В одной далёкой-далёкой стране, где реки текли мёдом, а горы были из тёмного шоколада (их никто не ел, потому что они служили отличными смотровыми площадками), жили обычные люди. Но когда наступала ночь и все засыпали, на дежурство выходили Шепотки.

Шепотки были крошечными, пушистыми существами, похожими на комочки тёплого тумана с росинками вместо глаз. Их работа была очень важной: они следили за снами. Если сон начинал скакать, как норовистый пони (такое бывало с мальчишками, которые днём слишком много бегали), Шепоток осторожно направлял его на тропку полегче. Если во сне становилось грустно, Шепоток капал в него крошечную капельку утешения, пахнущую тёплым хлебом и мамиными духами.

Самым маленьким среди Шепотков был Барханец. Он был таким крошечным, что его самая громкая речь походила на шорох шёлкового платья. А его главной мечтой было… услышать настоящий Храп.

Не простой, а добрый, размеренный, похожий на урчание довольного медведя. Потому что такой храп означал, что человек спит глубоко, сладко и его сны в полном порядке. Но Барханцу всегда поручали самых тихих спящих: девочку, которая спала, прижав к щеке фарфоровую куклу, или старика-часовщика, чьё дыхание было столь же тихим, как ход его лучших карманных часов.

— Ты ещё мал, — говорил ему старший Шепоток по имени Бас. — Громкий храп — это серьёзно. Его нужно не просто слушать, а настраивать, как струну. Иначе он может треснуть и превратиться в кошмарный скрип.

Но Барханец горел желанием. И однажды ночью, обходя свои тихие владения, он услышал это. Из окна на окраине города доносился звук, от которого дрожали оконные стёкла: «Хррр-пум! Хррр-пум!»

Это спал огромный пекарь Боровичок. Он весь день месил тесто, носил тяжёлые противни, и его сон был таким же крепким, как хорошая закваска. А храп его был мощным, как печная тяга.

Барханец, забыв все правила, влетел в комнату сквозь щель в раме. Храп обрушился на него, как тёплая волна. Это было потрясающе! Барханец закружился в этих звуковых вихрях, счастливый. Но в своём восторге он не заметил, как налетел на самую громкую звуковую волну и… чихнул.

От чиха Шепотка разлетается волшебная пыльца безмятежности. И эта пыльца угодила прямо в струю храпа.

Звук «Хррр-пум!» дрогнул, захлюпал, будто поперхнулся, и превратился в неуверенное: «Хрип… пфф… кхе-кхе?»

В огромной кровати пекарь Боровичок заворочался. Его сладкий сон о пушистых буханках, танцующих в печи, затрещал по швам. Вместо них стали проступать образы подгоревших караваев и сбежавшего теста. Это грозило превратиться в кулинарный кошмар!

Барханец испугался. Он попытался всё исправить, начал дуть на разваливающийся храп, чтобы вернуть ему ритм, но только сильнее растрепал звуковые волны. От ужаса он замёрз на месте, готовый расплакаться росинками.

И вдруг рядом возник знакомый силуэт. Это был Бас. —Первое правило паники — дышать, — тихо прошептал старший Шепоток. Его голос был похож на шум далёкого прибоя. — Второе — слушать. Слушай не храп, слушай тишину между вдохами. Это его сердцевина.

Барханец замер, перестал дёргаться и прислушался. Между хрипящими звуками действительно была маленькая, тёплая пауза. Тихая, как вздох.

— Теперь поймай этот ритм и подуй в такт, — наставил Бас. — Но не своей силой. Силой комнаты. Видишь пылинку в лунном свете? Услышал тиканье кухонных часов? Поймай этот общий пульс и направь его.

Барханец собрал всё своё внимание. Он уловил тиканье часов («тик-так»), мерное падение пылинки в луче, даже биение собственного пушистого сердечка. Он вплел эти ритмы в один мягкий поток и осторожно, как выдувает одуванчик, направил его в разбитый храп пекаря.

«Кхе… хм… хррр…» — храп качнулся, попробовал сопротивляться, а затем с облегчением лёг в знакомую, могуче-нежную колею: «Хррр-пум! Хррр-пум!»

На лице пекаря Боровичка вновь растеклось блаженство. Сон о буханках наладился, и теперь они не просто танцевали, а танцевали вальс.

Барханец выдохнул. Бас кивнул. —Видишь? Храп — это не просто шум. Это мост между усталостью тела и покоем души. Его нужно беречь.

С тех пор Барханец стал лучшим настройщиком храпов в стране. Он научился слышать в них музыку: басовитые рулады дедушек, звонкие трели удалых путешественников, нежные сопрано бабушек. И иногда, уже став опытным Шепотком, он всё же навещал тихую девочку с куклой. Потому что понял: самая большая тишина — это тоже музыка. Просто её тактируют не звуки, а биения самых спокойных сердец.

А пекарь Боровичок каждое утро просыпался невероятно бодрым. И всегда говорил, что его булки такие пышные и вкусные потому, что тесто всю ночь слушало сладкую музыку его сна. Он и не догадывался, насколько был близок к истине.

Спокойной ночи. Пусть твои сны будут сладкими, а храпы (если они есть) — только мелодичными. 🍞😴 Всем удачи от артиста Игоря Пиксайкина.