороги, а вслед свистели пули и неслись проклятья водителя, которому тяжёлая дверь расквасила нос.

Проулок. Под ногами камни, то мелочь, булыжники, то обломки стены, такие, что как ноги там не оставили одним богам ведомо, в этой темени. Вроде улица…

Обрыв.

Тису как бежал, так и сунулся вниз, только руки выставил перед собой, только хлюпнула грязь на дне оврага, куда он сверзился со всего маха. Детский крик… ещё один… порядок, вот внуки, два шлепка. Протяжный вскрик Ады – и ещё один вскрик, её голос, только выкрик надрывный, будто что-то тяжёлое выбило дыхание из женщины. И два громких всплеска, приняла Земля-мать инопланетян. Раз всплеска два, значит один из этих громил шлёпнулся прямо на его сноху. Живая она там?..

Пока Тису ползал по дну оврага, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, инопланетяне уже налаживали переправу. Это выглядело, как если бы два белых призрака (скафандры, хоть и заляпанные грязью, всё ещё сохраняли светоотражающую оболочку) пронеслись по склону оврага и сбросили вниз канаты. Дети уцепились за крюки, взвизгнула лебёдка… р-раз – и мальчишки выскочили на противоположный берег оврага. Дальше начались сложности: инопланетянин, упавший на Аду, сломал ей рёбра и теперь женщина без движения лежала на дне канавы. Ей обвязали канатик вокруг плеч, и лебёдка с одного из скафандров потащила сноху наверх по склону.

Дикий крик Ады навсегда остался в ушах у Тису. Он сам запнулся и приехал наверх сплошным комком грязи.

Ещё крик – с противоположного склона. Выстрел, ещё выстрел, очередь, похоже, у размалёванных нашлись ПНВ. И странное отрывистое шипение со дна оврага, такое же – прямо над головами Тису с детьми. Всё-таки это оружие у них, подумал Первый. Похоже, какая-то пневматика… да хоть детские пистолетики, лишь бы остановить этих…

Стрельба и правда стихла. Сильные руки подняли Тису, Первого, инопланетянин приблизил забрало скафандра к лицу властителя планеты. Нормально, показал Тису. Внуки стояли рядом, освещаемые слабой подсветкой капсулы с инопланетным младенцем внутри. Ада лежала навзничь и один из гостей планеты колдовал над снохой. Женщина слабо стонала.

- Уходим, - показал инопланетянин.

Муга ввалился в прихожую. Прямо как был, так и шлёпнулся у порога, запутался в собственной одёжке, ворочался под дверью, ругаясь по-чёрному – всё вспомнил, что слышал на Солончаках и от Чинни Юма, капитана, чтоб его Шхазг драл. Наконец поднялся, хлопнул дверью, защёлкнул все засовы, какие были, свалил перед входом стойку с курткой брата и пальтишком Юлы – только блёстки на рукавах сверкнули. Сел поверх преграды, пытаясь отдышаться.

- Ты как, брат? – Вар просунулся в коридор.

Они с Юлой, похоже, друг от друга отскочили, когда он припёрся. Ну-ну. Совет да любовь.

- Да так… - Муга махнул рукой, сыпанул ругательствами.

Юла прикрыла рот ладошкой.

Он не помнил как до дома добрался. Хуже пьяного мотылялся по улицам, упал, ушибся… не сломал ничего – и то хорошо. Шарахался от каждой тени…

Муга шмыгнул носом.

- А спасители… - начал было Вар.

- Нету спасителей, - оскалился Муга. – Дались мы кому – сами, всё сами.

Он скинул обувь. Прошёл на кухню, бросив Юле:

- Воды нагрей.

- А этот не придёт? – спросил брат.

Муга схватил нож – самый что ни на есть мясорез, какой на кухне был:

- Придёт – под рёбра суну. Шхазгово семя…

И тут в дверь постучали. Сначала-то потихоньку – тук-тук-тук, а потом, когда ни Муга, ни Вар с Юлой не соизволили к двери подойти, а только оцепенело пялились на хлипкую преграду, шарахнули как положено, так, что дверь отлетела в сторонку, снеся всё Мугой наваленное. А потом через образовавшийся завал в дом протопали две огромные фигуры, заляпанные грязью с головы до ног, как если бы большого человекообразного робота вытащили из болота и пустили погулять в город. Топая так, что содрогались хлипкие перекрытия, хрустя и осыпаясь коркой грязи, «роботы» прошагали на кухню. Перед нависшей над ним уродливой мордой – челюсти вот такенные, глаза косые как у упрука - Муга разжал руки – только нож звякнул о пол. Вар мужественно закрыл собой Юлу, готовясь защищать даму сердца.

- Мир хозяевам, - послышалось от двери.

Бархатистый басок уверенного в себе человека, привычного руководить и на смерть посылать. Ответил, как ни странно, Вар, у братца всё отказало, уж больно ночка выдалась:

- И тебе мир, гостюшко.

Обладатель баса пробрался через беспорядок, наведённый «роботами».

Это скафандры какие-нибудь, подумал Муга, как у водолазов, он таких видел-перевидел. Спасители это, те самые, шхазг их…

Так вот, мужик запросто отодвинул в сторонку «робота»-спасителя и спросил у Муги, небезосновательно решив, что Первый тут именно младший братец:

- Переночевать у вас можно?

Под его взглядом, под взглядом уродца из-под забрала у Муги само собой вырвалось писклявое:

- …можно…

И совсем уж он не удивился появлению третьей фигуры в скафандре с кучей тряпья на руках. А, нет, «робот» бережно нёс через всю разруху прихожей человека – женщину, судя по выглядывавшим из-под вороха тряпья сапожкам, растерявших весь лоск из-за налипшей грязи. Ну и детишкам, двум грязным бесенятам, только что глаза и видно на чумазых лицах, не удивился никто.

- А… - начал было Муга.

- Нужен покой, - перебил его мужик.

- Кровать наверху, - Муга пришёл в себя, - ванна там, только воды надо нагреть.

- Нагреем, - абсолютно серьёзно кивнул мужик и принялся распоряжаться своим воинством: - Дети – наверх, гостям дорогу покажите, вы – туда…

На «роботов»-спасителей он махал руками. «Роботы» что-то там понимали.

В общем, все разошлись кто куда, Муга остался у плиты, греть огромную кастрюлю с водой. Принёс шхазг гостей, бурчал он себе под нос, теперь раны им перевяжи, мелких отмой, накорми, а у него припасов осталось… Бу-бу-бу…

Вот за этим бу-бу-бу он и не услышал, как шхазг принёс новых гостей.

- Привет, дружок, - сказали от двери.

У Муги на душе слегчало, как ни странно. Всё время, что он вёл грузовик, что крутился подле бара, что домой шлёпал – всё это время мучил его вопрос: обманет Кот или нет, вернётся или сдержит слово, оставит в покое. Если вернётся – тогда…

А вдруг не вернётся? Вдруг есть шанс?

Кот вернулся.

На душе стало легко и просто.

- Привет, Кот, - развернулся Муга к знакомцу.

- Привет-привет.

За спиной у знакомца два мордоворота с запальниками. Морды разрисованы под Дедова помощника, балахоны эти чёрные.

- Ты ножик бросил бы, а? - Кот мягко перешагнул через сваленные вещички.

- А ты доставай-ка свой, - улыбнулся ему Муга. – У нас уговор был – помнишь?

- Да помнить-то помню, - Кот остановился, глядя на Мугу с таким вот сожалением, - так и мы ненадолго. Ищем мы тут кое-кого, понимаешь?

- Нет, не понимаю, - ответил Муга.

Рука у него до белых костяшек сжалась на рукояти кухонного ножа. Ни в какое сравнение этот кусок железа не шёл с настоящим, дельным клинком, но, опять же – лезвие есть? Есть. Острие есть? Есть.

Хватит.

- Я, Кот, понимаю, что был у нас с тобой уговор, - продолжал Муга. – Я сказал – и ты сказал.

Он прям чувствовал, как чешутся руки у Котовых подельничков нажать на спусковой крючок. Чувствовал – и выгадывал время, зачем – сам не знал.

- Так что давай решать наше дело, а иначе не бродяга ты положняковый, а… - и Муга выплюнул такой ругательство, от которого Кот дёрнулся, а его подручные с интересом посмотрели на своего старшого.

- Ну как знаешь, - Кот повёл головой.

Знакомец мягко цапнул себя подмышкой и в тусклом свете единственной лампочки блеснул длинный узкий клинок.

Сердце Мугино кольнула смертная тоска. Не будет тут пьяной поножовщины, не упрук с верхнего яруса перед ним, такой, что заточку покажи и все дошки твои, какие найдёшь. Духом Жар-отца потянуло на Мугу, а Кот мягко шагнул к нему поближе, поигрывая своим клинком.

Ничего не поделаешь, эти вопросы только так и решают.

Муга вздохнул. Напружинился, выставил перед собой руки. Ножом махнул – раз, два… красиво свистнул, как настоящий прям. Кот ощерился. Понравилось, видать.

Кот дёрнулся к нему. Метнулось жало клинка, блеснуло в тусклом свете лампочки – Муга полоснул воздух перед собой.

Как там незабвенный Вась говорил? Один отбив, один удар, вот всё, что у тебя есть.

Муга махнул рукой, шагнул к противнику, чтобы рвануть нож сверху-вниз, полоснуть по горлу, но Кот дёрнулся навстречу, оказался прямо перед Мугой, глаза в глаза, и в живот Муге ударило что-то горячее – раз, два, три, - и в грудь ударило, и в глазах Кота он увидел смерть свою.

Кот шагнул назад. Оказалось, что только он и держал Мугу, собственные ноженьки уже не держали. Муга осел к стене, замутилось перед глазами всё, поплыло, и Кот поплыл, и гулкий выстрел из запальника, ударивший Коту в голову, и сдвоенное шипение парализаторов, успокоившее Котовых подельников, и лицо брата, бледное, обеспокоенное, и Юла с дымящимся запальником в руке. А дальше совсем непонятно, тарабарщина какая-то:

- Жора, дай аптечку, я пустая…

- Рубаху ему сними…

- Кровь останавливаем, гемостатик мне…

- Держись, парниша…

Муга закрыл глаза.

Карта-схема системы звезды Сефирот из цикла "Трон галактики будет моим!"

(Наименование - расстояние в а.е. системы Сефирот, сила тяжести, население, столица)

Хтонь: 0,25 а.е., 0,4g, необитаема

Гербера: 0,85 а.е., 0,7g, 15 млн человек, Столица: Королёв (30 тыс. чел.)

Орхидея: 1,05 а.е, 1,1g, 890 млн человек, Столица: Цветок (300 млн. чел.)

Гиацинт: 1,4 а.е, 1,3g, 90 млн человек, Столица: Полис-1 (12 млн. чел.)

- Гефест: 1,4 а.е, 0,3g, 5 млн человек, Столица: Верфь-1 (4,5 млн. чел.)

Юпитер-С.-й 4,5 а.е., 34 спутника, 110 тыс. человек

Сатурн-С.-й 8 а.е., 16 спутников, 15 тыс. человек

Уран-С.-й 13 а.е., 12 спутников, необитаемы

Карликовые планеты: общее население ~10 тыс. чел.

(масштабы и орбиты условные)

Схема расположения обитаемых систем Центральной Галактической Группы и Помпейского Великого Княжества, 100 г. от Вторжения Орды.

(Масштабы, расстояния и глубина проекции на плоскость Галактики — условны

Континенты, орбитальные лифты и урбанизированные зоны планеты Орхидея, система Сефирот, вел.кн.Помпейское, Империя. 105 год от Орды.

КОНТИНЕНТ НАСЕЛЕНИЕ ПЛОЩАДЬ УРБАНИЗИОВАННЫЕ ЗОНЫ свыше 2 млн

Центральный 590,5 млн чел 1,3 млн кв. км ЦВЕТОК (310 млн), Баженово (22 млн), Александровск-Орхидейский (12 млн), Джанибеково (9 млн), Титово (8 млн), Канаверл (6 млн), Титово (4 млн)

Большой Западный 119 млн. чел 2,6 млн кв. км Винтерово (34 млн), Погуляево (18 млн), Фирсово (10 млн), Елизово (7 млн)

Малый Западный 72 млн чел 1,7 млн кв. км Зивертово (11 млн), Крутово (5 млн)

Большой Курортный 48 млн чел 1,8 млн кв. км Королёв-Орхидейский (5 млн), Нероново (3 млн)

Малый Курортный 15 млн чел 1,2 млн кв. км Курортное (2 млн)

Большой Аграрный 25 млн чел 2,8 млн кв. км Лифтовое (2 млн)

Малый Аграрный 18 млн чел 1,1 млн кв. км Леоновск-Орхидейский (4 млн)

Большой Заповедный 0,7 млн чел 0,8 млн кв. км -

Малый Заповедный 0,05 млн чел 0,3 млн кв. км -

Карта планеты Гербера, 105 год от вторжения Орды (В качестве шаблона использована карта планеты Неа автора Hyrotrioskjan).

Но среди ржавых корпусов, похожих на скелеты доисторических чудовищ, и зияющих пустотой окон царила лишь мёртвая, заброшенная тишина, пахнущая окисленным металлом и влажным камнем. Никакого «внимания» — лишь ветер гулял по пустынным проспектам. Я объездил на такси несколько точек в Сумерках, заходил в подозрительные бары, где свет был тусклым, а клиенты — угрюмыми. Местные завсегдатаи, мрачно хлебая мутный эль, подтверждали одно и то же: да, пропажи были. И да, полиция подняла бучу только когда испарился мажор с Холмов. Но конкретики — ноль. Лишь разводят руками и отводят взгляды.

В конце концов, я оказался у городской библиотеки — массивного, помпезного здания из почерневшего камня, отчаянно пытавшегося выглядеть древним и мудрым. Мысль, крутилась у меня в голове, была настолько абсурдна, что требовала хотя бы шаткого основания. Ведь не могло же быть такого в этом технологичном, хоть и прогнившем насквозь городе.

Как только я переступил порог, меня встретил запах старой бумаги, воска для полов и пыли. Ко мне подошла женщина с лицом, словно высеченным из гранита, и шишкой на орлином носу.
— Здесь не курят, — произнесла она, и её голос прозвучал как удар хлыста.

Я с удивлением обнаружил сигару у себя в зубах, потушил её о подошву ботинка, оставив на паркете чёрную полосу, и сунул окурок в карман.
— Мне бы что-нибудь… по зоологии, — сказал я, чувствуя, как её взгляд буравит мне затылок. — Особенно про ночную фауну.

Меня провели к дальнему стеллажу, забитому потрепанными томами с мистическими символами на корешках, пахнущими временем и забвением. Я погрузился в чтение. Одна книга, щеголявшая готическим шрифтом, живописала вампиров, вурдалаков и упырей — классический набор. Но все эти твари, по утверждению автора, предпочитали скрываться в толпе, пировать в салонах, что совершенно не соответствовало картине бесследных исчезновений из тёмных переулков.

Другая книга — более пыльная и гораздо скромнее — была посвящена оборотням и прочей родне. Это уже было ближе. Согласно пожелтевшим страницам, некоторые виды не просто убивали. Они наслаждались именно процессом охоты: выслеживали, загоняли жертву, доводили её до исступления, питаясь не только плотью, но и страхом, отчаянием, которые, цитата, «придают мясу пикантность, словно редкая специя».

Но парень из Холмов просто исчез. Никакой театральной охоты, никакого нагнетания ужаса. Точно так же, как и жертвы в Трущобах и Сумерках. Один и тот же сценарий: отошёл в тень — и растворился. Чисто, словно его стерли ластиком.

Я просидел в библиотеке до самого вечера, проглотив литры горького кофе из автомата и пару килограммов липких, приторных булок. Выходя на улицу, я погрузился в тяжёлые, словно свинец, размышления. В своём блокноте я оставил несколько пометок: «Оборотни? Атипичное поведение. Иная таксономия? Нематериальный способ похищения?»

Оставался один, крайне неприятный, но необходимый шаг. Я поймал такси, пахнущее чужими духами и табаком, и хрипло выдохнул адрес.
— Палаццо Ла Бруньеров.

Как бы мне ни хотелось этого, придётся лезть в самое гнездо и тревожить этого мажора, Эйдена. Если кто и знал грязные секреты золотой молодёжи, так это он.

Вряд ли меня ждали в палаццо этим вечером. Да ещё и в таком виде — без приглашения, с двухдневной щетиной и в плаще, пропахшем портовой гарью. Охрана у кованых ворот, получившая, судя по всему, исчерпывающие инструкции, преградила мне путь с каменными лицами.
— Господин Ла Бруньер выразил конкретное пожелание, детектив. Вы должны выглядеть... презентабельно. Хотя бы быть побритым, — изрёк один из них, и его голос был плоским, как удар лопаты о мёрзлую землю.

Я попробовал надавить, вставив пару изящных намёков на служебное положение и возможные последствия, но это было всё равно что стрелять из рогатки в броневик. Их лица оставались невозмутимыми масками. К счастью, в этот момент в глубине сада, подсвеченной фонарями, появилась знакомая сухопарая фигура Арнольда. Я крикнул ему, вкладывая в голос всю срочность: дело касается похищенного Питера Грэйвена, и каждая минута на счету.

Я не видел, но буквально ощутил кожей, как он внутренне, очень глубоко и устало вздохнул. Он скрылся в особняке, чтобы через пару минут появиться вновь. Подойдя к охране, он обменялся с ними тихими, отточенными фразами, и те, после едва заметной паузы, нехотя расступились, пропуская меня в святая святых.
— Пожалуйста, проследуйте за мной, детектив, — сказал Арнольд, и его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по сигарете в моих пальцах. — И… потушите её, пожалуйста.

Я с раздражением, с силой придавил тлеющий кончик о чёрное, уже застарелое пятно на мраморном столбике от моего прошлого визита, после чего сунул покривившийся окурок в карман плаща. Очень элегантно.

Внутри, в малом салоне, пропитанном ароматом полированного дерева и воска, меня уже ждали Харлан и его супруга Ирина. Она была ослепительна, словно ледяная скульптура — хрупкая, с волосами цвета спелой пшеницы, уложенными в сложную, безупречную прическу, и пухлыми, будто надутыми губами. Однако в её глазах, синих и прозрачных, читалась тревога, тщательно скрываемая под маской аристократического спокойствия.

Я тяжело опустился в глубокое кожаное кресло, даже не дождавшись приглашения, с удовольствием ощущая, как дорогая обивка принимает мою уставшую спину.
— Вообще-то я пришёл к вашему сыну, Эйдену. По делу о пропаже его друга.

Ирина мягко улыбнулась, но в улыбке не было ни капли тепла, лишь вежливая, отточенная до автоматизма усмешка.
— Боюсь, это невозможно, детектив. Он пошёл гулять со своей подругой. Молодость, знаете ли.

— Что ж, — с раздражением начал я, чувствуя, как накатывает усталость от этих светских игр, — тогда, возможно, вы проинформируете его, когда он соизволит вернуться, что в городе завелось нечто. Нечто, что бесшумно похищает людей. Началось с Трущоб, затем перекинулось на Сумерки, и вот теперь добралась очередь и до ваших Холмов.

Харлан, до этого молча наблюдавший с видом человека, терпящего неприятный, но необходимый визит, холодно парировал, его пальцы постукивали по набалдашнику трости:
— Мой сын, детектив, уже маг первого ранга. Я уверен, он вполне способен постоять за себя и свою спутницу.
— Наверняка, так же, как и Питер Грэйвен, — парировал я, поднимаясь с кресла, которое с облегчением вздохнуло. — Что ж, раз я приехал сюда впустую… приятного вам вечера.

Я вышел, не оглядываясь, спиной чувствуя их тяжёлые взгляды. У самых ворот, уже закуривая свежую сигарету, услышал за собой быстрые, почти бесшумные шаги по гравию. Обернулся — Арнольд.

— Детектив Арчер, прошу вас, задержитесь на мгновение.

И тут из дверей палаццо, срываясь с привычной орбиты спокойствия, вышел сам Харлан. Без пальто, лишь в тонком дорогом пиджаке, с изящной тростью в руке. Лицо его было бледным, словно полотно, а в глазах, обычно таких холодных и расчётливых, плясали отблески настоящего, неконтролируемого страха и ярости.

Он быстрым, резким шагом подошёл ко мне, и от него пахло дорогим коньяком и адреналином.
— Едем сейчас же. Вместе.
Я хмыкнул, выпуская струйку едкого дыма в прохладный ночной воздух.
— Пока не знаю, что это за тварь. Но искренне надеюсь, что ваши отцовские опасения напрасны.
Мы сели в его роскошный автомобиль, где пахло кожей, дорогим деревом и страхом. Харлан бросил взгляд на мою сигару.
— Потушите.

Я посмотрел на него, потом на то, как он сдержанно, но заметно сморщился от дыма и чихнул. Медленно, не сводя с него глаз, я затушил сигару в предложенной водителем хрустальной пепельнице и снова убрал бычок в карман. Машина тронулась с едва слышимым шуршанием шин.

В салоне повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим гулом мотора. От Харлана исходили почти осязаемые волны раздражения, злости и того самого, тщательно скрываемого ужаса за сына. Внешне он был собран и холоден, как всегда, но сжатые кулаки выдавали его с головой.

Мы ехали в гробовом молчании, окутанные гнетущей тишиной. За бронированными стёклами мерцал ночной город, зловеще укрытый тьмой и словно вылизанный до блеска холодным ветром. Тени зданий надвигались угрюмо, отражаясь острыми силуэтами в глазах прохожих. Гул мотора едва пробивался сквозь вязкую пустоту внутри салона, лишь усиливая ощущение скрытого напряжения и неизбежной опасности, таящейся в каждом переулке и скрытом поворотах улиц. Город будто дышал вокруг нас, чувствуя чужой страх, впитывая тревогу, становясь всё ближе, грознее и тише.

Остановились у одного из тех ресторанов с позолоченным фасадом и швейцаром в ливрее, где даже воздух казался дорогим и безвкусным. Я остался снаружи, прислонившись к холодному камню стены, пока Харлан почти вбежал внутрь, бросив на ходу короткие, отточенные фразы швейцару. Вернулся он быстро, его шаги резкими ударами отзывались по мостовой, и в каждом движении, в сжатых кулаках чувствовалась стальная, сдержанная напряженность. Мы вновь погрузились в кожаную глубину лимузина и отправились в парк — следующее логичное место для ночных прогулок влюбленных парочек.

На этот раз я вышел вместе с Харланом. Инстинкт, натянутый как струна, подсказывал, что моё присутствие может пригодиться за пределами автомобиля. Парк был погружён в зыбкий полусумрак, где круги света от фонарей боролись с густеющим мраком. В их бледных ореолах ни Эйдена, ни его спутницы не было видно. Но я заметил их первым — они сидели в ажурной беседке, утопавшей в глубокой тени столетних дубов, в идеальном укрытии от посторонних глаз.

Харлан, не разглядев в темноте сына, уже начал разворачиваться к машине — его плечи были напряжены от бессилия. Но он замер, услышав, как я чиркаю спичкой о наждак коробка. Резкий запах серы на мгновение перебил аромат влажной земли. Он посмотрел на меня, и в его взгляде читался немой вопрос. Я медленно потушил горящую спичку, меланхолично швырнул её в кусты и предложил:
— Просто позовите его.

— Что?! Мы должны найти моего сына, детектив, а не стоять здесь! — в его голосе прозвучала сдавленная надежда, смешанная с растущим раздражением.

— Возможно, они просто нашли местечко поуютнее, — пожал я плечами, — где их не будут ослеплять фонари и осуждающие взгляды почтенных граждан.

Харлан сделал шаг вперёд, и его голос, усиленный магией и отцовским страхом, обрушился на спящий парк, раскатистый и громоподобный:
— ЭЙДЕН!

Звук был физически осязаем, он заставил вздрогнуть листву на ближайших деревьях. Я видел, как в глубине беседки метнулась тень — Эйден испуганно вскочил, что-то быстро и смущённо прошептал своей спутнице, и они, поспешно оправляя помятую одежду, вышли на свет, словно актёры, застигнутые врасплох посреди сцены. Эйден выглядел виноватым, как гимназист, пойманный за курением, но под этой наигранной виной клокотало яростное раздражение из-за бесцеремонно прерванной встречи.

Харлан, увидев сына живым и невредимым, сдержал любые проявления чувств. Ни объятий, ни вздоха облегчения. Но от него хлынула такая мощная, почти тепловая волна облегчения, что она мгновенно смыла раздражение даже на меня.
— Немедленно возвращаешься домой, — его голос снова стал ровным, отполированным и холодным, как лёд. — Машина ждёт.

Я решил не становиться свидетелем их предстоящего семейного разговора, судя по лицу Эйдена, обещавшего быть малоприятным.
— На этом мы, пожалуй, закончим, — бросил я, поворачиваясь к выходу. — Доберусь сам. Мне ещё в пару злачных мест нужно наведаться.
Харлан, уже усаживая сына и его спутницу в автомобиль, обернулся:
— Я вас подвезу.
— Не стоит, — отказался я, делая шаг в сторону темноты. — Мне и тут недалеко. Пешая прогулка прочистит голову.
Он замялся на секунду, его взгляд скользнул по моему лицу, затем коротко, почти небрежно кивнул:
— Благодарю вас, детектив.

Я в ответ лишь дотронулся пальцами до полей шляпы и зашагал прочь, спиной к роскошному автомобилю, увозившему аристократическое семейство и смущённую девушку от парковых страстей и родительского гнева.

Но как только огни лимузина скрылись за поворотом, растворившись в потоке городских огней, я развернулся и вернулся в парк. Подошел к тому самому месту, откуда ранее так явственно ощущал этот самый «голод», эту самую холодную, бездушную опасность. Она была здесь, я был в этом уверен. Только направлена она была вовсе не на меня, а на них. На Эйдена.

Теперь здесь было пусто. Ничего, кроме ночной прохлады, шелеста листьев под ветром и далекого гула города. Действовать открыто при аристократах я не мог — слишком много вопросов, на которые у меня не было внятных ответов, лишь смутные предчувствия. Ещё раз тщательно, уже в полном одиночестве, прошелся по парку, выискивая малейшую зацепку — оброненный предмет, странный след на земле, остаточное эхо чужой магии. Но ничего. Тварь, что бы это ни было, оказалась предельно аккуратна и не оставила видимых следов.

В конце концов, поймав такси с прогоревшей выхлопной трубой, я поехал домой, ощущая тяжесть бесплодных поисков.

Сидя за своим рабочим столом в свете единственной настольной лампы, я снова и снова перечитывал записи в дневнике, строил и разрушал хрупкие теории словно карточные домики. Взгляд вновь и вновь цеплялся за кремовый конверт, лежавший на самом краю стола — на границе света и тени. От него почти не осталось запаха её духов, лишь призрачный, едва уловимый аромат цветов и горечи. Но вскрыть его… вскрыть я пока не решался. Не знал, что найду внутри — прощение, обвинение или прощальное письмо, которое поставит точку в истории, к которой я ещё не был готов. Поэтому просто откладывал этот момент, как откладывал признание в том, что охота в этом городе только начинается, а враг, возможно, вовсе не тот, кого я ожидал увидеть среди фальшивых, сверкающих улиц.

Зашёл на кухню словно лунатик, машинально потянулся к поваренной книге и поймал себя на мысли: коль сон никак не идёт, отчего бы не занять руки да голову творческим процессом? За несколько часов половину продуктов отправил в царство кухонных отходов, будто следуя тайному рецепту очищения души, зато пару шедевров создал — пусть скромных, но вкусных. Теперь живот наполнен, сердце спокойно, душа умиротворена.

Читать далее

У нас тут, в городке, живут по-простому. Куда нам до Нью-Йорка или Лос-Анджелеса. Самая обычная провинция. Сплошные фермеры и несколько сувенирных лавок. Чего вы хотите узнать? Да я вижу, что вы журналист. Мы таких журналистов каждый день по телевизору в баре видим. Если вы пришли узнать, за кого я буду голосовать на следующих выборах, так знайте: за эту бритую Афидиду — Тиффани я голосовать не буду! И за вашего слащавого транс-сенатора сменившего пол перед выборами, тоже не буду. Мне наплевать, что он беременный и мать-героиня. Я запутался. Раньше мы знали, за что нам голосовать. У нас были принципы. Были демократы и республиканцы. Всегда был выбор. Стремление сделать нацию великой. Не так, как сейчас, сука... Спокойно! Спокойно, шериф! Я не нагнетаю, я и выпил-то всего ничего. И ты прав, шериф, мне нельзя голосовать по решению суда. Нам тут всем нельзя голосовать. Верно, парни?! Всем кто не сдал кровь в месяц гордости. А, так вы тут не из-за соцопроса? А зачем?

М-да. Про Джексона хотите узнать? Так спросите шерифа: он всё знает лучше меня. Уже всё у него узнали и хотите услышать мнение соседей? И можете меня за это угостить выпивкой? Не-а. Так дело не пойдёт. Я, знаете ли, и сам могу угостить себя выпивкой. Кладите на стойку зелёного старину Франклина и тогда я расскажу всё, что знаю. Не нравится — жалуйтесь шерифу. Мы тут люди простые. Нет. Я хочу увидеть настоящего зелёного Франклина, а не перевод на мой счёт. Вот и отлично. Фредди! Налей нам с господином журналистом виски. Фред — хороший парень, скажу по секрету, не смотрите, что он ниггер. Он свой в доску.

А что вы так дёрнулись? Да, шериф не отреагировал. У Фреда есть документ и право называться ниггером. У шерифа в его кибермозгах чётко прописано: не реагировать, если кто-то назовёт Фреда ниггером. Это такой сейчас у нас социальный протест. Не слышали? Да. Всё верно. Почётные Ниггеры Юга. Фред состоит в этом движении. Я тоже просился. Не взяли. Только для афроамериканцев, официальных потомков рабов. Нет, я их понимаю. Вечно к движению примазывается всякая чернож… сволота. Ага, нормально всё, шериф. Я же не до конца слово сказал — значит, не считается. Ну что, давайте выпьем за знакомство?

Да, верно. Про Джексона. Про их семью, значит. Итак, начнём сначала. Меня зовут Клайд Шелтон. Мне семьдесят лет. Фермер. Немного охотник. Трое детей. Разведён. Джексон держал автомастерскую в самом конце улицы. Она досталась ему от его отца. Прекрасный парень Ричард Джексон. Да, натурал. Если вам удобнее: белый натурал, американец, потомок переселенцев из Европы. И да, я его ближайший сосед. Был. Три года назад он развёлся с женой. Вернее, это Сьюзен с ним развелась. Её можно понять. Она считала его виновным в трагедии с их сынишкой, Сэмом.

Почему? Сейчас расскажу.

Ричард рано стал брать сына в мастерскую, хотел научить его своей работе. Хороший автомеханик без работы не останется, сами знаете. Он начал таскать на работу Сэма, как только ему исполнилось восемь лет. Пацан был очень сообразителен. Хорошо учился. И в школе, и в автомастерской у Ричарда. Сьюзен это не очень нравилось. Она хотела, чтобы Сэм учился музыке, а не приходил каждый вечер домой, испачканным в машинной смазке. Но разве музыка — это работа для настоящего мужчины? А потом случилась беда. Ричард работал с газовой горелкой, и произошёл взрыв. Сэм был неподалёку. При взрыве пацан сильно ударился головой и впал в кому. Ричард тоже пострадал, получил ожоги. Вот с этого момента семья Джексонов и распалась. Сьюзен развелась с Ричардом, а сынишку поместили в капсулу чигов...

Да понял я, понял, шериф. Оговорился. Дьявольщина! Первое предупреждение влепил. Вот видите, господин журналист, как у нас тут просто с законом? Оговорился — и сразу тридцать часов прослушивания обязательных лекций о толерантности в американском обществе. Вот за это мы боролись? За личный комфорт и невозможность называть вещи своими именами? Да, Рейган от такого в гробу переворачивается. В капсулу сириусамериканцев Сэма поместили. Так правильнее, шериф?! Я ничего обидного не сказал?! Чувства капсулы не задел? Молчишь, робоамериканец? Чтоб тебя ржавчина по ночам…

Хм-м. Спасибо, Фред. Вовремя. Я уже стар и не умею сдерживаться. Спасибо за выпивку. Ну, давай выпьем. Выпьем, господин журналист, за сириусамериканцев. За их удивительные технологии, которые сделали Америку снова великой. Их корабль упал в Техасе десять лет назад, а уже сколько всего сделано за это время. Мы признали их гражданами США. Позволили жить и размножаться на нашей земле. Их технологии позволили обогнать в развитии китайцев и русских на сотни лет вперёд. Как тогда блистательно сказала президент Хилари Клинтон: «Сириусамериканцы — это лучшее, что случалось с Америкой c момента распада СССР в тысяча девятьсот девяносто первом году».

Да. Где теперь эти русские иваны с их ядерными ракетами? Оружие сириусамериканцев позволило Америке быстро решить проблему национальной безопасности во всём мире. Теперь ядерное оружие есть только у нас. Впрочем, вы и так это прекрасно знаете. Капсулы достались ещё от той первой медицинской программы. Ага, всё верно. Система жизнеобеспечения. Но за неё нужно было платить. Сьюзен при помощи робоадвоката забрала у Ричарда всё. В том числе и автомастерскую. А ему самому пришлось работать там в счёт долга по решению суда. Лично я не понимаю, а что, собственно, изменилось. Ричард и так бы отдал все деньги, только чтобы помочь сыну. Он его очень любил. Но с судебной системой не поспоришь, да и женщины в наше время имеют прав больше, чем мужчины. Но что произошло, то произошло. Я всего лишь старик и многого не понимаю.

Да. О чём я? Так прошло три года. Ричард пахал в автомастерской. Деньги все уходили на оплату капсулы жизнеобеспечения. А потом появились чи… сириусамериканцы. Семья. Самка и самец. Они построили в нашем городке электростанцию на антиматерии. Да, та, которая на холме. Потом они пришли к Сьюзен и предложили выкупить у неё Сэма. Они так иногда делают. Вы ведь знаете, что для сириусамериканцев существует целая национальная программа помощи всяких там процедур. Этих как их, всё время забываю... процедур вспомогательных репродуктивных технологий...во!

Короче, они имеют право выкупать детей, признанных безнадёжно больными, отказников и всяких там латиноамериканцев. Этой парочке почему-то очень приглянулся Сэм. Они предложили Сьюзен за него очень большие деньги. Все права на электростанцию. Предложили бесплатно переделать автомастерскую и переоборудовать всю сельскохозяйственную технику в городе. Предложили кристаллы цейтрия. Знаете, сколько сейчас один кристалл стоит на чёрном рынке? Ого-го, сколько стоит.

М-да. Конечно, Ричард был против. Да только кто его спрашивал? В нашей великой стране женщина имеет право единолично распоряжаться судьбой своих детей. Пока им не исполнится двадцать один год. Вы же помните, по телевизору показывали судебный прецедент о существе Ку? Его мать генетически меняла пол, расу и вид ребёнка двенадцать раз, пока оно не стало совершеннолетним. Только потому, что ребёнок себя периодически ассоциировал то жирафом, то бабочкой, то принцессой эльфов. Кто оно сейчас? Розовое пони? Я уже подзабыл.

Мы в городе про это, разумеется ничего не знали. Сьюзен заключила сделку с сириусамериканцами. Её можно понять. Она очень сильная женщина, но три года сидеть возле капсулы и ждать, когда её сын придёт в себя, — это очень тяжкий труд. Она была ещё молода и хотела пожить для себя. Тем более такие деньги. Помню мы сидели у дока... Играли в покер. Ричард пришёл к нам, весь взъерошенный, и спросил у дока, как размножаются чи… сириусамериканцы.

Кто такой док? Золотая голова. Он у нас заведует больницей. Он и врач, и ветеринар. Всё умеет.

Мы усадили Ричарда за стол, налили ему, успокоили, а потом док рассказал... Рассказал, что это довольно естественный процесс, и в природе он хорошо известен. Так размножаются некоторые насекомые. В частности, осы-наездники. Сириусамериканцы, потерпевшие крушение над Америкой, не имеют связующего звена для размножения. Но, как выяснилось, человеческие дети им вполне подходят. Самка откладывает в тело ребёнка оплодотворённое яйцо, которое впоследствии превращается в личинку и постепенно развиваясь, поедает своего носителя. Два-три месяца, и из тела человека вылупляется полноценный чи… сириусамериканец. Да, в процессе поедания человеческий ребёнок умирает. Поэтому они и платят за детей такие огромные деньги. Или, вернее, компенсации. Но всё это законно, добавил док.

Ричард тогда спросил у него, а если в его Сэма вживят личинку, он сразу умрёт или на протяжении всего времени будет жить, пока его изнутри будет поедать сириусамериканец? Вот тогда док замялся и, почесав затылок, сказал, что да. Сэм будет жить и, возможно, всё чувствовать, но, поскольку он в коме…

Ричард после этого попрощался с нами и ушёл. А утром мы узнали, что он, взяв отцовский дробовик, застрелил Сьюзен и пару сириусамериканцев. После чего, похитив капсулу, отправился в горы, где пытался спрятаться в пещере. Отправившиеся по его следу робополицейские открыли огонь и вызвали обвал. Потом извлекли из-под обвала остатки капсулы и тела, его и Сэма. Остальное вы знаете.

Вот такие дела. Нет, я вам ни капельки не приврал. Можете проверить: у шерифа детектор лжи на расстоянии работает. Верно, шериф? Видите, он кивает. Значит, я говорю правду. Ну, всего вам доброго.

*****

Видал, Фред? Очередной говнюк из города. А может, и из ФБР? Налей мне ещё стакашек. И не уймутся ведь. Ездят и ездят. Сначала чиги носились, землю носом рыли. Теперь журналюг переодетых посылают. Что будет дальше? Хорошо хоть, что мы шерифа перепрограммировали. Ведь если бы Ричард тогда не вздумал достать Сэма из капсулы, мы бы и не узнали, что пацан уже давно в порядке. Чёртовы чиги! Думают, раз припёрлись на нашу землю, то могут свои порядки заводить? Мы им не какие-нибудь индейцы, нас за бусы не купишь. Мы натуральные коренные американцы! Мы их всех в рот…

— Подожди, подожди! — Она остановила меня жестом, будто отмахивалась от невидимой мухи. — Вчера вечером к тебе приходила Элис. Ждала-ждала, но тебя не было. Сидела на ступеньках, вся такая нарядная.

Во мне что-то екнуло, старая рана ноет перед дождём, но усталость была гуще и сильнее.
— Не осталась меня подождать? — спросил я, стараясь, чтобы голос не выдал ни интереса, ни тревоги.
— Нет, милый. Просто сунула тебе что-то под дверь и ушла. Выглядела… озадаченно. Совсем не такой, как обычно.

Я поблагодарил её ещё раз, вложив в слова всю остаточную учтивость, и наконец ввалился в квартиру. Воздух встретил меня запахом пыли, остывшего кофе и застоявшегося одиночества. У порога, как приговор, лежал кремовый конверт. Я наклонился, и в нос ударил её аромат — лёгкий, цветочный, с неуловимой ноткой полыни, что навсегда врезался в память. Я поднял его, отнес в кабинет и бросил на запылённый рабочий стол, словно это была не весточка, а неразорвавшаяся бомба. Потом поплёлся в спальню, сбросил плащ, и тот тяжёлым телом рухнул на пол. Ботинки слетели с ног с глухим стуком. Не дойдя до шкафа, я повалился на кровать, и матрас с жалобным скрипом принял мой вес. Даже рубашку снять не хватило сил — пуговицы казались титанической задачей.

Меня вырвало из забытья настойчивое, оглушительное трезвонение телефона. Звонок вгрызался в сознание, словно буравчик. Я зарылся лицом в подушку, надеясь, что тот, кто звонит, угомонится, сдохнет или мир благополучно кончится. Но звонок не смолкал, разрывая тишину с маниакальной, методичной назойливостью. Наконец, с проклятием, извлечённым прямо из глубин души, я поднялся, пошатываясь добрался до кабинета и сорвал трубку.

— Кому там опять не спится в приличное время?! — прохрипел я, и собственный голос показался мне чужим.

— Зейн? Это Микки. Ты в порядке? Уже пять вечера!

Я сонно посмотрел на карманные часы, валявшиеся на столе рядом с зияющим кремовым прямоугольником. Стрелки действительно показывали пять.

— Так чего ты хотел, дружище? — спросил я, с трудом фокусируя мутный взгляд на конверте.

— Я почти закончил своё дело, — доложил Микки, и в его голосе слышалось знакомое возбуждение, — и… ты слышал о случившемся в порту?

— Наверное, всё проспал, — буркнул я, проводя рукой по лицу. Щетина колола ладонь. — А что там?

— Горит корабль! Один из тех, что принадлежат какому-то Хрис… Хрисопому… в общем, какому-то Николаосу. По версии следователей — возгорание угля, мол, охрана бухала и курила где не надо. Но сами охранники клянутся, что это был призрак! Говорят, он метался по трюму, выл и скребся!

Микки почти фыркнул.

Пока он рассказывал, сонливость снова накатила тяжёлой, тёплой волной, затягивая на дно.

— Зачем ты мне это говоришь, Микки?

— Всех вызвали в участок! А до тебя дозвониться не могут! Капитан Корвер просто кипит! Готовит тебе выговор, а то и хуже. Лучше бы ты появился.

— Ладно, — вздохнул я, чувствуя, как веки слипаются. — Заеду завтра. Пока, Микки, мне надо... выспаться.

Я не поехал завтра. Появился в участке только через три дня, когда остатки чудовищной усталости наконец отпустили. Категорически не нравилось, как эти новые способности выжимают из меня все соки, оставляя лишь пустую, звенящую оболочку. Надо бы потренироваться, привыкнуть к ним, найти способ восстанавливаться быстрее. Но выхода я не видел. Похоже на попытку договориться с гравитацией.

В участке мне вручили новое дело — очередное исчезновение богатого наследника, пахнущее скукой и семейными дрязгами. От двух других, более грязных, я отказался наотрез, сославшись на завал. И выслушал оглушительный разнос от Корвера. Он не кричал. Говорил сквозь зубы, и каждое слово походило на удар тупым ножом. Обещал мне если не увольнение, то перевод на патрулирование самых зловонных трущобных закоулков, где даже крысы брезгуют селиться. Пришлось писать объяснительную, выводя корявые строки о своей «частной операции» и «преследовании зацепок по поводу того самого эльфийского шёлка». Бред, конечно, но формально придраться было не к чему.

Вернувшись домой, я сидел за столом в кабинете и пил виски — один из подарков, вручённых в отделении по случаю повышения. Неплохой, надо признать, с нотками мёда и дыма. Но даже его изысканный вкус не мог пробиться сквозь стену апатии, что навалилась на меня тяжелой и липкой, словно смола. В голове была пустота, выжженная земля, а за окном медленно опускались сумерки — такие же серые и безнадежные, как и моё настроение.

«Видимо, не стоит себя так чрезмерно напрягать», — заключил я про себя, отпивая последний глоток и наливая новую порцию. Золотистая жидкость плескалась в стакане, отражая тусклый свет лампы. Но это была ложь — сладкая и удобная. В этой тихой войне, которую я вёл против всего города, расслабиться означало умереть. Пусть даже плата за бдительность — медленное перемалывание собственной души в порошок.

Просидев так до самых предрассветных сумерек, пока за окном чернота не начала разбавляться грязно-серым цветом, я осушил две пузатые бутылки выдержанного виски. Оно не приносило опьянения, лишь размывало острые углы реальности и заливало внутреннюю пустоту обманчивым теплом. С похмельной ясностью, которая больнее трезвости, я наконец вскрыл папку с делом о пропаже сына богатых родителей. Роберт и Анна Грейвены. Их отпрыск, Питер, исчез после вечеринки с друзьями. Классика: дорогой ресторан, потом модный бар, покупка «веселья» у местного дилера для продолжения банкета. Питер отошел в сторону, в сырую мглу за кустами, «по нужде», и канул в небытие. Друзья заявили в управление почти сразу — что выглядело подозрительно, ведь обычно мажоры до последнего тянут с полицией, опасаясь скандала.

Дело пахло не просто пропажей богатого наследника. Оно пахло возможностью. И кое-какими скользкими связями, которые могли привести куда надо.

Я набрал номер, выцарапав его на диске с мутной головой.
— Резиденция Ла Бруньеров, у аппарата Арнольд, — раздался вышколенный, абсолютно ровный голос дворецкого.

Я помолчал, наслаждаясь тишиной и представляя себе, как там, по ту сторону провода, могло дрогнуть хотя бы одно веко.
— Доброе утро, Арнольд, это детектив Зейн Арчер, — наконец произнес я, и мой голос прозвучал хрипловато. — Вам известно что-нибудь о семье Грейвен?

— Признаюсь, сэр, не имел счастья лично знакомиться, — прозвучал достойнейший ответ. — Но господин Эйден, насколько мне известно, дружит с мистером Питером. Неужто приключилось нечто досадное с одним из членов сей почтенной семьи?

— Возможно, — уклончиво бросил я, чувствуя, как в голове начинает складываться пазл. — А где в данный момент пребывает господин Эйден?

— Господин Эйден изволит отдыхать после ночного променада. Позвать его к аппарату?
— Не стоит, — отрезал я. — Культурный визит произведёт куда большее впечатление.

Попрощавшись, я решил начать с места происшествия. Поймал такси с заляпанными брызгами стёклами и высадился на промозглом ветру неподалёку от парка, бросив водителю мелочь без сдачи. Утро только начиналось, в парке редкие бегуны шоркали кроссовками по влажному асфальту, их дыхание стелилось белым паром.

По размытым описаниям я нашёл то самое место — ничем не примечательный участок газона, примятую траву, кусты, пахнущие гнилыми листьями и влажной землёй. Прохожие — редкие в этот час — косились на мою помятую одежду и двухдневную щетину с плохо скрываемым отвращением. Я игнорировал их, сосредоточившись на поисках. Вглядывался в землю, пытаясь уловить хоть какой-то след, аромат улики, тот самый внутренний зов, который иногда вёл меня сквозь городскую грязь. Но ничего. Ни обронённых предметов, ни сломанных веток, ни клочка ткани. Земля и кусты хранили мёртвое, упрямое молчание. Я потратил на бессмысленный осмотр несколько часов, пока пальцы не задеревенели от холода.

В конце концов, я нашёл тот самый бар неподалёку с вывеской, мигавшей жалкими неоновыми огнями даже днём. Усевшись на липкий табурет у стойки, пахнувшей старым пивом и тряпками, я заказал виски и кивнул в сторону парка.

— Привет. Ты тут не слыхал чего-нибудь о пропаже паренька на днях? Богатенький сынок.

Бармен — жилистый тип с лицом, которое видело слишком многое, пожал плечами.

— Слухов тут, как отходов в канаве. И о пропажах тоже. Этот не первый и не последний.

— Все они исчезли именно здесь? Или ещё где-нибудь? — Я сделал глоток. Жидкость обожгла горло, но не принесла ни облегчения, ни ясности.

— Ходят слухи, мол, народ пропадает то прямо среди мясных рядов, то во дворе какого-нибудь доходняка растворится. А копы-то? — он выразительно фыркнул, протирая стекло полотенцем. — Им и дела нет. Сразу записывают либо в беглые бродяги, либо в самоубийцы — мол, сам нарвался.

Я молча достал свой значок детектива и положил на липкую стойку. Металл глухо стукнул по дереву. Лицо бармена вытянулось, в глазах мелькнула знакомая смесь страха и подобострастия.
— Ох, сэр, я не знал… я вовсе не хотел… Просто болтаю…

Я махнул рукой, прерывая его лепет. Мысли уже работали в другом направлении, выстраивая карту городских провалов.

— Конкретные места назовёте? Где именно пропадали? Без общих слов!

— Точно не знаю, честное слово! — он заёрзал, отводя взгляд. — Но… в районе Старых заводов, слышал. И в Сумерках, возле бульвара Грифона.

Я кивнул, допил виски, оставил на стойке несколько десятков крон и вышел обратно в холод. Информация была скудной, как похлебка нищего, но это было началом. И в ней уже проступал первый, нежеланный призрак связи — Эйден Ла Бруньер. Не хотелось бы, чтобы он оказался в центре этой паутины, но тень его имени уже легла на карту. Придётся идти по ней.

Дверь бара Джимми тихо скрипнула, впуская свежий воздух, и уютная, слегка хмельная атмосфера сразу потеплела и наполнилась особенным теплом. Запах старого пива, пота и дешёвой махорки стал резче, почти металлическим. Двое коренастых вышибал у стены, чьи лица были пусты, словно заброшенные карьеры, разом повернулись ко мне головами. Сам Джимми за стойкой не шевельнулся, лишь его взгляд, обычно мутный, сделался тяжёлым и острым, будто обсидиановый скальпель.

По его почти незаметному кивку, едва уловимому движению брови оба охранника плавно, без суеты извлекли из-под курток массивные пистолеты. Я не стал отставать — «Ворон» оказался в моей руке с таким же отработанным, почти ленивым щелчком, словно это была всего лишь мысль, облачённая в холодную сталь.

— И что, — спокойно, почти задумчиво произнес я, медленно переводя ствол от одного каменного лица к другому, — неужели не рад старому знакомому, Джимми?

— «Синие Птицы» оценили твою голову в круглую сумму, Арчер, — голос Джимми был низким, хриплым от виски и сигарет, и абсолютно ровным. — В прошлый раз ты двоих их ребят отправил в лучший из миров.

— Ну так у них и был выбор, — парировал я, не сводя с него глаз. — Могли уйти. Решили проверить, чей палец на спусковом крючке окажется проворнее. А эти? — Я кивнул в сторону его головорезов. — Тоже горят желанием пополнить статистику?

Те переглянулись, и в их пустых глазах мелькнула тень сомнения. Джимми фыркнул, и из его горла вырвался звук, похожий на скрежет гравия.

— Чего тебе опять надо?

— Слышал, будто люди стали пропадать, как сквозь землю, — сказал я, не опуская оружия.
— Может, до тебя долетели слухи? А насчёт тех парней… Я могу лично нанести визит вежливости старейшинам «Птиц». Уверен, они будут в восторге, узнав, почему их люди лезут под пули без прямого приказа.

Джимми с минуту изучал моё лицо, его взгляд скользил по моим глазам, щекам, губам, выискивая фальшь. Затем он коротко кивнул своим ребятам. Те опустили стволы, но не убрали их, пальцы всё так же лежали на спусковых крючках.
— Говори. Быстро.

— У меня на руках оказалось два весьма качественных ствола, — сообщил я, наконец убирая «Ворона» в кобуру под мышкой. — Не при мне, лежат в надёжном месте. Мне их… подарили на память щедрые знакомые. Что скажешь, Джимми? Примут такой дар?

Он хмыкнул, и уголок его рта дрогнул.

— Передам наверх, что ты хочешь поговорить. Но парой железок тут не откупишься.

— Разумеется, Джимми, я не наивен, — я сделал шаг к стойке. — Это всего лишь аперитив, знак моего искреннего расположения. Так что? Слышал что-то? Видел, может? И налей уже чего-нибудь согревающего — к тебе зашёл товарищ, между прочим.

— Не товарищ ты мне, мусорская собака, — огрызнулся он, но всё же достал из-под стойки запотевшую бутылку без этикетки, из горлышка которой ударил резкий, сивушный дух.

Пока он наливал мне в гранёный стакан мутную, маслянистую жидкость, спросил, не глядя:
— Чего вдруг копов заинтересовала чья-то пропажа? Обычно вам на трущобный сброд плевать с высокой колокольни.

— Люди не должны бесследно исчезать, — честно ответил я, делая вид, что не испытываю отвращения к его отраве. — Это дурной тон. К тому же, это входит в мои должностные обязанности. Их исполняю.

Джимми рассмеялся — коротким, сухим, словно звук ломаемой кости.

Кто-то в тёмном углу зала, у бильярдного стола, хрипло вторил ему.

— Должностные обязанности… — он покачал своей лысой головой и, к моему удивлению, щипчиками бросил в мой стакан пару кубиков грязноватого, уже начинающего таять льда.

— О, — сказал я, вращая стакан, — прогресс. Цивилизация добралась и до тебя. Теперь рассказывай. Я даже конспектировать буду.

Я достал потёртый блокнот. Джимми, наклонившись через стойку и понизив голос до доверительного шепота, поведал, что тихая охота началась ещё прошлой зимой.

— Сначала пропадали только в Трущобах. И ваши мундиры на это и вправду забивали. Потом пошли пропажи в Сумерках. А этой осенью — уже и в садах самих Холмов. Но тем, кто живёт в Трущобах… — он многозначительно посмотрел на меня, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то древнее и простое, как страх темноты, — от судьбы и так перепадает по полной. Просто привыкли, что ночью творится нечто недоброе, и перестали шляться по тёмным переулкам в гордом одиночестве. Выживают кто как может. Кто тихо, а кто — с громким треском.

Я сердечно поблагодарил его за беседу, оставил на стойке десяток крон тяжёлой серебряной монетой, глухо звякнувшей о дерево, и вышел на улицу.

Ночной воздух ударил в лицо — влажный и холодный, пахнущий грядущим дождём, выхлопами и сладковатым душком гниющей в канаве органики. И вдруг сквозь всю эту городскую вонь я ощутил нечто странное. Едва уловимую вибрацию, доносящуюся откуда-то из глубин города, из самых его чёрных кишок. Это чувство не походило ни на любопытство, ни на гнев, ни на злость. Оно было иным. Пустым. Ненасытным.

Это был голод. Холодный, бездушный и всепоглощающий.

Читать далее